О БОГОСЛОВИИ

Если рассуждают о Боге, создавшем человека, то пусть представляют не человечески, но иначе и выше естества человеческого (99,307).

Кто же по недоумию примышляет себе неподобающее и говорит о Боге, что недостойно Бога, тот неизвинителен в своей дерзости (99,309).

Понятия, которое бы вполне было достойно Бога, никто никогда не достигнет, хотя бы соединились все умы для исследования и стеклись все языки для выражения оного (5,26).

И потому благочестие поставляйте не в том, чтобы часто говорить о Боге, но в том, чтобы больше молчать… Всегда держитесь той мысли, что безопаснее слушать, нежели говорить, вожделеннее учиться, нежели учить о Боге (8,14).

Но, если хочешь со временем стать богословом и достойным Божества, – соблюдай заповеди и не выступай из повелений Его. Ибо дела, как ступени, ведут к созерцанию (9,174).

Должно быть сколько можно чистым, чтобы Свет приемлем был светом; любомудрствовать пред людьми усердными, чтобы слово о Боге, падая на бесплодную землю, не оставалось бесплодным. Любомудрствовать, когда внутри нас тишина и не кружимся по внешним предметам; чтоб не прерывалось дыхание, как у всхлипывающих; притом – любомудрствовать, сколько сами постигаем и можем быть постигаемы… Сами образовавшись и других образовав по образу Писания, приступим уже к изложению богословия. Управить же словом предоставим Отцу и Сыну и Святому Духу: Отцу – да благословит, Сыну – да содействует слову, Духу – да вдохнет его; лучше же сказать: да будет на нем Единого Божества единое озарение, соединительно разделяемое и разделительно сочетаемое, что и выше разумения (10,16).

Порядок богословия, который и нам лучше соблюдать, – не все вдруг высказывать и не все до конца скрывать, ибо первое неосторожно, а последнее безбожно; одним можно поразить чужих, а другим – отчуждить своих (10,127).

Говорить о Боге – великое дело, но гораздо больше – очищать себя для Бога, потому что «в злохудожну душу не внидет премудрость» (Прем. 1,4) (10,144).

Терпит и ныне Господь побиение камнями не только от неверующих, но даже от нас, которые почитают себя благочестивыми. Ибо, рассуждая о Бестелесном, употреблять наименования, свойственные телесному, – значит, может быть, то же, что побивать камнями, но да будет дано извинение нашей немощи! Мы непроизвольно мечем камнями, потому что не можем выразить иначе, употребляем же слова, какие имеем (10,216).

Вот почему, рассуждая о Боге, смертные, любите меру в слове! (12,45).

Говоря же о Боге, не о том должно стараться, чтобы придумывать благозвучный и приятный для слуха подбор слов, но нужно отыскивать благочестивую мысль, которая бы хранила соответствующее понятие о Боге (19,318).

При помощи умозаключений мы получаем неясное и весьма малое понятие о Божеском естестве… однако, из наименования благочестиво усвояемых сему Естеству, мы приобретаем ведение, достаточное для наших слабых сил; мы говорим, что значение всех этих наименований не однообразно, но одни из них означают присущее Богу, а другие – выражают отсутствие чего-либо в Нем. Называем Его, например, Праведным и Нетленным: именуя Праведный, означаем, что Ему присуща правда, а именуя Нетленным, означаем, что тление не присуще Ему (19,316).

Мы не полагаем, чтобы недостаток соответственного имени (при достаточности нашего благоговения) служил к какому-либо ущербу Божеской славы; бессилие выразить неизреченное, обличая нашу скудость, тем более доказывает славу Божию… Ибо то, что Он превосходит всякое движение мысли и обретается вне постижения при помощи наименований, служит для людей свидетельством неизреченного величия (19,494).

Как нежно любящие отцы, слушая своих детей, лепечущих и запинающихся в словах, не обращают внимания на недостатки речи, но радуются природному влечению, и лепет детей для них приятнее всякого риторского красноречия и философской высокопарности, так и Богу угодны в нас не уста, лепечущие о богословии, но желание и расположение, – когда мы проповедуем с верою и воспеваем с любовью (34,826).

Оскверненному же не надлежит отверзать уст, не говорю о догматах, но даже и о чем-либо ином, пока не очистит себя искренним покаянием. Ибо грешнику говорит Бог: «Что ты проповедуешь уставы Мои и берешь завет Мой в уста твои?» (Пс. 49, 16), то кольми паче заградил Он уста тому, кто, находясь в таком состоянии, усиливается входить в исследование догматов; потому что догматы столько же выше оправданий, сколько небо выше земли, и душа – тела. Итак, будучи препобеждаем другими в жизни, перестань состязаться в догматах, чтобы не нанести поражение и догмату; потому что многие имеют обычай – по мнению о том, кто говорит, делать заключение и о том, что он говорит (48,106).

Удивляюсь я тем немалочисленным людям, которые прежде рождения от Бога и прежде вступления в чадство Ему, не трепещут богословствовать и беседовать о Боге. Когда слышу, как многие, не понимая божественных вещей, философствуют о них и, будучи исполнены грехов, богословствуют о Боге и о всем Его касающемся без благодати Святого Духа, дающего смысл и разум, трепещет, ужасается и некоторым образом из себя выходит дух мой, помышляя, что тогда как Божество для всех непостижимо, мы, не знающие ни самих себя, ни того, что перед очами нашими, с дерзостью и бесстрашием дерзаем любомудрствовать о том, что непостижимо для нас, особенно будучи пусты от благодати Святого Духа, просвещающего и научающего всему! (58,92).

Никто не может войти в богословие и сказать подобающее о Боге, как только Духом Святым (65,171).

Кто истинно и как должно взирает на богословие, тот, без сомнения, покажет жизнь, согласную с верой. А сие не иначе возможно, как лишь по низложении плотского восстания упражнениями в добродетели (15,160).