преподобный Иоанн Кассиан Римлянин

11. О СТЕПЕНЯХ СОВЕРШЕНСТВА ДУХОВНОЙ ЖИЗНИ, ПО ПОБУЖДЕНИЯМ К НЕЙ (Соб. 11-е)

1. Три побуждения заставляют людей подавлять страсти, именно: страх геенского мучения в будущем, или боязнь строгости законов в настоящем; надежда и желание получить царство небесное; наконец любовь к добродетели или добролюбие. Что страх заставляет гнушаться скверны зла, о сем говорится в Притчах: «страх Господень ненавидит неправды» (– 8. 13). Что надежда также удерживает от увлечения страстями, – о сем сказано: «не прегрешат вси уповающии на Него» (Пс. 33, 23). О любви же сказано, что она даже не боится падения греховного: «любы николиже отпадает» (1Кор. 13. 8). Посему Апостол все дело спасения заключил в стяжании этих трех добродетелей, говоря: «ныне пребывают вера, надежда, любовь, – три сия» (1Кор. 13, 13). Вера, внушая страх будущего суда и мучений, отклоняет нас от скверны страстей; надежда, отторгая ум наш от настоящего ожиданием небесных воздаяний, заставляет презирать все плотские удовольствия; любовь, огнем своим воспламеняя в нас любовь ко Христу и к преуспеянию в духовных добродетелях, побуждает с совершенной ненавистью отвращаться от всего, что противно им. Хотя эти три добродетели все ведут нас к одному концу, т.е. побуждают воздерживаться от всего недозволенного; но степенями своего достоинства они много разнятся между собою. Две первые свойственные тем людям, которые, стремясь к преуспеянию, не восприняли еще сердечного их возлюбления; третья же исключительно принадлежит Богу, и тем людям, которые восстановили в себе образ и подобие Божие. Ибо один Бог творит все благое не из побуждений страха или воздаяния, но по единому благолюбию. «Вся сдела Господь Себе ради», говорит Соломон (Прит. 16, 4), т.е. по благости Своей Он обильно изливает всякие блага на достойных и недостойных; пoелику не может быть ни огорчен обидами, ни раздражен беззакониями людей, как вечно совершенная и по природе Своей неизменная благость.

2. Посему, кто стремится к совершенству, тот с первой степени страха, собственно называемого рабским, должен постепенно восходить на стезю надежды. Здесь человек уподобляется уже не рабу, а наемнику; ибо действует в ожидании будущего воздаяния. Хотя он, уверенный в прощении грехов своих, уже не страшится наказания за них, а сознавая в себе добрые дела чает получить за них добрую награду; но не мог еще дойти до расположения свойственного сыну, который в полной уверенности в отеческом всещедром к себе благоволении, не колеблясь почитает своим все принадлежащее Отцу.

3. Итак мы должны ускорять свое шествие, чтоб, посредством «николиже отпадающей любви», востекши на третью степень сынов, почитающих своим все принадлежащее Отцу, удостоиться воспринять образ и подобие небесного Отца и, следуя примеру истинного Сына Его, взывать: «вся, елика имать Отец, моя суть» (Иоан. 16, 15): что и блаж. Павел исповедует о нас, говоря: «вся ваша суть, аще Павел, или Аполлос, или Кифа, или мир, или живот, или смерть, или настоящая, или будущая, вся ваша суть» (1Кор. 3, 21. 22). К таковому Богоподобию призывает нас и заповедь Спасителя: «будите убо вы совершенни», говорит Он, «якоже Отец ваш небесный совершен есть» (Мф. 5, 48). У тех, которые находятся еще в состоянии рабов и наемников, расположение к добру иногда прерывается, именно, когда душа по причине некоего охлаждения ее чувства, или по причине развлечения мирскими удовольствиями и радостями, перестает поражаться страхом геенны или желанием будущих благ. Итак мы не иначе можем достигнуть истинного совершенства, как возлюбивши Бога не по другому чему, как по одному влечению любви к Нему; потому что и Он прежде возлюбил нас не для другого чего, как для нашего спасения. Для сего надобно нам стараться с пламенной ревностью восходить от страха к надежде, от надежды на степень любви к Богу, или любви к самым добродетелям с полною горячностью душевною, чтобы восприняв такую приверженность к добру, могли мы, сколько это доступно для человеческой природы, неуклонно пребывать в нем.

4. Великое находится различие между тем, кто страхом геенны или надеждою будущего воздаяния погашает в себе пламя страстей, – и тем, кто по чувству Божественной любви с омерзением отвращается от самой порочности и нечистоты, и блюдет в сердце благо чистоты по любви и приверженности к чистоте, и все делает, не мук страшась, а добродетель любя, и не на воздаяние в будущем обетованное взирая, а насыщен бывая сознательным вкушением настоящего блага. В таком состоянии человек, хотя б не имел никого свидетелем своих дел, не даст себе воспользоваться случаем ко греху, ни даже осквернится тайно в мыслях услаждением греховным; ибо питая в сердце истинную любовь к добродетели, он не только не приемлет в чувство ничего противного ей, но и с омерзением отвращается от того. А кто страхом удерживается от увлечения обольщением страстей, тот, по отнятии полагаемой страхом препоны, снова обратится к тому, что любит, и потому не всегда будет тверд в своей добродетели, и никогда не будет покоен от борения страстей; так как никак не возможет стяжать твердого и непрерывного мира внутреннего, подаемого водворением чистоты. Где же нет покоя от браней, там нельзя время от времени не получать и ран. Ибо сколь бы кто искусен ни был в деле брани, сколь бы мужественно ни сражался, хотя бы часто наносил противникам смертельные раны, однако нельзя, чтоб и его не коснулось иногда вражеское острие. Напротив кто подавив всякое восстание страстей, наслаждается уже безопасным миром, и вошел в приверженность к самой добродетели; тот постоянно сохранять будет это состояние доброго настроения, которым весь объят и которому весь предан, так как уверен, что ничего нет пагубнее погубления чистоты. Ему нисколько не прибавит честности уважение к присутствующим людям, и нимало не уменьшит ее у него уединение; но всегда и всюду нося с собою судию не только дел, но и помышлений своих – совесть, он преимущественно старается угодить Тому, Кого, как убежден, нельзя ни обойти, ни обмануть, от Коего и укрыться нельзя.

5. Кто надеясь на Божию помощь, а не на свой ревностный труд, сподобится достигнуть сей степени совершенства, тот из рабского состояния, в котором действует страх, и из состояния наемнического, в котором двигателем служит не внутренняя доброта действующего, а чаяние воздаяния, переходит в состояние усыновления, в котором не имеют места ни страх, ни желание награды, но непрерывно действует одна «николиже отпадающая любовь». Кто чрез такую любовь восстановит в себе образ и подобие Божии, тот будет услаждаться добром уже по сердечному расположению к самому добру; и стяжав терпение и кротость, некако подобные Божиим, не будет потом гневаться ни на какие пороки согрешающих, но паче, соболезнуя и сострадая их немощам, молиться будет о помиловании их, вспоминая, что и сам дотоле был одолеваем подобными страстями, пока не спасло его милосердие Господа, и что не своими усилиями исторгся он из уз жизни плотской, а благодать Божия избавила его от нее; – чтоб уразумел, что не гнев, а сострадание должно изъявлять к согрешающим, в мирном устроении сердца поя Богу: «растерзал еси узы моя»: «Тебе пожру жертву хвалы» (Пс. 115, 7), – и еще: «аще не Господь помогл бы ми, вмале вселилася бы во ад душа моя» (Пс, 93, 17); и чтобы находясь в таком смиренном настроении духа мог исполнить и следующую заповедь Евангельского совершенства: «любите враги ваша, добро творите ненавидящим вас и молитеся за творящих вам напасть и изгонящие вы» (Мф. 5, 44); и таким образом удостоился получить и прилагаемую к сей заповеди награду, по коей не образ только и подобие Божии носить сподобляемся, но нарицаемся сынами Божиими: «да будете», говорится там, «сынове Отца вашего, Иже есть на небесех: яко солнце Свое сияет на злые и благие, и дождит на праведные и неправедные» (– ст. 45). Каковую любовь сознавая себя достигшим, блаж. Иоанн говорит: «да дерзновение имамы в день судный, зане якоже Он есть, и мы есмы в мире сем» (1Иоан. 4, 17). Ибо человек по природе своей немощный и слабый, чем другим может быть, якоже Он есть, если не простертием благожелательной любви сердца своего, по подражанию Богу, на добрых и злых, праведных и неправедных? – Так чтоб творил добро по приверженности к самому добру являя в себе истинно всыновленного Богу, о коем тот же блаженный Апостол так возглашает: «всяк рожденный от Бога, греха не творит, яко семя Его в нем пребывает, и не может согрешати, яко от Бога рожден есть» (1Иоан. 3, 9), и еще: «вемы, яко всяк рожденный от Бога греха не творит; но рожденный от Бога блюдет себя, и лукавый не прикасается ему» (1Иоан. 5, 18). – (Это впрочем должно разуметь не о всяком роде грехов, а только о грехах смертных. – По истине, невозможно и самым Святым не впасть в те малые прегрешения, которые бывают в слове, в мысли, в желании, по неведению, по забвению, по какой-либо крайности, по нечаянному случаю, – которые, хотя различны от греха, называемого грехом к смерти, однако не могут не иметь некоей виновности и укоризны). Итак кто, как мы сказали, приобретет любовь к добру и сделается подражателем Богу, тот облекшись в милосердие и долготерпение Господни (Кол. 3, 12), будет молиться и за самых гонителей своих, взывая подобно своему Господу: «Отче, отпусти им, не ведят бо что творят» (Лук. 23, 34). Очевидный же признак души, не очищенной еще от скверных страстей, состоит в том, когда кто не имеет чувства соболезнования к чужим прегрешениям, но произносит на них строгий суд.