О том, что ни в чем не следует полагаться на самого себя, но во всем слушаться совета отцов и исповедовать начистоту тайны своего сердца, ничего не скрывая

А. Из Палладия

У меня был сосед по имени Ирон, уроженец Александрии. Он был молод, красив, остроумен и к тому же отличался чистым образом жизни и крайней худобой от суровых подвигов. Многие из тех, кто знал его, говорили, что он по три месяца мог ничего не есть, кроме причастия и диких трав, и то, если попадутся. Я сам убедился в этом, когда мы вместе с ним и блаженным Альбином ходили в Скит, который был расположен в сорока милях от нас. Дорогой нам пришлось дважды останавливаться, чтобы поесть и попить. Ирон же ни разу ни к чему не притронулся. Он все время шел и читал наизусть псалмы, великий и еще пятнадцать других, потом послания к Евреям и Исаии, отрывки из пророка Иеремии, евангелиста Луки и Притчи. Ирон шел быстро, и мы за ним едва успевали. И вот он, затратив столько великих трудов и пролив столько пота, в своей безумной гордыне превознесся до заоблачных высот, а оттуда низвергся в жалком падении. По дерзостному самопревозношению он поставил себя выше святых отцов и ругал их всех. Он говорил, что вот, мол, они учат нас, а их учение обман и что нечего искать других учителей, ибо один у вас учитель – Христос ( Мф. 23:8–10), и Сам Спаситель говорил: «Не называйте никого учителем на земле» (Ср.: там же).

Позднее Ирон, как и Валент, о котором я писал и раньше⁴⁵, помрачился умом и дошел до того, что пришлось заковать его в цепи. Как и Валент, он даже не хотел причащаться Божественных Таин. И в конце концов, точно палимый сильнейшим диавольским огнем, по промыслу Божию несчастный добрался до Александрии, чтобы выбить клин клином.

Беднягу мучила тоска. Он все время проводил в театрах, кабаках и на скачках. В довершение всего его охватила неодолимая страсть к женищинам, и он уже решил согрешить с одной мимической актрисой, с которой постоянно встречался. Но тут случилось так, что по Божиему замыслу спасения, его детородный орган раскаленным углем начала жечь язва. За шесть месяцев болезни он у него совсем сгнил и сам собой отвалился. Потом юноша выздоровел, пришел в себя и вернулся в Скит, но уже евнухом. Несчастный, наконец, вспомнил о небесном отечестве и понял Божий замысел. Он покаялся отцам во всем, что натворил, но сделать ничего уже не успел – через несколько дней бедняга скончался.

2. Другой монах по имени Птолемей поначалу вел добродетельную жизнь аскета далеко за пределами Скита. Он поселился в месте, называемом Климака, где никто из монахов не мог жить, поскольку до ближайшего источника было восемнадцать миль. Отшельник принес собой кувшины и губку. В декабре и январе, когда выпадала роса, он собирал ее губкой и наполнял сосуды. Так он добывал воду пятнадцать лет, и за это время ни разу не встретил ни одной живой души. Лишенный общения, помощи, наставлений святых отцов и частого причащения Святых Христовых Таин, бедняга помрачился умом, сбился с истинного пути и впал в ересь отрицания Промысла. Да еще враг внушил ему, что ничего ценного на свет нет, все происходит само собой от автоматического движения космоса.

А внушив ему такие мысли, враг всей нашей жизни взялся за его душу: «Если это так, – говорил он, – то зачем истязать себя напрасно? Ради чего стараться, если воздаяния все равно не будет? Да и какое воздаяние в силах возместить твои труды? И кто тебе даст его? И каким это еще Судом пугают Писания, когда все в мире существует без всякого Промысла?»

Такие сатанинские помыслы овладели несчастным Птолемеем. Он оставил подвиги и стал, как говорится, вести себя странно. Несчастный совсем потерял природный рассудок и по сей день бродит по Египту и предается безудержному обжорству и пьянству. Он ни с кем не разговаривает и так молча шатается по базару. Жалкое и плачевное зрелище в глазах христиан и позорище для тех, кто не имеет понятия о нашей жизни! Вот какое несчастье постигло бедного Птолемея за его безумную гордыню; за то, что он думал, будто знает больше всех святых отцов, хотя никогда не встречался с ними, чтобы получить от них поучительные наставления. А, оставшись без (духовного) руководства, несчастный опустился до самого дна пропасти – духовной смерти. Им же несть управления, падают аки листвие (Притч. 11:14).

Б. Из жития святого Саввы

Как-то преподобный отец наш Савва по своему обыкновению отправился в пустыню, чтобы провести там весь пост. В это время один из его учеников по имени Иаков, уроженец Иерусалима, юноша (довольно) дерзкий, затеял безумное дело. Собрав подобных себе безрассудных братьев, он решил вместе с ними создать свою лавру и у озера Эптастома приступил к закладке келий, храма и прочих сооружений, как и подобает лавре.

Монахи возмутились этим и не разрешили им продолжать стройку. Тогда Иаков к своему беззаконию прибавил еще и ложь.

– Так повелел отец Савва, – сказал он братьям.

Услышав это, монахи не стали им мешать. Тем не менее их не оставляло сомнение, потому что они хорошо видели, как под эту стройку отрезается довольно крупная часть лаврской земли. У них даже и в мыслях не было, что Иаков лжет, и потому они молча решили дождаться возвращения аввы.

После окончания дней поста божественный Савва вернулся в Лавру. Увидев, что произошло, он тотчас позвал Иакова и стал по-отечески увещевать его оставить затею.

– Ты поступаешь не по воле Божией и без согласия братьев, – говорил он. – Это и для тебя самого опасно: без опыта брать на себя ответственность за чужие души.

Так поначалу кротко по-отечески божественный старец попытался было вразумить ослушника. Но, увидев, что Иаков спорит с ним и ни в чем не уступает, он оставил в стороне свою обычную кротость и заговорил уже по-другому:

– Я, чадо, думаю, что мой совет тебе полезен. Но поскольку ты меня не слушаешься, смотри, как бы тебе не пришлось самому узнать, в чем твоя польза, да только с большим вредом для тебя.

Сказав это, он поднялся в свою башню. Иакова точас же начало трясти и бросило в жар. Семь месяцев он пролежал в постели, страдая от недуга. И только когда у него уже не осталось никакой надежды на выздоровление, умирающий вспомнил, как однажды оскорбил святого своим непослушанием и тут же попросил братьев поднять его и на постели отнести к ногам великого святого.

– Может быть, – сказал он (с надеждой), – авва простит мое преслушание и то, что я своей неблагодарностью сам загубил свою жизнь.

Братья так и сделали: понесли его на постели и положили к ногам аввы. Преподобный печально посмотрел на больного и кротко с жалостью произнес:

– Понял, брат, каков плод самоуправства? Понял, в чем твоя польза? Разве не постыдно получить такое наказание за неповиновение и преслушание?

Умирающий с трудом разомкнул спекшиеся от жара губы и сказал:

– Прости меня, честный отче, я уже ухожу навсегда.

– Бог да простит тебя, брат, – сказал святой Савва и протянул ему руку.

Его рука преисполнилась такой силы, что, о чудо, умирающий поднялся. Авва окропил его святой водой и причастил, а после Божественной пищи Иаков вкусил и телесную. Он начал есть и постепенно поправился. На удивленье всем, юноша стал таким крепким, что с постели вскакивал быстрее всех. Святой же за его непослушание наложил на него епитимию: никогда больше не подходить к тем постройкам. Когда же Патриарх Илия услышал о произшедшем, то решил, что их даже оставлять нельзя. Он немедленно послал людей и велел все разрушить и сравнять с землей.

Божественный Савва, желая воспитать из него (истинного) сына послушания, поручил ему обслуживать гостей Лавры. Однажды с Иаковом произошел такой случай. Он стал готовить бобы, а опыта в этом деле у него не было никакого, то наварил так много, что их хватило бы не на один день, а на три. Однако на следующий день Иаков взял оставшиеся бобы и, посчитав их ненужными, выбросил в ручей, протекавший у Лавры. Это не укрылось от блаженного Саввы, ибо, как говорится в Писании, у мудрого глаза его в голове его (Еккл. 2:14). Авва сразу незаметно прошел к ручью, собрал выброшенные бобы, немного посушил их на солнышке и отнес к себе. Через некоторое время святой позвал Иакова к себе на трапезу. Он взял бобы, которые тот недавно выбросил в ручей, искусно приготовил их и сделал вкусное блюдо. После трапезы божественный Савва стал испытывать его.

– Прости меня, брат, – сказал он, – если еда не получилась такой, как мне хотелось бы, ведь готовить разные яства я совсем не умею.

Иаков ответил, что все было очень вкусно и что он давно не ел ничего подобного. Тогда святой сказал:

– А знаешь, чадо, что это те самые бобы, которые ты выбросил в ручей как ненужные. Так что подумай вот о чем: если ты не в состоянии распорядиться горшком бобов, чтобы хватило на всех без остатка, то как же ты можешь взять на себя руководство братией? Ведь апостол не случайно говорил: Кто не умеет управлять собственным домом, тот будет ли пещись о Церкви Божией? (1Тим. 3:5)

В таком духе святой наставлял Иакова. Он по-отечески помогал ему избавиться от расточительности и вместе с тем обличал его прежнее своеволие, чтобы он впредь не попадался в сети этой страсти. После этого он отпустил юношу с молитвой и благословением.

Позднее, когда Иаков стал безмолвствовать в своей келье, его начали крайне одолевать нечистые плотские помыслы и захлестывать страшные волны похотливых вожделений. Отшельник долго и мужественно сопротивлялся, но потом волны помыслов так потащили его, что ему показалось, что его терзаниям не будет конца (так всегда внушает враг, пуская в ход свои хитрости и козни). Разум у него помутился. Забыв о святых законах, он схватил нож и отсек себе детородный орган – так он попытался зло исцелить злом, к тому же худшим способом. От сильной боли и потока крови, несчастный громко закричал и стал звать на помощь.

Братья сбежались и увидели все это нечестивое бесчинство. Они оказали ему помощь, как сумели, и успокоили боль. Однако об этом узнал святой Савва. Как только страдалец поправился, он изгнал его из Лавры за покушение на свое здоровье и членовредительство. Тут несчастного охватило глубокое раскаяние. Горечь отравила его душу, из глаз полились горячие слезы, а из груди вырвались тяжкие стоны. На него было жалко смотреть. И все, кто проходили мимо, от души жалели страдальца.

С этим Иаков пришел к блаженному Феодосию и рассказал ему о том, какую плотскую брань пришлось ему пережить, что он сделал с собой и как тяжело ему переносить изгнание из Лавры. Тот пожалел юношу, пошел вместе с ним к блаженному Савве и стал просить авву простить брата и оставить его в обители, наложив надлежащую епитимию.

А так как просьба исходило от друга, то святой Савва не мог отказать ему, тем более что в душе и сам того хотел. Он позвал Иакова и дал ему другие заповеди, в том числе и такую: ни с кем не общаться ни словом, ни жестом, кроме брата, который будет приставлен к нему. Так юноша снова стал безмолвствовать в своей келье, проявив великое покаяние. Он стал возносить особые молитвы к Богу, пока грех не был прощен ему, а как это произошло, сейчас увидите.

Как-то божественному Савве в видении явился некий муж, излучавший дивный свет. Светлый луч указал святому на покойника, лежавшего у ног Иакова, который молился Богу о мертвеце. Тут раздался глас с неба:

– Иаков, твоя молитва услышана. Прикоснись к мертвецу, и он воскреснет.

Юноша прикоснулся, как было велено, и мертвый воскрес. А светоносный муж повернулся к Савве и объяснил, что означает видение: ему следует тотчас же пойти к Якову и сказать ему, чтобы он шел на божественную литургию. Так Яков появился в храме и присоединился к братьям, приветствовав их Христовым целованием. Затем он сходил к блаженному Феодосию и тоже приветствовал его целованием о Христе. А на седьмой день он с радостью покинул этот мир.

В. Из Патерика

Однажды мы пришли к одному из отцов и спросили:

– Если у кого-нибудь появился помысел, и чувствуется, что он вот-вот одолеет человека, который, хотя не раз читал, что отцы говорили об этом помысле, и пытался выполнить их совет, но безуспешно, то как лучше поступить: исповедовать помысел кому-нибудь из отцов или постараться самому применить то, что он читал, и руководствоваться своей совестью?

– Лучше исповедоваться тому, кто может помочь, – ответил старец, – а не полагаться на самого себя. Ибо никто не может помочь сам себе, особенно, если его мучают страсти. Со мной ведь в молодости тоже произошло нечто подобное. У меня была душевная страсть, и она меня мучила. Тут услышал я об авве Зиноне, что он многих исцелил от таких мучений, и решил пойти и исповедоваться ему. Но сатана мешал мне, внушая: если ты сам знаешь, что делать, то применяй то, о чем прочел в книгах и зачем тебе ходить и надоедать старцу? А когда я уже совсем готов был пойти к нему на исповедь, по действию диавола брань прекращалась, чтобы я никуда не ходил. Когда же я решал остаться в келье, страсть снова начинала терзать душу. Так враг долго меня обманывал, не давая исповедоваться. И не раз я уже отправлялся к старцу, чтобы рассказать ему о помысле, но враг не пускал меня. Он бередил мою совесть и говорил: «Ты и сам знаешь, как исцелить себя, так что за нужда рассказывать об этом еще кому-то? Ты и сам (можешь) о себе позаботиться и знаешь то, что говорили об этом отцы?»

Все это враг внушал мне, чтобы я не открывал свою болезнь врачу и не излечился. Между тем старец видел мои помыслы и мои мучения, но не обличал меня и ждал, когда я открою их сам. Он всегда давал мне наставления, как жить, и отпускал. В конце концов, я с горечью сказал себе: «До каких же пор ты, жалкая душонка, будешь увиливать от лечения? Люди приходят к авве издалека и исцеляются. А у тебя врач под боком, а ты не лечишься?» И воспламенившись сердцем, я встал и сказал: «Вот сейчас пойду к старцу и, если у него никого не окажется, буду знать, что на то есть Божья воля, чтобы я открыл ему помысел». Я пришел, и у старца не было никого.

По своему обыкновению он дал мне наставления о спасении души и о том, как очиститься от скверных помыслов. А я опять постыдился открыться ему и поднялся уходить. Он встал, сотворил молитву и пошел проводить меня до двери. Раздираемый помыслами, сказать или не сказать ему, я шел за ним. Он обернулся и увидел, что меня мучают мысли, тихонько коснулся моей груди и спросил:

– Что там у тебя? Я ведь тоже человек.

Когда авва так сказал, я почувствовал, что он заглянул мне в самое сердце. Я упал ему в ноги и со слезами сказал:

– Прости меня.

– Что с тобой? – переспросил он.

– Разве ты не видишь, что со мной? – ответил я.

– Ты сам должен сказать, – сказал старец.

Тогда я, поборов стыд, исповедовал ему свою страсть.

– Почему же ты так долго стеснялся сказать мне? – спросил он. – Разве я не человек? Или хочешь, чтобы я сам сказал тебе о том, что вижу? Ты вот уже три года ходишь сюда с этими помыслами и не открываешь их, не так ли?

Я признался, что так, снова пал ему в ноги и сказал:

– Прости меня ради Бога.

– Возврайщаяся к себе, – сказал он, – не ленись молиться и никого не осуждай.

Я вернулся в свою келью. Молитву я не оставлял. По Христовой благодати и по молитвам аввы страсть уже больше не мучила меня. Однако год спустя у меня возник такой помысел: «Может, это Бог по своей милости исцелил тебя, а не старец?» Подумав так, я снова пошел к авве, желая испытать его. Когда мы остались наедине, я поклонился ему в ноги и сказал:

– Прошу твое боголюбие, отец мой, помолись за меня о том помысле, который я когда-то исповедовал тебе.

Я остался лежать у него в ногах, а он, немного помолчав, сказал:

– Встань и верь.

Услышав это, я от стыда готов был провалиться сквозь землю. А, встав, я даже не смел поднять глаза на старца и вернулся к себе в келью, изумленный и потрясенный.

Старец сказал: «Кто становится безумным ради Господа, того вразумляет Сам Господь».

Брат спросил авву:

– Что мне не позволяет свободно открывать помыслы старцам?

Тот ответил:

– Врага больше всего радуют те, кто не открывает своих помыслов.

Авва Антоний говорил:

– Я знаю монахов, которые после многих своих трудов пали и сошли с ума. И все потому, что они возлагали надежды только на свои силы и не помнили заповеди: Спроси отца твоего, и он возвестит тебе, старцев твоих, и они скажут тебе (Втор. 32:7).

Он же сказал: «Если б было возможно, то монаху лучше было бы оставлять на усмотрение старцев даже, сколько шагов сделать и сколько капель воды выпить в келье, и спрашивать, не погрешил ли он в чем-нибудь. Допустим, брат нашел в пустыне место отдаленное и безмолвное и спросил духовного отца: «Позволь мне поселиться там, надеюсь, что ради Бога твоими молитвами много потружусь». Но авва не разрешил ему поселиться там, сказав: «Поистине знаю, что ты сможешь там много трудиться, но так как рядом с тобой не будет старца, ты будешь полагаться только на самого себя, в уверенности, что твои труды угодны Богу. И так как ты останешься доволен собой, считая, что совершаешь монашеское дело как следует, то погубишь все свои труды и самый свой ум».

Авва Моисей сказал: «Монах, имеющий духовного отца, но не приобретший послушания и смирения, а сам по себе постящийся или делающий еще какие-нибудь дела, кажущиеся ему благими, не стяжал ни одной добродетели и не знает, что такое монах».

Как вспоминал святой Пимен, авва Феон говорил: «Даже если кто-нибудь обретет добродетель, Бог не даст ему благодати, ибо Он знает, что человек может пренебречь своим трудом, но если он пойдет в послушание к ближнему, тогда благодать пребудет с ним».

Старец сказал: «Если докучают тебе нечистые помыслы, не смей скрывать их, но тотчас выскажи духовному своему отцу и изобличи их. Чем дольше человек скрывает свои помыслы, тем более они умножаются и обретают силу. Как змея, если выползет из норы, тотчас скрывается с глаз, так и лукавый помысел, будучи выявлен, тотчас гибнет. И как червь точит дерево, так лукавый помысел губит сердце. Открывающий свои помыслы вскоре исцеляется, а скрывающий их болен гордыней».

Авва Макарий жил в верхней пустыне и подвизался в одиночестве. А ниже была еще одна пустынь, где было много братьев. Как-то авва стоял у своей кельи и увидел сатану – тот шел по дороге в человечьем облике. Одет он был в льняной стихарь, весь в дырах и в каждой дыре виднелся пузырек. Старец узнал его и спросил:

– Куда путь держишь?

– Иду навестить братьев, – ответил тот.

Старец спросил:

– А на что тебе эти пузырьки?

– Братьям на пробу.

– И так много? – спросил старец.

– Да. Кому не понравится одно, предложу другое. Если и это не подойдет, дам третье. Смотришь, что-нибудь из всего этого да придется по вкусу, – ответил сатана и продолжил свой путь.

Святой остался ждать у дороги, пока тот не пошел обратно. Увидев его, старец сказал:

– Как спасаешься?

– Какое там..., – ответил сатана.

– Это почему же? – спросил авва.

– Все обозлились на меня, – ответил сатана. – Никто даже на дух не переносит.

– Неужели у тебя нет друзей? – спросил святой.

– Да есть тут один, – ответил тот. – Только он и слушается меня. Как завидит, так крутится, как вихрь.

– А как зовут брата?

– Феопемпт, – ответил сатана и пошел дальше.

Тогда старец встал и пошел к братьям. Узнав, что к ним идет Макарий, отшельники вышли к нему навстречу с пальмовыми ветвями в руках. Каждый навел порядок в своей келье, надеясь, что старец остановится у него. Но святой спросил, кто из них Феопемпт и, отыскав его, зашел к нему в келью, и тот принял гостя с радостью. Когда они помолились и сели, старец спросил:

– Как поживаешь, брат?

Тот ответил:

– Твоими молитвами, отче, хорошо.

– Не одолевают ли тебя помыслы? – спросил старец.

– Пока все хорошо, – ответил монах, ибо стыдился сказать правду.

– А я вот уже сколько лет подвизаюсь, – сказал авва, – и меня все почитают, но ведь меня даже при моих годах смущает дух блуда.

– Поверь, отче, и меня тоже, – признался брат.

Старец рассказал и о другие помыслах, которые якобы терзают его, и так вынудил монаха признаться во всем. Затем спросил:

– А как ты постишься?

– До девятого часа.

– Постись до вечера, – посоветовал авва, – подвизайся, учи наизусть из Евангелия и псалмы. А если придет помысел, никогда не думай о земном, но всегда о горнем, и Господь сразу тебе поможет.

Так старец, укрепив брата, вернулся к себе в келью. Как-то он опять стоял и смотрел на дорогу и снова увидел того же демона и спросил:

– А теперь куда путь держишь?

– Иду навестить братьев, – ответил тот и сразу ушел.

Старец решил подождать. Он смотрел на дорогу и вдруг

видит, что нечистый идет обратно. Святой спросил:

– Ну, как там братья?

– Ужасно, – был ответ.

– Почему? – спросил старец.

– Злые они все. А, что хуже всего, у меня там был друг, меня слушался, а теперь и он испортился. Меня на дух не принимает и стал злее всех. Так что я зарекся туда ходить. Ну, если только через какое-то время ..., – сказав это, он ушел.

А святой авва вернулся к себе в келью и возблагодарил Бога за спасение брата.

Г. Из святого Ефрема

Брат, внимай себе, чтобы не проникло лукавое слово в твое сердце, чтобы ты не принял этот помысел и не скрыл его от своего духовного отца. Иначе ты пострадаешь так же, как в древности тот, кто взял из заклятого (Нав. 7:11) и скрыл в своем шатре или как Гиезий, слуга пророка Елисея. Не удалось им утаиться не только от Бога, но и от людей. Кто творит зло тайно, тот получает возмездие явно. Первого народ побил камнями (Нав. 7), а второму навеки досталась в удел проказа, как и всем его потомкам (4Цар. 5:20–27). Ибо не солгал сказавший:

Бог поругаем не бывает. И что посеет человек, то и пожнет (Гал. 6:7).

Д. Из аввы Исаака

Брат, если согрешишь в деле, не лги от стыда, но сразу же сделай поклон и скажи: «Прости меня», – и грех простится тебе. Пусть не будет на твоих устах одно, а на сердце другое. Ибо Бог поругаем не бывает. Он видит все: и тайное, и явное. Поэтому ничего не скрывай: ни помысел, ни скорбь, ни похоть, ни подозрение – обо всем открыто говори своему авве. И постарайся с верой исполнить то, что услышишь от него, и тогда брань против тебя затихнет. Ничему так не радуются лукавые, как человеку, который замалчивает свои помыслы, и добрые и злые. Вручи свое сердце в послушание отцам твоим, и благодать Божия почиет на тебе. Не полагайся на свой ум, иначе угодишь в руки врагов. Если ты молчишь и не открываешь свои помыслы, значит, ищешь почестей мира и его позорной славы. А кто открыто рассказывает о помыслах своим отцам, тот гонит их от себя. Постоянно советуйся с отцами и всегда будешь спокоен.

Е. Из аввы Кассиана

Признак истинного смирения – открывать отцам не только свои дела, но и помыслы. Такое делание подготавливает монаха к тому, чтобы преодолевать прямой путь без пороков и вреда для себя. Ведь свою жизнь он строит по совету и воле (старцев), и демонам уже невозможно сбить его с толку. К тому же даже просто откровенная исповедь отцам истощает и убивает всякие дурные помыслы. Как змея, стоит только вытащить ее из темной норы на свет, как она старается побыстрее скрыться с глаз долой, так и лукавые помыслы: если их открыть в чистой и откровенной исповеди, то они убегут от тебя.

То же самое рассказал мне о себе и авва Серапион: «Когда я был помоложе, то жил у моего аввы. Во время трапезы, перед тем как встать из-за стола, я по внушению дьявола крал сухарь и потом тайно от аввы съедал его. Так я таскал сухари довольно долго. Это превратилось у меня в страсть, и я уже никак не мог избавиться от нее. Только совесть грызла меня, а признаться в этом моему отцу мне было стыдно.

И вот по домостроительству человеколюбивого Бога к моему старцу пришли братья за наставлением и стали спрашивать его о своих помыслах. Он сказал, что ничего так не вредит монаху и не радует бесов, как сокрытие собственных помыслов от духовного отца. Он говорил им еще и о воздержании. Слушая его, я точно пробудился. Мне стало понятно, что Бог открыл ему мои грехи. Мною овладело раскаяние, из глаз полились слезы. Я вытащил злосчастный сухарь из-за пазухи, который привык таскать, упал в ноги авве, стал просить его простить меня за все прежние грехи и помолиться, чтобы больше такого не было. Старец же сказал:

– Чадо, раз ты покаялся, то, даже если я промолчу, грехи прощаются тебе. Демон терзал тебя до сего момента, пока ты молчал. А рассказав обо всем, ты стер его в прах, изгнал из своего сердца. Отныне в тебе не осталось места для него.

Не успел он проговорить эти слова, я увидел, как бесовская энергия ярким пламенем вышла из моей груди. Она наполнила смрадом всю келью. Можно было подумать, что горит целая гора серы.

– Вот видишь, – сказал старец, – каким знамением Господь подтвердил мои слова и твое освобождение.

И с той поры я навсегда избавился от страсти чревоугодия и диавольского вожделения, и они больше никогда не тревожили мой ум.

Из сказанного следует вывод: нет другого пути спасения, кроме как открывать свои помыслы отцам и не пренебрегать опытом наших предшественников. Ибо они не от себя говорили, но от Бога и боговдохновенных Писаний передали нам заповедь: спрашивать опытных отцов. Этому можно поучиться из множества мест Священного Писания, особенно из истории святого пророка Самуила (1Цар. 2–3). Мать с детства посвятила его Богу, и он сподобился беседы с Богом. Но даже после всего этого он не поверил своему помыслу. Господь позвал его один раз, позвал другой, а Самуил все же пошел к старцу Илию и поступил по его совету и наставлению. Хотя Сам Бог признал его достойным, Ему угодно было воспитывать Самуила с помощью советов и наставлений старца, чтобы приучить его к симрению.

И Павла призвал Христос и говорил с ним. Он мог бы сам открыть ему очи и показать путь к совершенству. Нет, Он посылает его к Анании и говорит, что Павел узнает путь истины от Анании. Бог сказал ему: Встань и иди в город, и сказано будет тебе, что тебе надобно будет делать (Деян. 9:6). Тем самым Он наставляет, чтобы и мы жили по руководству опытных людей. И апостол знал это и исполнял на деле. В посланиях он рассказывает, как ходил в Иерусалим видеться с Петром и Яковом и предложил там благовествование, проповедуемое мною..., не напрасно ли я подвизаюсь или подвизался (Гал. 1:18; 2: 2). Можно только удивляться! Избранный сосуд! Восхищенный на третье небо и слышавший неизреченные глаголы Божии, кого благодать всюду сопровождала и подкрепляла слово завета последующими знамениями – он признается, что ходил за советом к тем, кто стал апостолом раньше него.

После этого неужели найдется такой хвастун и гордец, который услышит смиренные слова и не испугается? Кто не убоится самомнения, как геенны огненной и вечных мучений? Ибо Господь открывает путь к совершенству только тем, на кого укажут Ему духоносные старцы. Об этом он Сам сказал через пророка: спроси отца твоего, и он возвестит тебе, старцев твоих, и они скажут тебе (Втор. 32:7)

Ж. Из аввы Варсонофия

Брат спросил старца:

– Меня послали в Святой град по делам киновии, и я спустился к Иордану помолиться, не попросив у аввы благословения. Я правильно поступил или нет?

Старец ответил:

– Без благословения ты никуда не должен ходить. Ибо то, что ты делаешь по собственному помыслу, даже если кажется хорошим, Богу не угодно. Соблюдать послушание пославшему тебя старцу и есть твоя молитва. И она угодна Богу, Который сказал, что Я пришел не для того, чтобы творить волю Мою, но волю пославшего Меня Отца (Ин. 6:38).

Брат спросил:

– А если я пойду куда-нибудь далеко и забуду спросить у аввы, где мне остановиться, как быть?

Старец ответил:

– Нужно поступать по обстоятельствам, но ради душевной пользы. Но не так, будто ты делаешь что-то хорошее, и все время помни: то, что ты делаешь без благословения, есть нарушение заповеди. А твой старец будет извещен об этом и простит тебе.

2. Брат задал еще вопрос:

– Что такое ложное знание?

Старец ответил:

– Ложное знание – это вера собственному помыслу, будто дело таково, как кажется. И если хочешь освободиться от этого, то никогда не верь собственному помыслу, каким бы хорошим он ни казался, лучше скажи себе: «Это бесы смеются надо мной, чтобы я поверил своему помыслу, будто у меня истинные знания и потому мне якобы не надо ни о чем спрашивать старцев и из-за этого стремглав низвергнуться (в пропасть греха). А старец всегда говорит истину, ибо говорит от Бога и не бывает поругаем демонами». Я же для бесов игрушка и посмешище.

З. Из Патерика

Один монах много лет боролся с бесом блуда. Он много трудился, но никак не мог избавиться от страсти. Однажды во время службы бедняга почувствовал, что похоть одолевает его опять. Он восстал против дерзкого бесовского воздействия и попросил братьев помолиться за него, чтобы получить хоть какое-нибудь избавление от страсти. Отбросив всякий стыд, он открылся перед всеми братьями и исповедал действие сатаны на себе, сказав:

– Помолитесь обо мне, отцы и братья. Вот уже четырнадцать лет как я страдают от этой брани.

И за проявленное им смирение брань тотчас оставила его.

Другого брата одолевала такая же блудная страсть. Он боролся с нею, усиливал подвиги, не давал уму принимать похотливые вожделения, но брань не прекращалась. Тогда он пришел в храм и объявил об этом всем собравшимся, и священники дали заповедь. Всю неделю монахи подвизались и молились о нем Богу, и брань оставила брата.

Еще один брат, боровшийся с блудной страстью, встал ночью, пошел к старцу и исповедал ему свой помысел. Старец утешил его духовным словом. Получив наставление, брат вернулся в келью. Однако брань тотчас же опять возобновилась. Он, не медля, снова вернулся к авве. Тот утешил его, и он пошел к себе. И всякий раз, если помысел беспокоил его, брат не раздумывая сразу шел старцу. И тот охотно принимал его, укреплял и утешал наставлениями и отпускал. При этом он советовал ему не падать духом, но всегда, как только возникнет брань, приходить к нему и открывать козни лукавого. «Ибо ничто так не гонит его, как обличение и откровенная исповедь и вера со смирением», – говорил он. Так продолжалось довольно долго, пока Бог не призрел на терпение брата и великодушие старца и не избавил страдальца от брани.