Преподобный Антоний Оптинский

(1795–1865)

Преподобный Антоний окормлял не только иноков, но и многих мирян, находивших в нем мудрого руководителя. Духовные дарования его и даже само его смирение привлекали к нему всех, и потому келья его наполнялась множеством посетителей, мирских и монашествующих, желавших принять от него благословение и духовное назидание. Слово его по свойству своему простое, мягкое, всегда было растворено духовной солью и отличалось особенной какой-то меткостью и своеобразной выразительностью и силой.

Наставления преподобного Антония имели такую неотразимую силу, что иногда в течение одной беседы человек духовно перерождался. Люди с непреклонным характером чувствовали, что упорство их сокрушалось, сердце их наполнялось новыми чувствами; от слов преподобного возгоралось в них желание ни в чем не следовать своей воле и своему разуму, но всю волю свою предать святому старцу. Под духовным влиянием преподобного Антония и по глубокой его отеческой заботливости люди, увлекавшиеся вольнодумством и светской жизнью, делались искренними, ревностными и послушными чадами Святой Церкви; люди, предававшиеся суете и привыкшие к тому, чтобы все их причуды исполнялись, посвящали себя смиренной иноческой жизни; люди, потерянные в глазах общества и в собственных глазах, обращались к христианской жизни, отрекались от мира и остаток дней своих посвящали Богу.

Общее правило отца Антония, равно как и всех духовных старцев, было такое, чтобы без вопроса никому не предлагать своих советов, считая это не только безполезным, но и вредным празднословием. Вместе с тем отец Антоний зорко следил за вопрошавшими: если кто предлагал вопросы не по душевной потребности, а из пытливости или подобных побуждений, в таком случае ничего не отвечал.

«Когда кого вопрошают, – говорил отец Антоний, – то по мере веры получают и пользу: кто приходит с малою верой, получает малую пользу, а кто с великою – великую». Случалось и мне вначале спрашивать старца, как бы искушая: «Что-то он на это скажет? Ну уж и ответы такие выходили. А если положишь на сердце, что услышишь от старца ответ Бога Самого, то и Бог известит, и совсем человек другой станет, и услышишь, чего не ожидаешь». Некоторым посетителям отец Антоний говорил об их обстоятельствах намеками, а людям простым, которые принимали его слова в простоте сердца и с верой, он говорил прямо и просто. Если же кто многолетним духовным отношением уже доказал свою искренность и преданность, тех он иногда даже вызывал на объяснение. Случалось, что кто-нибудь из духовных его детей, тревожимый помыслом, открывал о нем не в чине исповедания, а в простом разговоре, повествовательно; тогда старец сам возобновлял о том разговор и успокаивался лишь тогда, когда все было как следует исповедано, и в заключение говаривал: «Вот теперь-то хорошо; а то скорлупку покажешь, самого же зернышка не покажешь». Бывало и то, что он некоторым из относившихся к нему напоминал о случаях, о которых они не только никогда ему не открывали, но и сами забыли; или заповедовал молиться о каком-нибудь грехе, которого они не сознавали в себе и даже вовсе не понимали, или не считали за грех, и уже по времени, при внимательном испытании своей жизни, открывали в себе с удивлением указанное старцем. Но так поступал старец с теми, чью искренность испытал, и когда ему было ясно, что они скрывают то или другое не по упорству или недостатку откровенности, а именно по неведению. В других же случаях с необыкновенным терпением выжидал, пока сам человек придет в чувство и сознается, потому что тогда только духовное врачевание и бывает действительно. Также, когда замечания, сделанные по отеческой любви и попечительности, почему-либо принимались не так, как следовало бы, то он уже воздерживался от подобных замечаний; и кого не имел возможности воспользовать словом, того старался привлечь к полезному втайне приносимой о нем молитвой.

Отец Антоний обладал даром какого-то естественного красноречия или даже сладкоречия: слово его всегда было растворено духовной солью; даже и в шутливой форме оно содержало высокое назидание и отличалось особенной меткостью и своеобразной выразительностью²⁸. Всеми чувствовалось, что в красноречии отца Антония крылась какая-то великая духовная сила, и сила эта заключалась, конечно, в том, что старец поучал не от книг, а от дел, что все слова его проистекали от искреннего доброжелательства к вопрошавшим его и всегда предварялись и сопровождались усердной молитвой о них ко Господу. Познакомившись с кем-нибудь, старец иногда как бы присматривался к нему; сначала говорил мало и только молился о нем. Но зато, когда, наконец, начинал говорить, его слово имело такую неотразимую силу, что иногда в течение одной беседы человек духовно перерождался. Люди с железным непреклонным характером чувствовали, что упорство их сокрушалось, сердце их наполнялось какими-то новыми чувствами; и между тем как прежде во всю свою жизнь никому ни в чем не уступали, от слов отца Антония возгоралось в них желание ни в чем не следовать своей воли и своему разуму, но всю волю свою предать святому старцу. Под духовным влиянием отца Антония и по глубокой его отеческой заботливости люди, увлекавшиеся вольнодумством и светской жизнью, делались искренними, ревностными и послушными чадами Святой Церкви; люди, предавшиеся суете и привыкшие к тому, чтобы все их причуды исполнялись, посвящали себя смиренной иноческой жизни; люди, потерянные в глазах общества и в собственных глазах, обращались к христианской жизни, отрекались мира и остаток дней своих посвящали Богу.... Многие испытывали над собой духовную силу отца Антония; сначала были привлекаемы его любовью и снисходительностью, а потом незаметно переходили к тому, что и всю жизнь свою отдавали в его руки.

Отеческую снисходительность к человеческим немощам отец Антоний умел, где следует, соразмерять благоразумной строгостью. Во-первых, относительно учения, и преданий, и заповедей Святой Православной Церкви, и вообще относительно всего Божественного, он был неумолимо строг. Если кто отступал от строгости понятий церковных, то хотя судить о нем отец Антоний уклонялся, но сам никогда не соглашался с тем, что противоречило учению Церкви во всей его чистоте и строгости; никто не мог убедить его дать благословение на отступление от канонических правил. Он повторял в подобных случаях слово: «Нам дана власть разрушать грехи, а не разрушать на грехи». Несомненно веруя всему, чему учит Церковь, и неуклонно соблюдая, что она заповедует, он и от всех духовных детей своих требовал такой же несомненной веры и такого же послушания. На прекословия других отвечал молчанием или уклонялся от прений, отвечая на все возражения одно: «...так учит Церковь, так принято Святой Церковью». Во-вторых, сам подавая высокий пример совершеннейшего послушания старшим, он и от тех, кто к нему относился, с большой строгостью требовал повиновения и почтения к родителям, и начальствующим, и духовным отцам, говоря, что к ним относится слово Господне: слушаяй вас, Мене слушает.

Наконец, от тех, кто находился под его полным руководством, требовал и в отношении к себе точного послушания. Однажды сказав, не любил изменять и даже повторять своего слова; при этом иногда указывал на изречение святого Григория Богослова: «Не безумными ли считаем тех, которые дважды об один и тот же камень спотыкаются?» Если кто-нибудь из его духовных детей, получив заповедь, переспрашивал старца, то уже ответа не получал²⁹. Для преданных его духовных детей не было строже наказания, как если старец скажет: «Как хотите». Если при этом лицо его, всегда приветливое, принимало строгий вид, то этого никто из них не мог вынести без тяжкой скорби. Вообще, кто отступал от полученного решения, тому старец умел давать почувствовать его вину, и уже после слезного, искреннего раскаяния прощал и становился по-прежнему милостив и любвеобилен. Впрочем, он так поступал только с преданными духовными детьми. В других же случаях, если он в ком замечал недоверие к его словам, то, незаметно для них самих, умел уклоняться и предоставлял их собственной их воле, тяготу которой они сами должны были и понести: но и в таком случае старец не изменял ни своей любви к ним и благоволения, ни даже благой о них мысли, стараясь и внутренне извинить их. Одного старец не мог вынести равнодушно – ропотливости, особенно по пустым причинам, и говаривал, что, по слову святого Исаака Сирина, и сам Бог всякие немощи человеческие сносит, человека же всегда ропщущего не терпит и не оставляет без наказания (Сл. 85). В беседах с такими людьми у благодушного старца вырывались иногда и резкие выражения, а после он готов был у духовных своих детей просить «милостивого прощения и разрешения». И вообще, если в чье-либо сердце вкрадывалось неудовольствие против отца Антония, то он не оправдывался, а часто просил прощения, говоря, что хотя совесть его ни в чем не обличает, но несть человека, иже поживет и не согрешит, что один Бог без греха и что святой апостол Павел о себе говорит: Ничесоже бо в себе свем, но ни о сем оправдаюся: востязуяй же мя Господь есть (1Кор. 4, 4)..

Однажды пришел к нему некто в великом горе, что единственного его сына, на которого он полагал всю надежду свою, исключили из учебного заведения. «Да молитесь ли вы о сыне?» – неожиданно спросил его старец. – «Иногда молюсь, – отвечал тот, запинаясь, – а иногда не молюсь». – «Непременно молитесь о сыне, усердно молитесь о нем: велика сила родительской молитвы о детях». По этому слову безутешный отец, который доселе не очень был усерден к молитве и к Церкви, от всей души стал прибегать ко Господу и молиться о сыне. И что же? Через некоторое время обстоятельства переменились, мальчик был принят в заведение и благополучно окончил в нем курс, к великому утешению отца, который во всю жизнь только это наставление и принял от отца Антония, но всегда с умилением о нем вспоминал и рассказывал, говоря, что одно это простое слово богомудрого старца доставило ему величайшую душевную пользу на всю его жизнь.

Посетили старца два помещика, из которых один уклонялся в вольнодумство и в течение разговора выразил сомнение в истинности повествования о том, что святой Иоанн, архиепископ Новгородский, на бесе ездил во Иерусалим (см.: «Четьи-Минеи», 7 сентября). «Нельзя же верить таким вещам!» – «Да, в прежние времена святые разъезжали на бесе, а теперь бес так и разъезжает на иных российских дворянах», – отвечал значительно старец и засмеялся с грустным чувством укора. Слова эти произвели почему-то такое впечатление на собеседника, что он вдруг присмирел, смутился и потом заплакал. Товарищ его тотчас удалился из комнаты, оставив их вдвоем. Предмет и ход разговора между старцем и этим господином неизвестен; но слезы на глазах того, кто пред сим говорил так вольно, показывали, что беседа между ними была и что сердце его отозвалось на беседу старца, и хотя вольно судивший господин и старался принять после обычный свой вид, но глаза его не осушались более часа.

Некто усомнился в истине свидетельства Барского, что в Иерусалиме на Пасху сходит с неба благодатный огонь. «Если бы вы сами увидели, поверили ли бы вы?» – спросил отец Антоний. – «Поверил бы». – «Ну, так кому же мы должны больше верить: вам, которые не видали, или Барскому, который видел?»

Одна девица, прощаясь со старцем, шутя попросила его помолиться, чтобы Господь помог ей выйти замуж. «Да ведь вы не хотите идти замуж?» – сказал он ей. «Хочу», – настаивала она на своем. Через некоторое время, посетив старца, была встречена им такими словами: «Зачем вы меня все обманываете? Я вам хотел даже писать». Когда та, забыв про свою шутку, которую она по светским понятиям считала невинной даже в разговоре с духовным мужем, в недоумении отвечала, что не помнит, чтобы обманывала его, отец Антоний напомнил ей о ее последней просьбе при прощании: «Я по вашему слову три раза принимался молиться о том, и три раза слышал голос: не то ей нужно! Зачем же вы меня обманываете?»

Другая особа, когда однажды отец Антоний устремил на нее испытующий проницательный свой взор, чистосердечно объяснила ему, что она боится, когда он так на нее смотрит: «Вы видите все мои грехи», – прибавила она. «Напрасно вы так думаете, – возразил старец. – О чем я помолюсь и что Бог мне откроет, то я и знаю, а если Бог мне не откроет, то я ничего не знаю».

Однажды приходит к отцу Антонию встревоженный чиновник с просьбой: «Батюшка! Завтра я выхожу на дуэль, отслужите молебен, чтобы Бог защитил меня». – «Что вы, что вы? – отвечает старец. – Идете на дуэль, чтобы убить человека, и просите помощи от Бога. Опомнитесь, что вы говорите? Шестая заповедь говорит: не убий. Да и законом гражданским запрещены дуэли; а вы пришли еще ко мне, служителю алтаря, просить благословения на дуэль, на убийство! Мы молимся о мире, о прощении обид: так я прошу вас оставить это богопротивное дело и смириться. Если вас обидели, простите; а если вы обидели, просите прощения, – если угодно, и я за вас попрошу». И так при помощи Божией дело умиротворилось.