СОБРАНИЕ СЕДЬМОЕ

В 27 год царствования государя Юстиниана, постоянного августа, в 12 год после консульства славнейшего мужа Василия, в 7 день июньских календ, индиктиона I, заседали в судебной палате почтенные епископы сего царствующего города¹⁸¹.

Евтихий, святейший патриарх царствующего Константинополя, нового Рима, Аполлинарий, святейший архиепископ великого города Александрии,

Домнин¹⁸², святейший патриарх великого города Феополя,

Стефан, благочестивейший епископ рафийский,

Георгий, благочестивейший епископ тивериадский, и прочие, как выше в первом собрании.

Диодор¹⁸³, архидиакон и первенствующий из нотариев, сказал: „святой собор ваш, собравшись в один из прошедших дней, сделал нечто относительно послания, которое приписывается Иве, и обещал рассмотреть в другой день, что́ следует делать; поэтому и представляем, что́ будет угодно». Святой собор сказал: „пусть будет прочитано то, что́ уже сделано“. И было прочитано. И прежде, чем у святого собора зашло дело о чем-либо, Константин, славнейший квестор императорского дворца, посланный благочестивейшим императором, вошедши сказал так: „известно вашему блаженству, сколько попечения всегда имел победитель император о том, чтобы возбужденный некоторыми спор о трех главах, которые рассматриваются теперь у вас, получил конец и святая Церковь Божия освободилась от взведенного за них нарекания, не потому, чтобы он не знал правоты вашей святости в догматах, и намерения, которое вы имеете относительно того, что́ служит предметом волнений, но для того, чтобы еще соборно было постановлено определение об этих трех главах. Он убеждал и благочестивейшего Вигилия сойтись вместе с вами и положить конец вопросу об этих главах, сообразный с правою верою. А он очень часто объяснял свое мнение в сочинениях, осуждая упомянутые три главы, и не письменно часто говорил об этом пред благочестивейшим государем, в присутствии славнейших судей, в присутствии весьма многих из вашего святого собора, и не переставал всегда анафематствовать защитников Феодора Мопсуестского, и послание, которое приписывается Иве, и сочинения Феодорита, которые он написал против правой веры и двенадцати глав святого Кирилла. Когда же он был приглашен собраться сообща и сделать это вместе с вашим святым собором, то обещал это сделать сам по себе и передать благочестивейшему государю. Итак, чтобы, слыша и о том, что́ не раз было сделано им для осуждения трех глав, вы ревностнее постарались немедля изречь правило об этом, он (государь) отправил чрез меня вашей святости осуждение, произнесенное самим благочестивейшим Вигилием против Рустика и Севастиана, диаконов святой римской церкви, и некоторых других, и кроме того послания, из которых одни написаны им к благочестивейшему Валентиниану, епископу скифскому, другие к благочестивейшему Аврелиану, предстоятелю достоуважаемой церкви арелатской, первой из святых церквей Галлии, – все в переводе на греческий язык, для легчайшего уразумения вашей святости; в них благочестивейший Вигилий ясно показывает, что он всегда отвращается нечестия тех трех глав. Кроме того благочестивейший государь поручил мне сообщить вашему блаженству, что те, которые усиливаются навязать Церкви Божией нечестие этих Глав, пытались говорить благочестивейшему государю, что его благочестию прилично соблюдать то состояние Церкви, какое продолжалось при священной памяти отце его. Благочестивейший государь, желая показать вашему блаженству, какое намерение имел и сам священной памяти отец его на счет того, что́ ныне предложено (на рассуждение), отправил к вашему блаженству высочайшее послание, писанное им к Ипатию, в то время начальнику войск на востоке, дабы вы знали, что он всегда соблюдает намерение, принятое относительно сего священной памяти отцов, а ревность по православной вере умножил. Ибо, когда некоторые с востока донесли благочестивой памяти Юстину, что клирики достоуважаемой церкви Кира поставили в колесницу изображение Феодорита и с псалмами ввезли в упомянутый город, а Сергий, тогдашний епископ города, отпраздновал собрание в честь Феодора, Диодора, Феодорита и Нестория, как одного из святых мучеников, тогда он обратился с посланием к Ипатию, бывшему в то время начальником войск на востоке, чтобы он исследовал об этом и донес правительству. И когда было доказано, что это так, Сергий был извержен из епископства, и остался таким до смерти, о чем знают все клирики святой антиохийской церкви; а с другой стороны Дионисий, благочестивейший епископ церкви селевкийской, и Ермисиген, почтеннейший пресвитер достоуважаемой церкви царствующего города, равно как и Ираклий, почтеннейший пресвитер святейшей церкви антиохийской, знают, что Сергий до смерти остался вне святой Церкви, по причине осуждения, произнесенного над ним тогда за это. Итак, прилично вашему святому собору, когда он узнал все, с одной стороны подивиться терпению благочестивейшего государя, а с другой поспешить положить скорый конец спорному делу, чтобы чрез продолжительную отсрочку не произошло бо́льшего соблазна для неопытных, и не остались навсегда еретики, приписывающие нечестие тех глав святейшей Церкви».

Святой собор сказал: „пусть будут прочтены бумаги, о которых упомянул славнейший квестор“.

И Диодор, архидиакон и первенствующий из почтеннейших нотариев, взявши прочитал:

(Послание Вигилия).

„Вигилий епископ Рустику и Севастиану».

„Долго мы, по апостольской умеренности, медлили налагать на вас, Рустик и Севастиан, возмездие, согласное с правилами и наших предшественников; но мы видим, что в огрубении вашего сердца (о чем мы говорим с крайним прискорбием) исполнились слова учителя языков, который говорит: или не ведаешь, «яко благость Божия на покаяние тя ведет? По жестокости же твоей и непокаянному сердцу, собираеши себе гнев в день гнева и откровения праведного суда Божия» (Рим. 2, 4–5). Сколько можем, укажем из весьма многих ваших бесчинств хотя немногие. Когда мы шли сюда в царствующий город, ты, Рустик, без нашего ведома, нечто читал, чего совсем не следовало читать человеку твоего положения, и, говорят, дозволял себе очень многое, что́ могло бы повредить и моей славе и душе, если бы я не запрещал тебе (чего да не будет). И когда диакон Павел сказал нам нечто о тебе, в твоем присутствии, как следовало и по причине свойства, которым ты был соединен с нами по родному (брату), которого мы возлюбили, и потому, что мы произвели тебя в левитское служение; то мы часто и наедине с отеческою любовию увещевали тебя воздерживаться от того, что́ о тебе говорили, если ты с какой-либо стороны сознавал это за собою, дабы чрез нас не постиг тебя канонический суд, потому что мы никак не допустили бы оставить дело Божие не разрешенным. А ты, по духу зложелательства, не только не хотел послушать нашего увещания, но, как написано: «не обличай злых, да не возненавидят тебе: обличай премудра, и возлюбить тя» (Притч. 9, 8), и опять: «не восхоте разумети, еже ублажити, беззаконие помысли на ложи своем» (Псал. 35, 4–5), злоба твоя дошла до того, что презревши наше увещание, ты ринулся в ненависть и сыскал случай по делу о главах, то есть, о речах Феодора Мопсуестского и о его личности, также о послании, которое, говорят, написано Ивой к Маре Персу, равно как о речах Феодорита против правой веры и соборного послания блаженной памяти Кирилла к Несторию вместе с двенадцатью главами, которое и святой собор ефесский первый принял, и блаженный халкидонский собор для опровержения безрассудств Нестория, как читаем, поместил в определении веры, которое, как известно, испрошено между прочим и по твоему настоянию, так что ты вопиял нашим детям диаконам Сапату и Павлу, а также Сургенцию, первенствующему из нотариев, говоря, что не только имя и сочинения Феодора Мопсуестского должны быть осуждены нами, но и самая земля, где он положен, и что ты принял бы сочувственно, если бы кто-нибудь, вырыв кости его, выбросил из гроба, и сожег вместе с тою землею. И когда было необходимо, чтобы дело, произведенное в нашем суде, при твоем сочувствии преимущественно пред прочими как священного, так и следующего чина, кончилось приговором, что́, как известно, и исполнено; то никому не безызвестно, что́ ты делал с этим самым решением, – как ты еще во дворце настаивал, чтобы оно тотчас было передано брату нашему Мине, к которому мы писали, так что, когда сын наш Сургенций, первенствующий из нотариев, просил самый лист нашего решения, чтобы по обычаю хранить его у себя сообразно с своею должностию, ты в продолжение многих дней никак не хотел дать ему, пока не разослал списки с него весьма многим священникам и мирянам, а также славному мужу Тирану, начальнику войск, и другим мирянам в африканской области, чего в нашей церкви никогда не было сделано диаконом, и притом разослал эти списки без нашего ведома. Сам ты сознаешься, что в святую субботу, в которую мы произнесли самое решение, как мы выше сказали, по твоему настоянию, ты явился в церкви в собрание, и приобщался и исполнял свое служение. И в тот же день, возвращаясь из церкви, ты говорил соепископу нашему Юлиану, как он утверждает, что не могло быть решения лучшего, чем то, которое сделано, и увещевал молиться Богу, чтобы не уничтожилось то, что́ сделано. Таким же образом поступил ты и в следующее воскресенье пасхи; и давно пребывая при одном и том же намерении, тем не менее увещевал других охотно следовать нашему решению. Потом, когда мы отказали апокриеиариям антиохийской церкви, просившим нас дать списки этого решения, но сказали упомянутым апокрисиариям, что гораздо справедливее, чтобы они просили списков у брата нашего Мины, к которому, по-видимому, оно нами было представлено, ты, рассказывая, что господин Лев так раздавал списки с своего послания разного рода людям, публично упрашивал, чтобы и мы поступили подобным же образом, уверяя, что ты опасался, что если бы вселенная не получила списков нашего решения, выданных из нашей канцелярии, то оно впоследствии как-нибудь было бы скрыто. Далее, нашедши случайно отправлявшегося в Сицилию, и желая послать нашим детям диакону Пелагию и другим наше решение и похвалы ему, где, как известно, вместе с тобою подписались и наши дети, диакон и первенствующий из нотариев, ты из предосторожности, чтобы оно не могло быть кем-либо найдено, без нашего же ведома, послал список с него, сделанный на пергаменте и в четыре раза кратчайший, написанный мельчайшими буквами. – После того, как был снова отправлен нами в Сицилию Винкентий, иподиакон второго участка, ты подобным же образом писал чрез него сыну нашему диакону Пелагию; но так как упомянутый иподиакон плыл на корабле так успешно, что, как донес нам, перегнал того, который нес с собою написанное на пергаменте, то диакон Пелагий получил то, что́ ты писал на пергаменте, уже тогда, когда он был там. Итак, между тем как решение было произнесено больше всего по твоему настоянию, и ты так жарко писал в похвалу этого решения в течение долгого времени, и делал так, чтобы мы никогда не подумали, что ты можешь уклониться от этой прямоты, вдруг из народной молвы мы узнаем, что ты по какому-то легкомыслию изменился, и находишься в тайных сношениях с врагами Церкви, которые восставали против свитка нашего решения и отлучены нами от общения в силу самого решения. Сын наш диакон Павел, желавший отправиться в Италию, после того как и до него дошло, что ты, доселе находившись в общении с нами, тайно старался произвесть церковный соблазн и здесь и в африканской области, где прежде, защищая и похваляя наше решение, ты раздавал списки его, начал настаивать и говорить тебе, что если оно было правое, то ты должен был продолжать: и ты, будучи побежден, не мог скрыть этого. Тогда упомянутый диакон начал нам представлять, чтобы или ты дал обещание, в присутствии нашем и клириков, исправиться в том, что́ ты сделал незаконно, или мы приняли прошение, которое он и держал в руках, на тебя, на твое непостоянство и происшедший отсюда обман. Ты добровольно согласился на то, чтобы тебе дать клятву, прикоснувшись к евангелию, и чтобы слова твои были записаны нотарием и хранились в нашей канцелярии, слова, в которых ты между прочим обещал никогда не выходить из полного послушаний нам. Но после того, как стало известно, что пришел Севастиан, еще худший тебя, только для того, чтобы произвесть соблазн, как показало начало его путешествия в Константинополь и доказал еще худший исход, ты тотчас забыл о своей клятве, и вы тайно от нас сделали между собою договор, вопреки постановлениям правил, и оба ринулись в открытый соблазн. Но, чтобы другие знали твои, Севастиан, худые дела, не все, сколько их есть, но сколько их мы можем рассказать, и чтобы видели, что ты подвергся каноническому приговору справедливо, хотя и очень поздно, обратимся к началу твоего посвящения. В отсутствии наших детей диаконов Анатолия и Стефана, ты просил нас назначить тебя на место отсутствующих диаконов, на время, для отправления служения. Мы дозволили тебе это на время, по твоему упованию, из уважения к тому, что ты, как известно, прежде посвящения дал добровольно обязательство, скрепленное и свидетелями, и телесно прикоснувшись к евангелию, дал клятву в том, что верно и без всякого обмана будешь исполнять все, что бы ни было возложено нами на тебя ради пользы церковной, а служение и должность диакона будешь исправлять без всякого порока, без всякой гордости, без всякого небрежения, со всяким смирением и со всевозможным старанием и рачением, пока возвратятся упомянутые диаконы, или насколько времени нам будет угодно оставить тебя служить в чине левитском, присовокупляя в том же обязательстве, что если ты не исполнишь чего-нибудь из всего того, что́ обещал с клятвою, телесно прикоснувшись к евангелию, то будешь отлучен от святого общения; так что, если ты в течение года со дня своего бесчиния не хотел преклонить выю к покаянию, ты сам себе изрек анафему, написавши собственною рукою. Итак, тогда ты был сделан диаконом на время, под тем условием, которого сам ты желал и которое обещал. Позднее же ты всячески умолял, чтобы мы послали тебя в далматскую отчину. Мы охотно согласились на это, будучи обеспечены тем, что ты дал такое обязательство. Когда ты пришел в город Солон для управления отчиною, то, как дошло до нас впоследствии по донесению многих, замешался в незаконные и воспрещенные апостольским престолом посвящения, и не только не хотел запретить тех, кого приобщил к священным чинам Гонорий, тогдашний епископ вышесказанного города, вопреки обычаю римской или своей церкви, и постановлениям апостольского престола, но не захотел и нам ни письменно донести об этом деле, ни намекнуть хотя бы словом, помни свою совесть, когда ты встретил нас в Фессалонике, а по духу корысти согласился иметь общение с ними, будто с законными и правильно поставленными, и по продажности общения оказался их соучастником. Из Фессалоники ты снова был послан для управления отчиною в область Далмацию, из которой мы часто внушали тебе не уходить прежде, чем ты, по своему обещанию, соберешь подати как с далмацкой отчины, так и с превальской. Но ты, не обращая внимания ни на что, поспешил отправиться в Константинополь только для того, чтобы произвести соблазн, как доказал последующий исход. Однако же, перечитывая свиток нашего постановления об упомянутых главах, который мы прислали для передачи предстоятелю сего города Мине, ты хвалил его публично, в виду диаконов и иподиаконов, и вообще всех клириков, говоря клирикам, как мы выше сказали, что наше решение повелено свыше и произнесено для всех. О речах же Феодора Мопсуестского ты уверял, что нашел их в городе Риме в некоторых книгах и утверждал, что они наполнены всякою скверною и богохульствами. Говоря это, в нашем послушании, ты исполнял служение диаконства и в церкви публично и в Плакидии¹⁸⁴. В прошедшем году, когда пришел день рождества по плоти Христа Бога Господа и Спасителя нашего, мы позвали тебя, так как только что дошло до нашего сведения то, что́ ты сделал в Далмации, как мы упоминали выше, и, как следовало, сказали тебе: если ты совершал службу с теми, которые приобщены к священным чинам вопреки постановлений апостольского престола или был участником в общении с ними, как говорят, то, если Бог благоволит возвратить нас к нашей церкви, нам необходимо исследовать это, и узнавши истину яснее, наказать по правилам. Ты же, устрашенный виновностью своей совести, так как поступал против постановлений апостольских, искал себе случая отделиться, но скрывал это. Ибо когда мы послали тебя, вместе с епископом Иоанном и первенствующим из нотариев Сургенцием и консулярием нашим Сатурнином, с известным поручением к брату нашему Мине, предстоятелю сего города, ты, возвратившись в Плакидию, отправлял по обычаю служение диакона вместе с Густиком: и когда сын наш милостивейший государь принц предложил чрез референдерия, чтобы в другой день мы явились в церковь, ты и Густик с другими диаконами и клириками, убеждали нас дать ему обещание. По подобному же, вероятно, побуждению вы оба были у меня за столом для подкрепления сил. Но как Иуда после того, как принял кусок (Иоан. 13, 30), задумал о предании Господа, так и вы отделились в часы ночи для возбуждения соблазна в Церкви. На другой день мы поручили сказать вам, чтобы вы или проходили должность диакона, исполняя ее по обычаю, или сознали себя отлученными от общения. А ты, Севастиан, сказал братьям нашим епископам Иоанну и Юлиану, бывшим в числе посланных нами, как они рассказали, следующее: „я следую решению, которое произнес папа, если однако оно наказывает тех, которые делают вопреки решению“. В подобном же смысле ты сказал им, как они рассказывают, когда говорил, что туда пришли монахи Лампридий и Феликс, которые не хотели принять нашего решения, и что вы объявили им; „не можем видеть вас, потому что у вас обстоятельства одни, а у нас другие“. А впоследствии ваше непотребство дошло до того, что вы надменно дерзнули, вопреки канонам, дать общение отлученным от общения, т. е. тем, которые были упомянуты, и другим, которые за то, что́ написали против нашего решения, были отлучены нами от общения, как явствовало уже из свитка того же самого решения: каковым решением, как мы упоминали выше, и вы сами были довольны, и соглашались и сообщались, что́ подтвердила кафолическая Церковь. Отсюда ясно, что вы осуждаетесь справедливо, по правилам канонов. Ибо каноны определяют: „если кто, будучи отлучен от общения, дерзнет вступить в общение прежде выслушания (оправдания), тот сам на себя произнес осуждение“. Также: «угодно было всему собору, чтобы тот, кто будет отлучен от общения за свое небрежение, будет ли он епископ, или какой-либо клирик, и во время своего отлучения дерзнет вступить в общение прежде выслушания (оправдания), считался произнесшим сам на себя приговор осуждения“¹⁸⁵. Кроме того, вопреки всякому обычаю или канонам, вы, по проклятой гордости, присвоили себе то, чего не слыхано и на что не отваживались никогда люди вашего чина без приказания своего первосвященника, – власть проповедничества, нападки и порицание первого ефесского собора и блаженной памяти Кирилла; также защищаете, по подобному же неразумию, богохульства, высказанные против Господа нашего Иисуса, и коварно пишете по всем областям, будто мы допустили нечто такое, что́ оказывается противным определению святого халкидонского собора, согласного с верою трех предшествовавших ему соборов, то есть никейского, константинопольского и первого ефесского. Таким образом души всех, которые не знали вашей злобы, но, получая письма от римских диаконов, по простоте верили вам, действие вашего обмана довело до такого преступления, что в некоторых местах была пролита человеческая кровь (непристойно сказать) в церкви. Вы захотели гордым духом попрать всякий церковный закон, а также оскорбляли повиновение священным правилам, ложно разглашая про нас нечестивое и непристойное по всем областям. Недавно вы приложили к своим худым делам еще худшие прежних. Подавши записку к сыну нашему христолюбивейшему государю принцу, вы дерзнули утверждать, что предшественник наш господин Лев заявлял и подтверждал сочувствие к известным речам Феодора Мопсуестского, которые он написал против православной веры. Да не будет того, чтобы кто-нибудь из христиан поверил, будто святость его, такого первосвященника, приняла что-либо такое, что́ оказалось бы написанным кем-нибудь против православной веры, так как известно, что он во всех своих посланиях осудил равным приговором и Нестория и Евтихия, или мудрствующих подобно им. В упомянутой записке, вопреки даже божественному Писанию, вы пытались взвести нечестивые клеветы не только на многих первосвященников, но и (непристойно сказать) на самого государя, для того, чтобы еще более обольстить диавольским лукавством неведущий христианский народ. Итак, по святительскому терпению, мы отлагали отлучать (вас), воздерживаясь от этого в продолжении долгого времени, в надежде, что, быть может, вы раскаетесь и воздержитесь от незаконного. Но так как вы не хотели послушать нашего увещания, сделанного раз и два, чрез братьев наших епископов, т. е. Иоанна марсикского и Юлиана цингульского, или чрез сына нашего и диакона Сапата, также чрез славного мужа патриция Цефега, и благочестивого мужа также сына нашего Сенатора, и других наших детей, и по гнусной гордости, по которой вы все делаете, не пожелали возвратиться ни к церкви, ни к нам: то нам необходимо наказать вас по канонам, чтобы не оказаться нам подлежащими упрекам божественного Писания. Ибо написано: «аще видел еси татя, текл еси с ним, и с прелюбодеем участие твое полагал еси» (Псал. 49, 18). И сам Господь и Спаситель наш говорит: «аще око твое десное соблажняет тя, изми е, и верзи от себе: уне бо ти есть, да погибнет един от уд твоих, а не все тело твое ввержено будет в геенну огненную» (Матф. 5, 29). Такое понимание, по здравому смыслу, должно быть еще более приложимо к служениям церковным, или, ближайшим образом, к неправо правящим и производящим в церквах соблазны, как и в другом месте (Господь) учит нас, говоря: «нужда есть приити соблазном: обаче горе человеку тому, им же соблазн приходит» (Матф. 18, 7); в подобном же смысле возвещает и блаженный Павел: «о, дабы отсечены были развращающии вас» (Гал. 5, 12); и опять священное Писание извещает нас, говоря: «изжени от сонмища губителя, и изыдет с ним прение» (Притч. 22, 10–11). Итак, после стольких уже увещаний, нам следует наказать вас, Рустик и Севастиан, по правилам, властию блаженного Петра, вместо которого Господь благоволил (избрать) нас на служение Себе, дабы не нарушился весь церковный порядок, если бы еще долее стали мы откладывать. Посему, со стенанием, но со властию блаженного Петра, нам должно сказать: за описанные выше бесчинства, мы определяем вам быть чуждыми диаконского достоинства, и снимая с вас вышеупомянутое достоинство, отрешаем вас от всякого отправления левитской должности, так что вы не имеете более никакого права отваживаться делать что-нибудь во имя левитского звания или степени, или пиша, под именем диаконов, снова возмущать Церковь Божию: потому что, на основании апостольского полномочия и отеческих правил, вопреки которым вы многое сделали по своему гордому и нечестивому духу, мы вас, давно достойных осуждения, лишаем власти, которая теперь у вас есть. И чтобы все знали, что мы сделали это справедливо, по месту, на которое Бог благоволил нас поставить, и властию блаженного апостола Петра, мы приводим постановления канонов, которые читал и одобрил святой халкидонский собор. „Архидиакон Аетий прочитал: если который пресвитер или диакон, презрев своего епископа, отделится от церкви, и начнет делать свои собрания, и поставит жертвенник, и призываемый епископом не покорится, и не захочет повиноваться ему, и не послушает, быв призываем однажды и дважды: таковый да будет извержен совершенно, и отнюдь не может быть допущен до служения, ни опять получить свою честь. Если же будет упорен, возмущая церковь и восставая (против нее), то да будет он укрощаем внешнею властию, как мятежник¹⁸⁶. Все почтеннейшие епископы воскликнули: это канон правый, это канон святых отцов“¹⁸⁷. И постановляем, что если вы еще при нашей жизни, как мы желаем, снова признаете матерь Церковь, со смирением и кротостию принесши покаяние, согласно с канонами, то сообразно с этим дано будет нами прощение. Если же (чего мы не желаем) вы, по обычной гордости, замедлите возвратиться к матери Церкви с покаянием, установленным правилами, то пусть соблюдается в отношении к вам решение соборов, правила которых мы привели, чтобы и после нашей смерти никто не дерзал – произносим это по власти блаженного Петра, место которого, хотя недостойно, занимаем, исполняя правила канонов, – восстановлять в церковной степени Иоанна, Геронтия, Северина, Импортуна, Иоанна и тех участников вашего зоговора и скопа, кои, Бог дал, стали известны, которых мы в свое время сделали добрыми воинами церкви, в которой мы, по воле Божией, председаем: впрочем, чтобы и они и другие не были в неизвестности, пусть знают, что настоящим приговором они отрешены от должности иподиаконов и нотариев или защитников, и не имеют более совершенно никакой степени в нашей церкви; разве, быть может, и они приклонят выю под каноническое покаяние, как мы выше сказали, еще при нашей жизни на сем свете. Еще налагаем законный приговор, о котором говорится выше, на Феликса монаха афрского, который, говорят, настоятельствовал в гиллитском монастыре, и, как известно, своим легкомыслием и непостоянством рассеял по разным местам общество того монастыря, и есть зачинщик вашего коварства, и вместе на всех тех, которые, клирики ли и монахи, или миряне, после настоящих запрещений, осквернились бы в каком-либо вашем сообществе, или изъявили бы к нему или к вам сочувствие и расположение. Пусть этими средствами сохранится канонический порядок, и никто не дерзает более возмущать мир Церкви, который любит Господь. Да будет вам известно, что настоящий приговор мы послали к вам с братьями и соепископами нашими Иоанном марсикским, Закхеем силлакским, Юлианом цингульским, также с детьми нашими диаконами Сапатом и Петром, и с сыном нашим Сургенцием, первенствующим из нотариев и рабом Божиим иподиаконом первого участка, и с Викентием, иподиаконом второго участка нашей церкви, которою мы управляем“.

Потом прочтено было из другой хартии:

„Возлюбленнейшему брату Валентиниану, епископу томийскому в области Скифии, Вигилий.

„Читая писание твоего братства, мы с удовольствием убедились в присутствии в вас пастырской заботливости; почему справедливо могут быть приложены к тебе следующие пророческие слова: «спасу овцы моя, ...и восставлю им пастыря единого, и упасет я, раба моего Давида» (Иезек. 34, 22–23). Посему твоя любовь должна следовать и следующим словам Господа нашего: «стража дах тя дому Израилеву, да слышити слово от уст Моих, и воспретиши им от Мене» (Иезек. 3, 17), и собравши тех, которые, как ты доносишь, соблазняются разными слухами, непрестанно увещевать, чтобы они не были обольщены теми, которые, скрывая нечестивейший дух под покровом православного, стараются уловить своим коварством сердца неопытных христиан, и, подражая в злобе обычаю отца своего диавола, желают возмутить вверенную тебе церковь разными лживыми сочинениями, и к которым хорошо прилагается апостольское изречение, говорящее: «молю вы, братие, блюдитеся от творящих распри и раздоры, кроме учения, емуже вы научистеся, и уклонитеся от них»: и ниже: «иже благими словесы и благословением прельщают сердца незлобивых» (Рим. 16, 17–18). А ваше послушание известно во всяком месте. Дай Бог, чтобы верные души их, будучи часто убеждаемы увещанием вашего братства, не были увлечены никаким коварным вещанием от правого пути, который есть Христос, как Он говорит: «Аз есмь путь и истина и живот» (Иоан. 14, 6); но если, чего не должно быть, будучи возмущены противниками, они, быть может, боятся чего-нибудь сделанного вопреки вере (чего Бог отвращается), то пусть с кротостию, прилично христианам, следуют словам пророка, говорящего: «вопроси отца твоего и возвестит тебе» (Втор. 32, 7), и другого пророка: «устне иереовы сохранят разум, и закона взыщут от уст его» (Малах. 2, 7). И так как сын наш, славный и знаменитый муж Визиниан, а вместе с ним и те, которые наблюдают в Константинополе по делам церкви твоего братства, как известно, равным образом сказали, что враги Божии выдумали и то, будто в нашем решении (чего да не будет) осуждены личности епископов Ивы и Феодорита; то пусть прочитают, что́ мы определили в послании к брату нашему Мине, епископу города Константинополя, о деле, которое здесь поднято, и тогда убедятся, что, при помощи Божией, нами не допущено, или даже не было в намерении ничего, что́ оказалось бы противным вере и учению достоуважаемых четырех соборов, на которых состоялись определения об одной и той же вере, то есть, никейского, константинопольского, ефесского первого и халкидонского, или что́ относилось бы к оскорблению одного из тех, которые подписались под вышеписанным определением халкидонской веры, или что́ открылось бы несогласным с постановлениями наших предметников и предшественников (чего да не будет), но что мы во всем противостояли противникам предстоятелей апостольского престола и блаженной памяти папы Льва и вышеупомянутых соборов. Думаем, не безызвестно вашему братству, что враги христианской веры, с низким и жалким ухищрением, всегда усиливались доказать что четыре евангелиста противоречат один другому (чего да не будет); а святые отцы опровергали их с небесною мудростию посредством книг о согласии евангелий. Вот и ныне также противники святого халкидонского собора (в числе коих мы находим также Рустика и Севастиана, виновников этого соблазна, которых, по их заслугам, мы давно отлучили от священного общения, над которыми, если они не раскаются, – да будет известно вашему братству, – мы намерены произнесть канонический приговор), под предлогом лживого защищения, стараются представить, что этот собор говорил вопреки трем вышеупомянутым соборам (чего да не будет). К ним, питающим такие замыслы, прямо относятся слова пророка, говорящего: «истинно всуе бысть трость лживая книжником» (Иерем. 8, 8). Они опровергали слово Господа нашего, и нет в них никакой мудрости. «Научиша язык свой глаголати лжу, неправдоваша и не восхотеша обратитися» (Иерем. 9, 5). Если они не покаются, постигнет их приговор псалмопевца, который говорит: «еже разрушити врага и местника» (Псал. 8, 3). Думаем, что для православных сынов Церкви будет слишком достаточно того, что мы написали тогда к брату и соепископу нашему Мине, т. е. о богохульствах Феодора Мопсуестского и его личности, или о послании, которое, говорят, написано Ивой к Маре Персу, и о сочинениях Феодорита, которые написаны против православной веры и двенадцати глав святого Кирилла: потому что в означенном выше постановлении моем можно хорошо узнать, что в самом определении веры, которое произнесли святые святители халкидонского собора, согласно предшествовавшим ему трем другим святым соборам, они ничего не изменили, но похваляя все, что́ сделано прежними, утвердили своим святым определением навсегда. Впрочем, если и после этого кто-нибудь захочет сомневаться (чего не думаем), просим его, пусть поспешит придти к нам с позволения твоего братства, чтобы из прямого объяснения ему убедиться, что нами соблюдено ненарушимо все, что́ сделано и написано об одной и той же вере во времена наших предшественников и вышеупомянутых четырех соборов. Таким образом, прекратится для благочестивейших душ соблазн, как и должно быть, и мир, угодный Богу, будет ненарушимо продолжаться в Его Церкви. Мы считаем нужным попросить ваше братство и о том, чтобы оно более не принимало писем от упомянутых прежде Рустика и Севастиана, или от тех, которые окажутся участниками их гнусной дерзости, а также и о том, чтобы ты увещевал всех, принадлежащих к твоему управлению, чтобы они или не читали ничего, доставленного от вышеупомянутых (лиц), или же не доверялись легковерно их лжи. Бог да сохранит невредимым тебя, возлюбленнейший брат. – Дано в 15 день апрельских календ, в 2З год¹⁸⁸ царствования государя Юстиниана, постоянного августа, в 9 год после консульства славнейшего мужа Василия, чрез Иоанна пресвитера и апокрисиария, а он отправил это (послание) чрез человека своего Максентия“.

Потом прочтено было из другой хартии:

„Возлюбленнейшему брату Аврелиану, епископу арелатскому, Вигилий.

„Мы получили послание вашего братства накануне июльских ид, которое доставил Анастасий; и воссылаем благодарение милосердному Богу за то, что, как мы прочитали, ваша озабоченность в деле веры, или в отношении молвы о моем лице, согласна с священными заповедями, так что к твоей любви достойно и прилично приложить следующие слова Божии: «избрах дом отца твоего от всех домов Израилевых мне служити, еже восходити ко олтарю моему, и кадити кадилом, и носити ефуд» (1Цар. 2, 28). Нам необходимо облегчить заботливость вашей любви кратким собеседованием, сколько мы можем по свойству времени. Будьте совершенно уверены в том, что мы не допустили ничего, что оказалось бы противно постановлениям наших предшественников (чего да не будет), или святой вере четырех соборов, то есть никейского, константинопольского, ефесского первого и халкидонского, которая есть одна и та же, или что́ относилось бы к оскорблению лиц, которые подписались под определением той же святой веры, или что́ открылось бы несогласным с определениями святых предшественников наших Целестина, Ксиста, Льва и других предшествовавших и следовавших (за ними), но оказываем одно почтение ко всем вышесказанным соборам и одно доверие к вере без всяких сомнений. Мы отрицаем тех, которые не следуют в правоте веры всем вышеупомянутым четырем соборам, но один из них или все извращают в вере, или стараются извратить, оклеветать, или отвергнуть. Мы признали достойным анафемы и проклятия и постановили осудить то, что́ открывается сказанного устно или написанного в оскорбление той же святой веры. Подобное же наказание налагаем и на тех, которые, по проклятой надменности, назвали нечестивою веру блаженного Кирилла, которого одобрил и похвалил святой памяти Лев, наш предшественник, в посланиях к вашим предшественникам и другим, и на которого, как известно, ссылался достоуважаемый святой халкидонский собор, и (веру) других отцов, которых приняли и которым следовали предстоятели апостольского престола. Итак, твое братство, которое, как известно, чрез нас есть викарий апостольского престола, да известит всех епископов, чтобы они отнюдь не смущались никакими ложными сочинениями, или лживыми словами или известиями, но лучше, как должно, следовали бы словам первого из апостолов, который говорит: «супостат ваш диавол, яко лев рыкая, ходит, иский кого поглотити» (1Петр. 5, 8), и тому, что говорит такой же апостол, учитель языков: «молю же вы, братие, блюдитеся от творящих распри и раздоры, кроме учения, ему же вы научистеся, и уклонитеся от них» (Рим. 16, 17), и веровали бы о Господе тому, что мы, как сказали выше, искренно содержали, содержим, почитали, почитаем и защищаем веру, преданную апостолами и изъясненную вышеупомянутыми четырьмя святыми соборами, проповеданную и ненарушимо сохраненную нашими предшественниками и вышеупомянутыми отцами, а поступающих вопреки ей осуждаем апостольскою властию. Но чрез сына нашего Анастасия мы по необходимости указываем, сколько можем кратко, на то, что́ было сделано; а когда сын наш, всемилостивый государь император, при помощи Бога (Который держит его сердце), повелит нам возвратиться, как обещал, то, если Бог благословит, мы назначим человека, который бы сообщил вам более подробные сведения. Доселе мы не сделали этого потому, что препятствовала суровость зимы, и стесненное положение Италии, о котором вам не безызвестно, пока, при помощи Господа, не придет с помощию светлейший принц, как того желает. Мы надеемся, что ваше братство позаботится и об этом деле, как написано: «брат от брата помогаем, яко град тверд и высок» (Притч. 18, 19), и как писание Деяний апостольских свидетельствует о верующих в Господа, что «народу веровавшему бе сердце и душа едина» (Деян. 4, 32), и не преминет попросить славного сына нашего короля Хильдеберта, который, как мы знаем, по усердию к христианству, оказывает полное почтение к апостольскому престолу, предстоятелем которого Бог благоволил быть нам, о том, чтобы, при таком крайнем положении дел, он исполнил по христианскому обету (долг) попечения о Церкви, в чем мы и уверены; а так как, говорят, готфы с своим королем вошли в город Рим, то (ваше братство) удостоит написать, чтобы он не вмешивался в суды нашей церкви, как узаконения чуждые (ему), и не делал или не допускал чего-нибудь, чем могла бы возмутиться кафолическая Церковь. Ибо кафолическому королю, каков он и есть, достойно и прилично всею силою защищать веру и церковь, в которой Бог благоволил ему креститься; так как написано: «прославляющия Мя прославлю» (1Цар. 2, 30). Постарайся же, любезнейший брат, твердо пребывая в чистоте святой веры, охранять с надлежащею заботливостию, при помощи Божией, мир церковный, который, и вверен тебе от Бога чрез дар священства, и поручается нами по власти, заменяющей апостольское достоинство, и угодными Богу делами показать себя викарием нашего престола. Бог да сохранит тебя, любезнейший брат. – Дано в 3 день майских календ, в 24 год царствования государя нашего Юстиниана, постоянного августа, в восьмой¹⁸⁹ год после консульства славнейшего мужа Василия, чрез человека, которого отправил Анастасий“.

Потом прочтено было из другой хартии следующее:

„Нам прочтено производившееся у защитника города Антиохии дело, в котором были внесены свидетельства воинов, показывающих, скажем короче, что прежде, чем почтеннейший Сергий пришел в город Кир, некоторые, а именно, пресвитер и защитник Андроник и диакон Георгий, взявши изображение Феодорита, который всюду обвиняется за заблуждение в вере, поставили его в колесницу и ввезли в город Кир, поя псалмы и показывая, что они из его секты. А потом Сергий, принявши (в управление) город, праздновал собрание в честь самого Феодорита, Диодора и Феодора, также какого-то Нестория, которого он называл мучеником, между тем как в области нет никакого мученичества, подходящего к сему названию. Понятно, мы были удивлены, во-первых, тем, ужели твоему превосходству были неизвестны такие поступки, учиненные в городе; потом, если ты узнал о том, что́ сделано, ужели не произвел безотлагательно исследования дела, особенно когда, говорят, Сергий живет (там) и находится вместе с почтеннейшим Павлом. Но немного спустя, еще прочтено нам производившееся у защитника города Кира дело, в котором приведены речи почтеннейших защитников почтеннейшего Сергия, и которое содержит показания многих, что никогда не было ни объявлено, ни совершено никакого собрания во имя какого-то Нестория. А кроме этого дела, мы выслушали просьбы как самого Сергия, так и прочих епископов евфратской области, которые везде отказываются от имени Нестория, и объявляют, что они удаляются его секты, а согласуются с четырьмя святыми соборами. Итак повелеваем вашему превосходству не оставить ничего без подробнейшего и тщательного исследования, но без промедления вызвать епископа города Кира, там живущего, как мы слышали, а также вызвать к себе из третьего отряда стабилизиан тех солдат, которые оказываются представившими свидетельства в деле, производившемся в Антиохии, равно как Андроника и Георгия, которые оговариваются в том, что́ было сказано об изображении, и внимательно исследовать каждый из вопросов, именно: было ли учинено то, что́ говорится об изображении, и певшие псалом, о чем упоминается в деле, производившемся в Антиохии, совершали ли процессию в честь изображения; знал ли почтеннейший Сергий певших это в честь изображения, и допустил ли клириков (до служения), и имел ли общение с ними в божественных таинствах, как об этом помещено впоследствии в деле, произведенном в Антиохии; приказывал ли он обнародовать или позволял ли праздновать собрание в честь Феодорита, Феодора и Диодора, и было ли сделано то же самое во имя Нестория. И пусть твое превосходство постарается испытать все средства, чтобы не могло укрыться никакое самое мелкое обстоятельство. А чтобы твое превосходство страшилось не нашего только негодования, но и гнева Божия, мы не затрудняемся наложить на него клятву во имя Господа и Спасителя Христа Бога нашего, от Которого зависит то, чтобы ты откуда бы то ни было открыл самую истину. И если бы оказалось, что воины сказали совершенную ложь, и сказали несправедливо и об изображении и о собрании, не только то, что́ относится к Несторию, но и то, что́ касается Феодорита, Феодора и Диодора, тогда они должны быть немедленно исключены из храбрейшего отряда, в котором они числятся воинами, и тела их истязаны всякими муками. Если же они в своих показаниях сказали правду про изображение ли, или про собрание в честь Нестория или трех других, тогда о всем донести нам, чтобы мы могли знать тех, которые погрешили против истинной и непорочной веры, которую и мы почитаем. А чтобы твоему превосходству не было неизвестно ничто из того, что́ прочтено нам, мы повелели переслать к тебе самое дело, которое было произведено в Кире и представлено нам, также копию с дела, которое произведено в Антиохии, с тем, чтобы по совершении всего, что́ мы повелели, снова было возвращено нам самое дело, которое произведено в Кире. По этому делу мы назначили благовернейшего Фому, ходатая по делам и подпомощника. Читал. – Дано в 7 день августовских ид¹⁹⁰, в Константинополе, в консульство славнейшего мужа Рустика».

Святой собор сказал: „и ныне ясно обнаружилось угодное Богу попечение благочестивейшего и миролюбивейшего императора, который всегда делал и делает все, что́ сохраняет святую Церковь и православные догматы, который послал и только что прочитанную грамоту, показывающую притом, как ясно всякому, что святая Церковь Божия от начала чужда нечестия тех глав. Христолюбивейший император получит за это награду от Христа великого Бога, Который обыкновенно умножает ее. А мы, воссылая ежедневные молитвы за его светлость, произнесем, при помощи Божией, соборное решение о трех главах в другой день“.