Первая Заповедь Блаженства

Блажени нищии духом, яко тех есть Царствие Небесное (Мф. 5, 3).

Услышь, Христос, мое моленье,

Мой дух Собою озари

И сердца бурного волненье,

Как зыбь морскую, усмири!

Меня не крест мой ужасает:

Страданье верою цветет,

Сам Бог кресты нам посылает,

А крест наш Бога нам дает.

Тебе вослед идти готовый,

Молю, чтоб дух мой подкрепил!

Хочу носить венец терновый:

Ты Сам, Христос, его носил.

О дай, чтоб верою святою

Рассеял я туман страстей

И чтоб безоблачной душою

Прощал врагам, любил друзей.

Чтоб луч отрадный упованья

Всегда мне в сердце проникал,

Чтоб помнил я благодеянья,

Чтобы обиды забывал.

И. Козлов

Шумная жизнь мира с непрочными радостями и тяжелыми невзгодами и желание следовать истинному учению Христа влекли множество знатных людей Древней Руси к уединению. Эти люди приходили к ясному сознанию, что мы ничего своего не имеем и ничего доброго не можем сделать без Божией помощи и благодати. Таким образом, «вменяя себя в ничто», они прибегали к милосердию Божию и навсегда оставляли почет, земную славу и житейские выгоды.

Таков был сын владетельного князя Заозерского, юный княжич Андрей. Унаследовав от своих благочестивых предков глубокое расположение к добродетельной жизни, он еще в детском возрасте обнаружил склонность к отшельническому житию. Когда же великий князь Василий Темный отнял у князей Заозерских их владения, княжич решил немедленно оставить мир и посвятить себя иноческой жизни. Местом осуществления своего желания юный князь избрал Спасокаменный монастырь на Кубенском озере. Но молодость князя и его высокое происхождение несколько смутили игумена обители Кассиана.

– Не здесь место твое, – сказал игумен князю, – а в боярской думе или на поле брани.

– Напрасно смущаешься, честный отче, – ответил ему князь. – Ты видишь, как сильно во мне стремление обнищать ради Христа: я отказываюсь от славы мира, имею твердое желание служить только Господу, и этого желания я не оставлю. Прими меня – я с любовью исполню всякое послушание.

Кассиан пошел навстречу князю, но в иночество посвятил его только после долгого и всестороннего испытания. Достигнув своего заветного желания, князь Андрей – в иночестве Иоасаф – всецело подчинил себя воле игумена. Послушание это было особенно трудно для Иоасафа, воспитанного в такой обстановке, где ему приходилось только приказывать, но Иоасаф превзошел в нем даже опытных в подвижничестве насельников обители. Соблюдая строгий пост, посвящая день трудам на общую пользу братии, преподобный Иоасаф ночь посвящал молитве. Слава о князе-подвижнике не замедлила распространиться в Вологодском крае, и к Иоасафу шли и знатные, и богатые, и бедные, и убогие. Духовно утешая одних, князь-инок помогал через своих родственников другим, так как лично сам отказался от всего принадлежавшего ему. Он имел только ветхую, заплатанную рясу да такую же обувь.

Одному из родственников Иоасафа, князю Ржевскому, пришло на мысль заставить Иоасафа основать свой монастырь. Он обещал поддержать его богатыми вкладами. Но смиренный Иоасаф отклонил это предложение: «Кланяюсь земно за ласку, но умоляю раздать бедным и неимущим золото, собранное для обители. Золото это осушит слезы многих и даст возможность восстать из тяжелой нужды и горя!» Умер князь в сентябре 1453 года после краткого, но великого подвига духовной нищеты.

Один крестьянин, наслышавшись о добродетельной жизни и чудотворениях Преподобного Сергия, пришел к нему в обитель, чтобы посмотреть на праведника и принять от него благословение. В это время Преподобный в своем саду удобрял землю. Извещенный о при­шельце, он велел позвать его к себе. Крестьянин, увидав старца, просто одетого и копающего землю, не поверил, что это был сам славный Сергий, и вернулся в монастырь. Там он снова всех спрашивал, где же игумен. Ему опять указали на смиренного старца, но крестьянин об этом и слышать не хотел. Преподобный Сергий вышел из сада. Крестьянин взглянул на него, отвернулся и с обидой подумал: «И зачем только я трудился и шел сюда?.. Для чего? Вместо того, чтобы увидать великого старца-прозорливца, я вижу какого- то нищего!»

– Не печалься, добрый человек, скоро увидишь и игумена, – сказал ему Преподобный и, взяв за руку крестьянина, ввел его в свою келлию, усадил и поставил перед ним пищу.

В это самое время Преподобному доложили о приезде великого князя. Сергий тотчас же вышел к нему навстречу. И каково же было удивление крестьянина, когда он увидел, что князь поклонился старцу до земли и попросил у него благословения. Крестьянин еще больше удивился, когда старец и князь сели за стол, а его вельможи остались стоять.

По отъезде великого князя крестьянин стал просить Преподобного о прощении.

– Ты прав, – сказал ему святой, – что счел меня за неизвестного трудника и нищего: я такой и есть.

... В комнату вошел человек лет пятидесяти, с бледным, изрытым оспой, продолговатым лицом, длинными седыми волосами и редкой рыжеватой бородой. Голос его был груб и хрипл, движения торопливы и неровны, речь несвязна... Это был Христа ради юродивый и странник Гриша. С пятнадцати лет он стал известен как юродивый, который зиму и лето ходил босиком, посещал монастыри, дарил образки тем, кого полюбит, и носил вериги в два пуда. Гриша нередко посещал нас и пользовался в доме постоянным уважением нашей мамы.

Юродивый пробыл у нас целый день, и когда он вечером уходил спать в отведенную ему комнату, сказал, что завтра утром пойдет дальше. Как только он стал прощаться, я подмигнул брату Володе и вышел.

– Что?

– Если хотите посмотреть Гришины вериги, то пойдемте сейчас в чулан. Гриша будет спать во второй комнате, и из чулана мы все увидим.

– Отлично, – сказал я. – Подожди здесь, я позову сестер.

Девочки тотчас же выбежали, и мы отправились в темный чулан, где стали ждать прихода юродивого. Почти вслед за нами в свою комнату тихими шагами вошел Гриша. В одной руке он держал посох, в другой – сальную свечку в медном подсвечнике. Мы, дети, не переводя дыхания, замерли...

– Господи Иисусе Христе! Мати Пресвятая Богородице! – проговорил юродивый...

Он с молитвой поставил свой посох в угол и, осмотрев постель, стал раздеваться. Гриша был спокоен, задумчив и даже величав. Теперь и движения его были медленны и обдуманны. Оставшись в одном белье, он тихо опустился на кровать, окрестил ее со всех сторон и, как видно было, с усилием поправил под рубашкой вериги. Посидев немного, он встал, с молитвой поднял свечу в уровень с киотом, перекрестился и повернул свечу огнем вниз. Свеча с треском потухла.

В окна, обращенные на лес, светила почти полная луна. Длинная белая фигура юродивого с одной стороны была освещена бледными, серебристыми лучами месяца, с другой – черной тенью. Вместе с тенями от рам она падала на пол и стены и доставала до потолка. На дворе караульщик стучал в медную доску. Сложив свои огромные руки на груди, опустив голову и беспрестанно тяжело вздыхая, Гриша молча стоял перед иконами, потом с трудом опустился на колени и стал молиться. Сначала он тихо говорил известные молитвы, выделяя только некоторые слова, потом повторял их, но громче и с большим воодушевлением...

Он молился о всех благодетелях своих, в том числе о нашей матушке, о нас. Молясь о себе, Гриша просил, чтобы Бог простил ему его тяжкие грехи, и твердил: «Боже, прости врагам моим!» Поднимался и снова повторял еще и еще те же слова, припадал к земле и опять поднимался, несмотря на тяжесть вериг, которые издавали сухой резкий звук, ударяясь о землю... Долго еще Гриша находился в состоянии религиозного вос­торга и долго читал молитвы.

То твердил он несколько раз сряду «Господи, помилуй», но каждый раз с новой силой веры и выражением, то говорил: «Прости мя, Господи, научи мя, что творить!..» – и с таким видом, как будто ожидал сейчас же ответа на свои слова; то слышны были одни его жалобные рыдания... Потом он приподнялся на колени, сложил руки на груди и замолк...

– Да будет воля Твоя! – вскричал Гриша, упал лбом на землю и зарыдал, как ребенок...

Много воды утекло с тех пор, многие воспоминания о былом потеряли для меня значение, Христа ради юродивый Гриша давно окончил свое земное существование, но религиозное чувство, которое он возбудил во мне, никогда не умрет. О, великий христианин Гриша! Твоя вера была так сильна, что ты чувствовал близость Бога; твоя любовь была так велика, что слова сами собой лились из уст твоих... И какую высокую хвалу ты принес Божию величию, когда, не находя слов, в слезах повалился на землю! «Блаженны нищие духом, так как им принадлежит Царство Небесное!» – всегда думал я, вспоминая о Грише.

Кто из посещавших Москву златоглавую не любовался древним собором Василия Блаженного!.. Под сводами этого чудного храма почивают мощи великого русского праведника, проходившего самый тяжкий из подвигов – подвиг юродства ради Христа. Блаженный Василий родился близ Москвы и с шестнадцати лет поражал всех необычным образом жизни. Без крова и пристанища, едва прикрытый рубищем, ходил он по Москве. Летом жарился на солнце, зимой терпел морозы, днем бродил по улицам, безответно принимая толчки и насмешки, а ночь проводил на церковной паперти в усердной молитве. Ни дружбы, ни знакомства у него не было, для всех он был чужой. Его ум был постоянно занят молитвой и богомыслием. На теле носил он тяжелые вериги, которые и теперь висят в соборе над его гробницей. Говорил святой очень мало, памятуя о том, что «много говорить – не миновать греха». Святой Василий Блаженный жил в то страшное время, когда на Руси, за малолетством царя Иоанна Васильевича Грозного, своевольничали бояре, и можно себе представить, каким уроком была его святая жизнь для этих людей и как утешал его пример невинно страдавших от произвола сильных людей того времени! Нелегко было праведнику смотреть на грехи людские! Любя ближних, он плакал о них и своими слезами призывал к покаянию. В 1547 году Василий Блаженный пришел в московский Воздвиженский монастырь, стал перед входом в церковь и, вознося к Богу сердечные молитвы, заплакал. Проходившие мимо невольно останавливались и смотрели на него с удивлением. На следующий день в Москве произошел страшный пожар, который начался с Воздвиженского храма. Оба тогдашние «города», и старый и новый, сгорели; церкви, дома, дворец Великого князя – все это погибло в огне, предсказанном Блаженным. Внимательные к своему спасению москвичи замечали, что, когда святой Василий проходил мимо дома, в котором люди пьянствовали, он со слезами обнимал углы того дома.

– Что ты делаешь? – спрашивали они Блаженного. А он отвечал:

– Ангелы скорбные стоят у этого дома и сокрушаются о грехах людских, а я со слезами упрашиваю их, чтобы они умолили Господа о спасении грешников.

Царь Иоанн Грозный и тогдашний митрополит Московский Макарий почитали Блаженного Василия. Однажды царь стоял в храме и думал, как украсить задуманный дворец на Воробьевых горах.

– Где ты был? – спросил Блаженного царь после обедни. – Я не видал тебя за церковной службой.

– А я видел тебя, – ответил быстро Василий, – только ты был не в храме, а на Воробьевых горах.

Однажды Грозный решил пригласить Василия на свои именины. По царскому обычаю, на пиру святому Василию поднесли заздравную чашу вина. Юродивый три раза принимал ее и выплескивал за окно. Иоанн Грозный разгневался, сочтя поступок юродивого за оскорбление.

– Не кипятись, Иванушка, – сказал на это юродивый, – надобно было заливать пожар в Новгороде, и он залит.

Грозный не был из числа доверчивых людей, он послал нарочного гонца в Новгород, и оказалось, что юродивый был прав.

Один богатый вельможа почитал святого Василия и по временам приглашал его к себе. Как-то Блаженный пришел к нему в лютый мороз. Сострадательный боярин стал упрашивать гостя, чтобы тот прикрыл свое тело теплой одеждой.

– А тебе хочется этого? – сказал загадочно юродивый.

– Искренним сердцем молю тебя, брат, – отвечал на это вельможа. – Вот прими в знак любви моей, – и боярин предложил святому свою лисью шубу.

Блаженный улыбнулся и ответил:

– Пусть так, и я люблю тебя.

В этой шубе юродивый побежал по улице Москвы. Недобрые люди, увидав на нем богатую шубу, вздумали обмануть его. Один из них лег на дороге и притворился мертвым, а товарищи стали просить святого Василия дать им что-нибудь на погребение бедняка. Святой недолго думая отдал обманщикам свою шубу. Но лишь только он отошел, лгуны нашли своего товарища действительно мертвым...

Блаженный Василий умер 88 лет от роду, и его святые мощи покоятся доныне под спудом в московском Покровском соборе.

Не здесь, где вечный треск и шум

Пугают сердце, давят ум,

Не в них, не в этих своевольных,

Самоуверенных, довольных,

Блаженных братьев вижу я,

А в тех – отверженных, опальных,

Пренебрегаемых, печальных.

Они, смиренные, несут

Тяжелый крест, тяжелый труд.

Их, недоверчивых, я знаю.

Печаль их скромна, глубока,

И радость бедная робка.

Я только с ними отдыхаю,

В них нищих духом признаю,

И руку честную мою

Я к ним с любовью простираю.

Одна женщина, страдавшая неизлечимой болезнью (рак), зная о святости и богоугодной жизни подвижника Лонгина, искала случая увидеть его. Не зная его в лицо, она отправилась на берег моря, где, по слухам, жил преподобный. Когда больная пришла на морской берег, блаженный Лонгин собирал дрова. Увидав незнакомого человека, женщина спросила его: «Отче! Где живет раб Божий Лонгин?» На это старец ответил ей: «Чего ты хочешь от этого обманщика? Не ходи к нему!.. Да и какое у тебя может быть дело к нему?»

Женщина рассказала ему про свою болезнь. Лонгин перекрестил больное место и, отпуская ее, сказал: «Ступай домой, Бог исцелит тебя, а Лонгин ничем не может помочь тебе!» Женщина поверила незнакомому старцу и выздоровела. Вскоре, к своему удивлению, она узнала, что ее целитель и был сам подвижник Лонгин.

Всякий возвышающий сам себя унижен будет, а унижающий себя возвысится (Лк. 14, 11).

Спаситель не раз учил Своих последователей смирению. Так, однажды, заметив, как званные на вечерю гости выбирали первые места, Господь сказал такую притчу: «Когда ты будешь позван кем-либо на брак, не садись на первое место, чтобы не случился кто из званых почетнее тебя и звавший не сказал бы тебе: «Уступи мне место». Тогда со стыдом ты должен будешь занять последнее место. Но, когда зван будешь, придя, садись на последнее место, чтобы звавший тебя, подойдя, сказал: «Друг, пересядь выше». Тогда будет тебе честь перед сидящими с тобой».