Надежда Львова

Львова Надежда Григорьевна (1891–1913) – поэтесса. Журнальные публикации ее стихов, а затем и поэтическая книга «Старая сказка. Стихи 1911–1912 гг.» (М.,1913) появились почти одновременно с первыми публикациями Марины Цветаевой, Анны Ахматовой. Книга открывалась стихотворным напутствием Валерия Брюсова:

Вели нас разные дороги,

На миг мы встретились во мгле.

В час утомленья, в час тревоги

Я был твой спутник по земле.

Брюсову принадлежит честь открытия многих поэтических имен. Этот список открывается именем девятнадцатилетнего Николая Гумилева, которого он «заметил» еще в 1905 году. «И сколько еще молодых поэтов мне обязаны своим первым появлением в печати! Не перечислю всех имен, но назову только Н. Львову», – запишет он. Так оно и было. Но среди поэтов Надежда Львова – едва ли не единственная поэтесса Серебряного века, чьим «крестным отцом» был Брюсов. Михаил Кузмин в 1912 году представил на поэтическом Олимпе вновь прибывшую Анну Ахматову, Валерий Брюсов в 1913 году – Надежду Львову. Хотя именно к Брюсову Анна Ахматова направила свои стихи в 1910 году с вопросом – «надо ли мне заниматься поэзией?», который остался без ответа. И в том же самом году Брюсов фактически стал первооткрывателем семнадцатилетней гимназистки Марины Цветаевой, его благожелательная рецензия была первым откликом в печати на «Вечерний альбом», но она же положила начало их непримиримой вражде. И вот судьба предоставила ему возможность к двум поэтическим дебютам добавить третий, создать поэтическую «троицу» – Ахматова, Цветаева, Львова, но в обратном порядке – Львова, Цветаева, Ахматова.

Почти одновременно со «Старой сказкой» Надежды Львовой вышли посвященные ей «Стихи Нелли». Это была вторая поэтическая мистификация после нашумевшей истории с Черубиной де Габриак, созданной Максимилианом Волошиным и поэтессой Елизаветой Дмитриевой в 1910 и «саморазоблачившейся» в 1911 году. Брюсов тоже любил, по его собственным словам, «менять кожу», был непревзойденным мастером имитаций поэтических стилей едва ли не всех стран и народов. В «Стихах Нелли» он совершил еще один эксперимент перевоплощения – создал образцы «женской» лирики. Не романтических медитаций некоей «умершей в 1781 году» полуфранцуженки-полуиспанки, а вполне реальной русской поэтессы начала XX века. Год жизни мифической поэтессы Цветаева называла «эпохой Черубины». Таким же эпохальным явлением, по замыслу Брюсова, должны были стать в женской поэзии «Старая сказка» Надежды Львовой и «Стихи Нелли».

Но случилось непредвиденное. В мае 1913 года умерла Елена Гуро – единственная поэтесса среди кубофутуристов. В это же время двадцатилетний вождь московских футуристов Вадим Шершеневич, бывший в свое время учеником Брюсова, познакомился с Надеждой Львовой и увлек ее идеями «будетлян». Стихи Львовой появились в футуристическом журнале «Пир во время чумы», а основанное Шершеневичем издательство «Мнемозин поэзии» объявило о готовящемся выпуске сборника ее «поэз». На Львову возлагались большие надежды, среди поэтесс она могла стать таким же знаменем русского футуризма, каким была Елена Гуро.

Один из откликов на смерть Львовой принадлежал тому же Шершеневичу, писавшему: «Н. Львова начала свою деятельность под созвездием Бальмонта и Брюсова. Роковое созвездие, так как все подражатели первого обращались в скучных имитаторов журчащего ручья, а ученики второго – в бесплодных версификаторов. Но Львова скоро отошла от подражаний, и ее последние вещи говорили о начале новой эры, которую прервал выстрел. Львова черпала свое творчество не из Бальмонта и Брюсова; она попробовала взглянуть их глазами на мир, но это оказалось неинтересно, и покойная ощутила в себе редкий в наши дни дар – умение жить. Поэзия Львовой ценна именно постольку, поскольку она жизнеспособна, антикнижна».

Трудно сказать, какое созвездие оказалось для Надежды Львовой более роковым – Брюсова или же Шершеневича, обратившего ее в свою веру. Сам Шершеневич, как и многие другие поэты, вполне мог менять «учителей», переходить из одного литературного стана в другой. Придет время, и он станет имажинистом, отречется от футуризма точно так же, как от символизма. Но для Надежды Львовой переход от московских младосимволистов к московским кубофутуристам означал неизбежный разрыв с Брюсовым, крах того культа любви, который они воплотили в «Старой сказке» и «Стихах Нелли». Отношения Брюсова с молодыми поэтами, по свидетельству Владислава Ходасевича, часто заканчивались непримиримой враждой при любом проявлении независимости: «Молодой поэт, не подошедший к Брюсову за оценкой или одобрением, мог быть уверен, что Брюсов никогда ему этого не простит. Пример – Марина Цветаева». Можно добавить – не только Цветаева. Такую же независимость проявит и Софья Парнок, назвавшая его «евнухом Муз». Этот, по словам самой Цветаевой, «опыт молодой вражды» определил многое в ее судьбе, для Софьи Парнок он тоже оказался во благо, но для Надежды Львовой закончился трагедией.

В 1924 году Игорь Северянин писал в стихотворении «На смерть Валерия Брюсова»:

Нас, избранных, все меньше с каждым днем:

Умолкнул Блок, не слышно Гумилева.

Когда ты с ним останешься вдвоем,

Прости его, самоубийца Львова...»

* * *

Не за свою молю душу пустынную.

В душе моей пусто... И темно, темно...

Мечта моя крылья святые разбила...

Но я нынче молюсь, как когда-то давно.

Последнюю искру последнего света

Стараюсь разжечь в негасимый огонь,

Да не будет моленье мое без ответа:

Не меня – его – своей благостью тронь.

И все, что мне судил Ты благого,

Пусть вспыхнет пред ним вечным лучом!

Боже мой! Боже мой! Каждое слово,

Каждый мой вздох – о нем, о нем!..