Елена Крюкова

Нижний Новгород

Выйду на площадь... Близ булочной – гам,

Толк воробьиный...

Скальпель поземки ведет по ногам,

Белою глиной

Липнет к подошвам... Кто т а м?.. Человек?..

Сгорбившись – в черном:

Траурный плат – до монашеских век,

Смотрит упорно...

Я узнаю тебя. О! Не в свечах,

Что зажигала,

И не в алмазных и скорбных стихах,

Что бормотала

Над умирающей дочерью, – не

В сытных обедах

Для бедноты, – не в посмертном огне –

Пеплом по следу

За крематорием лагерным, – Ты!..

Баба, живая...

Матерь Мария, опричь красоты

Жизнь проживаю, –

Вот и сподобилась, вот я и зрю

Щек темных голод...

Что ж Ты пришла сюда, встречь январю,

В гибнущий город?..

Там, во Париже, на узкой Лурмель,

Запах картошки

Питерской, – а за иконой – метель –

Охтинской кошкой...

Там, в Равенсбрюке, где казнь – это быт,

Благость для тела, –

Варит рука и знаменье творит –

Делает дело...

Что же сюда Ты, в раскосый вертеп,

В склад магазинный,

Где вперемешку – смарагды, и хлеб,

И дух бензинный?!

Где в ополовнике чистых небес –

Варево ада:

Девки-колибри, торговец, что бес,

Стыдное стадо?!

Матерь Мария, да то – Вавилон!

Все здесь прогнило

До сердцевины, до млечных пелен, –

Ты уловила?..

Ты угадала, куда Ты пришла

Из запределья –

Молимся в храме, где сырость и мгла,

В срамном приделе...

– Вижу, все вижу, родная моя.

Глотки да крикнут!

Очи да зрят!.. Но в ночи бытия

Обры изникнут.

Вижу, свидетельствую: то конец.

Одр деревянный.

Бражница мать. Доходяга отец.

Сын окаянный.

Музыка – волком бежит по степи,

Скалится дико...

Но говорю тебе: не разлюби

Горнего лика!

Мы, человеки, крутясь и мечась,

Тут умираем

Лишь для того, чтобы слякоть и грязь

Глянули – Раем!

Вертят богачки куничьи хвосты –

Дети приюта...

Мы умираем?.. Ох, дура же ты:

Лишь на минуту!..

Я в небесах проживаю теперь.

Но, коли худо, –

Мне отворяется царская дверь

Света и чуда,

И я схожу во казарму, в тюрьму,

Во плащ-палатку,

Чтоб от любови, вперяясь во тьму,

Плакали сладко,

Чтобы, шепча: «Боже, грешных прости!..»

Нежностью чтобы пронзясь до кости,

Хлеб и монету

Бедным совали из потной горсти,

Горбясь по свету.

Ты все забрал.

И дом и скот.

Детей любимых.

Жен полночных.

О, я забыл, что все пройдет,

Что нет великих царств безсрочных.

Но Ты напомнил!

И рыдал

Я на узлах, над коркой хлеба:

Вот скальпель рельса, и вокзал,

Молочно-ледяное небо.

Все умерли...

Меня возьми!

И голос грянул ниоткуда:

– Скитайся, плачь, ложись костьми,

Но веруй в чудо,

Веруй в чудо.

Аз есмь!..

И ты, мой Иов, днесь

Живи. В своей России. Здесь.

Скрипи – на милостыню старцев,

Молясь... Все можно перенесть.

Безо всего – в миру остаться.

Но веруй!

Ты без веры – прах.

Нет на земле твоих любимым.

Так, наша встреча – в небесах,

И за спиною – два незримых

Крыла!..

Вокзал. Немая мгла.

Путь на табло?.. – никто не знает.

Звеня монистами, прошла

Цыганка. Хохот отлетает

Прочь от буфетного стола,

Где на стаканах грязь играет.

И волчья песня из угла:

Старик

О Будущем рыдает.

Очи Ее – сливовые.

Руки Ее – ивовые.

Плащ Ее – смородиновый.

Родина.

И так Ее глаза печально глядят,

Словно устали глядеть назад,

Словно устали глядеть вперед,

Где никто-никто никогда не умрет...

А мы все уходим. И мы все – уйдем.

...Лишь одна в Успенском соборе своем

Глядит печально, зная про то,

Что никогда не умрет никто.

Этот город стоял на высокой горе,

А внизу ледяная река бушевала.

И широкая Площадь январской заре

Все объятья свои, все кремли раскрывала.

И в лучах васильковых, из масляной мглы,

Где зверюшками в снег сараюшки уткнулись,

Шел на нас Человек. Очи были светлы.

Руки к нам, как дубовые ветви, тянулись.

Он стопами босыми на лед наступал.

От холстины одежд, от очей голубиных

Исходило свеченье. Он снег прожигал

Пяткой голой, тяжелой, землею – любимой.

То свечение так озаряло простор,

Что народ начал кучами, ближе, толпиться –

И стоял Человек и мерцал, как костер,

Освещая в метели угрюмые лица...

И торговки покинули мерзлую снедь,

И старик закурил «Беломор» неизменный...

И сказал Человек: – Я не смог умереть.

Я в сиянии синем иду по Вселенной.

Люди, милые люди, – Я так вас люблю!

Вы измотаны ложью, трудом, нищетою...

Я на Площади этой вам радость молю –

Хоть терновник пурги у Меня под пятою.

Я люблю вас, родные, – любите и вы,

О, любите друг друга!.. Ведь так это просто!..

...только рев дискотеки да финки братвы,

Да – насилием крика пропоротый воздух...

Дочь плескает во старую мать кипятком...

Сына травит отец нефтяною настойкой...

О, любите друг друга – в дыму, под замком,

Во застенке, под блесткой больничною койкой,

В теплом доме, где пахнет неприбранный стол

Пирогами и мятой, где кошки и дети

Вместе спят! В богадельне, где – легкий укол –

И затихнет старик, словно выстывший ветер...

Я вам слово златое пригоршнями нес.

Я хотел вам поведать премудростей много.

А увидел вас – не удержался от слез,

Даром что исходил вековую дорогу...

Бросьте распри! Осталось недолго вам жить.

Ветр завоет. И молнии тучи проклюнут.

О, любите друг друга! Вот счастье – любить,

Даже если в лицо за любовь тебе – плюнут.

И на Площади зимней,

так стоя средь вас,

Говорю вам Я истинно – в темень, во вьюгу:

О, любите друг друга!

Навек ли, на час –

Говорю вам: любите, любите друг друга.