Наум Коржавин
О Господи! Как я хочу умереть
Ведь это не жизнь, а кошмарная бредь.
Словами взывать я пытался сперва.
Но в стенках тюремных завязли слова.
О Господи, как мне не хочется жить!
Всю жизнь о неправедной каре тужить.
Я мир в себе нес – Ты ведь знаешь какой!
А нынче остался с одною тоской.
С тоскою, которая памяти гнет,
Которая спать по ночам не дает.
Тоска бы исчезла, когда б я сумел
Спокойно принять небогатый удел,
Решить, что мечты – это призрак и дым,
И думать о том, чтобы выжить любым.
Я стал бы спокойней, я стал бы бедней,
И помнить не стал бы наполненных дней.
Но что тогда помнить мне, что мне любить,
Не жизнь ли саму я обязан забыть? Нет!
Лучше не надо, свирепствуй! Пускай!
Остаток от роскоши, память-тоска.
Мути меня горечью, бей и кружись,
Чтоб я не наладил спокойную жизнь.
Чтоб все я вернул, что теперь позади,
А если не выйдет, – вконец изведи.
1948
* * *
Я плоть, Господь... Но я не только плоть
Прошу покоя у тебя, Господь.
Прошу покоя... Нет, совсем не льгот.
Пусть даже нищета ко мне идет.
Пускай стоит у двери под окном
И держит ордер, чтоб войти в мой дом.
Я не сержусь, хоть сам себе не рад.
Здесь предо мной никто не виноват.
Простые люди... Кто я впрямь для них?..
Лежачий камень... Мыслящий тростник...
Всех милосердий я превысил срок,
Протянутой руки схватить не смог.
Зачем им знать и помнить обо мне,
Что значил я, чем жил в своей стране.
В своей стране, где подвиг мой и грех.
В своей стране, что в пропасть тащит всех.
Они – просты. Досуг их добр и тих.
И где им знать, что в пропасть тащат – их.
Пусть будет все, чему нельзя не быть.
Лишь помоги мне дух мой укрепить.
Покуда я живу в чужой стране,
Покуда жить на свете страшно мне.
Пусть я не только плоть, но я и плоть...
Прошу покоя у тебя, Господь.
1974
* * *
Давно б я убрался с земли
Да Бога боюсь и петли.
Не стану храбриться, юля.
Мне очень страшна и петля.
Но все не кончается с ней,
И Бога боюсь я сильней.
Вот явишься... Пена у рта...
Тебе ж вместо «здравствуй» – «Куда?
В творении замысел есть,
Ты должен быть там, а не здесь.
А ну-ка, поддайте орлу!..»
И тут же потащат к котлу.
И бросят – навек, не на срок –
В бурлящий крутой кипяток.
А вскрикнешь: «За что мне казан?»,
И вспыхнет в сознанье экран,
И выйдут из мира теней
Все мерзости жизни твоей.
Все то, что, забывшись, творил,
Что сам от себя утаил,
Предстанет на этом холсте
В безстыдной своей наготе.
Как жил я – судить не берусь.
Но вспомнить все это – боюсь.
Да все ли Господь мне простил,
Что я себе сам отпустил?
Нет, лучше пока подожду,
Не буду спешить за черту.
Ко всем, не нарушившим черт,
Господь, говорят, милосерд...
1980