Наталья Ануфриева

Ануфриева Наталия Даниловна (1905–1990) – поэтесса, прозаик, мемуарист. История русской духовной поэзии XX века, так же как и история русской тюремно-лагерной поэзии, сегодня непредставима без имени Наталии Ануфриевой. Ее имя можно смело поставить в один ряд с именами Льва Карсавина, Варлама Шаламова, Анны Барковой, Александра Солодовникова, Юрия Домбровского, Даниила Андреева, Александра Василенко, Бориса Чичибабина и многих-многих других мучеников русской поэзии. Родилась поэтесса в Санкт-Петербурге, в дальнейшем детские и юношеские годы провела в Крыму, в Симферополе, вместе с матерью и отчимом. По линии матери она является внучатой племянницей Николая Федоровича Арендта, лейб-медика Николая I, врача, на руках которого умер Пушкин. Стихи начала писать очень рано, первые ее поэтические опыты были благосклонно оценены Максимилианом Волошиным. В ранней любовной лирике она тоже обращалась к Господу, вспоминая в 1952 году об этом периоде своей жизни и творчества:

...Новым взором былое измерила,

И душа поняла, озарясь,

Как в Тебя я, не веруя, верила,

Как молилась Тебе, не молясь.

После школы работала статистиком, а в 1931 году из-за неразделенной любви к известному в те годы киноактеру и режиссеру Константину Владимировичу Эггерту (1883–1955) переехала в Москву, чтобы жить в одном городе с любимым человеком: в ее мемуарах «История одной души» он выведен под именем Михаила Данина. Следует сказать, что и судьба самого Эггерта в дальнейшем сложилась не слишком счастливо: с 1938 по 1946 год он не по своей воле оказался в одном из многочисленных концлагерей, расположенном подле города Ухта, руководил лагерным театром, отбывал ссылку в Улан-Удэ, где и умер в 1955 году.

25 мая 1936 года Ануфриеву арестовали. Следствие инкриминировало ей подготовку покушения на Сталина, антисоветские высказывания, хранящиеся у нее в архиве стихи Максимилиана Волошина, а также поэтический цикл из четырех стихотворений, посвященных адмиралу Колчаку. По этому делу проходил сын поэтессы Аделаиды Герцык, талантливый молодой математик Даниил Жуковский, в 1938 году расстрелянным уже по новому делу, заведенному против него в лагере. В архиве ФСБ на Лубянке и ныне погребены ее юношеские дневниковые тетради, исследование о Достоевском, стихи.

Следствию не удалось доказать подготовку покушения на Сталина, но в деле (из показаний свидетеля) приводились ее слова: «Жизнь идет мимо нас, а если кто хочет в эту жизнь прорваться, то его расстреливают. Такого гнета, как теперь, не было ни при Бенкендорфе, ни при Екатерине. Мы живем в полном мраке. Но я очень верю в Россию, в ее силу, верю, что она не даст без конца себя втаптывать в грязь. Надо терпеть, ждать и хранить чистоту своих взглядов. Моя ненависть к советской власти питает не отмщенная, не искупленная могила Колчака». Во время церковных служб она поминала четырех Александров: Пушкин, Колчак, Керенский, Блок. Уже в лагере на Колыме, в декабре 1941 года, она посвятила Адмиралу следующие строки:

Нет страшнее и сладостней плена.

Эту боль приняла и молчу,

И о Божьем рабе убиенном

Я молюсь, зажигая свечу...

Разгорается тихое пламя

Для тебя, для тебя одного!

Это плачет пурга над снегами,

Это скорби моей торжество.

И когда в моем сердце как смута,

Это ты меня кличешь с тоской...

Боже, Боже! Порви эти путы,

Дай душе его вечный покой...

Следствие длилось почти год. 13 апреля 1937 года Спецколлегия Московского городского суда приговорила Ануфриеву к восьми годам тюрьмы с поражением в правах на три года.

В течение двух последующих лет последовательно она была этапирована в тюрьмы Москвы, потом– Ярославля, Нижнего Новгорода (тогда г. Горький) и Суздаля. Срок отбывала на Колыме в лагере под Магаданом. В тех же краях в это же время находился в лагере под Сеймчаном и другой выдающийся русский духовный поэт, Александр Солодовников.

В лагере, как Наталия Даниловна писала позже в своих мемуарах, началась ее «вторая жизнь», отмеченная обретением Бога и обращением к жанру «духовной поэзии». Ее стихи превращались в молитвы:

Мой дух возвысится или унизится?

Мне снится, Господи, что день погас,

Мне тяжко, Господи, как будто близится

Дыханьем гибели мой смертный час.

Как будто чувствует душа разлуку,

Навек сраженная глухой судьбой...

О дай мне, Господи, о дай мне руку.

Над черной пропастью пройти с Тобой!

В известном смысле она повторила путь поэта Александра Силина, в прошлом секретаря райкома партии, в лагере превратившегося в духовного поэта (о нем пишет Александр Солженицын в «Архипелаге ГУЛАГ»). Стихи ей приходилось выучивать наизусть, лишь в 1950-е годы, во время ссылки, она смогла доверить их бумаге. Все происходившее с ней, подобно Александру Солодовникову, воспринимала с истинным смирением Иова, без ропота и гнева. Так, уже находясь в лагере на Колыме, в 1940 году она писала:

Ночь томила гибелью, бедою,

Все чернее становилась тьма...

Но какой печальною звездою

Ты в ночи сияешь, Колыма!

Больше нет смятения и бреда,

Я уже предчувствую зарю,

И за все, что Ты мне дал и не дал,

Господи, Тебя благодарю.

Характерно в этом смысле ее стихотворение 1946 года, в котором она вспоминала осведомителя НКВД, уподобляя его Иуде Искариоту, который, как известно, по ряду богословских трактовок лишь выполнял миссию, предписанную ему свыше.

Где ты теперь, предатель?

В каком изнываешь краю?

Много ль тебе, предатель,

Заплатили за душу твою?

Безсмертный твой дух поруган,

Позор твой ничем не смыт,

А крест мой во мраке над вьюгой,

Как в песне любимой горит.

Глухою идешь тропою,

Нет в мире пути темней...

Но ты – лишь орудье слепое

Судьбы вдохновенной моей.

В 1946 году, после освобождения, Наталия Даниловна вернулась к матери в Феодосию. «Раскрыта жизни новая страница», – отметит она в стихах. В Феодосии ее ждали новые испытания. В послевоенном Крыму, как и в 20-е годы, голодали, и вскоре на ее руках мать фактически умерла от истощения, так как жить было совершенно не на что. А спустя два года, в соответствии с обычной для того времени практикой, ее, как «повторницу», вновь арестовали и отправили в ссылку в Казахстан (его тогда называли «Казэкстан»), а позже в Красноярский край. На стихах, созданных в 1949–1954 годах, отмечены места ее пребывания в ссылке: Актюбинск, Уральск, Красноярск, красноярские деревни Козылган, Большой Улуй, Ново-Никольское... И только в конце 1954 года, после шестнадцати лет тюрем, лагерей и ссылки, новые стихи она напишет в подмосковной деревне Алексейково. Но уже с августа 1955 года и до конца жизни постоянным местом жительства Наталии Даниловны станет древний Владимир, в который ее направят как «минусницу», не имевшую права на проживание в Москве и в других крупных городах. Во Владимире у нее не было ни жилья, ни друзей, ни родных, зато в нем находился действующий храм – знаменитый Успенский собор. В то время уже вовсю разворачивались «хрущевские» гонения на Церковь, во многих городах храмы взрывались или закрывались. Владимирский Успенский собор пережил и это лихолетье, оставаясь одним из самых намоленных храмов во всей России. Так началась еще одна ее новая и последняя жизнь – жизнь в Церкви. Не менее важное значение имела для нее первая встреча с храмом Покрова на Нерли, описанная в «Истории одной души»: «..Утро было довольно прохладное. Когда мы вышли за черту села и пошли проселочной дорогой к стройному, белому храму, вид села с возвышающимися над ним луковицами собора напомнил мне древнюю Русь. Казалось, в этих полях жили воспоминания о набегах кочевников. В первый раз почувствовала я древнюю Русь, а до того я любила и знала Родину, главным образом, петровского и послепетровского периода. Здесь же все дышало древностью, воспоминанием тех веков, когда пришло к нам христианство. Тот белый храм, что сиял перед нами среди тихих, скромных, чисто русских полей, казался мне наилучшим, самым чистым и самым глубоким из всех изображений Богоматери. Но этот храм с окружающими его полями был не только образом Богоматери, но и образом России».

В апреле 1957 года постановлением Президиума Верховного Совета РСФСР она была реабилитирована, но продолжала жить во Владимире, оставаясь до последних дней активной прихожанкой Успенского собора. Будучи прекрасным художником, работала на фабрике игрушек и писала религиозную прозу, с которой, кстати, был ознакомлен и тогдашний правящий во Владимире митрополит Николай. Умерла поэтесса 13 декабря 1990 года в возрасте 85 лет. Похоронена на новом Владимирском кладбище.

Ни одна строчка стихов Наталии Ануфриевой при жизни не была опубликована. После ее смерти осталось большое литературное наследие, к счастью, сохраненное близкими и родственниками. За что хочется их поблагодарить, в особенности Владимира Гумберта, Юрия Арендта и Елену Павлову – ведь сколь часто бывает иначе (примерам подобного равнодушия несть числа). Архив Ануфриевой насчитывает несколько сотен стихотворений, литературоведческие (эта часть, впрочем, до сих пор пребывает в лубянском архиве) и богословские статьи, мемуарная проза о поисках и обретении Бога. В 1994 году московское издательство «Возвращение» при посредничестве общества «Мемориал» в серии «Поэты – узники ГУЛАГа» издало крохотным тиражом маленькую книжечку ее стихотворений под названием «Жизнь развернула новую страницу». После 2000 года последовал ряд публикаций в журналах и газетах «Грани», «Литературная Россия», «Духовный собеседник», «Истина и жизнь», «Русская мысль», «Москва», «Русич» и других. Ее стихи вошли во все сборники и антологии узников и узниц ГУЛАГа. Наиболее полная подборка «Молчаливая радость креста!» представлена в Интернете на сайте «Стихи, ru». В 2009 году Издательский дом «Коктебель» выпустил книгу стихотворений с фрагментами мемуарной прозы Наталии Ануфриевой «История моей души». Смеем надеяться, что творчество замечательной христианской поэтессы XX века, сумевшей пронести сквозь все испытания Русской Голгофой глубокую веру в Господа, послужит России и поможет многим обрести свет христовой Истины.

Вступительная статья и публикация Евгения Данилова

* * *

В окна смотрится. Мучений тьмы...

А над гробом зажигают свечи,

Запевают певчие псалмы.

Помню всю. Глаза твои блестели...

Ах, тоска, тоска!

Свесилась, откинувшись с постели,

Детская безсильная рука...

Ты сказала: «Всем, чем хочешь, буду»,

Засмеялась тихо от стыда...

Ласточка, тебя я не забуду,

Слышишь? Не забуду никогда.

Я не верю, что в раю забвенье

И святые сны,

Губы детские, принявшие мученье,

Небывалым счастьем сожжены.

1927, Симферополь

* * *

Ты за все грехи мне отпусти.

Слишком страшно, слишком много муки

На моем страдальческом пути.

Вечер был. Закат дымился алый.

Тихий-тихий, быстрый скрип саней...

У ворот опричник разудалый

Удержал взбесившихся коней.

Дом качнулся. Стены задрожали.

Тихий посвист, да жестокий смех...

В дом вошли опричники с ножами,

Отыскали и убили всех.

Я одна скрывалась на палатях,

Но меня нашли и отнесли

На руках во двор. Сорвали платье,

Били плетью и железом жгли.

Грозный царь, худой и бородатый,

Черной тенью вырос на крыльце,

Только рот запекшийся и смятый

Задыхался на его лице.

И когда горячею волною

Снег холодный обагрила кровь,

Взгляд его простерся надо мною –

Словно нестерпимая любовь...

Ненависть во мне сильнее страха,

Только Богу я о ней скажу,

В ненависти голову на плаху

На широкой площади сложу.

Господи, но на моих ладонях

Плачет, мучится его душа,

Оттого ночами сердце стонет,

Оттого я не могу дышать...

Боже, Боже! Смерти ль мне бояться?

Там, в углу погасли образа...

В страшных снах его глаза мне снятся,

Тусклые, безумные глаза...

И когда кровавою тропою

Я одна пойду на Страшный Суд,

Ангелы святые вслед за мною

Плачущую душу понесут.

1928, Симферополь

* * *

Горю свечой. Склонись к моим мольбам...

Во мне мечта растет, совсем простая,

В тоске прильнуть к его родным губам.

И платою за радость встречи краткой

Пусть будет жизнь. И пусть Ты знаешь чья...

Мне больно, Господи, от рук Твоих. И сладко.

Земная. Обреченная. Твоя.

1929, Симферополь

* * *

Я иду покорно с Божьим именем...

Я не верю, нет! Что счастье бред!

Господи, прости меня. Спаси меня.

Январь 1930, Симферополь

* * *

Прости мне сильную, как смерть, любовь.

Люблю мучение, и боль, и тьму,

Люблю томление предсмертных мук.

Прости мне, Господи, мою тоску,

Я тело страстное на крест влеку,

Я на костре его свечою жгу...

Иначе, Господи, я не могу.

1933, Москва

* * *

Горячее молитвы тоска...

О, наполни мне душу любовью,

Помоги мне ее расплескать!...

И когда увлечет бездорожье,

Как душою угаданный путь,

Помоги, научи меня, Боже,

Двери сердца совсем распахнуть!

Май 1938, Суздаль

* * *

Все чернее становилась тьма...

Но какой печальною звездою

Ты в ночи сияешь, Колыма!

Больше нет смятения и бреда,

Я уже предчувствую зарю,

И за все, что Ты мне дал и не дал,

Господи, Тебя благодарю.

Январь 1939, 7-й километр

* * *

О пусть усталость пригибает плечи!..

Войду, тоскуя, в опустевший дом

И больше никого не встречу.

В глухую ночь я выйду на крыльцо,

В тоске, без сил, расплескивая душу,

И в темноте мне брызнет дождь в лицо,

Холодный дождь и равнодушный.

Так, Господи. Я вновь одна с судьбой,

В пустыне я, в которой все потонет...

Я в эту ночь мою живую боль

Без сил кладу в Твои ладони.

Август 1939, Магадан

* * *

Эту боль приняла и молчу,

И о Божьем рабе убиенном

Я молюсь, зажигая свечу...²⁶

Разгорается тихое пламя

Для тебя, для тебя одного!

Это плачет пурга над снегами,

Это скорби моей торжество.

И когда в моем сердце как смута,

Это ты меня кличешь с тоской...

Боже, боже! Порви эти путы,

Дай душе его вечный покой...

Декабрь 1941, Талон, старый сельхоз

* * *

В снегах колдующей, грустя, звеня...

Что обещаешь ты душе тоскующей?

В какие пропасти зовешь меня?

Душа в смятении и ждет пророчества...

О, дай в грядущее на миг взглянуть!..

Благодарю тебя за одиночество,

За ночи вьюжные, за снежный путь.

А в страстном голосе звучит нетленное

Родное прошлое в снегах, вдали...

Благословляю вас, снега священные,

Дороги скорбные глухой земли.

1946, Магадан

* * *

Неведом путь, ночная даль темна,

Но надо мной есть благость воли Божьей,

Его любви святая глубина.

Зачем роптать на свой суровый жребий?

Мне тайный голос шепчет: не жалей!

Быть может, я увижу звезды в небе,

Опять вдохну ночную тишь полей...

О Боже мой! Так много сердцу надо...

Что впереди? Не знаю ничего...

Но в тайный час струится в сердце радость,

Горячий свет из Царства Твоего.

И счастлив тот, кто принял все тревоги,

Кто перенес все скорби, все кресты,

И счастлив тот, кто умер на дороге,

Не пережив безмерной Красоты.

Я все приму покорно и бездумно,

А Светлый Лик все ближе, все ясней...

И пусть другим покажется безумным

Блаженный бред о радости моей.

Что есть восторг, который больше счастья

Среди цепей, среди тягчайших мук,

Что Ты со мной, что вся душа во власти

Твоей любви, Твоих всесильных рук.

Июль 1949,

Актюбинск

* * *

И страшен Ты в величии Своем,

Но за окном высокие деревья

Твердят одно: Твоя любовь во всем.

Веселых птиц ликуют перезвоны,

О радости деревья шелестят,

Глядят на мир светло и изумленно

Глаза невинных маленьких котят.

И в мире нет проклятия и скверны,

Безгрешен мир и вся земная плоть,

И всю ее в любви Своей безмерной

Благословил для радости Господь.

Июль 1949,

Актюбинск

* * *

У души не хватает сил...

Господи, я не знаю

За что Ты меня полюбил.

Я не знаю во что я верю,

Отчего мое сердце поет,

Только настежь распахнуты двери

В лучезарное Царство Твое.

Мир цветущий, родной и зеленый,

Вот он, Господи, светлый Твой храм!

Я молюсь зеленеющим склонам,

Тихим рощам, высоким горам.

Я молюсь одиноким дорогам,

Мраку ночи, пылающим дням,

Шумным речкам, звенящим порогам

И широким прибрежным камням.

Дальним звездам, что в небе застыли...

Столько лет пробиралась сквозь тьму!..

Я приду к Тебе: Господи, Ты ли?

И колени Твои обниму.

И глубокая радость земная

Над глубокою тишью могил...

Господи, я не знаю

За что Ты меня полюбил.

Июль 1949,

Актюбинск

* * *

Но где же, Господи, где Дом Отца?..

Я знаю, Господи, я очень сильная,

Но только сильная не до конца...

Так много строено на почве зыбкой,

И столько горечи, утрат и бед...

Мне снится, Господи, Твоя улыбка

И тихо льющийся вечерний свет...

О как устала я в пути-дороге!

Но радость вспыхнула на склоне дня...

Я вижу, Господи, Ты на пороге.

Ты близко, Господи. Прости меня.

Июль 1949,

Актюбинск

* * *

Кровь ударяет в висок...

Сын мой! О Господи! Где Ты?

Господи! Крест твой высок...

Мать Твоя плачет, тоскуя,

Бедное сердце в крови,

К этому сердцу прижму я

Милые ноги Твои.

Сердце, залитое кровью,

Как я хранила в пути,

Как я хотела с любовью

К Сыну его донести.

Вот донесла, я с Тобою,

Рядом. А сердце, звеня

В грудь ударяет прибоем...

Сын мой! Ты слышишь меня?

В мрак наступающей ночи

Солнечный луч протяни.

В матери скорбные очи,

Господи, Сын мой, взгляни!

Август 1949,

Актюбинск

* * *

Вот шаги! Это, верно, ко мне!

Двери. Двери. Потом коридор.

Снова двери. И дальше – конец.

Скрипнул снег под ногами.

Темно. Чуть морозная ночь на дворе...

Но увидеть уже не дано

Погасания звезд на заре...

Жизнь, о жизнь! Так тебя я люблю,

Как еще никогда, горячо,

Так тоскую, так страстно молю:

Загорись на мгновенье еще!

Только миг, а потом умереть...

Снег скрипит, но не видно ни зги...

Боже, Боже! Не Ты ли? Ответь.

Не Твои ли я слышу шаги?

В смертный час Ты приходишь помочь.

Я гляжу в непроглядную тьму...

Не Твоим ли дыханием ночь

Прикоснулась к лицу моему?

Август 1949,

Актюбинск

* * *

Наш приговор суров, –

Завтра наутро тела казненных

Бросят в глубокий ров.

Солнце, о солнце! Ты встанешь вскоре

В снежной родной тиши...

Будут служить панихиду в соборе

За упокой души.

Снова зажжется багряный вечер

Божьей незримой рукой,

Будут гореть восковые свечи

Тихо за наш упокой.

Скоро ль конец по воле Господней

Выстрелам, ночи, шагам?

Боже, спаси, помоги нам сегодня!

Завтра – мы будем Там.

Август 1949,

Актюбинск

* * *

Идти без устали в пыли, в крови,

И вдруг почувствовать в ночи пустынной

Прикосновение Твоей любви.

Сквозь ночи вьюжные, сквозь ночи темные

Идти и мучиться так много лет

И вдруг почувствовать: преграды сломаны,

Ты близко, Господи, и хлынул свет...

И в свете хлынувшем рыданья глуше,

С Тобою, Господи, наедине...

Мою Ты, Господи, всю видишь душу,

Как много темного еще во мне.

Но снова отдано мне детство раннее,

Травы дыхание и дрожь листа,

Такое близкое, такое дальнее,

Такое чистое, как лик Христа.

Август 1949,

Актюбинск

* * *

Все, что будет, покорно приму...

Спит еще городок безмятежно

В голубом предрассветном дыму.

Занимаются зори далеко,

На рассвете строга тишина...

Я в скорби своей одинока

И в счастье своем одна.

О как часто душа тускнеет,

Поникла от смутных тревог!..

А в окно тюремное веет

Ветер воли и дальних дорог.

Боже, Боже! Так много мне надо,

Про это Ты знаешь Сам...

Тихий дым над уснувшим садом

Незаметно уплыл к небесам.

Пусть не знаю, кого зову я,

Но с тревогой и трепетом пью,

Как влагу с небес дождевую,

Господи, радость Твою.

Сентябрь 1949,

Уральск

* * *

Ты знаешь, Господи, пути мои.

В тюремной камере – душа свободная,

Но страшно, Господи, что нет любви.

Так долго тянутся века разлуки...

Дороги спутаны... снега, буран...

Земля изранена и стонет в муке...

Мне больно, Господи, от этих ран.

Пути завьюжены, равнины белы,

Мелькают станции в ночных огнях...

Что слишком мало я любить умела,

Прости мне, Господи. Спаси меня.

Увижу ль зарево в ночи таинственной?

Услышу ль: ангелы вдали поют?

О дай мне, Господи, мой свет единственный,

Мой свет немеркнущий – любовь Твою.

Ноябрь 1949,

Уральск

* * *

Расчеты с добром и злом...

Отлетает Ангел-хранитель,

Ангел смерти взмахнул крылом.

Господи, где Ты? Где Ты?

Далеко ли Твои небеса?

Белым снегом так дивно одеты

Погруженные в сон леса...

Февраль 1950,

Красноярск

* * *

И тает снег в полях,

Омыта кровью Нового Завета

От древних мук усталая земля.

И зимний сон, холодный сон нарушен,

Шумя, бегут ручьи...

Живым огнем лучи струятся в душу,

Лучи весны, лучи Твоей Любви.

К Тебе, клубясь, восходит синий ладан,

Слова священных книг,

Еще далек, еще не весь разгадан

Твой огневой, Твой лучезарный Лик.

И лишь в душе неугасимым светом

Горят Твои черты...

О Солнце, Солнце! Отзовись мне: где Ты?

Ведь Солнце – Ты. Все в мире только Ты.

Январь 1951,

Большой Улуй

* * *

Где Твой Лик, исполненный огня?

Вновь туман колеблющийся, серый

Наплывает на меня...

А над миром жаркое дыханье,

Властное дыханье Красоты,

В блеске вод и листьев трепетаньи,

Господи, Твои черты...

Но в сияньи мира несказанном

Тайной скорби темная струя,

В нем горит трепещущая рана,

Господи, Любовь Твоя.

25 июля 1951,

Большой Улуй

* * *

Не создано мной ничего...

Иду я глухим бездорожьем

За светом креста Твоего.

В скитаниях долгих, безцельных

Твой свет просиял мне в пути...

Во имя любви безпредельной

Прости меня, Боже, прости!

26 июля 1951,

Большой Улуй

* * *

Пусть вы горькою скорбью полны,

В сердце, вспыхнувшем радостью новою,

Озарились вы светом иным.

Сквозь минувшие годы далекие –

Не слезами ли жизнь залита? –

Смотрят в душу мне очи глубокие,

Все понявшие очи Христа.

Боже, Господи, свет мой единственный,

На рассвете далекого дня

В час, неведомый сердцу, таинственный

До конца полюбивший меня.

Новым взором былое измерила,

И душа поняла, озарясь,

Как в Тебя я, не веруя, верила,

Как молилась Тебе, не молясь.

И сквозь темные годы печальные

Дивный благовест в сердце поет,

И опять песнопенья пасхальные

Воскресение славят Твое.

И сквозь годы страстные и страстные,

Озаряя сияньем любви,

Смотрят в душу мне очи прекрасные,

Все понявшие очи Твои.

2 мая 1952

* * *

Черной тучей вьется воронье,

Я шепчу единую молитву:

Да приидет Царствие Твое!

В дальней изнуряющей дороге,

В долгие безрадостные дни

Всех бездомных, нищих и убогих

Ты в любви Своей соедини.

И дорога грустная земная

Озаренной в памяти встает

Ничего я, Господи, не знаю...

Да приидет Царствие Твое!

Плачут дни осенними слезами,

Все больней сжимает грудь тоска...

Только Ты глубокими глазами

Поглядел на мир издалека.

Дивный взгляд, исполненный печали,

Снова душу миру отдает...

Этот мир, он весь слезами залит..

Да приидет Царствие Твое!

Грустно мне с землею расставанье,

Дорог мне земной суровый плен,

Но когда окончатся скитанья,

Отдохну я у Твоих колен...

Тихий свет, струящийся из рая,

Озарит земное бытие,

И прошепчут губы, умирая:

Да приидет Царствие Твое!

14 сентября 1952,

Ново-Никольское

* * *

В тихий час угасания дня...

Пусть Тебе не умею молиться,

Только Ты не оставишь меня.

Пусть неясны забытые строки,

В сердце врезан страдания след

И какой-то печальный, далекий,

В грустном небе мерцавший рассвет.

Где он вспыхнул во тьме надо мною,

Свет, зажженный Твоею рукой?

Я была ль за тюремной стеною

Или в дальней дороге морской?

Но в ночи, засиявшей лучами,

Не Твои ли, о Боже, черты,

Взгляд Твой, полный глубокой печали

И глубокой, как жизнь, красоты?

И как музыки дивные звуки

Отошедших страданий года,

И Твои благодатные руки

Надо мною везде и всегда.

25 января 1953,

Ново-Никольское

* * *

И неба глубь Тобой озарена...

Прости мне все, – неверье и сомненье

Чистейшая, святая Глубина...

Ты в мир пришел, чтоб мы Тебя узнали,

Чтоб жили мы, одним Тобой дыша,

Чтоб, исцелясь от всех своих печалей,

Слилась с Тобой свободная душа.

О, дивный свет, разлившийся в эфире,

В моей душе яви Себя, яви,

И дай душе, песчинке в Божьем мире,

Дышать и жить в лучах Твоей любви.

Избавь меня от горечи и боли,

Сотри в душе следы минувших бед...

Я верую в Твою святую волю,

Как в торжество и всепобедный свет.

15 июня 1954,

Большой Улуй

* * *

Вижу светлый чертог, но в него я не смею войти...

Будь со мной до конца, моему помогая неверью,

Боже, Господи мой, помоги мне мой крест донести.

Я не в силах придти к Твоему лучезарному раю,

Где в дали золотой беззакатное солнце встает,

Недостойной Тебя, не достигнув Тебя, умираю...

Возложи на меня благодатное бремя Твое.

И когда отстрадав, в оболочке телесной истаю,

Легким взмахом крыла Ангел Смерти коснется лица,

Дай, о дай не забыть, что свершается воля святая,

Что со мною Господь, полюбивший меня до конца.

Дай мне дух мой предать в милосердные, нежные руки,

О Возлюбленный мой! дай услышать Тебя в тишине,

Дай мне, Боже, сказать, принимая предсмертные муки:

Не Твоя ли Любовь прикоснулась ко мне?

8–9 марта 1958,

Владимир