Борис Поплавский

Поплавский Борис Юлианович (1903–1935) – поэт, прозаик, литературный критик, публицист. В 1918 году вместе с отцом, промышленником и музыкантом Ю.И. Поплавским, выехал на Юг России. В 1920 году эмигрировал в Турцию. Отец вспоминал о жизни сына в Константинополе: «В эту эпоху Б.П. сильно возмужал и проникся необычайной религиозностью, каждодневно посещал церковные службы, а также увлекся скаутизмом. Этот период жизни Б.П. можно охарактеризовать двумя простыми, но многозначащими словами: он скорбел и молился».

С 1922 года Борис Поплавский жил в Париже, став одним из самых значительных молодых поэтов «парижской ноты». Юрий Иваск писал о нем: «Поплавский стал легендарным героем русского Монпарнаса. Одних его крайности привлекали, других отталкивали. О нем говорили: Поплавский – атлет с могучими бицепсами, посетитель спортивных состязаний, но и наркоман с подозрительными знакомствами в уголовном мире. Или: хулиган, публично оскорбивший знаменитого актера, но и мистик, читающий творения св. Терезы и Якова Бёма».

Трагическая смерть Поплавского тоже часть истории русского Монпарнаса. При жизни вышел единственный поэтический сборник «Флаги» (Париж, 1931). Посмертные книги изданы в Париже его другом и душеприказчиком поэтом Николаем Татищевым.

Наиболее полные издания творческого наследия Бориса Поплавского вышли в России: Сочинения (СПб., 1999); трехтомное Собрание сочинений (М.,2000); Метафизический граммофон. Дневник (СПб., 2010).

Посвящается Его Императорскому Величеству

Потускнели главы византийских церквей,

Непонятная скорбь разошлась до Афин.

Где-то умер безкрылый в тоске серафим,

Не поет по ночам на Руси соловей.

Пронесли через степь клевету мытаря,

А потом разложили гуситский костер.

В истеричном году расстреляли царя,

Расстрелял истеричный бездарный актер.

А теперь не пойдут ко двору ходоки,

Не услышат прощенья и милости слова,

Только в церквах пустых помолятся да снова

Перечтут у настенных икон кондаки.

От байкальских озер до веселых Афин

Непонятная скорбь разошлась по стране.

Люди, в Бозе безкрылый почил серафим,

И Архангел грядет в наступающем дне.

Осень 1918,

Харьков

Ночь устала. И месяц заходит.

Где-то утренний поезд пропел.

Страшно думать, как время проходит,

Ты ж ни думать, ни жить не успел.

Вечно ищем забыть и забыться,

Ходим, шутим и карты сдаем.

На таинственный суд ли явиться?

Отрешиться ль от страха в пустом?

А потом, на исходе дурмана,

Видеть бледную, страшную ночь –

Точно смерть из окна ресторана,

И никто уж не в силах помочь.

Нет, уж лучше при лунном сияньи

Буду в поле судьбу вспоминать,

Слышать лай отдаленный в тумане,

О содеянном зле горевать.

Лучше сердце раскрою, увижу

Маловерье и тщетную тьму.

Осужу сам себя и унижу,

Обращусь беззащитно к Нему.