Иннокентий Анненский

Анненский Иннокентий Федорович (1855–1909) – поэт, критик, драматург, переводчик. Решающее значение в его литературной судьбе сыграла фраза старшего брата экономиста Н.Ф. Анненского, никогда не писавшего стихи: «До тридцати лет не надо печататься». Иннокентий Анненский писал стихи с детства, но первую и единственную при жизни книгу стихов «Тихие песни» издал в 1904 году под псевдонимом «Ник. Т-о.» («Никто»), что соответствовало его основной идее об анонимности поэтического творчества.

После окончания в 1879 году словесного отделения Петербургского университета всю жизнь преподавал литературу, а с 1896 по 1905 год был директором Николаевской гимназии в Царском Селе, изредка выступая в журналах со статьями и рецензиями. Так что царскосельские ученики, среди которых наибольшую известность приобрел Николай Гумилев, вряд ли знали своего директора как поэта. Второй сборник «Кипарисовый ларец» вышел в 1910 году, через четыре месяца после его смерти. А при жизни тому же Гумилеву он вручил статьи, вошедшие в 1906 году в «Книгу отражений». Лишь дарственная надпись была стихотворной:

Меж нами сумрак жизни длинный,

Но этот сумрак не корю,

И мой закат холодно-дынный

С отрадой смотрит на зарю…

Ник. Т-о. 17.11. 1906.

Первые номера «Аполлона», начавшего выходить в 1909 году, открывались циклом его статей «О современном лиризме», но лирика самого Анненского продолжала оставаться анонимной. Позднее Анна Ахматова скажет о нем как о поэте: «Он шел одновременно по стольким дорогам! Он нес в себе столько нового, что все новаторы оказались ему сродни»

Когда в ночи усталой рукой

Допашу я свою полосу,

Я хотел бы уйти на покой

В монастырь, но в далеком лесу.

Где бы каждому был я слуга

И творенью Господнему друг,

И чтоб сосны шумели вокруг,

А на соснах лежали снега...

А когда надо мной зазвонит

Медный зов в безпросветной ночи,

Уронить на холодный гранит

Талый воск догоревшей свечи.

* * *

Пытка ль земная все длится;

Я не молюсь никогда,

Я не умею молиться.

Время погасит звезду,

Пытку ж и так одолеет...

Если я в церковь иду,

Там становлюсь с фарисеем.

С ним упадаю я нем,

С ним и воспряну, ликуя...

Только во мне-то зачем

Мытарь мятется, тоскуя?..

1909

Сини реки, светлы веси,

И с небес и из могил

Всем ответ: «Христос воскресе!»

Кто б о счастье ни молил.

Слабы травы, белы плиты,

И звонит победно медь:

«Голубые льды разбиты,

И они должны сгореть!»

Точно кружит солнце, зимний

Долгий плен свой позабыв;

Только мне в пасхальном гимне

Смерти слышится призыв.

Ведь под снегом сердце билось,

Там тянулась жизни нить:

Ту алмазную застылость

Надо было разбудить...

Для чего ж с контуров нежной,

Непорочной красоты

Грубо сорван саван снежный,

Жечь зачем ее цветы?

Для чего так сине пламя,

Раскаленность так бела,

И, гудя, с колоколами

Слили звон колокола?

Тот, грехи подъявший мира,

Осушавший реки слез,

Так ли дочерь Иаира

Поднял некогда Христос?

Не мигнул фитиль горящий,

Не зазыбил ветер ткань...

Подошел Спаситель к спящей

И сказал ей тихо: «Встань».

(1909)

Среди миров, в мерцании светил

Одной Звезды я повторяю имя...

Не потому, чтоб я Ее любил,

А потому, что я томлюсь с другими.

И если мне сомненье тяжело,

Я у Нее одной ищу ответа,

Не потому, что от Нее светло,

А потому, что с Ней не надо света.

3 апреля 1909

Царское Село

Дрожжин Спиридон Дмитриевич (1848–1930) – поэт. Родился в тверской деревне Низовка в семье крепостного. Учился, по его словам, «две неполные зимы» у деревенского дьячка. С 80-х годов стал широко известен как поэт-самоучка, продолжатель традиций Алексея Кольцова, Ивана Никитина, Ивана Сурикова. Судьба и поэзия Дрожжина привлекли внимание Райнера Рильке, который перевел на немецкий язык «Слово о полку Игореве» и несколько его стихов, а в июле 1900 года гостил в его тверской деревне. В 1913 году журнал «Путь» (№ 12) опубликовал записки Спиридона Дрожжина о приезде в Низовку Рильке и писательницы Андреас Саломе:

«...Β среду, 5-го июля, около 2-х часов пополудни, в деревне послышался звон колокольчика. Я вышел на крыльцо, когда уже ямщицкая тройка бодрых лошадок завернула к моему дому. Первым вышел из тарантаса Райнер Рильке. Он был одет в триковую английскую куртку, в башмаках с открытыми до колен черными чулками и с тростью. После всеобщих приветствий я ввел дорогих гостей в приготовленную и обставленную нужной мебелью мою новую избу, разделенную на две половины, 4 окна которой выходили в мой небольшой садик, обсаженный кустами малины, крыжовника и смородины. Отпустив внесшего за нами вещи ямщика, мы уселись за самовар. Началось чаепитие, и завязалась общая беседа. Рильке говорил по-русски не так правильно, как сопутствующая ему Андреас Саломе, но очень понятно. Он передал мне вырезку из „Прагского Вестника« за апрель 1900 года переведенных им из моей книжки „Песни крестьянина» на немецкий язык 2-х стихотворений: „Прими меня, сторонушка родная" и „В родной деревне» („Все тот же синий лес, все те же косогорья»). После чая и закуски они с любопытством осматривали мою библиотеку, затем я повел их в мой садик, и отсюда мы пошли пахатными и засеянными полями на Волгу, где долго они стояли и любовались открывшейся со всех сторон картиной моей родины. Возвращаясь, мы нарвали в заливном лугу по букету полевых цветов и, дойдя до Тихвинской часовни, присели отдохнуть у ее родника, текущего через желоб, и осмотрели часовню, а от нее пошли лесом; по дороге Райнер Осипович попросил меня показать ему на чем растет клюква. Тогда привел я их к болоту и указал на куст с этим растением; осмотрев его, Рильке сорвал несколько веток и вложил в свою памятную книжку.

Вернувшись домой, после ужина я по их желанию прочитал некоторые мои стихотворения.

На другой день, едва только взошло солнышко, когда пастух в поле прогнал стадо и я еще спал, они уже встали и, напившись приготовленного женой парного молока, отправились босиком на прибрежное луговое поле и там все утро бродили по росистой траве, находя это, как они мне объяснили потом, очень полезным для здоровья...

На третий день я решился встать раньше их, чтобы вместе с ними идти на прогулку; только не веруя в целебность для себя босого хождения по росе, надел высокие сапоги; мы долго бродили по росистому лугу, набирая новые букеты разнородных цветов. Вернувшись домой, после чая и завтрака мы взяли плетушки и отправились искать грибы. Дорогой я обратился к Луизе Густавовне с вопросом: „Как нравится вам моя родина?« – „Так у вас здесь хорошо, – отвечала она, – что если бы возможно было, я навсегда осталась бы жить в вашей деревне». Вскоре мы очутились в лесу. Как много было неподдельной радости, когда кто-нибудь из них находил белый гриб или красноголовую сыроежку! Грибов в ту пору было мало, но все же у троих нас набралось столько, что вечером моя Марья Афанасьевна соорудила нам на сковороде очень вкусное жаркое. В субботу, на четвертый день, 8-го июля, я вместе с ними отправился к моему новому другу, соседнему помещику Н.А. Толстому, в его имение Новинки, отстоящее в полутораверстовом расстоянии от Низовки, где обласканные теплым приемом всей его семьей, очень весело провели время в дружеской беседе и прогулках по обширному саду и вековому сосновому лесу, и по неотступной просьбе Н.А. Толстого и его матери, Надежды Александровны, мы у них заночевали, а на другой день после завтрака и новых прогулок Н.А. Толстой снял нас на террасе в двух видах, сначала группою с его матерью и детьми, потом на лугу меня и Рильке вдвоем.

В понедельник, 10-го июля, когда мои дорогие гости стали собираться к отъезду в Петербург, я, вручая им на память по книжке моих стихотворений и по портрету, исполненному в 1898 году в Москве фотографией П.П. Павлова, попросил их написать мне что-нибудь на память в мой альбом, открыл перед глазами Рильке пустую страницу альбома и подал ему перо.

– Что же вам написать? – улыбаясь спросил меня Райнер.

– Да напишите мне, пожалуйста, свою краткую автобиографию.

Он, немного подумав, взял перо и написал следующее:

„Родился я в Праге (Богемия) в 1875 году, 4 декабря. До десятилетнего возраста жизнь моя проходила в родном доме, и затем я был отдан в офицерское военное училище, в котором пробыл пять лет. После этого, дома окончил курс гимназии.

Писательство мое началось с девятилетнего возраста, в начале прозой, затем стал писать драмы и лирические стихотворения. До сих пор (1900 г.) написано мною и издано: 4 книги стихотворений, 3 книги прозаических сочинений и 3 книги драматических«.

Написав это, он прибавил еще следующее:

„Я говорил вам не один раз, что ваши стихотворения я очень чрезвычайно люблю. И теперь еще больше понимаю и люблю их, когда я увидел родину ваших песен, вашу деревню и жизнь вашу в ней. Райнер Иосиф Рильке»».

Боже, как всюду несчастных

Много в избушках убогих!

Хлеба так мало у многих...

Боже, как много напрасных

Жалоб на горькую долю

В мире Твоем раздается!..

Боже, как трудно живется

Там, где всех благ Твоих вволю

Избранным только дается!..

Пусть же на мир необъятный

Всем, словно дождь благодатный,

Милость Твоя разольется!

(1907)

Сквозь ветви чуть распустившейся липы

Брызнули солнца лучи золотые

И отразились на листьях душистых

И на цветах, окропленных росою.

Из норок прохладных и мхов изумрудных,

Влажные крылья свои расправляя,

Вышел жучок, и пестрая божья коровка,

И мириады других насекомых.

В воздухе ясном торжественным хором

Чудные песни кругом зазвучали

Пташек залетных, и в каждой былинке

Видимо было присутствие Бога.

Утомленный долгой битвою

И охвачен в мире тьмой,

Боже, с теплою молитвою

Я стою перед Тобой.

Дух любви и всепрощения

Ты мне в душу возврати

И для вечного спасения

Укажи Свои пути!

Ввергни демона-мучителя

В преисподнюю земли

И на помощь мне Хранителя

С неба Ангела пошли.

Спаситель, к Тебе я с молитвою грешной

Опять обращаюсь: прости,

Что, злом окруженный, как тьмою кромешной,

Сбиваюсь с прямого пути;

Что гнойные язвы людского порока

Зияют на ранах моих;

Что я погружаюсь в него так глубоко

И мысль о Тебе то блуждает далеко,

То вся изливается в стих.

* * *

Одной тебе мой гимн несется,

Пока в моей груди не оборвется

Последняя струна.

Я никогда не утаю

Заветных дум перед тобою,

С тобой всегда сливаюсь я душою,

Как перед Господом стою,

Молюсь, рыдаю и пою.