Вопрос 126. О бесстрашии

Теперь нам надлежит рассмотреть порок бесстрашия, под каковым заглавием наличествует два пункта:

1) греховно ли быть бесстрашным;

2) противоположно ли оно мужеству.

С первым [положением дело] обстоит следующим образом.

Возражение 1. Кажется, что бесстрашие не является грехом. В самом деле, то, за что хвалят праведника, не может быть грехом. Но в похвалу праведнику сказано: «Праведник не ведает страха, он смел, как лев»⁵⁶ (Прит. 28:1). Следовательно, в бесстрашии нет греха.

Возражение 2. Далее, согласно философу, самое страшное – это смерть⁵⁷. Но не нужно бояться ни смерти, согласно сказанному [в Писании]: «Не бойтесь убивающих тело» (Мф. 10:28), ни вообще ничего из того, что может причинить человек, согласно сказанному [в Писании]: «Кто ты, что боишься человека, который умирает?» (Ис. 51:12). Следовательно, быть бесстрашным не грех.

Возражение 3. Далее, как уже было сказано (125, 2), страх рождается из любви. Но совершенству добродетели не приличествует любить что-либо земное, поскольку, согласно Августину, «любовь к Богу и уничижение себя делает нас гражданами небесного града»⁵⁸. Следовательно, в бесстрашии перед земным, похоже, нет никакого греха.

Этому противоречит сказанное [в Писании] о неправедном судье, что он «Бога не боялся и людей не стыдился» (Лк. 18:2).

Отвечаю: коль скоро страх рождается из любви, о любви и страхе, похоже, следует судить одинаковым образом. Так вот, ныне мы ведём речь о страхе перед преходящим злом, который рождается из любви к преходящему благу. Затем, каждый человек обладает естественным образом укоренённой в нём любовью к своей собственной жизни и ко всему, что определено к ней. А также [желанием] поступать в соответствии с этим, соблюдая надлежащую меру, то есть любить это не как то, что является его целью, а как то, что нужно использовать ради достижения конечной цели. Следовательно, утрата надлежащей любви к ним противоречит естественной склонности и в силу этого является грехом. Впрочем, полностью утратить эту любовь невозможно, поскольку нельзя полностью утратить то, что естественно, в связи с чем апостол говорит: «Никто никогда не имел ненависти к своей плоти» (Еф. 5:29). Поэтому даже самоубийцы убивают себя из любви к своей плоти, которую они желают избавить от имеющегося налицо страдания. Таким образом, подчас человек боится смерти или иного преходящего зла меньше, чем до́лжно, поскольку он любит их⁵⁹ меньше чем, до́лжно. Однако при этом то, что он их не боится, не может являться следствием полной лишённости любви, но для этого также необходимо, чтобы он думал, что его не может сокрушить противное любимому им зло. В одних случаях это обусловливается гордыней души, превозносящейся и презирающей других, согласно сказанному [в Писании]: «Он сотворён бесстрашным; на всё высокое смотрит смело» (Иов. 41:25–26), а в других – тупости; так, философ говорит, что «кельты по недостатку ума ничего не страшатся»⁶⁰. Отсюда понятно, что бесстрашие является пороком, порождаемым или недостатком любви, или душевной гордыней, или же тупостью разумения (впрочем, последняя всё-таки может оправдывать грех в том случае, когда она непреодолима).

Ответ на возражение 1. Праведника хвалят за то, что в нём нет страха, уклоняющего его от блага, а не за то, что он не ведает страха вообще, поскольку, согласно сказанному [в Писании], «не имеющий же страха не может оправдаться» (Сир. 1:21).

Ответ на возражение 2. Перед смертью и всем тем, что может быть причинено смертным человеком, не до́лжно испытывать такой страх, который мог бы принудить нас отказаться от правосудности, но их до́лжно бояться как то, что препятствует человеку совершать добродетельные поступки, касающиеся либо его собственного совершенства, либо возможности усовершить других. В связи с этим [Писание] говорит: «Мудрый боится и удаляется от зла» (Прит. 14:16).

Ответ на возражение 3. Преходящие блага до́лжно презирать как то, что препятствует нам любить Бога и служить Ему, и в этом же смысле не нужно бояться [преходящих зол], в связи с чем [Писание] говорит: «Боящийся Господа ничего не устрашится» (Сир. 34:14). Но преходящие блага не до́лжно презирать как то, что инструментально содействует нам в достижении относящихся к божественному страху и любви вещей.

Со вторым [положением дело] обстоит следующим образом.

Возражение 1. Кажется, что бесстрашие не противоположно мужеству. В самом деле, о навыках мы судим по их актам. Но бесстрашие не препятствует актам мужества, поскольку при отсутствии страха человек и мужественен в терпении, и отважен в нападении. Следовательно, бесстрашие не противоположно мужеству.

Возражение 2. Далее, бесстрашие является пороком по причине или недостатка надлежащей любви, или гордыни, или же по недомыслию. Но недостаток надлежащей любви противоположен любви к горнему, гордыня – смирению, а недомыслие – рассудительности или мудрости. Следовательно, порок бесстрашия не противоположен мужеству.

Возражение 3. Далее, пороки противоположны добродетели как пределы середине. Но у одной середины с одной стороны может быть только один предел. Следовательно, коль скоро пределом мужества с одной стороны является страх, а с другой – отвага, то дело представляется так, что бесстрашие ему не противоположно.

Этому противоречит следующее: философ [в третьей книге «Этики"] называет бесстрашие противоположностью мужества.

Отвечаю: как уже было сказано (123, 3), мужество связано с отвагой и страхом. Затем, всякая нравственная добродетель в отношении того, с чем она связана, соблюдает разумную середину. Поэтому мужеству надлежит разумно умерять человеческий страх, а именно так, что человеку надлежит бояться того, что до́лжно, тогда, когда до́лжно, и так далее. Но модус разума может быть искажён либо избыточностью, либо недостаточностью. Поэтому подобно тому, как робость противоположна мужеству по причине избытка страха, а именно постольку, поскольку человек боится того, чего [бояться] не до́лжно, и так, как не до́лжно, точно так же бесстрашие противоположно ему по причине недостатка страха, а именно постольку, поскольку человек не боится того, чего до́лжно бояться.

Ответ на возражение 1. Актом мужества является бесстрашное принятие смерти и нападение не во всех случаях, но только тогда, когда это сообразовано с разумом, чего нельзя сказать о бесстрашном.

Ответ на возражение 2. Бесстрашие искажает среднее мужества со стороны своей видовой природы, и потому оно непосредственно противоположно мужеству. Но при этом оно вполне может быть противоположным и другим добродетелям со стороны своих причин.

Ответ на возражение 3. Порок отваги противоположен мужеству по причине избытка отваги, а бесстрашие – по причине недостатка страха. Мужество же устанавливает середину для обеих страстей. Поэтому нет ничего несообразного в том, что для каждого отношения у него есть отдельный предел.