Трактат о надежде. Вопрос 17. О НАДЕЖДЕ [КАК ТАКОВОЙ]

Завершив рассмотрение веры, нам надлежит исследовать надежду: во-первых, саму надежду; во-вторых, дар страха; в-третьих, противоположные пороки; в-четвертых, соответствующие предписания. С первым из этих пунктов связано двоякое рассмотрение: во-первых, надежды как таковой; во-вторых, ее субъекта.

Под первым заглавием наличествует восемь пунктов: 1) является ли надежда добродетелью; 2) является ли ее объектом вечное блаженство; 3) может ли кто-либо посредством добродетели надежды надеяться на блаженство другого; 4) правильно ли человеку надеяться на [другого] человека; 5) является ли надежда теологической добродетелью; 6) о ее отличии от других теологических добродетелей; 7) о ее отношении к вере; 8) о ее отношении к любви.

С первым [положением дело] обстоит следующим образом.

Возражение 1. Кажется, что надежда не является добродетелью. Ведь, как говорит Августин, «никто не пользуется добродетелью дурно»¹⁶⁰. Но надеждой можно пользоваться дурно, поскольку у страсти надежды, как и у других страстей, есть свои среднее и пределы. Следовательно, надежда не является добродетелью.

Возражение 2. Далее, никакая добродетель не следует из заслуг, поскольку, по словам Августина, «Бог соделывает добродетель в нас помимо нас»¹⁶¹. Но, согласно Мастеру, надежда обусловливается заслугами и благодатью¹⁶². Следовательно, надежда не является добродетелью.

Возражение 3. Далее, «добродетель является расположением совершенной вещи»¹⁶³. Но надежда является расположением несовершенной вещи, а именно той, которой недостает того, что она надеется обрести. Следовательно, надежда не является добродетелью.

Этому противоречит сказанное Григорием о том, что три дочери Иова символизируют три добродетели, а именно веру, надежду и любовь¹⁶⁴. Следовательно, надежда является добродетелью.

Отвечаю: согласно Философу, «добродетель и доводит до совершенства то, добродетелью чего она является, и придает совершенство выполняемому им делу»¹⁶⁵. Следовательно, если имеет место добрый человеческий поступок, то его должно приписывать некоторой человеческой добродетели. Затем, во всем, что подлежит управлению и мере, добрым является то, что соответствует надлежащему ему правилу; так, мы назовем одеяние добрым, если оно не больше и меньше требуемых от него размеров. Далее, как было показано нами ранее (8, 3), мерило человеческих действий двояко: первое является ближайшим и однородным, и это разум, а второе – отдаленным и превосходящим, и это Бог, и потому любой человеческий акт является добрым тогда, когда он соответствует разуму или Самому Богу Но акт надежды, о котором мы ведем речь, соответствует Богу. В самом деле, как было показано нами выше, когда мы исследовали страсть надежды (II-I, 40, 1), объектом надежды является будущее благо, обретение которого трудно, но возможно. Затем, как сказано в третьей [книге] «Этики», вещь может быть возможной для нас двояко: во-первых, благодаря нам самим, во-вторых, благодаря другим¹⁶⁶. Поэтому в той мере, в какой мы надеемся на что-либо как на возможное для нас благодаря божественной помощи, наша надежда относится к Самому Богу, на помощь Которого она полагается. Отсюда понятно, что надежда является добродетелью, поскольку она обусловливает доброту человеческого акта и его соответствие надлежащему ему правилу.

Ответ на возражение 1. В страстях среднее добродетели зависит от соответствия правому разуму, в чем также заключена сущность добродетели. Поэтому и в случае надежды благо добродетели зависит от того, насколько человек посредством своей надежды соответствует надлежащему правилу, а именно Богу Следовательно, человек не может дурно пользоваться той надеждой, которая соответствует Богу, что подобно тому, как он не может дурно пользоваться той нравственной добродетелью, которая соответствует разуму, поскольку такое соответствие и есть доброе пользование добродетелью. Впрочем, та надежда, о которой мы ведем речь, является не страстью, а навыком ума, о чем будет сказано ниже (5).

Ответ на возражение 2. О надежде говорят как о следствии заслуг либо с точки зрения того, в отношении чего питают надежду поскольку мы надеемся обрести блаженство посредством заслуг и благодати, либо же с точки зрения акта живой надежды. Что же касается самого навыка к надежде, посредством которого мы чаем обрести блаженство, то он обусловливается не нашими заслугами, а одной только благодатью.

Ответ на возражение 3. Тот, кто надеется, действительно несовершенен в отношении того, чем он пока ещё не обладает и только надеется обрести, однако при этом он совершенен в той мере, в какой он соответствует надлежащему ему правилу, а именно Богу, на помощь Которого он уповает.

Со вторым [положением дело] обстоит следующим образом.

Возражение 1. Кажется, что вечное блаженство не является надлежащим объектом надежды. Ведь человек не питает надежды относительно того, что во всем превосходит любое движение души, поскольку сама надежда суть движение души. Но вечное блаженство превосходит любое движение человеческой души, поскольку, по словам апостола, оно «не приходило на сердце человеку» (1Кор. 2, 9). Следовательно, блаженство не является надлежащим объектом надежды.

Возражение 2. Далее, выражением надежды является молитва, в связи с чем [в Писании] сказано: «Предай Господу путь твой и уповай на Него, и Он совершит» (Пс. 36, 5). Но человек на законном основании может молить Бога не только о вечном блаженстве, но также и о преходящих и духовных благах нынешней жизни, а еще, о чем свидетельствует молитва Господня, об избавлении от зол, которых не будет [в состоянии] вечного блаженства. Следовательно, вечное блаженство не является надлежащим объектом надежды.

Возражение 3. Далее, объектом надежды является нечто труднодоступное. Но есть немало труднодоступных вещей и помимо вечного блаженства. Следовательно, вечное блаженство не является надлежащим объектом надежды.

Этому противоречит сказанное апостолом о том, что мы имеем надежду, которая «входит», то есть приуготовляет нас к вхождению, «во внутреннейшее за завесу» (Евр. 6, 19), то есть, согласно толкованию этих слов глоссой, в вечное блаженство. Следовательно, объектом надежды является вечное блаженство.

Отвечаю: как уже было сказано (1), та надежда, о которой мы в настоящем случае ведем речь, соответствует Богу и полагается на Его помощь в обретении того, на что она уповает, навсегда. Но следствие должно быть адекватным причине. Поэтому то благо, которое мы чаем обрести от Бога, надлежащим образом и по преимуществу должно быть бесконечным благом, которое адекватно могуществу нашего божественного Помощника, поскольку бесконечному могуществу приличествует приводить всякого к бесконечному благу. Но таким благом является жизнь вечная, которая состоит в наслаждении Самим Богом. В самом деле, нам надлежит надеяться обрести от Него никак не меньшее, чем есть Он Сам, поскольку Его благость, посредством которой Он сообщает благо Своим тварям, ни в чем не уступает Его сущности. Следовательно, надлежащим и главным объектом надежды является вечное блаженство.

Ответ на возражение 1. Вечное блаженство не приходит на сердце человеку совершенным образом, то есть так, как если бы странствующий [в нынешней жизни] мог познать его природу и качество. Однако оно может быть схвачено человеком под общим понятием совершенного блага, благодаря чему к нему возникает движение надежды. Поэтому апостол особо подчеркивает, что надежда «входит во внутреннейшее за завесу», давая тем самым понять, что то, на что мы надеемся, пока ещё от нас скрыто.

Ответ на возражение 2. Нам надлежит молить Бога только о тех благах, которые относятся к вечному блаженству. Поэтому в первую очередь надежда является надеждой на вечное блаженство, а во вторую – на другие вещи, о которых мы молим Бога как об имеющих отношение к вечному блаженству, что подобно тому, как и вера в первую очередь является верой в Бога, а во вторую – в то, что имеет отношение к Богу, о чем уже было сказано (1, 1).

Ответ на возражение 3. Тому, кто стремится к чему-то великому, все меньшее представляется ничтожным, и потому тому, кто надеется на вечное блаженство, ничто другое в сравнении с ним не представляется труднодоступным. Однако с точки зрения способностей надеющегося есть немало и других труднодоступных ему вещей, на которые он мог бы надеяться как на имеющие отношение к его главному объекту.

С третьим [положением дело] обстоит следующим образом.

Возражение 1. Кажется, что один человек может надеяться на вечное блаженство другого. Ведь сказал же апостол, что он «уверен в том, что начавший в вас доброе дело будет совершать его даже до дня Иисуса, Христа» (Филип. 1, 6). Но совершением этого дня будет вечное блаженство. Следовательно, один человек может надеяться на вечное блаженство другого.

Возражение 2. Далее, все, что мы испрашиваем у Бога, мы надеемся от Него получить. Но мы просим Бога привести других к вечному блаженству, согласно сказанному [в Писании]: «Молитесь друг за друга, чтобы исцелиться» (Иак. 5, 16). Следовательно, мы можем надеяться на вечное блаженство другого.

Возражение 3. Далее, надежда и отчаяние относятся к одному и тому же объекту. Но можно отчаиваться в вечном блаженстве другого, в противном случае у Августина не было бы никаких оснований говорить, что мы не должны отчаиваться ни в ком, доколе он жив¹⁶⁷. Следовательно, также можно и надеяться на вечное блаженство другого.

Этому противоречит сказанное Августином о том, что «надеяться можно только на того, кого считают способным эту надежду оправдать»¹⁶⁸.

Отвечаю: мы можем надеяться на что-либо двояко: во-первых, абсолютно, и в таком случае объект надежды всегда является чем-то труднодоступным и относится непосредственно к самому надеющемуся. Во-вторых, мы можем надеяться на что-либо через посредство чего-то еще, и в таком случае объект может относиться к кому-то еще. Чтобы прояснить это положение, надобно вспомнить о различии между любовью и надеждой, а именно что любовь обозначает союз между любящим и любимым, тогда как надежда обозначает движение или стремление желания к труднодостижимому благу. Но союз является [связью] различных вещей, и потому любовь может непосредственно относиться к другому, кого человек, усматривая в нем свое второе «я», соединяет с собою посредством любви, в то время как движение всегда направлено к собственному пределу, который адекватен движущемуся субъекту Поэтому надежда относится непосредственно к собственному благу, а не к тому, которое принадлежит другому. Однако если речь идет о союзе любви с другим, то человек может надеяться и желать что-либо другому как самому себе и, таким образом, может надеяться на вечную жизнь другого постольку, поскольку он соединен с ним любовью. И как посредством одной и той же добродетели любви человек любит Бога, себя и ближнего, точно так же посредством одной и той же добродетели надежды человек надеется [на что-либо] и для себя, и для другого.

Сказанного достаточно для ответа на все возражения.

С четвертым [положением дело] обстоит следующим образом.

Возражение 1. Кажется, что надеяться на человека правильно. В самом деле, объектом надежды является вечное блаженство. Но обрести вечное блаженство нам помогает заступничество святых, поскольку, по словам Григория, «молитвы святых содействуют предопределению». Следовательно, можно надеяться на человека.

Возражение 2. Далее, если бы человек не мог надеяться на другого человека, то он не должен был бы и принимать во внимание его возможное согрешение, поскольку и относительно него не было бы никакой надежды. Однако в некоторых [все-таки] предполагаются пороки, как это явствует из слов [Писания]: «Берегитесь каждый своего друга и не доверяйте ни одному из своих братьев» (Иер. 9, 4). Следовательно, и доверять человеку правильно.

Возражение 3. Далее, как уже было сказано (2), молитва является выражением надежды. Но мы вправе молить о чем-либо [другого] человека. Следовательно, надеяться на него правильно.

Этому противоречат следующие слова [Писания]: «Проклят человек, который надеется на человека» (Иер. 17, 5).

Отвечаю: как было разъяснено нами выше (1; II-I, 40, 1), надежда относится к двум вещам, а именно к благу, к которому она стремится, и к той помощи, благодаря которой обретается это благо. Затем, то благо, которое человек надеется обрести, имеет аспект конечной причины, а та помощь, благодаря которой он надеется обрести это благо, имеет признак деятельной причины. И в каждом из этих видов причины можно обнаружить главную и вторичную причину. В самом деле, главная цель есть конечная цель, тогда как вторичная цель есть то, что относится к цели. И точно так же главная деятельная причина есть первый действователь, тогда как вторичная деятельная причина есть вторичный и инструментальный действователь.

Итак, надежда относится к вечному блаженству как к конечной цели и к божественной помощи как к первой подвигающей к блаженству причине. Поэтому как неправильно надеяться как на свою конечную цель на какое-либо благо помимо блаженства (разве что только как на то, что относится к конечной цели), точно так же неправильно надеяться на какого-либо человека и вообще на сотворенное как на первую подвигающую к блаженству причину. Однако нет ничего несообразного в том, чтобы надеяться на человека или на что-либо сотворенное как на вторичного и инструментального действователя, благодаря которому можно обрести те или иные блага, которые определены к блаженству И именно в этом смысле мы обращаемся к святым и просим людей о тех или иных вещах, и точно так же по той же причине некоторых обвиняют в том, что им нельзя доверять и ожидать от них помощи.

Сказанного достаточно для ответа на все возражения.

С пятым [положением дело] обстоит следующим образом.

Возражение 1. Кажется, что надежда – это не теологическая добродетель. В самом деле, объектом теологической добродетели является Бог. Но объектом надежды является не только Бог, но также и другие блага, которые мы чаем получить от Бога. Следовательно, надежда – это не теологическая добродетель.

Возражение 2. Далее, как было показано выше (II-I, 64, 4), теологическая добродетель не является серединой между двумя пороками. Но надежда является серединой между самонадеянностью и отчаянием. Следовательно, надежда – это не теологическая добродетель.

Возражение 3. Далее, ожидание связано с долготерпением, которое является видом мужества. Следовательно, коль скоро надежда – это своего рода ожидание, то похоже, что надежда – это не теологическая, а нравственная добродетель.

Возражение 4. Кроме того, объект надежды есть нечто труднодостижимое. Но стремиться к труднодостижимому приличествует величию, каковое суть нравственная добродетель. Следовательно, надежда – это нравственная, а не теологическая добродетель.

Этому противоречит то, что надежда поставлена в один ряд с верой и любовью, каковые суть теологические добродетели (1Кор. 13).

Отвечаю: коль скоро видовые различия по самой своей природе разделяют род, то для того, чтобы решить, под какое разделение подпадает надежда, нам надлежит выяснить, что именно сообщает ей признак добродетели.

Итак, как было показано выше (1), надежда обладает признаком добродетели постольку, поскольку она соответствует наивысшему правилу человеческих действий, причем как со стороны первой деятельной причины, поскольку полагается на ее помощь, так и со стороны главной конечной причины, поскольку она ожидает блаженства наслаждения нею. Отсюда понятно, что главным объектом надежды, рассматриваемой как добродетель, является Бог. И коль скоро, согласно сказанному (II-I, 62, 1), по самой идее теологической добродетели она суть то, объектом чего является Бог, то очевидно, что надежда является теологической добродетелью.

Ответ на возражение 1. Чем бы ни было все остальное, что чает обрести надежда, на это надеются в отношении Бога либо как конечной цели, либо как первой деятельной причины, о чем уже было сказано (4).

Ответ на возражение 2. В измеряемых и управляемых вещах среднее заключается в соответствии правилу и мере; так, если мы превышаем правило, то налицо избыток, если недотягиваем до него, то налицо недостаток. Но в самих правиле и мере нет ни среднего, ни пределов. Затем, нравственная добродетель связана с управляемыми разумом вещами, каковые вещи являются ее надлежащим объектом, и потому ей в отношении надлежащего ей объекта приличествует придерживаться середины. С другой стороны, теологическая добродетель связана с первым и не управляемым посредством чего бы то ни было ещё Правилом, и именно это Правило является ее надлежащим объектом. Поэтому теологической добродетели в отношении ее надлежащего объекта не приличествует придерживаться середины, разве что это может происходить акцидентно в отношении чего-то еще, имеющего отношение к ее основному объекту. Так, у веры нет никакой середины или пределов в том, что касается веры в первую Истину, в отношении Которой не может быть слишком много веры, тогда как в том, что касается тех вещей, которым мы доверяем, середина и пределы возможны, например, одна правда, лежащая посередине между двумя неправдами. И точно так же у надежды нет никакой середины или пределов в том, что касается ее главного объекта, поскольку невозможно излишне

много уповать на божественную помощь, хотя у нее могут быть середина и пределы в том, что касается тех вещей, которые человек чает обрести, поскольку он может самонадеянно рассчитывать на то, на что он не способен, или отчаиваться в том, на что он способен.

Ответ на возражение 3. Ожидание, которое входит в определение надежды, подразумевает не отсрочку, которую подразумевает ожидание, связанное с долготерпением, а отношение к божественной помощи, [причем] независимо оттого, будет ли отсрочено то, на что мы надеемся, или нет.

Ответ на возражение 4. Величие стремится к чему-то труднодостижимому в надежде обрести то, что в силах обрести [великий], поскольку его надлежащим объектом является делание великих вещей. С другой стороны, надежда как теологическая добродетель, как уже было сказано (1), относится к такому труднодостижимому, которое может быть обретено с помощью кого-то еще.

С шестым [положением дело] обстоит следующим образом.

Возражение 1. Кажется, что надежда не отличается от других теологических добродетелей. В самом деле, как уже было сказано (II-I, 54, 2), навыки различаются согласно своим объектам. Но у надежды тот же самый объект, что и у других теологических добродетелей. Следовательно, надежда не отличается от других теологических добродетелей.

Возражение 2. Далее, в символе веры, посредством которого мы исповедаем веру, сказано: «Ожидаем воскресения мертвых и жизни будущего века». Но ожидание будущего блаженства, как было показано выше (5), относится к надежде. Следовательно, надежда не отличается от веры.

Возражение 3. Далее, посредством надежды человек склоняется к Богу Но то же самое по справедливости можно сказать и о любви. Следовательно, надежда не отличается от любви.

Этому противоречит следующее: без различения нет числа. Но надежда перечисляется наряду с другими теологическими добродетелями, поскольку, по словам Григория, таких добродетелей три: вера, надежда и любовь¹⁶⁹. Следовательно, надежда отличается от других теологических добродетелей.

Отвечаю: добродетель считается теологической постольку, поскольку ее объектом, к которому она прилепляется, является Бог. Затем, твердо прилепляться к чему-либо можно двояко: во-первых, ради него самого; во-вторых, поскольку благодаря этому можно достичь чего-то еще. Так, любовь понуждает нас твердо прилепляться к Богу ради Него Самого, соединяя наши умы с Богом посредством чувства любви.

С другой стороны, надежда и вера понуждают человека твердо прилепляться к Богу как к тому Началу, благодаря Которому мы становимся обладателями тех или иных вещей. В самом деле, от Бога мы обретаем и познание истины, и достижение совершенной благости. Следовательно, вера понуждает нас твердо прилепляться к Богу как к тому Источнику, из Которого мы обретаем познание истины, поскольку мы верим, что все, что сообщает нам Бог, суть истина; тогда как надежда понуждает нас твердо прилепляться к Богу как к тому Источнику из Которого мы обретаем совершенную благость, а именно постольку, поскольку посредством надежды мы полагаемся на божественную помощь в деле обретения нами блаженства.

Ответ на возражение 1. Мы уже сказали о том, что Бог является объектом этих добродетелей под разными аспектами, различия же аспектов объекта достаточно для различения навыков, о чем также было говорено выше (II-I, 54, 2).

Ответ на возражение 2. Ожидание упоминается в символе веры не в том смысле, что оно является надлежащим актом веры, а в том, что акт надежды предполагает акт веры, о чем мы поговорим ниже (7). Следовательно, акт веры обозначен через посредство акта надежды.

Ответ на возражение 3. Надежда понуждает нас склоняться к Богу как к Благу, Которое мы чаем обрести в конце, и как к Помощнику, способному оказать нам в этом содействие, тогда как любовь в строгом смысле слова понуждает нас склоняться к Богу посредством соединения с Ним наших расположений таким образом, чтобы мы жили не ради себя, а ради Бога.

С седьмым [положением дело] обстоит следующим образом.

Возражение 1. Кажется, что надежда предшествует вере. В самом деле, глосса на слова [псалма]: «Уповай на Господа и делай добро» (Пс. 36, 3) говорит: «Надежда есть врата веры и начало спасения». Но спасение происходит посредством оправдывающей нас веры. Следовательно, надежда предшествует вере.

Возражение 2. Далее, то, что входит в определение, должно предшествовать тому, что оно определяет, и быть более известным. Но надежда входит в определение веры: «Вера же есть осуществление ожидаемого» (Евр. 11, 1). Следовательно, надежда предшествует вере.

Возражение 3. Далее, надежда предшествует акту заслуги, поскольку, по словам апостола, «кто пашет, должен пахать с надеждою... получить ожидаемое» (1Кор. 9, 10). Но акт веры суть заслуживающий [акт]. Следовательно, надежда предшествует вере.

Этому противоречит сказанное [в Писании]: «Авраам родил Исаака» (Мф. 1, 2), то есть, как говорит глосса, «вера родила надежду».

Отвечаю: в строгом смысле слова вера предшествует надежде. В самом деле, объектом надежды является будущее благо, достичь которое трудно, но возможно. Таким образом, чтобы мы могли надеяться, объект надежды необходимо должен быть предложен нам как достижимый. Но объектом надежды, как было разъяснено нами выше (2), является, с одной стороны, вечное блаженство, с другой – божественная помощь, и в обоих случаях он предлагается нам верой, посредством которой мы познаем, что способны обрести вечную жизнь и что Бог готов нам в этом помочь, согласно сказанному [в Писании]: «Надобно, чтобы приходящий к Богу веровал, что Он есть и ищущим Его воздает» (Евр. 11, 6). Отсюда очевидно, что вера предшествует надежде.

Ответ на возражение 1. Как разъясняет далее та же глосса, надежда названа «вратами» веры, то есть в то, во что верят, поскольку мы вступаем в созерцание того, во что мы верим, через посредство надежды. А ещё можно сказать, что она названа «вратами веры» потому что благодаря ней человек утверждается и усовершается в вере.

Ответ на возражение 2. То, на что нужно надеяться, входит в определение веры постольку, поскольку присущий вере объект есть нечто самоочевидное. Поэтому пришлось прибегнуть к иносказанию и выразить [невыразимое] через посредство того, что следует из веры.

Ответ на возражение 3. Надежда не предшествует каждому акту заслуги; ей достаточно сопутствовать или последовать ему

С восьмым [положением дело] обстоит следующим образом.

Возражение 1. Кажется, что любовь предшествует надежде. Так, Амвросий, комментируя слова [Писания]: «Если бы вы имели веру с зерно горчичное» и т. д. (Лк. 17, 6), говорит: «Любовь проистекает из веры, а надежда – из любви». Но вера предшествует любви. Следовательно, любовь предшествует надежде.

Возражение 2. Далее, Августин говорит, что «добрые душевные движения и расположения проистекают из любви и святой любви»¹⁷⁰. Но акт надежды, надеяться, является добрым движением души. Следовательно, она проистекает из любви.

Возражение 3. Далее, Мастер говорит, что надежда обусловливается заслугами, которые предшествуют не только тому на что надеются, но также и самой надежде, которой любовь предшествует в порядке природы¹⁷¹. Следовательно, любовь предшествует надежде.

Этому противоречат следующие слова апостола: «Цель же увещания есть любовь от чистого сердца и доброй совести» (1Тим. 1, 5), то есть, как разъясняет глосса, «от надежды». Следовательно, надежда предшествует любви.

Отвечаю: порядок бывает двояким. Во-первых, это порядок порождения и материи, в котором несовершенное предшествует совершенному Во-вторых, это порядок совершенства и формы, в котором совершенное по природе предшествует несовершенному В первом порядке надежда предшествует любви, что очевидно из сказанного нами в трактате о страстях о том, что надежда и все движения желания проистекают из любви (II-I, 27, 4; IN, 28, 6; II-I, 40, 7).

Итак, существует как совершенная, так и несовершенная любовь. Совершенной является та любовь, посредством которой человек любим сам по себе, так что ему желают некоторое благо ради него самого, и такова любовь, которой человек любит своего друга. Несовершенной же является та любовь, посредством которой человек любит нечто не ради него самого, а постольку, поскольку он желает обладать этим благом, и таким образом человек любит то, что он желает обрести. Святая любовь к Богу относится к первому типу любви, посредством которой твердо прилепляются к Богу ради Него Самого, в то время как надежда относится ко второму типу любви, поскольку надеющийся желает обрести нечто ради себя самого.

Следовательно, в порядке порождения надежда предшествует любви. Ведь как человек, согласно Августину приводится к любви к Богу страхом перед тем, что будет наказан Им за свои грехи, точно так же надежда приводит к любви постольку, поскольку человек посредством надежды на божественную награду побуждается любить Бога и повиноваться Его заповедям. С другой стороны, в порядке совершенства любовь по природе предшествует надежде, поскольку с появлением любви надежда становится совершенной – ведь мы, как правило, надеемся на своих друзей. Именно это имеет в виду Амвросий, когда говорит, что надежда проистекает из любви, и потому сказанного достаточно для ответа на возражение 1.

Ответ на возражение 2. Надежда, как и любое движение желания, проистекает из некоторой любви, посредством которой любят ожидаемое благо. Однако из святой любви проистекает не всякий вид надежды, но – только движение живой надежды, а именно той, посредством которой человек надеется обрести благо от Бога как от своего друга.

Ответ на возражение 3. Мастер имеет в виду живую надежду, которой по природе предшествуют любовь и обусловленные ею заслуги.