Вопрос 42. Об объекте страха

Теперь нам предстоит исследовать объект страха, под каковым заглавием наличествует шесть пунктов: 1) является ли объектом страха благо или зло; 2) является ли объектом страха зло природы; 3) является ли объектом страха зло греха; 4) можно ли страшиться самого страха; 5) является ли неожиданное тем, чего особенно боятся; 6) более ли всего боятся того, от чего нет средств.

С первым [положением дело] обстоит следующим образом.

Возражение 1. Кажется, что объектом страха является благо. Так, Августин говорит, что «мы боимся утратить то, что любим и чем обладаем, а также не обрести то, что мы надеемся обрести»⁷³⁷. Но то, что мы любим, суть благо. Следовательно, страх связан с благом как со своим надлежащим объектом.

Возражение 2. Далее, Философ сказал, что «боятся власти, а еще страшно быть в зависимости от другого человека»⁷³⁸. Но то и другое считается благом. Следовательно, объектом страха является благо.

Возражение 3. Далее, в Боге нет никакого зла. Но нам предписано бояться Бога, согласно сказанному: «Бойтесь Господа, все святые Его» (Пс. 33, 10). Следовательно, благо может являться объектом страха.

Этому противоречит сказанное Дамаскином о том, что страх производится злом, которое ожидается в будущем⁷³⁹.

Отвечаю: страх – это движение желающей способности. Но, как сказано в шестой [книге] «Этики», желающей способности присуще преследование и бегство⁷⁴⁰, причем преследование относится к благу, а бегство – к злу Таким образом, объектом любого предполагающего преследование движения желающей способности является некоторое благо, а объектом любого предполагающего бегство движения желающей способности является зло. Следовательно, коль скоро страх предполагает избегание, то в первую очередь и по самой своей природе он относится к злу как к своему надлежащему объекту.

Впрочем, он может относиться и к благу в той мере, в какой оно отсылает к злу, и это может происходить двояко. Во-первых, постольку, поскольку зло обусловливает лишенность блага – ведь зло является таковым уже потому, что оно суть лишенность некоторого блага. Поэтому, коль скоро зла избегают постольку, поскольку оно – зло, то из этого следует, что его избегают постольку, поскольку оно лишает одного из тех благ, к которому стремятся в силу любви к нему Это как раз и имеет в виду Августин, когда говорит, что не следует бояться чего-либо, кроме утраты любимого блага. Во-вторых, постольку, поскольку благо относится к злу как его причина в той мере, в какой некоторое благо способно причинить вред тому благу, которое мы любим. Ведь как надежда, как было показано выше (40, 7), может относиться к двум вещам, а именно к благу, к которому стремятся, и к тому, благодаря чему надеются обрести желаемое благо, точно так же и страх может относиться к двум вещам, а именно к злу, от которого уклоняются, и к благу, которое своею силой может причинить это зло. Поэтому Бога человек боится постольку поскольку от Него может исходить наказание, как телесное, так и духовное. По той же причине мы боимся и человеческой власти, особенно тогда, когда она нам препятствует или когда она несправедлива, поскольку именно в подобных случаях наиболее велика вероятность того, что она причинит нам вред.

Точно так же следует опасаться того, «чтобы быть в зависимости от другого человека», то есть зависеть на другого настолько, чтобы в его власти было причинять нам вред; так, человек боится того, кто знает о его виновности в совершении преступления, поскольку тот может сообщить об этом другим.

Сказанного достаточно для того, чтобы ответить на все возражения.

Со вторым [положением дело] обстоит следующим образом.

Возражение 1. Кажется, что зло природы не может являться объектом страха. Так, Философ говорит, что «страх побуждает нас принимать решение»⁷⁴¹. Но, как сказано в третьей [книге] «Этики-»⁷⁴², никто не принимает решений относительно вещей, которые происходят согласно природе. Следовательно, зло природы не является объектом страха.

Возражение 2. Далее, естественные несовершенства, например, смерть и тому подобное, угрожают человеку всегда. Таким образом, если бы такого рода зло было объектом страха, то человек необходимо пребывал бы в состоянии страха всегда.

Возражение 3. Далее, природа не движет к противоположностям. Но зло природы является следствием самой природы. Поэтому если бы человек из страха избегал подобного зла, то это бы не было следствием природы. Поэтому природный страх не связан со злом природы, несмотря на то, что такая связь кажется очевидной.

Этому противоречит сказанное Философом о том, что «самое страшное – это смерть»⁷⁴³, которая является злом природы.

Отвечаю: как говорит Философ, страх обусловливается «представлением о будущем зле, которое имеет большую возможность разрушать или причинять вред, влекущий за собой большие горести»⁷⁴⁴. Но как зло страдания – это то, что противно желанию, точно так же зло уничтожения – это то, что противно природе и суть зло природы. Следовательно, зло природы может являться объектом страха.

Впрочем, должно иметь в виду, что зло природы подчас является следствием природной причины, и тогда его называют злом природы не просто потому, что оно суть лишенность природного блага, но также и потому, что оно суть следствие природы, и таковы естественная смерть и тому подобные несовершенства. А иногда зло природы является следствием неприродной причины, вроде причиненной врагом насильственной смерти. В любом случае, зло природы в одном отношении внушает страх, а в другом – нет. Так, коль скоро, по словам Философа, страх обусловливается «представлением о будущем зле», то лишенный представления об этом будущем зле не испытывает перед ним никакого страха. Отсутствие же такого представления об имеющем случиться зле может быть обусловлено двумя причинами. Во-первых, его малой вероятностью и отдаленностью, в связи с чем мы полагаем его как бы таким, которого нет. Поэтому мы или не боимся его, или боимся, но не сильно; так, Философ говорит, что «бедствий отдаленных люди не особенно боятся. Все знают, что смерть неизбежна, но так как она не близка, то никто о ней не думает»⁷⁴⁵. Во-вторых, будущее зло уже не представляется будущим в силу его явности и неотвратимости. Поэтому Философ говорит, что «взошедший на плаху уже не боится», поскольку поставлен лицом к лицу со смертью и спасения от нее нет; «ведь для того, чтобы испытывать страх, человек должен иметь некоторую надежду н а спасение»⁷⁴⁶.

Следовательно, зло природы не причиняет страха, если оно не схватывается как будущее, но если зло природы, которое суть зло уничтожения, схватывается как нечто, находящееся рядом, и в то же время остается надежда на спасение, то в таком случае оно вызывает страх.

Ответ на возражение 1. Зло природы, как уже было сказано, не всегда является следствием природы. Но даже тогда, когда оно является следствием природы, его, при всей невозможности его избежать, все же можно отсрочить. И эта надежда побуждает нас принимать решение о возможной отсрочке.

Ответ на возражение 2. Хотя зло природы и является угрозой, тем не менее эта угроза не всегда близка, и потому она не всегда вызывает страх.

Ответ на возражение 3. Смерть и другие несовершенства природы – это следствия общей природы, и индивидуальная природа противится им, насколько хватает сил. Поэтому склонность индивидуальной природы обусловливает страдание и боль от такого зла, когда оно наличествует, и страх перед ним, когда оно угрожает в будущем.

С третьим [положением дело] обстоит следующим образом.

Возражение 1. Кажется, что зло греха может являться объектом страха. Так, Августин, комментируя [первое] соборное послание Иоанна, говорит, что «страх, которым человек боится своего разделения с Богом, суть чистый страх». Но с Богом нас разделяет грех, согласно сказанному [в Писании]: «Беззакония ваши произвели разделение между вами и Богом» (Ис. 59, 2). Следовательно, зло греха может являться объектом страха.

Возражение 2. Далее, Цицерон говорит, что «боятся имеющего случиться тогда, когда оно, если случится, заставит нас страдать»⁷⁴⁷. Но зло греха вполне может причинять страдание или боль. Следовательно, можно испытывать страх и перед злом греха.

Возражение 3. Далее, надежда противоположна страху. Но, согласно Философу, благо добродетели может являться объектом надежды⁷⁴⁸; и апостол сказал: «Я уверен о вас в Господе, что вы не будете мыслить иначе» (Гап 5, 10). Следовательно, страх может быть связан со злом греха.

Возражение 4. Кроме того, стыд, как уже было сказано (41, 4), является одним из видов страха. Но стыд связан с уже исполненным постыдным делом, каковое суть зло греха. Следовательно, подобное можно сказать и о страхе.

Этому противоречит сказанное Философом о том, что «люди боятся не всех зол, например, [не боятся] быть несправедливыми или ленивыми»⁷⁴⁹.

Отвечаю: уже было сказано (40, 1 ; 41, 2), что подобно тому, как объектом надежды является будущее, труднодоступное, но возможное для обретения благо, точно так же объектом страха является будущее, трудное для преодоления и неотвратимое зло. Из этого можно заключить, что находящееся в нашей власти и подчиненное нашей воле не является объектом страха, а также что ничто не обусловливает страха помимо того, что вызывается внешней причиной. Но непосредственной причиной зла греха является человеческая воля, и потому в собственном смысле слова зло греха не является объектом страха.

Однако коль скоро человеческая воля может быть склонена к греху внешней причиной, то в том случае, когда эта причина наделена большой силой склонения, у человека есть основания бояться зла греха, а именно в той мере, в какой оно является следствием воздействия такой внешней причины (например, когда он боится затесаться в компанию злых людей, чтобы по их наущению не согрешить). Но в строгом смысле слова расположенный таким образом человек скорее опасается быть сбитым с истинного пути, нежели самого греха, поскольку по своей сути грех является добровольным актом и с этой точки зрения он не может являться объектом страха.

Ответ на возражение 1. Разделение с Богом – это наказание, последующее греху, а любое наказание в определенном смысле обусловливается внешней причиной.

Ответ на возражение 2. Страдание и страх совпадают в одном, а именно в том, что оба они связаны со злом, а вот несовпадения у них два. Первое – то, что страдание относится к существующему злу, в то время как страх – к злу будущему. Второе – то, что страдание, находящееся в вожделеющей способности, связано со злом абсолютно (по каковой причине оно может относиться к любому злу, равно большому и малому), в то время как находящийся в раздражительной части страх связан со злом под дополнительным аспектом неотвратимости или трудности преодоления, каковая трудность отсутствует в том случае, когда вещь подчинена нашей воле. Следовательно, не все то, что, будучи в наличии, причиняет нам страдание, понуждает нас испытывать страх тогда, когда оно имеет случиться, но только то, что является трудным для преодоления [и неотвратимым].

Ответ на возражение 3. Надежда связана с достижимым благом. Но благо достигается или собственными усилиями, или благодаря кому-то другому, и потому надежда может быть надеждой на находящийся в нашей власти акт добродетели. С другой стороны, страх связан с неподвластным нам злом и, следовательно, зло, которого боятся, всегда исходит от внешней причины, в то время как благо, на которое надеются, может исходить равно и от внутренней, и от внешней причины.

Ответ на возражение 4. Как уже было сказано(41,4),стыд- это страх не самого греховного акта, но последующего ему осуждения или бесчестья, которое исходит от внешней причины.

С четвертым [положением дело] обстоит следующим образом.

Возражение 1. Кажется, что нельзя страшиться страха. В самом деле, боящийся удерживает себя оттого, чего он боится; так, когда человек боится утратить здоровье, он удерживает себя оттого, что может повлечь за собой его потерю. Таким образом, если бы человек боялся страха, он бы из боязни удерживал себя от страха, что кажется нелепым.

Возражение 2. Далее, страх – это своего рода бегство. Но никто не бежит от самого себя. Следовательно, страх не может быть объектом страха.

Возражение 3. Далее, страх испытывают перед будущим. Но в том, кто боится, страх наличествует [здесь и сейчас]. Следовательно, он не может являться объектом страха того, кто боится.

Этому противоречит следующее: человек может любить собственную любовь и может печалиться от собственного страдания. Следовательно, подобным же образом он может бояться собственного страха.

Отвечаю: как было показано выше (3), объектом страха может являться только то, что исходит от внешней причины, и никоим образом не то, что следует из нашей собственной воли. Но сам страх отчасти следует из внешней причины, а отчасти является субъектом воли. Он следует из внешней причины постольку, поскольку он является страстью, последующей представлению о неизбежном зле. В указанном смысле страх может являться объектом страха, то есть человек может страшиться самой угрозы необходимости страха перед наступлением некоего великого зла. Он является субъектом воли постольку, поскольку более низкое желание подчинено разуму, благодаря чему человек способен избавиться от страха. В указанном смысле, как говорит Августин⁷⁵⁰, страх не может являться объектом страха. Однако дабы кто-либо не воспользовался этим аргументом для доказательства того, что страх вообще не может являться объектом страха, нам потребовалось привести соответствующие уточнения.

Ответ на возражение 1. Страхи отнюдь не тождественны друг другу, но существуют различные страхи, адекватные различным объектам страха. Поэтому ничто не препятствует тому, чтобы человек удерживался от страха перед одной вещью из страха перед другой, и таким образом наличествующий в нем страх охраняет его от страха, которого у него нет.

Ответ на возражение 2. Поскольку страх перед неизбежным злом не идентичен страху перед страхом неизбежного зла, то вывод о бегстве от самого себя или о том, что в обоих случаях бегство одно и то же, вовсе не очевиден.

Ответ на возражение 3. В связи с тем, что, как уже было сказано, существуют различные виды страха, наличествующий страх в качестве своего объекта вполне может иметь страх будущий.

С пятым [положением дело] обстоит следующим образом.

Возражение 1. Кажется, что необычное и неожиданное не является тем, чего боятся больше всего. В самом деле, как надежда относится к благу, точно так же страх относится к злу. Но опыт способствует возрастанию надежды на благо. Следовательно, он также увеличивает и страх перед злом.

Возражение 2. Далее, Философ сказал, что «более других боятся не вспыльчивых, а вкрадчивых и коварных»⁷⁵¹. Но очевидно, что вспыльчивые люди более других подвержены вспышкам внезапных эмоций. Следовательно, неожиданное не является тем, чего боятся больше всего.

Возражение 3. Далее, мы менее всего думаем о том, что происходит внезапно. Но чем больше мы думаем о вещи, тем больше ее боимся; так, Философ говорит, что «некоторые кажутся мужественными в силу неведенья, но как только они обнаруживают, что действительность отличается от того, что они ожидали, то туг же обращаются в бегство»⁷⁵². Следовательно, внезапное не является тем, чего боятся больше всего.

Этому противоречат следующие слова Августина: «Страх, боясь вещей непривычных и неожиданных, хочет обезопасить то, что любит»⁷⁵³.

Отвечаю: как уже было сказано (3; 41, 2), объектом страха является неотвратимое зло, для избежания которого требуется приложить немало усилий. Но так может быть по одной из двух причин, а именно или по причине величия зла, или по причине слабости того, кто этого зла боится, притом непривычность и неожиданность усиливают значение обеих причин. Во-первых, благодаря им неизбежное зло кажется большим [чем оно есть в действительности]. В самом деле, все материальные вещи, равно благие и злые, кажутся нам тем меньшими, чем больше мы их рассматриваем. Поэтому страдание от наличного зла, как говорит Цицерон⁷⁵⁴, со временем умеряется, и точно так же уменьшается страх перед будущим злом, когда есть время его обдумать. Во-вторых, непривычность и неожиданность способствуют слабости того, кто испытывает страх, в той мере, в какой они лишают его средств защиты [от зла], которыми он мог бы так или иначе себя обеспечить, если бы не был застигнут этим злом врасплох.

Ответ на возражение 1. Объектом надежды является возможное для обретения благо. Следовательно, все, что усиливает способности человека, по самой своей природе увеличивает надежду и – по той же самой причине – уменьшает страх, поскольку страх связан со злом, которое трудно преодолеть. В самом деле, коль скоро опыт укрепляет человека в его действии, то он и увеличивает надежду, и уменьшает страх.

Ответ на возражение 2. Вспыльчивые не скрывают свой гнев, и потому тот вред, который они причиняют другим, не столь внезапен, чтобы его нельзя было предвидеть. А вот вкрадчивые и коварные скрывают свой гнев, и потому их направленные на причинение вреда действия предвидеть трудно и они часто застают врасплох. Поэтому Филоооф говорит, что таких людей боятся больше, чем других.

Ответ на возражение 3. Телесное благо или зло, рассматриваемое само по себе, вначале может казаться большим [чем оно есть в действительности]. Причина этого состоит в том, что нам проще всего понять вещь, если сопоставить ее с противоположностью. Поэтому когда человек неожиданно из бедного становится богатым, то его богатство в сопоставлении с предыдущей бедностью представляется ему очень большим, и точно так же внезапно обедневший богач находит эту свою [новую] бедность особенно неприглядной. Поэтому внезапного зла боятся больше – ведь оно представляется очень уж злым. А еще случается так, что в силу некоторых сопутствующих обстоятельств истинные размеры зла скрыты от наших глаз, например, когда противник прячется в засаде, и тогда, действительно, зло может внушить больший страх, чем в том случае, если бы о нем было известно заранее.

С шестым [положением дело] обстоит следующим образом.

Возражение 1. Кажется, что то, от чего нет средств, не должно быть предметом наибольшего страха. В самом деле, одним из условий страха, как было показано выше (2), является присутствие хоть какой-то надежды на избавление. Но зло, от которого нет никаких средств, не оставляет места для надежды на избавление. Следовательно, такого рода вещей не боятся вообще.

Возражение 2. Далее, от зла смерти нет никаких средств, поскольку в естественном ходе вещей не существует возврата от смерти к жизни. И, тем не менее, как говорит Философ⁷⁵⁵, смерть не является объектом наибольшего страха. Следовательно, то, от чего нет средств, не является объектом наибольшего страха.

Возражение 3. Далее, Философ говорит, что «длящееся долго [благо] не лучше того, что продолжается не долее дня, и длящееся вечно не лучше недолговечного»⁷⁵⁶, и то же самое справедливо сказать о зле. Но то, чего нельзя исправить, отличается от всего остального, похоже, только в том, что касается его долговременности или вечности. Следовательно, оно не хуже остального и его не следует бояться больше.

Этому противоречит сказанное Философом о том, что «следует более всего опасаться тех вещей, которые, будучи сделаны неправильно, не могут быть исправлены... или же тех, относительно которых, при всей их трудности, нельзя рассчитывать на чью-либо помощь»⁷⁵⁷.

Отвечаю: объектом страха является зло, и потому все, что склонно увеличивать зло, способствует увеличению страха. Но значимость зла может быть связана не только с видом зла, но, как было показано выше (18, 3), также и с обстоятельствами. А долговечность или даже вечность – это те обстоятельства, которые, похоже, более других влияют на значимость зла. В самом деле, то, что существует во времени, может быть измерено, так сказать, шкалою времени, и потому зло, которое мы испытываем в течение некоторого отрезка времени, при удвоении его длительности считалось бы нами тоже удвоенным. Таким образом, претерпевание одного и того же в течение бесконечного отрезка времени, то есть вечно, подразумевает, если можно так выразиться, бесконечное увеличение. Но то зло, которое после своего пришествия может быть устранено с трудом и не сразу, а, возможно, и не устранено вообще, рассматривается как длящееся в течение долгого времени или даже всегда, в силу чего оно внушает наибольшее опасение.

Ответ на возражение 1. Средство от зла бывает двояким. Одно – то, с помощью которого будущее зло предотвращается еще до своего наступления. Отсутствие такого средства означает отсутствие надежды и, следовательно, страха, и потому в данном случае мы не говорим о средствах этого вида. Другое средство – то, с помощью которого устраняется уже наступившее зло, и именно о таком средстве мы в настоящем случае ведем речь.

Ответ на возражение 2. Хотя смерть – это зло, против которого нет средства, тем не менее, как было сказано выше (2), пока смерть не находится рядом, ее не принимают в расчет.

Ответ на возражение 3. Философ в настоящем случае говорит о том, что является благим само по себе, то есть благим по виду. И такое благо [действительно] не становится лучшим оттого, что оно долговременно или вечно, поскольку его благость зависит [исключительно] от его природы.