Часть третья. Религия и научные теории

В третьей части мы перейдем от анализа научных методов к содержанию отдельных научных теорий. В последующих главах будут рассмотрены три научные дисциплины: физика, астрономия и эволюционная биология. В каждом из этих случаев мы обрисуем современные научные теории и исследуем их философский и богословский смысл.

Физика изучает основные структуры и процессы изменения материи и энергии. Она имеет дело с низшими уровнями организации и использует наиболее точные математические уравнения, и поэтому создается впечатление, что она отстоит дальше всех иных наук от тех проблем жизни, разума и человеческого существования, которые интересуют религию. Однако значение физики очень велико и в плане истории, и в плане современности, поскольку она была первой систематической и точной отраслью науки и многие ее предположения были взяты на вооружение прочими отраслями. Физические методы рассматривались как идеал, к которому стремились другие отрасли науки. Физика также оказала большое влияние на философию и богословие.

Кроме того, хотя физики исследуют только неживую природу, они, тем не менее, рассматривают сегодня объекты из самых разнообразных сфер – от кварков и атомов до кристаллических структур, планет и галактик, включая и физическую основу живых организмов. Уже в физике мы сталкиваемся с такими проблемами, как наблюдатель и наблюдаемое, случайность и закономерность, части и целое. Однако эти проблемы неизбежно сложны, и поэтому читатель, которому будет слишком трудно следить за всеми деталями, может найти основные выводы в конце главы.

В XX в. были поставлены под сомнение три допущения ньютоновской физики:

1.Эпистемология Ньютона была реалистической. Он считал, что теории описывают мир как он есть, независимо от наблюдателя. Пространство и время рассматривались как абсолютная структура, в которой происходят все события, независимо от системы координат наблюдателя. «Первичные» качества, такие как масса и скорость, которые могут быть выражены математически, признавались объективными характеристиками реального мира.

2. Физика Ньютона была детерминистской. В принципе, он полагал, что будущее любой системы движущейся материи можно предсказать на основании точного знания ее нынешнего состояния. Считалось, что вселенная, от мельчайших частиц до наиболее удаленных планет, управляется одними и теми же непреложными законами.

3. Ньютон был редукционистом, поскольку находил, что поведением мельчайших составных частиц определяется поведение целого. Любые перемены заключаются лишь в перераспределении частей, которые сами по себе остаются неизменными. Этот величественный образ природы как подчиняющейся законам машины в немалой степени повлиял на развитие науки и мысли на Западе. Взгляд на мир как на часовой механизм привел к деистическим представлениям о Боге как часовщике, который замыслил механизм и оставил его на произвол судьбы.

В XVIII в. ньютоновская механика получила дальнейшее развитие. В XIX в. в физике появились новые виды концептуальных схем, такие, как электромагнитная теория или кинетическая теория газов. Однако основные допущения оставались неизменными. Предполагалось, что все законы можно вывести если не из механики частиц, то из законов, управляющих несколькими видами частиц и полей. Кинетическая теория и термодинамика описывали поведение газов с точки зрения вероятности, однако считалось, что это делается лишь для удобства в вычислениях. Утверждалось, что движение молекул газа точно определено механическими законами, однако, поскольку вычислить это движение крайне сложно, мы можем использовать статистические законы для предсказания усредненного поведения больших групп частиц.

Все три перечисленных допущения – реализм, детерминизм и редукционизм – были поставлены под сомнение физикой XX в. Неудивительно, что именно эти кардинальные перемены концепций и предположений Кун рассматривает как наиболее показательный пример научной революции и смены парадигмы. Мы рассмотрим здесь квантовую теорию и теорию относительности, равно как и недавние исследования в области термодинамики, теории хаоса и сложности, и попытаемся понять, какое влияние они оказали на религиозную мысль.

Мы видели, что в классической физике преобладали корпускулярные модели, вроде модели бильярдных шаров. К XIX в. теоретики стали использовать для объяснения таких явлений, как свет и электромагнетизм, иную модель – модель волн в непрерывной среде. Однако в начале нынешнего столетия некоторые эксперименты, приводившие ученых в замешательство, потребовали использовать одновременно и корпускулярную, и волновую модели для объяснения обоих видов явлений. С одной стороны, уравнения Эйнштейна для фотоэлектрического эффекта и исследование Комптоном рассеивания фотонов показали, что свет перемещается отдельными порциями с определенной энергией и импульсом, весьма напоминая своим поведением поток частиц. С другой стороны, электроны, которые всегда считались частицами, демонстрировали характерные для волн эффекты интерференции. Волны непрерывны, протяженны и взаимодействуют фазовым образом. Частицы прерывисты, локализованы и взаимодействуют импульсным образом. Казалось бы, их невозможно объединить в единую модель²⁸⁷.

Предположим, например, что поток электронов движется сквозь две параллельные щели в металлическом экране и ударяется о фотопленку, помещенную в нескольких сантиметрах за экраном. Каждый электрон отмечает на пленке одну крошечную точку. Он достигает ее как частица и при этом, предположительно, должен пройти сквозь одну из щелей, если заряд и масса электрона неделимы. Однако точки на пленке создают итерференционную картину параллельных полос, а это можно объяснить, лишь допустив существование волны, прошедшей сквозь обе щели. Такой корпускулярно-волновой дуализм наблюдается во всей атомной физике. Тем не менее можно разработать единый математический аппарат, который позволяет предсказывать наблюдаемые явления статистически. Он вводит волновые функции, которые учитывают разные возможности и описывают «суперпозицию состояний». Можно вычислить вероятность того, что электрон ударится о пленку в любой данной точке. Однако в рамках вычисленного вероятностного распределения невозможно точно предсказать точку, в которую ударит определенный электрон.

Аналогично в квантовой теории нет и единой модели атома. Предложенную Бором модель атома можно было легко представить: электроны–частицы следуют по орбитам вокруг ядра, напоминая миниатюрную солнечную систему. Но в квантовой теории атом вообще не может быть изображен. Следует попытаться представить модели вероятностных волн, наполняющих пространство вокруг ядра, подобно вибрациям трехмерной симфонии музыкальных тонов невероятной сложности, однако эта аналогия не сильно нам поможет. Атом недоступен для непосредственного наблюдения и чувственного восприятия. Его даже невозможно ясно описать с помощью таких классических понятий, как пространство, время и причинность. Поведение микроскопических частиц принципиально отлично от поведения обычных объектов. Мы способны с помощью статистических уравнений описать, что происходит при эксперименте, но не можем приписать обитателям атомного мира знакомые нам классические атрибуты.

Распространение в последнее время квантовой теории на ядерную и субъядерную сферы подтвердило вероятностный характер ранней теории. Квантовая теория поля – это обобщение квантовой теории, которое согласуется со специальной теорией относительности. Она была с большим успехом применена к электромагнитным субъядерным взаимодействиям (квантовая хромодинамика, или теория кварков) и к теории электрослабых взаимодействий²⁸⁸. Давайте посмотрим теперь, каким образом квантовая теория ставит под сомнение реализм, детерминизм и редукционизм.

1. Дополнительность

Нильс Бор защищал использование волновых и корпускулярных моделей, а также прочих пар строго противопоставленных друг другу понятий. Описывая свой принцип дополнительности, он затрагивал несколько тем. Бор особенно подчеркивал, что мы можем говорить об атомной системе лишь с экспериментальной точки зрения и не должны говорить о ней как таковой. В каждом эксперименте мы обязаны принимать во внимание взаимодействие между субъектом и объектом. Между процессом наблюдения и наблюдаемыми объектами нельзя провести четкой границы. Мы являемся действующими лицами, а не просто наблюдателями, и выбираем те инструменты, которыми будем пользоваться при проведении эксперимента. Бор считал, что необходимо принимать во внимание двусторонний характер процесса наблюдения, а не разум или сознание наблюдателя.

Другой темой в работах Бора было концептуальное ограничение человеческого понимания. Основное внимание он уделяет здесь познавательным, а не экспериментаторским функциям человека. Бор разделяет скептицизм Канта относительно возможности познания мира как такового. Если мы по-прежнему будем пытаться вогнать природу в определенную концептуальную модель, то не сможем в полной мере пользоваться другими моделями. Поэтому мы должны выбирать между полностью причинно-следственным или пространственно-временным описанием, между волновой или корпускулярной моделями, между точным знанием координат или импульса. Чем больше используется одна группа концепций, в то же самое время менее применима дополнительная группа концепций. Такое взаимное ограничение имеет место, поскольку атомный мир не может быть описан в рамках понятий классической физики и наблюдаемых явлений²⁸⁹.

Но как соотносятся понятия квантовой физики с реальным миром? Три различных точки зрения на положение теоретических объектов в науке влекут за собой различные интерпретации квантовой теории.

1. Классический реализм. Ньютон и почти все физики XIX в. считали, что теории описывают природу как таковую, независимо от наблюдателя. Пространство, время, масса и другие «первичные качества» присущи всем реальным объектам. Концептуальные модели точно воспроизводят мир, что дает нам возможность представить в знакомых классических терминах те структуры, которые не поддаются наблюдению. Эйнштейн продолжил эту традицию, полагая, что для исчерпывающего описания атомной системы необходимо уточнение классических пространственно-временных переменных, которые определяют состояние системы объективно и недвусмысленно. Он предполагал, что поскольку квантовая теория этого не делает, то она неполна и постепенно будет заменена другой теорией, которая выполнит классические ожидания.

2. Инструментализм признает теории удобными человеческими конструкциями, вычислительными средствами для соотношения наблюдений и предсказания результатов, а также практическими инструментами для осуществления технического контроля. Поэтому теории должны оцениваться в соответствии с тем, насколько они полезны для достижения этих целей, а не в соответствии с тем, насколько они соотносятся с действительностью (которая для нас недоступна). Модели – это воображаемые конструкции, используемые для создания теорий, после чего они могут быть отброшены. Они не являются буквальным отображением мира. Мы ничего не можем сказать о состоянии атома между наблюдениями, хотя и можем использовать квантовые уравнения для предсказания наблюдаемых явлений.

Бора часто считали инструменталистом, поскольку в своем длительном споре с Эйнштейном он отвергал классический реализм. Он действительно утверждал, что классические концепции не могут быть напрямую применимы для описания независимо существующих атомных систем. Классические концепции следует использовать лишь для описания наблюдаемых явлений в определенных экспериментальных условиях. Мы не можем представить мир как таковой, независимо от нашего взаимодействия с ним. Бор действительно был в основном согласен с критикой инструменталистами классического реализма, однако он никогда специально не выступал в поддержку инструментализма, и при более тщательном анализе мы увидим, что он скорее придерживался третьей альтернативы.

3. Критический реализм. Представители критического реализма считают теории частичным отображением ограниченных аспектов мира в его взаимодействии с нами. Теории позволяют нам устанавливать соотношения между различными аспектами проявлений мира в разных экспериментальных ситуациях. С точки зрения критического реализма, модели представляют собой абстрактные и избирательные, но совершенно необходимые попытки изобразить структуры мира, которые порождают эти взаимодействия. Целью науки, таким образом, является не контроль, а понимание. Подтверждение предсказаний служит одним из критериев правильного понимания, но само по себе предсказание не является целью науки.

Можно привести удачный пример, доказывающий, что Бор придерживался критического реализма, хотя из его работ это не вполне очевидно. В своей полемике с Эйнштейном он не отрицал того, что электроны и атомы реальны, однако настаивал, что они не относятся к тем объектам, которые поддаются точному классическому пространственно-временному описанию. Он не разделял феноменализм Маха, который ставил под сомнение реальность атомов. Подводя итоги этой полемики, Генри Фолс писал: «Он отвергал классическую структуру, но придерживался реалистического понимания научного описания природы. Он отрицал не реализм, но его классическую версию»²⁹⁰. Бор признавал реальность атомной системы, взаимодействующей с наблюдательной системой. В противовес субъективистским интерпретациям квантовой теории, которые находят наблюдения психофизическими взаимодействиями, Бор говорит о физических взаимодействиях между инструментальными и атомными системами в общей экспериментальной ситуации. Кроме того, волна и частица, импульс и координаты или другие дополнительные описания применяются к одному и тому же объекту, несмотря на то, что эти понятия не в состоянии однозначно описать его. Они представляют собой различные проявления одной и той же атомной системы. Фолс пишет:

Бор считает подобные представления «абстракциями», которые совершенно необходимы для описания явления как взаимодействия между наблюдательными и атомными системами, но которые не в состоянии отобразить свойства независимой реальности... Мы можем описать такую реальность с точки зрения ее способности вызывать различные взаимодействия, которые описываются теорией как создающие дополнительные свидетельства об одном и том же объекте²⁹¹.

Бор не разделял представления сторонников классического реализма о мире, состоящем из объектов с определенными классическими качествами, но он, тем не менее, признавал существование реального мира, который во взаимодействии с наблюдателем способен производить изучаемые явления. Вот как завершает Фолс свою книгу о Боре:

Онтология, вытекающая из такой интерпретации взглядов Бора, характеризует физические объекты с точки зрения их способности проявляться различными способами, а не с точки зрения определенных качеств, соотносящихся с качествами наблюдаемых объектов, как это было в классической науке. Он считал, что в рамках дополнительности сохранить реалистическое понимание науки и одновременно принять во всей полноте квантовую теорию возможно лишь в том случае, если пересмотреть наше понимание независимой физической реальности, а также способы ее познания нами²⁹².

Короче говоря, мы должны отказаться от строгого разграничения между наблюдателем и наблюдаемым, которое проводилось в классической физике. В квантовой теории наблюдатель всегда является частью процесса. В дополнительности применение одной модели ограничивает использование других. Модели – это символическое представление тех аспектов взаимодействующей с нами действительности, которые невозможно однозначно представить с точки зрения аналогии нашему повседневному опыту. Их можно лишь косвенно соотнести или с атомным миром, или с наблюдаемыми явлениями. Однако мы не должны принимать инструменталистский подход, который считает теории и модели лишь полезными интеллектуальными и практическими орудиями, которые ничего не говорят нам о мире.

Сам Бор полагал, что понятие дополнительности можно распространить на другие явления, которые поддаются анализу посредством двух типов моделей. Например, механистические и органические модели в биологии, бихевиоризм и интроспекция в психологии, свобода воли и детерминизм в философии, божественная справедливость и божественная любовь в богословии. Некоторые авторы идут дальше и говорят о дополнительности науки и религии. Так, К.А. Кулсон, обрисовав корпускулярно-волновой дуализм и обобщение его Бором, называет науку и религию «дополнительными описаниями одной реальности»²⁹³.

Я не уверен, что этот термин можно толковать столь широко, и поэтому предложил бы несколько условий использования понятия дополнительности²⁹⁴.

1. Модели могут быть названы дополнительными лишь в том случае, если они применяются к одному и тому же объекту и относятся к одному и тому же логическому типу. Волна и частица – модели одного объекта (например, электрона) в одной ситуации (например, в эксперименте с двумя щелями). Они лежат на одном логическом уровне и ранее рассматривались одной и той же дисциплиной. Случай «науки и религии» не удовлетворяет этим условиям. Они возникают во всевозможных ситуациях и выполняют различные функции в человеческой жизни²⁹⁵. Поэтому я говорю о науке и религии как о разных языках и ограничиваю термин дополнительность лишь теми моделями, которые принадлежат одному и тому же логическому типу в рамках одного языка, например, такими, как личная и безличная модели Бога (см. гл. 5).

2. Надо четко понять, что использование этого термина вне рамок физики является аналогичным, а не дедуктивным. Необходимо иметь независимые свидетельства ценности двух альтернативных моделей или конструкций, лежащих в другой сфере. Совершенно необязательно, что методы, полезные в физике, окажутся плодотворными и в других дисциплинах.

3. Дополнительность вовсе не оправдывает некритичного принятия любой дихотомии. Ее наличие не означает необходимости отказа от попыток устранить несоответствия или найти единство. Не надо придавать слишком большое значение элементу парадоксальности в корпускулярно-волновом дуализме. Мы не считаем, что электрон – это одновременно и волна и частица. А говорим лишь, что он проявляет волновые и корпускулярные свойства. Кроме того, у нас действительно есть единый математический аппарат, который позволяет делать, по крайней мере, вероятностные предсказания. Мы не можем отказаться от поисков новых объединяющих моделей, несмотря на то, что предыдущие попытки не привели к созданию теорий, которые лучше согласуются с имеющимися данными, чем квантовая теория. Согласованность по-прежнему остается важной стороной любого научного исследования, и к ней необходимо стремиться, несмотря на определенные рамки, обусловленные признанием ограниченности человеческого языка и мышления.

2. Недетерминированность

Мы видели, что в отношении индивидуальных событий квантовая теория обычно предсказывает лишь вероятность. Например, мы можем представить, когда распадется половина из большого числа радиоактивных атомов, но не можем предугадать, когда распадется тот или иной конкретный атом. Мы можем предсказать лишь вероятность того, что он распадется в данный отрезок времени. Принцип неопределенности Гейзенберга говорит, что чем точнее мы можем определить координаты электрона, тем менее точно мы можем найти его импульс, и наоборот. Подобное соотношение неопределенности связывает и другие пары сопряженных переменных, как, например, энергию и время.

Что демонстрируют эти неопределенности – ограниченность нашего знания или реальную недетерминированность и случайность в мире? На ранних стадиях развития квантовой теории было предложено три варианта ответа на этот вопрос, и споры на эту тему не прекращаются и по сей день:

1. Причина неопределенности – временное человеческое неведение. В конце концов будут открыты точные законы.

2. Причина неопределенности – неизбежные экспериментальные и концептуальные ограничения. Атом как таковой навсегда останется для нас недоступен.

3. Неопределенность связана с недетерминированностью природы. В атомном мире существуют альтернативные потенциальные возможности.

Эти три позиции перекликаются с тремя эпистемологическими позициями, рассмотренными в предыдущем разделе. В первом случае мы видим классический реализм (в эпистемологии) и детерминизм (в метафизике). Второй вариант подразумевает инструментализм и агностицизм в том, что касается детерминизма. Наконец, третья позиция, которую я разделяю, это позиция критического реализма и недетерминированности. Рассмотрим эти три интерпретации²⁹⁶.

1. Неопределенность как следствие человеческого неведения

Некоторые неопределенности отражают недостаток нашего знания о системах, подчиняющихся точным законам. Кинетическая теория считает, что движение молекул газа точно установлено, но слишком сложно для того, чтобы его вычислить. Неопределенность признавалась здесь абсолютно субъективной, обусловленной лишь неполнотой информации. Однако некоторые физики, в том числе Эйнштейн и Планк, полагали, что и неопределенности в квантовой механике также обусловлены нашим неведением. Они считали, что все детали субатомных механизмов строго детерминированы и причинно обусловлены, но когда-нибудь будут открыты законы функционирования этих механизмов, благодаря которым возможны точные предсказания.

Эйнштейн писал: «Первоначальный громкий успех квантовой теории не может заставить меня поверить в эту всеобщую игру в кости.... Я абсолютно убежден, что в конце концов будет создана теория, в которой объектами законов станут не вероятности, а постижимые факты»²⁹⁷. Эйнштейн верил в упорядоченность и предсказуемость вселенной, которые, с его точки зрения, могут быть нарушены признанием любого элемента случайности. Он считал, что «Бог не играет в кости». Как мы видим, Эйнштейн стоял на позициях классического реализма и полагал, что классическая физика должна «иметь дело с объектами, которые претендуют на реальное существование, независимое от воспринимающих субъектов».

Дэвид Бом пытался сохранить детерминизм и реализм с помощью создания нового аппарата со скрытыми переменными на нижнем уровне. Кажущиеся случайности на атомном уровне проистекают из изменений баланса точных сил на постулируемом субатомном уровне²⁹⁸. Пока его вычисления не привели к эмпирическим выводам, отличным от выводов квантовой механики, хотя Бом надеялся, что в будущем скрытые переменные будут играть заметную роль. Большинство ученых с сомнением относится к этим предположениям. Они считают, что до тех пор, пока кто-нибудь не разработает альтернативную теорию, которую можно проверить, лучше принять существующие вероятностные теории и отбросить ностальгию по той определенности, которая имела место в прошлом.

2. Неопределенность как следствие экспериментальных и концептуальных ограничений

Многие физики признают неопределенность не следствием преходящего неведения, но результатом фундаментальных ограничений, препятствующих точному изучению атомного мира. Сторонники первого варианта этой точки зрения, сформулированного в работах Бора и Гейзенберга, полагают, что трудности заключаются в экспериментальной стороне дела и поэтому неопределенность обусловлена процессом наблюдения. Предположим, что мы хотим наблюдать за электроном. Для этого необходимо бомбардировать его квантом света, что приведет к нарушению ситуации, которую мы пытались познавать. Это нарушение системы неминуемо, поскольку неизбежно хотя бы минимальное взаимодействие между наблюдателем и изучаемым объектом. Но, хотя такая интерпретация и согласуется со многими экспериментами, она, тем не менее, не может объяснить те неопределенности, которые наблюдаются, когда с системой не происходит никаких нарушений – например, непредсказуемость момента, в который самопроизвольно распадется тот или иной радиоактивный атом, или времени, когда изолированный атом совершит переход из возбужденного состояния.

Сторонники второго варианта данной позиции относят неопределенность на счет неизбежных концептуальных ограничений. Выбирая экспериментальную ситуацию, мы решаем, в какой из наших концептуальных схем (волна или частица, точные координаты или точная скорость) мы будем рассматривать электрон. Структура атомного мира такова, что мы должны выбрать между причинно-следственным описанием (используя при этом вероятностные функции, которые эволюционируют детерминированно) и пространственно-временным описанием (применяя локальные переменные, связанные лишь статистически), – но не можем опираться сразу на оба вида описания. В этой интерпретации есть агностицизм в вопросе о том, определен ли атом, который мы никогда не сможем постичь, или не определен (хотя конкретный автор может из других соображений предпочесть один из вариантов). Как указано выше, многие физики со времен Бора придерживались инструменталистского подхода, хотя он сам, на мой взгляд, был ближе к критическому реализму.

3. Неопределенность как свойство природы

В своих поздних работах Гейзенберг писал, что неопределенность – это объективная черта природы, a не следствие ограниченности человеческого знания²⁹⁹. Эта точка зрения согласуется с критическим реализмом, которого я придерживаюсь и который считает научные теории отображением природы, пусть ограниченным и несовершенным. Подобные условности напоминают нам, что обитатели атомного мира в значительной мере отличаются от объектов повседневного опыта, однако это вовсе не означает, что они менее реальны. Вместо того чтобы предполагать, что у электрона есть точные координаты и скорость, хотя они нам и неизвестны, мы должны заключить, что он не относится к таким объектам, которым присущи эти качества. Наблюдение состоит в том, чтобы извлечь из существующего распределения вероятностей одну из многих возможностей. С этой точки зрения, наблюдатель не нарушает изначально точное, хотя и неизвестное, значение, но заставляет реализоваться одну из потенциальных возможностей. Деятельность наблюдателя становится частью истории атомного события, но это объективно, и даже у самопроизвольно распадающегося атома как такового есть своя история.

Если подобная интерпретация верна, то неопределенность является характеристикой мира. Гейзенберг называет это «реставрацией понятия потенциальной возможности». В средние века потенциальной возможностью именовалось стремление объекта развиваться определенным образом. Гейзенберг не разделяет представлений Аристотеля о потенциальной возможности как стремлении к достижению будущей цели, однако действительно полагает, что вероятности в современной физике относятся к тенденциям в природе, которые включают ряд возможностей. Будущее не неизвестно. Оно «не предрешено». Существует более одной альтернативы, и всегда остается место для непредсказуемой новизны. Время подразумевает уникальную историчность и неповторимость. Мир не повторит свое развитие, если вдруг вернется в прежнее состояние, ибо в каждой точке могут быть реализованы разные события из числа потенциально возможных. Потенциальная возможность и случайность – это объективные, а не просто субъективные явления.

Более экзотическим вариантом объективной неопределенности является предложенный Хью Эвереттом (Everett) принцип многих вселенных. Эверетт полагает, что каждый раз, когда квантовая система может прийти к более чем одному возможному результату, вселенная распадается на множество отдельных вселенных, в каждой из которых реализуется одна из этих возможностей³⁰⁰. Мы оказались в той вселенной, в которой произошло именно то, что мы видим, и у нас нет доступа к другим вселенным, в которых наши двойники наблюдают осуществление иных возможностей. Так как существует большое количество атомов и каждую секунду происходит множество квантовых событий, то вселенная должна размножаться с неимоверной быстротой. Кроме того, эта теория представляется в принципе непроверяемой, поскольку у нас нет доступа к другим вселенным, в которых реализовались прочие возможности. Значительно проще предположить, что потенциальные возможности, не реализовавшиеся в нашей вселенной, не осуществились нигде. Тогда у нас будет лишь одна вселенная, которая объективно недетерминирована.

В любом случае, сторонники второй и третьей из этих основных позиций, к которым принадлежит подавляющее большинство современных физиков, согласны в отрицании детерминизма ньютоновой физики, хотя и делают это по разным причинам.

3. Части и целое

Помимо реализма и детерминизма, квантовая теория поставила под сомнение и редукционизм классической физики. Мы уже говорили о неотделимости наблюдателя от изучаемого объекта и о потребности рассматривать не только атомную систему, но и экспериментальный аппарат. Тем не менее теперь очевидна необходимость обсудить и проблему целого.

Раньше протоны, нейтроны и электроны считались неделимыми основными строительными блоками материи. Однако в 1950–1960-х гг. в результате экспериментов на ускорителях высоких энергий были открыты многие другие виды частиц, каждая из которых наделена определенной массой, зарядом, спином, причем некоторые из них существуют лишь миллиардную долю секунды или меньше. Этот «зоопарк» странных частиц был систематически упорядочен в 1963 г., когда появилось предположение, что все они состоят из еще более микроскопических частиц, которые назвали кварками. Существует, видимо, лишь несколько видов кварков (произвольно различаемых по «аромату» и «цвету») и незначительное число простых правил, по которым они могут сочетаться. Однако кварки представляют собой странный вид «составных частей»: никто никогда не наблюдал свободных кварков, и, видимо, кварк не может существовать сам по себе, в соответствии с теорией удержания кварков. Например, протон состоит из трех кварков, однако для того, чтобы отделить их друг от друга, необходимо очень большое количество энергии, а в результате появятся новые кварки, которые соединятся с первоначальными и образуют новые протоны и другие частицы. Кварки – это частицы, которые, по-видимому, могут существовать лишь в рамках некоего целого³⁰¹.

Различные «элементарные частицы», состоящие из кварков, представляются временными проявлениями изменчивой картины взаимодействия волн, которые соединяются в определенной точке, снова распадаются, а затем соединяются где-то еще. Частица начинает выглядеть скорее как локальное проявление непрерывного субстрата вибрирующей энергии. Можно считать, что сила взаимодействия между двумя частицами (например, протонами) возникает из поля или из-за быстрого обмена других видов частиц (в этом случае мезонов). Связанный в атоме электрон должен рассматриваться как состояние целого атома, a не как отдельная единица. При создании более сложной системы возникают новые свойства, появление которых ничто не предвещало, пока части существовали раздельно. Новое целое имеет определенные принципы организации как единая система и поэтому демонстрирует качества и поведение, которые не наблюдались в его компонентах.

Рассмотрим атом гелия, состоящий из двух протонов и двух нейтронов (составляющих его ядро), а также двух орбитальных электронов. В планетарной модели он описывался как ядро, вокруг которого вращаются два отдельных и различимых электрона; предполагалось, что все части атома четко разграничены, а законы его общего поведения выводимы из поведения этих компонентов. Однако в квантовой теории атом гелия рассматривается как целое, у которого нет различимых частей. Его волновая функция отнюдь не является суммой двух отдельных электронных волновых функций. Электроны потеряли свою индивидуальность. Мы говорим теперь не об электроне А и электроне В, а лишь о состоящем из двух электронов объекте, составные части которого утратили свою индивидуальность. (В статистике классической физики утверждалось, что атом, где электрон А находится в возбужденном, а В – в нормальном состоянии, имеет иную конфигурацию, нежели атом, в котором электроны А и В меняются местами, но в квантовой теории это не так.)

В случае гелия и более сложных атомов с бо̒льшим числом электронов мы считаем, что их конфигурации управляются принципом запрета Паули, который относится к атому в целом и не может быть выведен из законов, имеющих дело с отдельными электронами. Этот принцип утверждает, что никакие два электрона в одном атоме не могут находиться в одинаковом состоянии (с теми же квантовыми числами, определяющими энергию, орбитальный момент и спин). Этот замечательный и далеко идущий принцип, по сути, определяет периодическую таблицу и химические свойства элементов. Когда к данному атому добавляется еще один электрон, он должен находиться в состоянии, отличном от состояний всех уже существующих электронов. Если следовать классической модели, то надо допустить, что новый электрон каким-то образом подвергается воздействию со стороны всех остальных электронов. Однако этот «запрет» не похож ни на какие представимые силы и поля. Квантовая теория отбрасывает любые попытки описать поведение составляющих атом электронов. Свойства атома как целого анализируются на основании новых законов, не связанных с законами, управляющими его отдельными «частями», которые теперь утратили свою индивидуальность. Связанный электрон – это состояние системы, а не независимая единица³⁰².

Энергетические уровни совокупности атомов в твердом состоянии (например, в кристаллической решетке) – это свойства всей системы, а не ее компонентов. Кроме того, некоторые переходы от беспорядка к порядку и так называемые кооперативные явления не поддаются атомистическому анализу, например, групповое взаимодействие элементарных магнитных единиц при охлаждении металла или совместное поведение электронов в сверхпроводнике. Такие ситуации, как пишет один физик, «требуют новых принципов организации при переходе от отдельного объекта к системе», что приводит к «качественно новым явлениям». Мы видим здесь системные законы, которые невозможно вывести из законов, управляющих компонентами; для объяснения высших уровней организации необходимы особые понятия³⁰³. Основными образами природы вместо самодостаточных и внешне связанных частиц становятся взаимопроникающие поля и интегрированные целостности. Существование любого объекта определяется его взаимодействиями с другими и его участием в более общих системах. Без подобных холистических квантовых явлений не было бы ни химических свойств, ни транзисторов, ни сверхпроводников, ни ядерной энергии, ни самой жизни. Этот холизм противостоит редукционизму ньютоновой физики.

4. Теорема Белла

Ряд красивых, но весьма сложных экспериментов проливает дальнейший свет на соотношение трех классических допущений – реализма, детерминизма и редукционизма. (Если читателю эти рассуждения покажутся слишком сложными, он может перейти к следующему разделу). В 1935 г. Эйнштейн предложил тип эксперимента, провести который стало возможно лишь в самые последние годы³⁰⁴. В одном из его вариантов источник испускает две частицы, А и В, которые разлетаются в противоположных направлениях, скажем, налево и направо. Если начальный спин системы был равен нулю, то, согласно законам сохранения, спин В должен быть равен по величине и противоположен по знаку спину А. Если поместить специальный детектор на некотором расстоянии слева, то можно измерить определенный компонент спина частицы А. И есть вероятность предсказать точное значение соответствующего компонента спина В (он будет равным и противоположным), который можно измерить вторым детектором, помещенным справа. Квантовая теория описывает каждую частицу в полете как смешение волн, представляющих с одинаковой вероятностью различные предполагаемые ориентации спина. Каждая группа волн дает определенное значение, лишь когда проводится измерение. Таким образом, В будет вести себя по-разному в соответствии с тем, какой компонент А решено измерить. Но откуда В может знать, какой компонент спина А выбран для измерения?

Эйнштейн считал, что во время полета спин В уже должен обладать определенным значением, а не возможным распределением. Он сделал два допущения: (1) классический реализм (отдельные частицы обладают определенными классическими свойствами в любое время, даже когда мы их не наблюдаем) и (2) локальность (взаимодействие двух изолированных частей не может осуществляться быстрее, чем со скоростью света; это ограничение, как мы вскоре увидим, установлено теорией относительности). Эйнштейн заключил из своего «мысленного эксперимента», что вероятностные описания квантовой теории неполны и что в каждой движущейся частице должны быть скрытые переменные, определяющие тот или иной результат. Бор отвечал на это, что эйнштейновский вариант реализма заблуждается, так как мы не можем говорить о свойстве частицы безотносительно к процессу измерения. В частности, мы должны признать две частицы и два детектора единой и неделимой экспериментальной ситуацией. Волновая функция заключает в себе обе частицы, несмотря на то, что они удалены друг от друга.

В 1965 г. Джон Белл (Bell) вычислил статистическое соотношение между двумя детекторами, которое можно ожидать, если допущения Эйнштейна верны. Недавние эксперименты Элайна Аспекта (Aspect) и других не подтвердили этих ожиданий, показав, что одно из допущений Эйнштейна было неверным. Во время эксперимента с «отложенным выбором», поставленного в 1983 г., Аспент смог переключитъ ориентацию левого детектора в последний момент, когда частицы были в полете, – слишком поздно, чтобы сигнал смог догнать правую частицу до того, как она достигла своего детектора³⁰⁵. Частицы вели себя так, будто между ними существовало некое сообщение, однако они были слишком далеко друг от друга, чтобы между ними за это время могло возникнуть какое-то взаимодействие. Таким образом, похоже, что локальные теории классического реализма были опровергнуты в результате этих экспериментов.

Большинство физиков считает, что здесь мы должны согласиться с Бором, отбросив классический реализм и оставив локальность (конечный предел скорости, с которой может передаваться любое воздействие). По их мнению, частицы А и В появились в результате одного события, и поэтому их следует рассматривать как единую систему, даже когда они находятся далеко друг от друга. Квантовая волновая функция должна включать обе частицы. Только после наблюдения мы можем признать, что они отличны друг от друга и существуют независимо. Однако, отвергая классический реализм применительно к отдельным частям, возможно придерживаться критического реализма применительно к вероятностному целому. Так, физик Пол Дэвис говорит: «Интересующая система не может рассматриваться как собрание объектов, но как неделимое и единое целое»³⁰⁶. Полкинхорн пишет: «Квантовые состояния демонстрируют неожиданную степень совместности... Эксперименты ведут к удивительно интеграционистскому взгляду на взаимоотношение систем, которые однажды взаимодействовали друг с другом, сколь бы сильно они ни разделились впоследствии»³⁰⁷.

Другая возможность состоит в том, чтобы придерживаться классического реализма и отбросить локальность. Дэвид Бом принадлежит к числу сторонников реалистических нелокальных теорий. Он разработал уравнения для квантового потенциала, который действует как некая мгновенная волна, направляющая частицы. Волна несет закодированную информацию как о близких, так и об удаленных событиях, и не уменьшается с увеличением расстояния. Бом считает, что существует холистический внутренний порядок, информация которого разворачивается во внешний порядок определенных полей и частиц. В качестве одной из аналогий он использует телевизионный сигнал, где информация свернута в электромагнитную волну, которую телеприемник разворачивает в зримый образ. Другой аналогией может служить голографическая фотография, в каждой части которой содержится имеющая три измерения информация о фотографируемом объекте в целом³⁰⁸. Схема Бома рисует впечатляющую целостность, допуская нелокальные, непричинные, мгновенные связи. События, разделенные в пространстве и времени, соотносимы, поскольку они разворачиваются из одного внутреннего порядка, но между ними не существует прямых причинных связей, так как одно событие само по себе не влияет на другое. (Это можно сравнить с двумя телеэкранами, которые показывают образы движущегося объекта, рассматриваемого с различных точек зрения; два образа соотносятся, однако не влияют друг на друга). Теория не нарушает релятивистского запрета на передачу сигналов быстрее скорости света, поскольку ее нельзя использовать для того, чтобы посылать сигнал с одного детектора на другой³⁰⁹. Большинство физиков признает, что точка зрения Бома согласуется с экспериментами, тем не менее они не склонны отбрасывать взгляды Бора, пока не существует экспериментальных свидетельств, которые бы его опровергали. Развитие Бомом и его коллегами квантовой потенциальной теории может привести к проверяемым на опыте предсказаниям, однако пока этого не сделано.

Таким образом, эйнштейновская интерпретация с позиций классического реализма, детерминизма и локальности, похоже, отодвинута в результате экспериментов Аспекта. Теория Бома, с ее классическим реализмом, детерминизмом и крайним нелокальным холизмом, пока не может быть экспериментально отделена от обычной квантовой теории. Инструменталисты считают, что мы ничего не можем сказать о состоянии мира в промежутке между наблюдениями и поэтому вопросы о детерминизме и холизме надо оставить как бессмысленные. Я отстаиваю сочетание критического реализма, недетерминированного подхода и более ограниченной формы холизма и полагаю, что и сам Бор был значительно ближе к этой точке зрения, чем к инструментализму.

II. Относительность

Рассмотрим теперь другую крупную революцию в физике XX в. – теорию относительности Эйнштейна, а также то новое понимание пространства и времени, которое из нее вытекает.

1.Пространство, время и материя

Для Ньютона и всей классической физики пространство и время были отделимы друг от друга и абсолютны. Пространство представлялось им пустым сосудом, в котором каждый объект занимает свое определенное место. Время течет единообразно и универсально; оно одинаково для всех наблюдателей. Космос представляет собой сумму всех таких объектов в пространстве в настоящий момент, который имеет место «сейчас». Протяженность и масса объекта – это неизменные, внутренне присущие и объективные свойства, независимые от наблюдателя. Все это было близко к нашему повседневному опыту и предположениям, основанным на здравом смысле, однако относительность поставила все это под сомнение.

В 1905 г. двадцатишестилетний Эйнштейн написал свою первую статью, в которой изложил специальную теорию относительности. Попытки найти симметрию в уравнениях для движущихся электромагнитных полей и эксперименты Майкельсона-Морли со светом привели его к постулату о неизменности скорости света для любого наблюдателя. Эта гипотеза имела неожиданные и далеко идущие последствия. Представим, что наблюдатель, находящийся внутри движущегося поезда, посылает световые сигналы, достигающие головы и хвоста поезда, которые находятся на одинаковом расстоянии, в один и тот же момент. Для наблюдателя, стоящего на земле, сигналы проходят различное расстояние до двух концов поезда (поскольку поезд движется во время перемещения сигналов); поэтому, если сигналы перемещаются с одинаковой скоростью, то, с его точки зрения, они должны достичь концов поезда в различные моменты. В одной системе координат два события одновременны, а в другой – нет. В случае с поездом последствия почти неощутимы, однако в примере с космической ракетой или высокоэнергетической частицей, приближающейся к скорости света, последствия будут весьма велики³¹⁰.

Существует также расширение времени, подтвержденное многочисленными экспериментами. Например, время жизни мю–мезона равно двум микросекундам. Но если он движется с очень высокой скоростью по круговой орбите в ускорителе, то для внешнего наблюдателя время его существования будет значительно больше, и он совершит во много раз больше витков, чем можно было бы предположить. Протяженность и масса, как и время, изменяются в зависимости от системы координат. Масса частицы, например, движущегося по круговой орбите мезона, становится намного больше, если ее скорость относительно измерительного прибора приближается к скорости света. Протяженность сокращается, так что движущийся объект кажется значительно короче в направлении движения (хотя относительно движущегося объекта сжимаются как раз другие объекты). Теория предполагает также эквивалентность массы и энергии (Е=mc², что было подтверждено при взрыве атомной бомбы), а также создание и уничтожение материи и антиматерии (что было подтверждено созданием и взаимным уничтожением пар электронов и позитронов).

Поскольку не существует универсальной одновременности и универсального разделения прошлого и будущего, то разделение между прошлым и будущим начинает варьироваться в зависимости от наблюдателя. Некоторые события для одного наблюдателя могут быть уже в прошлом, для других еще оставаться в будущем. Однако для любых двух событий, которые можно соединить причинно-следственной связью (то есть между ними может пройти световой сигнал), порядок того, что раньше, а что позже, остается одним и тем же с точки зрения всех предполагаемых наблюдателей. Никто не может прийти к выводу, что следствие предшествует причине. Немыслимо влиять на прошлое или изменять историю. Люди могут покинуть Землю на космическом корабле в 2000 г., путешествовать с большой скоростью в течение пяти лет, вернуться на Землю, став всего на пять лет старше, и оказаться в 3000 г. Однако они не могут вернуться в 1000 г. («Путешествия во времени» возможны лишь в одном направлении, поэтому никому не придется столкнуться с волнующим фантастов вопросом о том, что случится, если ты вернешься назад во времени и убьешь одного из своих предков).

Таким образом, пространство и время не независимы друг от друга, а объединены в пространственно-временной континуум. Разделение двух событий в пространстве варьируется в зависимости от наблюдателя, временное разделение также варьируется, однако обе эти вариации определенным образом соотносятся друг с другом. Разные наблюдатели по-разному «видят» пространственные и временные измерения пространственно-временного интервала, имеющего четыре измерения, однако каждый из них может вычислить, что именно видит другой наблюдатель. Существуют правила перевода в эквивалентные взаимоотношения в другой системе координат.

В 1915 г. Эйнштейн, в развитие своих предыдущих идей, предложил общую теорию относительности, в которую была включена и гравитация. Он писал, что наблюдатель, находящийся в лишенном окон подъемнике или космическом корабле, не может отличить действие гравитационного поля от действия ускоренного движения. Отсюда он заключил, что сама геометрия пространства подвергается воздействию со стороны материи. Гравитация изгибает пространство, сообщая ему четырехмерную кривизну (четвертое измерение здесь скорее пространственное, нежели временное, и это отражается на измененной геометрии трехмерного пространства). Как выразился Джон Уилер (Wheeler), «пространство говорит материи, как ей двигаться, а материя говорит пространству, как ему искривляться»³¹¹. Впечатляющее подтверждение этого постулата было получено в 1919 г., когда во время затмения было замечено, что лучи отдаленных звезд несколько искривляются под влиянием гравитационного поля солнца. Время также сокращается под действием гравитации, и часы замедляются, как и при относительном движении. В 1959 г. очень точные эксперименты в Гарварде показали, что частота фотона, летящего от основания здания до последнего этажа, несколько изменяется из-за разницы в гравитационном поле.

Один из наиболее поразительных выводов из общей теории относительности состоит в том, что вселенная может быть конечной, искривленной и не иметь границ (то есть быть закрытой), а не бесконечной (то есть открытой). Если это так, то человек, отправляющийся с Земли в космос в одном направлении, может в конце концов вернуться с другой стороны. Как мы увидим в следующей главе, из имеющихся у нас данных неясно, достаточно ли во вселенной материи для того, чтобы она была закрытой, а не открытой. Однако еще со времени измерения Хабблом красного смещения стало ясно, что само пространство всюду расширяется. Нынешнее движение показывает, что все части вселенной расширяются с момента общего взрыва, произошедшего 15 миллиардов лет назад. Это был не взрыв материи в предсуществующей пустоте, а расширение самого пространства.

2. Статус времени

Рассмотрим вначале три утверждения, якобы вытекающих из теории относительности, которые представляются мне сомнительными.

1. «Время иллюзорно, о события детерминированы». Мы можем нарисовать графики, в которых время изображалось бы как еще одно пространственное измерение. Порой утверждают, что мы можем представить космос в виде статичного пространственно-временного блока, который различные наблюдатели «видят» неодинаково в разных пространственных и временных измерениях. Взятый в целом, этот блок не «происходит», он просто «есть». Однако я утверждаю, что временные изменения действительно происходят в любой системе координат. Скорее пространство приобретает временные черты, нежели время становится пространственно-подобным³¹². Динамические события, а не неизменные субстанции, считаются сегодня основой действительности. Если мы скажем, что будущее для одного наблюдателя является прошлым для другого (и поэтому детерминированным), то это может показаться аргументом в пользу детерминизма. Однако это неверно для событий, соединенных причинно-следственными связями, – для них будущее общее. Специальная теория относительности и квантовая теория были объединены в релятивистскую квантовую теорию, в которой недетерминированное становится детерминированным лишь с течением времени.

2. «Действительность формируется человеческим разумом». Протяженность, масса, скорость и время, которые раньше признавались объективными, первичными качествами объектов как таковых, теперь стали относительными в зависимости от наблюдателя. Иногда это расценивают как доказательство того, что человеческий разум формирует реальность мира. Однако «система координат наблюдателя» не нуждается в человеческом разуме. Она может состоять из часов, линейки и измерительных приборов, показания которых может записывать автоматическая камера. За мезонами, вращающимися в ускорителе, «наблюдают» счетчики Гейгера, связанные с компьютерным принтером. Теория относительности говорит о взаимосвязанности, а не о том, что сознание и разум могут проникнуть всюду.

3. «Относительность поддерживает релятивизм». Утверждение, будто наука показала нам, что все относительно и не существует никаких абсолютных ценностей, часто используют для оправдания морального и религиозного релятивизма. Однако эта мысль сомнительна даже в физике. Абсолютность таких качеств, как пространство, время и масса, была отброшена, однако вместо них появились новые. Так, абсолютна скорость света, и пространственно-временной интервал между двумя событиями одинаков для всех наблюдателей, у каждого есть свои собственные часы, и все живут в разных часовых поясах, однако порядок причинно-следственных связей между событиями неизменен. Кроме того, Эйнштейн показал, что, хотя явления действительно зависят от системы координат, однако физические законы остаются неизменными. Существует основа взаимоотношений, которая не зависит от наблюдателя, хотя и описывается с разных точек зрения³¹³.

Теория относительности и классическая физика внутренне взаимосвязаны, несмотря на то, что результаты наблюдений могут существенно отличаться. В предыдущей главе я задавал вопросы: существует ли такое внутреннее единство среди различных религиозных традиций, есть ли инварианты религиозного опыта, возможен ли равноценный перевод с языка одной традиции на язык другой? В этом контексте я пытался найти золотую середину между совершенным абсолютизмом и полным релятивизмом. Эта задача сходна с соответствующими проблемами в релятивистской физике, хотя, конечно, она не может быть выражена математическими уравнениями.

Если мы отвергаем эти три сомнительных утверждения, то существуют ли какие-то иные метафизические следствия относительности, которые стоило бы отстаивать? Да, она показывает нам динамическую и взаимосвязанную вселенную. Пространство и время неразделимы, масса представляет собой форму энергии, а гравитация и ускорение неразличимы. Существует взаимосвязь между динамикой материи и формой пространства, диалектическая связь между временными процессами и пространственной геометрией. Материя, если хотите, представляет собой складку в эластичном пространственно-временном континууме. Вместо отдельных протяженных объектов, внешне связанных друг с другом, мы имеем единый поток взаимосвязанных событий. Гравитация и квантовая теория пока не объединены, однако физики разрабатывают сейчас такую всеобъемлющую теорию, в которой электромагнитные, ядерные и гравитационные силы будут рассматриваться как формы единой основной силы. Помимо этой целостности и взаимозависимости, относительность привела и к появлению новой формы разделенности и изолированности. Для установления связи требуется время, поэтому в каждый конкретный момент мы одиноки. В пространстве существуют области, удаленные на такое расстояние, что сигнал от них будет идти до нас миллиарды лет. Мы отрезаны от большей части вселенной огромными промежутками времени.

Создает ли теория относительности какие-либо аналогии для разговора о Боге? Быть может, она поможет нам представить Бога вездесущим и находящимся вне пространства. Карл Хайм говорит о Боге и личности как о разных «пространствах», находящихся «в различных измерениях». Одна и та же цепь событий может быть по-разному организована во всевозможных пространствах. Пространства представляют собой сосуществующие структуры с несоизмеримыми измерениями. Они безгранично проникают друг в друга³¹⁴. Хайм распространяет заимствованные из теории относительности понятия на религиозную мысль, не делая, однако, непосредственных выводов из науки.

Еще одна проблема возникает из того факта, что, очевидно, не существует физических средств связи, которые были бы быстрее скорости света. Следует ли из этого, что у Бога есть множество замыслов для изолированных частей вселенной? Или Бог находится вне времени и в вечности Своей превосходит время так же, как и пространство? Я полагаю, что Бог вездесущ и знает все события одновременно. Ограничения скорости передачи физических сигналов между удаленными пунктами здесь неприложимы, поскольку Бог постоянно присутствует во всех пунктах и во всех событиях. По отношению к другим системам Бог не находится ни в покое, ни в движении. Мы должны допустить, что Бог воздействует на событие в рамках совокупности событий, относящихся к данному и его причинному прошлому, а такая совокупность событий, безусловно, однозначно определена для всех систем координат³¹⁵.

III. Порядок и сложность

Рассмотрим теперь недавние работы по термодинамике и теории хаоса и попытаемся понять, как они влияют на понимание нами порядка и сложности.

1.Термодинамика и порядок

В классической и релятивистской физике все взаимодействия точно обратимы во времени. Когда мы смотрим фильм, в котором сталкиваются бильярдные шары, а пленка по очереди крутится вперед и назад, то невозможно понять, какое направление было первоначальным, поскольку в обоих случаях движение подчиняется законам механики. Однако если речь идет о процессах, происходящих между большим числом частиц, имеет место и необратимая перемена от порядка к беспорядку, которая показывает направленность времени. Когда открывают флакон духов и аромат наполняет комнату, молекулы не возвращаются из комнаты в бутылку самопроизвольно. Когда взрывается бомба, разбрасывая осколки и распространяя жар по окрестностям, этот процесс также необратим. Прошлое и будущее здесь четко различимы.

Эту перемену выражает второй закон термодинамики: в каждой закрытой системе возрастает энтропия, которая является мерой беспорядка. Беспорядочная система с высокой энтропией отличается высокой вероятностью (поскольку ее составные части могут сочетаться многими разными способами) и низким содержанием информации (так как велика роль случая). – Упорядоченная система, напротив, характеризуется более низкой энтропией, более низкой вероятностью и более высоким объемом информации. В закрытой системе порядок и информация уменьшаются с течением времени. В космическом масштабе мы говорим о «тепловой смерти» вселенной. Энергия становится менее доступной, если разница температур приходит в равновесие.

Живые системы обнаруживают высокую степень порядка и информации. Они имеют очень низкую вероятность появиться из случайного скопления составляющих их атомов или молекул. Но тогда каким образом они возникают в эволюционной истории? И каким образом живая система растет и поддерживает себя? Живые организмы не нарушают второй закон, поскольку являются скорее открытыми, а не закрытыми системами. Они постоянно получают из окружающей среды материю и энергию, основным источником которых является солнечная энергия. Организм представляет собой относительно стабильную систему, которая сама себя поддерживает, высокоупорядоченный остров, опирающийся на упорядоченность окружающей среды. Изменение энтропии в одном месте возмещается изменением энтропии в другом³¹⁶.

В главе 9 мы будем говорить об эволюционном происхождении жизни. В физике можно найти несколько интересных примеров появления более высоких уровней упорядоченности в самоорганизующихся системах. Большая часть физических систем стремится вернуться к наиболее вероятному, беспорядочному, равновесному состоянию, если эти системы были выведены из него. Однако иногда, если они нестабильны и далеки от равновесия, может появиться и стабилизироваться новый уровень коллективного порядка. Илья Пригожин получил Нобелевскую премию за свои работы по неравновесной термодинамике. В качестве одного из примеров он приводил возникновение водоворота в бурно текущей реке. Кроме того, сложные структуры конвекционных ячеек формируются при циркуляции жидкости, нагреваемой снизу. В подобных случаях маленькая флуктуация (случайное изменение) усиливается и приводит к появлению нового и более сложного порядка, который сопротивляется дальнейшим флуктуациям и поддерживает себя, получая энергию из окружающей среды. Порой имеет место «бифуркация», т.е. разветвление путей (например, ячейки конвекции могут двигаться как по часовой стрелке, так и против часовой стрелки), причем выбор пути представляется результатом крайне незначительных случайных флуктуаций³¹⁷.

Пригожин проанализировал много неодушевленных самоорганизующихся систем, в которых беспорядок на одном уровне ведет к порядку на другом, более высоком уровне, и где новые законы управляют поведением структур, демонстрирующих новые виды сложности. Случайность на одном уровне ведет к динамическим моделям на другом уровне. Иногда новый порядок можно предсказать, рассмотрев усредненное, или статистическое поведение бесчисленных компонентов. Однако в других обстоятельствах Пригожин показывает существование множества возможных результатов, когда нельзя сделать однозначного предсказания. При такой нелинейной нестабильности возникает множество расходящихся решений. Формирование таких самоорганизующихся, самосохраняющихся систем на молекулярном уровне, видимо, было первым шагом на пути зарождения жизни. Как и в квантовой теории, мы видим здесь сложное взаимодействие закономерности и случайности; при этом следует рассматривать не просто составные части, а более высокие уровни организации. Итак, детерминизм и редукционизм здесь снова ставятся под сомнение.

2.Теория хаоса и сложность

Теория хаоса также подвергла сомнению детерминизм и редукционизм. Как и термодинамические системы, которые изучал Пригожин, хаотические системы нелинейны, и крайне незначительные начальные изменения могут привести впоследствии к очень большим метаморфозам. Например, детерминистические уравнения описывают динамические физические системы (вроде группы бильярдных шаров или пары связанных маятников) или определенные взаимосвязанные социальные системы (например, в экономике или демографии). Если мы имеем точный набор начальных условий, то уравнения могут быть решены на компьютере и получен определенный результат. Однако итог оказывается весьма чувствительным к самым незначительным начальным вариациям, и поэтому решения могут порой сильно расходиться³¹⁸.

В хаотических системах бесконечно малая неопределенность в начальных условиях может вести к огромной неопределенности в предсказании дальнейшего поведения. Это явление было названо «эффектом бабочки», поскольку бабочка в Бразилии может, в принципе, повлиять на погоду, которая будет стоять через месяц в Нью–Йорке. Движение электрона в далекой галактике может через долгое время повлиять на события, происходящие на Земле. Детерминистические законы строго приложимы лишь к закрытым системам. Они приближаются к реальности, так как реальные системы, крайне чувствительные к начальным условиям, никогда не могут быть полностью изолированы от внешнего влияния. Если Бог осуществляет свое воздействие, производя бесконечно малые изменения в хаотических системах, то их нельзя определить научными методами. Поэтому божественное воздействие нельзя подтвердить, однако его невозможно и опровергнуть, как мы увидим в главе 12³¹⁹.

Стефан Келлерт считает, что непредсказуемость хаотических систем не просто отражает преходящее человеческое неведение. Предсказания событий, которые должны произойти через длительный период времени, потребуют больше информации, чем можно накопить на всех электронах нашей галактики, а вычисления займут больше времени, чем события, которые мы пытались предсказать. Кроме того, хаотические системы могут увеличивать квантовые неопределенности, которые устанавливают пределы точной детализации начальных условий и в теории, и на практике. Келлерт также отмечает, что в классической физике поведение целого выводится из причинно-следственных законов, управляющих взаимодействием составных частей. Теория хаоса, напротив, изучает качественную форму крупномасштабных моделей, которые могут быть сходны, даже если их составные части сильно отличаются друг от друга. Теория хаоса исследует холистические геометрические взаимоотношения и системные свойства, а не пытается свести их к детальным причинно-следственным механизмам. Одним из примеров может послужить повторение геометрических «моделей внутри моделей» во все более мелком масштабе. Кроме того, более глубокий порядок может наблюдаться в представляющихся случайными сериях чисел или последовательностях событий. Порядок – это более широкое понятие, чем закон, поскольку в него включаются формальные, холистические, исторические и вероятностные модели³²⁰.

Вот как описывает холистический и антиредукционистский характер теории хаоса один из ее разработчиков Джеймс Глик:

Хаос противостоит редукционизму. Новая наука делает далеко идущие утверждения об устройстве мира: она считает, что, когда речь идет о наиболее интересных вопросах, таких, как порядок и беспорядок, разрушение и созидание, формирование структуры и сама жизнь, то целое невозможно объяснить, исходя из составных частей. Сложными системами управляют фундаментальные законы, но это новый вид законов. Это законы структуры, организации и масштаба, которые просто исчезают, если мы сосредоточиваем внимание на отдельных составляющих сложной системы – точно так же, как психология толпы, занятой линчеванием, неприменима к отдельным ее представителям³²¹.

Сходные выводы следуют и из изучения самоорганизации сложных систем. Стюарт Кауфман находит общие модели целостного поведения весьма различных систем, таких, как молекулы, клетки, нервные системы, экосистемы, технологические и экономические системы. В каждом случае механизмы обратной связи и нелинейные взаимодействия делают возможной совместную деятельность на более высоких уровнях. Эти системы демонстрируют сходное возникновение системных свойств, которые отсутствовали в их составных частях. Кауфман уделяет особое внимание поведению сетей. Например, система из 100000 электрических лампочек, яркость каждой из которых определяется как регулируемая функция от входного сигнала со стороны четырех соседей, будет проходить только через 357 состояний и? астрономического количества возможных. Гены также связаны в сети. В простейшем случае ген А подавляет ген В, и наоборот, так что только один из них работает. Кауфман замечает, что у млекопитающих существует лишь 256 видов клеток, и предполагает, что это результат системных принципов, а не просто исторической случайности³²².

Многие идеи Кауфмана умозрительны и нуждаются в проверке, однако они позволяют нам по-новому взглянуть на молекулярную эволюцию до появления жизни и на саму проблему происхождения жизни. Он считает, что порядок в сложных системах зарождается самопроизвольно, в первую очередь на границе между порядком и хаосом. Косда упорядоченность слишком велика, невозможны изменения, когда слишком велик хаос, немыслима непрерывность. Сложность на одном уровне приводит к простоте на другом. Беспорядок часто является предварительным условием для появления новой формы порядка. Кауфман заключает, что мы должны считать себя не в высшей степени неправдоподобной исторической случайностью, а ожидаемым следствием естественного порядка. В книге «Во вселенной как дома» он призывает почитать и уважать процесс, при котором происходит такая самоорганизация. К проблемам порядка, холизма, сложности и самоорганизации мы, конечно, еще вернемся в следующих главах, когда будем рассматривать эволюцию.

IV. Метафизические последствия

В последние два десятилетия увеличилось число утверждений, что физика имеет далеко идущие метафизические последствия. Некоторые авторы заявляют, что квантовая физика демонстрирует ментальный характер реальности. Кроме того, отмечают, что квантовая недетерминированность, в отличие от ньютоновского детерминизма, согласуется с жизнью, человеческой свободой и деяниями Бога. Некоторые другие авторы проводят параллели между современной физикой и восточной мистикой.

1.Роль разума

С физикой связана долгая традиция философского идеализма, убеждения в том, что действительность имеет в первую очередь ментальный характер. Пифагорейцы полагали, что основополагающая реальность природы заключается в математических взаимоотношениях. Платоники считали природу несовершенным отражением сферы совершенных вечных форм. На заре современной науки обе эти темы нашли свое отражение в работах Кеплера и Коперника. В XVIII в. Кант и его последователи признавали структуры времени, пространства и причинности категориями человеческой мысли, которые мы налагаем на природу: нам не дано познать вещи сами по себе.

Сторонники новых вариантов идеализма стремились получить поддержку современной физики. В 1930-х гг. Джеймс Джинс писал: «Вселенная начинает напоминать скорее великую мысль, а не великую машину. Разум больше не кажется случайным гостем в сфере материи»³²³. Артур Эддингтон полагал, что человеческий разум определяет и познание. Люди, по его словам, идут по следам на песке и понимают лишь то, что это их собственные следы. Мы навязываем природе придуманные нами самими законы, и можно считать, что «разум получает из Природы лишь то, что он сам в нее поместил»³²⁴. В теории относительности все основные качества объектов, такие как протяженность, время и масса, относительны и зависят от наблюдателя. Этот факт иногда признают свидетельством приоритета разума над материей, хотя, как я уже отмечал, подобное утверждение мне не кажется справедливым.

В квантовой физике между теорией и экспериментом существует лишь косвенная связь. Инструменталисты придают особое значение экспериментальной стороне, называя теории лишь полезным вымыслом для корреляции наблюдений. Ученые, сосредоточенные в основном на абстрактных и математических теоретических концепциях, весьма склонны к идеалистическим толкованиям. Одна из основных проблем – акт измерения, когда реализуется одно из множества потенциально возможных состояний атомной системы. Физики были озадачены резкой прерывностью, которая появляется, когда волновая функция («суперпозиция состояний», представляющая альтернативные возможности) как бы сжимается до одного наблюдаемого значения. В какой точке пути от микросистемы до наблюдателя фиксируется изначально недетерминированный результат?

По мнению физика Юджина Вигнера, квантовые результаты фиксируются лишь при взаимодействии с человеческим сознанием. «Невозможно связно сформулировать законы, не принимая во внимание сознание»³²⁵. Он считает, что отличительная черта человеческого сознания, приводящая к «сжатию» волновой функции, – самоанализ или самонаблюдение: сознание может давать отчет в своем собственном состоянии, разрывая цепь статистических связей. Но каким образом два различных наблюдателя могут прийти к согласию относительно результатов квантового эксперимента?

Другой физик, Джон Уилер, утверждает, что вселенная сотворена наблюдателем. Сжатие волновой функции происходит вследствие соглашения между субъектами, основа которого – не сознание, а общение. Он полагает, что прошлое не существует, пока оно не зафиксировано в настоящем. Уилер рассказывает о беседе трех бейсбольных судей, один из которых говорит: «Я сужу так, как вижу», второй утверждает: «Я сужу так, как есть на самом деле», а третий отвечает на это: «Они – ничто, пока я не сужу их». Как наблюдатели Большого взрыва и ранней вселенной, говорит Уилер, мы помогаем творить эти события. До появления наблюдателей атомы были лишь отчасти индивидуальны; они были достаточно реальны для того, чтобы вступать в химические реакции, однако до того момента, как они стали объектами наблюдения, они оставались все же не вполне реальными. Уилер признает довольно странной подобную картину, в которой настоящее может влиять на прошлое, однако, по его мнению, в квантовом мире недетерминированности и беспричинности понятия «до» и «после» становятся бессмысленными. Прошлое не имеет смысла, пока оно не зафиксировано в настоящем. Поэтому люди играют основную роль в связанной с ними и зависящей от наблюдателя вселенной³²⁶.

Подобные интерпретации квантовой физики кажутся мне неубедительными. На наблюдения, безусловно, влияет не разум сам по себе, а процесс взаимодействия между микросистемой и средствами обнаружения. Результаты эксперимента могут быть автоматически занесены на пленку или на компьютерную распечатку, на которую целый год никто не взглянет. Когда мы посмотрим эту пленку или распечатку, повлияет ли это на результаты эксперимента, зафиксированные год назад? Точка зрения Уилера представляется весьма странной, поскольку сами наблюдатели Большого взрыва – следствие эволюции космоса, которая включает в себя и те миллиарды лет, в течение которых еще не существовало ни человеческого сознания, ни наблюдателей. Атомы, воздействовавшие на последующие эволюционные события, безусловно, должны считаться вполне реальными.

Эксперименты, посвященные теореме Белла, продемонстрировали существование соотношения между удаленными событиями. Порой они рассматриваются как свидетельство мгновенной передачи информации и поэтому используются для доказательства возможности существования психической телепатии. Однако я уже указывал, что этот эксперимент вовсе не подразумевает, что сигнал или другая информация может быть передана мгновенно или быстрее скорости света. Из всех этих случаев следует лишь то, что явления в мире взаимозависимы и взаимосвязаны, а не то, что они носят исключительно психический характер и полностью зависят от человеческого разума.

2. Жизнь, свобода и Бог

Существует ли связь между недетерминированностью на атомном уровне, с одной стороны, и биологической жизнью, человеческой свободой и деяниями Бога в мире, с другой? Все эти вопросы мы будем обсуждать в следующих главах, однако и здесь можно вкратце на них остановиться.

1. Биологическая жизнь

Квантовая теория лежит в основе периодической таблицы, свойств химических элементов и молекулярных связей, без которых нет жизни. Однако на первый взгляд кажется, что недетерминированность не имеет отношения к явлениям, происходящим на уровне живой клетки, содержащей миллионы атомов, где статистические флуктуации усредняются. Квантовые уравнения позволяют делать точные предсказания, когда речь идет о больших системах, хотя это невозможно для индивидуальных событий. Даже атомам и молекулам свойственна устойчивость к небольшим возмущениям, поскольку для изменения их состояния требуется, по меньшей мере, квант энергии. Тем не менее во многих биологических системах отдельные микроскопические события могут иметь макроскопические последствия. Даже в неравновесной термодинамике небольшие случайные перемены влекут за собой широкомасштабные последствия. Всего лишь одно изменение одного компонента в генетической последовательности может сделать иной эволюционную историю. В нервной системе и в мозгу микроскопическое событие способно вызвать сжигание нейрона, и последствия этого будут усилены в сети нейронов.

Холмс Ролстон так описывает модели взаимодействия клеток и атомов: «Макромолекулярная система живой клетки, как и аппаратура физика, своим воздействием влияет на атомные системы... Такая нисходящая причинная связь дополняет восходящую, и обе они обусловлены открытостью и порядком в атомных субструктурах»³²⁷. Ролстон считает, что «биологические события управляют физическими». Физика не учитывает это «управление сверху», однако принимает в расчет относительную свободу частей, находящихся на низших уровнях. Он распространяет свой анализ также на деятельность мозга и человеческую свободу:

Если мы обратимся от случайного элемента недетерминированности к понятию взаимодействия, которое также имеет место, мы получим картину комплиментарности. Природа не просто недетерминирована и случайна; она достаточно пластична, чтобы организм мог выполнять свою программу, а мозг – свою волю. Недетерминированность прямо не дает ни назначения, ни цели, ни свободы, как верно замечают критики скороспелых включений. Физика оставляет в природе место, которое могут занять биология, психология, общественные науки и религия. Эти возникающие уровни структуры и опыта действуют несмотря на квантовую недетерминированность или даже благодаря ей. Для высших явлений физика оставляет достаточно места³²⁸.

2. Человеческая свобода

Мы, конечно, не отождествляем свободу со случайностью. В физике единственными альтернативами служат детерминированная причинность и недетерминированная случайность, ни одну из которых нельзя приравнять к свободе. Однако некоторые физики считают, что в отличие от ньютоновского детерминизма, который исключал человеческую свободу, квантовая недетерминированность, по крайней мере, принимает ее во внимание. Они обычно склонны допускать дуализм разума и тела; физики полагают, что свободный нематериальный разум может определять поведение атомов мозга, которое в противном случае было бы недетерминировано.

Вместо такого дуализма я склонен защищать идею уровней организации и деятельности. Человеческий опыт как целое демонстрирует новый вид непредсказуемости, причиной которого является не атомная недетерминированность, а единая деятельность на более высоком уровне. Атомная недетерминированность и человеческая свобода, с этой точки зрения, лишь косвенно связаны друг с другом и лежат они на разных уровнях. Координированные индивидуальные события на любых уровнях имеют множество потенциальных возможностей, но лишь на уровне человеческой личности существует свобода выбора в отношении нынешних мотивов, будущих целей и моральных идеалов. Мы можем говорить о свободе, только когда речь идет о модели личности, включающей обусловленность в прошлом, непрерывность, личное решение и индивидуальную ответственность.

3. Деяния Бога в мире

Некоторые авторы утверждают, что Бог провиденциально управляет миром именно в недетерминированной атомной сфере. Физик и священник Уильям Поллард полагает, что такие божественные деяния не нарушают природных законов и не могут быть обнаружены научными методами. Он признает, что Бог определяет, какая из имеющихся возможностей должна реализоваться. Ученый не в состоянии найти естественные причины для выбора из различных квантовых альтернатив; в конце концов, случайность – это не причина. Верующий может считать выбор деянием Бога. Бог может влиять на события, не выступая в качестве физической силы. Поскольку электрон, описываемый суперпозицией состояний, не имеет определенного положения, Богу не требуется силы для осуществления одной из альтернативных возможностей. Бог провиденциально управляет всеми событиями, руководя сразу множеством атомов. Бог, а не человеческий разум, сжимает волновую функцию до единственного значения³²⁹.

Идеи Полларда соотносятся с современными физическими теориями. Бог становится здесь предельной нелокальной «скрытой переменной». Однако у меня есть три возражения по поводу этих идей: (1) Поллард рассматривает божественный суверенитет как полный контроль над всеми событиями и защищает идею предопределения. Мне кажется, что это не согласуется с человеческой свободой и действительным существованием зла. Кроме того, мы видим здесь отрицание реальности случайности, которая становится лишь отражением неведения человеком истинных божественных причин. (2) По Полларду, исполнение воли Бога достигается скорее в незакономерных, чем в закономерных аспектах природы. Возможно, это определение необходимо как корректива деизма, который утверждает обратное, однако оно представляется столь же односторонним. (3) Предположение о том, что Бог действует на низшем уровне, уровне атомных компонентов, содержит в себе скрытый редукционизм. Почему бы нам не допустить и влияние Бога на высших уровнях, «сверху вниз», а не «снизу–вверх»? Разве не связан Бог, например, с единой человеческой личностью, а не просто с атомными явлениями в мозгу?

Артур Пикок считает последствия квантовой теории лишь одним из примеров случайности, проявляющейся в природе во многих вещах. Кроме того, он полагает, что Бог действует через весь процесс случайностей и закономерностей, a не только (и даже не в первую очередь) через случайность. Не все события Бог предопределяет и контролирует; для Него, как и для нас, случайности также возможны. Сам по себе процесс творения является божественным актом. Мы подробно рассмотрим эти точки зрения в главе 12.

3. Физика и восточная мистика

В 1970-х–1980-х гг. появилось несколько книг, авторы которых пытались доказать тесную связь между современной физикой и восточным мистицизмом³³⁰. Наибольшее влияние завоевала книга Фритьофа Капры «Дао физики», в основу которой были положены эпистемологические параллели. Капра пишет, что и физика, и азиатские религиозные традиции признают ограниченность человеческой мысли и языка. Такие физические парадоксы, как корпускулярно–волновой дуализм, напоминают, например, оппозицию инь/ян в китайском даосизме, где мы видим единство кажущихся противоположностей. Сам Бор изобразил символ инь/ян в центре своего герба. Дзен-буддизм предлагает нам медитировать над коанами, знаменитыми парадоксальными речениями, у которых не может быть рационального решения. Капра считает также, что разум играет основополагающую роль в конструировании реальности: «В конечном итоге, наблюдаемые нами в природе структуры и явления – не что иное, как творения нашего разума, который измеряет их и раскладывает на категории»³³¹. Он вспоминает также утверждение Вигнера о том, что до вмешательства человеческого сознания квантовые переменные не имеют определенного значения.

Целостность действительности – вот еще одна тема, которую Капра находит в обоих случаях. Квантовая физика указывает на единство и взаимосвязанность всех событий. Частицы – это локальные возмущения взаимопроникающих полей. В теории относительности пространство и время формируют единое целое, а материя-энергия отождествляется с искривлением пространства. Восточная мысль сходным образом представляет единство всех вещей и говорит об опыте неразличимого единства, которое достигается в глубинах медитации. Существует лишь одна конечная реальность, будь то Брахман в Индии или Дао в Китае, с которой слит индивид. Подобно тому как мистические традиции говорят о единстве субъекта и объекта, новая физика считает, что наблюдатель и наблюдаемое нераздельны.

Далее, и физика и восточная мысль признают мир динамическим и постоянно изменяющимся. Частицы – это колебания полей, которые постоянно создаются и разрушаются. Материя становится энергией и наоборот. Индуизм и буддизм находят эту жизнь преходящей, а все бытие – непостоянным и находящимся в непрерывном движении. Танец Шивы отображает космический танец форм и энергий. Однако в обоих случаях в основе лежит сфера вневременного. Капра называет пространственно-временной континуум теории относительности вневременным; вечное «ныне» мистического опыта также лежит вне времени.

В общем, я считаю, что Капра преувеличивает, практически игнорируя различия между двумя дисциплинами. Зачастую он выводит параллели из сравнения определенных понятий и концепций, не обращая внимания на более широкий контекст, который радикально различается³³². Например, азиатские традиции говорят о неразличимом единстве. Однако те целостность и единство, которые выражает физика, в высшей степени дифференцированы, структурированы и подчиняются строгим ограничениям, принципам симметрии и законам сохранения. Пространство, время, материя и энергия соединены в теории относительности, однако существуют точные правила их преобразования. Мистическое неструктурированное единство, в котором сглажены все различия, представляется также весьма отличным от организованного взаимодействия и совместного поведения на более высоких уровнях, которые рассматривает и физика, хотя более очевидными они становятся в биологии. Если сторонники механицизма признают только части, то Капра однобоко обращает внимание лишь на целое. Мне кажется, что «мышление процесса» более успешно находит равновесие между единством и многообразием, взяв за основу не монизм, а плюрализм.

Полагаю, что соотношение между временем и вневременностью в физике и мистике также весьма различно. Физика занимается областью временных перемен. Я согласен с Капрой, что в атомном мире имеет место непостоянство и изменчивость потока событий. Однако мне думается, что пространство–время представляет собой статичный вневременной блок. Я уже отмечал, что в теории относительности скорее пространство приобретает временные черты, нежели время становится пространственноподобным. С другой стороны, для многих восточных мистических течений, особенно для традиции адвайты в индуизме, временной мир иллюзорен, а высшая реальность лежит вне времени. Под поверхностным потоком майи (иллюзии) лежит неизменный центр, и только он по-настоящему действителен, хотя мир и проявляет правильные черты, которым может быть приписана ограниченная реальность. В буддизме вневременность также имеет отношение к осуществлению нашего единства со всеми вещами, которое освобождает нас из плена времени и от угрозы непостоянства и страдания. Благодаря упражнениям в медитации люди на самом деле приобретают опыт вневременности (хотя отчасти это может быть следствием всепоглощающей концентрации внимания, при которой останавливается поток мысли и перемещений сознания).

Капра игнорирует многообразие восточных религий и совсем не упоминает о западной мистике. Кроме того, он ничего не говорит о различии целей физики и мистики, об отличительных функциях их языков. Цель медитации состоит в первую очередь не в создании новой концептуальной системы, а в трансформации личного существования, достижении нового состояния сознания и бытия, в опыте просветления. Мы уже видели, что мистические течения и на Западе, и на Востоке придают особое значение опыту. Точнее, существует как скрытая, так и явная вера, но и та, и другая должны считаться составными частями мистицизма как целостного жизненного пути.

Дэвид Бом более осторожно проводит параллели между физикой и мистикой. Мы уже говорили о его идее мгновенных, нелокальных, непричинных связей, которые могли бы объяснить эксперименты, связанные с теоремой Белла. Он развил эти идеи в более широкую метафизическую систему, предположив, что разум и материя представляют собой две различные проекции подразумеваемого основополагающего порядка, два взаимосвязанных выражения одной глубинной реальности. Бом также отмечает в восточных религиях признание фундаментального единства всех вещей и рассматривает медитацию как непосредственный опыт неразделимой целостности. Раздробленность и эгоцентризм могут быть преодолены при поглощении личности бесструктурным и вневременным целым³³³. Этот крайний монизм противостоит большему плюрализму западных религий и богословия процесса. Бом ищет ответ на раздробленность личной жизни скорее в растворении субъекта, а не в исцелении путем восстановления взаимоотношений с Богом и с ближним, которое отстаивает христианская мысль.

В своей недавней книге «Наука и мистика» Ричард Джоунс подробно сравнивает основные темы новой физики, индуизма адвайты и буддизма тхеравады, уделяя особое внимание различиям между ними³³⁴. Его взгляды можно, в принципе, отнести к той модели, которую я назвал независимой: он считает науку и мистику самостоятельными областями, каждая из которых имеет познавательную ценность. Наука авторитетна в том, что касается объективных структур и регулярных явлений, лежащих в сфере становления и перемен, тогда как мистика представляет собой опыт неструктурированной, необъективизируемой реальности, лежащей под поверхностным разнообразием. Их утверждения большей частью несоизмеримы, и интеграция между ними невозможна, поскольку они имеют дело с разными сферами. Наука объективно рассматривает подчиняющиеся законам структуры, тогда как мистика познает в опыте медитации неделимую целостность основополагающей реальности. Джоунс достаточно критично относится к смутным параллелям, которые проводит Капра, и к тому, что последний нередко использует в своих построениях вырванные из контекста фразы.

Джоунс полагает, что классические формы этих восточных традиций обесценивают мир явлений и не способствуют развитию науки. Сам он утверждает, что и наука, и мистика на своих уровнях имеют познавательную ценность. Он признает, что мистика не просто отталкивается от неистолкованного опыта, но неизбежно использует теоретические понятия для его интерпретации. Некоторые верования могут вступать в конфликт с наукой или, напротив, получать от нее поддержку, и поэтому нельзя согласиться с тезисом о полной независимости. Например, разделяемая многими восточными традициями вера в карму, неограниченный цикл перерождений, который требует бесконечного периода времени, противоречит некоторым астрономическим теориям, но не всем.

Джоунс принимает вневременной характер высшей реальности в этих восточных традициях. Я не вполне готов согласиться с этим. Средневековая христианская мысль также отстаивала вневременной характер Бога, но она понимала Бога преимущественно в личностных терминах, а учение о творении утверждало реальность и хорошие качества временного мира в большей степени, чем на Востоке. Бог в средневековой мысли считался вечным, неизменным, бесстрастным, всезнающим и всемогущим, влияющим на мир, но не подверженным влиянию со стороны мира. Однако и библейская мысль, и богословие процесса понимают Бога динамически, предполагая, что Он тесно вовлечен в преходящий мир. В биполярном теизме Хартсхорна Бог неизменен в своих целях, но изменяется в мировом опыте³³⁵. В следующих главах мы вернемся к вопросу о временном или вневременном характере божественного. Пока я лишь отмечу, что, хотя вневременность является крайне важной идеей в религиозной мысли как на Западе, так и на Востоке, она, тем не менее, находит мало поддержки в современной физике.

4. Выводы

Я полагаю, что из физики XX в. вытекает довольно много эпистемологических последствий и значительно меньше – метафизических. В число первых входит крушение классического реализма. На его место многие интерпретаторы пытались поставить инструментализм, однако я склонен отстаивать позиции критического реализма. Теории и модели больше нельзя считать буквальным описанием атомной реальности, но их можно рассматривать как избирательные символические попытки изобразить природные структуры, которые отражаются в отдельных наблюдаемых явлениях. Ограничения наших теоретических концепций и моделей усилены принципом дополнительности, напоминающим нам о том, что человеческое знание не полно. Мною уже отмечалось, что некоторые параллели позволяют применять принцип дополнительности в богословии.

Из современной физики можно извлечь еще один эпистемологический урок: вовлеченность наблюдателя. Я уже говорил, что в квантовой физике это необходимо из-за холистического характера волновых функций и двустороннего характера процессов наблюдения. В теории относительности это отражает то, что временные и пространственные качества сейчас воспринимаются, скорее, как взаимоотношения, а не как внутренне присущие черты отдельных объектов как таковых. В религии также познание возможно лишь путем личного участия, хотя, конечно, формы этого участия отличаются от тех, которые имеют место в науке. Мы можем задать вопрос о том, как Бог связан с нами, но о внутренней природе Бога можем сказать крайне мало.

Сторонники независимости и диалога науки и религии (гл. 4) захотят на этом остановиться. Они приветствуют порождаемые физикой осторожность и смирение в эпистемологических вопросах, однако крайне осмотрительно относятся к любым метафизическим, равно как и к богословским, выводам. Деисты слишком сильно зависали от ньютоновского взгляда на мир. Они могли допустить лишь Бога-часовщика, спроектировавшего мировой механизм. Их ошибка состояла не только в том, чтобы применять основанные на физике идеи, которые сегодня признаны неверными с научной точки зрения. Они ошибались и в том, что вообще использовали в богословии физические понятия. Деисты пытались строить свою метафизику путем сомнительной экстраполяции физических представлений того времени. Новая эпистемология может помочь освободить богословие из рабства механистической физики, но одновременно она предостерегает нас от опасности попасть в плен к физике XX в. С этой точки зрения, основной урок, который преподает нам новая физика, – негативный, он состоит в том, чтобы не повторять прошлых ошибок, а не в том, чтобы вносить какой-либо позитивный вклад в решение богословских задач.

Кроме того, мы видели, что многие выводы, которые приписывались современной физике, оказываются сомнительными. Участие наблюдателя в процессе наблюдения в квантовой физике и теории относительности часто рассматривали как свидетельство центральной роли разума. Я уже отмечал, что из этого факта следует лишь взаимодействие наблюдающей и наблюдаемой систем, а не участие разума как такового. Это свидетельство взаимосвязанности и холизма, а не того, что психика и сознание проникают повсюду. Волновые функции могут представиться менее реальными, чем атомы в модели бильярдных шаров, а материя, которая превращается в энергию излучения, может показаться нематериальной. Однако новый атом имеет духовный или психический характер не в большей мере, чем старый, и он по-прежнему наблюдается через физические взаимодействия. Если наука действительно избирательна, а ее понятия ограничены, то попытки построения идеалистической метафизики на основе современной физики будут столь же сомнительны, как и попытки построения метафизики материалистической на основании классической физики. Я также критически отношусь к попыткам Капры и других проводить прямые метафизические параллели между физикой и восточной мистикой, особенно в отношении вневременности и холистического единства.

Кроме того, нас можно обвинить в новой форме редукционизма, если мы попробуем строить всеобъемлющую метафизику на основе современной физики, которая имеет дело лишь с низшими уровнями организации неодушевленных структур. Однако я считаю, что этого можно избежать по четырем направлениям. (1) Мы знаем, что даже в физике рассматриваются не только части, но и целое. Поэтому уже в рамках этой дисциплины редукционизм не вполне адекватен. (2) Мы увидим, что некоторые характеристики природы, которые рассматривает физика (например, временной характер, случайность, целостность), играют важную роль и в других дисциплинах. (3) В следующих главах мы проследим появление высших уровней организации, в том числе, жизни и разума, которые не могут быть сведены к физике. (4) Мы должны попытаться найти такие метафизические категории, которые подходили бы для согласованной интерпретации не просто научных данных, а всех сфер человеческого опыта.

Все это приводит нас к модели, которую в главе 4 я назвал интеграцией науки и религии. В современной физике мне видится три метафизических вывода, которые вместе с выводами других научных дисциплин и прочими областями человеческого опыта формируют согласованную картину.

1. Временность и историчность

В новой физике время в структуре действительности занимает более важное место, чем в классической. Квантовый мир состоит из колебаний, которые, подобно музыкальным нотам, для своего существования нуждаются в некотором временном промежутке, а вне времени не существуют. Это мир динамического потока, в котором движутся частицы. Это мир вероятностных состояний, где лишь течение времени выявляет, какая из потенциальных возможностей реализуется. Время не просто разворачивает предопределенный свиток событий, но приводит и к непредсказуемым историческим явлениям. В теории относительности время неотделимо от пространства. Не существует чисто пространственных взаимоотношений, но лишь пространственно-временные. Все это кардинально отличается от ньютоновского мира, в котором пространство и время абсолютны, а изменения происходят в результате перестраивания частиц, которые сами по себе неизменны. Далее мы увидим, что астрономия и эволюционная биология также уделяют особое внимание проблемам изменений и появления истинной новизны. Историчность природы очевидна во всех отраслях науки.

2. Случайность и закономерность

Для каждого индивидуального события существуют различные потенциальные возможности. В соответствии с критическим реализмом и поздними взглядами Бора и Гейзенберга я склонен считать принцип неопределенности, следствием, скорее, объективной недетерминированности, существующей в природе, нежели субъективной неопределенности или человеческого неведения. Выбор между расходящимися путями в неравновесной термодинамике также представляется случайным явлением. В теории хаоса предсказание невозможно, поскольку результат чувствителен и к бесконечно малым различиям в начальных условиях, и к внешним воздействиям. Такое же сочетание случайности и закономерности мы увидим и в других областях, включая квантовые эффекты в первые моменты существования космоса и случайные изменения в эволюционной истории. Человеческая свобода относится к принципиально иному уровню, нежели квантовая недетерминированность, но и она демонстрирует нам возможность непредсказуемой новизны. Т. С. Элиот писал:

Настоящее и прошедшее,

Наверно, содержатся в будущем,

А будущее заключалось в прошедшем.

Если время суще а себе,

Время нельзя искупить³³⁶.

3. Целостность и возникновение

В отличие от редукционистов, которые стремятся объяснить деятельность сложных объектов в рамках законов, управляющих их составными частями, я полагаю, что на высокоорганизованных уровнях существуют свои определенные модели поведения. Принцип запрета Паули, связывающий физику с химией, но не выводимый при этом из законов, управляющих отдельными частицами, является одной из иллюстраций этого положения. Нераздельность наблюдателя и наблюдаемого – еще одно свидетельство взаимозависимости. Соотношение между удаленными событиями, продемонстрированное экспериментами, связанными с теоремой Белла, – яркий пример такой взаимосвязи. Объединение теорией относительности пространства, времени, материи и энергии демонстрирует нам фундаментальную целостность. Неравновесная термодинамика описывает возникновение высших уровней систематической упорядоченности из неупорядоченности, существующей на низших уровнях. Теория хаоса и теория сложности описывают явления, исходя из принципов, приложимых к целым системам, а не в рамках детальных причинных механизмов взаимодействия между составными частями.

В других главах мы рассмотрим целостные системы, возникшие с появлением жизни, разума и общества. Оглядываясь назад, отметим, что уже в физике мы видим зарождение исторического, экологического, многоуровневого взгляда на действительность. Я полагаю, что именно эти три характеристики – временность и историчность, случайность и закономерность, целостность и возникновение – играют важную роль в метафизике философии процесса. Эти размышления ведут нас за пределы физики, однако они также формируют модель, совместимую с нашим пониманием характеристик физической действительности.

В канун Рождества 1968 г. на телеэкранах в миллионах американских домов появились первые астронавты, находившиеся на лунной орбите. Фрэнк Борман прочитал первые стихи Книги Бытия:

В начале сотворил Бог небо и землю. Земля же была безвидна и пуста, и тьма над бездною; и Дух Божий носился над водою. И сказал Бог: да будет свет. И стал свет.

В заключение Борман сказал: «Команда “Аполлона–8» поздравляет вас. Бог да благословит вас всех на благой Земле». Эти астронавты первыми увидели, сколь красива Земля, похожая на бело–голубой драгоценный камень, вращающийся в просторах космоса, и строки из Книги Бытия оказались вполне уместны. Но как совместить повествование Книги Бытия с астрономическими открытиями XX в.? Каковы богословские последствия современных космологических теорий?

Вначале мы рассмотрим научные свидетельства, относящиеся к ранней истории вселенной, и некоторые предварительные богословские отклики на них. В следующих разделах более детально исследуем современные космологические теории и интерпретации доктрины творения.

1.Астрофизические теории

Физической космологией называется изучение физических структур космоса в целом³³⁷. В 1917 г. Виллем де Ситтер (de Siccer), работавший с уравнениями общей теории относительности Эйнштейна, обнаружил решение, предсказавшее расширение вселенной. В 1929 г. Эдвин Хаббл (Hubble), исследовавший «красное смещение» света отдаленных туманностей, сформулировал закон Хаббла: скорость удаления туманности пропорциональна расстоянию до нее. Само пространство, а не просто объекты в космосе, всюду расширяется. Экстраполируя в прошлое, можно предположить, что вселенная начала расширяться из одной точки около 15 миллиардов лет назад. В 1965 г. Арно Пензиас (Penzias) и Роберт Уилсон (Wilson) открыли слабый фон микроволнового излучения, идущий со всех сторон в пространстве. Спектр этих волн очень близко соответствует реликтовому излучению с температурой 3 градуса по Кельвину, которая была предсказана теорией относительности. Это излучение, которое осталось от космического огненного шара, охлаждавшегося при последующем расширении. В 1992 г. данные, собранные специальным спутником НАСА, показали небольшие вариации этого фона в различных областях пространства. Существование таких вариаций в ранней космической истории, по-видимому, объясняется сгущением вещества в галактиках.

Непрямые свидетельства относительно самых ранних моментов Большого взрыва были получены в результате как теоретических, так и экспериментальных исследований в области физики высоких энергий. Сам Эйнштейн посвятил последние годы своей жизни безуспешным попыткам разработать единую теорию, которая бы объединила гравитацию и другие физические силы. Позднее исследователи подошли ближе к воплощению этой задачи. Существует четыре основных вида физических взаимодействий: (1) электромагнитная сила, ответственная за свет и поведение заряженных частиц; (2) слабые ядерные взаимодействия, ответственные за радиоактивный распад; (3) сильные ядерные взаимодействия, связывающие протоны и нейтроны в ядре; (4) гравитационная сила, которая проявляется при притяжении удаленных друг от друга масс. Недавние попытки выработать теорию, которая бы объединила эти взаимодействия, прошли несколько стадий.

В 1967 г. Стивен Вайнберг (Weinberg) и Абдус Салам (Salam) показали, что электромагнитные и слабые взаимодействия можно объединить в рамках электрослабой теории. Теория предсказала существование двух массивных частиц, W и Z бозонов, которые являются переносчиками этих двух видов взаимодействий. В 1983 г. Карло Руббиа (Rubbia) и его сотрудники обнаружили частицы с предсказанными для W бозона свойствами среди продуктов высокоэнергетических столкновений в ускорителе CERN в Женеве.

Наблюдался некоторый прогресс и в попытках соединить электрослабые и сильные взаимодействия в теорию великого объединения. Это объединение возможно при посредстве двух очень массивных Х-частиц, которые могут быть лишь при энергиях, которые выше энергии любых существующих ускорителей. Однако эта теория подразумевает, что протоны спонтанно распадаются, очень медленно, а не являются стабильными, как предполагалось ранее. Физики пытаются определить этот крайне низкий уровень распада протонов с помощью экспериментов в глубоких шахтах, где другие случайные частицы экранируются. Теория великого объединения могла бы помочь нам узнать структуру современной материи, а также способствовать пониманию самих ранних моментов Большого взрыва.

Объединение гравитационных взаимодействий с тремя другими в рамках одной теории суперсимметрии оказалось более сложной задачей, поскольку у нас нет успешной квантовой теории гравитации. Однако недавно среди ученых наблюдалось заметное оживление по поводу теории суперструн, которая лишена аномалий предыдущих попыток. Ее основные объекты – невероятно массивные, крошечные, одномерные нити, которые способны расщепляться или образовывать петли. По-разному вибрируя и вращаясь, они могут представить все известные частицы от кварков до электронов. Экспериментальных доказательств существования этих струн нет, поскольку для их появления требуется энергия, намного превосходящая ту, которую можно получить в лаборатории, однако она должна была быть в первые мгновения Большого взрыва³³⁸. Физики настолько привержены простоте, единству и симметрии, что стремятся создать объединяющую теорию, невзирая на невозможность прямых экспериментальных подтверждений.

Собрав воедино свидетельства астрономии и физики высоких энергий, можно сделать правдоподобную реконструкцию космической истории. Вообразим путешествие во времени в обратном направлении. Через двенадцать миллиардов лет после Большого взрыва на нашей планете начали появляться микроскопические формы жизни. Через десять миллиардов лет после взрыва сформировалась сама планета. Спустя миллиард лет после начала мира появились галактики и звезды. Через 500 000 лет возникли атомы. Ядра начали образовываться из протонов и нейтронов уже через 3 минуты. Правдоподобные теории, описывающие эти события, могут объяснить соотношение количества водорода и гелия и формирование более тяжелых химических элементов внутри звезд (см. таблицу 1)³³⁹.

После того, как мы переходим трехминутную отметку и движемся далее к началу, наши построения становятся все более и более сомнительными, поскольку мы имеем дело с состояниями материи и энергии, которые все дальше отстоят от тех, которые можно воспроизвести в лаборатории. Протоны и нейтроны, видимо, сформировались из составляющих их кварков через 10^–4 сек. (одна десятитысячная доля секунды от начала), когда температура понизилась до 10¹² (триллион) градусов. Это фантастически плотное море горячих кварков образовалось примерно через 10^–10 сек. из еще более плотного и горячего огненного шара, который достаточно расширился и охладился для того, чтобы электро-слабые взаимодействия смогли отделиться от сильных и гравитационных³⁴⁰.

В первые 10^–35 сек. температура была столь высока, что все взаимодействия, за исключением гравитационного, были сравнимы по силе. Именно к этому периоду приложима теория великого объединения. Мы почти ничего не знаем о событиях, происходивших в первые 10^–43 сек., когда температура была 10³² градусов. Вся вселенная была размером в один нынешний атом, а плотность ее была невероятна – в 10⁹⁶ больше плотности воды. При таких размерах квантовые неопределенности Гейзенберга были весьма значительны, а все четыре вида взаимодействий были едины. Это была эра суперсимметрии. Позднее я еще вернусь к исследованию некоторых отличительных черт этих самых ранних стадий.

Но что происходило еще раньше? Можно ли в нулевой момент времени говорить о лишенной размеров точке чистого излучения с бесконечной плотностью? В стандартной теории Большого взрыва нулевой момент изображается как сингулярность, к которой неприменимы законы физики. Позднее я рассмотрю некоторые из современных умозрительных теорий, пытающихся объяснить эту сингулярность.

2. Богословские отклики

Некоторые богословы приветствовали космологию Большого взрыва. После тех конфликтов, которые происходили между богословами и астрономами в течение предыдущих столетий, они увидели определенное общее основание в идее о том, что вселенная имела начало, которое теория Большого взрыва объяснить не может. Они отождествляли точку излучения бесконечной плотности со словами Книги Бытия «да будет свет», поскольку свет – это чистое излучение. Папа Пий XII говорил, что теория Большого взрыва подтверждает библейскую идею творения³⁴¹. Астрофизик Роберт Ястроу доказывал, что «астрономические свидетельства поддерживают библейский взгляд на происхождение мира». Он завершает свою книгу «Бог и астрономы» такими поразительными словами:

Сейчас кажется, что наука никогда не сможет приподнять занавес над тайной творения. Для ученого, который жил верой в силу разума, история заканчивается как дурной сон. Он преодолел горы невежества и уже приблизился к высочайшему пику, но когда взобрался на последнюю скалу, его приветствовала группа богословов, сидящих там уже на протяжении столетий³⁴².

В 1992 г. на пресс-конференции, посвященной открытиям, сделанным в ходе выполнения программы исследования космического фона, руководитель команды Джордж Смут (Smoot) сказал: «Если вы религиозны, то все это похоже на то, как будто вы видели Бога». Потом он заметил: «Наука никогда не сможет ответить на религиозные вопросы. Вы по-прежнему можете спросить “Что было раньше?» и “Кто замыслил все это?"» Руководитель команды НАСА Джон Мэйтер (Mather) сказал корреспонденту «Вашингтон Пост», что он видит ряд параллелей между библейской и научной версиями творения. Средства массовой информации подхватили эти слова, а одна из газет озаглавила свою статью «Великое объединение религии и науки»³⁴³.

Я хотел бы, однако, выразить сомнение в возможности полного отождествления религиозной идеи творения с научными космологическими идеями. Позднее я отмечу несколько моментов, в которых, на мой взгляд, современная космология соотносится с богословием. Одна из причин для сомнений состоит в том, что в прошлом к Богу зачастую обращались для заполнения белых пятен в преобладающем научном описании. Это была ложная стратегия, поскольку эти пятна одно за другим заполнялись с развитием науки – астрономии и физики в XVII веке, геологии и биологии в XIX веке. Однако рассматриваемый случай представляется иным, поскольку события, происходившие в нулевой момент времени, кажутся в принципе недоступными для науки. Но такое положение может и измениться, так как современная космология по большей части гипотетична и умозрительна.

Тридцать лет назад некоторые астрономы полагали, что проблемы начала мира можно избежать, постулировав бесконечность времени. Теория стационарного состояния предполагала, что атомы водорода возникали медленно и постепенно, на протяжении бесконечного времени и в бесконечном пространстве. В частности, Фред Хойл отстаивал эту теорию еще длительное время после того, как его коллеги от нее отказались. Работы Хойла показывают, что он предпочитал теорию стационарного состояния не только по чисто научным причинам, но отчасти и потому, что бесконечное время лучше совмещается с его собственными атеистическими убеждениями³⁴⁴. Однако сегодня теория Большого взрыва одержала полную победу.

Конечно, теорию Большого взрыва можно совместить с бесконечностью времени, предположив существование осциллирующей вселенной. До нынешней эпохи расширения могла быть эпоха сжатия – Большое схлопывание перед Большим взрывом. Любые сведения о предыдущих циклах могут быть только косвенными, поскольку их структуры полностью уничтожены, сжавшись в единый космический шар. Что же касается будущего вселенной, то, согласно наблюдениям, скорость ее расширения очень близка к критическому значению, лежащему между двумя вариантами: либо она будет расширяться вечно (открытая вселенная), либо будет расширяться очень долго, а затем начнет сжиматься (закрытая вселенная). Недавно обнаруженные свидетельства предполагают, что черные дыры могут произвести достаточную массу для того, чтобы, по крайней мере, замедлить расширение, кроме того дополнительную массу могут дать в нейтрино и межзвездное темное вещество.

Некоторые астрономы, придерживающиеся атеистических и агностических воззрений, чувствуют себя более комфортно при мысли о бесконечной серии пульсаций, точно так же, как некоторые теисты с энтузиазмом воспринимают идею начала времени. Однако мне кажется, что и начало времени, и его бесконечность представить одинаково сложно. И то, и другое абсолютно непохоже ни на что из испытанного нами. В основе обоих вариантов лежит необъяснимая вселенная. Я не думаю, что от этого зависят основополагающие богословские вопросы, как зачастую полагают. Если единственный и уникальный Большой взрыв останется наиболее убедительной научной теорией, то теисты, конечно, могут рассматривать его как момент божественного начала. Но мне представляется, что не это главное в библейском взгляде на творение.

Каково богословское содержание доктрины творения? Для ответа на этот вопрос мы должны начать с библейского предания о творении и вкратце проследить историческое развитие этой идеи. Необходимо также понять, как отражалась идея творения в жизни религиозных общин. Только после этого мы сможем поставить вопрос о том, насколько доктрина творения совместима с современной космологией.

1.Исторические представления о творении

Прочитаем еще раз первые стихи книги Бытия: «В начале сотворил Бог небо и землю. Земля же была безвидна и пуста, и тьма над бездною; и Дух Божий носился над водою». Связь между двумя этими предложениями в еврейском тексте не вполне очевидна, и издание Revised Standard Version дает альтернативный перевод: «Когда Бог начал творить небо и землю, земля была бесформенна и пуста...» Вместо творения из ничего, ex nihilo, мы находим творение порядка из хаоса. Исследователи видят здесь отражение вавилонского предания о творении, которое также начинается с первичного водного хаоса. В ряде библейских отрывков упоминается укрощение воды и победа над морским чудовищем Раавом, что тоже отражает черты вавилонского предания³⁴⁵. Многие тексты еврейского Писания (христианского Ветхого Завета) допускают существование непрерывной борьбы между порядком и хаосом, признают живучесть зла и хрупкость творения³⁴⁶.

Однако библейское предание резко отличается от других древних историй о творении тем, что оно утверждает господство и трансцендентность Бога и достоинство человечества. Творение упорядочено и свободно, оно следует всеобъемлющему плану и результатом его является гармоничное и взаимозависимое целое. Бог обладает целью и могуществом, Он создает, одним словом. В вавилонском предании люди были сотворены для того, чтобы у богов были рабы; в Книге Бытия человечество наделяется особым статусом в рамках Божьего плана, оно превосходит все остальное творение³⁴⁷. Библейское повествование утверждает, что сотворенный порядок по сути своей благ и гармоничен. В конце каждого дня творения Бог видит, «что это хорошо». В конце шестого дня «увидел Бог все, что Он создал, и вот, хорошо весьма». Результатом творения стал космос, структурированный и гармоничный порядок.

Большинство исследователей исторической школы считают первую главу еврейского Писания (до стиха 2:3) относительной поздней, созданной, видимо, в пятом веке до н. э. (Историю Адама и Евы мы рассмотрим далее). Возможно, Богу поклонялись как искупителю Израиля еще до того, как Его стали считать творцом мира. Исход и договор на Синае были теми событиями, которые сформировали народ Израиля. Основой ранней религии Израиля был Божий акт освобождения и откровения в истории, то есть, творения Израиля. Фон Рад признает, что история творения играла второстепенную роль, будучи своего рода космическим введением к истории Израиля, цель которого состояла в том, чтобы поместить религию договора в более универсальный контекст³⁴⁸.

Однако Вестерман, Андерсон и большинство современных исследователей полагают, что творение играет значительную роль во всем еврейском Писании³⁴⁹. В борьбе с божествами природы, существовавшими в окружающих культурах, народ Израиля утверждал Ягве и как Спасителя, и как Творца. В нескольких ранних псалмах воспевается восшествие Ягве на престол как Спасителя и Царя (псалмы 46, 92 и 98). В псалме 18 также выражается благодарность и за творение и за откровение: «Небеса проповедуют славу Божию, и о делах рук Его вещает твердь», и «Закон Господа совершен». «Помощь моя от Господа, сотворившего небо и землю» (Пс.120:2). В Книге Иова голос из бури спрашивает: «Где был ты, когда Я полагал основания земли?», после чего с большой поэтической силой описывает чудеса сотворенного миропорядка (Иов.З8–41). В Книге Притч персонифицированная Премудрость становится посредником Бога в процессе творения. Наиболее мощный синтез творения и спасения, связывающий прошлое, настоящее и будущее, дает Книга Исаии. Бог, конечно, сотворил Израиль, но, кроме него, и все остальное человечество и всю природу. Помимо того, говорит Исаия, в будущем Господь спасет народ из хаоса рабства и изгнания (Ис.40, 45, 49). Мы видим здесь тему нового творения, которая получила развитие в последующей апокалиптической литературе. Идея творения пропитывает все еврейское Писание, а не только Книгу Бытия.

В Новом Завете творение также тесно связано с искуплением. Первые стихи Евангелия от Иоанна напоминают книгу Бытия: «В начале было Слово, и Слово было у Бога,... все чрез Него начало быть». Термин Слово соединяет здесь логос, греческий принцип рациональности, и еврейское представление о Божьем Слове, активно действующем в мире. Но затем Иоанн связывает творение с откровением: «и Слово стало плотью». В соответствии с учением ранней церкви, в жизни и смерти Христа была открыта цель творения. Павел, в своей преданности Христу, в ряде отрывков отводит Ему некую космическую роль: «Им создано все, что на небесах и что на земле,... Он есть прежде всего, и все Им стоит» (Кол.1:16–17; ср. 1Кор.8:6). Дух толковался как непрерывное присутствие Бога в природе, в индивидуальной жизни и в общине.

В Никейском символе веры (381 г. н. э.) Бог именуется «творцом неба и земли». Символ веры играл важную роль в литургической жизни церкви, утверждая ее существование и приверженность Богу и Христу. Доктрина творения была сформулирована более определенно, став частью самоопределения христианской общины в противостоянии соперничавшим с ней философиям, в первую очередь, эллинистическому дуализму. Разработка идеи creation ex nihilo, творения из ничего, противостояла гностическим учениям о том, что материя – это зло, творение низших существ, а не Бога–Спасителя. В противоположность утверждениям о предвечном существовании материи, ограничивающим креативность Бога, эта идея доказывала, что Бог является источником не только формы, но и содержания. В противоположность пантеизму, она отрицала божественность мира и проповедь о том, что мир является частью Бога, провозглашая, что мир отличен от Бога. В противоположность утверждению, что мир – это эманация Бога, созданная из божественной субстанции и разделяющая ее характеристики, она отстаивала, что Бог трансцендентен и по сути своей отличен от мира. Именно эти онтологические доказательства, а не какие-то особые ссылки на момент начала мира, имели богословское значение.

В IV в. Августин склонялся к метафорическим и образным интерпретациям Книги Бытия, полагая, что задача Писания состоит не в том, чтобы сообщать нам о форме и очертаниях небес. «Бог не собирался учить людей тому, что не имеет отношения к их спасению». Августин считал, что творение не было событием, происходившим во времени; время было сотворено вместе с миром. Творение – это вневременной акт, в процессе которого возникло время, и непрерывный акт, в ходе которого Бог сохраняет мир. По мнению Августина, бессмысленно спрашивать, что делал Бог до творения мира, поскольку вне сотворенного мира не существует времени³⁵⁰.

Фома Аквинский в XIII в. принимал момент начала мира как часть Писания и предания и полагал, что творение во времени помогает сделать очевидной власть Бога. Однако он признавал, что вселенная, которая существовала всегда, должна нуждаться в Боге и как в творце, и как в поддержке. Наиболее важные богословские утверждения могут устанавливаться безотносительно к началу мира или единичному событию. Например, один из вариантов его космологического доказательства допускал существование момента начала мира: каждое следствие имеет причину, которая, в свою очередь, является следствием предыдущей причины, и так далее вплоть до Первопричины, которая вызвала к жизни причинно-следственную цепь. Тем не менее в другом варианте Фома Аквинский спрашивает: «Почему вообще что-то существует?» Он отвечает, что вся причинно-следственная цепь, независимо от того, конечна она или бесконечна, зависит от Бога. Приоритет Бога носит скорее онтологический, нежели временной характер.

Однако необходимо также отметить, что на протяжении всей истории, от библейских времен до современности, существовала и идея продолжающегося творения. Эдмунд Джейкоб писал, что, хотя многие библейские тексты говорят о первичном творении в начале, но «другие тексты, обычно, более древние, проводят менее четкое разграничение между творением и поддержанием мира и позволяют нам говорить о creatio continua»³⁵¹. Существуют многочисленные свидетельства непрекращающегося господства Бога как над историей, так и над природой. Бог продолжает творить с помощью естественных процессов. «Ты произращаешь траву для скота, и зелень на пользу человека.... Пошлешь дух Твой – созидаются, и Ты обновляешь лице земли» (Пс.103:14, 30).

Ярослав Пеликан показывает, что тема продолжающегося творения постоянно присутствовала на протяжении Средних веков, Реформации и Просвещения, хотя и занимала подчиненное положение. Он утверждает, что она имеет большое значение при рассмотрении эволюции и современной науки³⁵². Я считаю, что астрофизика, так же, как геология и эволюционная биология, показывает нам динамический мир в длительной истории изменений, развития и появления новых форм. Становление – это непрерывный процесс, продолжающийся и сегодня. Мы можем рассматривать появление новых форм как признак творческой деятельности Бога.

2. Современная интерпретация Книги Бытия

Как же мы должны понимать начальную главу Книги Бытия? Буквальная интерпретация шести дней творения входит в противоречие со многими областями науки, как мы видели в главе 4. Попытки отыскать в Книге Бытия научную информацию сомнительны и с точки зрения богословия, и с точки зрения науки. Рассматривая ее как научную книгу, опередившую свое время, мы пренебрегаем как лежащим за ней человеческим опытом, так и ее богословскими утверждениями.

Я бы описал человеческий опыт, связанный с идеей творения, следующим образом: (1) чувство зависимости, ограниченности бытия и непредвиденности; (2) удивление, доверие, благодарность за жизнь и утверждение мира; (3) признание взаимозависимости, упорядоченности и красоты мира. Все эти составные части входили и в опыт астронавтов, которые смотрели на Землю с Луны, и поэтому прочитанные ими стихи из Книги Бытия представляются уместным выражением их отклика. Религиозная идея творения берет свое начало с удивления и благодарности за дар жизни.

Каковы основные богословские утверждения этой главы Книги Бытия? Я бы отметил следующие: (1) мир, по сути своей, благ, упорядочен, ясен и постижим; (2) мир зависит от Бога; (3) Бог суверенен, свободен, трансцендентен, обладает целями и волей. Отметим, что все эти утверждения характеризуют Бога и мир в каждый момент времени, а не просто описывают некое событие в прошлом. Они выражают, скорее, онтологические, нежели временные взаимоотношения³⁵³.

Целью рассказа о творении было не отрицание науки, а, по крайней мере, в первый момент, борьба с божествами природы древнего мира. В дальнейшем он противостоял другим философским построениям, таким как пантеизм, дуализм, убеждение в том, что мир и материя либо иллюзорны, либо злы, либо самодостаточны. В противоположность таким альтернативам, этот рассказ повествовал, что сотворенный порядок представляет собой благое, взаимозависимое целое, систему бытия, а не объект нашего поклонения. Подобные богословские утверждения были выражены в Книге Бытия в терминах донаучной космологии, которая подразумевала трехуровневую вселенную и шесть дней творения. Однако богословские утверждения не зависят от этой физической космологии. Реформистский и консервативный иудаизм, католическая и православная церкви и большинство основных протестантских деноминаций считают сегодня, что мы не должны делать выбор между космологией и творением. Мы можем рассматривать Большой взрыв и последующую эволюцию как Божий способ творения³⁵⁴.

Однако надо ли воспринимать буквально само начало времен, если мы не интерпретируем буквально шесть дней творения? Богословы здесь расходятся во мнениях. С одной стороны, библейская концепция конечного линейного времени повлияла на западные представления об истории. Западная культура, в отличие от древних культур и восточных религий, которые обычно проявляют меньше интереса к историческому развитию, не склонна к идее бесконечной последовательности циклов. Однако некоторые богословы полагают, что даже начало времени не столь важно для богословских представлений о творении. Давид Келси, например, считает, что основное чувство благодарности за дар жизни по сути своей не связано с рассуждениями об уникальных изначальных событиях. Он утверждает, что наука и религия ставят разные вопросы, которые нельзя смешивать³⁵⁵.

Не забывая об отличительных чертах Книги Бытия, мы можем заметить, что предания о творении в различных культурах выполняют сходные задачи. Они помещают человеческую жизнь в рамки космического порядка. Интерес к проблеме происхождения может быть отчасти умозрительным или пояснительным, однако основная задача состоит в том, чтобы уяснить наше место в более значительной структуре. Антропологи и религиоведы изучают разнообразнейшие предания о творении, исследуя их функционирование в процессе установления взаимоотношений между человеческим опытом и значимым миром. Эти предания устанавливают образцы человеческого поведения, архетипы истинной человеческой жизни в соответствии с универсальным порядком. Они описывают основополагающие взаимоотношения между человеческой жизнью и миром природы. Зачастую они изображают борьбу объединяющих и творческих структур против сил разобщения и хаоса.

Религиозная община по-разному взаимодействует со своим священным преданием. Часто эти предания символически отражаются и воспроизводятся в обрядах. Стренг показывает, как одно поколение передает другому предания, «выражающие основополагающую структуру действительности». Элиаде говорит о том, как образцовые модели первобытных времен воплощаются в настоящем с помощью обряда и литургии³⁵⁶. В качестве примера можно привести традиционную еврейскую утреннюю молитву, в которой используется настоящее время:

Благословен Ты, Господь. Бог наш, Царь вселенной,

создающий свет и творящий тьму,

устанавливающий мир и творящий все...

По милости и доброте своей Он постоянно, каждый день

возобновляет сотворение мира³⁵⁷.

На основании вышеизложенного можно было бы заключить, что библейская идея творения и научные космологические теории представляют собой различные и не связанные друг с другом типы утверждений, как полагают, например, сторонники независимой модели, рассмотренной в главе 4. Методы исследования, которые используют астроном и богослов, принципиально отличны друг от друга, как уверяют неоортодоксы. Каждый способ исследования избирателен и имеет свои ограничения. Функции, которые выполняют в человеческой жизни язык науки и язык религии, сильно отличаются друг от друга, как указывают приверженцы лингвистического анализа. Цель науки состоит в понимании закономерных соотношений между природными явлениями, тогда как религия определяет образ жизни в рамках более широкой значимой структуры. Независимая модель – это, безусловно, хорошее первое приближение, которое устраняет возможность любого конфликта между двумя сферами, поскольку они являются отдельными и независимыми предприятиями.

Мы можем выйти за пределы независимой модели и попытаться изучить некоторые сферы возможного диалога. Ниже, в четвертом разделе данной главы, мы обсудим и возможности более тесной интеграции научных и богословских идей, избегая, однако, простого отождествления Большого взрыва с доктриной творения.

Современные космологические теории поставили ряд важных вопросов, которые открывают возможности диалога между учеными и богословами по некоторым темам. Мы проследим принципиальный характер аргументов, несмотря на то, что детали могут порой показаться чересчур техническими. Рассмотрим проблемы замысла, случайности и необходимости и их соотношение с религиозной верой.

1.Замысел: антропный принцип

Традиционное доказательство от замысла состояло в том, что биологические формы и физические условия, благоприятные для жизни, должны быть следствием разумного замысла, поскольку невозможно представить, что они могли появиться случайно. Еще до Дарвина, Юм и другие отвечали, что мы не в состоянии оценивать эту вероятность, так как у нас есть лишь один случай (одна вселенная), исходя из которого можно судить. Однако современные космологи возродили доказательство от замысла, поскольку им удается сравнивать нашу вселенную с другими возможными вселенными, существование которых допускается законами физики.

Поразительная особенность новых космологических теорий состоит в выводе о том, что даже незначительное изменение физических постоянных привело бы к тому, что вселенная была бы необитаема. Из множества возможных вселенных, согласующихся с уравнениями Эйнштейна, наша – одна из немногих, случайные параметры которых допускают существование каких бы то ни было форм органической жизни. Поэтому Карр и Рис заключают, что возможность жизни в известной нам форме «зависит от значения нескольких основных переменных» и «весьма чувствительна к ним»³⁵⁸. К числу таких тонко отрегулированных явлений относятся следующие:

1. Скорость расширения. Стивен Хокинг пишет: «Если бы скорость расширения через одну секунду после Большого взрыва была бы меньше хоть на одну стотриллиардную часть, вселенная схлопнулась бы раньше, чем достигла своих нынешних размеров»³⁵⁹. С другой стороны, если бы она была на одну миллионную больше, то вселенная расширялась бы слишком быстро для того, чтобы смогли сформироваться звезды и планеты. Сама скорость расширения зависит от множества факторов, в том числе, от начальной взрывной энергии, массы вселенной и силы гравитации. Так что космос балансирует на острие ножа.

2. Формирование элементов. Если бы сильные ядерные взаимодействия были чуть–чуть слабее, вселенная состояла бы лишь из водорода, а если бы они были хоть немного сильнее, весь водород превратился бы в гелий. В обоих случаях невозможно было бы формирование устойчивых звезд и таких соединений, как вода. Кроме того, ядерные силы лишь как раз достаточны для формирования углерода. Будь они чуть сильнее, весь углерод превратился бы в кислород. Отдельные элементы, такие как углерод, обладают многими другими особыми свойствами, совершенно необходимыми для дальнейшего развития такой органической жизни, которую мы имеем³⁶⁰.

3. Соотношение частиц и античастиц. На каждый миллиард антипротонов на ранних стадиях истории вселенной приходился один миллиард и один протон. Миллиард пар взаимно уничтожился, образовав излучение, и лишь один протон остался. Если бы их осталось чуть больше или чуть меньше (или не осталось вовсе, будь их число равным), существование нашего материального мира было бы невозможно. Законы физики склонны к симметрии между частицами и античастицами; почему же здесь возникла небольшая асимметрия?³⁶¹

Можно перечислять и другие «удивительные совпадения», например, факт однородности и изотропности вселенной. Одновременное появление множества независимых чрезвычайно маловероятных характеристик представляется совершенно невероятным. Понимание того, сколь тонко отрегулированной для появления разумной жизни представляется наша вселенная, привело космологов Дике (Dicke) и Картера к формулированию антропного принципа: «Все, чего мы можем ожидать от наблюдений, должно быть ограничено условиями, необходимыми для нашего присутствия как наблюдателей»³⁶². Этот принцип подчеркивает значение наблюдателя, о котором свидетельствует и квантовая теория. Но он сам по себе не дает никаких причинно–следственных объяснений этих условий. Однако эта тонкая настройка может выступать в качестве аргумента в пользу существования творца замысла, быть может, Бога, заинтересованного в существовании сознательной жизни.

Некоторые физики видят в ранней истории вселенной доказательства существования замысла. Так, Стивен Хокинг пишет, что «вероятность появления вселенной, подобной нашей, в результате события вроде Большого взрыва, минимальна. Мне представляется, что отсюда следуют явные богословские выводы»³⁶³. А Фриман Дайсон в главе, названной «Доказательство от замысла», приводит многочисленные примеры «числовых случайностей, которые, похоже, сговорились для того, чтобы сделать нашу вселенную обитаемой». Дайсон заключает: «Чем больше я изучаю вселенную и детали ее архитектуры, тем больше нахожу свидетельств того, что вселенная, в определенном смысле, должна была знать, что мы в ней появимся»³⁶⁴.

Я не думаю, что антропный принцип убедительно доказывает существование замысла в традиции естественного богословия, – отчасти потому, что у атеиста, как мы увидим, всегда остается право выбора между случайностью и необходимостью. Однако мне представляется, что этот принцип вполне совместим с богословием природы (альтернативная форма модели интерпретации). Тонкая настройка физических постоянных – это именно то, что можно ожидать, если предположить, что жизнь и сознание были среди целей разумного и целеустремленного Бога. При создании согласованной всеобщей интерпретации космической истории и человеческой жизни такое богословие природы должно было бы опираться не только на астрофизику, но и на другие разделы науки.

2. Случайность: теории многих миров

Один из способов объяснить кажущееся существование замысла в этих «удивительных совпадениях» состоит в том, чтобы предположить наличие многих миров, одновременное или последовательное. Если допустить существование миллиардов миров с различными постоянными, то неудивительно, что случайно в одном из них могли сложиться как раз такие постоянные, которые оказались подходящими для появления именно наших форм жизни. То, что кажется практически невероятным в единственном мире, может оказаться весьма возможным в одном из многих миров. Множество миров могло возникнуть разными способами.

1.Последовательные циклы пульсирующей вселенной. Уилер (Wheeler) и другие полагали, что вселенная каждый раз переживает Большое схлопывание перед последующим Большим взрывом. Вселенная и все ее структуры полностью расплавляются, после чего снова начинается расширение и охлаждение. В квантовых неопределенностях при крайне малых размерах вселенной присутствуют непредсказуемые возможности. Если постоянные случайно варьируются в последовательных циклах, то, в конце концов, должна была возникнуть и наша комбинация, подобно тому, как выпадают выигрышные комбинации в игральных автоматах в Лас–Вегасе. Как отмечалось выше, у нас сегодня нет свидетельств в пользу циклической теории, однако отбрасывать ее нельзя.

2.Многочисленные изолированные миры. Вместо многочисленных взрывов в последовательных циклах, один Большой взрыв мог породить множество миров, существующих одновременно. Эти миры могли независимо расширяться подобно пузырям, будучи изолированы друг от друга, поскольку скорость их отделения делала невозможным сообщение между ними даже со скоростью света. Вселенная могла разделиться на множество миров с различными постоянными или даже с различными законами³⁶⁵. Некоторые новые модели раздувающейся вселенной подразумевают бесконечное время и миры, принципиально отличные от нашего и лежащие за пределами возможностей нашего наблюдения. Быть может, мы лишь случайно оказались в одном из миров, где возможна жизнь.

3. Квантовая теория многих миров. В предыдущей главе мы упоминали предположение Эверетта о том, что всякий раз, когда в атоме возникают альтернативные квантовые возможности, вселенная расщепляется на несколько ветвей³⁶⁶. Такая интерпретация квантовой теории предполагает невероятное множество миров, поскольку каждый из них должен в этом случае расщепляться на множество ветвей во время каждого из неисчислимых атомных и субатомных событий на всем протяжении времени и пространства. Однако непостижимость этой идеи – недостаточное основание для того, чтобы ее отбросить, хотя она и нарушает коренным образом принцип бритвы Оккама. Кроме того, она представляется принципиально недоказуемой, так как между различными мирами невозможно никакое сообщение.

4. Квантовые вакуумные флуктуации. Странная черта квантовой теории – то, что она допускает кратковременные нарушения закона сохранения энергии. Система может заимствовать энергию, если этот долг быстро возвращается, – так быстро, что это невозможно определить в пределах принципа неопределенности. В лаборатории вакуум – это активное море, в котором пары виртуальных частиц возникают и почти немедленно снова уничтожают друг друга. Энергия, необходимая для создания вселенной, могла быть заимствована лишь на фантастически короткий момент (допустимая величина заимствованной энергии обратно пропорциональна времени ее возвращения), однако, возможно, этого было достаточно для того, чтобы все пришло в движение. Кроме того, необходимая энергия могла быть крайне малой или даже нулевой, если принять во внимание отрицательную гравитационную энергию. Квантовые флуктуации иногда представляются светской версией творения ex nihilo, которая обходится без идеи Бога. Эта теория отталкивается от вакуума, который представляется «ничем»³⁶⁷. Однако, на самом деле, эта теория должна предполагать существование квантового поля и законов квантовой физики. Как мы можем объяснить систему, в которой происходит гигантская квантовая флуктуация?

Все четыре теории – многочисленные циклы или миры, квантовые миры или квантовые флуктуации – позволяют нам предположить, что пригодная для жизни комбинация постоянных возникла случайно среди множества других миров, большинство из которых безжизненны. Джон Лесли полагает, что гипотеза Бога объясняет тонкую настройку проще и правдоподобнее гипотез многих миров³⁶⁸. Он считает, что все эти теории слишком надуманы, крайне умозрительны, и не поддерживаются никакими независимыми доказательствами, тогда как в поддержку веры в Бога можно привести другие виды свидетельств. Отметим, что Лесли признает Бога и случайность взаимоисключающими гипотезами.

3. Необходимость: теория всего

Мы попытались объяснить благоприятное для жизни значение параметров сначала с точки зрения замысла, а затем – случайности. Однако есть и третья возможность: необходимость. Вполне вероятно, значения постоянных, которые кажутся произвольными, на самом деле определяются более глубокой структурой взаимоотношений. Быть может, существует более фундаментальная теория, которая покажет, что постоянные могут иметь лишь те значения, которые они имеют. В истории науки встречается много видимых совпадений или кажущихся случайными чисел, которые затем получают теоретическое объяснение.

Мы видели, что теория великого объединения открывает перспективы для сведения двух видов ядерных взаимодействий и электромагнитной силы в единую теорию. Такая теория может помочь нам понять ту кратковременную эпоху, которая предшествовала эре горячих кварков, и эти три силы были слиты воедино. Эта теория уже предполагает, что небольшой дисбаланс между частицами и античастицами может возникнуть в результате незначительной асимметрии в процессе распада X и анти-Х бозонов (очень тяжелые частицы, которые переносят взаимодействие согласно теории великого объединения).

Среди новых теорий надо отметить также многообещающие модели раздувающейся вселенной, которые вправе объяснить, почему нынешняя скорость расширения столь близка к критическому равновесию между открытой и закрытой вселенной (так называемая проблема плоской вселенной). Эти модели могут также объяснить, почему микроволновое излучение почти изотропно (одинаково во всех направлениях). Здесь теория предполагает очень быстрое расширение примерно через 10^–35 сек., которое вызвано освобождением огромной энергии в результате нарушения симметрии при отделении сильных взаимодействий. Перед этим «раздуванием» вселенная должна была быть настолько мала, что ее части могли сообщаться друг с другом, и могло быть достигнуто термическое равновесие, которое бы объяснило последующую однородность на огромных расстояниях³⁶⁹.

Современные теории не в состоянии ничего сказать о еще более раннем периоде, о первых 10^–43 сек., когда температура должна была быть столь высока, что четвертая сила, гравитация, была едина с тремя другими. Ученые надеются разработать теории суперсимметрии или супергравитации, которые могли бы привести к разработке квантовой теории гравитации. Мы видели, что теория струн, в частности, способна свести воедино эти разнообразные явления. Поскольку она может объединить все основные физические силы, ее назвали теорией всего. Вероятно, весь космос можно будет вывести из одного простого и всеохватного уравнения. Такую теорию называют Священным Граалем современных физических исследований.

Может показаться, что успешные объединяющие теории способны подорвать значение доказательства от замысла в ранней истории вселенной. Быть может, логика и фундаментальные законы покажут, что возможна только одна вселенная, то есть, что вселенная необходима, а не случайна. Однако мне кажется, что эти теории способны лишь по-новому поддержать это доказательство. В самом Деле, замечательно, что абсолютно абстрактная физическая теория, которая сама по себе ничего не может сказать о жизни, начинает описывать структуры, которые привели к развитию жизни. Теисты вправе считать это частью Божьего замысла. Столь упорядоченная вселенная демонстрирует наличие еще более грандиозного замысла, чем случайная вселенная. Теория, которая базируется на сверхзаконе и сингулярности, оставляет без ответа вопрос, откуда взялись этот сверхзакон и эта сингулярность. И откуда появились законы логики, которые приводят к столь поразительным следствиям? Может ли теория всего объяснить, откуда произошла она сама, и почему реальный мир стал ее иллюстрацией?

Стивен Хокинг разработал теорию квантовой гравитации, которая не подразумевает ни бесконечного времени, ни его начала. Вместо этого она предполагает, что время конечно, но неограниченно. В ней нет изначальной сингулярности. Ее уравнения включают мнимое время, которое неотделимо от трех пространственных измерений. Подобно тому, как двухмерная поверхность земли конечна, но неограниченна, и трехмерное релятивистское («искривленное») пространство тоже конечно, но неограниченно, точно так же и все измерения в пространстве и мнимом времени Хокинга конечны и неограниченны. В этой структуре мнимого времени постепенно появляется реальное время. Хокинг признает, что интерпретация событий в мнимом времени не ясна. Мне также кажется противоречивым представление о возникновении времени, поскольку возникновение само по себе подразумевает изменения в реальном времени.

Хокинг делает несколько интересных замечаний относительно богословских последствий существования замкнутой вселенной без границ или начальных условий. Раньше теория Большого взрыва подразумевала сингулярность, в которой физические законы нарушены. В этой сингулярности у Бога была бы свобода выбора как начальных условий, так и законов вселенной. Но во вселенной Хокинга нет начальных условий, а выбор законов ограничен внутренней согласованностью и антропным принципом: вселенная должна уже на ранних этапах обеспечить условия для последующего существования человечества. Он заключает:

[Бог], конечно, мог иметь свободу выбора законов, которым подчиняется вселенная. Однако реально этот выбор не так уж и велик. Вполне возможно, что существует лишь одна, или очень немного, теория полного объединения, которая была бы самосогласована и допускала существование столь сложных структур, как человеческие существа, которые могут изучать законы вселенной и интересоваться природой Бога.

Даже если возможна только одна теория объединения, то она представляет собой лишь набор правил и уравнений. Но что вдыхает жизнь в эти уравнения и создает вселенную, которую они описывают? Стандартный научный подход, состоящий в создании математических моделей, не может ответить, почему должна существовать вселенная, которую эта модель описывает³⁷⁰.

Хокинг здесь говорит, что уравнения единой теории не могут ответить, почему вообще существует вселенная. Однако его заключительный абзац, похоже, выражает надежду на то, что совершенная научная теория сможет когда-нибудь ответить и на этот вопрос:

Однако, если мы когда-нибудь, действительно, откроем совершенную теорию, она должна быть, в основном, понятна всем, а не только небольшой группе ученых. Тогда все мы, философы, ученые, или просто обычные люди, сможем принять участие в обсуждении вопроса о том, почему мы и вселенная существуем. Если мы найдем ответ на этот вопрос, то это станет абсолютным триумфом человеческого разума – ибо тогда мы познаем разум Бога³⁷¹.

В общем, все эти разнообразные космологические теории, с одной стороны, представляют собой просто различные научные гипотезы, предназначенные для объяснения эмпирических фактов. Однако, с другой стороны, их сторонники часто рассматривают случайность и необходимость как альтернативы замыслу, которые могут сделать идею Бога излишней. Я попытался показать, что, даже если окажется, что Большой взрыв не был уникальной сингулярностью, все равно ни одна из этих теорий не кажется несовместимой с теизмом. При тщательном анализе современной космологии в ней невозможно найти никаких оснований для модели конфликта.

Рассмотрим богословские следствия современной космологии, распределив их под четырьмя заголовками: (1) познаваемость и вероятностность; (2) ex nihilo и продолжающееся творение; (3) значение человечества; (4) эсхатология и будущее.

1. Познаваемость и вероятностность

Некоторые предположения, относящиеся к науке, сами по себе не являются предметом научного исследования. Я называю их пограничными вопросами и полагаю, что они могут стать темой диалога науки и религии. К числу таких предположений относятся упорядоченность, единство, простота и познаваемость природы. Я считаю порядок более широким понятием, чем закон, поскольку в него могут включаться вероятностные, геометрические и исторические схемы, равно как и причинно-следственные, что мы видели на примере теории хаоса. Единство подразумевает наличие общих взаимоотношений, лежащих в основе явлений, которые представляются различными. Рассмотрим проблему познаваемости.

Причиной поисков теории объединения в физике и космологии было убеждение в том, что космос упорядочен, прост и рационально познаваем. Физики, конечно, должны согласовывать свои теории с экспериментальными данными, однако они убеждены, что верная общая теория должна быть. концептуально простой и эстетически красивой. С точки зрения критического реализма, простота наших теорий отражает простоту мира, а не только нашего мозга. Эйнштейн считал, что постижимость мира – это единственное, что в нем непостижимо.

С исторической точки зрения, убеждение в единстве и познаваемости мира имеет как греческие, так и библейские корни. Греки, а позднее римские стоики, рассматривали вселенную как единую систему. Греческие философы твердо верили в силу разума, и неудивительно, что они добились заметного прогресса в математике и геометрии. Как мы видели в главе 1, историки утверждали, что библейская доктрина творения внесла значительный вклад в развитие экспериментальной науки в связи с тем, что в ней сочетались идеи рациональности и вероятности. Так как Бог рационален, то мир упорядочен; но поскольку Бог также свободен, в мире не обязательно должен быть именно такой порядок, какой в нем есть. Поэтому мир можно понять лишь посредством наблюдения; миропорядок невозможно вывести из необходимых первопринципов, как пытались делать греки³⁷². Отцы церкви утверждали, что Бог по собственной воле сотворил как форму, так и саму материю ex nihilo, а не просто соединил предвечную форму и материю.

Томас Торренс много писал на тему «вероятностного порядка». Он уделяет особое внимание свободному выбору Бога в акте творения. Лишь Бог бесконечно свободен, а существование и структура мира вероятностны в том смысле, что их могло бы и не быть. Мир мог быть упорядочен иначе. Мы способны раскрыть этот порядок лишь посредством наблюдения. Кроме того, мир можно исследовать сам по себе, поскольку, будучи сотворенным, он представляет собой независимую реальность, отличную от трансцендентного Бога. Наука вправе в своей работе обоснованно обращаться к «методологическому секуляризму», тогда как богослов по-прежнему может утверждать, что мир в конечном итоге зависит от Бога³⁷³.

С другой стороны, Эйнштейн считал любую случайность угрозой вере в рациональность мира, которая, по его мнению, была основой науки. «Сходное с религиозным чувством убеждение в рациональности и познаваемости мира, лежит в основе любой научной работы высокого порядка»³⁷⁴. Он говорил о «космическом религиозном чувстве» и «глубокой вере в рациональность мира». Эйнштейн отвергал идею личного Бога, который произвольно действует, вмешиваясь в ход событий. Он придерживался определенной формы пантеизма, отождествляя Бога с самой упорядоченной структурой. Когда у Эйнштейна спрашивали, верит ли он в Бога, он отвечал: «Я верю в Бога Спинозы, который раскрывает себя в упорядоченной гармонии сущего»³⁷⁵. Эйнштейн приравнивал рациональность к упорядоченности и детерминизму: он остался убежден в том, что неопределенности квантовой теории лишь отражают человеческое невежество, которое будет преодолено после открытия основополагающих детерминистических механизмов. Он чувствовал, что идеи Бора о парадоксе и дополнительности в какой-то мере отходят от рациональности. Больше всего его заботил вопрос о необходимости событий, но он также полагал, что законы физики логически необходимы. Сходным образом, Джефри Чью считает, что все законы физики будут однозначно выведены из одного только требования самосогласованности³⁷⁶.

Физик Джеймс Трефил, описывая поиски объединяющих законов в космологии, говорит в эпилоге:

Но кто сотворил эти законы!... Кто создал законы логики!... Независимо от того, как далеко назад будут отодвинуты границы, всегда останется место и для религиозной веры, и для религиозной интерпретации физического мира. Что касается меня, то мне кажется значительно более делают неизбежным существование нашей удивительной вселенной, нежели старомодное представление о Боге, который должен был старательно, по кусочку, создавать все это³⁷⁷.

Такая точка зрения представляется близкой, скорее, к деизму, чем к пантеизму: законы физики вероятностны, но события, управляемые этими законами, «неизбежны».

Джон Полкинхорн, физик и богослов, обсуждает познаваемость мира с точки зрения теизма. Ключом к пониманию физического мира служит математика, изобретенная человеческим разумом. Если мир – творение разума, то можно ожидать соответствия между нашим разумом и рациональностью мира. Бог – это основа рациональности, общая для нашего разума и для мира. Упорядоченность также можно понимать как верность Бога, однако это не исключает важной роли случайности. Полкинхорн обращается к раннехристианской концепции логоса, в которой, как мы видели, сочетается греческая идея рационального упорядочивающего принципа и еврейская идея деятельного Слова Божьего. Полкинхорн утверждает, что теист может объяснить познаваемость, которую подразумевает ученый³⁷⁸.

Роберт Рассел предлагает разграничить глобальную, номологическую и локальную вероятностность³⁷⁹. В свете того, что я уже сказал о космологии, я предлагаю четырехчастное разделение:

1. Вероятностное существование. Почему вообще что-то существует? Этот вопрос больше всего волнует богословов. Существование космоса в целом само по себе необъяснимо, независимо от того, ограничен он во времени или нет. Детали отдельных космологических теорий не имеют отношения к вероятностное™ существования мира. Даже если теория показывает, что возможна лишь одна вселенная, эта вселенная все равно останется лишь возможной. Теория не объясняет, почему вселенная реально существует и тем самым воплощает теорию³⁸⁰.

2. Вероятностные граничные условия. Если у мира было начало, то это была сингулярность, к которой неприменимы законы физики, и которая, поэтому, не может быть объяснена с научной точки зрения. Если время бесконечно, то начала у него не было, но в какой-то момент времени, неважно насколько он удален в прошлое, необходимо постулировать определенное положение дел и рассматривать его как «данное».

3. Вероятностные законы. Многие законы космологии кажутся произвольными, но некоторые из них могут оказаться неизбежными выводами из более фундаментальных теорий. Однако если будет найдена объединяющая теория, она сама по себе будет вероятностной, и аргумент лишь сделает шаг назад. Поскольку это требуется законами логики (например, двузначной логики), эти законы отражают аксиомы, которые в абсолютном смысле не являются необходимыми. Кроме того, некоторые законы, приложимые к более высоким уровням жизни и разума, не выводятся из законов физики. О таких высших законах можно говорить, лишь когда появляются новые явления, которые они описывают. Было бы ошибкой относиться к единой физической теории как к «теории всего», так как это единство может быть достигнуто лишь на очень высоком абстрактом уровне, который не принимает во внимание все разнообразие отдельных событий в мире и появление более сложных уровней организации из простейших. Весьма сомнительно, что «теория всего» сможет много рассказать нам об амебе, не говоря уж о Шекспире, Бетховене или Ньютоне.

4.Вероятностные события. С точки зрения критического реализма, неопределенность в квантовой физике отражает недетерминированность мира, а не просто ограниченность нашего знания. (Подобного рода вероятностность мы видим на примерах бифуркации в неравновесной термодинамике, случайных изменений в эволюции или свободы в человеческой жизни). Мы видели, что квантовые явления играли роль на самых ранних стадиях после Большого взрыва. Космос – это уникальная и необратимая последовательность событий. Наше описание космоса должно, скорее, носить исторический характер, нежели состоять только из общих законов.

Конечно, многие современные ученые – атеисты или агностики, которые ограничиваются чисто научными вопросами. Однако более широкие размышления о космологии представляются весьма важными для обсуждения того, что богослов Дэвид Трейси называет «пограничными вопросами»³⁸¹. На личном уровне космологи часто выражают чувство тайны и благоговения перед силами, которые высвободились при Большом взрыве, и перед явлениями, находящимися на границах нашего опыта, языка и мысли. Если существовала изначальная сингулярность, то она представляется недоступной для научного познания. Космология способствует проверке наших предположений о времени и пространстве, законе и случайности, необходимости и вероятностности. Кроме того, познаваемость космоса предполагает существование ряда вопросов, которые возникают в науке, но не могут быть решены в рамках самой науки.

2. Ex nihilo и продолжающееся творение

В христианском сообществе вера в Бога основывается, в первую очередь, на исторических свидетельствах искупления, явленных в договоре с Израилем и в личности Христа, а также на личном опыте целостности и обновления. Доктрина творения представляет собой распространение этих идей искупления на мир природы. Мы уже говорили, что она выражает также удивление, зависимость от Бога, признательность за дар жизни и признание взаимозависимости, порядка и новизны в мире. Я полагаю, что эти богословские утверждения могут быть независимы от определенных космологических теорий, древних и современных, как предлагает независимая модель.

Тем не менее, к каждому из четырех перечисленных выше видов вероятностности можно провести богословские параллели. Первые две (связанные с творением ex nihilo) могут считаться пограничными вопросами (форма диалога), поскольку определенные космологические теории не в состоянии ответить на них. Две других (связанные с продолжающимся творением) соотносятся с богословием природы (форма интеграции), и к ним приложимы определенные научные теории.

1. Вероятностность существования соотносится с основным религиозным смыслом творения ex nihilo. Как в научном, так и в богословском контексте, основные утверждения можно отделить от допущения о существовании абсолютного начала. С научной точки зрения, сегодня представляется вполне вероятным, что Большой взрыв был, действительно, абсолютным началом, единичным событием, однако в случае появления новых свидетельств в пользу циклической вселенной или бесконечного времени, вероятностность существования сохранится. С богословской точки зрения, мы видели, что в Книге Бытия изображено творение порядка из хаоса, а доктрина творения ex nihilo была сформулирована позднее отцами церкви для защиты теизма от крайнего дуализма и монистического пантеизма. Эта доктрина приложима ко всему космосу в любой момент, независимо от вопросов о начале космоса или о деталях его структуры и истории. В своем богословском выражении доктрина ex nihilo служила для утверждения трансцендентности, власти, свободы и целеустремленности Бога и для выражения нашей зависимости от Бога.

2. Вероятностность граничных условий также служит выражением доктрины творения ex nihilo безотносительно к вопросу об абсолютном начале. Если окажется, что прошлое время было конечным, то мы снова сталкиваемся с изначальной сингулярностью, недоступной для науки. Существование абсолютного начала допускали и отцы церкви в своей доктрине ex nihilo, хотя это и не было для них основной проблемой. Фома Аквинский считал, что существование начала служит впечатляющим примером зависимости от Бога. С другой стороны, если время бесконечно, мы все равно бы имели вероятностные граничные условия; ученые не могли бы избежать ситуаций и состояний, которые они должны были бы рассматривать как необъяснимую данность. В обоих случаях нельзя сказать, что появление именно такой вселенной, как наша, было неизбежно.

3. Вероятностность законов можно соотнести с аспектом упорядоченности продолжающегося творения. Традиционно творение отождествляли с созданием порядка. Предполагалось, что такой порядок был создан в самом начале, хотя Бог должен постоянно его поддерживать. К XVIII в. упорядоченность природы представлялась всеобъемлющей, механической и самоподдерживающейся. Однако сегодня мы знаем, что в истории космоса есть место и для закона, и для случайности, и для структуры, и для новизны. В следующей главе я буду говорить о том, что законы, приложимые к возникающим высшим уровням действительности, не сводимы к законам, управляющим низшими уровнями. С новыми эпохами появляются новые и более сложные формы порядка. Жизнь и сознание были бы невозможны без основы, которая создавалась на ранних стадиях истории космоса, но они не могут быть объяснены в рамках законов физики.

4. Вероятностность событий соотносится с аспектом новизны продолжающегося творения. Мы больше не можем разделять средневековые представления о статичной вселенной, в которой основные формы всех существ считались неизменными. Становление – это непрерывный процесс, продолжающийся и сегодня. Природа во всех ее формах должна рассматриваться исторически. Астрофизика добавляет свои доказательства к свидетельствам эволюционной биологии и других областей науки. Время необратимо, и в космической истории возникает подлинная новизна. Продолжающееся творение выражает имманентность Бога и Его участие в мировых процессах. Бог достраивает то, что уже выстроено; каждый последующий уровень нуждается в структурах низших уровней. Здесь мы выходим за рамки диалога и обращаемся к модели интеграции, а точнее, к богословию природы, в рамках которого отдельные научные открытия приложимы к переформулированию богословских идей, как мы увидим в главе, посвященной эволюции. В главе 11 я буду говорить о том, что философия процесса особенно полезна в этом отношении, поскольку она серьезно относится к вероятностности событий (от неопределенности в физике до человеческой свободы) и повествует также о роли Бога в развертывании каждого события.

3. Значение человечества

Мы уже отмечали, что задача преданий о творении состоит, в первую очередь, не в том, чтобы объяснить события далекого прошлого, а в том, чтобы поместить нынешний человеческий опыт в более значимую структуру. Истории творения описывают основополагающую структуру действительности и наше место в ней. Они дают архетипы истинной человеческой жизни в соответствии с универсальным порядком. Они воспроизводятся в литургии и обряде, поскольку рассказывают нам, кто мы такие и как мы можем жить в мире, полном значения.

Сопротивление идеям Коперника и Галилея возникало, в основном, потому, что в их космологии Земля перестала быть центром вселенной и стала лишь одной из нескольких планет, вращающихся вокруг Солнца. Дарвин еще дальше отодвинул человечество с центрального места в космической схеме, что выглядело вызовом библейским представлениям о значении человеческой жизни. Какое значение имеет современная космология для нашего самопонимания? Можно ли примирить ее с библейской историей творения?

1. Беспредельность пространства и времени. В широчайших рамках пространства и времени человечество кажется незначительным. Однако сегодня их беспредельность уже не кажется абсолютной. Мы знаем, что понадобилось около пятнадцати миллиардов лет для того, чтобы внутри звезд сформировались тяжелые элементы, которые затем, рассеявшись, образовали второе поколение звезд с планетами вокруг них, после чего началась эволюция жизни и сознания. Очень древняя расширяющаяся вселенная должна быть огромной – порядка пятнадцати миллиардов световых лет. Кроме того, как указывал Тейяр де Шарден, значение измеряется не размером и продолжительностью, а такими критериями как сложность и сознание³⁸². Величайшая сложность вполне может быть достигнута при средних размерах, и не обязательно нуждается в атомных или галактических измерениях. В человеческом мозгу существуют сотни триллионов синапсов, а число возможных способов их сочетания больше количества атомов во вселенной. В человеке мы видим более высокий уровень организации и более богатый опыт, чем в тысячах безжизненных галактик. В конце концов, именно человек смог постичь беспредельность космоса.

2. Взаимозависимость. Космология вместе с эволюционной биологией, молекулярной биологией и экологией демонстрирует взаимозависимость всех вещей. Мы – часть непрерывной общности существ; мы сродни всем творениям, прошлым и настоящим. Астрофизика учит нас, что мы связаны с общим наследием физических событий. Химические элементы в вашей руке и в мозгу были выкованы в горниле звезд. Космос – это единое целое. Он состоит из многих уровней, и каждый новый более высокий уровень был выстроен на основании более низких предыдущих уровней. Человечество – наиболее развитая из известных нам форм жизни, однако оно представляет собой лишь составную часть более общих процессов в пространстве и времени. Новые взгляды могут подорвать антропоцентрические утверждения о том, что человечество абсолютно отлично от остальной природы, но это ни в коем случае не ведет к принижению значения человеческой жизни. Однако наряду с этой взаимосвязанностью, мы должны признать, что из-за огромности космических расстояний мы отрезаны от сообщения с большей частью вселенной.

3. Жизнь на других планетах. Планеты столь многочисленны, что, если даже самая малая их часть обитаема, то жизнь может существовать во многих солнечных системах. В 1996 г. в Антарктиде были обнаружены метеориты с Марса, содержавшие крошечные углеродные нити, в некоторых отношениях сходные с углеродными соединениями, формируемыми земными бактериями, – хотя многие ученые полагают неорганическое объяснение более правдоподобным. Экспедиции НАСА на Марс пытаются найти более очевидные свидетельства того, существовали ли там когда-нибудь какие-то формы жизни. Большинство ученых допускает возможность существования разумной жизни в относительно близких галактиках, хотя биологи считают это менее вероятным, нежели астрономы и авторы научно–фантастических книг. Однако возможность наличия высших существ, более развитых, чем мы, представляет еще одну опасность для антропоцентризма. Она также ставит под сомнение исключительность утверждений о Божьем откровении во Христе. Необходимо помнить, что даже на нашей планете работа логоса. Вечного Слова не ограничена его самовыражением во Христе. Если это Слово действует в процессе продолжающегося творения во всем космосе, то мы можем допустить, что Оно являло свою спасительную силу и в других точках пространства и времени, и делало это теми способами, которые наилучшим образом соотносились с существующими там формами жизни.

4. Случайность и цель. Мы уже говорили, что традиционно Божья цель в творении отождествлялась с порядком. Слишком сильное подчеркивание Божьего господства ведет к детерминизму, сторонники которого признают, что все происходит в соответствии с подробным божественным планом. Любой элемент случайности рассматривается как угроза всеобщему Божьему контролю. Неудивительно поэтому, что некоторые ученые и философы, впечатленные ролью случайности, приходили к отрицанию теизма. (Например, Бертран Рассел, Жак Моно, Стивен Джей Гоулд и Стивен Вайнберг считают жизнь случайностью и полагают, что случайность и теизм несовместимы). Признательность и благодарность были бы достойным откликом на Божий замысел, тогда как ответом на чистую случайность может быть лишь чувство пустоты и космического отчуждения.

Один из возможных ответов состоит в том, что Бог действительно контролирует все события, которые кажутся нам случайными, – будь то квантовые неопределенности, эволюционные мутации или происшествия в человеческой истории. Таким образом, мы можем сохранить божественный детерминизм на тончайшем уровне, неразличимом наукой. Однако в следующей главе я покажу, что существование истинной случайности не является несовместимым с теизмом. Мы можем увидеть замысел во всем процессе, в результате которого возникла жизнь, каково бы ни было соотношение вероятных и детерминированных черт в этом процессе. Как законы природы, так и случайность, в равной степени могут быть средствами вмешательства Бога. Существование цели возможно и без точного предопределенного плана.

На экзистенциальном уровне каждый из нас сталкивается со случайностью событий индивидуальной жизни. Мы все беззащитны перед непредсказуемыми событиями, такими как действия других людей, природные катастрофы, болезни и, наконец, смерть. Наша свобода всегда ограничена событиями, которые мы не можем контролировать. Мы испытываем тревогу и беззащитность, осознавая нашу ограниченность во времени и пространстве. Перед лицом всех этих случайностей Евангелие не освобождает нас от страданий и потерь, но, скорее, придает нам смелости в утверждении жизни, невзирая на них, и дает нам уверенность в том, что Божья любовь остается с нами среди всех этих случайностей.

4. Эсхатология и будущее

Рассмотрим, наконец, как соотносятся религиозные и научные представления о будущем. Мы сосредоточимся здесь на будущем космоса, хотя оно неизбежно связано с двумя другими эсхатологическими измерениями: будущим личности и будущим общества. Основной опыт, на который опирается эсхатология, – это наша устремленность к будущему и потребность в надежде. Во всех культурах люди ищут смысл перед лицом страданий и смерти. Смерть обостряет проблему космической справедливости, поскольку страдания в этой жизни представляются совершенно не связанными с каким бы то ни было заслуженным воздаянием или наказанием. Эсхатологию можно рассматривать как экстраполяцию в будущее представлений о нынешнем космическом порядке. В большинстве культур существуют предания о космическом будущем, как и о космическом прошлом.

Существует два основных типа эсхатологических преданий³⁸³. Один из них – это мифы о циклическом возвращении, в которых мир многократно разрушается и творится заново. Время и история рассматриваются здесь как циклы. Так, в индуизме цикл состоит из четырех эпох: творения, вырождения, разрушения и воссоздания. Вишну перевоплотится в новой аватаре и приведет в движение новую эпоху. Существует также вечный цикл перерождения, в котором каждый человек умирает и возрождается на высшем или низшем уровне, человеческом или нечеловеческом, в соответствии с его заслугами (корма) в предыдущей жизни. В длинной серии перерождений достигается справедливость космического нравственного порядка. Круг перерождений может быть разорван лишь с помощью просветления и воссоединения с Брахманом, всеобъемлющим единством. В отличие от короткого временного промежутка и геоцентрических взглядов, которые мы видим в Библии, индуизм всегда рассматривал огромное пространство и время, что роднит его с современной космологией. Такой циклический взгляд приводит к тому, что исторические события в индуизме и других восточных религиях имеют не столь большое значение, как в религиях, опирающихся на Библию. Если космические циклы повторяются бесконечно, то не существует ни начала, ни конца, ни ощущения всеобъемлющего исторического прогресса, ни долговременных мотивов для того, чтобы сделать мир лучше. Вместо этого, основной задачей становятся поиски сверхисторической действительности и достижение вневременного бытия с помощью медитации.

Второй тип эсхатологических преданий – это миф о конце времен, выражающий линейный и необратимый взгляд на время и историю. И иудаизм, и христианство говорят о грядущем мессианском веке, однако это будущее видится по-разному в различные исторические периоды. (Существуют также разнообразные концепции воскресения, бессмертия и небес, однако здесь мы не будем их рассматривать). Как развивались эти идеи о конце времен и как их можно интерпретировать сегодня?

Ранние пророки (например, Амос, Михей или Исаия 9–11) считали, что Израиль отступил от договора. Они верили в справедливого Бога и рассматривали угрожавшие народу катастрофы как Божью кару, но полагали, что возвращение к договору и появление нового вождя из дома Давидова вновь приведут народ к миру, справедливости и благоденствию. Однако после изгнания, когда Израиль был оккупирован иностранными армиями, перспективы освобождения народа от угнетения с помощью человеческих деяний стали представляться весьма сомнительными. Оставалась лишь надежда на более решительное вмешательство Бога. Апокалиптическая литература (например, Книга Даниила) выражала надежду на сверхъестественное поражение мирских сил. Мессия, который должен был принести освобождение и установить Царство, рассматривался теперь, скорее, как сверхъестественное существо, нежели как политический или военный вождь. Эта борьба должна была охватить весь мир, а не только один народ. Грядущее Царство все более представляется надмирным. Такой сдвиг отражал также сильное дуалистическое влияние персидского зороастризма: мир виделся сценой конфликта между двумя извечными силами, силами света и тьмы, Бога и Сатаны. В конце времен должна была произойти космическая битва, в которой добро одержит окончательную победу над злом.

Царство Божье было центральной темой учения Христа, который проповедовал, что оно уже «приблизилось» (Мк.1:15). Иногда Он говорил о нынешних аспектах Царства: оно «среди вас» и прорастает, как горчичное семя. Но чаще Он возглашал, что оно придет внезапно и неожиданно. После смерти Иисуса ученики стали говорить, что Он и был обещанным Мессией, и что наступление Царства произойдет вскоре после Его возвращения. Однако, ввиду отсрочки этих ожиданий, в ранней церкви возникали разнообразные течения. В некоторых книгах, например, в Откровении Иоанна, развивалась апокалиптическая традиция, и возвращение Христа отождествлялось с финальным конфликтом между добром и злом. В других книгах, включая Евангелие от Иоанна, основной упор делался на непрерывное переживание общиной опыта живого Христа, который воспринимался как некая «осуществившаяся эсхатология», как будущее, ставшее настоящим. Ко времени Августина, институциональная церковь приравнивалась к Царству, уже присутствующему на земле, хотя ожидание отдаленного завершения по-прежнему сохранялось. В период Средневековья и Реформации основное внимание уделялось концу мира и страшному суду, что, однако, не отменяло заботы о справедливости и праведности в этом мире. Три основных библейских предания были распространены на пять стадий истории: творение, завет, Христос, церковь, завершение³⁸⁴.

У современных христиан также есть самые различные грядущие ожидания³⁸⁵. Некоторые группы воспринимают книгу Откровения буквально и считают, что финальный конфликт недалек. Они стремятся отыскать среди разнообразнейших библейских образов подробное расписание, и в сегодняшней жизни они также ищут «признаки конца». Мировые кризисы и угроза ядерной катастрофы способствуют развитию такого апокалиптического мышления, которое, однако, порождает безответственность и ведет людей к представлению о том, что им нечего заботиться о будущем. Богословы неоортодоксального и экзистенциального направлений, с другой стороны, рассматривают учение Христа о неминуемом наступлении Царства как символическое выражение безотлагательности решения и важности повиновения Божьим правилам в настоящем. Царство для них – не будущее событие, а одно из измерений нынешнего опыта. Либеральные протестанты и сторонники богословия освобождения обращаются к ранним пророкам, для которых Царство подразумевало повиновение Богу и приверженность социальной справедливости. Обращаясь к своему народу, пророки сочетали ощущение Божьей кары и надежду на новое начало. Большинство христиан, видимо, может сказать, что мы должны трудиться во имя построения Царства, которое, однако, также является деянием Бога, как в истории, так и за ее пределами. Такой подход предполагается промежуточным между двумя крайностями – представлением о том, что перед лицом будущего мы должны полагаться только на Бога, и о том, что мы должны надеяться только на себя.

Что могут нам сказать ученые о будущем вселенной? Мы видели, что расширение вселенной замедляется, однако имеющихся у нас свидетельств недостаточно для того, чтобы понять, является ли она открытой (то есть, будет расширяться вечно) или закрытой (то есть, будет расширяться до некоего максимума, после чего схлопнется). Если вселенная закрыта, то, в конце концов, она сожмется до очень маленьких размеров (Большое схлопывание), но затем может вновь начать расширяться, и так далее на протяжении неопределенного числа циклов. Это напоминает индуистские представления о цикличной вселенной, в которой эпохи разрушения сменяются эпохами творения. Современные структуры мира погибли бы в результате такой «тепловой смерти», однако затем в новых циклах возникли бы новые структуры. Нынешняя фаза расширения будет длиться, по меньшей мере, сто миллиардов лет, тогда как наше солнце проживет не больше пяти или десяти миллиардов лет. Конечно, это невероятно далекое будущее по сравнению с историей человеческих существ, насчитывающей примерно полмиллиона лет, однако оно, тем не менее, не бесконечно далеко.

Некоторые ученые расценивают такие перспективы весьма удручающими. Астрофизик Стивен Вайнберг полагает, что человечество одиноко в необъятной и безличной вселенной, которая движется к забвению. Земля – «лишь крошечная часть ошеломляюще враждебной вселенной». Лишь научная работа как таковая представляется ему единственным источником утешения в бессмысленном мире:

Чем более мы постигаем вселенную, тем более бессмысленной она нам представляется. Но если результаты исследований совершенно неутешительны, то, в какой-то мере, отрадой может служить сам по себе процесс исследования.... Попытка понять вселенную – одна из очень немногих вещей, поднимающих человеческую жизнь над уровнем фарса и придающих ей какую-то трагическую красоту³⁸⁶.

В своей недавней книге Вайнберг уточняет: «Я не считаю, что наука убеждает нас в бессмысленности вселенной, я лишь полагаю, что вселенная сама по себе не предполагает никакого смысла»³⁸⁷. Такая оговорка позволяет ответить, что, если наука не отрицает цели, то космическую историю можно логично интерпретировать как выражение Божьих целей. Появление разумных существ представляется правдоподобной целью разумного личного Бога. Теизм и материализм – альтернативные метафизические убеждения, а не следствия научных выводов. Если мы примем такую интерпретацию, то сможем выйти за рамки конфликта и прийти, по меньшей мере, к диалогу по этим вопросам.

Если вселенная открыта, то она будет продолжать расширяться и охлаждаться вечно, но с уменьшающейся скоростью. Обычно признавали, что это приведет к «холодной смерти» всего живого по мере падения температуры. Однако Фримен Дайсон отстаивает, что биологическая жизнь сможет приспособиться в будущем к этим новым условиям. Кроме того, мы можем использовать генную инженерию для приспособления организмов к экстремальным условиям. Энергетические потребности системы пропорциональны квадрату температуры; при низких температурах требуется крайне незначительное количество энергии. Дайсон также считает, что «программы», заложенные в человеческом мозгу, можно перенести в компьютеры или на другие «носители», так что новые формы разума и сознания смогут выжить при очень низких температурах. «Жизнь и сознание потенциально бессмертны»³⁸⁸.

Сходные мысли высказывает Фрэнк Типлер. Он полагает, что человеческий мозг по сути представляет собой компьютер. По мере колонизации космоса, обработка информации в той или иной форме будет осуществляться по всей вселенной. Скорость распространения информации и объем памяти могут увеличиваться безгранично, поскольку возможности разума практически беспредельны. Космическая компьютерная сеть может стать «эволюционирующим Богом», который возникнет в ходе этого процесса и обретет полный контроль над вселенной. «Вечное продолжение разума» будет происходить, даже если человечество вымрет, так как компьютеры смогут воспроизводить себя сами. Даже если мы живем в закрытой вселенной, перед Большим схлопыванием возникнет еще бесконечное количество мыслей, и это можно рассматривать как некую форму бессмертия в этом мире³⁸⁹.

Такие предсказания, конечно, в высшей степени умозрительны и опираются на множество допущений, не поддающихся проверке. Они представляются мне несовместимыми с библейской вестью не потому, что противоречат некоторым сценариям будущего, изложенным в Библии, а потому, что отражают взгляды на человечество, Бога и природу, слишком далекие от основополагающих библейских представлений. Библия рассматривает человека как единство тела, разума и духа (см. гл. 10), а не просто как интеллект, определяемый способностью передавать информацию. Кроме того, Дайсон и Типлер предлагают технологические методы спасения с помощью установления контроля над вселенной, тогда как Библия говорит о необходимости личной трансформации и социальной перестройки в ответ на призыв Бога. Хотя библейская эсхатология принимает разнообразные формы, все они сходятся в том, что исполнение будет результатом деяний личного Бога и человечества, а не деяний человечества, независимых от Бога. Дайсон и Типлер склонны думать, что грядущей тепловой смерти или холодной смерти можно избежать. Но если обойти их невозможно, противоречит ли это библейским утверждениям? Означает ли такое будущее, что вселенная бессмысленна, как настаивает Вайнберг? Я так не считаю. Я полагаю, что библейские истории о начале и конце времен символически доказывают доверие Богу. Совместно они выражают принципиальную структуру истории, а не отдельные исторические события³⁹⁰. Будущее космоса, как и его прошлое, можно рассматривать как одну из фаз непрерывного творения. Огромный временной масштаб заставляет нас понять, что эволюция будет продолжаться. Утверждение о том, что мы являемся единственной целью творения, представляется слишком антропоцентрическим. Для продления этой части космического эксперимента есть огромное время. Между тем, и при нашей жизни существует необходимость действовать – в первую очередь, двигаться к единому и устойчивому мировому сообществу. Наша надежда основана на убеждении в том, что Бог творит в мире, и что мы можем участвовать в этой работе.

С точки зрения мышления процесса, значение каждого объекта определяется тремя составляющими. Во-первых, будучи частью опыта, он имеет свое собственное значение, которое присутствует в каждый момент настоящего. Во-вторых, значение каждого объекта определяется его вкладом в будущее других существ в мире – как в ближайшем, так и в отдаленном будущем. В-третьих, каждый объект оценивается по его продолжающемуся вкладу в жизнь Бога. Значение, достигаемое в этом мире, сохраняется в вечной жизни Бога, и это часть вечного значения и неизменности за рамками потока времени. Кроме того, значение некоторых объектов, например, человеческих существ, получит в будущем и четвертую составляющую, если мы, как сознательные личности, переживем смерть.

Если мы считаем, что жизнь на земле или во вселенной, в конце концов, будет уничтожена, то под угрозой оказывается лишь часть второго из этих источников смысла и значения, a именно – влияние наших нынешних действий на очень отдаленное будущее. Все остальные составляющие остаются нетронутыми. Кроме того, на других планетах и в других вселенных могут существовать какие-то формы жизни. Кто может сказать, каковы границы возможностей Бога в этом космическом цикле или в будущих циклах и других мирах?

В заключение скажу, что, по моему мнению, можно присоединиться к астронавтам, прославлявшим красоту нашей изумительной планеты и выражавшим признательность за дар жизни. Глядя ночью на звезды, мы по-прежнему ощущаем восторг и трепет. Теперь мы знаем, что временные и пространственные измерения космоса так огромны, что их с трудом можно вообразить. Как устроен этот мир, в котором столь странные состояния материи и энергии на ранних стадиях его истории могли привести впоследствии к появлению разумной жизни? С точки зрения теизма, наличие разумной жизни на Земле совершенно неудивительно, поскольку оно рассматривается как результат деятельности разумного Творца. Теистическая вера придает смысл этому факту и разнообразным видам человеческого опыта, хотя и не предлагает убедительных доказательств. Мы по-прежнему спрашиваем: почему вообще что-то существует? Почему все устроено именно так? Вместе с древним псалмопевцем мы можем воскликнуть: «Как многочисленны делаТвои, Господи! Все соделал Ты премудро... Пошлешь дух Твой – созидаются» (Пс.103:24, 30).

Публикация в 1859 г. книги Чарльза Дарвина «О происхождении видов» стала событием, положившим начало интеллектуальной революции, которая и по сей день оказывает воздействие на многие области человеческой мысли. Мы уже отмечали, что эволюционная теория ставила традиционное христианство XIX века сразу перед четырьмя проблемами: (1) проблемой буквального истолкования Библии; (2) проблемой божественного замысла; (3) проблемой статуса человечества и (4) проблемой эволюционной этики и социального дарвинизма. Мы прослеживали разнообразные богословские отклики на теорию Дарвина – от традиционализма и либерализма до модернизма и натуралистической философии эволюции. Все эти четыре первоначальные проблемы сохраняют свое значение и сегодня. Первые две (касающиеся Писания и божественного замысла) мы рассмотрим в этой главе, а остальные (проблемы человеческой природы и этики) – в следующей главе. Однако, перед тем, как обсуждать богословские следствия этих проблем, нам необходимо взглянуть на научные достижения, которые произошли в области эволюционной биологии в XX столетии.

Со времен Дарвина ученые накопили огромное количество данных, подтверждающих как исторический факт действия эволюции, так и гипотезу о том, что ее основными движущими силами являются изменчивость и естественный отбор. Тем не менее, не прекращаются бурные споры о некоторых особенностях их действия и о роли других факторов. Мы должны рассмотреть роль ДНК и современные теории происхождения жизни. Теория информации и теория систем также проливают свет на историческую эволюцию организмов и их нынешнее функционирование.

1. Современный синтез

В XX веке исследования генетики популяций значительно продвинули наше понимание наследственной изменчивости, о которой Дарвин мог лишь догадываться. Ученые наблюдали действие законов наследственности Менделя в популяциях растений, насекомых и животных, как в полевых условиях, так и в лаборатории. Кроме того, было обнаружено, что у отдельных индивидуумов порой встречаются некоторые признаки, например, цвет глаз, которые заметно отличают их от остальной популяции. Частоту таких мутаций можно было увеличивать, подвергая животных действию рентгеновских лучей и определенных химических веществ. Мутации и рекомбинация единиц наследственности (генов) от двух родителей рассматривались как основной источник изменчивости и явно были случайными процессами, не связанными с нуждами организма. Генетика и эволюционная теория были объединены в последовательную неодарвинистскую концепцию, которую Джулиан Хаксли в 1942 г. назвал «современным синтезом»³⁹¹. В числе ее сторонников были Эрнст Майр (Мауг), Феодосий Добжанский (Dobzhansky) и Гэйлорд Симпсон³⁹².

Кроме того, популяционные исследования существенно обогатили наши представления о естественном отборе. Теперь понятие «биологического вида» отождествляется не с совокупностью характерных внешних признаков, а со способностью популяции к самовоспроизводству. Обычно в популяции имеется значительное разнообразие, и эволюционное изменение происходит, когда имеет место сдвиг в относительной частоте встречаемости генов. Концепция современного синтеза предполагала, что эволюция происходит медленно и постепенно путем накопления небольших изменений. Эти изменения нередко бывают обусловлены переменами в окружающей среде. Мутанты, бесполезные в одной окружающей среде, могут оказаться способными лучше адаптироваться к другому окружению. Изредка среди мотыльков, имеющих светлую окраску, в результате мутации появляются темные, которые более заметны на фоне светлых стволов деревьев, и поэтому чаще становятся добычей птиц. Однако на фоне покрытых копотью деревьев в промышленных районах темные мотыльки менее заметны; в некоторых частях Англии они за последнее столетие полностью вытеснили светлую разновидность.

Во времена Дарвина естественный отбор понимали, в первую очередь, как выживание сильнейших в условиях конкурентной борьбы. В нашем столетии под отбором стали подразумевать различия в воспроизводстве и выживании, признавая при этом важность не только конкуренции, но и сотрудничества. Иногда симбиотическое сотрудничество между двумя видами способствует выживанию обоих. В других случаях разделение труда между различными членами социальной группы, например, колонии термитов, может быть ключом к ее успеху. Исследование экосистем продемонстрировало сложные модели взаимозависимости в биоценозах.

Современные методы сравнения молекулярных структур сходных белков у различных ныне живущих видов позволяют примерно оценить, как давно разделились их генеалогические ветви. Например, у человека фермент цитохром-С содержит последовательность из 104 аминокислот. У макаки– резуса в соответствующей последовательности отличается лишь одна аминокислота, у лошади – 12, а у рыбы – 22, что указывает на все более отдаленное родство. Эволюционная история, устанавливаемая этим биохимическим методом, хорошо согласуется со свидетельствами абсолютно разных дисциплин: палеонтологического исследования ископаемых остатков и таксономического сравнения анатомии существующих видов³⁹³.

До появления теории Дарвина, Ламарк попытался объяснить эволюцию тем, что поведение животных вызывает в их организме физиологические изменения, которые затем наследуются их потомством. У жирафа длинная шея – говорил он – потому что многие поколения его предков вытягивали ее, чтобы доставать до листьев на деревьях. Как мы уже видели, такие представления о прямом наследовании приобретенных признаков впоследствии были отброшены³⁹⁴. В качестве реакции на ламаркизм, дарвинисты стремились свести к минимуму роль собственного поведения организма в его эволюции. Изменения считались результатом действия внешних сил естественного отбора на фактически пассивную популяцию.

Однако в начале нашего века Болдуин (Baldwin) и Ллойд Морган (Lloyd Morgan) отстаивали концепцию «согласованного отбора»; они признавали, что отбор организмов происходит под действием окружающей среды, но указывали, что и организмы также выбирают свою среду обитания (эффект Болдуина). Позднее Уоддингтон предложил идею генетической ассимиляции, которая, не нарушая основных постулатов теории Дарвина, подчеркивает важную роль, которую может играть поведение. Уоддингтон придавал большое значение косвенному воздействию окружающей среды, долговременные результаты которого сходны с ламаркизмом. Предположим, что в период недостатка пищи птицы усваивают новую привычку и начинают добывать насекомых из–под древесной коры. С этого времени те птицы, которые вследствие мутаций или естественной изменчивости имеют более длинный клюв, будут успешнее выживать и иметь преимущества при отборе. Таким образом, новые виды деятельности способны порождать новые формы. За функциональными изменениями могут последовать структурные. Так новые модели поведения могут приводить к эволюционному изменению, хотя и не таким простым путем, как полагал Ламарк³⁹⁵.

Алистер Харди утверждает, что современные биологи уделили основное внимание чисто механической роли внешних сил, действующих на случайные мутации, и упустили из виду тот факт, что внутренние стимулы могут целенаправленно видоизменять эволюцию. Он обсуждает любопытство и инициативу животных, их способность к адаптации и обучению, инстинкты и другие открытия этологии. Харди заключает: «На мой взгляд, исходя из различных доводов, можно сказать, что внутренний поведенческий отбор, определяемый «психической жизнью» животных, что бы мы ни думали о ее природе, сегодня следует считать наиболее мощным творческим элементом эволюции»³⁹⁶. Мы не должны воображать, что главными действующими силами, вызывающими изменение, являются случайные мутации на молекулярном уровне – скорее, они могут служить для закрепления изменений, вначале произошедших по инициативе самого организма. Конечно, это не означает, что организмы сами старались эволюционировать – однако, целенаправленное поведение играло столь же важную роль в определении направления эволюционных изменений, как и случайные мутации.

2. Современные споры

В последние годы подверглись сомнению несколько отличительных особенностей концепции современного синтеза. В одних случаях критики призывают к расширению синтеза, в других – видоизменяют некоторые из его исходных постулатов.

1. Прерывистое равновесие

Начиная с 1930–х годов Голдшмидт и другие исследователи ставили под сомнение представление о том, что эволюция происходит путем постепенного накопления небольших изменений. Они утверждали, что с помощью лабораторных исследований можно зафиксировать лишь внутривидовые изменения, но не образование новых видов. Было найдено лишь немного ископаемых остатков, представляющих промежуточные стадии между видами, и значительно меньше таких, которые бы соответствовали переходам между крупными таксономическими единицами (классами или семействами). Они предположили, что новые виды и семейства возникают непредсказуемым образом в тех крайне редких случаях, когда в результате «системных» мутаций, сходных с теми, что действуют на ранних стадиях развития эмбриона, появляются жизнеспособные существа³⁹⁷.

В более недавнее время Стивен Джей Гоулд и Нильс Элдридж выдвинули идею «прерывистого равновесия». Исследование ископаемых остатков свидетельствует о существовании длительных периодов застоя – когда на протяжении миллионов лет происходили лишь крайне незначительные изменения – чередовавшихся со вспышками быстрого видообразования за относительно короткие промежутки времени. Гоулд и Элдридж считают, что изменялась сразу вся последовательность развития, приводя к значительным структурным преобразованиям. Быстрое видообразование могло происходить в случае, если небольшая популяция оказывалась географически обособленной. Они не признают предшествовавшую эволюционную теорию ложной, однако полагают, что она неполна, особенно в вопросе о видообразовании³⁹⁸. Однако, сторонники современного синтеза отвечают, что их теория отличается большим разнообразием и гибкостью, чем признают эти критики. Отсутствие промежуточных форм объясняется неполнотой палеонтологических данных. Изменения, которые кажутся быстрыми в масштабе геологической истории (скажем, за пятьдесят тысяч лет) могут охватывать многие поколения. Поэтому Стеббинс и Айала полагают, что многие идеи Гоулда можно включить в расширенный вариант неодарвинистского синтеза³⁹⁹.

2. Неадаптивные изменения

Концепция современного синтеза утверждает, что направление эволюции определяется, в первую очередь, естественным отбором, и что каждый новый признак является приспособительным и помогает выживанию. Некоторые критики находят, что такое утверждение не удовлетворяет критерию фальсифицируемости, поскольку всегда можно придумывать то или иное селективное преимущество или вводить ad hoc вспомогательные гипотезы, в пользу которых нет независимых свидетельств. Гоулд и Левонтин (Lewontin) выступают против такого «панселекционизма» и считают отбор важным, но не исключительным фактором. «Отбор может быть основным источником эволюционных изменений, однако большинство реально происходящих событий в большой степени определяются теми его последствиями, которые лишены приспособительного значения»⁴⁰⁰.

Уже сравнительно давно известно, что могут случаться и вредные изменения. Например, рога ирландского лося развились до таких огромных размеров, что стали крайне громоздкими. Многие подобные метаморфозы можно называть побочным результатом других изменений, поскольку каждая группа генов контролирует целый ряд процессов развития. (В данном случае, увеличение рогов, возможно, сопутствовало развитию более крупных и прочных костей, которые должны были давать преимущество при отборе). Организм представляет собой единое целое, и какой-то ген может быть «сцеплен» с другими генами, которые отбираются. Структуры, первоначально возникающие для одной функции, позднее могут быть востребованы для других целей, способствующих выживанию.

Еще одну разновидность неприспособительных изменений представляет собой дрейф генов. Многие варианты генов не способствуют, но и не препятствуют выживанию, и их сохранение из поколения в поколение, по-видимому, было делом случая. Если разбить большую популяцию на маленькие группы, то между этими группами будут наблюдаться статистические, или выборочные различия в наборе генов⁴⁰¹. В меняющихся условиях окружающей среды маленькая изолированная популяция могла оказаться узким местом эволюционной истории, и сохранение в ней тех или иных генов могло быть совершенно случайным и никак не связанным с селективным преимуществом⁴⁰².

3. Многоуровневый отбор

Согласно концепции современного синтеза, отбор происходит на уровне индивидуальных организмов, и их гены передаются потомству. Но Вайн-Эдвардс (Wyne-Edwards), Гамильтон (Hamilton) и другие привлекли внимание к тесно связанным группам организмов. Крик птицы, предупреждающий об опасности угрожает индивидуальному выживанию, но помогает выживанию родственной группы, имеющей общие гены. Такое «альтруистическое» поведение должно было способствовать групповой приспособленности и родственному отбору. Эти явления занимают центральное место в работах Уилсона (Wilson), Доукинса (Dawkins) и других социобиологов; в следующей главе мы рассмотрим их утверждения относительно альтруизма и генетического детерминизма. Здесь мы лишь отметим, что, по их мнению, отбор действует на уровне родственных групп, повышая вероятность наследственной передачи их генов. Критики считают эти взгляды редукционистскими, и предлагают иерархическую модель, в которой отбор происходит на многих различных уровнях.

Халл и другие доказывали, что важной единицей отбора является вид. История вида сходна с историей организма, но в гораздо более широком временном масштабе. Организм путем воспроизводства создает другие организмы; вид посредством видообразования создает другие виды. Существование организма прекращается со смертью, существование вида – с его исчезновением. Подобно тому, как мы говорим о высокой скорости воспроизводства организмов, можно было бы говорить и о тех характеристиках вида, которые способствуют высокой скорости видообразования. Поэтому ветвление, сохранение и отбор наследуемых вариаций могут происходить сразу на нескольких уровнях. Изменения на одном уровне будут приводить к изменениям на другом⁴⁰³.

4. Активная роль генов

В неодарвинизме считается, что случайные мутации и рекомбинация генов поставляют исходное «сырье» для изменений, а направленность эволюции полностью определяется естественным отбором. Гены совершенно пассивно подвергаются действию сил окружающей среды, осуществляющих процесс отбора. Однако некоторые биологи полагают, что гены играют более активную роль в своей собственной эволюции. С одной стороны, возможные варианты мутации гена зависят от его структуры, что ограничивает влияние случайных факторов. Некоторые изменения происходят в результате перемещения генов, а способность к перемещению также зависит от структуры гена. Кроме того, мутации помогают некоторые ферменты. Способность эволюционировать быстрее зависит как от внутренних, так и от внешних факторов. Фактически, вид может обучаться эволюционировать, используя те стратегии, которые оказались успешными в прошлом⁴⁰⁴.

Большинство молекулярных биологов всегда разделяли убеждение (часто именуемое центральной догмой), что информация в организмах передается только в одном направлении, от генов к белку. Однако Стюарт Кауфман и другие показали, что существуют и определенные возможности влияния белков на гены⁴⁰⁵. Некоторые ферменты управляют передачей генетической информации в ответ на сигналы из окружающей среды. Иммунные системы действуют как датчики, реагирующие на изменения в окружающей среде и в теле, и существуют команды, запускающие программы восстановления генов при их повреждении. Кроме того, эмбриональное развитие происходит в соответствии с основными формами, структурами и правилами, которые сужают возможность выбора. Механизмы развития направляют изменения в определенное русл· и ограничивают морфологические возможности. Некоторая часть этой информации, управляющей развитием, содержится в цитоплазме клетки⁴⁰⁶. Такие утверждения предполагают необходимость значительного расширения концепции современного синтеза, хотя и не полный отказ от нее.

3. ДНК и происхождение жизни

Открытие в 1953 г. Уотсоном (Watson) и Криком (Crick) структуры ДНК положило начало анализу генов на молекулярном уровне. Было показано, что молекула ДНК представляет собой двойную нить. Через регулярные интервалы вдоль каждой нити располагаются выступающие молекулы нуклеотидных оснований (каждую позицию занимает одно из четырех оснований, обозначаемых А, Ц, Г и Т), которые соединяются с основаниями на противоположной нити. Пары оснований образуют поперечные связи, сходные со ступенями лестницы. Основание А соединяется только с основанием Т, а основание Ц – только с основанием Г. Здесь мы видим механизм одного из важнейших свойств генов – репликации. Если две нити разделяются, то каждое основание на обеих нитях притягивает новое соответствующее ему основание (из окружающей жидкости) и создает новую вторую нить, идентичную старой, в которой единицы А, Ц, Г и Т расположены в том же самом порядке. Мутации, по-видимому, объясняются повреждением части молекулы ДНК или несовершенной репликацией.

Другим важным свойством генов является управление процессами развития. Все живые организмы состоят из белковых цепей, построенных из более простых «кирпичиков» – двадцати аминокислот. ДНК остается в ядре клетки, но отдельные участки ее специфической последовательности оснований копируются на одиночных нитях информационной РНК и переносятся в другие части клетки, где происходит сборка белковых цепей из отдельных аминокислот. Было обнаружено, что существует генетический код, в котором определенная группа из трех оснований соответствует каждой из двадцати аминокислот. Порядок триплетов в ДНК определяет порядок, в котором аминокислоты собираются в белковые цепи.

Таким образом, в ДНК «алфавит», состоящий лишь из четырех букв (оснований А, Ц, Г и Т), собранных в трехбуквенные «слова» (каждое из которых означает одну из аминокислот), выстроен в «предложения» (определяющие те или иные белки). Из двадцати основных слов могут быть созданы тысячи предложений различной длины и с разным порядком слов, поэтому существуют тысячи возможных белков. Длинные парные нити, построенные из тех же самых четырех оснований в разной последовательности, образуют гены всех организмов, от микробов до людей. Во всех известных организмах для трансляции ДНК – белок используется один и тот же код, что, по-видимому, указывает на общее происхождение всех живых существ.

Происхождение жизни остается загадкой, однако уже предлагались некоторые возможные пути к ее разрешению. В 1953 г. Стэнли Миллер пропускал электрические разряды через колбу, содержавшую лишь смесь простых газов и горячей воды (неорганические соединения, которые, вероятно, присутствовали в атмосфере и океане на ранних этапах истории нашей планеты). Он обнаружил, что в результате опыта образовались многие аминокислоты. Другие ученые различили спектры простейших органических соединений в межзвездных газовых облаках, а внутри метеоритов, прилетевших из глубин космоса, были найдены аминокислоты. И в экспериментах Миллера, и в метеоритах, из всех аминокислот в наибольших количествах присутствовал глицин, что соответствовало его относительному содержанию в живых организмах. На втором месте во всех трех случаях был аланин. Быть может, наиболее ранние формы жизни возникали из такого до–биотического «первичного бульона». Более сложные белки способны образовывать микросферы, которые в некоторых случаях растут и расщепляются на две меньшие сферы, напоминая элементарные клетки⁴⁰⁷.

Согласно другой теории, примитивная форма репликации сперва происходила в кристаллах глины или других минералов. В минерале одна из альтернативных кристаллических структур и присутствующие в ней дефекты воспроизводятся во всех следующих друг за другом слоях. Небольшая частица минеральной пыли в перенасыщенном растворе ведет себя как «затравка», вокруг которой растет новый кристалл, воспроизводящий дефекты оригинала. Если бы какие-то варианты выживали лучше других, имелась бы элементарная система отбора. Известно, что некоторые органические молекулы способствуют такой репликации кристаллов. Быть может, органические молекулы сперва помогали неорганической репликации, а позднее стали воспроизводить и сами себя⁴⁰⁸.

Но как могли возникнуть ДНК и генетический код? В современном организме кодирующие молекулы сами оказываются продуктом реализации закодированных инструкций. По-видимому, как бы далеко мы ни углублялись в историю эволюции, мы все время сталкиваемся с той же дилеммой – что было раньше, курица или яйцо. Однако Манфред Эйген показал, что при соединении нуклеотидных оснований некоторые сочетания оказываются более устойчивыми. Могла существовать ранняя форма химической эволюции, до–биологического отбора более устойчивых сочетаний. Наиболее устойчивый и чаще всего встречающийся триплет ГГЦ соответствует простейшей и самой распространенной аминокислоте – глицину. Второй по распространенности триплет ГЦЦ соответствует аланину, также занимающему второе место. Эйген выдвинул гипотезу «гиперцикла» из четырех простых цепочек РНК, который мог бы воспроизводиться, а также синтезировать протобелки⁴⁰⁹. Отсюда еще далеко до ДНК, и многое по-прежнему остается загадочным, однако разрыв между неживыми и живыми формами уже не кажется столь широким, как несколько десятилетий назад.

Часто считалось, что второй закон термодинамики исключает возникновение более высоко упорядоченных состояний, поскольку в закрытых системах энтропия, или степень беспорядочности, стремится к возрастанию. Однако в 7 главе я уже указывал, что организмы представляют собой открытые системы, и ссылался на работу Пригожина, в которой описано появление более сложных уровней порядка в физических системах, далеких от равновесия. Исследуя проблемы происхождения жизни, Джеффри Викен показал, что самоорганизующиеся диссипативные системы могут способствовать генерации энтропии в необратимых потоках энергии. Усложнение организации и структуры налагает пограничные условия на действие физико-химических процессов; элемент случайности проявляется в рамках ограничений. Изначально заданные значения химического сродства и предпочтения при образовании химических связей обеспечивают внутренние ограничения структурных возможностей. Викен отмечает, что для объяснения состояния в классической физике необходимо лишь знание начальных условий и законов, однако для объяснения состояния в биологическом мире необходимо историческое описание эволюционного изменения и совокупного отбора. Кроме того, организм отбирается как часть общей экосистемы, которая определяет поток энергии и материалов. Викен считает, что эволюционные объяснения должны быть холистическими как во времени, так и в пространстве⁴¹⁰.

4. ДНК, информация и теория систем

Работы в области теории информации проливают свет на эволюционную роль ДНК как кодированного сообщения. В главе 7 мы видели, что в термодинамике порядку и информации соответствуют невероятные сочетания компонентов. В закрытых системах энтропия и беспорядок имеют тенденцию возрастать, приводя к потере информации. Во время второй мировой войны пытались решить проблему надежной передачи сообщений по радио. В этом контексте шум представляет собой беспорядок, который искажает сообщение. Согласно теории информации, существует два способа уменьшения таких потерь: (1) избыточность; когда части сообщения повторяются, и (2) правила, которые налагают ограничения, сокращая число допустимых сочетаний, в то же время оставляя возможность для новизны и разнообразия. С появлением компьютеров сообщения стало возможно надежно кодировать в двоичной или цифровой системе (да/нет или 1/0) и выражать в «битах» информации. Компьютер реагирует на содержащиеся в программе инструкции, которые определяют соединения в его электрических цепях, после чего он может управлять формой представления введенной в него информации («обработка информации»), и активировать те или иные выходные устройства.

Информация – это упорядоченная группа (звуков, букв, двоичных чисел, оснований ДНК или любых других различимых элементов), соответствующая одному из многих возможных состояний системы. Информация передается, когда другая система (слушатель, читатель, компьютер или органический процесс) избирательно реагирует на нее – то есть, когда информация кодируется, передается и декодируется. В случае белков, формируемых ДНК, существуют внутренние структурные правила, которые ограничивают возможные сочетания и уменьшают роль случайности. И в то же время, имеется достаточно возможностей для новых сообщений. Для эволюции стабильных форм мутации должны быть не слишком редкими, но и не слишком частыми. Джереми Кэмпбелл пишет: «Теория информации учит нас, что выбор и ограничение могут сосуществовать как партнеры, позволяя системе, будь то живой организм, язык или общество, следовать не по пути энтропии, а по пути истории»⁴¹¹.

Для того, чтобы происходила эволюция, информация должна передаваться в двух направлениях, как от генов, так и к ним. Рассмотрим сначала экспрессию ДНК в развивающемся организме. Линейное сообщение молекулы ДНК создает линейную белковую цепочку, однако вследствие существования характерных углов связывания и складок в цепочке, в результате образуется специфическая трехмерная белковая структура, имеющая активные участки для присоединения боковых групп. Сообщение ведет к структуре, а структура – к функции. Крайне сложная группа генетических регуляторных программ с активаторами и репрессорами включает и выключает работу других генов, поэтому клетки нужного типа создаются в нужном месте и в нужное время как в развивающемся эмбрионе, так и при дальнейшем функционировании организма. В этом контексте ДНК воплощает информацию для действия, то есть, набор предписаний.

Информация об окружающей среде также передается в гены в процессе естественного отбора. Существует информация о том, что оказалось жизнеспособным, и о том, как организм может существовать в мире, включая и закодированные инстинктивные модели поведения. Это механизм памяти, посредством которого история жизни записывается в ДНК. Мы могли бы сказать, что система демонстрирует своего рода способность к обучению, к проверке методом проб и ошибок в серии экспериментов по сбору информации, которая накапливается в более крупных структурных единицах – организмах, популяциях и экосистемах. В ДНК хранится значительное количество не используемой информации, которая может быть затребована при изменении окружающих условий. Здесь действует кибернетическая система, или система обратной связи, для получения, хранения, извлечения и использования информации. Действие ДНК зависит от контекста и требует двухстороннего потока информации между уровнями. Таким образом, информация, наряду с материей и энергией – один из основных элементов реальности, и она соотносительна по своему характеру. Слова выражают послание, лишь когда они прочитаны. Информация всегда зависит от контекста.

Представьте себе человека, который пишет книгу, состоящую из глав, разделов, предложений, слов и букв. Выбор букв определяется выбором слов, выбор слов определяется формулировкой предложений и так далее. Писатель также принимает во внимание целый ряд общепринятых норм кодирования: грамматические правила, лингвистические обычаи, алфавит и словарный запас определенной языковой среды. Читатель, в свою очередь, использует те же правила для расшифровки послания. Книгу можно перевести на другой язык, или читать вслух, выражая то же сообщение другими средствами.

В случае ДНК, значение части также зависит от значения более крупного целого. Управляющие последовательности (опероны) регулируют целые блоки деятельности. Распознающие коды откликаются на определенные молекулярные структуры. Программы развития способствуют дифференциации и развитию клеток в тех или иных органах. Гомеостатические механизмы обратной связи, например, механизмы терморегуляции, обеспечивают нормы функционирования организма в целом. В каждом случае модели взаимодействия между компонентами на одном уровне устанавливают пограничные условия деятельности на нижележащих уровнях. Коды, содержащиеся в ДНК, не нарушают физических и химических законов, однако их никогда нельзя было бы вывести из этих законов. Информация записывается и используется в виде иерархически организованных структур. Значение частей определяется их участием в более крупном целом⁴¹². Сходное иерархическое упорядочивание можно наблюдать в компьютерных программах. И в этом случае сообщение (программное обеспечение) также можно обособить от носителя или среды (аппаратного обеспечения). Смысл сообщения, как в коде ДНК, так и в компьютерном коде, зависит от более широкого контекста.

ДНК представляет собой программу развития и функционирования лишь в совокупности с молекулами цитоплазмы, которые обеспечивают необходимую окружающую среду и опорную структуру. Генетическая программа сохраняется с прошлого и функционирует в настоящем благодаря поведению более крупных единиц – включая, в конечном итоге, всю взаимозависимую экосистему с ее циклами и взаимодействиями энергии, материалов и информации. Каждая единица достигает устойчивости благодаря тому, что становится частью большего целого, стабильности и динамике которого она способствует. Как писал Викен: «Природа строится иерархически: устойчивость каждого уровня основывается на использовании механизмов, предоставляемых нижележащими уровнями, а его функциональные контексты определяются вышележащими уровнями»⁴¹³.

Соотношение между уровнями порядка анализирует теория систем, в первую очередь, теория иерархии. Один из специалистов в области теории информации Герберт Саймон предлагает нам представить себе часовщика, которого то и дело отрывают от работы. Если часовщику приходится каждый раз начинать все сначала, он может так никогда и не справиться со своей задачей. Но если он собирает группы деталей в блоки, которые затем соединяет между собой, то может закончить работу быстрее. В живых организмах имеется много таких устойчивых блоков с различной прочностью внутренних связей; эти блоки сохраняются в неизменном состоянии и лишь слабо соединены друг с другом. Более высокий уровень устойчивости нередко создается функциями, которые относительно независимы от вариаций микроскопических деталей. Сложное коллективное поведение можно проще описать на более высоком уровне организации⁴¹⁴.

Это ключ к ответу на вопрос о том, как эволюция может демонстрировать и случайность, и направленность. Случайность присутствует на многих уровнях: это мутации, рекомбинация и дрейф генов, колебания климата и т. п. Эволюция – это неповторимая серия событий, которые было бы невозможно предсказать; их можно лишь описать с исторической точки зрения. Однако история свидетельствует о восхождении к более высоким уровням организации, о тенденции к большей сложности и разумности. Природа играет в кости, но это шулерские кости – результат предопределен внутренними ограничениями. В частности, благодаря относительной устойчивости модульных структур, достигнутые улучшения сохраняются. Представьте себе зубчатое колесо, которое может случайным образом поворачиваться на небольшой угол в любую сторону. Если у него есть храповик, который время от времени защелкивается, то в конечном итоге колесо будет поворачиваться в одну сторону больше, чем в другую. Еще одной аналогией может быть шар, который нужно закатить на вершину холма, причем на склоне есть небольшие террасы, на которых шар может покоиться в «метастабильных состояниях», не скатываясь обратно к подножию.

Существует два вида иерархии. Первая, которую следует рассматривать исторически, – это генеалогическая иерархия: ген, организм и вид. Единицы здесь различаются по своей исторической роли в воспроизводстве и эволюционных изменениях. Вторая, рассматриваемая в любой момент времени, – организационная иерархия: атом, молекула, клетка, орган, организм, популяция и экосистема. Единицы этой иерархии различаются по своей относительной устойчивости и по своему действию и взаимодействию в качестве целостных образований. Объекты на каждом уровне имеют много общих свойств с иными объектами на том же уровне, и относительно мало общих свойств с объектами на других уровнях. В обеих иерархиях происходит передача информации между уровнями. Применительно ко второму случаю Нильс Элдридж и Стэнли Салт говорят о «восходящем влиянии», когда совместное действие многих подсистем более низких уровней создает необходимые условия для более крупного целого, и о «нисходящем влиянии», когда функционирование многих подсистем происходит в рамках пограничных условий, которые устанавливает деятельность на вышележащих уровнях⁴¹⁵. Как эти иерархические уровни связаны друг с другом?

Фрэнсис Крик, один из первооткрывателей структуры ДНК, писал: «Таким образом, можно надеяться когда-нибудь объяснить всю биологию, исходя из уровня, лежащего под ней, и так далее, вплоть до атомного уровня... Судя по тому, что мы уже знаем, представляется крайне маловероятным существование вещей, которые нельзя объяснить с точки зрения физики и химии»⁴¹⁶. Впечатляющие успехи молекулярной биологии порой рассматривались как подтверждение такого рода редукционистских утверждений. Мы рассмотрим несколько вариантов редукционизма, а затем противопоставим им иерархию четко определенных уровней, как в эволюционной истории, так и в сегодняшней деятельности организмов. Это обсуждение носит философский характер, однако связано с интерпретацией биологических проблем. Богословские вопросы мы рассмотрим в разделе III.

1. Три формы редукции

Можно выделить три формы редукции⁴¹⁷: (1) методологическую редукцию как исследовательскую стратегию; (2) эпистемологическую редукцию как соотношение между теориями; (3) онтологическую редукцию как представление о реальности. Редукции легко отличить друг от друга, поскольку их утверждения носят разный характер, хотя многие авторы некритично переходят от одной формы редукции к другой.

1.Методологическая редукция: исследовательская стратегия

С точки зрения стратегии исследования, зачастую полезно при изучении сложного целого разбивать его на составные части, с изучением которых легче справиться. Так, в биологических исследованиях мощным орудием служит анализ молекулярных структур и взаимодействий. Поэтому редукцию можно использовать в качестве практической исследовательской стратегии, не утверждая при этом, что все биологические теории могут быть выведены из химических теорий, или что в мире не существует ничего, кроме материальных частиц.

Однако, если считать методологическую редукцию единственно приемлемой исследовательской стратегией, это может привести к отказу от синтетических и «композиционных» подходов, которые изучают наиболее сложные целостные образования. Кое-кто опасается, что результатом всеобщего увлечения молекулярной биологией может стать пренебрежение теми областями, которые изучают организм в целом, как, например, популяционная генетика, эмбриология, экология и исследование поведения животных. Биолог Клиффорд Гробштайн призывает к многоуровневому анализу: «Таким образом, сложное биологическое исследование подразумевает использование информации, получаемой в результате анализа на нескольких уровнях»⁴¹⁸. Еще один биолог, Эрнст Майр признает аналитический подход полезным, поскольку процессы, происходящие на различных уровнях, в какой-то мере независимы друг от друга, однако недостаточным, так как эти процессы в то же самое время взаимозависимы»⁴¹⁹. Александр Розенберг, занимающийся философией науки, полагает, что закономерности, наблюдающиеся на низших уровнях, зачастую слишком сложны, чтобы на их основе можно было предсказать закономерности более высоких уровней. На практике такие взаимоотношения необходимо описывать в их собственных понятиях. Биология нередко занимается изучением таких функций, которые можно понять лишь в их связи с более крупными структурными единицами и с более сложными видами деятельности⁴²⁰. Таким образом, с методологической редукцией можно соглашаться лишь до тех пор, пока она не ведет к пренебрежению исследовательскими программами, проводимыми на различных уровнях, от молекул до экосистем.

2. Эпистемологическая редукция: соотношение между теориями

Принцип эпистемологической редукции утверждает, что теории и законы, действующие на одном уровне, можно выводить из теорий и законов, которые относятся к другом уровню. Например, законы, касающиеся объема, давления и температуры газа, можно вывести из механических законов, управляющих движением молекул (если считать, что температура–это средняя кинетическая энергия молекул). По мнению философа Эрнеста Нейджела, одна теория может быть сведена к другой при двух условиях: (1) возможности установления связей между всеми понятиями обеих теорий; (2) выводимости одного набора теоретических утверждений из другого. Нейджел показывает, что многие биологические понятия невозможно определить в химических терминах⁴²¹. В том же ключе, еще один философ, Мортон Бекнер заявляет, что существуют специфические биологические понятия, относящиеся к функционированию структурных единиц более высокого ранга, которые нельзя перевести на язык физики и химии. Кооперативные функции невозможно определить с помощью понятий, относящихся только к частям, участвующим в их осуществлении⁴²².

Кроме того, биологи придерживаются мнения о специфичности биологических понятий. Франциско Айала указывает, что, например, такие биологические определения, как приспособленность, адаптация, хищник, орган, гетерозиготность и сексуальность, нельзя перевести на молекулярный язык. Майр утверждает, что уникальность и непредсказуемость эволюционных событий можно описать лишь в историческом повествовании, а не с помощью какого бы то ни было набора устойчивых закономерностей. Генетическую информацию можно объяснить лишь в исторической перспективе; конкретные последовательности оснований в молекуле ДНК невозможно вывести из химических законов. Кроме того, описание и объяснение поведения организмов с точки зрения телеологических категорий (целей и задач) будет полезным в том случае, когда для достижения определенной цели существуют разнообразные средства⁴²³.

Рассматривая историю современной биологии, Линдли Дарден и Нэнси Молл утверждают, что межуровневые теории вводились в качестве новых гипотез, которые нельзя было вывести из теорий, относящихся к отдельным областям. Они определяют область исследования как набор специфических теорий, проблем, методов и терминологии. Поначалу связи между терминологией разных областей предлагались в качестве творческих гипотез. Например, в 1904 г. было постулировано, что гены (недоступные наблюдению теоретические сущности, с помощью которых генетики объясняли наблюдаемую наследственную изменчивость), локализуются в хромосомах (темных нитях, которые обнаружили цитологи, изучавшие ядра клеток). В 1950–х годах гены, о которых говорила генетическая теория, были отождествлены со структурами ДНК (молекулярными конфигурациями, которые изучают биохимики) на основе гипотезы о том, что ДНК управляет развитием и ростом организма из зародыша. Разработанная Жакобом (Jacob) и Моно (Monod) теория оперонов и генов–регуляторов (1961), и последующие исследования роли ферментов в синтезе белков развивали эту гипотезу. Эти исследования были обусловлены существованием некоторых вопросов, на которые не могли ответить ни генетика, ни молекулярная биология в отдельности; они привели к созданию понятий, отличных от тех, которые имелись в обеих этих областях. Дарден и Молл полагают, что единство науки – важная цель, но она не достигается путем редукции теорий:

Междисциплинарная теория, объясняя взаимоотношения между двумя отраслями науки, не отменяет ни сами эти отрасли, ни их теории или области исследования. Отдельные отрасли сохраняют свою индивидуальность, несмотря на то, что новые направления исследований тесно координируют их деятельность.... Становится естественным понимать единство науки не как иерархический ряд редукций между теориями, а как наведение мостов между различными отраслями с помощью междисциплинарных теорий⁴²⁴.

3. Онтологическая редукция: представление о реальности

Здесь мы сталкиваемся с предположением, которое касается не исследовательской стратегии или соотношения между теориями, но природы вещей, существующих в мире. Когда кто-то говорит, что организмы состоят «только из атомов», он тем самым утверждает метафизику материализма и атомизма, которая исходит из предпосылки, что истинная природа объекта проявляется на его самом низшем уровне.

Материализм некоторых современных биологов отчасти представляет собой реакцию на витализм, в соответствии с которым жизнь считалась особым нематериальным принципом или силой. В 1930–х гг. Дриш (Driesch) интерпретировал эмбриологические эксперименты как свидетельство наличия в развивающемся эмбрионе жизненной силы, целенаправленной «энтелехии», которая настраивает процессы на достижение будущей цели, несмотря на препятствия (например, у тритона может вырасти новая конечность взамен отрезанной). Но эта весьма неопределенная идея не предполагала никаких проверяемых гипотез для объяснения конкретных случаев, а потому была бесполезной с научной точки зрения. Кроме того, не существует четкой границы между живыми и неживыми формами (например, вирусы обладают характеристиками и тех и других). Сегодня у витализма почти не осталось сторонников, однако желание его избежать привело к тому, что многие биологи стали склоняться к метафизическому материализму.

Органицизм выглядит как компромисс между материализмом и витализмом, однако в своих наиболее важных положениях он отличается и от того, и от другого. Согласно этой точке зрения, жизнь представляет собой особый тип организации и деятельности, а не отдельную нематериальную сущность или субстанцию. Между живым и неживым нет непреодолимой пропасти (как в эволюционной истории, так и среди существующих ныне форм), а скорее, имеет место непрерывность взаимозависимых уровней. Сторонники органицизма возражают против эпистемологического редукционизма и отстаивают специфичность биологических понятий, однако идут еще дальше и утверждают, что организмические понятия описывают аспекты реального мира. Если организм представляет собой единое целое, в котором присутствует иерархия уровней организации и деятельности, то можно говорить о специфичности биологических процессов. Процессы на любом уровне не полностью определяются процессами на нижележащих уровнях, но данный факт не нарушает законов, управляющих процессами на этих более низких уровнях.

2. Уровни, возникновение, части и целое

Нам следует подробнее рассмотреть различие между уровнями анализа (эпистемологическое понятие) и уровнями организации и деятельности (онтологические понятия).

1. Уровни анализа

Каждая область исследований ограничена своим понятийным аппаратом. Любая группа понятий абстрактна и избирательна; она представляет собой тот или иной способ упрощения сложных явлений. При анализе явлений на каком–либо конкретном уровне порой могут быть полезны взаимодополняющие модели. Для различных уровней используются разные модели, и ни одна из них не дает исчерпывающего описания. Теории более высокого уровня полезны для корреляции тех или иных черт кооперативного поведения крупных целостных образований даже после того как разработаны межуровневые теории. Инструменталисты могут говорить о ценности теорий на разнообразных уровнях, не утверждая при этом, что уровни реально существуют в природе.

2.Уровни организации и деятельности

Философ Уильям Уимсатт считает, что нередуцируемым понятиям, тесно связанным с наблюдениями, следует приписывать онтологический, но допускающий пересмотр, статус «кандидатов на реальность». Различные уровни анализа – пусть частично и ограниченно – но отражают реально существующие в мире структуры⁴²⁵. Критический реализм, который я отстаивал в предыдущих главах, допускает существование как онтологических, так и эпистемологических уровней, то есть являет собой многоуровневое представление о реальности. Органицизм постулирует значительные различия между уровнями, однако без тех резких разрывов и дуалистических контрастов, которые предполагает витализм. Природа состоит из относительно устойчивых уровней непрерывного спектра сложности. Уровни организации определяют структурные взаимоотношения. Уровни деятельности определяют события и процессы.

Иерархия функциональных процессов всегда соотносится с иерархией структурных частей и тесно связана с ней. В концептуальной модели теории систем отдельные части идентифицируются, классифицируются и соотносятся друг с другом в соответствии с их ролями в функционально интерпретируемых процессах. С другой стороны, функции выполняются посредством взаимодействия частей. Это взаимодополняющие, а не альтернативные способы описания одной и той же системы. Стивен Тулмин пишет: «В действительности, саму структуру организмов, – организацию, которую порой описывают так, будто она представляет собой просто «иерархию» все более крупных структур, – лучше рассматривать как лестницу, состоящую из все более сложных систем. Все эти системы, независимо от их уровня сложности, необходимо анализировать и понимать как с точки зрения функций, которые они выполняют, так и в плане того, какие механизмы они приводят в действие»⁴²⁶.

Эволюционная история была свидетелем возникновения новых форм порядка и деятельности, которые невозможно было бы предсказать, исходя из предшествовавших форм. Объяснение эволюции неизбежно носит исторический, а не дедуктивный характер, потому что в природе есть случайность и появление нового. Когда последовательно возникали молекулы, клетки и организмы, они несли с собой новые свойства и виды поведения. Новые формы целенаправленного поведения и психической жизни, в конце концов, достигли своего пика в появлении сознания, а затем и самосознания.

Двустороннее взаимодействие целого и частей проявляется на многих уровнях. Мы видели важную роль целого уже на квантовом уровне, на примерах принципа запрета Паули и экспериментов, связанных с теоремой Белла. Атом следует рассматривать как единую колебательную систему; электрон – это, скорее, состояние системы, нежели отдельный индивидуальный объект. В соответствии с экологической точкой зрения на жизнь, каждый объект рассматривается в составе иерархии более объемлющих целостных образований. Межуровневые теории часто описывают поведение частей в формирующемся целом.

В философии процесса взаимосвязи играют определяющую роль для каждого объекта; в его бытии отношения представляют собой внутренний, а не внешний фактор. Различные виды целостных образований удобно описывать термином «сообщества». Чарльз Хартсхорн называет организм «сообществом клеток». В некоторых сообществах (например, в куче песка) все члены одинаковы, и общая структура практически отсутствует – целое здесь менее едино, чем каждая из частей. Другие сообщества состоят из слабо связанных совокупностей (например, губка, или даже дерево), отдельные части которых относительно независимы. В колонии муравьев существуют определенная координация и разделение труда, но нет центрального руководства. Некоторые сообщества представляют собой хорошо организованное целое с ярко выраженными доминирующими членами и сложной внутренней организацией. Однако даже в человеческом организме каждая клетка в какой-то мере независима; различные органы и подсистемы (сердце, эндокринная система и т. д.) функционируют независимо от сознания. Лишь с развитием нервной системы достигается объединение опыта всего организма⁴²⁷.

Таким образом, степень подчиненности части целому широко варьирует. В иерархии уровней организм представляет собой единицу воспроизводства и обычно имеет более сложную кооперативную организацию, чем уровни, лежащие выше и ниже его. Однако существует огромное разнообразие типов интеграции, которые могут иметь место на любом из этих уровней. Следовательно, части в разной степени сохраняют или теряют свою автономию, входя в состав целого. В общем, деятельность на любом уровне испытывает влияние типов деятельности на уровнях, расположенных как выше, так и ниже него. В этом смысле можно говорить, что часть и целое взаимно влияют друг на друга, причем это вовсе не подразумевает какое бы то ни было существование целого как сущности, независимой от своих частей.

Майкл Поляки указывает, что конструкция любой машины налагает граничные условия на протекающие в ней химические и физические процессы. Законы физики и химии не нарушаются, однако они ограничиваются и направляются на выполнение организованных функций. Он предполагает, что морфология и структура организма сходным образом определяют граничные условия, которые не обусловлены биохимическими законами, но совместимы с ними⁴²⁸. Конечно, в случае с машиной ограничение законов осуществляет человек, который ее проектирует, и поведение машины в целом по своему характеру сходно с поведением ее частей, так что данная аналогия довольно ограничена. Дональд Кэмпбелл предлагает более сложный анализ нисходящей причинности, посредством которой взаимоотношения на высших уровнях налагают ограничения на процессы, протекающие на нижележащих уровнях. Например, могучие челюсти термитов–воинов – результат развития, управляемого их ДНК, однако сама ДНК представляет собой продукт отбора всего организма в его зависимости от колонии термитов. (Фактически, эти челюсти настолько велики, что такой термит не может кормиться сам, и его приходится кормить рабочим термитам)⁴²⁹. В мире организмов между уровнями происходят сложные взаимодействия.

3. Чувствительность и целенаправленность

Чувствительность простейших организмов – это минимальная способность отклика на воздействие окружающей среды, однако затем чувствительность принимает все более сложные формы. Восприятие – это избирательная передача информации об окружающей среде. Даже элементарные органы чувств могут замечать особенности окружающей среды, важные для жизни организма. Восприятие представляет собой активный процесс, в ходе которого отбираются и организуются модели, имеющие значение для выживания. Ответные действия возможны потому, что организм соотносит ощущения, происходящие от окружающей среды, с этой средой. Одноклеточный парамеций имеет грубую нервную систему и зачаточную память. Если он не находит пищи в одном месте, он не остается там, а перемещается в другое место, используя свои согласованно действующие веслообразные волоски. Кратковременная память требует новых способов хранения и извлечения информации, отличных от тех, что используются в генах.

Кроме того, чувствительность, по-видимому, включает в себя внутреннее измерение, центр восприятия и деятельности, своего рода элементарное сознание и чувства. Ко времени появления центральной нервной системы уже существовала координирующая структура и новый уровень интеграции опыта, которые в конечном счете развились в сознание и, наконец, в самосознание. Мы можем попытаться вообразить сознание у высших животных или даже у низших позвоночных, однако навряд ли можем представить себе зачаточный опыт беспозвоночных.

Чувствительность на еще более низких уровнях, по-видимому, подразумевает по меньшей мере элементарную способность испытывать боль и удовольствие. Когда имеется нервная система, боль служит сигналом, предупреждающим об опасности, и побудительной силой, с помощью которой можно избежать неприятностей. Способность ощущать боль и удовольствие, предположительно, отбиралась из-за ее высокой ценности для выживания. Поведение животных свидетельствует о том, что они могут сильно страдать. Даже беспозвоночные при стрессе выделяют эндорфины и другие подавляющие боль вещества, сходные с теми, что присутствуют в человеческом мозгу. Похоже, что низшие организмы также могут испытывать страдание, хотя и не столь сильное⁴³⁰.

Определенные формы целенаправленного поведения могут иметь место и в неживом мире. Можно соединить простейшие датчик и активатор (например, термостат и нагревательный элемент) в управляющую систему, саморегулирующийся механизм обратной связи, который компенсирует отклонения от устойчивого состояния. Самонаводящаяся ракета «ищет мишень», корректируя свой полет в соответствии с сигналами радара; она в ограниченной мере обладает гибкостью реагирования на меняющиеся внешние условия. Однако многие организмы в своих действиях, направленных на достижение целей в меняющихся условиях, демонстрируют значительно большую гибкость. Это выходит за рамки кибернетической модели, изображающей цель как источник направляющих сигналов. При отсутствии пищи животные способны искать ее, и могут использовать для этого такие способы, к которым они раньше не прибегали. Память о прошлых последовательностях восприятий и действий и об их результатах ведет к предвосхищению будущих событий, которые служат целями текущего поведения. Животные и птицы могут придумывать новые и окольные пути достижения цели, что свидетельствует об ориентации на будущее и демонстрирует наличие воображения при изобретении новых способов преодоления препятствий⁴³¹.

Различные формы поведения животных и насекомых предполагают наличие целенаправленности и предвидения. Определенное предвидение проявляется даже в преимущественно инстинктивных действиях. Если оса сталкивается с затруднениями при строительстве гнезда, она проявляет определенную изобретательность, придумывая новую последовательность действий для выполнения задачи. Крыса, выбирая между двумя дорожками, на одной из которых она может получить удар током, медлит, как будто представляет себе будущие последствия. Дональд Гриффин, Стивен Уокер и другие описывали животное знание. Они говорили об эволюционной непрерывности психического опыта, о ценности сознания для выживания и о развитии высших уровней восприятия, памяти, разума и общения⁴³².

Насколько далеко можно распространять эти понятия на все более простые формы жизни? У.Е. Эйгар и Бернхард Ренш полагают, что все организмы необходимо рассматривать как субъекты, которые обладают чувствами и опытом, пусть и на зачаточном уровне⁴³³. Биолог Сиуол Райт утверждает, что в спектре поведения организмов – от высших до низших – не существует разрывов, и поскольку мы нигде не можем провести границу, то должны допустить наличие у них всех чего-то, сходного с разумом. Как в истории мира (эволюция), так и в истории индивида (эмбриология) не существует разрывов в развитии разума от простейших структур. «Возникновение даже простейшего разума из неразумного состояния представляется мне совершенно непостижимым». Райт заключает, что на всех уровнях жизни существо с собственной точки зрения является разумом, а с точки зрения других – материей. Уникальный творческий аспект каждого индивидуального события и его сущностная природа как воли или разума неизбежно ускользают от ученого, который имеет дело лишь с закономерностями и видит только внешнюю сторону вещей⁴³⁴.

Я сомневаюсь, что организмам, стоящим на более низких ступенях развития, можно приписывать разум, однако допускаю наличие у них элементарных форм переживаемого опыта. При рассмотрении философии процесса (глава 11), я буду говорить о том, что единые объекты на всех уровнях следует считать субъектами опыта, у которых есть, по крайней мере, зачаточная чувствительность, память и целенаправленность. Это потребует обращения не только к уровням деятельности, но и уровням опыта. Я постараюсь доказать, что мы должны признать факт возникновения специфических форм деятельности и опыта на более высоких уровнях; разум и сознание появляются только на высших уровнях, а развитое самосознание – лишь у человеческих существ.

Переходя к рассмотрению богословских выводов из эволюционной теории, мы сперва зададимся вопросом о соотношении случайности и замысла. Затем исследуем некоторые модели продолжающегося творения, и, наконец, несколько вариантов ответов богословия на сложившуюся ситуацию.

1. Случайность и замысел

Является ли эволюция направленным процессом? Действительно, история демонстрирует общую тенденцию к большей сложности, реактивности и сознанию. Увеличивается и способность организма собирать, накапливать и обрабатывать информацию. Однако, если рассматривать отдельные звенья эволюционного процесса на протяжении более коротких отрезков времени, оказывается, что изменения происходят сразу во многих направлениях, а не укладываются в одно определенное русло. Приспосабливаясь к текущим условиям окружающей среды, жизнь стремится заполнять временно свободные экологические ниши, которые вполне могут оказаться тупиковыми при изменении условий. Ничто здесь не говорит о предвидении будущих нужд. Гоулд приводит примеры того, как структура, изначально выполнявшая одну функцию, временно приспосабливалась для другой функции. Например, большой палец панды развился из костей и мышц запястья – это далеко не идеальная конструкция!⁴³⁵ В некоторых случаях мы видим явный регресс, когда, например, ранее независимый организм становится паразитом. И, конечно, подавляющее большинство видов в конечном итоге вымирает.

Мы уже наблюдали вездесущую роль случайности в эволюции – от мутаций и комбинации генов при воспроизводстве до непредсказуемых изменений окружающей среды. Эволюционная история необратима и неповторима. Специфические пути развития навсегда исключали присутствовавшие в какой-то момент потенциальные возможности. Большинство мутаций вредны или даже смертельны для организма. По мнению Моно, преобладание в эволюции «слепого случая» показывает, что существование всех организмов случайно и не является следствием замысла. В этой бессмысленной вселенной мы сами произвольно придумываем хоть какой-то смысл человеческой жизни⁴³⁶.

С другой стороны, Фред Хойл и Чандра Викрамасинхе считают случайное происхождение любой отдельной молекулы белка совершенно невероятным. Если мы имеем двадцать различных аминокислот и хотим создать белковую цепочку из ста аминокислот, то количество возможных сочетаний будет огромно. Если перебирать их со скоростью один миллиард в секунду, то для того, чтобы исчерпать все сочетания, потребовалось бы время, во много раз превосходящее продолжительность истории вселенной⁴³⁷. Однако этот довод не вполне убедителен, поскольку существуют особые силы притяжения, из-за которых различные сочетания аминокислот обладают разной степенью вероятности и устойчивости. Как мы уже говорили, у природы шулерские кости. По мере образования более крупных структур растет вероятность сохранения метастабильных состояний. Сложность возникает постадийно, в иерархическом порядке, а не в результате одной гигантской лотереи. Коль скоро имеется воспроизводство, случайности противостоит естественный отбор, сохраняя крайне маловероятные комбинации на протяжении поколений. Эволюция демонстрирует тонкую игру случайностей и закономерностей.

При рассмотрении эволюции, нам приходится принимать во внимание случайность, закономерность и историю. В беге шарика по колесу рулетки и в узорах калейдоскопа присутствует непрерывная игра случайности и закономерности, но нет исторической памяти, и прошлое не имеет никакого отношения к будущему. Однако в естественной истории прежние достижения закладываются в уровень развития более поздних организмов, поскольку они оставляют следы в генах. Историчность эволюции связана с ее непредсказуемостью и необратимостью. Даже наиболее общие тенденции нельзя предсказать на основании научных законов, а можно лишь описать в историческом повествовании. Джон Мэйнард-Смит пишет: «Ничто в неодарвинизме не позволяет нам предсказывать долговременное возрастание сложности»⁴³⁸. Гоулд утверждает, что «естественный отбор представляет собой теорию локальной адаптации к изменчивым окружающим условиям. Он не предлагает ни принципов совершенствования, ни гарантий общего улучшения»⁴³⁹.

Традиционно замысел приравнивался к подробному плану, изначально существующему в уме Бога. Богословы, начиная с отцов церкви, находились под влиянием платонических представлений о вечном упорядоченном мире идей, скрытом за сценой нашего материального мира. Считалось, что у Бога был предопределенный план, который приводился в жизнь в ходе творения. С этой точки зрения случайность выглядит прямой противоположностью замысла. Однако эволюция предлагает другое понимание замысла, в котором есть общее направление, но нет подробного плана. Она подразумевает долгосрочную стратегию, сочетающуюся с краткосрочным оппортунизмом, обусловленным обратной связью и подстройкой. При такой стратегии порядок, скорее, вырастает из хаоса, а не уничтожает его. Существует улучшение, но не совершенство. Порядок и информация возрастают, но нет предсказуемого конечного состояния⁴⁴⁰. Роберт Расселл призывает не приравнивать беспорядок (энтропию) ко злу или порядок к добру, ибо беспорядок иногда бывает необходимым условием для появления новых форм порядка. В качестве примера того, как беспорядок приводит к возникновению новых структур, он ссылается на работу Пригожина о системах, далеких от равновесия. В более общем смысле, новая жизнь возможна лишь в результате смерти старой. Боль, страдание и угроза кризиса могут способствовать развитию⁴⁴¹.

Д. Дж. Бартоломью указывает, что люди могут использовать случайность для достижения своих целей. Мы бросаем монетку, чтобы сделать беспристрастный выбор, и стремимся к случайной выборке при проведении репрезентативных обследований. Во многих играх мастерство сочетается со случайностью. Тасуя карты, мы порождаем разнообразие, неожиданность и возбуждение. Бартоломью считает, что в эволюции разнообразие служит источником гибкости и приспособляемости. Неоднородные популяции могут лучше реагировать на меняющиеся обстоятельства, чем монокультуры, и, конечно, генетическая изменчивость необходима для эволюционных изменений. Случайность и закономерность в природе, скорее, дополняют друг друга, нежели конфликтуют. Случайные события на одном уровне могут вести к статистическим закономерностям на более высоком уровне интеграции. Наличие избыточности и пороговых значений может ограничивать влияние случайных событий на интегрированные системы. С этой точки зрения, случайность была бы частью замысла, вполне совместимой с ним⁴⁴².

Таким образом, возможны три варианта ответов богословия на проблему случайности.

1. Бог управляет событиями, которые кажутся случайными. Возможно, что события определены Богом, хотя нам они представляются случайными. Это напоминает мнение Эйнштейна о том, что квантовые неопределенности просто отражают человеческое незнание; но в данном случае именно скрытые божественные деяния, а не скрытые естественные причины точно определяли бы каждое событие. Ранее мы рассматривали предположение Полларда о том, что Бог управляет всеми субатомными неопределенностями. Поллард развивает эту идею далее и утверждает, что кажущиеся случайными эволюционные события, на самом деле предопределены Богом. «Случайные», или обусловленные «совпадением», пересечения двух не связанных друг с другом причинно-следственных цепочек также могли быть результатом вмешательства провидения⁴⁴³. Сходным образом, Дональд Мак–Кей и Петер Гич утверждают, что божественные силы направляют каждое микроскопическое событие, не нарушая при этом долговременных статистических законов, которые открывает наука⁴⁴⁴.

Однако эта точка зрения выглядит уязвимой для возражений Гоулда и других исследователей, по мнению которых, трудно вообразить, что каждая деталь эволюционной истории может быть результатом обдуманного рационального плана. В самом деле, в истории было слишком много тупиковых путей и вымерших видов, слишком много потерь, страдания и зла, чтобы приписывать все события воле Божьей. Еще одно возражение против этой точки зрения состоит в том, что она неявно предполагает редукционизм, поскольку исходит из допущения, что Бог действует преимущественно на самом низком уровне (атомных и молекулярных неопределенностей). По мнению Полларда, Бог лишь косвенно воздействует на более крупные целостные образования и более высокие уровни, начиная «снизу», а не «сверху». В главе 12 мы более подробно рассмотрим эту модель «Бога как определителя неопределенностей».

2. Бог замыслил систему закономерностей и случайностей. Так считал Дарвин, когда писал «Происхождение видов». В начале нашего столетия некоторые авторы усматривали замысел не в отдельных биологических явлениях, а в системных условиях, которые сделали возможными жизнь и сознание. Л. Дж. Хендерсон описывал многие химические и физические свойства, благоприятные для существования жизни. Например, углерод занимает особое место в органическом мире из-за своей способности к образованию кратных химических связей. Хендерсон сочетает телеологический взгляд на природу в целом с механистическим пониманием ее процессов⁴⁴⁵. Ф.Р. Теннант разрабатывал «расширенное телеологическое доказательство», основанное на специфических условиях человеческого бытия и на взаимосвязанности материи, жизни и человеческой личности⁴⁴⁶. Его доводы сходны с теми, что выдвигаются в защиту антропного принципа применительно к Большому взрыву, однако они в большей степени касаются живой природы и человеческой жизни. Мы уже видели, что структуры ДНК и белков зависят от невероятно сложных комбинаций межатомных сил и углов химических связей. Нет оснований думать, что любое сочетание сил привело бы к появлению жизни и сознания. Замысел отождествляется с закономерными структурами мира, которые делают возможной деятельность на высших уровнях.

Современные авторы признают как случайность, так и закономерность формами выражения общего божественного замысла вселенной. Так, Полкинхорн пишет: «Мне представляется, что воспринимаемое нами реальное равновесие между случайностью и необходимостью, вероятностностью и потенциальностью, вполне совместимо с волей терпеливого и искусного Творца, который согласен достигать своих целей посредством разворачивания процесса, тем самым допуская определенную степень уязвимости и случайности, которые всегда характеризуют свободу, даруемую любовью»⁴⁴⁷. Здесь проблемы потерь, страдания и человеческой свободы стоят не так остро, ибо выражением Божьей воли оказывается лишь общая система, а не подробности отдельно взятых событий. Коль скоро случайности действительно имеют место, нельзя говорить о предопределенности каждого события. Бог задумал систему, в которой закономерности и случайности ведут к появлению жизни, разума и различных измерений человеческого опыта. Бог не вмешивается в деятельность системы. Однако богословы могут возразить, что при такой интерпретации роль Бога ограничивается лишь созданием и поддержкой естественного процесса.

3. Бог влияет на события, не управляя ими. Эта точка зрения напоминает предыдущую тем, что отвергает предопределение и признает существование в мире подлинной случайности. С другой стороны, она напоминает первую точку зрения, поскольку отводит Богу хотя и ограниченную, но постоянную активную роль. В каждом событии принимают участие случай, закономерные причины и Бог. Цели Бога выражаются не только в неизменных структурных условиях жизни, но и более определенно в том, что касается меняющихся ситуаций и схем опыта. С этой точки зрения, продолжающееся творение – это эксперимент методом проб и ошибок, всегда базирующийся на том, что уже достигнуто. Вся эволюционная история была сопряжена со страданием и потерями, но она привела к появлению разнообразных и ценных форм опыта. Существует риск того, что эксперимент на этой планете может провалиться. Человеческая глупость еще может привести к ядерной катастрофе, в которой цивилизация, а, возможно, и сам человеческий вид, не выживут.

Зоолог Чарльз Берч считает, что эволюционная история напоминает огромный эксперимент. Наша вселенная не завершена, она представляет собой мир зарождения, динамический процесс проб и ошибок. В ней постоянно присутствуют борьба и страдание, случайность и возможность, неопределенность и риск. Берч полагает, что мы должны говорить о непрерывном и гибком творческом процессе, а не о всемогущем Творце, выполняющем заранее составленный план. По его мнению, это наводит на мысль об изображенном Уайтхедом Боге убеждающей любви, а не принуждающей силы – Боге, который влияет на мир и испытывает влияние мира, допускает свободу человечества и стихийность в природе. Боге, который вовлечен в этот мир и принимает участие в его медленном развитии. Берч разделяет представление Уайтхеда о том, что все объекты имеют внутреннее измерение; каждый объект считается центром, по крайней мере, зачаточного опыта⁴⁴⁸.

2. Модели творения

Прежде, чем обратиться к отдельным доктринам, которые богословы обсуждали применительно к эволюции, рассмотрим некоторые богословские модели. Как я отмечал ранее, модели менее точны, чем доктрины, в концептуальном отношении, однако более действенны в личной религиозной жизни и в общинной литургии.

В самой Библии можно найти различные модели Бога как Творца. Некоторых из них мы уже касались в предыдущих главах. В Книге Бытия Бог предстает как целеустремленный конструктор, который привносит порядок в хаос. Повеления Бога могущественны, а божественное слово действенно. Другие библейские образы рисуют гончара, создающего предмет (Иер.18:6; Ис.64:8), или строителя, закладывающего фундамент здания (Иов.38:4). Бог – Господь и Царь, управляющий вселенной для исполнения задуманных целей. Мир – это исполненное смысла проявление Божьего Слова и выражение божественной Премудрости. В Новом Завете Бог осуществляет творение посредством Слова (Ин.1). Как мы уже видели, в этом термине древнееврейская концепция божественного Слова, действующего в мире, соединяется с древнегреческой концепцией Слова (логоса) как рационального начала. Цель творения была явлена во Христе, воплотившемся Слове. Мы видим здесь большое разнообразие моделей, каждая из которых представляет собой частичную и ограниченную аналогию, выразительно освещающую тот или иной способ восприятия отношения Бога к миру.

Такие аналогии, как гончар или ремесленник, подразумевают создание законченного, статичного продукта. Они кажутся менее полезными, когда мы рассматриваем непрерывный, динамический процесс. Образ Бога как садовника представляется более многообещающим, хотя он встречается в Библии достаточно редко (например, Быт.2:8), быть может, потому, что израильтяне хотели дистанцироваться от природных богов окружающих культур. Представлениям о Боге как царе и правителе уделялось особое внимание в средневековой и кальвинистской мысли. Однако доктрины всемогущества и предопределения, подразумеваемые этими представлениями, сложно примирить с современными научными взглядами на природу.

Модель Бога как отца используется в Библии для описания Его взаимоотношений с людьми, однако порой мы видим и отеческую заботу о природе (например, о птицах и лилиях в Мф.6:26). Образ Бога как матери в патриархальном обществе был крайне редким, однако и он порой появляется в Библии (Ис.49:15, 66:13). Родительские аналогии обычно связываются с воспитанием растущего ребенка, а не с зачатием или рождением. Такой образ представляется наиболее подходящим для описания отношения Бога к миру; мудрый родитель дает подрастающему ребенку все больше независимости, продолжая его поддерживать и любить. Подобный образ может сохранять равновесие между тем, что в нашей культуре принято считать «мужскими» и «женскими» качествами, в противовес подчеркнуто «мужской» монархической модели всемогущества и верховной власти.

Библейский образ Бога как Духа представляется мне особенно полезным. Здесь в качестве аналогии выступают особые жизненные и творческие силы, тайна человеческого духа. Человеческий дух выступает как разумная, чувствующая и волевая личность, откликающаяся другим людям и Богу. В предыдущей главе я упоминал ссылки на духа при описании сотворения мира (Быт.1:2) и продолжающегося создания тварей: «Пошлешь Дух Твой – созидаются» (Пс.103:30). Кроме того, Дух представляет деятельность Бога в религиозной общине и в пророческом вдохновении. В следующей главе я выскажу предположение, что мы можем считать, что Христос вдохновлен Духом. Идея Духа позволяет нам связать воедино представления о Боге как Творце и Искупителе.

Один из современных богословов, Конрад Хайерс, задается вопросом, какие модели творения совместимы с миром порядка и случайности. Он находит наиболее подходящей аналогией сочетание намеренности и непредсказуемости, которое можно видеть во взаимодействии художника с его материалом. Опять же, Бога можно сравнить с поэтом или драматургом, в работе которого присутствуют и план, и неожиданность, или с автором романа, сюжет которого демонстрирует как логическое единство, так и непредсказуемую новизну⁴⁴⁹.

Артур Пикок много писал о моделях Бога в мире эволюции. Из классических моделей он признает наиболее подходящими для выражения имманентной божественной творческой деятельности Дух и Логос. Бог общается с сотворенным миром, передавая смысл не только через личность Христа, но и через природу. Кроме того, Пикок использует много замечательных новых образов, некоторые из которых систематически разрабатываются в качестве моделей. Одна из них – взаимоотношения разума и тела как аналогия отношения Бога к миру. Пикок полагает, что мир можно воспринимать как тело Бога, а Бога – как разум мира. Мы можем рассматривать космическую историю как действие силы, выражающей намерения⁴⁵⁰. Это, конечно, многообещающая модель, однако она порождает несколько вопросов. Предполагает ли эта аналогия наличие дуализма разума и тела? Свойственно ли миру столь же всеобъемлющее единство и координация, как телу организма? Наконец, если Бог представляет собой космический разум, то остается ли место для человеческой свободы?

Пикок также коротко упоминает и об альтернативной модели – беременной матери, вынашивающей дитя, пребывающее внутри ее тела⁴⁵¹. Эта модель, по-видимому, представляет промежуточную степень единства между отношением матери к своему собственному телу, с одной стороны, и ее отношением к растущему ребенку после его рождения, с другой. Я склонен принять аналогию растущего ребенка. И полагаю, что социальная модель философии процесса позволяет сохранить индивидуальность Бога и отдельных творений, в то же время, признавая их взаимозависимость и взаимосвязанность.

Отмечая непредсказуемость эволюционной истории, Пикок сравнивает Бога с хореографом продолжающегося танца или композитором еще неоконченной симфонии, который экспериментирует, импровизирует и добавляет новые темы и вариации. Пикок использует и другие аналогии, в которых случайности отводится положительная роль. Случайность – это луч божественного радара, выявляющий разнообразные потенциальные возможности, незримо присутствующие в мире в каждый момент. Случайность представляет собой способ исследования спектра потенциально возможных форм материи⁴⁵². Бог наделил материал мира творческими потенциальными возможностями, которые последовательно раскрываются. Реализация этих потенциальных возможностей может происходить лишь при наличии подходящих условий. События происходят не в соответствии с предопределенным планом, а демонстрируют непредсказуемую новизну. Бог экспериментирует и импровизирует в незавершенном процессе продолжающегося творения. Пикок отрицает идею всемогущества и говорит о самоограничении Бога, который страдает вместе с миром.

Пикок пишет, что «естественная причинно-следственная творческая связь событий сама по себе представляет творческий акт Бога». Он считает природные процессы по сути своей творческими. Такой подход можно интерпретировать как один из вариантов второй из перечисленных выше возможностей: Бог изначально замыслил систему закономерностей и случайностей, в результате которой постепенно появляются высшие формы жизни. Это можно назвать усложненной формой деизма. Однако Пикок также признает, что Бог «постоянно творит в материале мира и через этот материал, который Он наделил именно этими потенциальными возможностями»⁴⁵³. Образы импровизирующего хореографа или композитора подразумевают активные и непрерывные взаимоотношения с миром. Пикок по-своему отстаивает идею продолжающегося творения.

3. Конфликт, независимость и диалог

Для предварительной оценки некоторых богословских воззрений на творение и эволюцию мы используем основные элементы моей классификационной схемы: конфликт, независимость и диалог. Четвертую возможность – интеграцию – мы рассмотрим в заключительном разделе.

1. Конфликт между творением и эволюцией

Первый вариант – это научный материализм. В 4 главе я цитировал Моно, Уилсона и Денета и критиковал редукционизм и материализм их метафизики. Еще одним примером может служить книга Ричарда Доукинса «Слепой часовщик», подзаголовок которой гласит «Почему данные эволюции раскрывают отсутствие замысла вселенной». Большая часть книги представляет собой четкое и убедительное изложение современной эволюционной теории и защиту ортодоксального неодарвинизма от научной критики. Доукинс также опровергает утверждение о том, что различные части глаза не могли быть результатом отдельных случайных вариаций, поскольку одна часть была бы бесполезна без всех остальных. Он показывает, что глаз и другие органы могли возникнуть в результате множества независимых мелких усовершенствований. Светочувствительная клетка самого простого глаза лучше, чем ничего. Кроме того, Доукинс убедительно описывает совместную работу генов при развитии эмбриона.

Однако, он также высказывает и несколько весьма догматических философских и религиозных утверждений, не сопровождая их подробным обсуждением. Он разделяет позицию эпистемологического редукционизма: «Иерархический редукционизм предполагает, что устройство карбюратора можно объяснить, исходя из более мелких единиц,... которые, в свою очередь, можно объяснить, исходя из еще более мелких единиц,... которые, в конечном итоге, можно объяснить, исходя из мельчайших фундаментальных частиц.... Моя задача состоит в том, чтобы объяснить слонов и весь мир сложных вещей, на основе простых вещей, которые физики либо уже понимают, либо исследуют, чтобы понять»⁴⁵⁴. Более широкое утверждение Доукинса сформулировано в начале книги: «Что бы нам ни казалось, но единственный часовщик в природе – это слепые физические силы, хотя и раскрывающиеся весьма своеобразно»⁴⁵⁵. Он считает естественный отбор единственно возможным источником сложности. Это, в конце концов, приводит Доукинса к «опровержению» существования Бога:

Вся книга пронизана идеей случайности, констатацией астрономически огромных шансов против самопроизвольного возникновения порядка, сложности и видимого замысла...То же самое можно сказать и о шансах против самопроизвольного существования любых совершенных и цельных существ, в том числе – я никак не могу избежать этого вывода – и божеств⁴⁵⁶.

По мнению Доукинса, поскольку единственным источником сложности служат случайность и естественный отбор, сложный Бог не мог существовать. На мой взгляд, ему было бы полезно проводить более четкое разграничение между научными доказательствами и философскими умозаключениями.

Второй вариант конфликта связан с буквальным пониманием Библии. Мы уже рассмотрели некоторые из огромного числа данных различных дисциплин в пользу существования длительной эволюционной истории, охватывающей миллионы лет. Ученые могут расходиться во мнениях относительно некоторых деталей концепции современного синтеза, однако они абсолютно не склонны соглашаться с теми креационистами, которые полагают, что творение произошло за несколько дней или даже за несколько тысяч лет. С другой стороны, креационисты могут справедливо возражать против того, чтобы атеистическая философия, подобная философии Доукинса, преподавалась на уроках биологии. Как сторонники научного материализма, так и сторонники научного креационизма, не пожелали понять, где проходят границы науки. Первые говорят о религии так, будто их утверждения составляют часть науки. Вторые, напротив, говорят о науке то, что им диктуют религиозные убеждения.

2. Независимость творения и эволюции

Неоортодоксы без труда принимают открытия эволюционной биологии, поскольку относят науку и религию к различным сферам. Бог воздействует на человеческую историю (в первую очередь, через личность Христа), но не на природный мир. Телеологическое доказательство и все формы естественного богословия представляются им подозрительными, поскольку они полагаются на человеческий разум, а не на божественное откровение. Доктрина творения – это не теория происхождения природы или последующих естественных процессов, а утверждение зависимости от Бога и внутренней благости и упорядоченности мира. В предыдущей главе я упоминал о своей симпатии ко многим аспектам неоортодоксии, особенно к ее убеждению в том, что Писание следует принимать всерьез, но не буквально, а также к ее характеристике основного богословского содержания доктрины творения ex nihilo. Однако ее особое внимание к трансцендентности ведет к разрыву между Богом и природой и к пренебрежению божественной имманентностью. Кроме того, абсолютная дихотомия между человечеством и нечеловеческой природой сегодня представляется сомнительной, равно как и дуализм тела и души, который зачастую используется в поддержку этой дихотомии. Неоортодоксия может выражать богословские темы традиции ex nihilo, так как они отделены от проблемы начала времени, однако ей практически нечего сказать в связи с традицией продолжающегося творения.

Второй вариант тезиса независимости – это экзистенциализм, который также проводит абсолютное разграничение сфер. Встреча с Богом может происходить лишь в непосредственном опыте личной вовлеченности, решимости и вверения себя божественной воле. Бог действует только в личной жизни, а не на безличной сцене природы. Религиозное значение имеет лишь преобразование собственной жизни в свете нового понимания подлинного личного существования, которое никак не связано с теориями о мутациях и естественном отборе. Доктрина творения выражает признание нашей зависимости от Бога и благодарность за дар жизни. Экзистенциализм предлагает ряд важных догадок о характере религиозной веры. Но и здесь отношению Бога к нечеловеческой природе придается второстепенное значение. Природа рассматривается лишь как безличная сцена, на которой разворачивается драма личного существования. Четкое разграничение человеческой и нечеловеческой жизни не согласуется с эволюционными взглядами. Если не уделять внимания экологическому пониманию нашего участия более широком сообществе жизни, это оставляет широко открытой дверь к эксплуатации окружающей среды.

Третий вариант независимости – это лингвистический анализ. Человеческая жизнь включает в себя различные замкнутые лингвистические системы, каждая из которых обладает собственными специфическими правилами и функциями. Религиозный язык выражает образ жизни с помощью ритуалов, преданий и практики религиозной общины. В частности, предания о творении обеспечивают космическую основу смысла и практическое руководство к жизни. С другой стороны, наука интересуется строго ограниченными вопросами в интересах предсказания и управления. В ранних работах Тулмина высказана мысль о логической неправомерности смешения языков, при котором концепция эволюции распространяется на другие области и используется в поддержку атеизма или теизма⁴⁵⁷. Я признаю эти функции преданий о творении в человеческой жизни, но не думаю, что можно игнорировать религиозные убеждения. Лингвисты разделяют инструменталистский подход к науке и религии, согласно которому между ними не может быть конфликта, поскольку ни та, ни другая, не претендуют на абсолютную истину. Будучи сторонником критического реализма, я полагаю, что и наука, и религия высказывают утверждения о реальности, хотя все эти утверждения избирательны, частичны и всегда поддаются пересмотру. Нельзя исключать вероятность того, что отдельные утверждения, относящиеся к творению и эволюции, могли бы вступать в конфликт или напротив, поддерживать друг друга. Некоторые положения традиционных религиозных доктрин необходимо видоизменить в свете биологических данных. Наша задача – логически последовательная интерпретация всего опыта, а не собрание никак не связанных друг с другом «языковых игр».

3. Диалог о творении и эволюции

В предыдущей главе мной отмечено, что космология поднимает вопросы замысла, случайности и необходимости, и те же самые вопросы, как мы видели, возникают и в эволюционной биологии. Я предположил, что постижимость и вероятностность в космологии – это допущения или пограничные вопросы, которые могут быть темами диалога между учеными и богословами, даже если на эти вопросы нельзя ответить научными методами. На мой взгляд, вероятностность законов и событий соотносится с идеей продолжающегося творения в богословии.

Одна из возможностей активизировать диалог между богословами и учеными, при этом не покушаясь на чистоту богословия или науки, состоит в том, чтобы придерживаться неотомистского разграничения между первичной и вторичной причинностью. Бог как первичная причина действует через посредство вторичных причин, которые описывает наука. На своем уровне научное описание полно и не имеет разрывов. Но Бог поддерживает всю последовательность естественного порядка. Первичные причины представляют собой принципиально иной порядок объяснения. Как пишет Мак-Муллин, «Он в равной мере действует во всех частях Своего творения»⁴⁵⁸. Обычно эта позиция предполагает классические доктрины божественного всемогущества и предопределения. Для этого потребовалось бы, чтобы Бог управлял неопределенностями, которые кажутся нам случайными.

Позиция неотомизма весьма привлекательна, поскольку она демонстрирует большое уважение к науке, сохраняя при этом многие доктрины классического теизма. Она пытается избежать деизма, утверждая, что Бог непрерывно поддерживает природный порядок. Это может дополняться верой в то, что время от времени происходит чудесное божественное вмешательство. Однако эту позицию сложно примирить с библейской идеей Бога, который играет более активную постоянную роль в природе и в истории. В главе 12 я покажу, что, допуская предопределение, мы сталкиваемся с проблемами, когда дело касается свободы, случайности и зла в мире.

4. Объединение творения и эволюции

Можем ли мы, пытаясь соотносить друг с другом творение и эволюцию, продвинуться дальше диалога о пограничных вопросах? Я описал три вида объединения: естественное богословие, богословие природы и систематический синтез.

1. Естественное богословие

Здесь мы сталкиваемся с утверждением, что теистические заключения можно непосредственно выводить из эволюционных данных. В отличие от креационистов, эти авторы хорошо разбираются в современной биологии и согласны с представлениями о длительной эволюционной истории. Однако порой, при описании предполагаемых недостатков эволюционной теории они, судя по всему, неверно интерпретируют научные данные. Леконт Дюнуй пишет: «С помощью одной только случайности абсолютно невозможно объяснить необратимый феномен эволюции»⁴⁵⁹. Видимо, речь идет вовсе не об «одной только случайности»; мы имеем дело с сочетанием случайности, устойчивых структур и естественного отбора. Чарльз Рейвен считает, что для возникновения такого сложного органа, как глаз, должны были бы одновременно произойти многочисленные согласованные изменения. Хрусталик глаза бесполезен без сетчатки, и наоборот⁴⁶⁰. Подобное утверждение сомнительно, поскольку в природе существует множество разнообразных органов зрения – простых и сложных, с хрусталиком и без него.

Хью Монтефиоре недавно доказывал, что неодарвинистские пояснения эволюционных изменений неадекватны, и что теистическое объяснение кажется гораздо более вероятным. Он согласен с точкой зрения Рей-вена и других исследователей о том, что сложные органы и формы поведения требуют координации многочисленных мутаций, и потому «здесь, видимо, действует какая-то иная сила». Поскольку случайность и естественный отбор не объясняют всех этих явлений, то значит должна существовать направляющая сила, и Бог представляется «наиболее вероятным объяснением»⁴⁶¹. Монтефиоре достаточно осторожен в своих утверждениях, однако он основывает их на несовершенствах современной науки, что представляется усложненной формой позиции «Бога белых пятен». Такая позиция уязвима, так как эти разрывы в научном знании рано или поздно будут заполнены.

Подобные возражения со стороны ученых невозможно противопоставить расширенному телеологическому доказательству, согласно которому замысел встроен в законы и процессы, описываемые наукой. Сегодня Бога можно рассматривать как конструктора самоорганизующейся системы, многоуровневого творческого процесса, сочетающего в себе закономерность, случайность и возникновение нового. В главе 7 я упоминал работы Пригожина и Кауфмана, посвященные самоорганизации, в ходе которой в системах, далеких от равновесия, возникают новые уровни упорядоченности. Обсуждая эволюцию, я говорил о встроенных ограничениях, которые сокращают диапазон возможных устойчивых молекулярных структур и схем развития. Похоже, что мир иерархических уровней по сути своей склонен двигаться к возникновению сложности, жизни и сознания. Терпеливый Бог мог наделить материю различными потенциальными возможностями и позволить ей самостоятельно создавать более сложные формы. Согласно этой интерпретации, Бог уважает целостность мира и позволяет ему быть таким, каков он есть, точно так же, как Бог уважает человеческую свободу и позволяет нам быть такими, как мы есть. Привлекательность такой позиции состоит в том, что она дает хотя бы частичные ответы на вопросы о смерти и страдании, которые представляли столь сложную проблему для классического телеологического доказательства. Конкуренция и смерть внутренне присущи эволюционному процессу. Боль неизбежно сопутствует более высокой чувствительности и знанию и представляет собой ценное средство предупреждения о внешних опасностях.

Как мной уже было сказано в предыдущей главе, обсуждая антропный принцип, я не считаю, что такие доказательства существования замысла убедительны сами по себе. Однако они могут играть вспомогательную роль в качестве составной части богословия природы. От разумного и целеустремленного Бога следовало бы ожидать именно замысла – хотя я буду утверждать, что существование случайности, зла и человеческой свободы должно заставить нас видоизменить традиционные представления о всемогуществе.

Мое основное возражение на подобный по-новому сформулированный деизм состоит в том, что он изображает удаленного и инертного Бога, очень далекого от деятельного Бога Библии, который продолжает активно вмешиваться в мир и в человеческую жизнь.

2. Богословие природы

Вместо естественного богословия я поддерживаю богословие природы, которое основывается, в первую очередь, на религиозном опыте и на жизни религиозной общины, однако включает в себя и некоторые традиционные доктрины, по-новому сформулированные в свете науки. Богословские доктрины начинаются с человеческой интерпретации индивидуального и общинного опыта и потому подлежат пересмотру. Наше понимание отношения Бога к природе всегда отражает наши представления о природе. В частности, формулируя тему продолжающегося творения, мы сегодня должны принимать во внимание новое представление о природе как динамическом взаимозависимом эволюционном процессе, частью которого является человечество.

Одна из форм богословия природы – распространение новых научных идей на предположения о том, каким образом Бог мог бы взаимодействовать с миром. Такие предположения должны согласовываться с научными данными, но не обязательно вытекать из них. Мы видели, что понятие передача информации играет важную роль во многих областях науки, таких как теория связи, компьютерные сети или ДНК в организмах. В каждом случае коммуникация требует избирательного отклика (расшифровки) и интерпретации сообщения в более широком контексте. Некоторые авторы, в том числе Полкинхорн, предложили модель Бога как передатчика информации, утверждая, что она не требует никаких отклонений от научных законов. Это предложение сходно с библейской идеей божественного Слова, или логоса, которую можно рассматривать как передачу рациональной структуры и смысла, интерпретируемого в более широком контексте. Еще одно предложение, выдвинутое Пикоком и другими исследователями, исходит из идеи нисходящей причинности в иерархии уровней организма, и подразумевает, что Бог действует с еще более высокого уровня. Бога можно было бы представлять себе как нисходящую причину, действующую на мир в качестве ограничения или граничного условия, не нарушая закономерных взаимоотношений на нижележащих уровнях. Кроме того, Пикок расширяет идею отношений частей и целого, рассматривая Бога как всеобъемлющее целое, частями которого являются природные организмы. В заключительной главе мы рассмотрим эти предложения более подробно.

Некоторые рецензенты считают книгу Тейяра де Шардена «Феномен человека» одной из разновидностей естественного богословия. В предисловии он говорит, что будет отталкиваться лишь от научных данных (хотя и признает, что обсуждение феномена человека во всей его полноте выходит за рамки любой области науки). Но я утверждаю, что если рассматривать эту книгу в контексте всех работ Тейяра, то ее, скорее, можно отнести к богословию природы. Его целостное мировоззрение основывается как на эволюционной биологии, так и на христианской традиции, и это мировоззрение пронизывает все его труды⁴⁶².

В научном плане Тейяр подробно описывает историческую эволюцию от материи к жизни, разуму и обществу. Он с разных сторон обсуждает мутации и случайность и говорит о «бесконечной последовательности проб и ошибок механических сил»⁴⁶³. А также отвергает ламаркистскую идею о возможности наследования приобретенных признаков. Однако Тейяр согласен с Ламарком в том, что значительную роль в изменении играют собственные усилия организма и его внутренняя жизнь – зачаточные формы чувствительности и целенаправленности, которые он называет «внутренним измерением вещей». Он считает, что эти внутренние силы используют случайную изменчивость. «Принцип внутренней самоорганизации использует предоставляющийся случай»⁴⁶⁴. Происходит медленное продвижение в направлении большей сложности и сознания, а отнюдь не простое прямолинейное развитие. Тейяр не прибегает к божественному вмешательству для объяснения отдельных белых пятен в научном знании. Телеология проявляется в целостном процессе, а не в замысле тех или иных конкретных структур.

Однако, научная сторона книги Тейяра вызывает и ряд критических замечаний. Он отождествляет случайность с неодарвинизмом, а направленность – с действием «внутреннего измерения». При этом он игнорирует существенное направляющее влияние самого естественного отбора. Многие ученые возражают против манеры Тейяра произвольно расширять научные понятия, не указывая при этом, что он использует их лишь метафорически (когда говорит, например, о радиальной энергии или психической температуре). Он не проводит разграничения между общепринятыми научными идеями и более умозрительными философскими гипотезами. В последних двух главах он описывает «конвергенцию эволюции» и вводит понятие Бога как Омеги – «принципа, который нужен нам для объяснения устойчивого движения вещей по направлению к большему сознанию». Некоторые ученые отмахиваются от Тейяра, находя его поэтом и мистиком, однако при этом они не принимают во внимание ту серьезность, с которой он относится к научным данным. Будем считать, что он дает лишь интерпретацию науки, а не строгое научное объяснение.

Христианские убеждения Тейяра несомненно повлияли на то, как он изображает направленность космической истории и значение человеческой личности. Эти убеждения наиболее ясно сформулированы в эпилоге к «Феномену человека» и развиты в его богословских трудах. Однако Тейяр не просто продолжает унаследованные религиозные традиции, поскольку предлагает широкое переформулирование доктрин в свете идеи эволюции, которую он признает «непременным условием всей сегодняшней мысли». Тейяр отстаивает идею имманентности божественной творческой силы во всем природном порядке. Он возражает против разделения сакральной и мирской сфер. Христос для него – не вторжение в мир, а продолжение и исполнение долгой космической подготовки. Тейяр полагает, что целью воплощения была, в первую очередь, не «исправительная» работа по искуплению человеческого греха, а «созидательная» работа по объединению всей реальности и приведению ее в союз с Богом. Поэтому искупление носит не только индивидуальный, но также социальный и космический характер; творение и искупление составляют единый процесс. Грех и зло, которые в статичном мире сложно примирить с благостью Бога, теперь предстают как неизбежный побочный продукт медленного творческого процесса⁴⁶⁵. Короче говоря, богословские идеи Тейяра основаны как на эволюционной биологии, так и на христианской традиции. Он предлагает нам эволюционное богословие природы, из которого можно многое почерпнуть, несмотря на проблемы, связанные со стилем его работ.

3. Систематический синтез

Последний вариант объединения – это синтез эволюции и творения в рамках всеобъемлющей метафизической системы. Метафизика представляет собой поиск согласованной системы основных категорий, приложимых ко всем типам человеческого опыта и всем событиям в мире. Поэтому ей следует опираться и на другие сферы, помимо науки и религии, однако, она должна включать в себя идеи и догадки из этих двух областей человеческой жизни.

Характеризуя все объекты, эволюционная метафизика будет отводить важное место временности и изменчивости. Будет выражать взаимозависимость всех существ, которую предполагает экологическое понимания ткани жизни. Постулируя наличие непрерывности между человеком и остальной живой природой, она, в то же время, сможет признавать уникальные особенности человеческого существования, и обращаться к специфической природе психической жизни, не прибегая к дуализму разума и тела. Один из способов объяснения как непрерывности, так и разрывов в эволюции, состоит в формулировании метафизики уровней, которая предполагает не только наличие характеристик, общих для всех уровней, но и возникновение новых видов организации и деятельности на более высоких уровнях.

Работы Тейяра де Шардена включают в себя частично разработанную систему эволюционных метафизических категорий. Тейяр отвергает большинство положений томистской метафизики, влияние которой он испытал в ходе своего иезуитского воспитания. Вместо томистских категорий бытия и субстанции он считает основными характеристиками реальности становление и процесс. Вместо отождествления совершенства с безвременным, он признает, что время, изменение и взаимосвязанность свойственны всем существам, включая Бога. Вместо четкого разграничения между человеческим и нечеловеческим или между разумом и материей, он полагает, что у всех существ есть психический аспект⁴⁶⁶. Однако Тейяр лучше знаком с наукой и богословием, нежели с философией. Он в большей степени наделен поэтическим воображением и духовной глубиной, чем способностью к философскому рассуждению. Поэтому в поисках систематических метафизических категорий для выражения единого эволюционного и религиозного мировоззрения, нам следует обращаться к другим авторам.

Наиболее многообещающую метафизическую систему, которая может объединить эволюцию и непрерывное творение, представляет собой философия процесса Уайтхеда и его последователей. Мы обратимся к ней в главе 11, после того, как в главе 10 подвинемся дальше по пути эволюционной истории, рассмотрев эволюцию человеческой жизни.