II. Религиозное познание и откровение

В ОСНОВЕ ХРИСТИАНСТВА лежит Откровение Бога человечеству о Себе Самом и о Своем благодатном замысле. Вера – свободное и полное приятие – является ответом человека на это сообщение Бога. Состоящее из слов и событий, это Откровение совершилось во Христе, Который являет Отца и открывает человеку более полно его самого, в истинной перспективе его предназначения.

Истина, в которую нас посвятил Бог в Откровении, сверхъестественна, иначе говоря, она принадлежит области, которая остается недоступной нашему человеческому знанию, если оно имеет в своем распоряжении только естественные силы. В этом смысле Откровение, сообщенное нам Богом, остается всегда реальностью запредельной, реальностью, данной нам, без сомнения, во всем ее богатстве, но такою, что границы нашего разума не позволяют нам охватить ее полностью. «Ибо мы ходим верою, а не видением» (2Кор 5, 7). Вера относится к видению так же, как нынешняя жизнь в благодати – к будущей славе. Вера – часть этой жизни в благодати, которая уже является залогом, неким предвосхищением вечной жизни, но все же оставляет нас в слабостях и темноте падшей природы.

Верить – это, по сути дела, слушать Открывающегося Бога, принимать Его в послушном внимании, свободно предаться Ему, признать Истину, реальность, которая не освещает нас своим собственным светом, своей собственной очевидностью, но которую мы принимаем, поскольку она провозглашена Богом.

Вопрос движения к вере – другого порядка. Конечно, пути приближения к вере также отмечены благодатью. Но при этом нужно, чтобы наша вера была связана с нашим естественным сознанием; она не может подниматься одна, совершенно независимо от человеческой жизни. Это означает, что человек должен сначала признать существование Бога, Творца, Владыки нравственного порядка, независимо от Откровения и прежде него. Также надо, чтобы он осознал следующий факт: Бог говорил. Человек должен пройти эти два пути к вере благодаря естественным силам своего разума, чтобы осознанно признать Божественное Откровение. Если же он не будет в состоянии совершить это, Слово Откровения не может быть услышано.

Хотя одной из главных забот Церкви всегда была защита сверхъестественного характера Откровения и непостижимости для человеческого разума истин веры, она всегда утверждала естественные способности человеческого разума и отстаивала возможность для каждого человека познавать Бога через Его творения и осознать факт Откровения.

Эта возможность познавать Бога многократно изучалась в древности и в Средние века. По этому поводу появилось немало заблуждений, повлекших за собой тяжкие последствия для учения об Откровении. Проблемы тогда ставились несколько иначе. Бегары, например, верили в существование своего рода предвосхищения состояния вечного блаженства в земной жизни. Но во весь рост проблема естественного и сверхъестественного знания, возможностей и границ человеческого разума, естественных и сверхъестественных предпосылок к вере встала только в XIX в.

К ней подходили с разных сторон. Продолжало царить радикальное недоверие к «чистому разуму», выраженное Кантом. Одними логическими рассуждениями было невозможно дойти до истин, превосходящих опыт. А это означало, что появилась необходимость найти новые опоры для основных реальностей религии. Прежде всего, эти основы искали в самом слове Божественного Откровения. Но при этом полностью отказались обосновывать «согласие веры». Такие попытки присущи фидеизму и традиционализму. Следы подобного мышления заметны в модернизме, хотя он не занимается обоснованием Откровения в сверхъестественном смысле слова.

Рационализм, со своей стороны, стремился проникнуть во все сферы идей Откровения умозрительным путем, стремясь создать из них систему, которую свет человеческой науки мог бы полностью осветить. Эти попытки в своей основной тенденции связаны с трудами великих немецких философов Шеллинга и Гегеля.

Поскольку эти системы изъяли Откровение из области сверхъестественного и перестали опираться на авторитет Открывающегося Бога, для них не стоял вопрос о подчинении Откровению светских наук. У науки есть своя область, и ее автономия совершенно законна, но, каковы бы ни были ее достижения и открытия, она никогда не сможет сказать последнего слова о последней реальности. Тем не менее, она может помочь человеку на пути к более высоким ценностям.

Из-за опасностей, связанных с этой системой идей, Церковь не могла с ними согласиться и долгое время находилась на территории противника, то есть прав разума и философии. Богословская работа над актом веры и его конкретной природой, возвращение к Писанию позволили II Ватиканскому Собору воспользоваться всеми исследованиями и, особо отметив огромное историческое значение Откровения, подчеркнуть церковный и жизненный характер христианской веры.

Учение Католической Церкви о религиозном познании и Откровении

Существуют два порядка религиозного познания: один – исходящий из разума, другой – из веры: ХВ 97.

Естественным светом своего разума человек может познать предпосылки религии, в частности, существование Бога: ХВ 53, 58, 59–60, 62, 71, 86, 104, 126, 136–137;

хотя обладать уверенностью в этом вопросе ему трудно: ХВ 135/1, 136.

В этом мире нельзя увидеть Бога непосредственно: ХВ [75]- [76], [118]-119];

Познание Бога исходит из познания конечных творений этого мира: ХВ 86, 104, 126;

и остается, следовательно, несовершенным, построенным на аналогии: ХВ 98.

Но поскольку Бог открыл Себя, существует, помимо естественного познания, познание религиозное, сверхъестественное: ХВ 65–66, [82], 87, 97, 106, [120], 143/1.

Действительно возможно, что Бог явил Себя в Откровении: ХВ 105;

это Откровение было даже морально необходимо для того, чтобы лучше познать естественные религиозные истины: ХВ 69, [81], 88, 135/2;

и оно особенно необходимо, как только предполагается призыв к сверхъестественной цели: ХВ 89.

Божественное происхождение Откровения доказывается с достоверностью, особенно чудесами: ХВ 54–56, 66, 91, 110–111, [122]- [123], 127.

Начавшись с Адама, Откровение стало полным и окончательным в Иисусе Христе: ХВ 143/2–143/3;

оно было доверено Церкви: ХВ 93–94, 103, 116, 125, 128, 204, 441, 509, 510;

его содержание неизменно: ХВ 64, [83], 103, [121], 129, 135.

Человек, ответственный и свободный, обязан искать истину и имеет право на религиозную свободу: ХВ 143/5.

Ответ человека на Откровение – вера: ХВ 65–66, 90, 130;

существенно отличающаяся от философского познания: ХВ 61, 67, [84], 90, 109.

Вера – это приверженность ума (истине): ХВ 90, 92, 110, 130, 143/4;

она – плод благодати: ХВ 53, 92, 95, 112, 560;

но она требует свободного согласия человека: ХВ 92, 112, 143/8, 560.

Откровение, дарованное Богом, влечет за собой обязательство верить: ХВ 93, 96, 108, 113.

Вера необходима для спасения: ХВ 90, 94, 567.

Задача разума – вести к вере: ХВ 57, 72, 79, 101;

более глубоко понять ее содержание: ХВ 79, 98;

Способности разума ослаблены грехом, что ограничивает познание им естественных религиозных истин: ХВ 67–69;

разум оказывается бессильным проникнуть в сверхъестественные тайны веры: ХВ 67, 77–78, 80, [85], 114.

Невзирая на это, при некоторых условиях возможна выработка достоверных формул: ХВ 138–142;

которые в ходе развития истории могут быть дополнены и уточнены: ХВ 143;

и которые обязательны для веры: ХВ [124]- [124/1].

Не может существовать реального противоречия между истинами Откровения и гуманитарными науками, а именно:

истинной философией: ХВ 63, 70, 99, 100–102, 115, 795;

естественными науками: ХВ 268–269;

историей: ХВ 131–132, 134;

наоборот, они поясняют друг друга: ХВ 63, 70, 101.

Утверждение Бога не ущемляет достоинства человека: ХВ 269/8.

(18 ноября 1835 г. и 8 сентября 1840 г.)

Луи-Эжен Ботен (1796–1867), профессор Университета и Семинарии Страсбургской епархии, – главный представитель фидеизма. Влияние философии Канта и его собственный опыт, приведший его обратно к вере, а также мотивы апостольства заставили его искать источник религиозных и моральных знаний исключительно в Божественном Откровении. Таким образом, он отказался от возможности достигнуть уверенности в существовании Бога и факта Откровения с помощью чистою естественною познания. В 1834 г. епископ Страсбурга де Треверн опубликовал Уведомление, которое Ботен отказался подписать. В следующем году он опубликовал свою Философию христианства. Поскольку Рим отказался вмешаться, он должен был подписать в 1835 г. и, после небольших изменений, в 1840 г. шесть приведенных здесь предложений²⁸.

Его фидеизм – близкий родственник традиционализма Л. де Бональда (1754–1840), Ф. де Ламменнэ (1782–1854), Ф. Жербе (1798–1864) и А. Боннетти (1798–1879)²⁹. Недоверие к разуму заставило Ботена искать единственный источник всего религиозного и морального познания в человеческой традиции, которая восходит в своей основе к первоначальному Откровению.

Фидеизм и традиционализм стремились подчеркнуть роль веры, противопоставляя ее человеческому разуму. Однако в интересах самой веры и Откровения Церковь должна была встать на защиту прав разума.

(53, 2751) 1. Рассудок может с уверенностью доказать существование Бога и бесконечность своего совершенствования. Вера, дар Небес, предполагает [являясь его следствием] Откровение; следовательно, на нее нельзя должным образом ссылаться перед атеистом в качестве доказательства существования Бога.

(54, 2752) 2. Божественность Откровения Моисея достоверно доказывается устным и письменным преданием и синагоги, и христианства.

(55, 2753) 3. Доказательства [христианского Откровения], опирающиеся на чудеса, совершенные Христом, наглядные и поразительные для очевидцев, ничего не потеряли в своей силе для последующих поколений. Мы с полной достоверностью находим это доказательство в подлинности Нового Завета, в устном и письменном предании всех христиан; и именно с помощью этого двойного предания мы должны наглядно раскрыть его неверующему, который его отвергает [тем, кто его отвергает], и тем, которые его еще не приняли, но желают его.

(56, 2754) 4. Мы не имеем права ожидать от неверующего, чтобы он принял Воскресение нашего Божественного Спасителя, пока мы не представим ему веские доказательства; эти доказательства выводятся [из тех же преданий] путем умозаключения.

(57, 2755) 5. В этих различных вопросах разум предшествует вере и должен к ней привести. [Использование разума предшествует вере и приводит человека к ней через Откровение и благодать] [ХВ 72].

(58, 2756) 6. Каким бы слабым и темным ни стал рассудок из-за первородного греха, у него осталось еще достаточно ясности и сил, чтобы привести нас к уверенности в существовании Бога, к Откровению, полученному евреями через Моисея и христианами – через нашего поклоняемого Богочеловека. [Разум может доказать достоверность Откровения, полученного евреями через Моисея и христианами – через Иисуса Христа.]

(26 апреля 1844 г.)

Когда Луи-Эжен Ботен³⁰ обратился в Рим за разрешением на основание религиозной общины, Конгрегация по делам епископов и монашествующих потребовала от него и его коллег подписать обещание. Этот документ, намного более нюансированный, чем предыдущий [ХВ 53–58], благодаря авторитету, от которого он происходит, является более официальным.

...Мы обещаем сегодня и на будущее:

(59, 2765) 1. Никогда не утверждать, что одним светом разума, отвлекшись от Божественного Откровения, нельзя дать истинное доказательство существования Бога.

(60, 1766) 2. Что одним разумом нельзя доказать духовность и бессмертие души или любую другую истину, чисто природную, рациональную или нравственную.

(61, 2767) 3. Что одним разумом невозможно иметь знание о началах или о метафизике, а также об истинах, которые вытекают из них, поскольку оно совершенно отлично от сверхъестественного богословия, основывающегося на Божественном Откровении.

(62, 2768) 4. Что разум будто бы не может обладать истинной и полной достоверностью причин убедительности веры. Иначе говоря, таких причин, которые делают Божественное Откровение очевидно достойным веры, в особенности же таких причин, как чудеса и пророчества и, прежде всего, Воскресение Иисуса Христа.

(9 ноября 1846 г.)

Эта энциклика разрешает спор между фидеизмом и традиционализмом, с одной стороны, и рационализмом в форме гермезианства – с другой.

Две основные ошибки Георга Гермеса (1775–1831), священника и профессора догматики в Мюнстере, а потом в Бонне, заключались в следующем: в основе всякого богословского познания лежит абсолютное сомнение; причина [нашего] согласия в вере ничем не отличается от причины [нашего] согласия в естественном познании. В обоих случаях именно внутренняя необходимость ума ведет за собой это согласие, что сохраняет человеческое достоинство, но сводит на нет сущностное отличие естественного познания от сверхъестественного. Эти ошибки были осуждены папой Григорием XVI в 1835 г.³¹

Здесь папа Пий IX напоминает, что человеческий разум ведет к Откровению, но затем должен подчиниться Слову Божию. Тем не менее, не может быть противоречия между верой и разумом, поскольку и то, и другое происходит от Бога.

(63, 2776) С помощью неуместной и самой обманчивой аргументации они не перестают взывать к силе и блеску человеческого разума, превозносить его в противовес святейшей вере Христовой и повторять с невероятной дерзостью, будто бы вера противоречит человеческому разуму. Невозможно ни представить, ни помыслить ничего более безумного, более нечестивого, более противного самому разуму. Ибо, даже если вера выше разума, между ними не может существовать никакого реального разногласия, никакого расхождения, поскольку и та, и другой исходят из одного и того же вечного и неизменного Источника истины, Величайшего и Всеблагого Бога, и потому друг другу помогают. Разум раскрывает, защищает истину веры; вера освобождает разум от всякой ошибки, и через то знание Божественного, которым она обладает, просвещает его, укрепляет и чудесным образом завершает [ХВ 101].

(64, 2777) И таким величайшим обманом, Достопочтенные Братья, эти враги Божественного Откровения, расточающие самые высокие похвалы человеческому прогрессу, хотят с поистине безудержной и кощунственной дерзостью ввести его в католическую религию, как если бы религия была не Божиим делом, а человеческим или некоей философской находкой, которую можно усовершенствовать с помощью человеческих приемов [ХВ 83]. Очень справедливо падает на людей, подверженных столь убогому бреду, упрек, адресованный в свое время Тертуллианом философам, которые «представляли стоическое, платоновское, диалектическое христианство»³². Но, поскольку наша святейшая религия не есть изобретение человеческого разума, а Откровение, милостиво данное Богом людям, всякому легко понять, что она получает всю свою силу от власти говорящего Бога и ни в коем случае не может быть ни выведена, ни усовершенствована человеческим разумом.

(65, 2778) Чтоб не ошибаться и не заблуждаться в столь важном вопросе, человеческий разум должен тщательно осведомиться о факте Откровения, чтобы знать с уверенностью, что Бог говорил, и чтобы воздать Ему, как мудро учит Апостол, «разумным служением» [Рим 12, 1]. Кто же не знает или может не знать, что следует полностью доверять Богу, когда Он говорит, и что ничто так не согласно с самим разумом, как согласиться и твердо принять то, что он признает Откровением, данным Богом, Который не может ни ошибаться, ни обманывать нас?

(66, 2779) Сколь многочисленны, восхитительны, блистательны аргументы, которые должны совершенно ясно убедить разум, что христианская религия Божественна и что «начало наших догматов имеет корень в вышних, в Господе небес»³³, что с этих пор ничто так не твердо, как вера, ничто так не достоверно, ничто так не свято, ничто не покоится на столь прочных началах. Эта вера, которая есть наставница жизни, водительница ко спасению, изгоняет пороки и, будучи плодовитой матерью, питает добродетели, утвержденная рождением Иисуса Христа, своего Создателя, Который ведет ее к совершенству [ср. Евр 12, 2], Своей жизнью, смертью, Воскресением, Своей мудростью, Своими чудесами, Своими пророчествами, сияя повсюду светом Высшего Учения, обогащенная сокровищами небесных богатств, блистая непомерно замечательным блеском предсказаний стольких пророков, великолепием стольких чудес, постоянством стольких мучеников, славой стольких святых, она возвещает спасительные законы Христа. Обретая с каждым днем все больше сил, среди жесточайших преследований, она охватила весь мир, земли и моря, от востока до запада, благодаря единому знамению Креста. Уничтожив ложь идолопоклонства, рассеяв мрак заблуждений, восторжествовав над всякого рода врагами, она озарила светом Божественного знания и подчинила благому игу Христа все народы, все нации, все расы, какими бы беспросветно варварскими они ни были, как бы различны ни были их темпераменты, нравы, законы и установления, возвещая всем мир и счастье [ср. Ис 52, 7]. Все эти факты придают столь яркое сияние Божественной мудрости и силе, что любой мыслящий ум может легко понять, что христианская вера есть дело Божие.

(2780) Вот почему человеческий разум, знающий ясно и твердо, с помощью этих блистательных и в высшей степени надежных доказательств, что Бог является Создателем веры, не может развиваться дальше, но, отвергая и отвращаясь от всякого рода сомнений или неясностей, должен воздать Ему дань веры, будучи уверенным, что именно Бог сообщил все то, во что вера предлагает верить и что предлагает делать.

(9 декабря 1854 г.)

Через 8 лет после энциклики Qui pluribus [ХВ 63–66] папа Пий IX вновь, в присутствии кардиналов и епископов, собравшихся в Рим на провозглашение Догмата о Непорочном Зачатии, утверждает позицию Церкви. Перед лицом различных заблуждений своего времени он обращает особое внимание на то, что человеческий разум, ослабленный первородным грехом, не может быть нормой религиозных истин.

(67) Кроме того, Достопочтенные Братья, есть люди выдающихся познаний, которые признают, что религия – это самый восхитительный дар, какой Бог ниспослал человеку, но которые при этом столь почитают человеческий разум и так его превозносят, что весьма неразумно полагают, будто он может сравниться с религией. По их суетному мнению, богословские дисциплины должны рассматриваться как философские [ХВ 84]. Тогда как одни из них опираются на догматы веры, которые есть наиболее прочное и надежное, а другие объясняются и освещаются человеческим разумом, который есть самое ненадежное, поскольку различен в зависимости от различия умов и подвержен множеству заблуждений и иллюзий. Итак, после того как авторитет Церкви был отвергнут, открылось широчайшее поле для самых трудных и сложных вопросов, и человеческий разум, доверившись своим слабым силам, устремился туда с излишней свободой и впал в самые постыдные заблуждения, которые у нас нет ни времени, ни желания приводить здесь. Вы знаете их и изучали; они стоили религии и обществу очень большого ущерба.

Вот почему нужно показать этим людям, которые преувеличивают силы человеческого разума, что они находятся в полном противоречии с мнением Учителя народов: «Кто почитает себя, будучи ничто, тот обольщает сам себя» [Гал 6, 3]. Нужно показать им, насколько самонадеянно рассматривать тайны, которые Милосерднейшему Богу угодно было нам открыть, и пытаться постичь и объять их человеческим умом, слабым и ограниченным, тогда как они превосходят возможности нашего ума, который по словам того же Апостола, должен быть пленяем в послушание веры [ср. 2Кор 10, 5].

(68) Сторонники, или, скорее, почитатели, человеческого разума, признающие его надежным господином и надеющиеся под его водительством достичь всяческого счастья, конечно, позабыли о глубочайшей и болезненной ране, которую грех нашего прародителя нанес человеческой природе: мрак распространился в уме, а воля стала склонна ко злу. Поэтому самые знаменитые философы Древности хоть и написали немало восхитительных трудов, тем не менее запятнали свои учения очень серьезными заблуждениями. Тем и объясняется та постоянная битва, о которой говорит Апостол: «В членах моих вижу иной закон, противоборствующий закону ума моего» [Рим 7, 23].

(69) Теперь, поскольку ясно, что через первородный грех, перешедший на всех сынов Адама, свет разума ослаб и человеческий род жалко пал, утратив свое первоначальное состояние праведности и невинности, кто сочтет, что разума достаточно, чтобы достичь истины? Кто будет отрицать, что для того, чтобы не пасть и не подвергнуться таким великим опасностям, будучи столь слабыми, помощь Божественной религии и вышней благодати необходимы для его спасения? Бог с величайшей благожелательностью раздает эту помощь всем тем, кто просит ее, смиренно молясь. Написано: «Бог противится гордым, а смиренным дает благодать» [Иак 4, 6]. Вот почему, обратившись однажды к Своему Отцу, Господь наш Иисус Христос сказал, что самые глубокие тайны истины не открыты «мудрым и разумным», которые, в гордыне своего ума и знания, отрицают, что следует воздавать должное вере, но открыты простым и смиренным, для кого Божественное слово является опорой и отдохновением [ср. Мф 11, 25; Лк 10, 21].

(15 июня 1855 г.)

Августин Боннетти (1798–1879) изучал богословие, но священником не стал. Основатель Анналов христианской философии (1830 г.), которые защищали религию, затем – главный редактор журнала Католический Университет, он считал, что только Откровение и вера способны привести человека к познанию естественных религиозных истин. Предложения, которые он должен был подписать, напоминают учение Церкви о происхождении, возможностях и использовании разума.

(70, 2811) 1. «Даже если вера и выше разума, между ними не может быть никакого реального разногласия, поскольку оба исходят из одного и того же неизменного источника истины, Величайшего и Всеблагого Бога, и потому взаимно друг другу помогают» [ХВ 63, 101].

(71, 2812) 2. Рассуждениями можно с уверенностью доказать существование Бога, духовность души, человеческую свободу. Вера следует после Откровения. Поэтому ее нельзя привлекать для доказательства существования Бога перед лицом сторонников натурализма и фатализма [ХВ 53, 56].

(72, 2813) 3. Использование разума предшествует вере и ведет к ней человека при помощи Откровения и благодати [ХВ 57].

(18 сентября 1861 г.)

Онтологизм, в Италии представленный Винченцо Джиоберти (1801–1852), автором самого термина, а в Бельгии – Жераром Казимиром Убагсом (1800–1875), показывает происходившую в XIX в. борьбу вокруг проблемы естественного познания Бога и, в конечном счете, вокруг проблемы Откровения. Он исходит из того принципа, что наше познание должно соответствовать бытию вещей. В этом бытии Бог занимает первое место, поэтому нужно, чтобы Он его занимал и в нашем познании. Бог должен быть тем самым Первым и Всеобщим, с Которым наше сознание встречается. Действительно, прибавляли они, мы узнаем все объекты познания с точки зрения их бытия как причастные к тому, что есть Самое Всеобщее, Самое Всеобъемлющее, то есть к Бытию, в Котором содержится все. Наше познание существования Бога поэтому не является результатом логического рассуждения; в любом познании Бог постигается как Абсолютное Бытие. Высшая логическая абстракция сущности отождествляется здесь с высшим принципом существования, то есть с Богом. Подобная точка зрения несла в себе зародыш пантеизма. Поэтому папа Пий IX ее осудил.

Вопрос: Могут ли следующие положения преподаваться с достоверностью:

( [73], 2841) 1. Непосредственное знание Бога, по крайней мере, обычное, присуще человеческому разуму, так что без него он ничего не может познавать: это знание есть свет самого интеллекта.

( [74], 2847) 2. То бытие, которое мы познаем во всех вещах и без которого мы ничего не знаем, есть Божественное бытие.

( [75], 2843) 3. Универсальные категории (Universalia) в своей объективной реальности, по существу, не отличаются от Бога.

( [76], 2844) 4. Врожденное знание Бога как чистого и простого бытия включает в превосходной степени любое другое знание; так что посредством его мы имплицитно знаем всякое бытие, в каком бы аспекте оно ни было познаваемо.

Ответ: Нет.

(11 декабря 1862 г.)

Якоб Фрошаммер (1821–1893) преподавал философию в Мюнхенском университете, начиная с 1855 г. Его нападки на схоластическую философию и богословие привели папу к тому, что после консультации с Конгрегацией Индекса в послании Gravissimas inter, адресованном его архиепископу, осудил некоторые из трудов последнего. Речь шла о: Einleitung in die Philosophie und Grundriss der Metaphysik (Введение в философию и Очерк метафизики) (1858), Uber die Freiheit der Wissenschaft (О свободе науки) (1861), Athenaeum (Атеней) (1858–1862). Отказавшись подчиниться, Фрошаммер был лишен права преподавать. Римское опровержение направлено против всей рационалистической философии, которая, поддаваясь искушению, полагает, будто она постигла вселенную в ее целостности и всеобщности и будто она полностью проницает истины сверхъестественного Откровения, тем самым сводя богословие к философии.

(77, 2850) Священная Конгрегация Индекса сочла, что учение автора... удаляется от католической веры... в частности, двояким образом: прежде всего, потому, что автор приписывает человеческому разуму силы, которыми тот не обладает; во-вторых [ХВ 441–442], потому, что он предоставляет этому разуму дерзкую свободу судить обо всем и о любом предмете, так что права, обязанности и авторитет Церкви полностью исчезают.

(78, 2851) Сначала автор учит, что философия, если мы имеем о ней точное понятие, может не только познавать и принимать христианские догматы, которые естественный разум разделяет с верой как общий предмет познания, но также что те, которые и составляют в основном и собственно христианскую религию и веру – например, сверхъестественное предназначение человека и все, что с этим связано, святейшая Тайна Воплощения Господа – относятся к области человеческого разума и философии, и что разум, раз ему дан предмет, может их постичь со знанием дела благодаря своим собственным принципам. Несмотря на то, что автор вводит различие между первыми и вторыми и дает разуму меньше прав над этими последними, тем не менее, он ясно учит, что эти догматы представляют собой часть истин, являющихся собственным предметом науки и философии.

Поэтому нужно и должно заключить об этом мнении автора, что даже в самых сокровенных тайнах премудрости и благости Божией, даже в тайнах Его свободной воли, с того момента, как предмет Откровения дан, разум сам может прийти к знанию и уверенности, и исходя не из принципа Божественного авторитета, а из своих естественных принципов и способностей. Учение автора ложно и ошибочно, и всякий, кто хоть немного обладает главными основами католического учения, немедленно видит это и ясно признает.

(79, 2833) Если бы эти сторонники философии отстаивали истинные принципы и истинные права разума и философии и только их, они были бы достойны похвал. Ибо истинная и здравая философия занимает важнейшее место, поскольку ее задача – усердно искать истину, правильно и серьезно формировать человеческий разум, конечно, помраченный, но вовсе не угасший из-за греха первого человека, и озарять его. Она должна уточнить свой предмет познания и великое множество истин, хорошо понять их, углубить, раскрыть многие из них, такие, как существование, природа, атрибуты Бога – которым вера тоже предлагает верить, – посредством аргументов, почерпнутых из ее принципов. Она должна их обосновывать, защищать и с помощью этих средств открывать путь, чтобы мы более точно придерживались догматов в вере и даже для того, чтобы самые сокровенные догматы, которые прежде всего познает одна вера, были тоже каким-то образом поняты разумом. Вот что должна делать и чем должна заниматься строгая, но прекрасная наука философия...

(80, 2854) Но в этом важнейшем вопросе мы никоим образом не можем терпеть, ни чтобы все было без разбору перемешано, ни чтобы разум захватывал и мутил то, что относится к области веры. Существуют границы, тщательно определенные и прекрасно известные всем, за пределы которых разум никогда не мог и не может переступать. В частности, явно принадлежат к числу этих догматов те, что касаются сверхъестественного предназначения человека, его сверхъестественных отношений с Богом, и все то, что для этой цели было явлено в Откровении. Поскольку эти догматы превосходят природу, из этого следует, что ни человеческий разум, ни естественные принципы не могут их постичь. Никогда разум не может стать способным изучать эти догматы. Если некоторые безумно дерзают это утверждать, пусть знают, что они отделяют себя не от мнения некоторых учителей, а от общего и неизменного Учительства Церкви.

(8 декабря 1864 г.)

Многочисленные заблуждения, касающиеся естественных возможностей познания Бога и обязанности с послушанием веры принять Откровение, вынудили Церковь занять очень твердую позицию.

В приложении к энциклике Quanta cura³⁵ папа Пий IX опубликовал в тот же день список из 80 заблуждений, разделенных на 10 глав, которым уже ранее посвящались различные папские документы; таким образом он готовил на эти проблемы ответ, который в 1870 г. даст I Ватиканский Собор [ХВ 86–116]. Этот акт папы Пия IX обычно считается догматическим и обязывающим верных к внутреннему согласию. Но он не носит характер безошибочного документа. Заблуждения, приведенные ниже, грешат натурализмом и рационализмом.

Заблуждения:

( [81], 2903) 3. Человеческий разум есть единственный судья, и ему вовсе не обязательно обращаться к Богу по поводу того, что истинно, а что ложно, что хорошо, а что плохо. Он сам себе закон, и его естественных способностей достаточно, чтобы обеспечить благо людей и народов.

( [82], 2904) 4. Все истины религии исходят из естественных способностей человеческого разума. Вследствие этого разум является высшей нормой, в согласии с которой человек может и должен прийти к познанию всех истин всякого рода.

( [83], 2905) 5. Божественное Откровение несовершенно и потому подвержено постоянному и бесконечному развитию, которое соответствует развитию человеческого разума [ХВ 64].

( [84], 2908) 8. Поскольку человеческий разум равен религии, то богословские дисциплины следует рассматривать как философские [ХВ 67].

( [85], 2909) 9. Все догматы христианской религии без различия являются предметом естественного знания или философии; а человеческий разум при помощи только исторической культуры, своими силами и своими естественными принципами может достичь истинного знания догматов, даже самых сокровенных, если только эти догматы ему даны в качестве предмета.

(8 декабря 1869 г.–20 октября 1870 г.)

3-я сессия (14 апреля 1870 г.)

Будучи публично объявлен папой Пием IX уже в 1867 г., I Ватиканский Собор был открыт 8 декабря 1869 г.; но провел только четыре сессии. Франко-прусский конфликт, оказывавший влияние на Папское государство, и, вследствие этого, на свободу Собора, побудил папу объявить 20 октября 1870 г. об отсрочке его работы на неопределенное время (sine die). Но в дальнейшем Собор так и не возобновил свои труды.

Среди многочисленных проектов, которые Собор подготовил для обсуждения, только два были частично доведены до завершения: первая часть проекта о католической вере (Догматическая конституция Dei Filius), во второй части которой говорилось о разных подробностях, касающихся догмата, – и основная часть проекта о Церкви Христовой (I Догматическая конституция Pastor aeternus [ХВ 466–485]).

В четырех главах Dei Filius и в соответствующих догматических канонах Церковь уточняет свое учение в противовес основным заблуждениям XX в., таким, как материализм, рационализм и пантеизм³⁶, а кроме того, перед лицом таких опасных тенденций, как традиционализм и фидеизм³⁷. Главы, во всем том, что они утверждают прямо, а также каноны, являются безошибочным учением.

Глава 2: Откровение

В главе 1 говорилось о Боге Творце [ХВ 252–254]; глава 2 излагает истины, определяющие отношения между человеческим разумом и Божественным Откровением: 1 – способность разума к познанию Бога [ХВ 86]; 2 – факт Откровения [ХВ 87]; 3 – его необходимость [ХВ 88–89]; 4 – его источники [ХВ 155–156]; 5 – его толкование Церковью [ХВ 157].

(86, 3004) Та же святая Церковь, Матерь наша, придерживается и учит, что Бог, начало и конец всего, может быть достоверно познан посредством света естественного разума через сотворенное: «Ибо невидимое Его... от создания мира через рассматривание творений видимы» [Рим 1, 20] [ХВ 104].

(87, 3004) Тем не менее, в Его мудрости и благости Ему угодно было Самому явить Себя роду человеческому и открыть вечные замыслы Своей воли другим, сверхъестественным, путем: «Бог, многократно и многообразно говоривший издревле отцам в пророках, в последние дни сии говорил нам в Сыне» [Евр 1, 1сл.].

(88, 3005) Именно благодаря этому Божественному Откровению все люди должны быть способны в нынешних условиях человеческого рода легко, с твердой достоверностью и без примеси ошибки познавать то, что в Божественном само по себе не недоступно разуму³⁸.

(89, 3005) Однако следует говорить о совершенной необходимости Откровения не по этой причине, а потому, что Бог в Своей бесконечной благости предназначил человека к сверхъестественной цели, к тому, чтобы Он был причастником Божественных благ, которые совершенно превосходят все, что способен постичь человеческий ум. Ибо «не видел того глаз, не слышало ухо, и не приходило то на сердце человеку, что приготовил Бог любящим Его» [1Кор 2, 9] [ХВ 105–106].

Глава 3: Вера

Глава 3 говорит об ответе человека на Божественное Откровение, то есть о вере: 1 – о добродетели веры в самой себе [ХВ 90]; 2 – о ее соотношении с разумом [ХВ 91]; 3 – о вере как о даре Божием [ХВ 92]; 4 – о ее предмете [ХВ 93]; 5 – о ее необходимости [ХВ 94]; 6 – о вере, полученной в Церкви [ХВ 94–95]; 7 – о положении верующего [ХВ 96].

(90, 3008) Поскольку человек полностью зависит от Бога как от своего Творца и Господа и поскольку сотворенный разум полностью подчинен несотворенной Истине, то, когда Бог открывает Себя, мы должны через веру полностью подчинить Ему свой ум и волю [ХВ 108]. Об этой вере, которая есть «начало спасения человека»³⁹ [ХВ 567], Католическая Церковь исповедует, что она является сверхъестественной добродетелью, посредством которой мы, предваряемые и поддерживаемые благодатью Божией, верим в истинность того, что Он открыл, не из-за истинности самих вещей, постигнутых с помощью света естественного разума, а из-за авторитета Самого Бога, Который их открывает и Который не может ни обманываться, ни обманывать нас [ХВ 109]. Ибо вера, как утверждает Апостол, «есть осуществление ожидаемого и уверенность в невидимом» [Евр 11, 1].

(91, 3009) Тем не менее, чтобы служение вашей веры было согласно разуму [ср. Рим 12, 1], Бог восхотел, чтобы внутренняя помощь Святого Духа сопровождалась внешними доказательствами Его Откровения, то есть Божественными фактами, а особенно чудесами и пророчествами, которые, прекрасно показывая бесконечное всемогущество и мудрость Божию, являются достовернейшими знаками Откровения, доступными уму всех [ХВ 110–111]. Поэтому Моисей и пророки, а особенно Господь наш Иисус Христос совершили множество чудес и столь блестящих пророчеств. Об Апостолах мы читаем: «Они пошли и проповедовали везде, при Господнем содействии и подкреплении слова последующими знамениями» [Мк 16, 20]. Написано также: «Мы имеем вернейшее пророческое слово, и вы хорошо делаете, что обращаетесь к нему, как к светильнику, сияющему в темном месте» [2Пет 1, 19].

(92, 3010) Несмотря на то, что согласие веры ни в коем случае не является слепым побуждением ума, никто, однако, не может «согласиться с проповедью Евангелия», как это должно делать для обретения спасения, «без озарения и вдохновения Святого Духа, Который всем дарует Свое помазание, если они привержены истине и верят в нее». Поэтому вера сама по себе, даже если она и не действует любовью [ср. Гал 5, 6], является даром Божиим, а акт веры есть дело, связанное со спасением, посредством которого человек приносит Самому Богу свое свободное послушание, принимая и сотрудничая с благодатью, которой он мог противиться [ХВ 112, 559–560].

(93, 3011) Кроме того, должно принимать божественной и католической верой все, что содержит в себе Слово Божие, написанное или переданное, в которое Церковь предлагает верить как в открытое Богом, будь то посредством торжественного суждения, будь то посредством ординарного и всеобщего Учительства.

(94, 3012) Потому что «без веры угодить Богу невозможно» [Евр 11, 6] и [невозможно] разделить участь Его детей; никто никогда без нее не может быть оправдан и никто, если не «претерпел до конца» [Мф 10, 22; 24, 13], не обретет вечной жизни. Чтобы мы могли исполнить долг приобщения к истинной вере и быть стойкими в ней, Бог, через Своего Единородного Сына, установил Церковь и наделил ее очевидными знаками ее учреждения, чтобы она была признаваема хранительницей и распорядительницей слов Откровения.

(95, 3013) Ибо именно и только к Католической Церкви обращены все эти знаки, столь многочисленные и восхитительные, данные Богом, чтобы ясным образом явить достоверность христианской веры. Более того, Церковь, благодаря своему чудесному распространению, своей превосходной святости, своей неисчерпаемой плодотворности во всяком благе, благодаря своему вселенскому единству и непобедимой прочности, сама по себе есть великая и постоянная причина для доверия и неопровержимое свидетельство ее божественной миссии.

(3014) Из этого следует, что она сама, подобно знамени, поднятому среди народов [ср. Ис 11, 12], созывает к себе тех, кто еще не уверовал, и взращивает в своих сынах убежденность, что исповедуемая ими вера покоится на прочнейшем основании. К этому свидетельству добавляется действенная помощь Божественной благодати. Ибо Господь во всякой благожелательности направляет и помогает Своей благодатью тем, кто блуждает, «чтобы все люди... достигли познания истины» [1Тим 2, 4]; и укрепляет Своею благодатью тех, кого призвал «из тьмы в чудный Свой свет» [1Петр 2, 9], чтобы они твердо стояли в этом свете, ибо Он оставляет только если оставляют Его» [ХВ 570].

(96, 3014) ...Положение тех, кто приобщился к католической истине благодаря небесному дару веры, совершенно отличается от положения тех, кто, ведомые человеческими мнениями, следуют ложным религиям; те, кто принял веру под наставничеством Церкви, никогда не будут иметь основательную причину к перемене этой веры и к постановке ее под сомнение [ХВ 113]. Поэтому, «благодаря Бога и Отца, призвавшего нас к участию в наследии святых во свете» [Кол 1, 12], да не пренебрежем столь великим спасением, но, «взирая на начальника и совершителя веры Иисуса» [Евр 12, 2], «будем держаться исповедания упования неуклонно» [Евр 10, 23].

Глава 4: Вера и разум

Глава 4 развивает некоторые следствия двух предыдущих, касающихся веры и разума: 1 – различие этих двух порядков познания [ХВ 97]; 2 – роль и ограниченность разума в поисках истины [ХВ 98]; 3 – вера и разум не могут действительно противоречить друг другу [ХВ 99]; но, напротив, содействуют друг другу [ХВ 101–102]; 4 – воззрения некоторой так называемой науки, противные вере, не могут быть приняты верующими [ХВ 100]; 5 – развитие и верность в вероучении [ХВ 103].

(97, 3015) Католическая Церковь всегда единодушно придерживалась и придерживается того, что существуют два порядка познания, различные не только своим началом, но и предметом. Началом, потому что в одном [случае] это естественный разум дает нам познавать, в другом – Божественная вера. Предметом, потому что, кроме истин, которые естественный разум может постичь, нам предлагается верить в тайны, сокрытые в Боге, которые могут быть познаны, только если они открыты свыше [ХВ 114]. Вот почему Апостол, свидетельствующий, что Бог был познан язычниками «через рассматривание творений» [Рим 1, 20], говоря о благодати и истине, «произошедших через Иисуса Христа» [Ин 1, 17], утверждает: «Мы проповедуем премудрость Божию, тайную, сокровенную, которую предназначил Бог прежде веков к славе нашей, которой никто из властей века сего не познал. А нам Бог открыл это Духом Своим; ибо Дух все проницает, и глубины Божии» [1Кор 2, 7–8, 10]. И Сам Единородный Сын благодарит Отца за то, что Он сокрыл это от мудрых и разумных и открыл младенцам [ср. Мф 11, 25].

(98, 3016) Когда разум, озаренный верой, с усердием, набожностью и умеренностью ищет, то он, даром Божиим, приходит к весьма плодотворному пониманию тайн, либо благодаря аналогии с тем, что он знает естественным путем, либо благодаря связям, которые соединяют эти тайны между собой и с конечным предназначением человека. Тем не менее, никогда он не будет способен проницать их, подобно истинам, являющимся собственно его [познания] предметом. Ибо Тайны Божии по природе своей настолько превосходят сотворенный разум, что, даже будучи сообщены через Откровение и приняты в вере, они остаются еще под покровом веры и как бы окружены некоторым мраком, пока мы, в этой смертной жизни, «устранены от Господа, – ибо мы ходим верою, а не видением» [2Кор 5, 6–7].

(99, 3017) Но, хоть вера и выше разума, между ними никак не может быть истинного разногласия. Поскольку Тот же Бог, Который открывает тайны и дарует веру, вложил в дух человеческий свет разума, то ни Бог не может отрицать Сам Себя, ни истина не может противоречить истине. Эта воображаемая видимость противоречия происходит, прежде всего, от того, что догматы веры не были поняты и изложены согласно духу Церкви или же тогда, когда ложные мнения используются для умозаключений разума. Поэтому «мы определяем, что абсолютно ложно всякое утверждение, противное истине, засвидетельствованной верой»⁴⁰.

(100, 3018) Кроме того, Церковь, которая одновременно с апостольской миссией получила заповедь хранить залог веры, обладает, от Бога, правом и обязанностью осуждать лженауку [1Тим 6, 20], чтобы никто не оказался жертвой «философии», которая есть не что иное, как суетный обман [ср. Кол 2, 8] [ХВ 115]. Поэтому все верующие христиане не только не вправе защищать воззрения, признанные противными вероучению, как законные выводы науки, особенно если Церковь их осудила, но и строго обязаны рассматривать их, скорее, как заблуждения, облеченные в некую обманчивую видимость истины.

(101, 3019) Вера и разум не только никогда не могут быть в разногласии друг с другом, но они еще и содействуют друг другу [ХВ 63]. Честный разум доказывает основы веры; озаренный ее светом, он предается познанию Божественного. Вера же освобождает и хранит разум от заблуждений и наделяет его многими познаниями. (102, 3019) Поэтому Церковь, не только не ставит препятствия человеческим искусствам, дисциплинам [человеческой] культуры, но, напротив, помогает им и разными путями содействует их развитию. Она не отстраняется и ничуть не презирает преимущества для жизни людей, которые из них происходят; она признает даже, что, будучи исшедшими от «Господа, Бога видения» [ср. 1Цар 2, 3], они могут привести к Богу, при помощи Его благодати и если пользоваться ими как должно. Разумеется, она не запрещает этим дисциплинам использовать, каждой в ее области, принципы и методы, которые ей присущи, но, признавая эту законную свободу, она очень внимательна к тому, чтобы они не принимали заблуждений, противоречащих Божественному учению, или чтобы они, переходя границы своей области, не вторгались и не вносили смущения в область веры.

(103, 3020) Вероучение, которое Бог открыл, было дано не как философское открытие, которое человеческий разум может усовершенствовать, а как Божественный залог, вверенный Невесте Христа, чтобы она верно хранила его и неуклонно провозглашала. Вследствие этого смысл священных догматов, который всегда должен быть сохраняем, есть тот, который наша Матерь святая Церковь определила, и никак не позволительно уклоняться от него под предлогом и во имя более глубокого понимания [ХВ 116]. «Да возрастают... и развиваются, обильно и интенсивно, для каждого и для всех, для одного человека, как и для всей Церкви, согласно степени, присущей каждому веку и каждой эпохе, разум, знание, мудрость, но только лишь в своем роде, в одной и той же вере, в одном и том же направлении и в одном и том же помышлении»⁴¹.

Каноны о католической вере

2. Откровение

Каноны главы 2 направлены против фидеизма и традиционализма [ХВ 104], деизма [ХВ 105], рационализма [ХВ 106] и относятся к проблеме источников Откровения [ХВ 159].

(104, 3026) 1. Если кто-либо говорит, что единый и истинный Бог, Творец наш и Господь, не может быть достоверно познан через сотворенное благодаря естественному свету человеческого разума, да будет отлучен от сообщества верных [ХВ 86].

(105, 3027) 2. Если кто-либо говорит, что невозможно или бесполезно, чтобы человек был просвещен Божественным Откровением о Боге и о поклонении, которое он обязан Ему воздавать, да будет отлучен от сообщества верных [ХВ 88].

(106, 3028) 3. Если кто-либо говорит, что человек не может быть возвышен Богом до знания и совершенства, превосходящих естественные знания и совершенства, но что он может и должен сам в конце концов прийти к обладанию истиной и благом, путем постоянного развития, да будет отлучен от сообщества верных.

3. Вера

Каноны главы 3 отвергают автономию разума [ХВ 108–109]. Они касаются: предпосылок веры, против фидеизма и традиционализма [ХВ 110]; подтверждения Откровения чудесами, против фидеизма [ХВ 111]; свободы акта веры, против Г. Гермеса [ХВ 112]; отвергают представление о позитивном сомнении как об отправной точке богословского познания, против Г. Гермеса [ХВ 113].

(108, 3031) 1. Если кто-либо говорит, что человеческий разум настолько независим, что Бог не может заповедать ему веру, да будет отлучен от сообщества верных [ХВ 90].

(109, 3032) 2. Если кто-либо говорит, что Божественная вера не отличается от естественного познания Бога и нравственности и что поэтому Божественной вере не обязательно верить в истину Откровения на основе авторитета Бога, Который ее открывает, да будет отлучен от сообщества верных [ХВ 90].

(110, 3033) 3. Если кто-либо говорит, что Божественное Откровение не может стать воспринимаемым через внешние знаки и что поэтому люди должны быть побуждаемы к вере только личным внутренним опытом или личным вдохновением, да будет отлучен от сообщества верных [ХВ 91].

(111, 3034) 4. Если кто-либо говорит, что чудес не может быть и что поэтому все рассказы, упоминающие о них, даже если речь идет о Священном Писании, должны быть отнесены к сказкам и мифам; или что чудеса никак не могут быть ни достоверно познаны, ни служить действенным доказательством происхождения христианской религии, да будет отлучен от сообщества верных [ХВ 91].

(112, 3035) 5. Если кто-либо говорит, что согласие, (исходящее из) христианской веры не добровольно, но что оно с необходимостью производится аргументами человеческого разума, или что благодать Божия необходима только для «веры, действующей любовью» [Гал 5, 6], да будет отлучен от сообщества верных [ХВ 92].

(113, 3036) 6. Если кто-либо говорит, что верующие находятся в том же положении, что и те, кто еще не пришел к единой истинной вере, так что у католиков могла бы быть основательная причина, чтобы, оставив в стороне свое согласие, поставить под сомнение веру, которую они уже приняли от Учительства Церкви, до тех пор, пока не завершат научное доказательство достоверности и истинности веры, да будет отлучен от сообщества верных [ХВ 96].

4. Вера и разум

Каноны главы 4 касаются взаимоотношений между сверхъестественной верой и естественным разумом и осуждают рационализм.

(114, 3041) 1. Если кто-либо говорит, что Божественное Откровение не содержит никакой истинной и настоящей тайны, но что все догматы веры могут быть поняты и доказаны правильно развитым разумом, на основе естественных принципов, да будет отлучен от сообщества верных.

(115, 3042) 2. Если кто-либо говорит, что к человеческим дисциплинам следует относиться с такой свободой, что даже если их утверждения противоречат учению Откровения, их можно считать истинными и они не могут быть запрещены Церковью, да будет отлучен от сообщества верных.

(116, 3043) 3. Если кто-либо говорит, что догматы, предлагаемые Церковью, могут иногда, в зависимости от развития науки, иметь смысл, отличный от того, который Церковь имела и продолжает иметь в виду, да будет отлучен от сообщества верных.

(14 декабря 1887 г.)

Учение Антонио Росмини-Сербати (1797–1885), основателя Instituto della Carita, подвергалось нападкам при его жизни, поскольку оно казалось проникнутым онтологизмом⁴². Его книги, переданные на обсуждение в Конгрегацию Индекса в 1854 г., были тщательно исследованы и признаны безошибочными. Но при папе Льве XIII Священная канцелярия осудила сорок положений из его произведений, напечатанных посмертно и изолированно от контекста, осудила в целом, без определения, «в том смысле, как его понимал автор». Два приведенных положения, близкие к ортодоксальному толкованию, являются выдержками из его Теософии, опубликованной после 1859 г.

Заблуждения:

( [118], 3201) 1. В порядке сотворенного в человеческом разуме немедленно проявляется нечто Божественное само по себе, таким, как оно принадлежит Божественной природе.

( [119], 3205) 5. Бытие, объект интуиции человека, необходимо является чем-то от необходимого и вечного бытия, от творящей первопричины, определяющей и соединяющей все разнородные существа, – это есть Бог.

(3 июля 1907 г.)

Это первый из трех декретов, в которых при папе Пие X был осужден модернизм. Термин «модернизм» вызывает представления о стремлении примирить христианскую религию с выводами агностической философии и исторической науки, вдохновленной рационализмом. Это направление стремилось поддерживать контакт между христианством и всей человеческой культурой, в том числе и с такими ее явлениями, которые развивались в направлениях, чуждых религии, а иногда и враждебных.

В строгом смысле, который имеется в виду здесь, модернизм означает системы, к этому времени оставившие все позиции, подвергавшиеся нападкам рационализма и искавшие для религии новое обоснование. Такой основой станет для них не исторический факт существования Личности Христа и Ею деяний, не все истины, обладающие абсолютной ценностью, но единственно внутреннее влечение человека. С другой стороны, модернизм выступал против антирелигиозного рационализма, но сам дух его расшатывал объективные основы христианства как религии Откровения.

После неоднократных выступлений, вызванных некоторыми французскими епископами, папа Пий X выступил против модернизма, опубликовав Декрет Lamentabili, где осудил его главные положения. Некоторые из них принадлежали Альфреду Луази (1857–1940) и взяты в основном из его книг Евангелие и Церковь (1902 г.) и Вокруг небольшой книги (1903 г.); другие – Жоржу Тирреллу (1861–1909), Эдуарду Ле Руа (1870–1954) и Альберту Гутену (1867–1936). Общее и не направленное на конкретные лица осуждение не определило положений, которые безусловно были еретическими. Хотя декрет и был утвержден папой, ею нельзя считать безошибочным. В этом же году он был дополнен энцикликой Pascendi [ХВ 680] и в 1910 г. – Антимодернистской присягой [ХВ 125–135].

Заблуждения:

( [120], 3420) 20. Откровение не могло быть ничем иным, как сознанием своего отношения к Богу, которое человек приобрел.

( [121], 3421) 21. Откровение, являющееся предметом католической веры, не было завершено с Апостолами.

( [122], 3422) 22. Догматы, которые Церковь характеризует как Откровение, не являются истинами небесного происхождения, но интерпретацией религиозных фактов, которые человеческий разум осознал в результате тщательных усилий.

( [123], 3425) 25. Восприятие веры опирается, в конечном счете, на скопление вероятностей.

( [124], 3426) 26. Следует соблюдать догматы веры только в связи с их практическим значением, то есть как указующие правила действия, а не как правило верования.

( [124/1], 3459) 59. Христос не преподал определенной совокупности учения, применимого ко всем временам и людям, но, скорее, Он положил начало религиозному течению, подходящему к разным временам и разным странам.

(1 сентября 1910 г.)

Через три года после декрета Lamentabili⁴³ и энциклики Pascendi⁴⁴ папа Пий X потребовал от всего духовенства, осуществляющею пастырскую заботу и обучение, принятия присяги, содержащей отказ от всех важнейших утверждений модернизма об Откровении и Предании. Эта присяга, которая добавлялась к Тридентскому Исповеданию веры [ХВ 42–52], была обязательна до 1967 г., когда она была отменена⁴⁵.

Этот текст, имеющий значение как выражение Учительства Церкви, так и как дисциплинарный документ, в первой части обязывает к твердому исповеданию пяти определенных пунктов [ХВ 125–130]. Вторая часть [ХВ 131–135] – это декларация о подчинении и внутреннем согласии с суждением Церкви.

(125, 3537) Я, такой-то, присоединяюсь и твердо принимаю каждую и все истины, которые были определены, утверждены и провозглашены непогрешимым Учительством Церкви, в особенности главные положения учения, прямо противоположные заблуждениям нашего времени.

(126, 3538) И прежде всего, я исповедую, что Бог, начало и конец всего, может быть безусловно узнан и, соответственно, также доказуем светом естественного разума «через рассматривание творений» [Рим 1, 20], то есть через видимые творения, как причина – через следствия.

(127, 3539) Во-вторых, я принимаю и признаю внешние свидетельства Откровения, то есть Божественные события, в частности, чудеса и пророчества, как совершенно очевидные знаки Божественного происхождения христианской религии и считаю, что они воспринимаемы разумом всех времен и всех людей, даже нашего времени.

(128, 3540) В-третьих, я также твердо верю, что Церковь, хранительница и наставница Слова Откровения, основана прямо и непосредственно Самим Христом, истинно и исторически, когда Он жил среди нас, и что она была построена, опираясь на Петра, главу апостольской иерархии, и на его преемников, в течение веков.

(129, 3541) В-четвертых, я искренно принимаю учение веры, дошедшей до нас от Апостолов в неизменном виде и в толковании правоверных Отцов; по этой причине я полностью отвергаю еретические измышления относительно эволюции догматов, будто бы меняющих свое значение и отличающихся от тех, которые Церковь исповедовала вначале.

Я осуждаю также всякое заблуждение, которое подменяет сокровищницу Божественного Откровения, доверенную Невесте Христа, для того чтобы она бережно ее хранила, философским измышлением или творением человеческого сознания, постепенно сформированном усилиями людей, которое некий неопределенный прогресс еще должен совершенствовать в будущем.

(130, 3542) В-пятых, я твердо держусь и искренно исповедую, что вера не является слепым религиозным чувством, которое выплывает из сумерек подсознания под давлением сердца и склонности воли, получившей нравственное воспитание, но что она – подлинное осознание разумом истины, полученной извне, «из проповедования», благодаря которому мы истинно верим, из-за авторитета в высшей степени правдивого Бога, тому, что сказал, удостоверил и открыл Бог личный, Создатель и Господь наш.

(131, 3543) Я подчиняюсь также с должным благоговением и присоединяюсь всем сердцем ко всем суждениям, декларациям и указаниям, которые содержатся в энциклике Pascendi и Декрете Lamentabili, особенно в том, что касается так называемой истории догматов.

(3544) Также я отвергаю заблуждения тех, кто утверждает, что вера, предлагаемая кафолической Церковью, может находиться в противоречии с историей и что кафолические догматы в том смысле, как их теперь понимают, не согласовываются с более точными сведениями о происхождении христианской религии.

(132, 3545) Я также осуждаю и отвергаю мнение тех, кто говорит, что христианин-ученый является двойственной личностью, с одной стороны – верующим, с другой – историком, как если бы историку дозволялось придерживаться того, что противоречит вере верующего, или же высказывать предположения, из которых следует, будто бы догматы ошибочны или сомнительны, лишь бы они не отрицались прямо.

(133, 3546) Я отвергаю также такой способ обсуждения и толкования Священного Писания, который, пренебрегая Преданием Церкви – аналогии веры и правил Святейшего Престола – придерживается домыслов рационалистов и считает анализ текста единственным и высшим правилом с таким безрассудством и дерзостью.

(134, 3547) Кроме того, я отвергаю мнение тех, кто считает, что профессор, преподающий историко-богословские дисциплины, или писатель, пишущий на эти темы, должен с самого начала отказаться от любых предвзятых мнений, будь то сверхъестественное происхождение католического предания или помощь, обещанная Богом ради вечного сохранения истин Откровения; далее, что писания всех Отцов Церкви нужно толковать сугубо научными методами, игнорируя все священные авторитеты, с той же свободой критики, которая применяется при изучении любого мирского документа.

(135, 3548) Затем в принципе я заявляю, что не имею ничего общего с заблуждениями модернистов, которые считают, что в Священном Предании нет ничего Божественного или же, что еще хуже, признают Божественность в смысле пантеизма, и, таким образом, от нее остается только чистый и простой факт, который нужно ставить на один уровень с историческими фактами, то есть что люди своими собственными усилиями, ловкостью и умом продолжают в течение веков школу, начатую Христом и Его Апостолами.

(3549) Наконец, я изо всех сил храню и буду хранить до последнего вздоха веру Отцов в «подлинную харизму истины», которая всегда была, есть и будет «в преемстве епископата, начиная с Апостолов»⁴⁶, не для того, чтобы придерживаться того, что кажется лучше и более соответствующим культуре любой эпохи, но чтобы «никогда не верить во что-либо другое», чтобы никогда не понимать иначе абсолютную и незыблемую истину, заповеданную первоначально Апостолами.

(3550) Все это я обещаю верно соблюдать, полностью и от всей души, хранить в целостности, никогда не уклоняясь ни в учении, ни иным способом, в своих словах или писаниях. Я принимаю в этом присягу, я клянусь в этом. И да поможет мне в этом Бог и Святое Евангелие.

(12 августа 1950 г.)

Несколько схожая с Syllabus⁴⁷, в котором приводился список осужденных положений, эта энциклика объявила о своем отношении «к некоторым ошибочным мнениям, рискующим подорвать основы Католической Церкви». Она отмечает некоторые богословские и философские тенденции, появившиеся в разных местах, больше всего во Франции, не составлявшие единой системы. Отсюда разнообразие предметов, о которых идет речь в энциклике.

Особое внимание она обращает на возможности и границы познания «предпосылок веры» с помощью света естественного разума, не отвергая, что на самом деле, знания, полученные в нынешней ситуации греховного человека, есть спасительное деяние, непременно поддерживаемое благодатью [ХВ 135/1–137]. Она также рассматривает возможности и особенно границы изменений в богословии, в концептуальных формулировках Божественною Откровения [ХВ 138–142], затем излагает правила, которые предписывает церковное учительство для развития догмата и богословия [ХВ 509–510]. Исторические соображения, развитые в Sempiternus Rex [ХВ 143], вносят некоторые уточнения для изучения этой энциклики, предоставляя больше свободы истории догматов.

(135/1, 3875) Хотя человеческий разум в принципе мог бы своими естественными силами и светом прийти к истинному и определенному познанию Личного Бога, Своим Провидением охраняющего мир и управляющего им, а также к познанию естественного закона, вложенного Творцом в наши души, однако существует много препятствий, которые мешают разуму действенно и плодотворно использовать свои естественные способности, поскольку истины, касающиеся Бога и людей, абсолютно область воспринимаемого чувствами, и когда эти истины нужно выразить в действии и направлять жизнь, они требуют, чтобы человек отдал себя и отвергся сам себя. Человеческий ум, чтобы усвоить эти истины, испытывает трудности из-за чувств и воображения, а также от дурных желаний, рожденных первородным грехом. Из-за этого люди легко убеждают себя в ложности этих истин или, по крайней мере, в их неопределенности, поскольку им не хотелось бы, чтобы они были подлинными.

(135/2, 3876) Отсюда следует, что Божественное Откровение нравственно необходимо для того, чтобы религиозные и моральные истины, которые сами по себе не являются недоступными разуму, в настоящее время, при современном состоянии рода человеческого, были известны всем без трудностей, с полной определенностью и без примеси заблуждения [ХВ 88].

(136, 3876) Более того, человеческий разум может иногда испытывать трудности, даже чтобы выразить твердое суждение о возможности принять католическую веру, хотя существует огромное количество внешних неопровержимых знаков, позволяющих даже при одном естественном свете человеческого разума доказать Божественное происхождение христианской религии. Но человек, даже если он увлечен предрассудками или охвачен страстями и дурными наклонностями, может не только отказываться и сопротивляться очевидности внешних знаков, как бы ясна она ни была, но и принимать вдохновение свыше, которое Бог ниспосылает в наши души...

(137, 3890) Подвергается сомнению способность разума доказать аргументами самого творения, без помощи Божественного Откровения и Божественной благодати, существование личного Бога; отрицается, что мир имеет начало; утверждается, что сотворение мира было необходимо, поскольку оно проистекало из необходимой щедрости Божественной любви; Богу отказывается в вечном и непогрешимом предвидении свободных поступков людей; все эти учения противоречат тому, что было провозглашено на (Первом) Ватиканском Соборе [ХВ 252–254].

(3891) Некоторые даже сомневаются, являются ли ангелы созданиями, обладающими личностью, существенно ли отличается материя от духа...

(138, 3881) Что касается богословия, некоторые стремятся максимально принизить значение догматов, сами догматы освободить от способа их изложения, принятого Церковью с давних пор, а также от философских концепций католических Учителей, чтобы возвратиться при его изложении к выражениям, используемым Священным Писанием и Отцами. Таким образом, они надеются, что догмат, лишенный элементов, которые, как они считают, внешние Откровению, может успешно сравниваться с догматическими мнениями тех, кто отделился от единства Церкви, что постепенно позволило достичь ассимиляции католической догматики с идеями инакомыслящих.

(139, 3882) Кроме того, они считают, что, принизив таким образом католическое вероучение, они смогут найти способ удовлетворить современные нужды, выражая догмат понятиями современной философии: имманентной, идеалистической, экзистенциальной и т. п. Поэтому некоторые, наиболее дерзкие, утверждают, что это необходимо сделать, так как, считают они, тайны веры никогда нельзя выразить истинными терминами, а только приблизительными и всегда изменяемыми, которые в некоторой степени выражают истину, но при этом обязательно ее искажают. По этой причине они не считают абсурдным, но, наоборот, абсолютно необходимым, чтобы богословие в зависимости от разных философских течений, которыми оно в ходе времени пользуется как инструментом, подменяло бы новые понятия старыми так, чтобы различными и даже в какой-то мере противоположными, но эквивалентными способами оно выражало бы человеческим языком те же Божественные истины. Они добавляют, что история догматов заключается в выражении различных форм, в которые истина Откровения постепенно облекалась в зависимости от различных учений и систем, появляющихся с течением времени.

(140, 3883) Из того, что мы сказали, явствует, что такие попытки не только ведут к догматическому релятивизму, но в действительности уже им являются; презрение к повсеместно преподаваемому учению и к словам, в которых оно выражено, говорят об этом со всей очевидностью. Всем ясно, что термины, употребляемые в учебных заведениях, либо Учительством Церкви для выражения этих понятий, могут быть улучшены и усовершенствованы; впрочем, известно, что Церковь не всегда употребляла одни и те же термины.

Понятно и то, что Церковь не может связывать себя с каким бы то ни было философским учением: оно господствует краткое время; формулировки же, принятые с общего согласия Учительства Церкви, вырабатывались в течение многих веков благодаря общему согласию католических Учителей, чтобы достичь какого-то понимания догматов, но выражения, безусловно, не покоятся на столь шатких основаниях. Они зиждутся на принципах и знаниях, выведенных из глубокого понимания твари. В выведении этих знаний Откровение истины через Церковь осветило, как звезда, разум человека. Поэтому не стоит удивляться тому, что некоторые из этих понятий не только употребляются на Вселенских Соборах, но и получили такое одобрение, что недопустимо от них уклоняться.

(141, 3883) Итак, было бы самой большой неосторожностью пренебрегать или отказываться или лишать значения столько важных понятий, которые люди необыкновенной святости и гения, при бдительности Учительства и, безусловно, с озарением и под водительством Святого Духа, продумывали, выражали и уточняли, трудясь в течение многих веков, чтобы сформулировать как можно точнее истины веры. Заменить их зыбкими и неопределенными терминами и формулировками новой философии, которая существует сегодня и исчезнет завтра, как полевой цветок; значило бы превратить саму догматику в тростинку, ветром колеблемую. Пренебрежение к словам и понятиям, которыми обычно пользуются схоласты, спонтанным образом ведет некоторых людей к опустошению богословия, которое они называют спекулятивным и которое, хоть оно и опирается на богословский разум, они считают не обладающим истинной достоверностью...

(142, 3894) По этим соображениям нужно горько пожалеть, что философия, принятая и признанная Церковью, сегодня осуждается некоторыми людьми, которые легкомысленно дерзают объявлять ее форму устаревшей и рационалистической по образу мышления. Эти люди повторяют, что наша философия ложно утверждает возможность абсолютно правильной метафизики; с другой стороны, они категорично утверждают, что реальность, особенно трансцендентная, не может быть выражена лучше, как разными учениями, которые дополняют друг друга, хотя каким-то образом и находятся в противоречии между собой. Итак, они считают, что философия, которую мы преподаем в наших учебных заведениях, с ее ясными вопросами и ответами, ее тщательно разработанными понятиями и четкими отличиями, может быть полезна для введения в схоластическое богословие и прекрасно соответствовала духу Средних веков, но не соответствует духу философии современной культуры и ее потребностям. Они считают, что философия perennis (нетленная) – это лишь философия незыблемых сущностей, в то время как дух современности должен принимать во внимание существование отдельных творений и постоянно изменяющейся жизни. В то время как они критикуют нашу философию, они восхваляют философии древние и современные, Восточные и Западные, таким образом, что создается впечатление, будто любая философия, что бы она ни утверждала, может, с помощью исправлений и дополнений, сочетаться с католической догматикой. Это абсолютно неверно. Особенно тогда, когда речь идет о таких течениях, как имманентизм, или материализм, исторический либо диалектический, или же экзистенциализм, если он проповедует атеизм или, по крайней мере, отвергает ценность метафизического мышления.

(8 сентября 1951 г.)

Созданная по случаю полуторатысячелетнего юбилея Халкидонского Собора⁴⁹, эта энциклика подчеркивает значение его для христологии [ХВ 386] и первенства папы. Она касается проблемы, которая редко освещалась в текстах Учительства Церкви, а именно – развития догмата и истории догматических понятий, подчеркивая, что концептуальная формулировка истины Откровения имеет свою историю. Энциклика Humani generis [ХВ 509] справедливо настаивала на том факте, что исторический характер догматических формулировок не позволяет ни произвольных фантазий, ни самовольства по отношению к Учительству Церкви; наоборот, этот исторический характер, если отнестись к нему серьезно, мешает возвращению на пройденные позиции, даже в истории мысли, а особенно в истории догматики. Однако эта новая энциклика обращает внимание на существование истории догматики и на то, что учение Церкви можно правильно понять только, если при его толковании принимать, как должное, тот факт, что: «Один Собор дополняет другой».

(143) Если задать вопрос, каким образом формулам Халкидонского Собора удалось с таким блеском и действенностью одержать победу над заблуждениями, Мы считаем, что это произошло благодаря исключительной точности найденных терминов, в которых удалось избежать какой-либо двусмысленности. Действительно, в определении веры в Халкидоне [ХВ 313] слова «Лицо» и «Ипостась» (prosopon – hypostasis) обладают единым смыслом, в то время как слово «естество» (physis) имеет другое значение и никогда не употребляется в смысле двух первых слов.

Таким образом, неверно утверждать, как это делали некогда последователи Нестория и Евтихия и как сейчас еще повторяют некоторые историки, будто бы Халкидонский Собор исправлял определения, данные Эфесским Собором. Правильнее было бы сказать, что один Собор дополнил другой, однако при том, что синтез и гармония основных элементов христологического учения более сильно проявились на II и III Константинопольских Соборах.

Жаль, что некоторые старинные противники Халкидонского Собора, которых также называли монофизитами, отказались от столь чистой, искренней, цельной веры из-за своей приверженности к неким плохо понятым высказываниям древних. Безусловно, они не были последователями Евтихия и его абсурдных идей о смешении природ, но они упорствовали в своей приверженности к знаменитой формуле «Единое естество, Воплощенное Словом Божиим», которую произнес св. Кирилл Александрийский, приписывая ее св. Афанасию, впрочем, вполне в ортодоксальном смысле, поскольку под естеством он подразумевал Само по Себе Лицо.

Отцы Халкидона отбросили все, что в этих словах было устаревшего и неопределенного; придав богословским терминам Троицы тот же смысл, что и терминам Воплощения Господня, они, с одной стороны, идентифицировали естество и сущность (ousia), с другой – Лицо и Ипостась, четко различая первые от последних, в то время как инакомыслящие считали естество эквивалентным Лицу, а не сущности. Выражаясь языком традиционным и точным, следует сказать, что в Боге существуют одно естество и Три Лица, а в Иисусе Христе – Одно Лицо и два естества.

4-я сессия (14 сентября – 7 декабря 1965 г.)

(18 ноября 1965 г.)

Начиная с первой сессии, Собор поставил перед собой задачу, как это некогда сделали Тридентские Отцы и I Ватиканский Собор, изложить учение об Откровении, которое основывает Церковь на Слове Божием. Пришлось разработать пять вариантов, чтобы прийти к единому тексту, опубликованному Собором после трех лет острых дискуссий. Первый вариант, в частности, ориентированный на проблему «источники Откровения», в области богословия и экзегезы носил черты узко консервативных тенденций и был отвергнут подавляющим большинством. Окончательно опубликованный текст был кратким, содержащим множество нюансов, и во многом был результатом согласования разных точек зрения.

Конституция сначала рассматривает само Откровение [ХВ 143/1–143/4], затем – каким образом оно было передано [ХВ 205/6–205/8]. Перейдя к темам богодухновенности и толкования Писания в целом [ХВ 205/99], она коротко останавливается на проблемах, относящихся к Ветхому Завету, и более подробно – к Новому [ХВ 205/10–205/11]. Заключение определяет место Библии в жизни Церкви.

В первой главе, продолжающей направление утверждений Тридентского и I Ватиканского Соборов, Конституция представляет Откровение как Спасительное Деяние Бога в мире и подчеркивает его динамический и исторический характер [ХВ 143/1–143/2]. После длительной подготовки Откровение обрело свою полноту в Личности Иисуса Христа [ХВ 143/3]. Вера возникает как личная встреча Бога с каждым человеком. Человек предается ей в послушании; Божия благодать и дары Духа позволяют ей расцвести. Такое экзистенциональное видение, соответствующее тому, чему учит Писание, не мешает существованию интеллектуального аспекта

Глава I: О самом Откровении

[Природа и предмет Откровения]

(143/1, 4351) 2. Богу в Его благости и премудрости угодно было явить Самого Себя и открыть тайну Своей воли (ср. Еф 1, 9), в которой люди через Христа, воплотившееся Слово, имеют во Святом Духе доступ к Отцу и становятся причастниками Божественного естества (ср. Еф 2, 18; 2Пет 1, 4). Итак, благодаря этому Откровению невидимый Бог (ср. Кол 1, 15; 1Тим 1, 17) по изобилию Своей любви обращается к людям, как к друзьям (ср. Исх 33, 11; Ин 15, 14–15), и говорит с ними (ср. Вар 3, 38), чтобы пригласить их к общению с Собой и принять их в это общение. Это домостроительство Откровения совершается действиями и словами, внутренне между собою связанными, так что дела, исполненные Богом в истории спасения, являют и подтверждают учение и все, что знаменуется словами, а слова провозглашают дела и открывают тайну, в них содержащуюся. Но явленная в этом Откровении глубокая истина и о Боге, и о спасении человека сияет нам через это Откровение во Христе, Который одновременно и Посредник, и Полнота всего Откровения [ср. Мф 11, 27; Ин 1, 14–17; 14, 6; 17, 1–3; 2Кор 3, 16; 4, 6; Еф 1, 3–14].

[Предуготовление к Откровению Евангелия]

(143/2 , 4352) 3. Бог, Словом творящий (ср. Ин 1, 3) и сохраняющий все, в сотворенном мире подает людям непреходящее свидетельство о Себе (ср. Рим 1, 19–20); и, стремясь открыть путь спасения свыше, Он к тому же с самого начала явил Себя Самого нашим прародителям. После грехопадения Он, пообещав искупление, возвысил их надеждой на спасение (ср. Быт 3, 15) и непрестанно проявлял Свою заботу о роде человеческом, дабы даровать вечную жизнь всем тем, кто постоянством в добром деле ищет спасения (ср. Рим 2, 6–7). В установленное Им время Он призвал Авраама, чтобы произвести от него великий народ (ср. Быт 12, 2–3), который после Патриархов Он наставлял через Моисея и пророков, чтобы народ признал Его как единого Живого и Истинного Бога, как Отца-Промыслителя и праведного Судию, и ожидал обетованного Спасителя; тем самым в течение веков Он готовил путь Евангелию.

[Иисус Христос – окончательная полнота Откровения]

(143/3, 4353) 4. Бог, многократно и многообразно говоривший в пророках, после этого «в последние сии дни говорил нам в Сыне» (Евр 1, 1–2). Ибо Он послал Сына Своего, Предвечное Слово, просвещающее всех людей, чтобы Он обитал среди людей и поведал им тайны Божии (ср. Ин 1, 118). Итак, Иисус Христос, Воплотившееся Слово, посланный «как Человек к людям»⁵², «говорит слова Божии» (Ин 3, 34) и совершает дело спасения, которое Отец дал Ему сотворить (ср. Ин 5, 36; 17, 4). Поэтому Он, видя Которого, всякий видит и Отца (ср. Ин 14, 9), всем Своим присутствием и явлением, словами и делами, знамениями и чудесами, особенно же Своею смертью и славным Воскресением из мертвых и, наконец, ниспосланием Духа Истины завершает Откровение во всей полноте и подтверждает его Божественным свидетельством, что означает: с нами Бог, чтобы освободить нас от тьмы греха и смерти и воскресить нас в жизнь вечную.

Итак, христианское домостроительство, поскольку оно – новый и окончательный завет, никогда не прейдет, и уже нельзя ожидать нового всеобщего Откровения до явления во славе Господа нашего Иисуса Христа (ср. 1Тим 6, 14 и Тит 2, 13).

[Откровение, принимаемое верою]

(143/4, 4354) 5. Богу, дающему Откровение, нужно принести послушание веры (ср. Рим 16, 26 Вульг; Рим 1, 5; 2Кор 10, 5–6), посредством которого человек свободно и всецело предает себя Богу, принося «полное подчинение разума и воли Богу, открывающему Себя» и добровольно принимая данное Им Откровение. Чтобы проявить такую веру, необходима предваряющая и содействующая благодать Божия при внутренней помощи от Святого Духа, Который побуждает сердце и обращает его к Богу, открывает очи ума и подает «усладу всем принимающим истину и верующим в нее». Но для более глубокого уразумения Откровения тот же Святой Дух непрестанно совершенствует веру Своими дарами.

(7 декабря 1965 г.)

Эта декларация религиозной свободы провозглашает, что сама природа человека – ответственного и свободного – является основой его религиозной свободы. Уже в начале 1963 г., опираясь при этом на послание папы Льва XIII Immortale Dei⁵³, папа Иоанн XXIII настаивал на этом пункте в своей энциклике Pacem in terris⁵⁴. В конце того же года, а затем в следующем, 1964-м, году Секретариат по делам Единства христиан представил Собору два проекта, которые частично вошли в разрабатывавшийся тогда декрет об экуменизме⁵⁵. Но у него появились многочисленные противники: им удалось создать свой текст, самостоятельный, который стал предметом неоднократных обсуждений и существенных исправлений. Декларация, принятая на 4-й сессии, положила конец одной из самых длительных и важных дискуссий II Ватиканского Собора.

Собор подчеркивает, что обязанность и право человека – искать истину своими силами или вместе с другими – требует его собственною согласия. Если человек открывает истину, никто не имеет права мешать ему следовать его вере и исповедовать свою религию. Личная совесть и личное решение связаны здесь с актом веры [ХВ 143/5–143/6]. Это учение отнюдь не только философское. Демонстрируя достоинство человеческой личности, Откровение дает принцип религиозной свободы [ХВ 143/7]. Это и позволяет подтвердить добровольный и свободный характер акта веры, из которою исключено всякое насилие и который является основной отправной точкой католической веры [ХВ 143/8].

[Общее обоснование религиозной свободы]

(143/5, 4403) 2. Настоящий Ватиканский Собор заявляет, что человеческая личность имеет право на религиозную свободу. Эта свобода состоит в том, что все люди должны быть свободны от принуждения со стороны как отдельных лиц, так и социальных групп, а также какой бы то ни было человеческой власти, дабы благодаря этому в религиозных вопросах никого не заставляли действовать против своей совести и не препятствовали действовать в должных пределах согласно своей совести: как в частной, так и в общественной жизни, как в одиночку, так и в сообществе с другими людьми. Кроме того, Собор заявляет, что право на религиозную свободу действительно зиждится на том достоинстве человеческой личности, которое познается и Словом Божиим, данным в Откровении, и самим разумом⁵⁶. Это право человеческой личности на религиозную свободу в общественном правопорядке должно признаваться таким образом, чтобы оно стало гражданским правом.

(4404) Соответственно человеческому достоинству сама природа людей, являющихся личностями, то есть одаренных разумом и свободной волей, а потому и наделенных личной ответственностью, побуждает и нравственно обязывает всех и каждого из них искать истину, и прежде всего ту, которая относится к религии. Они обязаны также держаться познанной истины и строить всю свою жизнь согласно требованиям этой истины. Однако исполнить это обязательство соответственно своей собственной природе люди могут лишь в том случае, если они обладают психологической свободой и вместе с тем свободой от всякого внешнего принуждения.

Следовательно, право на религиозную свободу коренится не в субъективном расположении личности, но в самой ее природе. Поэтому право на свободу от принуждения продолжает существовать и для тех, кто не исполняет обязанность искать истину и держаться ее; и препятствовать осуществлению этого права нельзя, если сохраняется справедливый общественный порядок.

[Религиозная свобода и необходимое отношение к Богу]

(143/6, 4405) 3. Все это предстанет еще яснее, если учесть, что высшая норма человеческой жизни есть сам Божественный закон, вечный, объективный и универсальный, посредством которого Бог, исполняя Свой замысел премудрости и любви, распоряжается, руководит и управляет всем миром и путями человеческого общества. Бог приобщает человека этому Своему закону, чтобы человек по благому распоряжению Божественного Провидения мог все более и более познавать неизменную истину. Поэтому каждый обязан и вправе искать истину в религиозных вопросах, чтобы мудро составить себе верное и истинное суждение для совести, прибегая к соответствующим средствам.

(4406) Но истину следует искать так, как это подобает человеческой личности и ее социальной природе, то есть посредством свободного исследования, учительства или наставления, общения и диалога. Такими путями одни люди излагают другим ту истину, которую они нашли (или полагают, что нашли), чтобы оказать друг другу взаимную помощь в поисках истины; познанной же истины следует твердо держаться по личному согласию.

(4407) Человек воспринимает и признает веления Божественного закона своей совестью; он обязан верно следовать ей во всех своих поступках, чтобы достичь Бога как своей цели. Поэтому нельзя принуждать его действовать против своей совести. Но нельзя и препятствовать ему действовать согласно своей совести, особенно в религиозных вопросах. Ибо исповедание религии по самой сути своей заключается прежде всего во внутренних добровольных и свободных актах, которыми человек прямо направляет себя к Богу, а такие акты власть сугубо человеческая не может ни предписать, ни запретить⁵⁷. Но сама социальная природа человека требует того, чтобы он мог внешне выражать эти внутренние религиозные акты, общаться с другими в области религии, исповедовать свою религию в общине.

Поэтому человеческой личности и самому порядку, установленному Богом для людей, наносится оскорбление, когда человеку запрещают свободно исповедовать религию в обществе, если при этом он не нарушает справедливый общественный порядок.

Кроме того, религиозные акты, в которых люди в частном или общественном порядке устремляются к Богу по внутреннему решению, по природе своей превосходят земной и временный порядок вещей. Поэтому гражданская власть, которой свойственно заботиться об общем временном благе, должна признавать религиозную жизнь граждан и содействовать ей. Но следует сказать, что эта власть преступает свои пределы, если она присваивает себе право руководить религиозными актами или препятствовать им.

[Учение о религиозной свободе коренится в Откровении]

(143/7, 4418) 9. То, что настоящий Ватиканский Собор заявляет о праве человека на религиозную свободу, основывается на достоинстве личности, требования которой полнее открываются человеческому уму благодаря многовековому опыту. Мало того: это учение о свободе коренится в Божественном Откровении, и поэтому христианам тем более следует свято хранить его. Ибо, хотя Откровение прямо не утверждает право на свободу от внешнего принуждения в вопросах религии, тем не менее оно раскрывает достоинство человеческой личности во всей его полноте, показывает уважение Христа к свободе человека по отношению к обязанности верить Слову Божию и учит нас тому духу, который ученики такого Учителя должны распознавать и проявлять во всем. Все это проливает свет на те общие принципы, на которых основывается учение настоящей Декларации о религиозной свободе. И, прежде всего, религиозная свобода в обществе вполне согласуется со свободой акта христианской веры.

[Свобода акта веры]

(143/8, 4419) 10. Одно из главных положений католического вероучения, содержащееся в Слове Божием и постоянно проповедуемое Отцами⁵⁸, заключается в том, что человек должен отвечать Богу верой добровольно; поэтому никого нельзя принуждать к принятию веры⁵⁹. Ведь акт веры по самой своей природе доброволен, поскольку человек, искупленный Христом Спасителем и призванный к усыновлению через Иисуса Христа [ср. Еф 1, 5], может прийти к Богу, Который открывается человеку, лишь в том случае, если он сам, привлекаемый Отцом [ср. Ин 6, 44], окажет Богу разумное и свободное послушание веры. Потому, если в вопросах религии не допускать никакого принуждения со стороны людей, это будет вполне согласно с природой веры. А значит, принцип религиозной свободы немало способствует поддержанию такого положения вещей, при котором люди могут быть легко призваны к христианской вере, добровольно принять ее и деятельно исповедовать во всем строе своей жизни.