Заключение

Ненаучность приемов рационалистических писателей при объяснении исторического происхождения христианского нравоучения. Чем объяснить сходство между стоическими и христианскими писателями. Предположение о возможности влияния христианства на позднейших представителей стоицизма

В заключение своего исследования мы выскажем несколько замечаний относительно тех приемов, которыми отрицательные писатели стараются доказать зависимость христианского нравоучения от стоического. Приемы эти состоят исключительно в сопоставлении стоицизма и христианства относительно отдельных частных мыслей и выражений. Между стоиками и христианскими писателями есть сходство в мыслях и выражениях. Следовательно, заключают отрицательные писатели, стоицизм лег в основу христианства. Стоические парадоксы по ним суть христианские догматы; республика Зенона – это вселенская церковь Иисуса Христа, состоящая из живых и умерших членов; «De civitate Dei» Августина – это та же республика Зенона, с тем только различием, что член христианского царства должен верить в Христа, а член республики стоической – должен верить в разум.³²⁶ Стоики учили о логосе; о нем говорится в Евангелии Иоанна Богослова; следовательно, заключает Винклер, «высший принцип стоицизма нашел себе соответствующее место в Евангелии; в словах: «ἐν ἀρχῆ ἦν ὁ λόγος» слышится отголосок Зеноновой мудрости».³²⁷ Апостол Павел в послании к Тимофею пишет: «впредь пей не одну воду, но употребляй немного вина ради желудка твоего и частых твоих недугов» (5:23). По мнению Бруно Бауэра,³²⁸ апостол заимствовал свой совет у Сенеки, который также советует в болезни пить вино, потому что оно прогоняет печаль и возбуждает дух.³²⁹

Нет нужды много говорить о ненаучности таких приемов противников божественного происхождения христианства. Еще Пифагор Самосский сказал, что без надлежащего знания и понимания истинного принципа невозможно какое-нибудь трезвое правильное знание вообще, подобно тому как без главы не может существовать ни семейство, ни государство.³³⁰ При сравнении тех или других религиозных или философских систем между собою нужно обращать внимание не на частные заповеди и предписания, а на общий дух и характер системы, на основные принципы её. Только эти последние открывают пред нами истинный смысл того или другого учения. Пусть Сенека о Боге говорит языком христианских писателей, но он имеет о нем нехристианское понятие и высказывает нехристианские взгляды. Внешностью соблазняться не следует. Нужно обращать внимание на внутреннюю сторону, на скрытый смысл выражений. «Сходство в терминах, справедливо говорит Дюриф, не всегда предполагает согласие в идеях».³³¹ Отдельные выражения получают свой истинный смысл только с точки зрения основных принципов. Вырванные из связи с этими последними, они допускают разнообразные толкования. Так напр. буддизм и христианство говорят о безбрачии. Но как далеко буддийское безбрачие по своему характеру и цели отстоит от христианского? Последователь Будды воздерживается от брака потому, что почитает злом самое бытие мира и проповедует погружение в нирвану, средством для чего служат воздержание, самоумерщвление и строгий аскетизм. Христианство рекомендует безбрачие для достижения высших нравственных целей. Христианин отказывается от брака потому, что сознает себя бессильным устоять на высоте нравственного совершенства при трудных и сложных обязанностях семейной жизни. В безбрачии он видит более сообразный для себя путь к совершенству. Но по христианскому учению брак не зло, а божественное учреждение. Возьмем другой пример. Киники и эпикурейцы одинаково проповедовали воздержание, но внутренний смысл воздержания у тех и других существенно различается. Киники в удовольствии видели зло; а в воздержании – средство для избежания этого зла. Эпикур, напротив, считал удовольствие высшим благом и на воздержание смотрел только как на средство сохранить удовольствие, потому что невоздержность притупляет вкус к удовольствиям, расстраивает человека и часто причиняет большие страдания. Если останавливать внимание на частных отрывочных выражениях нравственного сознания народов или отдельных лиц, то мы вынуждены будем обезразличить самые противоположные нравственные доктрины и совершенно объединить их в нашем представлении.³³² Христианская Библия, иудейский Талмуд, персидская Зенд-Авеста, индийские Риг-Веды и проч. – все это тогда должно быть объединено в нашем представлении, ибо во всех этих памятниках заключается много сходных заповедей и предписаний. Сходство различных нравственных доктрин объясняется просто. Человеческая природа по своей сущности всегда и у всех людей одинакова, как в древнее, так и в новое время, как под полюсами, так и под экватором. Что же удивительного, если нравственное сознание людей выразилось в сходных нравственных изречениях и предписаниях? Не более ли странным было бы то, если бы при сходстве своей природы люди имели бесконечно разнообразные представления о добре и зле? Душа человека по природе христианка, сказал один из древних христианских писателей. Если так, то понятно, почему некоторые правила христианского нравоучения сходны с правилами других моральных систем. Естественный нравственный закон всегда был присущ человеку, на какой бы ступени нравственного развития он ни находился. Все хорошее в язычестве обязано своим происхождением именно этому закону. «Нас не колет злобная насмешка скептиков, говорит Фаррар, что некоторые правила христианства сходны с известными прежде из светских источников. Напротив того, нам приятно знать, что Бог никогда не переставал свидетельствовать о Самом Себе и что приписываемое св. Павлом Его богато-разнообразной премудрости было отчасти давно видимо при свете, который просвещает каждого человека, происходящего в мир».³³³ По словам Фаррара, добрые нравственные сентенции языческих писателей суть лучи света, предвестники восходящего солнца, или звезды, светящиеся на темном фоне язычества.³³⁴ Истина была известна и язычникам, только не в целостном виде, а по частям, не в чистом виде, а с примесью заблуждений. Поэтому мы не смущаемся сходством христианства в некоторых частных пунктах с философскими системами. Каждая секта, каждый философ, по мнению Лактанция, знал немного истины, и если бы разбросанную по частям истину собрать в одно, то не было бы разногласия с христианством.³³⁵ Нас не смущает даже буквальное сходство выражений в апостольских писаниях и произведениях стоиков. У ап. Павла, несомненно, есть много выражений, которые можно отыскать у Сенеки. Но следует ли отсюда, что апостол следовал философу? Нисколько. Каждый век имеет свои слова и выражения, которые пользуются большою распространенностью. Не естественно ли поэтому, что ап. Павел в выражениях иногда сходится с современником Сенекой? Когда два писателя говорят об одном и том же предмете, то сходство в языке, в выражениях и даже в мыслях неизбежно. Язык вырабатывается постепенно и медленно. Мысль часто опережает язык. Новые идеи часто облекаются в старые формы. Христианство хотя возвестило новое учение, но проповедники его долгое время не могли отрешиться от древнего языка, от языческих терминов и выражений. Они говорили языком современников, чтобы не остаться непонятыми. Когда речь идет о каком-либо учении, должно обращать внимание не на форму и букву, а на содержание и дух учения. Под одной и той же формой часто скрываются противоположные идеи. Duo cum faciunt idem, non est idem.

В заключение всего скажем, что вероятнее предположить не влияние стоицизма на христианство, а наоборот – влияние христианства на стоицизм. Вероятность этого предположения подтверждается следующими соображениями. В то время как новозаветное учение всюду отличается единством и цельностью, стоицизм, по крайней мере, у некоторых представителей его и в теоретическом и нравственном учении представляет какую-то двойственность, неопределенность и противоречия. Не произошло ли это от влияния другого учения? Противоречия и колебания особенно часто встречаются у Сенеки, Эпиктета и М. Аврелия. Но все они жили, как известно, в то время, когда в духовной атмосфере носились уже христианские идеи. Сенека был современником ап. Павла. Когда св. Павел со своею проповедью ходил по разным городам, Сенека был министром при дворе Нерона. Ничего нет невероятного в том, что Сенека встречался с христианами и беседовал с ними. В науке существовало и существует мнение, будто Сенека был знаком с ап. Павлом; а некоторые, напр. Флёри³³⁶ считали его даже христианином. Мнение о знакомстве Сенеки с ап. Павлом высказано было еще в древности, именно, Иеронимом,³³⁷ Августином³³⁸ и автором мученических актов под заглавием: «Passio Petri et Pauli». Оно было господствующим в средние века и поддерживается многими в текущем столетии. Его высказывали Гелпке,³³⁹ Шолль,³⁴⁰ абб. Греппо,³⁴¹ Троплон,³⁴² Шмид,³⁴³ и в недавнее время Крейгер.³⁴⁴ Главными противниками этого мнения в текущем столетии были Фердинанд Баур,³⁴⁵ Обертен,³⁴⁶ Буасье,³⁴⁷ Вестенбург³⁴⁸ и другие. Со своей стороны мы вопрос об отношении Сенеки к ап. Павлу, не смотря на его обширную литературу, считаем открытым; но решать его здесь почитаем не совсем уместным. Для нас, имеющих дело с основными принципами стоического и христианского нравоучения. безразлично, знаком был Сенека с ап. Павлом или нет. Пусть было между ними знакомство; все же Сенека, несомненно, был язычник и стоял на языческой точке зрения, как это показывают его сочинения. Если же он не встречался с ап. Павлом, то он по самому положению своему не мог не слышать о появлении христианства. При дворе, где он жил, были христиане уже во время ап. Павла (Флп. 4:22). Столкновение философа с христианами и взаимный обмен мыслей представляются возможными. Не сочувствуя христианству в целом, не признавая в нем божественной религии, Сенека мог останавливать свое внимание на отдельных, частных пунктах его учения и вносить их в свои моральные рассуждения. Пусть он нигде не упоминает о христианах, это обстоятельство, по нашему мнению, нисколько не говорит против возможности встречи его с ними. В глазах образованных язычников того времени христианство было лишь сектою иудейства, а об иудеях Сенека несомненно знал. Он знаком был с их богослужебными обрядами и церемониями и со своей стоической точки зрения осмеивал их.³⁴⁹

Еще более возможно допустить влияние христианства на Эпиктета. Он жил в конце первого столетия. В это время христианство пустило уже глубокие корни и считало своих последователей тысячами. Фаррар говорит, что так как Иераполь, место рождения Эпиктета, находится недалеко от Лаодикии и упоминается ап. Павлом в послании к Колоссянам (Кол. 4:13), то Эпиктет мог встречаться с лицами, читавшими это послание и потерянное послание к церкви Лаодикийской (Кол. 4:16).³⁵⁰ Из бесед с христианами он, подобно Сенеке, мог усвоить некоторые христианские идеи. Но что он по основным убеждениям был язычник, а не христианин, как думали некоторые, это несомненно. Говоря о мужестве и неустрашимости пред тиранами, он мужество христианских мучеников, именуемых им галилеянами, называет безумием, сумасбродством.³⁵¹ Христианин, разумеется, не мог сказать этого. У язычников же это мнение о христианском мученичестве было в большом ходу.³⁵²

Император Марк Аврелий по самому положению своему не мог не знать о христианах. Царствование его ознаменовано жестокими гонениями на христиан. Факт гонений засвидетельствован апологиями Иустина философа, Мелитона Сардийского, Афинагора, Аполлинария, посланиями церквей Смирнской, Лионской и Вьенской. По инициативе ли императора совершались эти гонения, или же против воли его, вследствие только народного возбуждения против христиан, яко бы виновников голода, наводнений, землетрясений и других общественных бедствий того времени, – для нас в данном случае неважно. Марк Аврелий, всю жизнь заботившийся о благе своего государства, не мог не знать о таких событиях, как жестокие гонения на христиан. О них он упоминает в своих «Мыслях» и, подобно Эпиктету, считает их фанатиками.³⁵³ Такое суждение дает нам право предполагать, что Марк Аврелий вступал в действительные беседы с христианами. Только, к сожалению, он как стоик, составил о них неправильное понятие: их глубокую веру и любовь к Богу до самопожертвования он принял за фанатизм. Император – стоик знал самопожертвование только за убеждения разума и из-за горделивого сознания своего величия. – Но почитая возможным влияние христианства на стоицизм, мы далеки от того, чтобы смотреть на позднейших стоиков, как на намеренных плагиаторов новозаветных писаний, как думали некоторые, напр. Бруккер. Последние стоики, по нашему мнению, если и находились под влиянием христианства, то незаметно для себя самих. Они незаметно для них самих вдыхали в себя воздух, в котором уже носились христианские идеи. Учение И. Христа проникает и очищает даже тех, которые враждебно к нему настроены, потому что оно состоит не в препретельных человеческия премудрости словесех, но в явлении духа и силы (1Кор. 2:4).