Память преподобного Иоанна Лествичника³⁴²

Этот божественный муж родился, по всей видимости, в конце VI в. Но ничего не известно ни о его родине, ни о его происхождении, потому что с самого начала отречения от мира он много заботился о том, чтобы жить как странник. «Добровольная ссылка, – пишет он, – есть удаление от всякой вещи, дабы сделать нашу мысль неразлучной с Богом» (III, 3). Сообщают только, что в шестнадцать лет, получив основательное образование в науках, он отказался от всего, что прельщает людей в суетной жизни, ради любви к Богу. Юноша отправился на Синай, к подножию святой горы, где некогда Бог явил Свою Славу Моисею, и предложил пламенное сердце Господу как благоуханную жертву.

С самого момента вступления на ристалище добродетели св. Иоанн отвергнул с помощью непритворного смирения всякое упование на себя самого и всякое самолюбование и вверил себя старцу по имени Мартирий. Свободный от всякой заботы, Иоанн приступил к восхождению по духовной лестнице, на вершине которой находился Бог, побуждавший его добавлять «день за днем, огонь к огню, усердие к усердию, желание к желанию и ревность к ревности» (I, 27). Ученик смотрел на старца как на живой образ Христа (ср.: IV, 26) и, убежденный в том, что Мартирий должен будет дать за него отчет перед Богом (IV, 50), не имел другой заботы, кроме как отбросить собственное произволение и «отказаться от всякого рассуждения через богатство рассуждения» (IV, 3). Поэтому не было никакого временного промежутка между приказаниями Мартирия, даже очевидно бессмысленными, и послушанием Иоанна.

Преподобный Иоанн Лествичник, игумен Синайский. Монастырь Осиос Лукас. XI в.

Несмотря на такое совершенное подчинение, Мартирий, тем не менее, четыре года держал ученика в послушниках и постриг лишь в возрасте двадцати лет, испытав перед этим его смирение. Один из присутствовавших в этот день монахов, по имени Стратигий, предсказал, что этот новый инок призван стать одним из великих светочей миру. Когда впоследствии Мартирий и его ученик пришли к Иоанну Савваиту, одному из самых известных подвижников того времени, он, не обращая внимания на старца, омыл ноги Иоанну. После их ухода он объяснил, что не знал, кто этот юный монах, но по внушению Святого Духа омыл ноги игумену Синайскому. То же пророчество было подтверждено и великим Анастасием Синаитом [23 апр.], которого они также посетили.

Несмотря на юность, Иоанн выказывал зрелость старца и великую рассудительность. Например, однажды, будучи отправлен в мир с поручением и находясь за столом вместе с мирянами, он, вкусив очень мало пищи, предпочел несколько уступить суетной славе, чем чревоугодию. Этим он из двух зол предпочел менее опасное для новоначальных монахов (см.: XXVI, 70).

Итак, он провел девятнадцать лет в блаженной непопечительности, которую доставляет послушание, освобожденный от всякой борьбы по молитве духовного отца, плывя безопасно, как спящий, к гавани бесстрастия (ср.: IV, 3). После смерти Мартирия он решил продолжить восхождение в уединении. Отшельничество – это образ жизни, который подходит лишь небольшому числу тех, кто, утвердившись на камне смирения, удаляется от людей, чтобы не быть лишенным сладости Божией даже на мгновенье (см.: XXVII, 29). Св. Иоанн вступил на этот путь, полный скрытых препятствий, полагаясь не на собственное суждение, но по совету св. старца Георгия Арселаита³⁴³, который наставил его в образе жизни, присущем безмолвнику.

Св. Иоанн избрал местом для подвигов уединенную местность, называемую Фола, расположенную в пяти милях от большого монастыря. Здесь отцы-пустынники обитали на небольшом расстоянии друг от друга. Он пробыл там сорок лет, охваченный все возрастающей любовью к Богу, не заботясь о собственной плоти, свободный от любого общения с людьми, имея единственным занятием непрестанную молитву и наблюдение за своим сердцем, чтобы «заключить бестелесное в телесное жилище» (XXVII, 6), живя подобно Ангелу, облаченному в тело.

Он ел все, что разрешает монашеское звание, но в очень небольшом количестве, укрощая таким образом тиранию плоти и не давая предлога тщеславию. Уединением и уходом от мира он погасил пожар страсти к стяжанию. Оно, под предлогом милосердия и гостеприимства, увлекает невнимательных монахов к чревоугодию. Это последнее, в свою очередь, является дверью для всех страстей (XIV, 34). Стяжание приводит также и к сребролюбию, которое порождается недостатком веры и поклонением идолам (XVI, 2).

Преподобный Иоанн Лествичник, игумен Синайский. Лествица. XI в.

Памятуя о смерти (XVII, 6), он восторжествовал над унынием – этой смертью для души, которая особенно набрасывается на безмолвствующих (XIII, 4), и победил расслабленность. А размышляя об обещанных благах, св. Иоанн разбил оковы печали. Он знал лишь одну печаль: ту, «которая доставляет радость» и заставляет нас бежать со всем пылом по дороге покаяния (VII), печаль, которая очищает душу от всей грязи.

Что ему оставалось, чтобы достичь бесстрастия? Гнев он победил уже давно мечом послушания. Тщеславие, эту колючку с тремя остриями, которая всегда ополчается против сражающихся за благочестие и которая примешивается ко всем добродетелям, как пиявка (XX, 5), он подавил, затворясь в келье, а еще более – молчанием. Свои подвижнические труды он постоянно приправлял бранью в собственный адрес. В награду Господь даровал Иоанну царицу добродетелей – святое и драгоценное смирение, «эту неизреченную благодать в душе, это богатство, чье имя известно только тем, кто познал ее на собственном опыте и которая носит имя Самого Бога» (XXV, 4) (ср.: Мф. 11:29).

Поскольку его келья находилась слишком близко от других, он часто уходил в отдаленную пещеру у подножия горы³⁴⁴. Иоанн превратил ее в преддверие Неба своими стенаниями и слезами, которые без усилия лились из его глаз, как изобильный источник, и облекали его тело в брачный наряд (VII, 40). Под действием этой блаженной печали и постоянных слез он проживал каждый день как праздник (VII, 41) и сохранял в сердце непрестанную молитву, которая стала подобна крепости, неприступной для нападения помыслов. Ему иногда случалось быть восхи́щенным в Духе к ликам ангельским, не ведая, был ли он при этом в теле или вне тела. Тогда он с дерзновением просил Бога наставить его в тайнах богословия (XXVII, 47).

Когда Иоанн выходил из горнила молитвы, он чувствовал себя то очищенным, будто огнем, то источающим свет (XXVIII, 51). Что касается сна, он уделял ему время, необходимое лишь для того, чтобы сохранить дух бодрствующим на молитве, и прежде чем заснуть, долго молился или записывал на дощечках итоги своих размышлений над богодухновенным Писанием.

Все эти годы святой старался скрывать свои добродетели от людей. Но пришло время, когда Бог рассудил, что Иоанн должен передать другим тот свет, который он стяжал, для поучения Церкви, и послал к нему молодого монаха по имени Моисей. Тому удалось, благодаря ходатайству других подвижников, преодолеть сопротивление человека Божия и убедить принять его в ученики.

Однажды, когда Моисей ушел далеко от кельи поискать земли для их маленького садика и лег под большой скалой, чтобы отдохнуть, Иоанн получил в своей келье откровение, что ученик в опасности. Он тотчас же взялся за оружие молитвы. Вернувшись при наступлении вечера, Моисей рассказал Иоанну, что во сне внезапно услышал, как его позвал голос старца в тот самый момент, когда скала откололась и угрожала его раздавить.

Молитва Иоанна также имела власть исцелять видимые и невидимые раны. Так, например, он исцелил монаха от владевшего им беса сластолюбия, который ввел его в уныние. В другой раз по его молитве пошел дождь.

Но особенно Бог явил свою милость на нем, наделив подвижника даром духовного водительства. Основываясь на личном опыте, он щедро наставлял приходивших к нему в тех трудностях, которые подстерегают монахов в брани против страстей и князя мира сего. Эти духовные наставления повлекли за собой, однако, зависть некоторых монахов, которые начали распространять против него клевету, называя болтливым и тщеславным. Хотя совесть Иоанна была спокойна, он не пытался оправдываться и, чтобы отнять всякий предлог у тех, кто его искал, на целый год прекратил свои обильные наставления. Святой был убежден, что значительно лучше нанести небольшой вред друзьям блага, чем усиливать враждебность злых. Все подвижники пустыни получили наставление от его молчания и от этого доказательства смирения. Только по неотступным просьбам раскаявшихся клеветников святой согласился вновь принимать посетителей.

Иоанн преисполнился добродетелей как в деятельном подвижничестве, так и в созерцании и достиг вершины святой лествицы с помощью победы над всеми страстями ветхого человека. Он сиял как звезда на Синайском полуострове и служил предметом восхищения всех монахов. Тем не менее подвижник считал себя еще новоначальным и, желая собрать примеры евангельского поведения, предпринял путешествие в различные египетские монастыри.

В частности, он посетил один общежительный монастырь в районе гор. Александрии, бывший истинным земным Небом. Этой обителью управлял удивительный пастырь, наделенный даром подлинного духовного рассуждения. Община была объединена в Господе такой любовью, лишенной всякой вольности и празднословия, что монахи почти не нуждались в упреках настоятеля и по собственному душевному устремлению побуждали друг друга к бдительности, всецело божественной. По словам Лествичника, наиболее удивительная добродетель из всех им присущих состояла в том, что они особенно упражнялись, дабы ни в чем не задеть совесть брата (IV, 13–15).

Он получил также большое назидание от посещения подворья этого монастыря, называемого Темница. Здесь в самом суровом подвижничестве, проявляя глубочайшее покаяние, жили монахи, которые тяжело согрешили и потому старались своими трудами заслужить прощение у Бога. Эта тюрьма совсем не казалась святому жестокой и нестерпимой, но, напротив, – образцом монашеской жизни. «Действительно, душа, которая лишилась первого доверия, которая разбила печать своей чистоты и позволила похитить сокровища благодати, которая стала чуждой божественным утешениям, которая преступила свой союз с Господом, душа, которая ранена и находится вне себя от печальных воспоминаний обо всем этом, эта душа, говорю я, не только предаст себя добровольно всем этим трудам, но и твердо решит благоговейно умертвить себя подвижничеством, если, по меньшей мере, остается у нее еще искра любви или страха Божия» (V, 23).

Когда исполнилось сорок лет пребывания святого в пустыне, на нового Моисея была Богом возложена обязанность возглавить новый Израиль – стать игуменом монастыря (ок. 650)³⁴⁵ у подножия святой горы. Рассказывают, что в день поставления Иоанна игуменом собралось шестьсот паломников и, когда все сели за трапезу, можно было видеть самого пророка Моисея, одетого в белую тунику, который ходил повсюду и властно раздавал приказания поварам, экономам, келарям и прочим служителям.

Проникнув в таинственный мрак созерцания, новый Моисей был посвящен в тайны духовного закона. Сойдя с горы, бесстрастный, с лицом, просиявшим благодатью, он смог стать для всех пастырем, врачом и духовным учителем. Св. Иоанн в самом себе носил книгу, написанную Богом, и потому не имел нужды в других книгах, дабы наставлять своих монахов «в науке наук».

Игумен Раифский, которого также звали Иоанн, извещенный об удивительном образе жизни синайских монахов, написал Лествичнику и попросил изложить последовательно и кратко то, что необходимо избравшим ангельское житие ради спасения. Тот не смог возражать и тогда высек острием собственного опыта «Скрижали духовного закона»³⁴⁶. Он изложил свое сочинение в виде лестницы из тридцати ступеней, которую Иаков, то есть «тот, кто вытеснил страсти», созерцал, отдыхая на аскетическом ложе (ср.: Быт. 28:11–12). Это православная «сумма» духовной жизни³⁴⁷, которая остается как для монахов, так и для мирян на протяжении веков превосходным путеводителем по жизни, согласной с Евангелием.

Св. Иоанн не устанавливает правил, но, начиная с практических советов, с разумно отобранных деталей, афоризмов или загадок, зачастую полных юмора, он вводит душу в духовную брань и различение помыслов. Его речь кратка, сжата и остра, она как меч проникает в глубины нашей души, бескомпромиссно отрезая всякое самодовольство и преследуя лицемерное подвижничество и эгоизм вплоть до их корней. Подобно слову св. Григория [25 янв.] в богословии, слово Иоанна есть Евангелие, воплощенное в жизнь. И оно уверенно ведет тех, кто усердно его читает и пропитывается им, к Небесным вратам, где ждет нас Христос.

В конце жизни блж. Иоанн назначил преемником в руководстве монастырем своего брата Георгия, который также с самого отречения от мира выбрал жизнь безмолвную. Когда св. Иоанн находился на пороге смерти (между 650 и 680), Георгий сказал ему: «Итак, ты меня покидаешь и уходишь! Однако я молился, чтобы ты отправил меня первого ко Господу, ведь без тебя не в моей власти пасти эту общину». Но Иоанн ободрил его словами: «Не огорчайся и не заботься. Если я найду благодать у Бога, я не позволю, чтобы ты даже года прожил после меня». И действительно, десять месяцев спустя после смерти Иоанна Георгий в свою очередь отошел ко Господу³⁴⁸.