Старица Таисия, подвижница Воронежского Покровского девичьего монастыря.

(Память 10 мая)

Старица Таисия, была подвижница Воронежского девичьего Покровского монастыря.

В 1765 году управлял Воронежскою паствою святитель Тихон I. Его душу возмущало нехристианское препровождение местными жителями церковных праздников, которые ознаменовывались в Воронеже более гульбищами и нескромными играми, нежели молитвою. В Воронеже существовал с давних времен языческий обычай праздновать, пред началом Петрова поста, целую неделю Ярила. Окрестные жители стекались, как бы для ярмарки, на городскую площадь, куда выводили молодого человека, опутанного лентами и цветами, с позвонками в руках, который плясал пред народом и представлял собою того языческого идола Ярилу, в честь коего совершалось нелепое празднество, заключавшееся пьянством, кулачными боями, а иногда и смертоубийством. Не могло вынести такого бесчиния сердце ревностного пастыря, который не потерпел требища идольского посреди христианского города, тем более, что эти бесчестие и буйство возрастали. В первый день Петрова поста решился он сам выехать к народу из своего загородного уединения (из Троицкой рощи, где загородный архиерейский дом с церковью), и как горько поражены были взоры его неистовым зрелищем! Повсюду раздавались дикие песни, вопли и крики; до высшей степени доходил разгул пьяной толпы, возбужденной развратными плясками. Исполненный негодования Тихон въехал в самую средину бесчинствующих и сказал сильное обличительное слово, которое возбудило стыд и раскаяние. Многие сейчас же разбежались, другие еще остались на площади, но уже не для игрищ, а для того, чтобы со смирением слушать увещания своего пастыря, который угрожал им отлучением от Церкви, если не прекратят бесчиния. В своем присутствии немедленно заставил он разорить все шалаши, устроенные для игр и для торжища, и тогда только возвратился в свое уединение.

Среди этой толпы, на этом игрище, находилась одна девица, разодетая по-праздничному и веселая, дочь одного мещанина в Воронеже, Татьяна Постовалова. Обличительное слово св. Тихона, подобно семени, упавшему на добрую землю, принесло добрый плод в сердце девушки Татьяны. Она плясала и пела в хороводе; но пастырское слово св. Тихона поразило ее и пробудило ее совесть. В Татьяне, вышедшей из родительского дома на игрище и, вероятно, не помышлявшей о всей греховности языческого празднества, вдруг пробуждается самосознание и с нею тут же на площади делается такой перелом, подобные какому происходят обыкновенно более продолжительно. Видимо, благодать Божия была с нею. «Когда я услышала, – рассказывала она потом, – обличительные речи св. Тихона, мне вообразилось, будто настал страшный суд; я до того устрашилась, что тотчас же положила в сердце намерение умилостивить Бога покаянием и тем избежать муки вечной».

Прямо с базарной площади, не заходя в родительский дом, Татьяна, говорит предание, отправилась в своем праздничном наряде в Воронежский Покровский девичий монастырь. Там около двух лет была игуменьей мать Прокла, в схиме Пелагея, выбранная сестрами из среды себя и поставленная во игуменьи тем же св. Тихоном в первый год его святительства в Воронеже, в 1763 году. Матушке игуменье доложили о приходе Татьяны. Узнав от нее о причине ее желания поступить в монастырь, благочестивая игуменья Прокла приняла Татьяну с лаской и любовью.

В начале монастырской жизни Татьяна, в монашестве Таисия, испытала болезнь: у нее свело ноги, от какой болезни исцелил ее Бог по молитвам св. Тихона.

Образ жизни матери Таисии был вполне аскетический. Задача спасительного христианского подвига заключается в отсечении своей греховной воли и в покорении себя воле Божией. Для видимости и осязательности этого отсечения необходимо покорить себя воле лиц, духовно старших нас. Этим отсечением своей воли начала Таисия свои иноческие подвиги. Она исполняла разнообразная послушания, особенно в качестве прислужницы старицам этого монастыря и еще несла другое послушание, о котором нам известно следующее.

В описываемое старое время благочестивые люди в дни, почему-либо чтимые в их семействах, устрояли в стенах Покровского монастыря, с разрешения игумений, общую трапезу для сестер. Разумеется, пища и хлеб приготовлялись здесь же.

Старице Таисии было назначено в послушание сеять муку. Порою до того много было работы, что Таисию запрут на целый день в амбаре и даже забудут не только принесть ей пищи, но даже воды утолить жажду. Терпела Таисия; но враг рода человеческого рычит, иский, кого бы поглотити, он стал внушать ей малодушие и досаду.

– Чем же я виновата? – сорвалось у нее однажды с языка, – что на меня одну налагают послушание.

На это заметили ей монахини: «Смотри, игуменья услышит и вышлет тебя из монастыря».

– Чем мне дожидаться, пока вышлют, лучше я сама уйду, отвечала Таисия.

И действительно, вскоре келлия Таисии опустела. Раба Божия поддалась искушенно. Она ушла из монастыря и целый день бродила в бывшем тогда по соседству с монастырем густом лесу, пока не наступила ночь. Перелезши потом чрез ограду, она направилась к своей келлии; но увы, келлия заперта, и ключ очутился у игуменьи... Шесть недель сряду Таисия проводила дни в лесу, а ночи на монастырским дворе, под открытым небом.

Она почти вовсе не спала, а ходила до белого света по монастырю, молясь пред теми иконами, которые выставлены у церкви, или тревожила стуком спящих знакомых монахинь, особенно монахинь, за которыми она замечала какое-либо искушение.

Чем она питалась в это время – одному Богу известно. Наконец, монахини сжалились над Таисией и доложили игуменье, которая совсем было позабыла о ней. Немедленно келлия Таисии была отворена, и она снова поселилась в обители.

Келлия старицы Таисии не запиралась никогда, ни днем ни ночью. Пища ее состояла преимущественно из чаю, разведенного на холодной воде, и лепешки, наскоро замешанной ей в собственном старом клобуке... Старица любила приглашать к себе на ночь кого-либо из монастырских девушек, которые сначала охотно исполняли желание старицы, но та по целым ночам не давала им спать. Таисия молится или работает во всю ночь. Днем наготовит, бывало, иголок со вздернутыми нитками, а ночью шьет и шьет суконные башмаки... Чуть заснет девушка, старица будит ее.

– А ты уже заснула, – говорить она.

– Да я заболею без сна, – отвечает ей девушка.

– Не заболеешь; по ночам не следует спать.

И девушки оставляли старицу одна за другою.

В то время в Воронежской городской больнице жил Христа ради юродивый, некто Иван Васильевич, которого очень уважала старица Таисия и заботилась о нем. Однажды чуть свет приходит старица Таисия к одной любимой келлии и начинает стучать. Монахини отворяют двери и впускают ее. Видя старицу легко одетую и прозябшую до костей, монахини укладывают ее на кровать и предлагают ей чай.

– Поставь самовар; хорошо, хорошо.

И самовар подан, и чашка с чаем остыла, а старица все охает и охает.

– Вот мы пьем чай, а Иван Васильевич сидит теперь голодный и ждет чаю, говорит она.

– Ну, что же, – отвечаете послушница, – я налью ему бутылку, возьму булку и сбегаю, отнесу.

– Сделай милость, потрудись, просила старица.

Послушница опрометью пробежала улицу, взобралась на крутое взгорье и очутилась у Ивана Васильевича. Тот, видимо, ожидал гостинца: растворил в палату двери, принял посланную вежливо и очень благодарил.

Возвратясь, послушница передала старице, как было. Та осталась довольною. В другой подобный же случай, когда старица начала печалиться, что Иван Васильевич голоден, услужливая послушница по-прежнему предложила свои услуги.

– Неси, коли хочешь, да уж опоздала, матушка, опоздала...

Послушница отправилась; но вместо ласкового приема ее юродивый встретил такой неприветливый и вспыльчивый, что та не знала, куда деться. Бутылка с чаем разлетелась вдребезги. Смущенная послушница возвращается в монастырь и рассуждает сама с собою: «Ну что я скажу старице? Солгу; скажу, что Иван Васильевич благодарит». Лишь взошла она в келлию, старица встречает ее словами:

– А что, видишь, опоздала!

– Благодарил, матушка.

– Не проводи меня: опоздала; да, опоздала!

Есть сказание еще о следующих случаях, где сказалась прозорливость старицы Таисии. Однажды утром она стала вытаскивать большую скамью из-за своей печки и просила одну послушницу помочь ей. На вопрос последней, зачем это она делает, старица отвечала:

– Неравно, гости будут.

Примостивши скамью, старица села на край и спрашивает послушницу:

– Хорошо ли будет, если я сяду здесь, а гости тут?

– Хорошо, ответила послушница.

Потом старица взяла чайную чашку без ручки и попросила у знакомой монахини варенья, говоря: неравно, гости будут.

Ровно в три часа пополудни приехали в монастырь Воронежский преосвященный Антоний II со своим гостем преосвященным Курским Илиодором. Не застав дома игуменью, оба преосвященные отправились к старице Таисии. Она усадила гостей на приготовленной скамье и угощала их тем же вареньем, омачивая в него куски калача и подавая им...

Купчиха А. со своею молодою невесткою посетила старицу. Таисия, предчувствуя беду, грозящую невестке, стала выражать сожаление о ней, называя ее нежными именами, причем набросила ей на шею четки.

– Что это, матушка, неужели она пойдет в монастырь – такая молодая, красивая, да еще замужем? – спросила послушница.

Старица не обратила на нее внимания, а отнеслась к старшей купчихе:

– Если что случится, не забудь ты дать мне знать.

Часа чрез два по возвращении домой купчих с мужем молодой сделался удар, и вскоре она овдовела, после чего поселилась в Елецком, Орловской губернии, девичьем монастыре и умерла монахиней.

Старица Таисия мало ела, мало спала, хранила строгий пост и воздержание, вся была в Боге, и Бог был с нею. Наступил 1840 год. За семь месяцев до своей блаженной кончины, старица до того ослабела, что слегла в постель и без помощи других не могла двинуться. В это время она часто исповедовалась и приобщалась св. Таин, а в последние дни свои она почти каждый день удостаивалась трапезы Господней. Наступила Страстная седмица.

– Возьми меня к окну, – сказала старица послушнице. Та взяла на руки старицу и поднесла к окну. Старица вздремнула.

– Лучше бы вы, матушка, поглядели в окно. Вот копают могилу усопшей сестре, – от нечего делать сказала послушница.

– Утрудила я тебя. Потерпи еще немножко. Вот скоро Святая, и я оставлю вас... – отвечала раба Божия.

Наступил первый день Светлого Христова Воскресения. После ранней обедни старицу Таисию приобщили св. Христовых Таин. Принесли ей кулич, сыр и просили разговеться; долго отговаривалась старица, но потом немножко отведала сыру и тем покончила. Силы ее стали заметно упадать и упадать. Она до того ослабела, что еле дышала. В таком состоянии она провела до ночи со среды на четверг Святой недели, и безмятежно предала Богу смиренную душу свою.

В ту самую ночь одна монастырка видела замечательный сон: чрез святые ворота приплыли на лодке к келлии старицы Таисии святители Митрофан и Тихон, осеняемые небесным светом. Взяли они старицу Таисию, посадили между собою и уплыли с нею тою же дорогою, оставив монастырь во мраке.

Все сестры монастыря и во главе их внимательная к старице Таисш игуменья Смарагда проводили подвижницу Божию до ее могилы. Старица Таисия погребена на монастырском кладбище, за горним местом летнего храма, с левой стороны. Надгробная цоколевая плита на ее могиле имеет соответствующую надпись.

Таисия прожила в монастыре 75 лет. А если принять во внимание, что она скончалась 105 лет от роду, оказывается, что она вступила в монастырь 30 л. Есть другое и такое мнение, что Таисия вступила 18 л.; тогда выйдет, что она скончалась 93 лет⁵ .