Архимандрит Макарий, настоятель Николаевского Пешношского монастыря

(Память 31 мая)

Отец Макарий родился в 1750 г., в городе Рузе, Московской губернии, от благочестивых родителей Космы и Евдокии Брюшковых и во св. крещении наречен был Матвеем. Родители его принадлежали к купеческому сословию, но не обладали большим богатством; Матвей еще мальчиком отдан был ими для приучения к торговле в Москву. Здесь юноша много мог найти удовольствий и раз влечений, но пребывание в столице только дало ему лучше понять суету миpa. В то время, как товарищи его мечтали об увеселениях и о накоплении земных сокровищ, он помышлял о жизни монашеской. Неизвестно, сколько именно лет провел он в Москве, но на 18 г. своей жизни уже решился оставить мир и посвятить себя на служение Богу и ближним в иноческой жизни.

В то время славился строгостью жизни строитель Санаксарской пустыни (близь г. Темникова) иеромонах Феодор. К нему-то в 1767 г. и отправился юноша Матвей. Здесь же в то время находился в сане иеродиакона о. Игнатий, после настоятель Пешношскй. Обитель Санаксарская была одна из беднейших; церковные службы отличались продолжительностью; за жизнью и духом братии о. Феодор следил весьма бдительно. Это был руководитель опытный в духовной жизни. Здесь-то и под руководством такого высокого наставника полагал начало иноческой жизни юный послушник. Сюда же, в 1771 г., прибыл на жительство на 19-м году от рождения Феодор, впоследствии знаменитый Феофан, архимандрит Кирилло-Новоезерского монастыря. По недостатку особой келлии последний помещен был вместе с Матвеем. С того времени завязалась между ними искренняя, святая дружба, не прекращавшаяся до самой смерти. Друзья вместе молились, вместе и трудились на монастырских послушаниях. Любовь к Богу и взаимная дружба все труды делали для них легкими. О. Макарию, однако, больше всех искушений было: о. Феодор даст ему балахон худо сшитый, с длинной спиной или с заплатами, тот смущается, придет к о. Феодору, показывает как на нем балахон сидит, какая спина несоразмерная. О. Феодор начнет увещевать: «Зачем пришел в монастырь? Да есть ли разум!.. Чем занимаетесь?.. Тряпками!.. Надобно заниматься тем, чтобы душу-то свою очистить, чтобы ни к чему временному не пристраститься!» Наставления старца были всегда принимаемы с любовью.

Но недолго довелось им жить в Санаксарской обители. В 1774 г. строителя о. Феодора увезли из обители в Соловецкий монастырь. Чрез неделю, по отъезде о. Феодора, под Темниковым явился Пугачев со своей командой: город был разграблен и разорен, монашествующее Санаксара разбежались в леса, но послушники Матвей и Феодор оставались в монастыре с упованием на Промысл Божий, и Господь сохранил их: бунтовщики не коснулись обители.

После таких несчастных обстоятельств многие из братии оставили Санаксарскую пустынь и удалились в иные обители. Послушник Матвей с другом своим Феодором, для большего преуспеяния в духовной жизни, перешли в Введенскую Островскую пустынь (состоящую во Владимирской епархии, в 3 верстах от г. Покрова и в 90 от Москвы), к знаменитому старцу о. Клеопе.

Вслед за ними оставил Санаксар и о. Игнатий. Он, в 1776 г., перешел во Флорищеву пустынь, где был сделан казначеем.

Под руководством нового наставника юные друзья прожили вместе не более двух лет. Господу угодно было поставить их светильниками не на одном свещнике, но на разных. – Два монаха из Молдавии своею беседою возбудили в Феодоре желание поклониться св. местам Палестинским. Получив благословение о. Клеопы, он отправился, но в Валахии, в монастыре Тисмане, был удержан архимандритом Феодосием, – и здесь, по его совету, на 25 году от рождения пострижен в монашество с именем Феофана. В то же время и Матвей, получив увольнение от своего городского общества, был утвержден в числе братства Введенской пустыни. – Окруженный прекрасными примерами, воодушевляемый наставлениями о. Клеопы, Матвей ревностно подвизался на избранном пути. Он никому не уступал в точном сохранении устава, был первым во всех трудах монастырских, в бдениях и молитве. Под руководством Клеопы Матвей прожил не более трех лет; место Клеопы заступил о. Игнатий, сподвижник Матвея в Санаксарской пустыни. О. Игнатий из Флорищевой пустыни приезжал иногда в Введенскую к старцу Клеопе. Однажды, в проезд свой в С.-Петербург, Игнатий посетил Клеопу. Старец, как бы по внушению свыше, сказал Игнатию: «Ты здесь после меня будешь настоятелем», и надел на него крест. «Да это, батюшка, архимандричий крест», – отвечал Игнатий. «Да, будешь», – подтвердил Клеопа. И все сбылось в короткое время. На возвратном пути из С.-Петербурга Игнатий заехал опять в Введенскую пустынь, но уже не застал в живых отца Клеопу.

Осиротевшая братия просила его к себе в строителя, он согласился и в 1778 г. был утвержден в новой должности. – Послушник Матвей, давно известный Игнатию по своей строгой жизни, в 1779-м году мая 2 дня, был пострижен им в монашество с именем Макария (препод. Макария Египетского, память которого совершается Церковно 19 января). В следующем 1780 г. 26 декабря, он по священ был в иеродиакона, а в 1781 г. 27 марта – в иеромонаха.

Около сего времени преосвященный Феофилакт, епископ Переяславский, обратил особенное внимание на Пшношскую обитель. По просьбе преосвященного Сильвестра, епископа Переяславского, в 1766 г. обитель сия была восстановлена, но оставалась в самом жалком положении.

Преосвященный Феофилакт, для лучшего поправления ее и для заведения в ней доброго порядка и благочиния, в строители ее перевел из Введенской пустыни о. Игнатия, а в казначеи о. Макария. 28 августа 1781 г., они приняли обитель в свое ведение. Вместе с ними прибыли из Введенской пустыни около 12 человек иноков с лучшими дарованиями и поведением, с которыми строитель Игнатий начал вводить чиноположение св. Горы Афонской, привезенное некогда оттуда старцем Клеопою. Макарий во всем был ему деятельным помощником.

Рассказывали, что Макарий, прибыв на Пешношу и увидев во всем недостаток – одни только стены и те ветхие, начал жалеть о Введенской пустыни благоустроенной, пришел в уныние и думал перейти в какой-либо иной монастырь; но явились ему во сне преподобные: Серий Радонежский и Мефодий Пешношский и сказали: «Не отходи отсюда; и здесь будет во всем изобилие». Макарий после сего видения как бы переродился, в душе своей почувствовал неизъяснимое утешение, покорился воле Божией и начал трудиться так, как никогда еще не трудился; он решился жить только на Пешноше и только для Пешноши. Вскоре после сего Господу угодно было поставить его самого настоятелем сей обители. Это случилось так.

Преосвященный митрополит Гавриил Новгородский и С.-Петербургский вознамерился учредить в Тихвинском монастыре общежитие, а для сего потребовался опытный начальник; келейником у преосвященного в то время был о. Феофан, постриженник Тисмана монастыря, друг Макария. Феофану хорошо был известен строитель Пешношский Игнатий и по Санаксарской и по Флорищевой пустыням; на него, как на способнейшего, он указал преосвященному Гавриилу. Преосвященный и прежде слыхавший о строгой жизни Игнатия, в 1788 г. перевел его в Тихвинский монастырь в архимандриты. Вместе с ним выбыло из Пешноши и большое число братии, так что осталось в ней два только иеромонаха, один иеродиакон, да нисколько монахов и послушников. Казначей Макарий в это время, неизвестно по каким обстоятельствам, находился в Лукьяновой пустыни. Тогда же была уничтожена Переяславская епархия – монастырь Пешошский причислен к Московской епархии; оставшаяся братия просила митрополита Платона назначить им в строителя отца Макария. Преосвященный согласился и 3 апреля 1788 года Макарий вступил в управление обителью.

При Макарии Пешношская обитель не только восстала из развалин, но возвеличилась и прославилась. Ему особенно обязана она своим устройством внешним и внутренним. Неутомимый и многосведущий в трудах хозяйственных, он еще боле неутомим был в подвигах внутренней жизни. Слава его строго подвижнической жизни разнеслась по всей Pocсии – отовсюду стали приходить к нему ревнители пустынножительства; число богомольцев в обители с каждым годом умножалось, а вместе с ними явились и средства для возобновления ее.

Сам преосвященный митрополит Платон часто представлял его в пример другим настоятелям. Друг Макария Феофан, бывший в это время уже игуменом Кирилло-Новоезерского монастыря, известный также по своему благочестию, около 1793 г., прибыв на Пешношу, заимствовал от нее устав общежития и испросил у Макария, для помощи в устроении его, некоторых из братий. Он находился в духовном общении и вел переписку с архимандритом Молдаво-Влахийского Нямецкого монастыря старцем Паисием Величковским и получил от него в дар посох.

В 1795 г. обитель посетил преосвященный митрополит Платон. Пробыв в ней нисколько дней, он не оставил ничего без осмотрения, был изумлен ее хорошим порядком и чиноположением, ЧИСТОТОЮ и хозяйственностью; он всходил даже на высокую колокольню для обозрения окрестностей и, сходя вниз, сказал следовавшему за ним архимандриту Ираклию: «Пешноша в моей епархии вторая Лавра».

После сего посещения любовь и доверие архипастыря к Макарию увеличились. Преосвященный поручал его ведению многие обители, в которых он должен был заводить общежитие по образцу своей обители и назначать в них настоятелей из своей братии. Ему были отданы в полное распоряжение монастыри: Сретенский (в Москве), Голутвинский (в Коломне), Борисоглебский (в Дмитрове), пустыни: Козельская, Оптина, Давидова, Берлюковская и Екатерининская. Макарий усердно заботился о благоустройстве их, трудился, сколько было сил, и везде оставил по себе славную память; монастыри и по внешности были исправлены, и получили лучшее внутреннее устройство. Пешноша действительно сделалась училищем благочестия, рассадником жизни монашеской. Из учеников Макария 24 человека были настоятелями разных обителей.

Чтобы судить об отеческой заботливости Макария о монастырях, вверенных его попечению, приведем здесь рассказ о выборе и назначении в настоятели Козельской Оптиной пустыни ученика Макариева, о. Авраамия. Авраамий, состоя в братстве Пешношского монастыря, пред назначением своим в настоятели, был огородником и спокойно в простоте сердца занимался своим послушанием, не ища и не желая ничего иного. Когда нужно было назначить настоятеля в Оптину пустынь, преосвященный Платон стал просить Макария дать для устройства сей обители совершенного, способного и вполне благонадежного человека. Старец с обычною своею простотою отвечал: «Да у меня нет таких, владыка святой, – а вот разве дать тебе огородника Авраамия». Преосвященный, не спрашивая ничего более, приказал представить себе Авраамия. О. Макарий взял с собою в Москву Авраамия и по приезде представил его митрополиту. Взглянув на смиренного инока, архипастырь приказал ему готовиться к посвящению, – и на первом служении посвятил его в иеродиакона, а потом вскоре в иepoмонаха, – тогда только узнал о. Авраамий о своем назначении. Напрасно просил он своего старца о. Макария освободить его от такого тяжкого бремени, тщетно указывал на свои немощи. Макарий остался непреклонным. Напутствуемый его благословением, Авраамий отправился. Прибыв в Оптину пустынь, он нашел в ней крайнее запустение. «Не было полотенца рук обтирать служащему, – рассказывал впоследствии сам о. Авраамий, – а помочь горю и скудости было нечем – и плакал да молился, молился да плакал. Проживши в обители два месяца, не видя ниоткуда помощи к исправлению плачевного ее состояния, и скучая притом по своей духовной родине и прежней мирной беспечальной жизни, я отправился на Пешношу, открыть старцу свою душу и молить снять с меня бремя не по силам. Но вышло иначе: старец принял меня с отеческою любовью и, выслушав мои сетования о скудости вверенной мне обители, велел заложить свою повозку и, взяв меня с собою, поехал по знакомым ему помещикам, и они в короткое время, по его слову, снабдили меня всем необходимым, так что я привез в монастырь воза два разных вещей. Возвратясь со сбору, старец пригласил меня отслужить с собою, а после служения и общей трапезы, совершенно неожиданно для всех, обратился к своему братству с такими словами: «Отцы и братия! Если кто из вас пожелает ехать с о. Авраамием для устроения вверенной ему обители, я не только не препятствую, но и с любовью благословляю на cиe благое дело». Несколько человек из братии действительно последовали за Авраамием. С таким же усердием, с тою же любовью он заботился и о других монастырях и о других учениках.

Кроме монастырей в его ведении находились и ближайшие приходские церкви в селах: Ведерницах, Рогачеве и Медведевой пустыни. Здесь все церковные постройки и перестройки производились по его совету и по его распоряжению; в Медведевой пустыни ему поручено было завести женскую общину (богадельню), а в Ведерницах предписано было и сумму выдавать ему же. Конечно, надзор этот стоил о. Макарию больших трудов, а иногда, быть может, и неприятностей.

Внимательный архипастырь высоко ценил труды Макария. 1800 года августа 24 дня им дано такое определение: «Для почести Пешношской обители и в вознаграждение за устроение оной обители и заведение доброго порядка строителю той обители иеромонаху Макарию благословляем носить в служении набедренник и ходить с посохом преподобного Мефодия Пешношского, не в пример будущим по нем строителям».

Любовь и доверие архипастыря усугубили ревность Макария о благоустройстве обители. Сердце его давно скорбело о том, что он должен был отказывать в монашестве многим желающим и достойным того потому, что по штату определено было иметь на Пешноше не более шести монашествующих. В 1801 г. он испросил Высочайшее дозволение умножить число их до 30 человек. С этого времени чиноположение св. горы Афонской, принесенное некогда в Введенскую пустынь старцем Клеопою, введено было на Пешноше в полном составе, – положено совершать по две литургии, заведены синодики, неусыпное чтение псалтири, вечернее правило, с умными молитвами и поклонами и друг.

С принятием устава св. горы Афонской, Пешноша увидела над собою особое покровительство Пресвят. Богородицы. Афонская гора – жребий Царицы Небесной. Она. благоволила Себя Самое наименовать Игумениею и Надзирательницею монастырей святогорских, – сего покровительства не лишена и русская обитель, принявшая чиноположение Афонское. В самом начал правления Макария была прислана в обитель от Игнатия архимандрита Тихвинского, на память его строительства на Пешноше, копия с чудотворной икона Богоматери Тихвинской; икона принята с радостью, богато украшена и доныне чествуется с особенным благоговением. Тогда же прославилась чудотворениями икона Богоматери – Казанская, ныне украшенная жемчужною ризою. Некто генерал Тимофеев был в помешательстве, жена привезла его на Пешношу, и здесь, после усердной молитвы пред Казанскою иконою Богоматери, недужный получил исцеление. Свидетелями сего чуда была почти вся братия. С того времени положено было на 8 июля совершать бдение и не работать; но в одно лето, по неблагоприятности погоды, в день Казанской Богоматери, после обеда послана была братия на уборку сна. День был ясный, сено собрано в копны, но вдруг нашла туча, поднялся сильный ветер, все сено разнесено, и ни во что обратились труды старческие, говорит о. Иероним, описавший это событие; с тех пор и доселе общих работ в сей день не бывает. Тогда же сделалась известною, а ныне особенно чествуется на Пешноше икона Пресвятой Богородицы: «прежде рождества Дево и по рождестве Дево». Икона сия была келейною бывшего здесь в чине послушника, московского купца Макеева и, после смерти его, в 1792 г., должна была остаться в обители; но так как она была живописная, Макарий не благоволил оставить ее в обители, а приказал отнести и поставить в часовне преподобного Мефодия над входною дверью снаружи. Здесь она оставалась довольно долгое время без особенного чествования; но Царице Небесной угодно было прославить икону, которую не захотели оставить в обители. Некто капитан Платон Шабашев квартировал со своим полком в селе Рогачеве. Однажды в глубокой скорби он долго и усердно молился Пресвятой Деве Богородице, после молитвы уснул и видит во сне часовню Мефодиеву, над нею в облаках сияющую икону Богоматери и слышит глас: «Если хочешь избавиться от искушений, помолись пред сею иконою и сделай на нее серебряную ризу». Шабашев пешком пришел в обитель, отыскал икону, отслужил пред нею молебен и все исполнил, как повелено ему в видении. С того времени и доселе обильно изливаются от нее чудотворения. В обители ведется их запись. Но обратимся к деятельности о. Макария.

С умножением братии, с увеличением числа богомольцев соборный храм святителя Николая оказался слишком тесным. Макарий пожелал распространить его; нашлись и благотворители, которые помогли ему в этом святом деле (о постройках и перестройках менее важных говорить не будем). Храм распространен был с западной стороны на 8 аршин, внутри и снаружи отделан в новом виде и вкусе, и обнесен новою папертью⁴⁰ . По возобновлении его, августа 6 дня 1806 г., Макарий за отличные услуги обители возведен в сан архимандрита Дмитровского Борисоглебского монастыря с тем, чтобы оставался по-прежнему настоятелем Пешношского.

Сделавшись архимандритом, Макарий не изменил своей прежней строго подвижнической жизни, и даже смирил себя еще более, хотя не раз повторял со вздохом: «Был Макарий, а теперь уже стал не Макарий». Ни в пище, ни в одежде он ничем не отличал себя от прочей братии, в свободное время ходил вместе с ними даже на послушания; воздержание его простиралось до высшей степени.

Однажды во время братского ужина послал своего келейника принести из поварни полстакана молока, тот принес ему полный стакан; Макарий огорчился и сказал: «Ты ввел в искушение и себя и меня, да и всю братию: вот скажут, как Макарий-то начал жить архимандритом, по целому стакану молока берет лакомиться». Так хранил он братскую совесть!

Макарий был муж высокой добродетели. Лицо его казалось суровым, но сердце было преисполнено христианскою любовью. Он жил не для себя, а для блага обители и для блага братии. Все находили в нем мудрого наставника и приветливого собеседника; мудрость наставлений его привлекала к нему не одних монашествующих, но и мирян и даже людей, высокопоставленных в свете. Однажды приехала из Москвы в обитель почетная госпожа, с высоким светским образованием, но с сердцем холодным к религии. Расположившись в гостинице, она просила к себе о. Макария для беседы. Макарий знал ее положение в свете, ее образование, ее холодность к религии и хотел уклониться от приглашения, но должен был уступить ее настоятельной просьбе. Глубокое смирение старца поразило надменную, а мудрая беседа до того умилила и согрела ее сердце, что она и в обители оказывала ему все знаки уважения, и по приезде в Москву всем рассказывала о его высокой мудрости, и собственно для сего являлась к преосвященному митрополиту Платону. Несмотря на обширный круг хозяйственных занятий, Макарий не опускал ни одного богослужения и везде являл себя примером благочестия и добродетели. Любя уединенную и безмолвную жизнь, он, когда было досужно, удалялся в глубину лесов и там в трудах подвижнических проводил по нескольку недель. Строгий к себе, он строго следил и за нравственностью своих подчиненных. Богослужение при нем было всегда продолжительное, чтение неспешное, пение благоговейное, стояние чинное, выходить из храма до окончания богослужения и сидеть при богослужении дозволялось только немощным и старым, – «Хоть худ воин, да воюет», отзывался о таких о. Макарий. В келлиях нельзя было иметь ни картин, ни самоваров, ни других лишних вещей; не дозволялось даже зажигать свечей пред иконами, «Будь сам свещей», – говорил он братии; книги для чтения в келлиях он давал сам и особенно любил Духовный Алфавит. В баню могли ходить только старые и больные, а молодым и здоровым не дозволено было не только мыться, но даже и видеть себя обнаженными. Младшие из братий всегда были отдаваемы под надзор старших, в двух смежных келлиях всегда жили в одной старший, а в другой младший. Младший, выходя из своей келлии, должен сотворить молитву и испросить благословения у старшего, куда бы ни шел: в церковь ли, в трапезу, или на какое послушание, даже хотя бы за водой или за дровами для своей печи. Провинившиеся в чем-либо были наказываемы, смотря по вине: или поклонами в трапезе, или получали послушания, или переводились из келлии в келлию; после наказания виновные получали от него наставление и утешение. Вообще для подчиненных он был и наставником и вместе отцом, другом и братом. Собственности у него не было. Получал ли он что-нибудь от благотворителей, – разделял с братиею. Нужны ли были кому-либо деньги, чтобы получить увольнение от общества для поступления в обитель, или для других потреб, – он давал, приговаривая: «Мне душа дороже денег. Я верую Богу моему, что денег у меня всегда будет довольно». В большие праздники созывал всю братию в архиерейские покои и угощал чаем (всегда давал по два куска сахару и по две чашки). В летнее время в свободный час выходил из келлии, садился на скамье под окном с каким-либо поделием в руках (обыкновенно вязал чулки) и если к нему подходил кто-либо из братии, начиналась духовная беседа; а если оставался один, творил умно Иисусову молитву. За то и братия любила его. Когда отправлялся он в Москву или в монастыри, порученные его надзору, все провожали его до часовни Мефодиевой (в одной версте от обители); здесь, после пения тропаря преподобному Мефодию, принимали благословение и расставались. И встречали его, как дети отца. «Батюшка едет, батюшка приехал!» – с радостью говорили друг другу по приезде Макария, и все спешили к нему навстречу, высаживали из повозочки (он всегда езжал в простой телеге или санях с кибиткою), целовали руки и провожали до келлии, а он непременно, бывало, утешит их каким-либо гостинцем. Такою мирною жизнью наслаждалась обитель под управлением Макария. Но и враг спасения не дремал; он воздвигал иногда среди братии бури искушений и доводил их до падений. Сердобольному Макарию тяжело было слышать об искушениях, смотреть на падения, но молитва, терпение и любовь все побеждали. Так один из братии во время служения во гневе схватил его за архимандричий крест и давил, другой сам виновный, вздумал оклеветать его пред правительством в разных преступлениях; но правительство даже не обратило внимания на его донос,–так оно уважало Макария, и оба сии мятежника законно наказаны.

Среди подвигов, трудов и забот прошла вся жизнь Макария. Чувствуя ослабление сил, он желал как можно чаще вспоминать о часе смертном, и потому приказал монаху Феофану сделать из толстой сосны гроб, но строго запретил говорить об этом кому-либо из братии до его преставления. Приготовляя гроб, он предчувствовал близость своей кончины; преставление его действительно было недалеко. Однажды осматривал он сено над конюшнями вверху, оступился, упал в ясли и так сильно разбился, что едва живого принесли его оттуда в келлию. С сего времени он ослабел совершенно, и, видя что уже не встать ему с одра болезни, предложил братии выбрать себе нового настоятеля; но никто не хотел и слышать об этом. Макарий с любовью благословил их, просил помолиться о нем и потом вдруг заговорил о гневе Божием, грядущем на Pocciro, – просил, приказывал молиться усердно, молиться со слезами об отвращении гнева Божия, о спасении отечества. Это было почти за два года до нашествия французов в 1812 году. Тогда же по просьбе братии дозволил снять с себя портрет, на что прежде никак не соглашался.

1811 года февраля 12 дня в неделю сыропустную, на прощальном правиле Макарий начал творить отпуст, но вдруг начал падать; стоявшие близко поддержали его и отнесли в келлию на руках. «Так видно Богу угодно», – сказал о. Макарий и стал готовиться к своему исходу. 23 марта он был пострижен в великую схиму без переименования имени и более не выходил из своей келлии: богослужение для него совершалось в церкви Преображенской, смежной с его келлией, из которой он мог слышать чтение и пение. Так прошло еще около двух месяцев. Когда не осталось никакой надежды на выздоровление, братиею было донесено преосвященному митрополиту Платону о болезни Макария, вместе с прошением благословить их на избрание нового настоятеля. «Пока не услышу о смерти Макария, у вас не будет другого начальника», – был ответь преосвященного. Но жизнь Макария угасала видимо. В предсмертные дни были совершены над ним напутственные церковные таинства. Пред самою кончиною, окружающие его одр, спросили о преемнике; он указал на Дорофея, строителя Екатерининской пустыни и прибавив: «Кого Бог изберет», умолк навсегда. Он скончался 31 мая 1811 года на 61 году от рождения.