Преосвященный Иннокентий, архиепископ Херсонский и Таврическй

(Память 26 мая)

15-го декабря 1800 года в городе Ельце, Орловской губернии, у священника Успенской церкви Алексия Борисова и жены его Акилины Гавриловны родился сын, нареченный при святом крещении Иоанном.

Родители преосвященного Иннокентия были люди простые, доброй жизни. О. Алексий Борисов был домашнего образования. Когда он из низших степеней клира дослужился до священника, то не проходило ни одного воскресного и и праздничного дня без того, чтобы храм его не оглашался словом кого-либо из отцов и учителей Церкви. Любимыми проповедниками о. Алексия были: святой Димитрий, митрополит Ростовский, митрополит Платон и епископы Гедеон Криновский и Илия Минятий. Он выступал пред слушателями с такою только проповедью, которою трогался сам и которую усваивал до того, что слушатели, внимая словам его, совершенно теряли из виду лежавшую пред ним книгу и верили, что он произносит свое живое, а не чужое печатное слово.

Мать преосвященного Иннокентия была женщина не грамотная, но умная и набожная. Крест и молитва были главным основанием всей ее жизни, всех ее мыслей, действий и поступков. У нее была своя домашняя аптека, состоявшая из разных трав и цветов, росного ладана, благословенных хлебов, елеев от чудотворных икон, богородичных просфор и подобных сим священных предметов. Ими она врачевала себя и своих детей.

В родительском доме Иоанн Борисов изучил славянскую азбуку, часослов и псалтирь и научился письму. Дальнейшее образование он получил в Воронежском духовном училище, а потом в Орловской семинарии, находившейся в Севске. Товарищем и другом его в семинарии был Иродион Соловьев, впоследствии преосвященный Иеремия, епископ Нижегородский, строгий подвижник и аскет. В богословском классе они постоянно сидели за партою рядом и были неразлучны.

В 1819 году Иоанн Борисов окончил курс семинарского учения с отличным успехом и поступил в Киевскую духовную академию, преобразованную в том году. Здесь он предался наукам с таким жаром, что иногда целые ночи проводил за книгой. Повинуясь внутреннему призванию, более всего занимался он составлением и обработкой проповедей. На последнем публичном экзамене Иоанн Борисов прочел часть своего курсового сочинения: «О нравственном характере Господа нашего Иисуса Христа», которое вызвало одобрение автору со стороны присутствовавшего на экзамене Киевского митрополита Евгения.

В 1823 году 23-летшй Борисов окончил полный курс академического учения первым магистром и был определен в С.-Петербургскую духовную семинарию инспектором и профессором церковной истории, но не прошло и трех месяцев, как он занял вместе должность ректора С.-Петербургского Александро-Невского духовного училища. Здесь принял пострижение в монашество с именем Иннокентия и рукоположен в иеромонаха.

В декабре 1824 г. о. Иннокентий назначен был бакалавром богословских наук в С.-Петербургской духовной академии, чрез семь месяцев инспектором той же академии, чрез четыре экстраординарным профессором, а еще чрез два с небольшим возведен в сан архимандрита (16 марта 1826 г.). С необыкновенным рвением принялся молодой профессор за труд и скоро своими лекциями увлек студентов. Лекции эти он обыкновенно преподавал наизусть, с одушевлением, чистым и звучным голосом, речью живою, всегда изящною. Знаток новейших языков и внимательно наблюдавший за развитием богословской науки на Западе, он сделал первые попытки к сближению с нею православного богословия. В то же время старался сблизить богословскую науку с другими отраслями знания. Он очень любил естественные науки, за современным состоянием и успехами которых следил всегда зорко, и в его воззрениях они не только не противоречили, но наилучшим образом служили богословию.

С 1826 года о. Иннокентий начал печатать в «Христианском Чтении» свои лекции о религии и мало-помалу поместил в нем три обширных сочинения: 1. «Жизнь святого апостола Павла», 2. «Жизнь священномученика Киприана, епископа Карфагенского» и 3. «Последнее дни земной жизни Господа нашего Иисуса Христа», из которых особенно последнее обратило на себя общее внимание и всеми читалось с наслаждением. За эти труды автор был удостоен степени доктора богословия.

В 1830 году архимандрит Иннокентий был определен ректором и профессором богословских наук в Киевскую духовную академию и настоятелем Киево-братского монастыря. Десять лет начальствования о. Иннокентия в академии справедливо могут быть названы блестящим периодом ее истории.

На первых же порах своего ректорства о. Иннокентий заменил в деле преподавания латинский язык живым русским, простым и общепонятным словом, которое при нем получило в Киеве права гражданства на кафедре богословских и философских наук.

Трудясь с неустанною ревностью сам, он умел возбуждать всегда к трудам и прочих профессоров, и под его благотворным влиянием, при его нередко ближайшем руководстве, явилось в Киеве несколько достойных тружеников науки. Из числа их должно поименовать протоиереев И. М. Скворцова, Я. К. Амфитеатрова, В. Н. Карпова, О. М. Новицкого, С. С. Гогоцкого, о. Димитрия Муретова, впоследствии архиепископа Херсонского.

Из названных профессоров академии особенною любовью о. ректора пользовался знаменитый профессор по кафедре теории церковного проповедничества (гомилетики) Яков Космич Амфитеатров, человек беспримерно доброй души и сердца, родной дядя приснопам. архиепископа Казанского Антония. Науке этой Я. К. дал, при посредстве и теплом участии о. Иннокентия, совершенно новый, вполне самостоятельный характер.

О. ректор был не только лучшим руководителем, но и лучшим помощником Амфитеатрова в деле проповедничества. Проповеди студентов, после рецензии профессорской, непременно перечитывал сам, иногда призывал проповедника к себе и целые часы проводил с ним в беседе, как об его проповеди, так и вообще о деле проповедничества.

В свойствах своей любвеобильной души архимандрит Иннокентий почерпал искусство скреплять в среде профессоров товарищескую общительность и повсюду вносил жизнь и успокоение. В ректорство о. Иннокентия академическая корпорация думала с ним одну думу, жила с ним одною жизнью. Лучше сказать – это была не корпорация, а скорее одна родственная семья, у которой были одни цели, одни стремления, одни заботы, одни и те же радости, одни и те же желания... Место отца в этой семье занимал любимый всеми членами ее о. ректор.

Но ближе всех стоял к сердцу о. ректора его сверстник, земляк и товарищ по семинарии, архимандрит кремля (Соловьев), служивший одновременно с ним инспектором академии, а затем бывший ректором Киевской семинарии и преемником его по академии. Находясь вместе, они восполняли друг друга и были друг другу необходимы. Друзья с детства, делили друг с другом радость и горе, друг другу поверяли думы и чувства, намерения и желания; обращались один к другому за советом и оба единодушно и совокупно любили прибегать к горячей молитве. О. Иннокентий высоко ценил критический ум, зрелость суждений и благочестивое чувство своего друга о. Иеремии и всякое почти свое сочинение отдавал ему на предварительный просмотр и оценку. С своей стороны и о. Иеремия не только ценил, но и благоговел пред высокими талантами своего даровитого друга, вдохновенного творца многих религиозно-нравственных сочинений, и считал за счастье быть для него сколько-нибудь полезным.

Со студентами академии о. ректор всегда обходился ласково и благородно. Особенно добрым и внимательным бывал он к ним тогда, когда их постигало какое-либо горе, например, серьезная болезнь. Помочь в этой беде несчастному – составляло тогда для ректора всю его главную заботу. Он жертвовал в этом случай не только своими средствами, но иногда даже и своими жизненными удобствами.

В первые курсы свои в академии архимандрит Иннокентий преподавал богословие основное и догматическое, потом богословие нравственное.

Главную славу о. Иннокентия составляет необыкновенный проповеднический талант. Кроме образцовых, с величайшим старанием и искусством составленных проповедей, которые произносил он на дни высокоторжественные и праздничные в Киево-Софийском соборе и Киево-Печерской лавре, он написал в это время, с такою же тщательностью и искусством, много и других проповедей, которые большею частью любил говорить в своем Киево-братском монастыре. По мере того, как слова писались и произносились, он не медлил издавать их в печати, и вскоре одни за другими явились его собрание слов и бесед в двух томах, его «Страстная седмица», «Светлая седмица» и «Первая седмица Великого поста». «Те, которые были современниками издания этих слов и особенно «седмиц», говорит преосвященный митр. Московский Макарий, помнят, с каким нетерпением, восторгом читались и перечитывались они людьми всех сословий, и имя Иннокентия огласилось во всех концах неизмеримой России».

Как проповедник, о. Иннокентий отличался тем, что действовал по преимуществу на сердца слушателей и увлекал их ясностью и простотою слова, художественною картинностью представлений и образов, тонкими и остроумными сближениями предметов, искусством открывать в них новые и занимательные стороны и умением применять, как можно ближе, свои поучения к различным случаям и обстоятельствам. Ко всему этому о. Иннокентий был знаменитый импровизатор и всегда говорил без помощи тетрадок: строго обдуманные слова его изливались сами собой из души его, как бы объятой вдохновением. И как ни прекрасны его проповеди, они все-таки, по отзывам слушателей, не могут увлекать читателей так, как увлекало вдохновенное слово. Постоянный и обильный источник ораторского вдохновения о. Иннокентий имел в своем сердце, полном высокой искренней любви ко Христу и ближним, к истине, ко всему доброму и прекрасному.

Внешняя природа для о. Иннокентия была второю библиею, свидетельствующею о божественном величии Творца. Этот взгляд на природу ясно проводил он и в своих проповедях. «Посмотрите, говорил он на кипящее волнами море, или на тучу, рассекаемую молниями и громами: не образ ли это всемогущества Божия? Посмотрите на свод небесный, усеянный звездами, на восходящее солнце: не образ ли это премудрости Божией? Посмотрите на весну, украшенную цветами, ведущую за собою хоры пернатых: не образ ли это благости Божией? Что мешает тебе, смотря на все сии картины, восходить мыслию к совершенствам Творца твоего?» При таком взгляде о. Иннокентия на природу понятна и особенная любовь его к ней и к естественным наукам. Императорская академия наук и разный ученые общества почтили литературные заслуги проповедника принятием его в свои члены. Проповеди его были переведены в свое время на греческий, немецкий, французский и польский языки.

Церковное служение архимандрита Иннокентия было благоговейно. По словам преосвященного Иеремии: «Иннокентий почасту любил читать шестопсалмие среди церкви, а в первую неделю Великого поста всегда сам читал на утрени все три кафизмы с седальнами. Чтение его было необыкновенное, звонкое, ясное, умное, умиляющее сердце. В Великую Субботу все три статьи исходных песней пред плащаницею он читал всегда в облачении». Ревностно заботился он о том, чтобы и все священнослужители читали в церкви разумно и благоговейно. Впоследствии одному новопоставленному диакону он говорил: «У тебя грудь хорошая, голос свежий, приятный, не кури и не пей, и он надолго тебе послужит и будет служить знаком свежести и чистоты души твоей. Ты читал ныне о блаженствах – самую благую весть, возвещаемую Евангелием всему миру; читал, понимая глубокое значение слов нашего Спасителя. Я не мог не заметить, что ты приготовился к чтению. И впредь положи себе за неизменное правило: как бы твердо ни знал положенного евангелия, но прочитай его раз и два, а мало тебе знакомое и того более, пока божественные слова не проникнуть во всю глубину твоего сердца, до мозгов костей твоих. А чтобы читать тебе с должным благоговением и в назидание предстоящим, во спасение душ их, помни и помни твердо, что ты читаешь пред Богом, и устами твоими грешными говорить Сам Бог. Прошу тебя именем Бога: запечатлей в памяти последние слова мои: благовестник святого Евангелия в храме читает пред Богом и устами Самого Бога».

В 1836 году архимандриту Иннокентию Высочайше повелено быть викарием Невской епархии, епископом Чигиринским. Для рукоположения в епископский сан он путешествовал в С.-Петербург. 21-го ноября, в день Введения во храм Пресвятой Богородицы, он был рукоположен во епископа в Казанском соборе. По возвращении в Киев, преосвященный Иннокентий хотя оставался ректором академии, но при новых епархиальных занятиях должен был сложить с себя звание профессора богословских наук, и даже переселился из академии в Киево-Михайловский монастырь, отданный теперь ему в управление. Впрочем, его литературные труды не прекращались. С 1837 года он стал издавать журнал «Воскресное Чтение». Основывая этот журнал, он имел в виду ту цель, чтобы сделать его органом общения академии с духовными писателями, и в особенности православными пастырями. Своею редакциею, своими проповедями и искусным выбором прочих статей преосвященный Иннокентий умел поставить журнал с первого раза на высокую степень совершенства и приобрести ему многочисленных читателей.

1 марта 1840 года преосвященный назначен на кафедру епископа Вологодской епархии. Здесь он оставался всего девять месяцев и в это короткое время успел заняться составлением своих слов к Вологодской пастве, изданных впоследствии.

31 декабря того же года владыка перемещен в епархию Харьковскую. Тут служение его продолжалось около семи лет и ознаменовалось весьма важными делами и событиями; таковы в особенности: восстановление двух древних мужских обителей – Ахтырской и Святогорской, открытие одной новой женской обители – Никольской и учреждение торжественного крестного хода в Харькове по случаю перенесения в город из Куряжского монастыря чудотворной иконы Божией Матери.

Торжественное открытие Свято-Троицкого Ахтырского монастыря, закрытого гражданскою властью в 1786 г., совершено было 3 июля 1843 года.

Святогорский монастырь занимает местоположение столь чудесное, что едва ли в силах представить его самое живое поэтическое воображение. «По правому берегу Донца идут высокие горы, покрытые вековыми дубами, изредка соснами или кленовыми и ясеневыми деревами. Из кряжа этих гор восстает пред вами живой великан, весь белый. Величаво оперся он на горы и покойно смотрится в струи Донца непокойного. Это меловая скала Донецкая с пятью конусами. Смотрите на нее с Донца десять, двадцать раз в день – и не скажете: довольно». Такое впечатление впоследствии от Святых Гор вынес Филарет, архиепископ Харьковский (впоследствии Черниговский).

С незапамятных времен существовал Святогорский монастырь и перестоял все ужасы времен Батыя и Тамерлана. Первые подвижники его, по образцу Киевских, жили в пещерах, вырытых в меловой скале, где и доныне существует пещерная церковь. Закрытие Святогорского монастыря последовало одновременно с Ахтырским монастырем в 1786 г. Монастырская земля обращена была в государственную собственность, а затем отдана во владение князю Потемкину. Народ глубоко скорбел о разорении и запустение святого места.

Открытие обители совершилось 15-го августа 1844 года. К этому торжеству Киевский митрополит Филарет при слал на благословение новооткрываемой пустыни икону Успения Божией Матери с мощами Киево-Печерских угодников. И вот 14 августа преосвященный Иннокентий, во главе многочисленного и торжественного крестного хода, вышел для встречи святой иконы. Приветствовав прибытие святыни прекрасной речью, преосвященный пал ниц и облобызал святую икону. Восстановление этих обителей имело громадное благотворное влияние на жителей всего этого края.

В Харькове. преосвященным Иннокентием были изданы следующёе сборники его проповедей: 1) О грехе и его последствиях, 2) Молитва Ефрема Сирина, 3) Великий пост, 4) Падение Адамово, 5) Слова и речи к Харьковской пастве и 6) Три слова о зиме.

В то же время владыка начал заниматься составлением и изданием акафистов: Живоначальной Троице, Страстям Господним, Живоносному гробу, пред причащением Святых Таин, Покрову Пресвятой Богородицы и Архистратигу Михаилу.

Кроме этого преосвященный Иннокентий работал очень много в области научных исследований. Вот что говорит по этому поводу один из современных и близких к архипастырю харьковских протоиереев: «Помнит всяк, кто бывал в комнатах покойного преосвященного, сколько у него было книг. И в кабинете, и в гостиной, и в зале, и в спальне–везде были книги, – книги на столах, книги на стульях, на окнах и на полах. Он не только ходил и сидел с книгою, но и засыпал не с книгою только, а и на книгах. Он говорил: «Я никогда не сплю так мирно, как с книгою в руках и в головах».

Как в Вологде, так и в Харькове преосвященный Иннокентий любил устраивать в своих покоях «Вечера духовной литературы», имевшие целью сблизить служителей духовной науки с благонамеренными светскими деятелями: здесь читались лекции и проповеди, велась оживленная беседа о религиозных вопросах: «Никогда того в полгода не вычитать из всех возможных журналов, говорит один из участников этих литературных бесед, что, бывало, в один вечер узнаешь и узнаешь легко».

В 1845 году преосвященный Иннокентий возведен в сан архиепископа, в 1847 году вызван в С.-Петербург для присутствовала в Святейшем Синоде, а в 1848 году назначен на епархию Херсоно-Таврическую, где разноплеменная православная паства непрестанно подвергалась тлетворному влиянию татар, евреев и немецких колонистов.

Восстановить в Крыму древние христианские памятники, разрушенные татарами, и основать свой «русский Афон», – вот главное, чего хотел достигнуть архипастырь во время своего управления Херсоно-Таврическою епархиею.

В намерении устроить в Крыму «русский Афон», преосвященный Иннокентий обновил находящиеся в горном ущелье близ Бахчисарая скит Успенский, в котором уцелела еще издревле высеченная в скале церковь с изображенною на стене чудотворною иконою Божией Матери. Этому скиту владыка предназначить быть начальною лаврою всех будущих крымских скитов.

С великим усердием заботился владыка об устроении Успенского скита и помещении в нем истинных подвижников. Так, однажды, услышав, что уже много лет спасается неведомый странник в тяжелых веригах на одном пустынном днепровском острове, посреди тростников днепровских, святитель сам лично поплыл туда и убедил его переселиться в Успенский скит.

Желая сохранить развалины древнего Херсонеса, прославленного крещением великого князя русского Владимира, преосвященный Иннокентий испросил себе у наместника Кавказского эти развалины и постарался устроить там, посреди пустыни, вблизи остатков бывшего соборного храма, небольшую церковь во имя святой княгини Ольги с небольшим помещением для иноков. Затем он обновил иссеченный руками святого Климента в Инкерманской скале древний храм, освятил его в память двух священномучеников Климента и Мартина, пострадавших в Херсонесе, куда они посланы были на каменоломные работы, и устроил в этой же скале небольшой скит. Немало стараний и забот посвятил владыка возобновлению и других скитов и киновий крымских, «ныне процветающих красою, яко крин сельный, и сияющих верою и благочестием, яко Афон славный».

В Одессе преосвященный Иннокентий учредил два торжественных крестных хода: один в день основами Одессы, другой – в день ежегодного перенесения в Одессу Касперовской иконы Божией Матери. Устроил на берегу моря церковь во имя всех российских святых, в которой поместил копии со всех чудотворных икон, какие только есть в России. Освящая эту церковь, он, по обычаю, произнес прекрасное слово, которое заключил восторженным обращением к морю: «Море Черное! Ты принесло нам некогда на хребте своем крест и евангелие с верою православною. Зри и радуйся! Се питомцы сея веры, достигшие в мужа совершенна, в меру возраста Христова, приходят в ликах своих целым собором вселитися на бреге твоем, да разумеешь, что семя веры, тобою принесенное, не осталось без плода сторичного».

В последние годы своего святительства преосвященный Иннокентий прославился самым живым архипастырским участием в бедствиях Крымской войны и в высшей степени благотворным влиянием на воинов.

В 1853 г. был обвялен манифест о войне с Турцией. 8 апреля 1854 года неприятельский англо-французский флот стоял уже пред Одессою во всем страшном своем вооружении. Это было на Страстной неделе в Великий Четверг. Преосвященный совершал литургию в кафедральном соборе. Молившийся народ находился в невольном страхе ввиду угрожающей опасности. Архипастырь вышел пред своих слушателей со словом Евангельского утешения: «Да не смущается сердце ваше: веруйте в Бога и в Мя веруйте. Дерзайте, яко Аз победих мир» (Иоан.14:1, 16:33).

На другой день, в Великий Пяток, неприятельский флот теснее обложил берег и усилил себя новыми орудиями. Преосвященный Иннокентий не переставал утешать одесских граждан своим теплым словом.

10 апреля, в Великую Субботу, англо-французский флот начал правильную бомбардировку Одессы. По рассказам свидетелей-очевидцев, рано утром раздался со стороны неприятельского флота первый выстрел, за ним второй, третий, четвертый... и в нисколько минут воздух огласился страшным громом кровавой брани: дрогнула земля, поколебались стены домов, и солнце скрылось в тучах порохового дыма... Три часа дня... Частые удары соборного колокола вторили неумолкаемому треску и гулу разрушительных смертоносных выстрелов... Среди величественного Одесского кафедрального собора возвышается изящной работы балдахин, драпированный черным бархатом, а под ним, на мраморном ложе, лежит святая плащаница. Видны группы коленопреклоненного народа, со слезами молящегося и благоговейно лобызающего язвы почивающего в гробе Жизнодавца. Архипастырь с обычною торжественностью бесстрашно совершает божественную литургию. Она близилась уже к концу; пели причастный стих; вдруг раздался оглушительный треск от лопнувшей вблизи неприятельской бомбы; осколок попадает в купол собора; все потрясается; стекла сыпятся из верхних окон. Всем казалось, что массивный купол сейчас разрушится. Песнопения прекратились, и народ, пораженный паническим страхом, опустился на церковный пол. Послышались истерические рыдания и вопли. И в эти минуты едва ли не один архипастырь сохранил полное присутствие духа. Царские врата немедленно растворились. Владыка вышел из алтаря со светильниками, благословил всех и, опираясь на свой пастырский жезл, со свойственным ему красноречием произнес успокоительное слово, в котором восхвалял слушателей за то, что они не решились оставить гроба Спасителя своего даже в такие грозные минуты, в которые смерть и пагуба носились над их собственными головами. При этом он высказал свою уверенность как в безуспешность осады Одессы, так и в скорое ее окончание. «Облобызав снова язвы Спасителя, – говорит он в конце проповеди, – идите с миром, братие мои, в домы свои и ждите спасения от Господа, всегда и везде спасающего правые сердцем. За Великою Субботою всегда следует Светлый день Воскресения: не замедлит и за настоящею, сугубо великое Воскресение, т.-е. вместе с Воскресением Господа и наше избавление от обышедших нас зол». Предсказание святителя сбылось. 11 апреля неприятель прекратил огонь, а 14, в среду на Святой, и совсем оставил Одессу, направив все свои силы к Севастополю.

После бедственного поражения нашей армии при реке Альме жители г. Симферополя пришли в ужас и смятение. Внезапно, без зова, без свиты явился среди них архипастырь, совершил в Александро-Невском соборе молебствие и произнес слово на текст: мир вам. В этом слове он обличал малодушие симферопольцев и утешал их надеждою на всемогущее заступничество Божие. Слово его было так сильно, что все бывшие в храме от стыда горели и плакали. Из Симферополя преосвященный Иннокентий отправился в «окровавленный и опаленный» Севастополь, служил в храмах и на площадях, говорил проповеди и речи, окроплял войска святой водой, раздавал им иконы, воодушевлял, ободрял и убеждал постоять за веру и отечество, и все это совершал при непрерывной пальбе из неприятельских орудий с моря и суши. Бомбы, ядра и гранаты падали вблизи, неся смерть и разрушение.

Покойный Московский митрополит Макарий так рисует образ преосвященного Иннокентия в эту грозную, кровавую эпоху: «Его геройское истинно христианское мужество и присутствие духа во время обложения и бомбардирования Одессы неприятельским флотом; его торжественные службы и вдохновенные речи к жителям Одессы в эти страшные дни; его путешествие в Крым, где старался он словом веры и упования успокоить и подкрепить злосчастных обитателей страны; его священнослужения и речи в самом Севастополе посреди громов войны, – все это озарило имя Иннокентия славою высокого патриота и великого пастыря Церкви, исполненного самоотвержения и любви, готового положить за свою паству, или вместе с нею, собственную душу». Величие духа святителя Иннокентия обнаружилось и в посещении им страдальцев-воинов в лазаретах, где свирепствовал заразительный тиф и где можно было видеть всю тяжкую скорбь, все страдания, порождаемые войною. И здесь-то мужественный, истинно человеколюбивый пастырь-отец являлся ангелом-утешителем страждущих, не боясь заразы и не отвращаясь от картин, способных потрясти сердце человеческое до самой глубины его.

Но и после заключения мира с западноевропейскими державами и Турцией, 8-го апреля 1856 года, трудов у преосвященного Иннокентия нисколько не уменьшилось. Явилось множество забот о восстановлении и исправлении разрушенного войной. Работа кипела повсюду: церкви, поврежденные неприятелем, поправлялись, на местах знаменитых битв строились часовни, кладбища обносились рвами и оградами. К сожалению, все это иерархом было только начато, но довести дело до конца уже не суждено ему было.

В коронацию Императора Александра II, архиепископ Иннокентий назначен был членом Святейшего Синода.

Усиленные труды и тревоги надломили здоровье славного архипастыря. Предсмертная болезнь его – боль в левом боку и груди – началась 26-го апреля 1857 г. и продолжалась ровно месяц. 3-го мая владыка причастился Святых Таин. Во все время болезни он сохранял светлый ум и свежую память, говорил мало, с коленопреклонением молился, слушал чтение проповедей митрополита Филарета; назначил в духовном завещании все деньги свои сиротам, воспитывавшимся в Михаило-Архангельском женском монастыре, также основанным им в Крыму обителям, родным своим и служившим у него.

24-го мая преосвященный Иннокентий призвал к себе своих певчих, обласкал их и велел спеть: «Господи, кто обитает в жилищи Твоем»..., «Благообразный Иосиф»... и другие церковные песни. 25 мая, в субботу, накануне Троицына дня принимал графа Строганова, беседовал с ним около часу и, между прочим, о высоком значении наступающего праздника Пресвятой Троицы – любимейший предмет его. «Это венец христианских торжеств, – повторял он не раз, – то же, что светлый купол в величественном здании. Полна душа моя сим высочайшим торжеством христианства: говоришь, бывало, о нем, сколько угодно, не готовясь; говоришь, и поток неудержимой речи сам собою льется; говоришь и не наговоришься». Об этом же беседовал он и с княгинею Е. К. Воронцовой, посещавшей его в болезни. В этот день он приказал одному из келейников читать канон и всю службу с акафистом Пресвятой Троице.

К вечеру ему стало хуже. Он велел выпустить из клеток всех птичек. Ночь на 26 мая провел беспокойно, но, как и прежде, в полном уме и молитвенном настроены духа. К утру приказал келейникам приготовить себе постель из свежего сена на полу в гостиной. Был пятый час утра. Он привстал с постели, несколько раз осенил себя крестным знамением, прошелся тихо по комнатам при помощи келейников и сказал: «Господи, какой день!» Потом велел положить себя на сено, несколько раз перемнял свое положение, наконец, склонив голову на грудь, два раза повторил «А, вот этак хорошо», но сразу же после того сказал: «Скорее, скорее поднимите меня», и начав молиться, на руках двух келейников, коленопреклоненный, тихо скончался в светлый праздник Живоначальной Троицы²⁵ .