Спиритизм

Предлагая русской публике перевод сочинения г. Подмора: «Modern Spiritualism; a History and a Criticism», считаем необходимым сказать предварительно несколько слов о личности автора. Г. Подмор состоит одним из самых деятельных членов Английского «Общества для Психических Исследований», основанного в 1882 году для научного изучения явлений телепатических, гипнотических, «медиумических» и иных. Кроме статей в изданиях Общества ему принадлежат уже сочинения: «Призраки и передача мысли» (Apparitions and Thought Transference) и «Этюды в области психических исследований» (Studies in Psychical Research); он принимал также участие в составлении капитального труда «Прижизненные Призраки» (Phantasms of the Living¹). С самого начала деятельность г. Подмора приняла отрицательный, скептический характер; особенно же рельефно это свойство автора выразилось в настоящем сочинении.

Со всеми взглядами г. Подмора согласиться трудно; нам кажется, что он иногда заходит слишком далеко в отрицании; тем не менее, мы, хотя и колеблемся присоединиться ко всем его выводам, не могли устоять против желания ознакомить русскую публику с сочинением: «Спиритизм; историческое и критическое исследование», как чрезвычайно интересным и обладающим многими выдающимися качествами. Поразительна прежде всего начитанность автора: нет, кажется, на английском языке ни одного сочинения, ни одной сколько-нибудь значительной журнальной статьи, относящихся к предмету его труда, с которыми он бы ни ознакомился. Далее: г. Подмор ничего не игнорирует и все пытается объяснить – хотя бы и не всегда вполне успешно; и в этом отношении его сочинение является едва ли не первым в своем роде. Мы, по крайней мере, не знаем другого труда, который представлял бы систематическую попытку объяснения естественным путем всех главных групп фактов (опытов и наблюдений), составляющих научную основу так называемого спиритического движения. Обыкновенно факты эти отрицаются огульно; или разбираются подробно, с целью опровержения, только некоторые из них, причем более неудобные с точки зрения критика оставляются в стороне, замалчиваются. Не так поступает г. Подмор – и в этом смысле труд его мы признаем капитальным. Своеобразный же юмор, проникающий его книгу, придает ей большую привлекательность (не можем не выразить опасения, что, при переводе, юмор этот в значительной степени испарился). Наконец, большою заслугою автора нельзя не признать, как неизменную умеренность его тона; так и похвальное стремление быть беспристрастным, выражающееся хотя бы в неоднократных сочувственных отзывах о тех самых спиритах, которых он считает жертвами обмана и самообмана.

Серьезным недостатком труда г. Подмора, с точки зрения русского читателя, является полное умолчание о спиритическом движении у нас. В принадлежащем нам «Приложении» мы постарались восполнить этот пробел, представив несколько «Очерков» из истории спиритизма в России. Там же читатель найдет несколько кратких замечаний по поводу общих критических методов г. Подмора.

Перевод сделан нами возможно ближе к подлиннику; на немногие сделанные нами в тексте сокращения автор выразил свое согласие (главнейшие из них относятся к главе «Некоторые из обитателей Аркадии» в томе 1-ом и главе «Инкубационный период» в томе 2-ом). Из массы ссылок библиографического характера нами удержаны – опять-таки с согласия автора – далеко не все. С другой стороны, нами введено некоторое число ссылок на русскую литературу по медиумизму; делая эти ссылки, мы имели в виду дать читателю возможность ознакомиться полнее с вопросом – часто с применением правила «Audiatur et altera pars».

В заключение нам остается приятный долг: выразить автору сочинения: «Спиритизм; историческое и критическое исследование» нашу горячую и искреннюю признательность за весьма существенную и с величайшею готовностью оказанную помощь при переводе его труда.

Переводчик.

Система верований, известная под именем новейшего спиритуализма² – система, являющаяся с одной стороны религиею, с другой представляющая будто бы новую отрасль естествознания – основывается на истолковании некоторых темных фактов, в смысле указания на деятельность духов умерших мужчин и женщин. Главная цель настоящего труда – представить необходимые данные для выяснения того, оправдывается ли вообще и насколько подобное истолкование фактов. Но на вопрос: имеет ли верование основание? нельзя, как то доказывается всею историею мистицизма, ответить окончательно до тех пор, пока мы не подготовим более или менее удовлетворительного ответа на два дополнительные вопроса: во-первых, если основания оно не имеет – в чем состоит истинное объяснение фактов? и, во-вторых: как могут быть объяснены происхождение и устойчивость ложного истолкования?

Поэтому, в дополнение к чисто фактической стороне исследования оказалось необходимым представить изложение, как современной истории спиритического движения и его общественной и интеллектуальной среды, – так и прежних систем верований, из которых оно возникло. Ибо новейшая вера в общение с духами, конечно, не представляет из себя случайного факта. Нельзя не признать, какое бы отношение ни имело такое признание к внутренней истине или ложности этого верования, что в современном его виде оно является органическим отпрыском прежних форм мистицизма. Исторически, а, может быть, и логически, оно – необходимое последствие хорошо выясненных антецедентов.

В 1871 г. Комитет Лондонского Диалектического Общества, представляя результаты продолжительного расследования спиритических явлений, заявил, что, тогда как лица, верующие в предполагаемые чудеса, завалили его показаниями, воззвание комитета почти не вызвало отклика среди боле многочисленной группы лиц, считающих, что это верование основано на обмане и иллюзии³. Личный опыт Комитета в этом отношении является типичным для всей истории спиритизма до настоящего времени. За последние 50 лет во всем цивилизованном мире существовали десятки периодических изданий, посвященных пропагандированию спиритизма; напечатаны были сотни, может быть, тысячи томов, выражавших взгляды, как лиц, принявших спиритическое credo в его целом, так «меньшинства, которое, после более или менее продолжительного исследования, убедилось в подлинности некоторых из предполагаемых явлений, хотя и не признало возможным высказаться относительно конечных из них выводов.

Представителями противоположной стороны являются в наибольшем случае несколько десятков книг, брошюр и журнальных статей; ни об одной из них нельзя сказать, чтобы спиритическое движение рассматривалось в ней полностью, или чтобы в ней обсуждались наиболее серьезные из существующих доказательств. Здесь следует упомянуть об одной из наиболее очевидных причин подобного упущения, которая могла казаться и основательною. Не может быть сомнения, что с каждым новым десятилетием лица, убедившиеся, по достаточном расследовании или без такового, что предполагаемые физические чудеса, во всяком случае, лишены основания, равным образом убеждены были и в том, что вскоре и вера в них умрет сама собою, и что серьезное отношение к этому предмету может даже отсрочить этот желательный конец.

Ожидания эти еще не оправдались. Правда, десять лет тому назад можно было бы сказать с некоторою уверенностью, что спиритическое движете быстро приходить в упадок; как в Англии, так и заграницей, интерес к этому предмету среди образованных классов быль менее распространен чем в любой период с 1860 года; физические медиумы и явления были менее поразительны и менее обильны; а в рядах заведомых спиритов обнаруживался упадок, проявлявшийся, пожалуй, не столько в числовых данных, сколько в интеллектуальном уровне прозелитов.

Но за последнее десятилетие, серьезнейшие, за всю историю спиритического движения, доказательства в пользу верования в общение с умершими получились в трансовых сообщениях г-жи Пайпер, объясненных в этом смысле в отчете доктора Ходжсона⁴; и в течение того же периода происходящие в присутствии итальянского медиума Евзапии Паладино физические проявления показались, и еще продолжают казаться, многим выдающимся личностям, в Англии и на континенте, заслуживающими внимания, как свидетельствующие о вероятном действии сил, неизвестных науке. Тот факт, что такие выдающиеся в различных областях мысли люди, как Сэр Оливер Лодж⁵, покойный Ф. В. Г. Майерс⁶, доктор Ходжсон⁷, профессор Гарвардского Университета Уилльям Джемс и Парижский профессор Рише⁸, были сильно поражены, в некоторых же случаях – убеждены новыми доказательствами, тогда как уверовавшие прежде Сэр У. Крукс⁹ и доктор А. Р. Уаллес¹⁰ продолжают хранить свои убеждения в неприкосновенности – является достаточным доказательством того, что движение, если и затихает, очевидно, еще далеко не вымерло и может в любой момент получить новый прилив силы, с открытием новых медиумов или новых видов проявлений.

Основательно ли верование в общение с духами или нет – несомненно, что еще ни одному критику не удалось доказать несостоятельности тех показаний, на которые полагаются спириты. Эти показания группируются на две определенные категории; и в некоторых случаях лица, допускающие одну категорию фактов, отвергают всецело или отчасти факты, относящиеся к другой. Во-первых, нам предстоит рассмотреть некоторые формы бессознательной деятельности, проявляющейся в трансовой речи, автоматическом писании, созерцании видений, которые, хотя и могут быть легко подделаны, не связаны по необходимости или в типических случаях с обманом. На втором месте, как в историческом, так и в логическом порядке, стоять некоторые физические проявления. В позднейшем их развитии, они несомненно весьма походят на проделки фокусников, но столь же несомненно возникли впервые в присутствии и при посредстве личностей необразованных и неискусных, по большей части – малолетних детей, и при таких обстоятельствах, при которых гипотеза фокусничества представляет громадные трудности, как нравственные, так и физические.

Приступая к нашему исследованию, мы должны отметить многозначительное различие между обоими классами явлений. За исключением одного определенного типа фактов – они будут подробно рассматриваться в следующих двух главах – в цивилизованных странах, по крайней мере, за последние три или четыре столетия, вообще говоря, нельзя подыскать параллели для физических явлений, происходящих, как утверждается, в присутствии некоторых спиритических медиумов. С другой стороны, анналы спиритизма не дают ничего нового по отношению к первому классу фактов. С 1848 года не произошло явления из области писания и речи «по вдохновению», «духовного» врачевания, телепатии или ясновидения, для которого нельзя было бы найти примера в летописях животного магнетизма; и опять-таки, до Месмера мы встречаемся с подобными же явлениями в анналах экстаза, одержания, магии и колдовства.

Кроме того, исторически спиритизм является непосредственным отпрыском животного магнетизма. На родине его, в Америке, – согласно обычному счислению, по которому спиритическое движение в нынешнем его виде началось со стуков 1848 года – новое верование зародилось в откровениях «магнетического» ясновидящего, а первые его проповедники выходили преимущественно из рядов тех, которые до того изучали или применяли на практике животный магнетизм или присутствовали на сеансах ясновидящих. Кроме того, не в одной только Америке, но и вообще в среде более старинных цивилизаций, многие задолго до 1848 г, принимали спиритическое объяснение «магнетического» транса.

Для правильного понимания настоящего предмета представляется существенным – обратить внимание на то, что признание явлений транса за доказательство существования духовного мира предшествовало признанию физических проявлений за ниспосланные из этого мира знамения и чудеса. Стуки и движения столов в конце концов ничего не породили; они служили лишь подтверждением существовавшего раньше верования. Несомненно, что большинство попыток доказать ложность спиритического верования не достигло цели, в числе других причин – преимущественно из-за непризнания этой исторической последовательности. Напрасно американские врачи доказывали, что стуки можно было произвести потрескиванием суставов, или Фарадей – что столы могут вращаться от одного бессознательного мышечного действия; напрасно Маскелин¹¹ подражал проделкам братьев Девенпорт по части связывания веревками; а в позднейшее время смелые исследователи хватали фигуры духов на темных сеансах. Как в более обширном историческом цикле, так и в ходе каждого индивидуальная опыта, вера в спиритизм подкреплялась этими фактами, но не зиждилась на них; и доказательство их ничтожества могло ее поколебать, но не окончательно опровергнуть. Правда, некоторые лица, как то Бред и Карпентер, подходили к предмету с другой стороны и пытались показать, что не только физические движения, но и видения, писание и речь по «вдохновению» могли быть сведены к причинам общепризнанным, хотя и не достаточно известным, как то автоматизм и галлюцинация. Если и эти попытки не достигли существенная успеха, то произошло это, по-видимому, потому, что произведенный анализ не был достаточно глубок, в особенности же – от того, что им не были приняты в должное внимание более редкие и более сомнительные явления транса, истолковывавшиеся верующими, или как указание на новую способность, или как признаки нового мира бытия.

Поэтому, мы по разным причинам нашли существенно важным – предпослать подробному описанию спиритического движения с 1848 г. очерк более ранних мистических верований и, в особенности, животно-магнетического культа в Америке и в Европе. И по другим причинам краткая история животного магнетизма представлялась тесно связанного с настоящим исследованием. Более поразительные явления искусственного транса и автоматизма, как-то анестезия по внушению, галлюцинации, каталепсия, непроизвольная речь и письмо, в настоящее время – как то можно предположить – достаточно установлены. Но не должно упускать из виду, что лишь за последнее поколение (можно почти сказать: лишь за последнее десятилетие) эти явления были признаны за неподдельных спутников неподдельного, хотя еще невыясненного, мозгового состояния. Спорадически они происходили в течение столетий; а с последней четверти XVIII века они были воспроизведены экспериментальным путем во всех цивилизованных странах; изучались более или менее подготовленными наблюдателями; были описаны в поразительном разнообразии в бесчисленных сочинениях; и однако, до самого последнего времени им не удавалось не только обеспечить себе благоприятный вердикт, но даже добиться доступа перед судилище науки. История животного магнетизма является поразительным примером раздвоенности общественного мнения, в известной стадии составляющей, как кажется, неизбежное условие роста знания. В продолжение более трех поколений та часть образованного общества, которая уделяла сколько-нибудь внимания явлениям, называемым нами теперь гипнотическими, разделялась на два резко противоположных лагеря. С одной стороны находились лица, верившие в самые феномены и еще многое другое, и приписывавшие их действию тончайшего флюида; в другом, большем лагере были те, которые отвергали эти явления, как результаты плохого наблюдения, а иногда, и прямо клеймили их, как поддельные. И совершенно также как в процессе органической эволюции, все промежуточные между этими крайностями формы верования стремились к исчезновению и забвению.

Когда мы бросаем взгляд на минувшее столетие, два имени ярко выступают перед нами в начальной истории животного магнетизма. Бертран, во Франции, и Бред, в Англии, отделились от всех своих современников, признавая подлинность явлений вообще, и в то же время пытаясь связать их с известными физиологическими фактами. Поучительно отметить, как отнеслись к ним эти современники. Можно сказать, что Бертран умер слишком рано, чтобы успеть прославиться; но равнодушие, проявленное к замечательному труду Бреда, является одним из самых странных эпизодов в истории науки. Что медицинские авторитеты его дней остались глухи к изложенному им, за одно поколете до Бернгейма и Нансийской школы, объяснению, которое было, в существенных чертах, то же, что новейшая теория внушения – факт общеизвестный; но вероятно менее известно, что, несмотря на признание им подлинности большинства явлений, в том числе и явлений френо-месмеризма, его сочинения и самое существование почти совершенно игнорировались теми, которые, подобно ему, верили в факты. В Zoist'e¹² не встречается ни статей Бреда, ни обозрения его многочисленных сочинений; и все тринадцать томов этого периодического издания содержат в себе лишь две или три презрительные ссылки на его взгляды. Можно сказать, что природе ненавистны лица, стоящие вне партии.

Этот недавний эпизод из истории науки имеет прямое отношение к одной из проблем, предлагаемых нам спиритизмом. Наряду с ныне признанными проявлениями автоматической деятельности, которые, как сказано, образуют главное ядро психологических явлений, с очень раннего времени и, пожалуй, всего чаще в анналах животного магнетизма и месмеризма, встречаются факты, как бы указывающие на какой-то, еще не признанный, способ восприятия или форму сообщения между двумя человеческими умами. Было бы трудно утверждать, что эти указания столь же ясны и безошибочны, как доказательства установления, посредством внушения, состояния полной нечувствительности к боли. Но воспоминание о том, что 50 лет тому назад врачебное сословие и руководители науки вообще единогласно отвергали накопившиеся, благодаря опытам Эсдейля и других, доказательства в пользу одного разряда фактов, полно поощрения для тех из нас, которые ныне склонны думать, что вопрос о передаче мысли еще не подвергся беспристрастной оценке. Но лица, демонстрировавшие месмерическую анестезию, за одним или двумя исключениями, не были свободны от теорий мистического характера; Эллиотсон и Эсдейль верили, на основании доказательств, которые, как мы теперь видим, были вполне недостаточны, в действие невидимого флюида, выделяющегося из магнита и других тел; и из-за этого, современные им врачи считали себя вправе не исследовать предполагаемой анестезии. В новейшем вопросе о передаче мысли причины, приводимые в пользу такого же равнодушного отношения (следует, впрочем, сознаться – и менее резкого, и не столь единогласного), аналогичны, но менее основательны. Ибо современная вера в возможность нового способа восприятия не связана по необходимости с какой-либо мистическою или трансцендентальной доктриной; и, при беспристрастном рассмотрении, оказывается самым действительным средством против всех мистических верований, так как дает рациональное объяснение явлениям, до сих пор обыкновенно истолковывавшимся лицами, вынужденными признать факты, в смысле вмешательства духовных деятелей. Во всяком случае, я не вижу причины сомневаться в том, что, если существование передачи мысли будет когда-либо доказано – (а я не утверждаю, чтобы в настоящее время доказательство это было или должно было считаться полным) – то объяснение ее окажется лежащим строго в области естественного закона. Дабы способствовать выяснению этого частного вопроса, дающего, по моему мнению, ключ к некоторым из самых загадочных проблем спиритизма, я постараюсь, в настоящем сочинении, привести, по возможности полнее, примеры тех опытов и наблюдений, которые, по-видимому, указывают на подобного рода способность. Следует сознаться, что прежние свидетельства далеко не доказательны; пожалуй, не будь двух недавних случаев: опытов, произведенных профессором и г-жою Сиджвик в Брайтоне, и трансовых сообщений г-жи Пайпер – вопрос о реальности такой способности казался бы почти не заслуживающим обсуждения. Но существование собранных в недавнее время доказательств придает ретроспективную важность всем разбросанным в литературе животного магнетизма и спиритизма указаниям, с которыми мы встречаемся; почему описания месмерического ясновидения и опыты над общностью ощущений, сами по себе недостаточно убедительные, и заслуживаюсь быть здесь представленными.

Едва-ли нужно говорить, что вера во всеосеняющее присутствие и постоянное вмешательство духовных существ лежала в основании всего народного мышления и значительной части философии средних веков. Но эта вера весьма отличалась от спиритизма нашего времени. Правда, позднейшие алхимики, как, например, Парацельс и некоторые современные ему и последующее мистики, верили в деятельность нематериальных существ, но, по большей части, – нечеловеческого и не имеющего отношения к нравственности порядка. По их воззрению, духи, вмешивающееся в дела смертных, – паразиты на человечестве или даже просто временные продукты неправильно направленных духовных сил человека. Духовные существа никогда не составляли главного двигателя алхимической философии; и, как то будет показано в одной из следующих глав, к деятельности их главные последователи Парацельса в Англии, в XVII веке, по-видимому, фактически не прибегали. Далее среди необразованных лиц вообще, духовенства и даже многих людей, являвшихся наилучшими представителями культуры своего времени – вера в деятельное вмешательство ангелов и чертей продолжала оказывать могущественное влияние вплоть до первых десятилетий XVIII столетия. Во всех вопросах вера в присутствие духов еще имела большое значение; неизвестное и таинственное относилось к действию подобных причин так же естественно, как в недавнее время оно приписывалось людьми невежественными электричеству. Но эти предполагаемые существа, с бесовскою, а иногда и божественною, природою, не отождествлялись с духами умерших мужчин и женщин. Они, хотя и были доступны людским мольбам или угрозам, и знакомы с человеческим языком, но стояли вне и в стороне от человечества.

Среди явлений, которые, даже до 18-го столетия, обыкновенно считались признаками действия духов, наиболее достопримечательны те вспышки самопроизвольного транса, экстаза и «речи на разных языках», которые от времени до времени возникали в эпидемическом виде в религиозных общинах различных вероисповеданий. Одною из наиболее знаменитых эпидемий этого рода в сравнительно недавнее время была эпидемия среди Луденских монахинь-урсулинок, в 1632–1634 г. г. Луденский кюрэ Урбэн Грандье был обвинен в грубой безнравственности; но потому ли что у него были могущественные друзья, или потому, что он был невинен, обвинителям его сперва не удавалось добиться его осуждения. Но в 1632 г. в одном из городских монастырей – в котором Грандье безуспешно добивался получить место духовника – разразилась странная эпидемия. Некоторые из монахинь, в том числе и игуменья, стали подвергаться то сильным конвульсиям, то симптомам каталепсии, – окоченелости, нечувствительности к боли и т. п. – или же, в состоянии экстаза, изрыгали всякого рода богохульства и сквернословия. Естественно, что в то время они считались околдованными; и действительно бесы устами своих жертв заявляли о себе. Были произведены различные церковные и судебные следствия; и результатом их было то, что несчастный Грандье, на которого все одержимые указывали, как на виновника своих страданий, был сожжен живым в 1634. г. Наиболее интересная для настоящей нашей цели особенность этой эпидемии – та, что бесноватые, по ходившим о них рассказам, часто говорили на иностранных языках; а известно, что эта способность – один из четырех главных признаков демонического присутствия. Анонимный автор первой истории этой эпидемии¹³ столь же мало сомневается в реальности этого чуда, как и в вине Грандье. Он приводит показание одного из докторов Сорбонны и других выдающихся лиц о том, что бесы понимали вопросы, предлагавшиеся им на латинском, греческом, турецком, испанском языках и языке краснокожих индейцев и т. д., а во многих случаях отвечали на тех же языках. Но он пишет не на основании сведений из первых рук; не приводит доказательств в пользу своих заявлений, и, во всяком случае, значение его свидетельства подрывается его богословскими предубеждениями. Из значительно позднейшего сочинения, также анонимного¹⁴ и написанного с протестантской точки зрения, мы знакомимся с подробностями некоторых из самых допросов. Из них явствует, что некоторые из монахинь, в особенности же игуменья, действительно отвечали по латыни на делавшиеся им на этом языке замечания, но что ответы их часто бывали неправильны и давали повод присутствующим замечать, что демон плохо знаком с латинским языком. Так одна монахиня, в ответ на увещание: «Adora Deum tuum», ответила своему собеседнику: «Adoro te». В другой раз на вопрос: «Quoties» она ответила так, как если бы вопрос был «quando», и воскликнула «Deus non volo», желая сказать: «Deus non vult». Или, если вопрос оказывался слишком трудным, она постоянно избегала ответа, восклицая «Nimia curiositas». Игуменья также уклонилась от ответа по-гречески на том основании, что между демоном и Грандье был уговор не говорить на этом языке. О других иностранных языках мы ничего не слышим.

Принимать гипотезу позднейшего историка, что монахини были подговорены врагами Грандье и плохо заучили преподанный им урок – по-видимому, нет необходимости; выказанное ими незначительное знание латинского языка, вероятно, как то предполагает Бертран, могло быть усвоено ими, вследствие постоянного присутствия на церковных службах. Достойно внимания, что различные свидетели приписывали одержимым способность читать мысли присутствующих и отвечать на мысленные вопросы¹⁵.

В начале 18-го века явления сходные, но приписывавшиеся самими субъектами небесному вдохновению, происходили в среде гонимых Севенских крестьян. Многие из них бежали в Англию, и в 1707 г. их рассказы были собраны и изданы в Лондоне¹⁶. Симптомы этого эпидемического одержания в наиболее резких случаях были весьма схожи с теми, которые наблюдались среди Луденских монахинь, а именно: конвульсии, окоченелость, нечувствительность к боли и потеря сознания. Эти явления чередовались с экстатическим состоянием, в котором субъекты говорили свободно и авторитетно, как бы по вдохновению, проповедуя о добрых делах, покаянии и спасении. Эти речи, невидимому, излагались обыкновенно на превосходном французском языке, между тем как для туземцев Севенн французский язык до сих пор – язык чужестранный, что я могу засвидетельствовать на основании личного опыта. Так, Жан Верне пишет, что мать его по вдохновению говорила в первый раз в жизни по-французски. Идиот-пастух выражался свободно на хорошем французском языке; один свидетель слышал даже, как четырнадцатимесячный ребенок говорил в колыбели и увещевал своих слушателей к покаянию. Как говорят, многие лица, не умевшие читать, приводили длинные отрывки из священного Писания, как будто знали наизусть Библию.

Подобного рода явления, несомненно, следует объяснить – по принятии в должное соображение преувеличений со стороны рассказчика – необыкновенным возбуждением памяти, которое, как мы будем позднее иметь случай отметить, часто сопутствует трансу. Можно привести один пример. Вот выдержка из речи, произнесенной по вдохновению Ильею Марионом, неграмотным крестьянином, не умевшим в обыкновенном своем состоянии говорить по-французски¹⁷:

«Во истину, дитя мое, я прихожу с тем, чтобы отплатить этим мерзостным городам, проливающим кровь детей моих; я вполне разрушу их в первый же день. Гнев ежедневно овладевает мною против этих народов, противящихся заповедям моим. Знай, что в руке моей – жезл, и что он не будет удален из нее, пока не поразит землю и ее мерзости всецело. Я отмщу за детей моих, за дело мое; будет отмщено за кровь вашу, дети мои; вы восстанете из праха, народ мой. Я воздвигну вас на престолы; силу свою я положу в Сион. Знай, что я приду и сделаю из него вечное жилище свое чрез немного дней. Это – крепость вечного Бога твоего, который должен защитить народ Свой от рук дьявола мира. Чрез немного дней хищные птицы насытятся мерзостями земли; я предам им распутство мирское. Ужасно будет опустошение, которое произведут на земле исполнители моих велений. Знай, что будет ужасная резня. Кровь потечет со всех сторон, и никто не остановит ее. Земля должна опьянеть от нечистой крови мирской».

Предполагаемая способность чтения в человеческих сердцах проявлялась в особенности в открывании шпионов, часто присутствовавших на собраниях набожных жертв гонения. Следов проявления этой способности в других направлениях немного; а речь на «неизвестных языках» состояла, по-видимому, в том, что некоторые из экстатиков иногда издавали звуки, непонятные для их слушателей, а впоследствии сами переводили их под влиянием того же вдохновения.

Подобные же явления наблюдались, как утверждается, среди некоторых из почитателей янсенистского диакона Париса, толпившихся в 1730 г. и позднее вокруг его могилы и сделавшихся известными под именем Сен-Медарских конвульсионеров. Ими неоднократно обнаруживалась нечувствительность к боли, даже к ожогам, к сильным ударам и другого рода страданиям. Экстатики часто проповедовали по вдохновенно и, по распространенным рассказам, говорили по-гречески, по латыни и на других языках, которым никогда не учились, а иногда и на языках неизвестных. Доказательства в пользу речи на узнанных иностранных языках опять-таки неудовлетворительны; но, как кажется, не подлежит сомнению, что экстатики иногда издавали непонятные, звуки, которые, по предположению присутствующих, представляли изречения на неизвестном языке. Вот как описывает очевидец один случай подобного словоизлияния (экстатиком был шевалье Фелар): «II se met tout à coup à parler par monosyllabes; c'est un baragouin où personne n'entend goutte. Quelques uns disent qúil parle la langue esclavone; mais je crois que personne n'y entend rien»¹⁸.

Наиболее близкая к нам и, пожалуй, наиболее поучительная вспышка подобного рода произошла ровно сто лет спустя в Лондоне. Случаи «речи на разных языках» среди слушателей Эдуарда Эрвинга начались в 1831 году. По-видимому, сам Эрвинг в продолжение нескольких лет с верою ожидал излияния духовных даров, подобного тому, которое, по словам Деяний Апостольских, имело место среди первых христиан. Обострению этой веры и этого ожидания у него самого и у некоторых из главных его последователей способствовало внезапное возникновение в 1830 г. среди нескольких набожных Шотландских крестьян «речи на разных языках» и – по-видимому – чудесных даров врачевания. В течете следующего года, в то время когда пастору и его слушателям грозили серьезные затруднения церковного характера, он учредил у себя в церкви ряд богослужений в 6 ч. 30 м. утра, и на них, изо дня в день возносились молитвы о ниспослании чудесных даров, по мнению молящихся, обещанных Церкви. Наконец, в июле 1831 г. ожидание их осуществилось, и члены маленькой группы верующих стали, один за другим, говорить «на разных языках». Правда, эти проявления самим Эрвингом были признаны за сверхъестественные, тем более – за божественные не без колебания. Но видя, что говорящие – люди истинно верующие, ведущие честный и хороший образ жизни, и что речи их во всем согласуются с христианскою верою, которой придерживался сам Эрвинг, – он, после длившихся несколько недель сомнений и беспокойства, вполне поддался вере в эти речи. У нас имеется весьма подробный и поучительный рассказ об этом предмете, составленный Робертом Бэкстером, который разделял ожидания Эрвинга и сам достиг выдающегося положения среди «одаренных» лиц. При первых проявлениях Бэкстер не присутствовал, но слышал о них и почти убедился. Он прибыл в Лондон в декабре, был свидетелем действия новой силы в других и испытал ее сам. 29 декабря 1831 г. он пишет брату следующее:

«Будучи в Лондоне, я присутствовал на одном из собраний, на котором говорили г. Т. и мисс С.; первый говорил на каком-то языке, вторая пророчествовала. Пророчество касалось близости пришествия Господа нашего и укоряло тех, кто в точности о том не объявлял; высказано оно было в таком тоне и с такою энергиею, которые вселили в душе моей убеждение, что тут было присутствие в силе Св. Духа. По мере того, как продолжалось пророчество, укорявшее в неверности тех, кто не объявлял о близости пришествия Господня, я нашел, что в совести моей обнажаются те же самые сомнения, которые беспокоили меня за последние шесть месяцев... действительно обнаружились тайны моего сердца, о коих я никому не говорил; я почувствовал, что заслуживаю открытого порицания; следствием этого было то, что по щекам моим потекли слезы; и, так как скорбь души моей увеличивалась, я вынужден был скрыть свое лицо и, насколько мог, подавить свои стенания. Впрочем, продолжалось это только несколько минут, и тут влияние Духа нашло на меня с такою силою, что я вынужден был, как бы в агонии, просить о милости и прощении и о силе дать верное свидетельство. Однако, вопия таким образом, я в то же время ощущал в себе способность к речи, увлекавшую меня за пределы естественного выражения моих чувств... Я сознавал, что речь моя – вынужденная, а не моя собственная; и сознавал силу и воздействие Духа, совершенно не поддающиеся выражению естественным путем. После этого я хранил молчание, но, хотя ум мой был спокоен, все тело мое конвульсивно содрогалось; и в течение более 10 минут я был как бы поражен параличом, причем члены мои дрожали, колени стучали одно о другое, а я ничего не выражал, а лишь издавал род конвульсивного вздоха. В течение этого промежутка времени я не ощущал ничего другого, кроме этого телесного волнения и невыразимого умственного гнета, который – хотя я оставался спокойным и сознавал все, что делал, – препятствовал мне говорить и не производил отчетливого впечатления, кроме желания молиться о познании воли Господней. Это желание увеличилось до того, что я вынужден был пасть на колени и закричать громким голосом: «Говори, Господи, ибо слуга твой слышит»; и я повторил эти слова много раз, до тех пор, пока та же сила Духа, которую я ощущал раньше, не нашла на меня; и я вынужден был кричать с великою силою, как в голосе, так и в движениях, что следует объявить о пришествии Господнем, и что вестники Господа должны разнести известие о том по горам и по холмам и сказать о том ветрам, дабы слышала это вся земля и дрожала пред Господом»¹⁹.

В течение нескольких следующих месяцев Бэкстер, много говорил под влиянием «силы». В этих речах, изложенных в весьма импонирующей форме, высказывались порицания, предупреждения, увещания или поощрения по адресу его слушателей; иногда он говорил на разных языках; по его словам, однажды, когда он сидел дома, «на него нашла могучая сила», и он стал произносить фразы на языках французском, латинском и многих, ему неизвестных; присутствовавшая при этом жена его признала некоторые из слов за итальянские или испанские. Часто «сила» руководила его поступками; заставляла его внезапно покидать собрание или отказываться от известного образа действий. Однажды, под влиянием «силы», он объявил, что должен идти в Канцлерский Суд и там дать показание; и что за это показание он заключен будет в тюрьму. Он отправился не без опасений в Суд и простоял там три или четыре часа, но речь к нему не явилась, и он ушел в большом унынии.

Бэкстер отмечает, как странное обстоятельство, что, говоря по наитию, он часто мог отвечать на невысказанные мысли своих слушателей. Тот факт, что речи его разрешали религиозные затруднения других лиц – подобно тому, как ими были разрешены, как мы видели, и его собственные – не нуждается, пожалуй, в «сверхнормальном»²⁰ объяснении. Но он приводит случаи, когда, встречаясь с приходившими к нему за советом посторонними лицами, он сообщал им о частных их делах такие сведения, что убеждал их в сверхъестественных своих способностях²¹.

В позднейшем фазисе устами Бэкстера высказано было «ужасающее слово», что Господь предназначил его для духовного служения; что он должен расстаться с женою и семьею; и что по истечении сорока дней он получит духовные дары в полном изобилии. Неисполнение этого и других пророчеств; уклончивые ответы «речей» на вопрос о причине этого неисполнения; появление в собрании нечистых духов; тот факт, что один или двое из членов собрания уже раньше сознались, что их ввели в заблуждение лживые духи; и, наконец, разноречивый характер проповедуемых «в речах» доктрин, некоторые из которых, высказанные в «церкви» Эрвинга и подтверждавшие особенный взгляд его на природу физического тела Христа, казались «страшно ошибочными» Бэкстеру, – все эти соображения, подкрепленные влиянием жены Бэкстера, с самого начала менее всецело примкнувшей к новой вере и, естественно, не желавшей подчиниться авторитету некоторых из позднейших изречений – в конце концов убедили Бэкстера, что он был обманут. Но даже и тогда ему никогда не случалось сомневаться в сверхъестественном вдохновении речей; он заключать лишь, что источник их был демонический, а не божественный, как сперва предполагал

По прочтении рассказа Бэкстера, сомневаться в его честности в этом деле невозможно. Импульс, очевидно, являлся у него без сознательной воли с его стороны, а слова – без подготовки: они «давались ему». По свидетельству и Эрвинга, и Бэкстера это была общая характерная черта речей. Некая мисс Т. признана была за лжепророчицу и согласилась с справедливостью этого приговора, главным образом, потому что два или три раза она обдумывала свои речи заранее.

Речи часто начинались на «неведомом языке», переходя затем на английский, причем одни смотрели на английские слова, лишь как на заключение речи, а другие – как на объяснение всего предшествовавшего. Один из свидетелей описывает это следующим образом: «Неизвестный язык неизменно предшествовал (речи на английском языке), которого я сперва не понимал, потому что первый разражался с удивительным и страшным грохотом, так внезапно и такими короткими фразами, что я редко оправлялся от потрясения до начала английских слов».

Другою характерною особенностью речей было то, что фразы, по-видимому почти всегда заимствовались из священного писания; то же бывало, как мы видели, и у Севенских пророков; и часто та же фраза повторялась по нескольку раз, как например в следующей речи, сохраненной в Record’е: «Он откроет это! Он откроет это! Внимайте же этому! Внимайте же этому! Вы еще в пустыне! Не презирайте Его слова! Не презирайте Его слова! Ни одна йота или точка не прейдет!» Но существует лишь немного подлинных записей действительно произнесенных слов, может быть – потому, что «Дух» не раз запрещал записывать речи.

Что касается содержания их, то Бэкстер, в числе других характерных особенностей «силы», отмечает скрытность и нежелание подвергаться расспросам; уклончивость при требовании объяснения противоречий и неудач; вообще – уничижительное отношение к разуму и восхваление слепой веры в авторитет; на конец – обнаруживавшийся в речах дух ожесточенности и необычайной исключительности: вне маленького собрания изобличался и осуждался на погибель весь мир, под именем Вавилона и Мерзости Запустения.

Но сказанного достаточно для настоящей нашей цели. Здесь нет необходимости защищать самопроизвольный характер речей или добросовестность говоривших по наитию. Никто, по-видимому, не утверждает, чтобы неведомые речи были им с несомненностью признаны, а сам Бэкстер – того мнения, что они никакому языку не соответствовали, а представляли из себя лишь «смесь звуков».

Следует, пожалуй, отметить еще одну сторону этой странной вспышки. В нескольких случаях некоторые лица бывали, по их утверждению, одержимы злыми духами; присутствующие укоряли их и приказывали злым духам выйти из них. В одном подобном случае, о котором рассказывает Бэкстер, со слов Эрвинга и другого очевидца, «одержимый», освободившись от «речи», упал на землю, моля о помиловании, а позднее лежал «с пеною у рта и бился, как связанный бесноватый».

Как видно, все эти случаи представляют те же общие черты. Мы находим в них в высокой степени заразительную эпидемию, проявляющуюся в конвульсиях и экстазе, причем она истолковывается самим субъектом и зрителями различно, смотря по их предубеждениям: то, как демоническое, то, как божественное одержание. Более чудесные особенности: речь на иностранных языках, говорящему неизвестных; речь на неведомых языках; чтение мыслей – основываются на доказательствах, которые должны быть признаны за совершенно недостаточные.

С другой стороны, способность «одержимых» говорить необыкновенно бегло, а иногда и – на языках, с которыми знакомство их было, во всяком случай, весьма несовершенно, представляется вполне установленною.

В других отношениях наиболее замечательными, помимо беглости, особенностями «речи» в тех случаях, когда она была понятна, по-видимому, были: напыщенность, как в приемах, так и в дикции, и склонность пользоваться ограниченным числом звучных фраз, заимствованных обыкновенно из библейских источников. В более элементарной форме речи, по-видимому, понижались – как в одном из приведенных выше примеров – до простого выразительного повторения одной или двух фраз.

В истории спиритизма мы встретимся со многими случаями подобного одержания, правда, менее бурного и продолжительного, но, по-видимому, столь же самопроизвольного характера²².

В только что описанных случаях предполагаемое общение с духовным миром – за исключением, быть может, Эрвингитов – наступало само собою. Существовали, впрочем, некоторые лица, искавшие подобного общения посредством магических напевов или путем «кристалломантии»²³.

Дневник доктора Ди²⁴ является одним из наиболее известных примеров предполагаемого сношения с духами. Доктор Ди был ученый математик 16-го столетия; некоторые сочинения его об Эвклиде, реформе календаря и других предметах еще сохранились. Записанные им откровения получены были так: некий Эдуард Келли видел в хрустале видения, а доктор Ди исполнял обязанности секретаря и руководителя сеансов. Типичным «кристалломантом» был, конечно, непорочный отрок. Насколько «кристалломант» Ди мало удовлетворял этому идеалу, можно заключить из следующего: прежде чем познакомиться с доктором Ди, он, по общераспространенной молве, совершал подлоги и осквернял могилы, и за одно из этих преступлений или за оба был выставлен у позорного столба и лишился ушей; позднее доктор Ди спас его от суда по обвинению в чеканке фальшивой монеты, и в самом дневнике упоминается, что в одном случае он был пьян, а в другом из него изгнано не менее пятнадцати чертей. Конечно «кристалломантия» не связана по необходимости с высокою нравственностью; но, в виду подобного послужного списка, питать большое доверие к добросовестности Келли, очевидно, невозможно. Впрочем, в конце концов, интерес откровений не зависит от правдивости духовидца. Для настоящей нашей цели достаточно того, что они, по-видимому, довольно точно отражают в себе идеи того времени. Действительно они являются ценным звеном в исторической цепи, ибо, хотя, – как на то указал однажды сам Келли, – основанием им, по-видимому, служат более ранние мистические писания, во многих отношениях они, со странной точностью, являются предвестниками изречений ясновидящих позднейшего времени.

Метод гадания был следующий: обыкновенно сеансы начинались с молитвы; затем Келли усматривал в хрустале образ духовного существа, говорившего с ним или показывавшего ему в хрустале слова или видения, о которых он и сообщал доктору Ди. По-видимому, ни одно из этих духовных существ – Мадини, Гавриил, Уриил, Нальвадж, Ил, Морворгран, Джубанладес и другие – не было отождествлено с духами людей, хотя о некоторых из них говорится, как о духах, и предполагается, что все они – добрые духи. Ни самому доктору Ди, ни польскому графу Альберту Ляскому не посчастливилось что-либо видеть в хрустале; а сын Ди Артур, пытавшийся в продолжение нескольких дней заменять отказавшегося было Келли, не видел никаких видений, заслуживавших быть отмеченными.

Духи открыли Келли много странного, имевшего произойти в мире; патрону их, польскому графу, предсказана была славная будущность; ему суждено было в конце концов сделаться королем польским. Было предсказано также разрушение царств сего мира и восстановление Иерусалима; все это должно было произойти в дни Императора Рудольфа; пред ним должно было открыться великое поприще, если б он стал внимать словам пророка Господня доктора Ди. Это последнее видение, довольно удачно, имело место во время пребывания Ди и Келли в Праге, немедленно после того, как первый из них быль принят Императором в частной аудиенции.

Значительная часть этих «хрустальных» откровений состоит из таблиц, расчерченных на небольшие квадраты, заполненные буквами, цифрами и мистическими символами, которые, как предполагалось, составляли азбуку первобытного языка. Кроме того, в книге отводится много места различным, продиктованным воззваниям или «вызовам» духов. Эти воззвания приведены на первобытном языке, в сопровождении буквального перевода. Затем следует также подробное описание состава духовной иерархии, подданных и властей, и господства ее над земными царствами. В подробностях это описание, как то не преминул указать Келли, согласуется с тем, которое дается Корнелием Агриппою, заимствовавшим его у Птоломея. Первобытного языка приведено много образцов; он читается с конца, подобно еврейскому, который («а не Гаэльский, как в последнее время тщетно утверждают некоторые») и представляет собою испорченную форму первоначальная языка, господствовавшего после грехопадения. Первобытный язык, употреблявшийся ангелами и Адамом, в период его невинности, обладает весьма странными свойствами:

«Каждая буква обозначает часть субстанции, о которой говорит; каждое слово определяет свойство субстанции; им обозначается в сущности предмета, о котором говорится.... Вследствие сего, подобно тому как ум человека приходит в движение при правильной речи и легко убеждается в том, что истинно, так и Божия создания возбуждаются, слыша слова, при звуке которых они были вскормлены и воспитаны... Божия создания вас не понимают, вы не принадлежите к их градам; вы сделались врагами, потому что отделились, вследствие невежества, от того, кто управляет Градом... Человек, будучи при творении создан невинным, был также допущен до соучастия в силе и духе Божьем, благодаря чему он знал все предметы в творении и говорил о них правильно, называя их тем, чем они были».

Эту доктрину, – что первобытный человеческий язык и теперешний ангельский находятся в органическом соотношении с внешним миром, так что каждое название выражает собою свойства предмета, о котором речь, и произнесение названия оказывает принудительное воздействие на самое существо – Келли, несомненно, заимствовал из более ранней философской системы. Мы встретимся с подобными же понятиями у немецких ясновидящих первой половины 19-го века²⁵.

В первой части дневника встречается много упоминаний о книге на первобытном языке, которую д-р Ди должен был написать под влиянием духов. По-видимому, труд этот пришелся ему не по сердцу, или же ученый доктор был менее хороший медиум, чем некоторые из американских автоматических писателей, произведения которых мы будем рассматривать впоследствии²⁶, ибо, когда он заявил однажды, что «ужасно обременен возложенным на него для совершения» трудом, мать Мадини взялась исполнить вместо него эту задачу. Остальные откровения состоят по большей части из аллегорических видений, неудачных пророчеств и скучных страниц, наполненных, по выражению Казобона, «нравоучительными материями»; эти сюжеты свойственны всем позднейшим ясновидящим.

Наконец упоминается и о неудавшемся физическом явлений. Келли сознался, что он пытался от себя спрашивать духов и оставил на окне написанные им вопросы; и «Нальвадж» сообщил ему через хрусталь, что черт эти вопросы унес. «Келли спустился, чтобы посмотреть правда ли это, и нашел что – правда». Но Ди, по-видимому, был поражен этим менее, чем следовало бы.

Как мы видим, духовные создания, вмешивающиеся, согласно народному верованию 17-го и 18-го столетий, в человеческие дела, не были человеческими духами. Луденские монахини одержимы были демонами; Севенских trembleur'ов вдохновляло божественное наитие. Духовные существа Розенкрейцеров и Парацельса были стихийные существа – сильфы, гномы, ундины, саламандры – или создания, еще более отдаленные от человечества. Духи, являвшиеся Келли в хрустале, по-видимому, никогда не были отождествлены с человеческими прототипами. Если представление об общении с чисто человеческими духами и не было на самом деле введено Сведенборгом, оно, во всяком случае, впервые упрочилось в народном сознании чрез его учение. Поэтому, Эмануил Сведенборг, по справедливости, считается первым спиритом в узком смысле, в котором этот термин здесь употребляется. О его философии, из которой несомненно заимствованы главные представления, лежащие в основании спиритического верования, нет необходимости говорить подробно, тем более что в общих своих чертах она не свойственна ему, а составляет часть великой мистической традиции. Личный его взнос в спиритические верования состоит в его представлении о будущей жизни. Будучи сам хорошо знаком с наукою своего времени, (он был назначен королем на место горного асессора, и печатные его сочинения заключают в себе трактаты о металлургии, человеческой анатомии и различных философских и математических предметах), он внес методы и результаты естественных наук в область незримого. Для него не существовало пропасти между настоящею земною жизнью и тою, которая, как он верил, начинается после смерти. Великий принцип непрерывности сохраняется; природа не делает скачков, даже через могилу; и на его прозаических страницах небеса и ад весьма похожи на Стокгольм или Лондон. Вкратце – он верил в общение с духами лиц, бывших некогда при жизни мужчинами и женщинами; и в будущую жизнь, как в состояние, допускающее в значительной степени такое же разнообразие характеров и условий, как земная жизнь – что и составляет два главных пункта спиритического верования. Правда, Сведенборг придерживался их с одним ограничением. Будучи сам сыном епископа, он еще настолько находится под влиянием теологической традиции, что представляет себе будущее бытие разделенным на небеса и ад и населенным ангелами и дьяволами, хотя описывает их отнюдь несогласно с ортодоксальными понятиями. Далее общение с духами, в которое он верит, не является даром, свойственным любому из людей или всему человечеству, но особенным преимуществом, ниспосланным Господом, из всех сынов человеческих только на него Духи, с коими он беседовал, по качеству соответствовали столь высокой миссии: то были святые и философы, короли и папы, Кальвин, Лютер, Моисей, Павел и Иоанн.

Небольшая и до странности исключительная секта, вскоре возникшая и называвшаяся по имени Сведенборга, отказывалась допускать какие-либо дополнения к откровениям своего учителя и утверждала (основания для столь немилосердного воззрения в писаниях самого духовидца имелись в изобилии), что все позднейшие претенденты обмануты были лживыми духами. Но вне этого узкого круга пример Сведенборга имел более значения, чем непосредственное его учение.

До сих пор затронутый нами мистические верования или зиждились на отдельно стоящих проявлениях и ограничивались небольшими группами верующих; или, как например у алхимиков, составляли часть традиционной философии, доступной лишь ученым. Единственное более раннее движение, которое можно сколько-нибудь сравнить с спиритическим, по тем размерам, в коих оно влияло на народное верование – несомненно, эпидемия колдовства. Однако, помимо широкого ее распространения и представляемого ею доказательства готовности, даже образованных классов, верить, на основании вполне недостаточных данных, в вмешательство сверхъестественных сил, не видно, чтобы главная масса явлений, связанных с колдовством, имела много отношения к доказательной стороне спиритизма. Ибо большая часть доказательств, на которых основывалась вера в колдовство, в тех случаях когда она не была чисто традиционной, состояла, как то обнаружится из краткого анализа, отчасти из чудовищного преувеличения маловажных совпадений, главным же образом – из заявлений невежественных крестьян; последние всего легче могут быть приписаны самообману, в особенности же – той форме его, при которой бывшие сновидения и грезы ошибочно принимаются за действительные происшествия²⁷.

Свидетельства в пользу колдовства распадаются на 4 главные рубрики: а) признания самих колдуний; б) подтвердительные данные, из области ликантропии (оборотничества), привидений и т. д.; в) знаки на колдуньях; г) доказательства вреда, наносившегося предполагаемым жертвам колдовства.

а) Признания, как это общеизвестно, добывались по большей части посредством пыток или запугиванья пыткою, или ложных обещаний освободить подсудимую. В Англии, где пытки не разрешались законом, благодаря изобретательности Матвея Гопкинса и других профессиональных открывателей колдуний, обыкновенно приискивались вместо них другие какие-либо меры столь же действительные, напр., постепенное изнурение голодом, вынужденное лишение сна, или же пребывание часами в стесненном и мучительном положении. Но существуют указания, что, помимо этих вымученных признаний, в некоторых случаях обвиняемые действительно вынуждались нагромождением против них свидетельств, давлением общественного мнения и странностью обстановки, в которой они находились, верить и сознаваться, что они – колдуньи. Некоторые из Салемских женщин, признавшихся в колдовстве, впоследствии, когда по прекращении преследования он были выпущены на свободу, объяснили, что «сознались в том, в чем были невинны, будучи смущены и напуганы, почти до лишения рассудка»²⁸. Не мало лиц добровольно сознавались в занятии колдовством, ночных полетах, договорах с чертом и т. д. Наиболее поразительные примеры таких добровольных признаний представляют дети. В женском училище Антуанетты Буриньон, в Лилле, в 1639 г., все тридцать две девочки в конце концов обвинили себя в колдовстве и сознались в сношениях с чертом и в ночных поездках по воздуху на его адские пиры. Будучи допрошены на суде, все, кроме одной, взяли свои слова обратно. Единственная девочка, до конца настаивавшая на своей виновности, заключена была в тюрьму; а г-жа Буриньон выразила благочестивое сожаление о том, что ее не сожгли для блага ее души²⁹.

Мойрские дети (в Швеции), также сознавшиеся (вместе со многими взрослыми) в договорах с бесом и ночных поездках в Блокулу, где они встречались с дьяволом, плясали, пировали и предавались разным скучным, хотя несомненно дьявольским, развлечениям, – были менее счастливы. Если верить рассказу доктора Горнека, пятнадцать из них были казнены, а многие другие жестоко высечены³⁰.

Следует отметить, что в обоих этих случаях сознания были, хотя и добровольные, но отнюдь не самопроизвольного характера. В действительности, они были подсказаны; в первом случае –Антуанеттою Буриньон, которую, по-видимому, с самого начала смущало убеждение в том, что ее маленькие воспитанницы менее набожны, чем следовало бы; а в конце концов она забила себе в сумасбродную голову, что дети находятся в союзе с чертом, и не скрывала своего мнения. В виде единственных оснований для этого убеждения, до создания самих детей, она приводила следующие факты: однажды она видела, как вокруг детей летали маленькие черные фигурки с крыльями, и немедленно сказала детям о том, что видела; а несколько позже сумела бежать из заключения одна из девочек, запертая за какую-то мелкую провинность. Трудно знать, насколько в подобного рода случае сами дети придавали серьезное значение «признаниям»; но тот факт, что они в них упорствовали в присутствии священников, призванных исследовать дело, конечно, говорит за то, что эти «признания» не были простою шуткою. Вероятно, сами дети не могли бы ясно изложить в чем было дело. В Мойре все население, как кажется, подверглось эпидемической иллюзии, жертвами которой естественно, легко становились дети; и влиянию внушения, несомненно, способствовали «наводящие»³¹ вопросы, предлагавшиеся комиссией, назначенной королем для рассмотрения этого дела.

Но настаивать на этом обстоятельстве – едва-ли необходимо. Даже среди первых писателей о колдовстве нередко держалось мнение, что ночные поездки и пиры с чертом были простой самообман, хотя вина колдуньи этим не уменьшалась. А в 16-ом и 17-ом веках, по крайней мере, в странах, где господствует английский язык, этого убеждения, как кажется, вообще одинаково придерживались и веровавшие в колдовство, и их противники. Так Голь говорит: «Но самые чудесные и поразительные (из вещей, о которых рассказывают при признании колдуньи), просто производятся дьяволом; колдунья все это время пребывает в восхищенном экстазе, заколдованном сне или меланхолическом сновидении; и лишь воображение, фантазия, здравый смысл колдуний обмануты тем, что тогда совершается или будь то бы происходить³². Даже Антуанетта Буриньон, заметив, что ее воспитанницы едят за завтраком «большие куски хлеба с маслом», указала им, что у них не мог бы быть такой хороший аппетит, если бы они действительно насытились лакомыми мясными блюдами у черта на шабаше, накануне ночью.

б) Но если рассказ самой колдуньи о ее чудесных проделках объясняется – самое большее – как смутное воспоминание о кошмаре, то едва ли нужно выходить за пределы этого объяснения для уразумения диковин, описываемых другими лицами. В большинстве случаев нет нужды предполагать для чудес даже это основание, так как доказательства (напр. относительно оборотничества) – чисто традиционного порядка. Когда же мы получаем описания из первых рук, то в них обыкновенно идет речь не о таких материях, как левитация или превращение зайцев в старух, а лишь о неясных образах, виденных в сумерках, или о необъясненном появлении черной собаки. Даже и тут свидетельства исходят почти исключительно от невежественных крестьян и даются несколько лет спустя после самых событий. Подтвердительные свидетельства, на основании которых умерщвлены были Салемские колдуньи, состояли в значительной степени из заявлений различных соседей о том, что за 6, 8 или 14 лет до того свидетель, проснувшись, находил у себя в спальной фигуру обвиняемой, которая с яростью набрасывалась на него, и после этого исчезала; или – что (без обозначения времени) он увидел приближающуюся к нему черную свинью; или что его очень обеспокоивали призрачные собачки, пробегавшие, играя, у него между ног.

Действительно в анналах колдовства не легко найти серьезных доказательств в пользу какого-либо чуда, для объяснения которого, хотя бы только, по-видимому, требовалась галлюцинация чувств. Один из наиболее хорошо удостоверенных случаев подобного рода относится к упомянутому выше процессу Чельмсфордских колдуний 1645 года. На этом процессе открыватель колдуний Матвей Гопкинс, джентльмен Джон Стерн и шестеро других показали, что накануне ночью они сидели в комнате, где находилась в заключении обвиняемая, ожидая появления ее бесов; что обвиняемая обещала им, что бесы появятся; и что свидетели видели, как они, числом пять или шесть, вошли в комнату в образе кошек, собак и иных животных.

Свидетельство профессионального открывателя колдуний, получавшего хорошую плату за свои труды, пожалуй, заслуживает доверия не более, чем в наши дни свидетельство профессионального медиума. Но Джон Стерн был, кажется, человек, заслуживающий доверия и настолько убежденный в истине того, что видел, что впоследствии написал об этом брошюру; а промежуток времени был так краток, что трудно предположить галлюцинации памяти. Кроме того, следует отметить, что свидетели, по-видимому, сидели с предполагаемой колдуньей в течение нескольких часов, ожидая появления ее духов; и что обещание, данное им ею, повысило их выжидательное настроение до высочайшей степени. Обстоятельства были, следовательно, несомненно благоприятны для возникновения галлюцинации чувств.

в) Свидетельства в пользу «знаков на колдуньях» не имеют для нас большого значения. Нечувствительные места, на которые полагались Матвей Гопкинс и другие открыватели колдуний, в некоторых случаях могли действительно носить неподдельный характер. Подобные нечувствительные участки, как известно, бывают у истеричных субъектов, а вызывание нечувствительности посредством внушения в новейшее время сделалось заурядным. Предполагаемые «соски колдуний» (сосавшиеся бесами), равно как и появление самих бесов, встречаются, по-видимому, почти исключительно в странах с господствующим английским языком³³. Любая бородавка, нарыв или опухоль, вероятно, являлись для обвинения достаточными основанием; мы читаем у Коттона Мэзера, что женское жюри нашло на теле у колдуньи «сосок» сверхъестественного происхождения, а что три или четыре часа спустя, при вторичном исследовании, он не мог быть найден; и что «печать колдовства» на пальце малолетнего ребенка имела вид «темно-красного пятна, величиною с укус блохи». В деле Джорджа Берроуза, признаком, убедившим Инкриза Мэзера, был тот факт, что Берроуз мог держать тяжелое ружье в вытянутой руке и переносить бочку с яблочным пивом из шлюпки на берег³⁴. Итак, до сих пор мы напрасно искали бы в анналах колдовства свидетельств в пользу материальных чудес, могущих сколько-нибудь сравниться с доказательствами, приведенными за последние годы в пользу физических спиритических явлений. Обратимся теперь к последнему разряду показаний.

д) О большей части доказательств, основанных на вреде, от которого страдали предполагаемые жертвы колдуний, трудно говорить серьезно. Если у какого-нибудь человека корова теряла молоко, начинала спотыкаться лошадь, застревала в воротах повозка, болели свиньи или куры, случался припадок с ребенком; если он сам или его жена начинали ощущать непривычную боль –все эти факты становились приемлемыми в суде уликами против любой старухи, у которой можно было предположить за последние двенадцать месяцев – или двенадцать лет – какой-либо повод к недовольству этим человеком или его близкими. Подобного рода сумасбродства слишком хорошо известны, и к ним нет необходимости возвращаться.

Но в делах о колдовстве, по крайней мере в тех случаях, которые имели место в 16-м и 17-м веках в Англии и Америке, есть и другая особенность, менее общепризнанная и имеющая более прямое отношение к нашему настоящему исследованию: преобладающая роль, которую, в начальных стадиях преследований, играли злые или просто истеричные дети и молодые женщины.

В Глэнвильском сборнике случаев в Sadducismus Triumphatus первые восемь рассказов касаются колдовства обыкновенного типа. В первых трех зачинщиками являются молодые дети; в двух других главную роль играет молодая служанка. Один из этих пяти случаев – рассказ о Тедуерсском барабанщике – будет обсуждаться в следующей главе. Далее в Сборнике новейших повествований (Лондон, 1693 г.) мы находим случай предания женщины суду по обвинению в колдовстве, по-видимому, исключительно на том основании, что сын одной бедной женщины онемел, внезапно наткнувшись на нее в то время, когда она лежала, скрючившись, за кустом; а в другом случае, в том же сборнике, пострадавшим лицом и главным свидетелем была «мистрисс Фейс Корбет», 10 или 11 лет от роду, с которою сделались конвульсии, потому что бедная старуха Алиса Гьюсон утащила ее перчатки. В одном деле, происходившем в 16-м веке, в Чельмсфорде, одним из главных свидетелей была 12-ти летняя Агнеса Браун, показавшая, что видела большую черную собаку с парою рогов на голове и лицом обезьяны. Это страшное существо вошло в молочную, в то время, когда Агнеса сбивала масло, и разговаривало с нею.

Вспышке 1692 года в Салеме, в Массачусетсе, положили начало двенадцатилетняя Абигейль Уиллиамс и ее маленькая приятельница Елизавета Паррис. Преследование колдуний в Ланкастере вызвал 11-ти летний мальчик (1634 г.); первыми и главными свидетелями против членов семейства Сэмуел, известных под именем Уорбойсских колдуний (1593 г.), были несколько глупых детей, старшему из которых было лишь 16 лет. Роза Келлендер и Анни Дьюни, известные под именем Сеффокских колдуний, судившиеся сэром Матвеем Гелем в 1665 г., были осуждены на основании показаний малолетних детей, с которыми делались припадки, причем они изрыгали гвозди и загнутые булавки. Список этот легко можно бы удлинить, но здесь достаточно указать, что эти случаи детских показаний представляют собою тип, с которым, как мы увидим, сообразуется большинство фактов самопроизвольного³⁵ происхождения за это время.

Симптомы мнимого околдования во всех этих случаях были сходны между собою до однообразия. Жертвы его подвергались особого рода припадкам или конвульсиям, которых приглашенные врачи не умели ни диагностицировать, ни исцелять. При этих припадках, дети обыкновенно обращались по имени к старухе, воображаемой виновнице их болезни; утверждали иногда, что видят присутствие ее образа в комнате и даже пыряли в него ножом или другим орудием. (В наиболее убедительных случаях рассказ продолжается в том смысле, что, когда немедленно вслед за тем старуху отыскивали, то оказывалось, что она пыталась скрыть соответствующую рану на своем теле). Эти припадки, иногда продолжавшиеся с краткими перерывами несколько недель, увеличивались в силе при приближении предполагаемой колдуньи или, как указывает Гетчинсон, в присутствии сочувственно настроенных зрителей. Современные хроникеры обыкновенно отмечали также, что эти припадки уменьшались или совершенно прекращались после заключения в тюрьму или осуждения ведьмы; а с другой стороны, в случае освобождения предполагаемой колдуньи, жертва ее продолжала испытывать ужасные страдания. Так, во время Салемских процессов, одна оправданная присяжными старуха, вследствие ужасных воплей, поднятых в суде пострадавшими лицами, была тут же снова предана суду и осуждена. Прикосновение ведьмы всегда вызывало сильные припадки; и действительно, соприкосновение с колдуньей или установление особого рода соотношения (rapport) между нею и ее жертвою, посредством какой-либо носившейся последнею части одежды, как в случае с мистрисс Фейс Корбет, обыкновенно считалось существенно необходимым условием околдования. По установлении этого rapport'a, одного взгляда колдуньи или направления ее злой воли было достаточно. По свидетельству Мэзеров, пострадавшие в Салеме лица много мучились в суде под влиянием зложелательных взглядов судившихся бедняг; и две девицы – «визионерки» много способствовали усиленно улик, предсказывая с замечательною точностью, когда именно то или другое из присутствовавших при этом пострадавших лиц испытает зловредное влияние и завопит от муки. Следует прибавить – хотя доказательства в пользу нижеследующего факта, в том смысле, в каком мы понимаем это слово теперь, собственно говоря, конечно, не заслуживают внимания – что, согласно часто встречающимся утверждениям, жертва колдуньи могла, даже с завязанными глазами, отличать виновницу своих мучений, по одному прикосновению, от всех других лиц и могла даже предвидеть ее приближение и различать ее действия на значительном расстоянии.

К конвульсиям и каталептическим припадкам, которые современною наукой были бы без разбора отвергнуты, как простой результат истерии, во многих случаях присоединялись проявления более материального порядка. Обычною, присущею жертвам особенностью было изрыгание ими булавок, иголок, шерсти, соломы и других предметов; или же в их теле находили вросшие в него шипы или иголки. В одном из случаев, описанных Глэнвилем, истеричной служанке Мери Лонгдон, в добавление к обычным припадкам, изрыганию булавок и т. д. не давали покоя камни, постоянно в нее бросаемые; падая же на землю эти камни мгновенно исчезали. Хозяин ее засвидетельствовал в суде падение камней и чудесное их исчезновение. Кроме того, ту же Мери Лонгдон незримая сила часто переносила на верхушку дома и там «клала на доску меж двух солнечных лучей»; или засовывала в сундук; или наполовину душила между двух перин.

Как ни грубы кажутся нам эти обманы, странно, что по большей части они оставались нераскрытыми и даже, по-видимому, не внушали подозрений не только невежественным крестьянам, ради которых разыгрывалась в первый раз комедия, но и на более обширной сцене, в суде. Существует, однако, несколько известных случаев сознания или изобличения. Мальчик Эдмонд Робинсон, которым предъявлено было обвинение, вызвавшее предание суду Ланкашерских колдуний, впоследствии сознался в обмане. У других юношей, во время поддельных эпилептических припадков, с пеною у рта, находили во рту графит; их уличали в окрашивании мочи чернилами, скрывании на себе изогнутых булавок, с целью изрыгания их впоследствии; царапании столбов кроватей пальцами ног и еде тайком до пресыщения во время мнимого воздержания от пищи. Но, обыкновенно, зрители были заранее настолько уверены в неподдельности таких чудес, что, рассматривать степень достоверности отдельных проделок подобного рода – считали излишним.

Трудно в таких случаях знать, где кончается самообман, и где начинается злостное мошенничество. И рассмотрение этих вспышек истерии в прошлом – маловажных по себе, но ужасных по последствиям – не представляло бы интереса, в связи с занимающим нас вопросом, не будь того факта, что здесь мы встречаемся с первоначальною формою тех «самопроизвольных медиумических явлений»³⁶, которые в 1848 г. дали толчок народной вере в спиритизм; притом, на них до сих пор ссылаются лица, настаивающие на подлинности происходящих на сеансах физических явлений, как на самопроизвольные примеры подобных же феноменов. Общий тип остается тот же, хотя формы, в которых он выражается, слегка изменились. Дети – невропаты, которые, тому два или три века, привлекали к себе внимание своего мирка, выставляя себя мучениками сверхъестественной злой силы, теперь ублажают свое болезненное самолюбие, утверждая, что они –орудия духовных существ или бессознательные носители оккультических сил. Псевдоэпилептические припадки и изрыгание булавок ныне устарели; но бросание камней и таинственные переносы человеческих существ, как, то было с Мери Лонгдон, встречаются в связи со многими новейшими «самопроизвольными медиумическими явлениями», в особенности же – в историческом случае детей Фельпс в Стрэтфорде (в Коннектикете), в 1850 г.³⁷.

И так, в виду того, что этот пережиток средневековых верований в колдовство, будучи сам по себе незначительным, приобрел случайную важность, как вследствие роли, наглядно сыгранной им недавно в истории, так и в виду значения, до сих пор придаваемого этому предмету некоторыми компетентными лицами – мы считаем полезным подробно рассмотреть в следующей главе несколько типичных случаев новейших «самопроизвольных медиумических проявлений».

О таинственных ударах и постукиваниях, сопровождаемых бросанием камней, звоном колокольчиков, ломанием посуды и другими, более сильными беспокойными явлениями, часто упоминается во всех цивилизованных странах, за последние два или три столетия, чтобы не заходить еще дальше. Здесь мы предполагаем, скорее по указанным в предыдущей главе причинам, чем вследствие преувеличенного представления о действительном значении их, как доказательств – разобрать некоторые из наиболее известных и чаще всего цитируемых случаев этого рода, происшедших до 1848 г., о которых у нас имеются показания из первых рук³⁸.

Случай, который мы приведем первым, в значительной мере оправдывает высказанное в последней главе утверждение, а именно – что так называемые «самопроизвольные медиумические явления» новейшего времени являются прямым наследием средневекового колдовства. Ибо хотя в нем имеется общий тип беспокойных явлений, характеризующий случаи 19 века, там же встречается упоминание, в духе 17 столетия, о кознях предполагаемого колдуна; в прекращении же и позднейшем возобновлении явлений обнаруживается, как утверждают, то же странное соответствие с осуждением и позднейшим бегством предполагаемого виновника, которое является столь заметною особенностью в связи со страданиями мнимых жертв ведьм. Как мы увидим, доказательства, предлагаемые в пользу этих беспокойных явлений, находятся приблизительно на одном уровне с доказательствами в пользу явлений колдовства вообще.

В марте 1661 года Джон Момпессон из Тедуерса в графстве Уильтс, приказал арестовать и препроводить к мировому судье какого-то странствующего барабанщика. Барабан был конфискован и в середине апреля, во время отсутствия Момпессона, отнесен в его дом. Вернувшись, Момпессон узнал, что в доме его слышался большой шум; вслед за тем шум этот стал повторяться каждую ночь, в форме ударов и барабанного боя. Постоянно было слышно, как невидимый барабан выбивал мотивы «Roundheads», «Cuckolds» и «Tat-too»; он стучал также по желанию известное число раз. Иногда явлениям сопутствовал «густой неприятный запах», как бы серы; стулья, сапоги, доска и другие предметы были усмотрены движущимися самостоятельно по комнате; стойка кровати ударила по ноге пастора, но боли ему не причинила; платья «старой барыни» были разбросаны по комнате, а ее библия запрятана в золу; видны были таинственные огоньки; слуга был напуган видением «большого тела с двумя красными и горящими глазами»; один джентльмен нашел, что все его деньги почернели в карманах; а однажды утром, оказалось, что у лошади Момпессона одна из задних ног была так крепко засунута в рот, что несколько человек с трудом удалили ее с помощью рычага. Но эти беспокойные явления бывали особенно часты и сильны по соседству с младшими детьми. Когда они лежали в постели, по станку кровати били и трясли им; слышался звук царапанья, как бы железными когтями. Кроме того, что-то поднимало детей в постели, следовало за ними из одной комнаты в другую и некоторое время никого в частности не преследовало кроме них. Проявления прекратились, когда барабанщик был приговорен к ссылке, и возобновились тогда, когда «не ведомо как – говорят (поднимая бури и пугая моряков) он ухитрился снова вернуться».

Все повествование ведется от имени Глэнвиля³⁹, но основано, как он говорит, отчасти на изустном рассказе ему Момпессона и остальных свидетелей, отчасти – на письмах Момпессона. Существуют также два письма Момпессона, помеченные 1672 и 1674 г. г. Но в них он не дает подробного подтверждения рассказа Глэнвиля; во время написания второго письма, по положительному его заявлению, он отдал книгу Глэнвиля лорду Голлису и не знал, что в рассказе заключалось. Глэнвиль напечатал свой рассказ впервые – как мы узнаем из предисловия к третьему изданию Sadducismus triumphatus – в 1668 г. Он был частью написан за несколько лет до того, но, по-видимому, не на основании подробных заметок, ибо во всем рассказе приводятся только два точных числа, Но даже если предположить, что Глэнвиль аккуратно записал, быть может, несколько лет спустя, все, что слышал от Момпессона и других, особенного значения это обстоятельство не имеет; ибо не видно, чтобы сам Момпессон был свидетелем какого-либо из более чудесных инцидентов: – кровяных капель, самодвижущихся стульев, «большого тела с двумя красными и горящими глазами» и всего остального. Свидетелями этих явлений были соседи, слуги, «наполнявший целую комнату народ» или – без определения –«они». Таким образом, рассказ о них Глэнвиля может быть из третьих или из десятых рук. Единственное имеющееся у нас описание из первых рук принадлежит самому Глэнвилю. Глэнвиль посетил дом Момпессона один раз, «около этого времени»; последнее число, приведенное на предыдущей странице – 10-ое января 1662 года. Рассказ Глэнвиля обо всем, что он видел и слышал, вкратце следующий: услышав от служанки, что «оно пришло», он, вместе с Момпессоном и другим лицом, отправился в спальню; «в кровати лежали две скромные маленькие девочки, по моему предположению, от 7 до 11 лет от роду.» Глэнвиль услышал в постели царапанье «такое громкое, какое только возможно сделать длинными ногтями по валику»⁴⁰. Продолжалось это полчаса и более, и причины Глэнвиль открыть не мог; затем последовал звук пыхтения как бы собаки, сопровождавшийся движениями в белье постели; задрожали также окна; Глэнвиль заметил движение в «мешке для белья», висевшем у другой постели, но, по-видимому, не достаточно был уверен в точности этого наблюдения, чтобы упомянуть об этом инциденте в первом издании (1668 г.). Далее на следующее утро Глэнвиль был не своевременно разбужен стуком, а лошадь его заболела на обратном пути и дня два или три спустя издохла⁴¹.

Я не буду останавливаться на «привидении в Кок Лене», (1762) ибо, хотя мы и можем, вместе с г. Лэнгом⁴² согласиться, что так называемое «изобличение» было недоказательно, (в подобного рода делах никакое изобличение никогда не бывает доказательно) даже г. Лэнг не в силах убедить нас, что случай этот, в том виде, в каком он изображается в газетных сплетнях того времени, заслуживает с нашей стороны серьезного внимания, помимо присущей ему привлекательной литературной формы. Останавливаться нет необходимости и на Стоквелльском случае (1772). Правда, показания здесь – из первых рук; но практически это большого значения не имеет. Шестью лицами подписано было общее заявление о происходивших беспокойных явлениях, излагавшее, что бросались и ломались различные предметы из меблировки, посуда, банки с пикулями и т. п., причем явной причины, эти передвижения не имели. В рассказе определенно не сказано, видело ли которое-либо из этих шести лиц какое-нибудь отдельное явление, а в таких делах коллективное свидетельство столь же недействительно, как в другой области – коллективная ответственность. Но мы, без сомнения, можем поверить заявлению, что кусками разбитого фарфора наполнены были пять ведер, и что двадцатилетняя служанка Анна Робинсон, обнаруживала удивительную подвижность, постоянно присутствовала при том, что происходило, и ходила взад и вперед все время⁴³.

В зиму 1806–1807 г. г. советник Ган и приятель его молодой офицер, по имени Карл Керн, провели несколько месяцев в уединенном Славенсикском замке, в Силезии. Скоро после их прибытия – по-видимому – в декабре 1806 г. – начались различные беспокойные явления: падали или разбрасывались по комнате куски извести; слышался странный шум; ножи, ложки, щипцы для гашения свечей и всевозможный мелкие вещи разбрасывались по сторонам; в некоторых случаях предметы видимо поднимались со стола и падали на пол. Проявления эти длились около 2 месяцев и, наконец, сделались настолько беспокойными, что молодым людям пришлось переехать в другое помещение.

Явления, как говорят, наблюдались двумя другими офицерами и различными другими, достойными уважения личностями, имена которых приведены, но у нас имеется лишь один рассказ, написанный советником Ганом 19-го ноября 1808 г. и данный им в 1828 г. Кернеру. Из того факта, что чисел в нем не приводится, можно заключить, что Ган заметок – по крайней мере, точных заметок – не вел. По-видимому, нет причины сомневаться в честности Гана; но изучение им Канта и Фихте не является гарантией его компетентности, как свидетеля. Во всяком случае, его единичное показание, данное 18 месяцев или более после самых событий, не является хорошим доказательством, даже по отношению к явлениям, которые он видел, или думал, что видел, собственными глазами. Но многие чудеса описываются из вторых рук. Увидел в зеркале смотревшую на него белую женскую фигуру неустрашимый Керн; Ган четверть часа стоял перед зеркалом и видел только свое собственное отражение. Опять-таки, видел белую собаку Керн: Ган лишь слышал шаги собаки. Во время отсутствия Гана, уехавшего в Бреславль, опять-таки Керн и слуга Гана видели, как со стола поднялась, словно поднятая незримою рукою, кружка с пивом, налила полстакана, и как затем этот стакан поднялся на воздух и содержимое его – бесследно исчезнувшее – вылилось в невидимую глотку. В виду отсутствия каких-либо подтвердительных показаний со стороны других свидетелей, представляется не невероятным, что вся эта история была тщательно разыгранною на счет Гана шуткою⁴⁴.

2-го февраля 1834 г. начали сильно звонить без видимой причины, иногда отдельно, иногда – по три или более вместе, домовые звонки в Билингсе, близ Вудбриджа, в Сеффоке, местожительстве майора Мура, члена Королевскаго Общества. Звон с промежутками продолжался до 27-го марта, когда беспокойные явления прекратились окончательно. Причина их никогда раскрыта не была.

Свидетельства в пользу этого странного случая – первых рук; они, собственно говоря, современны фактам, так как основываются на заметках, сделанных в то самое время и переписанных полностью в несколько приемов, в течение немногих дней после происшествия; свидетель – член Королевского Общества, посвятивший, по собственному его показанию, много времени и изобретательности на отыскание причины проявлений и с добросовестною тщательностью записывавший (пока они происходили) состояние атмосферы и показания барометрические и термометрические.

Если за сим эти данные не производят на нас того впечатления, которые они, вне сомнения, произвели на майора Мура, то происходит это потому, что майор Мур сам дает нам серьезное основание не доверять его компетентности, как очевидца. Он, собственно говоря, – единственный свидетель; а у него с самого начала сложилось мнение, что явления необъяснимы не только – как он правильно указывает – «неизвестными законами электрической теории» или расширением металлов от повышения температуры, но и какою-либо причиною, известною науке: ибо 5-го февраля 1834 г., т. е. три дня после начала звона, он пишет: «Я совершенно уверен, что звон не производится человеческою силою» (стр. 5), а позднее повторяет свое убеждение (стр. 22), что «звонки не приводились в движение человеческими руками».

Что это убеждение зиждилось на совершенно недостаточных основаниях, и что майор Мур принадлежал к числу людей, способных сделать подобного рода громкое заявление, без полного понимания его значения, видно из того факта, что в течение того же промежутка времени (стр. 9) им допускалась возможность происхождения звона от фокусничества. Но он дает нам и другие, более серьезные основания для отрицательного отношения к его свидетельству. Посвящая много страниц описанию направления и мест прикрепления проволок, состоянию атмосферы и т. п., майор Мур ни разу не говорит нам, из кого состояло его семейство, и не описывает ни одного случая звона, при том условии, чтобы все его домашние находились вместе в его присутствии. Он даже хвастается, что не принимал таких предосторожностей против фокусничества. Автором статьи в Ipswich Journal дан был разумный совет, чтобы майор Мур, приступая к своим исследованиям, собрал всех домашних в одну комнату и вокруг дома расставил надежных друзей. Приводя это письмо, майор Мур добавляет: «Я никоим образом не последовал преподанному в нем совету».

На свидетельство майора Мура часто ссылаются спириты и другие защитники теории «самопроизвольных медиумических явлений»; на самом же деле, книгу его можно бы с правдоподобием объяснить, как сатиру в мягкой форме на лиц, готовых, на основании доказательств, подобных приводимым в ней, верить в действие сверхъестественных или даже просто малоизвестных сил⁴⁵.

Двенадцати или тринадцатилетняя девочка Мери Джобсон в конце 1839 г. поражена была таинственною болезнью, наиболее выдающимися симптомами коей были: налитые кровью глаза, запор, вздувание живота, иногда – конвульсии и появление на теле участков, лишенных чувствительности. Происходившие в ее присутствии явления состояли преимущественно из стуков и ударов, открывания и закрывания дверей и прекрасной музыки; иногда на пол таинственно проливалась вода, а в одном случае на потолке спальни появились астрономические рисунки. Случай этот описан членом Королевского Общества доктором Рид Клэнни.

Правда, сам доктор Клэнни не видел и не слышал ничего из этих предполагаемых явлений. Из пяти врачей (кроме самого доктора Клэнни), которых он называет по имени, как посетивших девушку во время ее болезни, лишь двое г. Р. Б. Эмблетон и г. Друри, оба молодые люди, описали то, чему были свидетелями. Ни один из них ничего необычайного не видел; но оба слышали стуки и громкое царапанье – по-видимому, на подножии деревянной кровати, на которой лежал ребенок. В одном случае, доктор Друри, навестив девушку после ее выздоровления, слышал, по ее указанию, «прелестнейшую» музыку. Это проявление он описывает следующим образом: (мне было) «очень трудно вовлечь ее в разговор, но, наконец, она внезапно воскликнула: «Ах, что за музыка!» – и, прислушавшись, я отчетливо услыхал прелестнейшую музыку, продолжавшуюся все время, пока я успел бы сосчитать до ста». Доктор Друри даты этого инцидента не приводит, и письмо, из которого заимствована вышеприведенная выдержка, помечено просто: «Воскресенье утром, 2 ч. пополуночи». Оно, несомненно, было написано несколько времени после самого происшествия⁴⁶.

В другой раз г. Эмблетон специально был приглашен для того, чтобы послушать «голос». Голос этот, который, по описанию г. Эмблетона, осуществлял его представления об ангельской прелести, продиктовал следующее: «Я Господь Бог твой, который вывел тебя из земли Египетской и т. д... Я врач души... Это – чудо, совершаемое на земле... Заметь, я Бог твой, глаголющий с небес» и т. д... Стуки, разбрасывание воды и другие явления, описываемые остальными одиннадцатью свидетелями, которые все были, по-видимому, суеверные поселяне, в некоторых случаях настолько малограмотные, что не умели писать, – как кажется, были просто ребяческие проделки испорченной девочки.

Замечательная особенность этого случая – видения, сходные с некоторыми из тех, о которых свидетельствуется в процессах ведьм; всего лучше они объясняются галлюцинациями или чувств или памяти. Так, один свидетель показывает, что увидел, как фигура ягненка, невидимая для всех других, прошла через дом, а три совершенно неграмотных свидетеля (двое из них были муж и жена) рассказывают, что, по приглашению девочки, они посмотрели на потолок в ее комнате и увидели на нем прекрасное изображение солнца, луны и звезд «в разных приятных и блестящих красках⁴⁷». От другого свидетеля мы узнаем, что цвета эти были зеленый, желтый и оранжевый. Так как об этом видении не упоминает ни один из членов семейства, которые, как говорят, при нем присутствовали, и так как следов от него на потолке, по-видимому, не осталось, трудно предположить, чтобы у него было какое-либо объективное основание.

Самый недуг, ставивший в тупик всех врачей (или скорее – тех трех врачей, которые об этом случае писали) носил столь же явно истерический характер, сколько «голоса» были кощунственны; исцеление было столь же таинственно, как и болезнь. После длившихся восемь месяцев водянки и конвульсий (по свидетельству доктора Эмблетона), мозговой болезни (по свидетельству доктора Клэнни), невыносимых мучений (по отзыву всех свидетелей), девочка внезапно выслала из комнаты выражавших ей сочувствие родственников, в четверть часа оделась и совершенно выздоровела. Восторженная вера доктора Клэнни в неподдельность этого случая имела, быть может, причиною следующий факт: девочка, в числе «духов» которой находились будто бы Дева Мария и многочисленный кружок «апостолов» и «мучеников», сказала ему, что о нем несколько раз благоприятно отзывались Иисус Христос, св. Павел и св. Петр. Доктор Клэнни приводит это изумительное заявление совершенно серьезно⁴⁸.

Я оставил под конец случай, который одновременно наиболее хорошо удостоверен во всей литературе предмета и наиболее поучителен для лиц, понимающих прочитанное, – беспокойные явления в приходском доме в Эпуерсе, родине Джона Уесли⁴⁹. Главные явления продолжались с промежутками в течение двух месяцев, декабря и января 1717 года, а иногда возобновлялись и после. Документы состоят: 1) из писем к Самуилу Уесли (старшему брату Джона) его матери и двух сестер Сусанны и Эмилии. Письма эти помечены январем, февралем и мартом 1717 г., т. е. писаны в течение нескольких недель после происшествий. 2) Копии с рассказа, написанного Самуилом Уесли (отцом Джона). Копия эта была снята сыном, Самуилом Уесли, в 1730 г. с копии, снятой Джоном Уесли в 1726 году. 3) Из писем, написанных, г-жею Уесли и четырьмя ее дочерьми к Джону Уесли летом и осенью 1726 г., более 9 лет после самого происшествия. Свидетельства, включенные под 1-ую, 2-ую и 3-ю рубрики, были впервые изданы Пристлеем в 1791 г. По объяснению Пристлея, копию с писем и дневника, писанных рукою Самуила Уесли (брата Джона), передал ему достопочт. С. Бэдкок, сам получивший рукописи от внучки Самуила Уесли⁵⁰. 4) Из описания, составленного в 1726 г. Джоном Уесли на основании писем и разговоров с некоторыми из других очевидцев, и напечатанного в Arminian Magazine.

Возьмем сперва современные письма и дневник и прежде всего рассмотрим только заявления лиц, действительно видевших или скорее слышавших описываемые явления. 12-го января 1717 г. г-жа Уесли пишет, что с начала декабря она слышала необъяснимые стуки, по большей части, на чердаке или в детской.

«Однажды ночью в комнате, у нас над головами, так шумело, как если бы там ходило несколько лиц; потом что-то забегало вверх и вниз по лестнице и стало так бушевать, что мы подумали, что дети испугаются; поэтому отец ваш и я встали и спустились в темноте, чтобы зажечь свечу. Только что мы дошли до низа парадной лестницы, держась друг за друга, как с моей стороны словно кто-то опорожнил у моих ног мешок с деньгами, а с его стороны – словно разбились на тысячи кусков все находившиеся под лестницею бутылки (а их было много). Мы прошли чрез залу в кухню, добыли свечу и пошли посмотреть на детей. На следующую ночь отец ваш пригласил г. Гуля переночевать у нас в доме, и все мы сидели до часа или двух утра и слышали стуки по обыкновению. Иногда слышался шум наподобие завода пружины; временами же, как например, в ту ночь, когда с нами был г. Гуль – как будто плотник строгал дерево; всего же чаще – стучало три раза и останавливалось; потом снова стучало три раза, и так – много часов подряд».

Вот, собственно, все, что г-жа Уесли рассказывает о своем личном опыте.

Существуют два письма мисс Сусанны Уесли, помеченные 24-м января и 27-м марта. В первом она следующим образом описывает то, что испытала сама:

«В первую ночь, когда я что-нибудь слыхала, сестра моя Нэнси и я сидели в столовой. Мы услышали, как что-то прошуршало с внешней стороны двери, ведущей в сад; затем – три громких стука, немедленно вслед за тем – еще три, а через полминуты – то же число стуков над нашими головами. Мы справились, не было ли кого в саду или в комнате над нами – но никого не было. Вскоре спустя, все члены семейства улеглись, кроме сестры Нэнси, а сестра Молли и я еще не спали, будучи заняты каким-то делом. У нас под ногами послышались три громких удара, скоро заставившие нас бросить работу и шмыгнуть в постель. Затем задребезжали дверная щеколда и грелка; этим и закончилось в ту ночь.

Вскоре после этого мы услыхали шум, словно большой звонкий металлический предмет брошен был за стеною нашей комнаты. Так как мы спали в самой тихой части дома, то, в течение некоторого времени; слышали меньше, чем все другие, но в конце той ночи, когда у нас сидел г. Гуль, я легла спать в детской, где шум был очень сильный. Я слышала тогда частые стуки над и под той комнатой, где лежала, и у изголовья детской кровати, сделанной из досок. Казалось, в него стучало очень сильно и громко, так что кровать дрожала от ударов. Я слышала; как что-то ходило подле моей кровати, словно человек в длинном халате. Стуки были так громки, что г. Гуль пришел из комнаты, где находились другие, к нам. Они продолжались. Отец заговорил, но ответа не последовало. В эту ночь все закончилось очень сильным стуком, схожим с манерой стучать, свойственной отцу. Теперь все довольно спокойно, только во время чтения молитв за короля и за принца, обыкновенно начинает стучать, в особенности, когда отец говорит: «Всемилостивейшего Государя нашего»... и т. д. Отец сердится на это и намерен читать три молитвы, вместо двух, за королевскую семью. Все мы слышали один и тот же шум, в одно и то же время, и исходящим из одного и того же места».

Существует одно письмо мисс Эмилии Уесли, без числа, но, очевидно, написанное около этого времени. Она описывает различные шумы, в частности – стоны; звук как бы от бросания в кухне «большого куска угля»; звук как бы от брошенного в бутылки, под «парадною» лестницею камня; «что-то в роде быстрого завода пружины в углу комнаты, у изголовья моей постели»; стуки в полу и в других местах, по большей части, по три раза подряд.

Большая часть рассказа старика Уесли была, по-видимому, написана весьма скоро после явлений. Однако, числом рассказ не помечен; и очевидно не составляет записи изо дня в день, как в дневнике, ибо иногда автор не уверен в точных числах, и большая часть описания написана в форме связного рассказа. Уесли слышал звуки после всех, хотя ему и было сказано о том, что слышали другие члены семейства. 21-го декабря его разбудили 9 громких стуков, по-видимому, в комнате смежной с его спальнею. Две или три ночи спустя, и г-на, и г-жу Уесли разбудили громкие и продолжительные звуки, и они обшарили дом, с описанным уже в рассказе г-жи Уесли результатом.

После этого Уесли слышал стуки часто; когда он стучал палкою, они отвечали ему на каждый стук; они раздавались на станке детской кровати, в его рабочем кабинете и почти во всех комнатах дома; во время семейной молитвы, при имени Короля Георга и Принца, они очень шумели. Он часто говорил с ними, но никогда не получал отчетливого ответа, лишь «слышал раз или два два или три весьма слабых писка, немного громче чириканья птицы, но не похожих на шум от крыс, который я слыхал часто». Когда он лежал в постели, часто приподнималась щеколда на двери его спальни. Наконец, он отмечает: «Три раза незримая сила толкала меня; раз – об угол моей конторки в кабинете; другой раз – о дверь комнаты с коврами; третий раз – о правую сторону двери моего кабинета, в то время, когда я входил в него».

Вот все наблюдения, приводимые в более ранних рассказах из первых рук. Теперь мы перейдем к современным показаниям из вторых рук. Эмилия Уесли рассказывает, что сестра ее Гетти услышала, как за ней по лестнице спускалось «что-то вроде человека, в широкой ночной рубашке, влачившейся за ним»; что стуки отвечали г-же Уесли, когда она стучала об пол и просила их сделать то же самое; что г-жа Уесли видела под постелью «что-то в роде барсука; только головы у него нельзя было различить»; и что слуга Робин Браун два раза видел то же существо, во второй раз – в образе белого кролика.

27-го марта 1717 г. мисс Сусанна добавляет:

«В прошлое воскресенье, к немалому изумлению моего отца, его тарелка некоторое время прыгала по столу, хотя никто стола не двигал».

Г. Уесли также много рассказывает об испытанном другими лицами: г-жа Уесли видела предмет, «очень похожий на барсука»; «однажды ночью, когда сильно стучало на кухне, на дощатой перегородке и на двери, ведущей во двор, причем щеколда часто приподнималась, дочь моя Эмилия подошла и стала крепко держать ее изнутри, но щеколда была приподнята, а дверью Эмилию сильно толкнуло, хотя снаружи ничего не было видно»; Робин Браун «видел, как из-за медного заслона вышло что-то похожее на кролика, но поменьше».

Перейдем теперь к письмам, написанным в 1726 г. К рассказу, составленному ею за 9 лет до того, г-жа Уесли добавляет, что в одном случае звуки отвечали ей, когда она стучала; что в другой раз, «когда я заглянула под кровать, оттуда выбежало что-то, весьма похожее на барсука»; и приводит следующий вариант к рассказу о шумах, которые она слышала, обходя ночью дом вместе с г. Уесли:

«Около подножия (лестницы), на уровне моей талии, как будто был высыпан большой горшок с деньгами, и они, звеня, посыпались по моему халату к моим ногам. Вслед затем мы услышали как бы шум от большого камня, брошенного в несколько дюжин бутылок, лежавших под лестницею; когда же мы посмотрели, ничто не оказалось поврежденным. В зале нас встретила наша дворовая собака, визжа и стараясь забраться между нами».

Таким образом, в позднейшей версии единичный звук, различным образом понятый, превратился в два последовательных звука, и добавлены для украшения разные подробности: падение монет по халату, поиски среди бутылок, испуг собаки.

Также и сестра Эмилия, в позднейшем рассказе, усваивает и развивает описание, уже приведенное в рассказе ее отца (но в ее первом письме отсутствующее) о том, как она видела движение щеколды на кухонной двери и нашла, что дверь противится усилиям закрыть ее. Так и в позднейшем рассказе сестры Сусанны то, что в прежнем ее письме описывалось как «дребезжание щеколды и грелки», превращается в следующее: «затем задрожала дверная щеколда и, казалось, быстро задвигалась туда и сюда».

Сестра Молли и сестра Нэнси (не принимавшие участия в более ранней переписке) также описали в 1726 г. испытанное ими брату их Джэку. Из рассказа Нэнси, написанного в третьем лице и, по-видимому, представляющего заметки Джона Уесли о разговоре с нею, можно привести следующую выдержку:

«Однажды ночью она (Нэнси) сидела на складной кровати и играла с четырьмя из моих сестер в карты; в комнате находились сестры мои Молли, Этти (Гетти?), Патти и Кеззи, а также Роберт Браун. Кровать, на которой сидела сестра Нэнси, была приподнята вместе с ней. Она соскочила и сказала, что, «конечно, старик Джеффри⁵¹ с ней не убежит». Впрочем, ее убедили сесть вновь, но лишь только она это сделала, как кровать снова была несколько раз приподнята, на значительную высоту».

Об этом случае не упоминает ни Молли, ни кто-либо другой.

Наконец, у нас имеется рассказ слуги Робина Брауна Джону Уесли, в 1726 году, подтверждающий уже приведенную историю белого кролика и добавляющий следующий новый инцидент:

«Скоро после этого он (Робин Браун) молол на чердаке зерно и на время остановился; тут ручка мельницы очень быстро завертелась. Он сказал, что ему всего неприятнее было то, что мельница была пустая. Если бы в ней находилось зерно, старик Джеффри мог бы за него помолоть, сколько душе его было угодно».

Нет необходимости подробно рассматривать рассказ самого Джона Уесли, который, по-видимому, основан исключительно (так как сам он не был свидетелем никаких явлений) на переписке и беседах с его семейством и другими лицами в 1726 году. В нем вводятся, однако, одна или две сенсационные подробности, например, – что его отец грозил из пистолета незримому виновнику явлений; чего в более ранних рассказах не встречается.

Подобного рода записи наводят на два вопроса: Во 1) что в точности должно быть объяснено? Во 2) чем может быть объяснение? Большинство авторов, со времен Глэнвиля составивших на основании массы схожих рассказов, сборники случаев по-видимому сверхъестественных, как уже было указано, сразу переходили ко второму вопросу и до того увлекались приисканием объяснения, что более никогда не возвращались к ответу на необходимый предварительный вопрос. В данном случай изменим обычный прием и сперва спросим: какие явления должны быть объяснены в случае Уесли? И прежде всего: от нас не требуется объяснять, что именно приводило в движение ручку мельницы к изумлению и огорчению Робина Брауна. Настоящая задача более проста, а равно и менее привлекательна: а именно, мы должны найти, что привело, девять лет спустя, Робина Брауна к убеждению, что он видел движение ручки мельницы? Далее мы должны поставить вопрос, не – чем была фигура вроде барсука, которую видела г-жа Уесли, а отчего случилось, что, в 1717 г. муж и дочь г-жи Уесли, а в 1726 г. – сама г-жа Уесли засвидетельствовали, что она такую фигуру видела. Блуждания тарелки г. Уесли, привидение в виде белого кролика, виденное Робином Брауном, дверь, противившаяся сильнейшим усилиям Эмилмм, нас смущать не должны. На самом деле теперь задача упрощена и состоит в подыскании рационального объяснения для различных шумов, указывавших, действительно, на разумное, но не – на явно сверхъестественное происхождение и нарушавших покой дома Уесли в течение двух месяцев, в 1716–1717 г. г.

У старика Самуила Уесли были в то время в живых семь дочерей, две из коих, Патти и Кезия, были дети, остальные же пять, – по-видимому, в достаточно взрослом возрасте, чтобы писать письма. Лишь одна Гетти (Мегетабель) никакого рассказа не составила. Очевидной причины для этого молчания нет, так как, как мы узнаем из рассказа Джона Уесли, Гетти в то время была 19 лет от роду. Она, по-видимому, обещала писать, но обещания не сдержала⁵² а, согласно свидетельству всех заинтересованных лиц, на нее Джеффри, как кажется, обращал больше внимания, чем на кого-либо другого из членов семейства. Рассмотрим хотя бы следующие выдержки из переписки:

25-го и 27-го января 1717 г. г-жа Уесли пишет: «Все семейство и Робин спали, в то время как ваш отец и я пошли вниз (в описанный уже ночной обход); в детской также никто из детей не проснулся, когда мы поднесли к ним свечу; мы лишь заметили, что Гетти чрезвычайно дрожит во сне, как она всегда и делала прежде чем пробудиться от шума. Обыкновенно он был к ней ближе, чем к другим». Или вот выдержка из письма Эмилии (1717 г.): «Лишь только я пошла наверх и стала раздеваться, чтобы лечь в постель, как услышала такой шум, точно в многочисленные бутылки, стоявшие под парадною лестницей, бросили большим камнем, разбившим их все в куски. Это заставило меня лечь поскорее; но сестра моя Гетти, которая всегда сидит и ждет, пока отец не ляжет, все еще сидела на нижней ступеньке чердачной лестницы».

Еще: «Стуки никогда за мною не следовали, как следовали за сестрою моею Гетти. Я бывала при ней, когда под нею стучало; и, когда она переходила на другое место, стуки следовали за ней и раздавались как раз у нее под ногами».

Также и в позднейшем рассказе г-жи Уесли, после описания громких шумов, которые она и ее муж слышали у себя в спальне, она пишет: «Г. Уесли вскочил, позвал Гетти, которая одна еще не ложилась, и обыскал все комнаты в доме».

В позднейшем рассказе сестры Сусанны сказано: «Вслед затем начались стуки в комнате, на полу, на пространстве около ярда. Затем они постепенно приблизились к постели сестры Гетти, которая во сне сильно дрожала. Стучало очень громко, по три стука зараз, у изголовья постели».

В рассказе Джона Уесли о наблюдениях г. Гуля также говорится: «Когда мы (т. е. Уесли и Гуль) пришли в детскую, стучало в соседней комнате; когда мы находились там – стучало в детской; там и продолжало стучать, хотя мы вошли, в особенности же – у изголовья постели (деревянной), в которой лежали мисс Гетти и две из младших ее сестер».

После просмотра этих выдержек, непонятное молчание мисс Гетти представляется более чем когда-либо достойным сожаления. Быть может, это молчание, в связи с странною привычкою мисс Гетти дрожать в крепком сне, в то время, как повсюду вокруг нее происходили стуки, и с заметным предпочтением, которое оказывалось стучавшими духами ее особе, само по себе, в виду отсутствия более полных подробностей, и недостаточно для обвинения ея в фокусничестве; но едва ли стоит расследовать, проистекали ли стуки, озадачивавшие семейство Уесли, из сверхъестественного источника⁵³.

Лица, знакомые с историей геологии, припомнят, что часто естествоиспытателей ставил в тупик какой-нибудь отдельный зуб, кость или иной фрагмент; в течение некоторого времени казалось, что он не относится ни к какому известному органическому типу, и предзнаменует собою невозможное или, по меньшей мере, парадоксальное чудовище; но позднейшие исследования, выведя на свет целый скелет, разрешали эти затруднения и показывали, что необычайный обломок находил себе место в общей схеме. Рассказ Уесли подобен целому скелету птеродактиля или динозавра. Почти все другие рассказы о «самопроизвольных медиумических явлениях» – простые органические фрагменты. По большей части, данные столь неполны, что мы делаем заключение о чем-то монструозном; лишь в тех случаях, где – как здесь – все документы налицо – наше мнимое чудовище оказывается безобидным, но поучительным ящером.

Но оставим метафору. Случай Уесли весьма ясно показывает, что главное основание для необъяснимого – по-видимому – элемента в подобных описаниях – недостаток в показаниях. Когда у нас имеются лишь рассказы из вторых рук; или рассказы, написанные несколько месяцев или несколько лет после самих событий, как например, рассказы Глэнвиля и Гана; или рассказы лиц необразованных; или не сознающих лежащей на них ответственности, как в случае Мери Джобсон, – мы находим изобилие чудесных инцидентов; когда же, как здесь, у нас имеются почти современные описания из первых рук, составленные здравомыслящими свидетелями, – то чудесный элемент сводится к минимуму. Но особенно поучительна в случае Уесли та особенность, что мы можем видеть, как свидетели, в первых своих письмах описывавшие из личного своего опыта лишь сравнительно бесцветные и неинтересные эпизоды, дозволяют своему воображению прикрашивать личный опыт других членов семейства; и как девять лет спустя эти самые прикрасы инкорпорируются в рассказы из первых рук, в качестве подлинных личных наблюдений.

В другом труде мы рассмотрели результаты изысканий, предпринятых Обществом для психических исследований по поводу некоторых недавних английских случаев «самопроизвольных медиумических явлений»⁵⁴.

Выводы из наших исследований можно вкратце резюмировать следующим образом:

1. У нас имеются положительные доказательства, основанные на сознании, изобличении, или на том и другом вместе, что в некоторых случаях шаловливые мальчики или девочки занимались бросанием посуды и опрокидыванием кухонной утвари, каковые явления признаны были зрителями за проявление сверхъестественных сил.

2. Вообще говоря, у нас не имеется серьезных доказательств, чтобы происходило что-либо такое, чего бы не могли проделать девочка или мальчик, обладающие долею хитрости и шаловливости, немного превышающей обычный уровень.

3. В тех немногих случаях, где описания достаточно полны, чтобы можно было сделать подобное сравнение, оказывается, что при сопоставлении рассказов о тех же случаях из вторых рук с рассказами из первых рук; или рассказов, написанных долгое время спустя, с современными самим событиям; или рассказов свидетеля, легко увлекающегося и невежественного, с рассказами наблюдателя образованного и компетентного – более чудесные особенности, появляющиеся в одном разряде отчетов, почти или совершенно отсутствуют в другом.

4. Виновником или средоточием беспокойных явлений почти всегда является ребенок, и обыкновенно молодая девушка; и возникновение их весьма часто связано с какою-либо ненормальностью или болезнью с ее стороны. Ни в одном из известных мне до сих пор случаев не было подыскано для этих проделок какой-либо иной достаточной или понятной причины, кроме простого детского тщеславия и любви к возбуждению.

Исследование обыкновенных «самопроизвольных медиумических явлений» особенно затруднительно потому, что, в виде общего правила, они не могут вызываться по заказу, и что всякое настояние на известных условиях или даже обнаружение подозрений может прекратить их совершенно. У «самопроизвольных медиумических явлений» – нежный организм, развивающийся лишь в благоприятной среде. Разоблачение практикуемого обмана становится поэтому чрезвычайно трудным, и, в действительности, во многих из описанных случаев, у лиц, удостоверяющих явления, как например, у майора Мура (в случае «звона в Биллингсе»), по-видимому, с самого начала слагается мнение, что они – привилегированные свидетели, если и не чего-либо сверхъестественного, то, по крайней мере, чего-то необъяснимого известными законами физики. Впрочем, упоминается о нескольких случаях наблюдений над «электрическими девушками», составляющих частичное исключение из этого правила, так как в их присутствии проявления происходили довольно регулярно, и, поэтому, исследование становилось в известных пределах возможным. Для нас факты подобного рода особенно интересны потому, что ими иллюстрируется переход «самопроизвольных медиумических явлений» в феномены, наблюдаемые на сеансах. Наиболее известен случай Анжелики Коттен, в Париже, в начале 1846 года.

Анжелика была 19-летняя девушка-крестьянка, жившая в деревушке близ Мортань, в Нормандии⁵⁵. Вечером 15 января 1846 г. она, вместе с тремя другими девушками, занималась вязаньем перчаток, как вдруг станок, за которым они работали, запрыгал. Скоро выяснилось, что это движение имеет связь с Анжеликою, хотя сознательного действия с ее стороны, по-видимому, не было; не было и видимой связи между ею и двигавшимся предметом. Одно прикосновение ее платья, или даже приближение ее руки, казалось достаточным для приведения в движение тяжелой мебели, или перебрасыванья чрез комнату ножниц или иных легких предметов. Дело это исследовал священник, к которому привели прежде всего девушку, по подозрению в колдовстве, и различные местные знаменитости. Наконец, ее родители, желая использовать любопытство, возбужденное этими таинственными передвижениями предметов, привезли девушку в Париж. Там доктор Таншу, случайно зайдя однажды утром к своему книгопродавцу, услыхал об этом чуде и немедленно приступил к исследованию. Он резюмирует свои наблюдения следующим образом: стулья и диваны, придерживавшиеся одним или бóльшим числом людей, употреблявших при этом всю свою силу, резко отталкивались, лишь только Анжелика садилась на них. Тяжелый стол сдвинулся с места при одном прикосновении к ее юбке; при приближении ее, небольшие куски бумаги отлетали в сторону или начинали вертеться вокруг продетой сквозь них булавки; привешенные к шелковой нитке шарики из древесной сердцевины или пуха попеременно притягивались или отталкивались исходившею из ее тела силою; она по прикосновению могла различать полюсы магнита, причем северный полюс причинял ей толчок, а южный никакого действия не оказывал. Утверждалось далее, что в присутствии Анжелики приходила в сильное движение магнитная стрелка. Иногда, пока происходили явления, доктор Таншу замечал у себя на руках холодное дуновение, похожее на ветерок.

Обо всем этом Таншу сообщил Араго; последний привел девушку к себе, в обсерваторию, и был свидетелем сильных движений стула, державшегося двумя его коллегами. Араго представил доклад Академии наук, немедленно назначившей комиссию из шести членов, в числе которых были сам Араго, Бекерель и Исидор Жоффруа Сент-Илер, для дальнейшего исследования и доклада. Спустя три недели, в заседании 9-го марта 1846 г., комиссия представила свой отчет. Она нашла, что присутствие девушки не вызывало беспорядочных колебаний в магнитной стрелке, и что сама девушка не могла различить северного полюса магнита от южного; единственное явление, наблюденное комиссиею, состояло во внезапных и сильных движениях стула, на котором сидела Анжелика. Комиссия, однако, не убедилась, что эти движения не происходили от мышечной силы; но, когда ею по этому пункту выражены были сомнения, импресарио девушки заявил, что способность ее временно ослабела; и с того времени дальнейшего случая для исследования не представилось. Таков был отчет комиссии.

Таншу, Гебер де Гарне и другие лица остались при убеждении, что явления указывали на действие какой-то новой силы, вероятно, электрической по природе. Но приводимые в оправдание этого вывода доказательства не выдерживают критики. Даже в напечатанных Таншу наивно-благоприятных отчетах его самого и его друзей встречается много наблюдений, сильно наводящих на мысль об обмане. Например, постоянно замечалось, что прикосновение платья девушки, в особенности же нижней конечности ее юбок, было необходимо для того, чтобы происходили явления⁵⁶; а, в связи с бросанием стульев и других предметов, несколькими наблюдателями было замечено со стороны девушки двойное движение, сперва по направлению к брошенному предмету, а затем – от него, причем первое движение бывало обыкновенно так быстро, что ускользало от наблюдения⁵⁷.

Прикосновение нижнего края юбки к предмету при его движении напоминает подобный же прием у итальянского медиума Евзати Паладино⁵⁸; а сильные движения стула, несмотря на усилия старавшихся придержать его мужчин, до странности сходны с недавними, основанными на ловкости и силе, фокусами г-жи Абботт⁵⁹, называвшей себя «маленьким магнитом из Георгии» (the little Georgia Magnet)⁶⁰.

Мы читаем также, что, за несколько лет до того же времени, в 1839 г., две «электрические» девушки из Смирны, феномены коих, как кажется, близко походили на феномены Анжелики Коттен, высадились в Марселе, с намерением давать публичные представления, но нашли, что атмосфера Франции слишком влажна для проявления их способностей⁶¹. В американской спиритической литературе первого времени встречаются рассказы и о других электрических девушках⁶².

Те, которые из-за теории физического истечения, лежавшей в основании всех спекуляций магнетизеров, отвергали неподдельные явления искусственного транса, несомненно, были правы, относясь к этой теории подозрительно. Действительно, Месмер не только заимствовал свои теории готовыми у более ранних мистиков, но даже слово «магнетический» обыкновенно употреблялось в 17-ом и 18-ом веках для обозначения основывавшейся на этих мистических доктринах симпатической системы медицины. Парацельс обыкновенно считается основателем этой магнетической философии. Правда, в медицине он употреблял настоящий магнит, рекомендуя им пользоваться, так как им будто бы притягиваются железистые мокроты при флюсах, воспалительных болезнях, истерии и эпилепсии. Но у Парацельса о «магните» обыкновенно говорилось в метафорическом смысле, а у позднейших его учеников им, по-видимому, почти совершенно перестали пользоваться в терапевтике. Максвелл в своем трактате «De Medicina Magnetica» почти не упоминает о магните; а Фледд приводит его лишь в виде примера взаимодействия живых тел в симпатической системе. Одним словом, мистики этого времени рассматривали магнит не столько, как имеющий по себе специальное качество, сколько – как представляющий в миниатюрном виде картину сил, управляющих миром. Действие магнита на расстоянии приписывалось силе или флюиду – точная природа которого обыкновенно остается неопределенною – излучающемуся из его вещества; и делалось заключение, что такая же сила излучается из звезд, из человеческого тела и из всех субстанций во вселенной; таким образом, каждое тело взаимно воздействует на все остальные и подвергается их воздействию. Кроме того, эти лучи не безжизненны и не случайны, но их углом падения и их действиями руководит дух того тела, из которого они исходят, в нем пребывающий; и луч света или другие осязаемые лучи являются лишь грубым носителем этого духа. Так Фледд пишет: «Эфирный сперм или астральные влияния по природе своей гораздо более тонки, чем носитель видимого света... Не звездный свет проникает столь глубоко или действует столь повсеместно, а Вечный Центральный Дух»⁶³.

Далее, двойственность сил, пребывающих в магните, истолковывалась, как тип двойного или взаимного действия, которое, проявляясь в приливе и отливе, свете и темноте, жаре и холоде, мужском и женском поле, систоле и диастоле, центробежной и центростремительной силах, составляет ритм материальной вселенной.

Наконец сам человек понимался, как микрокосм или миниатюрное отражение всего сложного мира; по выражению Фледда: «Человек так же содержит в себе свои небеса, круги, полюсы и звезды, как и сам великий мир». Отсюда, поэтому, следовало, что в теле человека заключаются свойства магнита; даже более того – что его тело, подобно нашей планете, – один большой магнит, хотя философы расходились относительно точного расположения телесных полюсов. Кроме того, всякая субстанция, в особенности же, всякое живое существо, которому уделялось что-либо из тела живого человека, или даже один из его отбросов, как например, пот или обрезки ногтей или волос, одарялось теми же магнетическими свойствами⁶⁴. Из живых тканей человека или из подобных отбросов мог быть составлен магнит с поразительными целебными качествами. Этот-то магнит – magnes microcosmi – Парацельс и его преемники обыкновенно подразумевали под словами «магнит» и «магнетический».

Итак, мистицизм 17 и 18 веков зиждется преимущественно на этих понятиях: излучении из всех предметов, но в особенности, из звезд, магнитов и человеческих тел, силы, воздействующей на все остальное и во всех случаях управляемой пребывающим в предмете духом, вместе с представлением о постоянной борьбе между взаимными и противоположными силами. Далее, на этих идеях, в соединении с доктриною Парацельса о сигнатурах и с утверждением (которое само являлось заключением из учения о magnes microcosmi), что отделенная от тела часть сохраняет в себе некоторый свойства тела, от которого она отделена, и может магнетически на него воздействовать – основывалась теория симпатической медицины; эта теория, вероятно, известна большинству читателей в связи с сэром Кенельмом Дигби⁶⁵ и его мазью для оружия. Обычай смазывать не рану, а оружие был, на самом деле, логическим выводом из общей теории. Как выражается Фледд – изложение им этой доктрины я передаю своими словами – было бы бесполезно пытаться врачевать рану, пока часть жизненного духа, остающаяся в пагубном соединении с нанесшим рану оружием, своим антипатическим влиянием реагирует на сродных ей духов в теле пациента. Но если мы будем воздействовать на ту часть жизненного духа, которая еще примыкает к оружию, что всего удобнее сделать, прикладывая подходящую мазь, тогда «мазь, будучи одушевлена этими духами» (т. е. духами, находящимися на оружии) «сразу сделается магнетическою и будет магнетически воздействовать на тех лучистых духов, которые незримо истекают из раны», а пациенту будет обеспечено скорое выздоровление⁶⁶.

Необходимым следствием этого учения было то, что врач может воздействовать на своего пациента или вообще, что один человек может воздействовать на другого, при исполнении требуемых условий, «на любом разумном, но неограниченном и неизвестном расстоянии». Так Парацельс говорит: «Магическою силою воли лицо, находящееся по сю сторону Океана, может заставить лицо, находящееся по ту сторону, слышать, что говорится на этой... Эфирное тело человека может знать, что другой человек думает, на расстоянии 100 миль или более»⁶⁷. Фледд высказывает ту же мысль в более общей форме: «Вследствие отношения предметов в природе, одного к другому, они, после того как между ними установлен материальный контакт или соприкосновение, оказывают удивительное действие, путем магнетического созвучия и духовной непрерывности... взаимодействуя на неизвестном расстоянии». А Максвелл окончательно применяет этот принцип к отношениям между врачом и пащентом: «Qui spiritum vitalem particularem efficere novit, corpus, cujus spiritus est, curare potest ad quamcumque distantiam, implorata spiritus universalis ope».

Читатель, который сравнит эти идеи с изложением самим Месмером его теории⁶⁸, увидит, что позднейший мистик прибавил мало своего к заимствованной им философии. Особенная его заслуга состоит в том, что, хотя он и эксплуатировал мистические доктрины для своей собственной выгоды, но набрел на практическое их применение, уже оказавшееся чрезвычайно интересным для психологии и имеющим некоторое значение для терапевтики, а окончательного развития которого мы предвидеть еще не можем.

Писатели, воззрения коих мы вкратце рассмотрели, хотя их методы и получавшиеся ими результаты и очень отличались по внешности от методов и результатов новейшей науки, все-таки до некоторой степени были одушевляемы научным духом. Они пытались установить отношение между явлениями путем сравнения, наблюдения и анализа и подвести их под всемирные законы. Главное различие, как кажется, состояло в том, что мистики, относившиеся к грубому факту с нетерпением и даже презрением – что составляло часть пагубного наследства прошлых веков – строили свои грандиозные обобщения на нескольких простых указаниях, полученных из внешнего мира. Им недоставало, как склонности, так и средств – выжидать медленно назревающие результаты экспериментального исследования. Правда, можно сказать, что они по-своему вопрошали природу; они спрашивали, как спрашивал, шутя, Пилат: «Что есть истина?» и, предупреждая медленную речь молчаливого Сфинкса, принимали за ответ отголосок своих собственных голосов. Мистическая философия была, на деле, попыткою найти кратчайший путь к знанию, преждевременным синтезом вселенной. Но это все же был синтез на рационалистическом основании. В предлагавшемся объяснении факторами являлись не духовные существа, произвольно действующие, а истечения, излучающиеся в силу законов, доступных выяснению. Это-то рационалистическое воззрение, дошедшее до кульминационного пункта в 18-м столетии и (что было довольно естественно) во Франции, было усвоено Месмером и его непосредственными последователями; даже в настоящее время, верный своим старым традициям Париж остается главною квартирою рационалистической школы мистицизма. Барадюк, де Роша, Люис, Жибье и другие являются сторонниками действия флюидов в противность действию духов⁶⁹.

Едва ли стоит пояснять, что соперничество между обеими школами началось с весьма раннего периода в истории мистицизма. В то самое время, когда Фледд и Максвелл излагали магнетическую систему медицины, во всей стране совершались чудесные исцеления путем приемов, до странности предзнаменовавших те, которые употребляются в наше время для гипнотического лечения. Но целитель 17-го века приписывал свой успех божественному дару, совершенно так же, как некоторые из современников Месмера усматривали в «магнетическом» кризисе признаки вмешательства духов.

Сын ирландца-протестанта из Аффена, в Уотерфордском графстве, Валентин Гретрекс родился в 1628 году. Он шесть лет служил поручиком в Ирландской армии. Подав в отставку в 1656 г., он поселился в своем имении, был назначен мировым судьею и одно время исполнял должность надсмотрщика над переселенцами. В 1662 году у него в уме явился «импульс или сильное убеждение», что на него снизошел дар лечить золотуху. К нему немедленно пришли многие больные из соседних местностей, и были им излечены наложением рук. Три года спустя у него появился такой же импульс, предзнаменовавший дар лечить перемежающуюся лихорадку, и на следующий день он подверг это указание удачному испытанию. «Немного времени спустя», продолжаешь он, «Богу угодно было тем же или схожим импульсом открыть мне, что Он дал мне дар врачевания». После этого Гретрекс стал налагать руки на всех, искавших его помощи. Страждущие так осаждали его, что ему пришлось назначить три дня в неделю, для приема всех, к нему являвшихся, от 6 часов утра до 6 вечера. Дело это стало известно епископу епархии, который и запретил Гретрексу проявлять свои способности. Гретрекс ответил, что не может повиноваться приказанию прекратить дело милосердия, и продолжал.

В январе 1666 г., по просьбе лорда Оррери, он прибыл в Англию и, хотя ему совершенно не удалось излечить графиню Конуей, из-за которой он был приглашен, он продолжал проявлять свой дар, с удивительным, хотя и не неизменным успехом, сперва – в провинции, а потом – и в Лондоне. Ему удавалось излечивать или значительно облегчать столь различные недуги, как золотуху, паралич, водянку, эпилепсию, язвы, каменную болезнь, раны и ушибы, хромоту, глухоту, частичную слепоту, чахотку, кроме бесчисленных случаев неясно описанных страданий и слабости. Исцеления его засвидетельствованы значительным числом благодарных пациентов и других достойных доверия свидетелей, докторов, священников и высокопоставленных лиц, в том числе – Робертом, Бойлем, Сэром Уилльямом Смитом, деканом – впоследствии епископом – Рестом, Ричардом Кедуерсом и Андреем Марвеллем.

Метод Гретрекса состоял в том, что он рукою гладил пораженную часть тела, и этим путем боль постепенно удалялась из нее и, наконец, изгонялась в конечности – пальцы рук и ног, или даже нос или язык – а затем – и из тела. Иногда боль разделялась. В одном случае одна часть ее перешла в большой палец левой ноги пациента, а другая – в мизинец правой ноги, и покинула его. Было замечено, что, во время процесса, пальцы рук или ног делались обыкновенно нечувствительными к боли, наносившейся извне, как то посредством щипков или уколов.

Современный врач-свидетель дает следующее объяснение этого метода изгнания болезней:

«Эти соображения привели меня к мысли, что Богу угодно было даровать г-ну Гретериксу такого рода комплексию и темперамент, что его прикосновение или поглаживание заставляет болезни немедленно созревать или припухать; после этого, затронутая часть упрочивается, кровь и дух укрепляется и разнородное брожение или боль (каковая, если не производится какою-либо очевидною и внешнею причиною, вызывается разнородным брожением) изгоняется из окрепшего места в какое- либо другое, более слабое; когда же окрепло это последнее, она изгоняется в другое, и так далее, пока не извергается вовсе»⁷⁰.

Сам Гретрекс – полная честность коего в этом деле едва ли может быть заподозрена (он занимался практикою без какого-либо денежного или иного вознаграждения и тратил на это громадное количество времени и энергии) – был, очевидно, того мнения, что его способность к исцелению была не природным качеством, но «необыкновенным даром Божиим». Он описывает даже сделанный в одном случае опыт, показавший, что эта способность не заключалась в каком-либо физическом истечении из него самого. Он полагал также, что многие из излеченных им болезней были следствием одержания бесами, изгонявшимися наложением его рук⁷¹.

Месмеризм, подобно химии, – французская наука. Ибо, хотя месторождение самого Месмера (впрочем, оно, как и место рождения более великих людей, до некоторой степени покрыто сомнением) было и не во Франщи, Франция была его второю родиною; доктрины его впервые встретили благоприятный прием у французов, и со времени Бергасса и Пюисегюра до дней Шарко и Бернгейма они на французской почве принесли наиболее обильные плоды под различными именами животного магнетизма, месмеризма, гипнотизма, истерии или внушения.

Франц Антон Месмер родился в 1734 г. или около того времени. Он подготовлялся к врачебной профессии и получил степень доктора в Вене, в 1766 г., причем предметом своего вступительнаго тезиса выбрал тему De Planetarum Influxu или, как он сам переводил впоследствш: «De l’influence des Planètes sur le corps humain». Сам Месмер ведет открытие животного магнетизма со времени напечатания этого рассуждения⁷². Но, как было уже сказано, идеи его о природе и размерах этого влияния, по-видимому, заключали в себе мало оригинальнаго, а основывались на сочинениях разных прежних мистиков⁷³. Лучшее изложение его взглядов содержится в собственном его заявлении, составленном несколько лет спустя в форме ряда предложений, из которых здесь можно привести некоторые⁷⁴:

1. Существует взаимное влияние между небесными телами, землею и одушевленными телами.

2. Всемирно распространенный флюид, до такой степени, непрерывный, что он не терпит никакой пустоты; тонкость коего не допускает никакого сравнения и который, по природе своей, способен к восприятию, распространению и передаче всех впечатлений движения, служит посредником этого влияния.

3. Это взаимодействие подчинено механическим законам, до сих пор неизвестным.

4. Результатом этого действия являются альтернативные эффекты, которые могут рассматриваться, как прилив и отлив.

6. Посредством этого процесса (наиболее всемирного из всех, предлагаемых нам природою) происходят деятельные сношения между небесными телами, землею и ее составными частями.

7. В частности в человеческом теле проявляются свойства аналогичные со свойствами магнита; в нем мы различаем полюсы, в равной степени разнообразные и противоположные, которые могут быть приведены в сообщение, изменены, уничтожены и усилены; в них замечается даже явление наклонения.

10. Свойство животного тела, делающее его восприимчивым к влиянию небесных тел и к взаимному действию тел, его окружающих, и выражающееся в аналогии его с магнитом, побудило меня назвать его животным магнетизмом.

14. Действие его происходит на отдаленном расстоянии, без помощи какого-либо посредствующего тела.

15. Оно усиливается и отражается зеркалами подобно свету.

16. Оно передается, распространяется и увеличивается звуком.

Месмер утверждает, что провел много лет, испытывая и проверяя свои идеи путем опытов и наблюдений над всякими родами болезней; но лишь в 1773 г. он действительно приводит подробности излечений, достигнутых применением его методов. Первым пациентом была молодая женщина, подверженная периодическим приступам, которые, судя по описанию, имели характер эпилептический. Он приложил к членам страждущей магниты, и последовало быстрое исцеление. Этот случай сделался достоянием гласности, благодаря иезуиту Геллю, который, как оказывается, доставил магнетические пластинки, употреблявшиеся Месмером, и утверждал, что исцеление произошло благодаря применению принципов, им самим открытых. Из-за этого между обоими последовал ожесточенный спор. Следующие несколько лет Месмер, как кажется, провел, защищая первенство своего права на открытие, применяя на практике терапевтические свойства животного магнетизма и стучась в двери различных европейских научных обществ. Ни одна дверь перед ним не открылась; и, находя в собственной своей стране мало почета и еще меньше выгод, он в 1778 г. приехал в Париж и там поселился. От Парижских научных обществ он столь же мало добился признания, как и от Венских, Берлинских и Лондонских. Впрочем, в числе первых, обращенных им лиц был д'Эслон, врач графа д'Артуа. В сентябре 1780 г. д'Эслон созвал общее собрание медицинского факультета с целью представить ему изложение доктрин Месмера. Он начал с того, что прочел предложения, из которых выше приведены выдержки, и затем от имени Месмера сделал формальное предложение, чтобы факультет расследовал этот предмет, выбрав двадцать четыре пациента, из которых двенадцать должны были подвергнуться лечению животным магнетизмом, а остальные – лечению ортодоксальными методами; и чтобы затем были сравнены результаты⁷⁵. В ответ на это, факультет отверг предложение и предупредил д'Эслона, что имя его будет вычеркнуто из списка членов в конце года, если до того он формально не откажется от своих еретических воззрений.

Но если люди благоразумные и осторожные относились к Месмеру не очень благосклонно, то у публики вообще он встретил более сердечный и гораздо более выгодный прием. Его излечения – или слухи о них – возбудили такое внимание – при том, по-видимому, более всего в большом свете – что в марте 1781 г. Король поручил министру де Морепа предложить ему пенсию в 20,000 ливр, и кроме того сумму в 10,000 ливр ежегодно, для подыскания подходящего дома, с тем, чтобы он учредил училище и открыл секрет своего лечения. Месмер отверг эти условия, якобы потому, что считал ниже своего достоинства и достоинства великой, провозглашенной им истины принимать участие в таком торге. Но не трудно заключить, что, если бы условия (хотя и эти представляются нам достаточно щедрыми) были соразмерны с его аппетитом, он охотно взял бы деньги, а на кредит махнул бы рукою. Ибо два года спустя, в 1783 г., открыта была подписка, причем все желавшие сделаться его учениками вносили по 100 луи (2,400 ливр); и Месмеру была вручена сумма не менее чем в 340,000 ливр (около 140,000 р.). В свою очередь, он прочел ряд лекций о своей системе. Прежде допущения на эти лекции, он потребовал от каждого слушателя подписания обязательства не практиковать самому и не сообщать тайны другим, без разрешения Месмера. В виде наград за это разрешение, он впоследствии предложил слушателям учредить центры для магнетического лечения во всех значительных французских городах и передавать ему половину всего вознаграждения, которое они будут получать. Ученики его, из которых многие занимали видное положение и не желали лечить за деньги, образовали «Общество гармонии» и оправдали право свое на это название тем, что после непристойных пререканий отказались от исполнения своих обязательств по этому договору.

На следующий год правительство сделало дальнейший шаг и поручило двум ученым учреждениям: «Медицинскому факультету» и «Королевскому медицинскому обществу» исследовать животный магнетизм. Выбранные факультетом комиссары просили Короля присоединить к их числу нескольких членов Академии Наук; и, вследствие сего, пяти делегатам этого учреждения, в том числе Вениамину Франклину, Балльи и Лавуазье, было предписано действовать сообща с четырьмя членами Факультета. Комиссия назначена была 12-го марта; а 11-го августа того же года она представила отчет, подписанный всеми девятью комиссарами. Ими было решено – по причинам, в отчете не приведенным – делать наблюдения над магнетическим лечением, производившимся не самим Месмером, а его другом и учеником д'Эслоном. Отчет начинается с описания методов, употреблявшихся для приведения в движение гипотетического флюида, методов, заимствованных д'Эслоном без существенных изменений, у Месмера. Среди большой комнаты ставился кругообразный чан, значительных размеров, называвшийся «baquet». В отчете о внутреннем устройстве «baquet» не упоминается, но от Пюисегюра (во втором издании книги которого, «Du Magnétisme Animal» изображен, в виде заглавной виньетки, «baquet», размеров большой ванны, с сидящими вокруг него пациентами) мы узнаем, что он наполнялся бутылками «arrangées entre elles d’une manière particulière», и покрытыми до известной высоты водою⁷⁶. В крышке «baquet» находилось несколько отверстий, чрез каждое из которых проходил железный прут, сообщавшийся с серединою его и изогнутый таким образом, что сидевшие вокруг, рядами, пациенты могли приложить конец прута к любой части своего тела. Пациенты были связаны вместе веревкою, обходившею вокруг кружка, а иногда образовывалась вторая цепь посредством держания рук. В углу комнаты во время сеанса игрались на фортепиано различные арии, а иногда происходило пение. Магнетизер носил железный прут длиною в 10 или 12 дюймов.

Затем в отчете описываются сцены, происходившие по мере действия чар: сильные движения, обильное потение, харканье, часто – кровью, рвота и проч.; резкие крики, икота, необузданный смех и необычайные и продолжительные припадки конвульсии. Это называлось кризисом и считалось благодетельным в смысле ускорения и направления хода болезни к благоприятному исходу. За кризисом следовало часто впадение пациента, вследствие совершенного истощения, в летаргическое состояние.

Комиссары полагали, что попытка изучения целебных действий лечения принесла бы мало пользы, вследствие крайней трудности и неопределенности, всегда сопутствующих в медицине чисто эмпирическому методу; таким образом, даже если бы исцеления могли быть демонстрированы, они доказали бы немного, так как могли бы быть приписаны, с таким же правдоподобием, природе или воображению пациента. Кроме того, слишком близкое исследование этих вопросов могло бы быть неприятно высокопоставленным страдальцам, наполнявшим клинику д'Эслона. Поэтому, комиссары решили ограничиться изысканием доказательств новой физической силы, которая, как утверждалось, вызывала наблюдавшиеся эффекты. Им, конечно, не трудно было демонстрировать, что таких доказательств на лицо не имелось; и что, в действительности, эти эффекты могли быть вызваны помощью одного воображения. Одного примера их метода при опытах будет достаточно. Престарелый Франклин – ему тогда шел 78-ой год – не мог присутствовать на собраниях в Париже. Но д'Эслон приехал в его дом, в Пасси, и привез с собою подходящего субъекта. Было «замагнетизировано» дерево; а субъект, 12-летний мальчик, приведен в сад с завязанными глазами. Затем его подводили последовательно к четырем деревьям, стоявшим на разных расстояниях от намагнетизированнаго дерева; характерные явления «кризиса» развились с необыкновенной быстротою, а у четвертого дерева мальчик впал в обморок, хотя не приближался на двадцать четыре фута к тому, которое было действительно намагнетизировано.

Комиссары заключили, что магнетический флюид не может восприниматься ни одним из чувств, и что о существовании его нельзя заключить из каких бы то ни было эффектов, наблюдавшихся ими, или на самих себе, или на ком-либо из осмотренных ими пациентов. Ими было указано, далее, что употреблявшиеся при лечении д'Эслоном и Месмером методы могли причинить серьезный вред самим пациентам, а, при подражании, и другим лицам. Далее, в доверительном докладе министру они подчеркивали опасные последствия, к которым могло привести распространение подобных приемов, и рекомендовали их прекращение законодательным путем.

Подписанный, пять дней спустя, четырьмя членами Société royale de Médecine отчет приходил к тому же заключению, хотя и представленному, быть может, в менее изящной литературной форме. Однако один из членов этой второй комиссии представил отчет от имени меньшинства⁷⁷. Г. де Жюссье начинал с указания, что комиссия согласилась, быть может, на слишком узкое истолкование своего полномочия. Ему казалось, что, «sans remonter à une théorie peut être trop sublime», в пределы этого полномочия входили, по меньшей мере, проверка предполагаемых физиологических фактов и попытка выяснить их ближайшие причины и возможную пользу врачебного лечения, коего члены комиссии были свидетелями. А для того, чтобы быть в состоянии высказать решительное суждение по этим пунктам, являлось существенным, чтобы простое наблюдение над толпою пациентов, проходящих чрез дикие конвульсии магнетического кризиса, было дополнено опытами и наблюдениями над индивидуальными случаями, с целью разобраться в запутанных отношениях между причинами и следствиями. Это и постарался сделать г. де Жюссье, насколько ему дозволяли обстоятельства. И одно из описываемых им наблюдений представляет значительный интерес. Он несколько раз видел, как молодой человек проходил чрез кризис, затем впадал в молчание и прохаживался взад и вперед по зале, магнетизируя других пациентов. Вернувшись к нормальному состоянию, он ничего не помнил из того, что произошло, и более не умел магнетизировать. В этом случайном наблюдении (отнюдь не менее ценном из-за того, что наблюдатель совершенно не понял его значения) мы встречаемся с первым указанием на сомнамбулический транс, являющийся центральным фактом, как в животном магнетизме первой половины прошлого столетия, так и в современном гипнотизме.

Но наиболее заинтересовали г. де Жюссье те опыты, которые, казалось, указывали на воздействие на расстоянии, независимо от воображения пациента. По его заявлению, он несколько раз мог вызывать кризис или заправлять его ходом, лишь указывая пальцем или железным прутом на пациентов без их ведома, т. е. за их спиною; или – имея дело со слепым пациентом – указывая на подложечную область, на расстоянии шести футов. Г. де Жюссье был, по-видимому, наблюдатель внимательный и критический и остерегался явных источников ошибок в экспериментах; но те условия, при которых они производились (обыкновенно – в большой зале и посреди толпы пациентов и врачей), очевидно, были такого рода, что не допускали точного наблюдения. Однако, каковы бы они ни были, он считает себя в праве выводить из них возможность существовали флюида или силы, могущей оказывать заметное влияние на человеческое тело, на расстоянии. Этот флюид он, до поры – до времени, отождествляет с животною теплотою. Но животная теплота, о которой он говорить, – не та лучистая энергия, с которой мы знакомы, являющаяся результатом химического действия и могущая влиять на ртуть в градуснике. Это – самый принцип жизни, специальное жизненное видоизменение универсальной энергии, отождествляемой им в материальном ее проявлении с электричеством. Де Жюссье указывает, что «животная теплота» согласуется с теми же законами, как и электричество; постоянно стремится к равновесию: истекает предпочтительно из остроконечностей (пальцев или baguette⁷⁸); производит чувство теплоты в лице, воспринимающем, и – холода в лице, испускающем ее; окружает тело как бы атмосферою; существование этой atmosphère рагticulière может быть иногда доказано и воспринято чувствами. Но, в противность материальной энергии, действия этой жизненной силы направляются и усиливаются человеческою волею.

Вкратце: теория животной теплоты де Жюссье заходит почти столь же далеко, как и теория всемирного магнетического флюида Месмера. Правда, он не делает из планет центрального пункта своих спекуляций, но не может принудить себя оставить их без внимания. Действительно важное видоизменение этой теории, введенное де Жюссье, состоишь в указании на чисто человеческий элемент в этом вопросе, зависящий, по его предположению, от воли действующего лица, но новейшею наукою приписываемый, быть может, более правильно, воображению пациента. Правда, вероятно, что и сам Месмер верил, что человеческая воля является активным деятелем в направлении и сосредоточении его всемирного флюида; и что, как это положительно заявляет Пюисегюр, секрет, столь дорого им ценившийся, и состоял именно в признании роли, которую играет здесь воля. Но он хотел, чтобы о нем судили по печатным его заявлениям; а в них мы не встречаем и намека на что-либо иное, кроме безразличного механического или жизненного деятеля. Однако, позднейшие магнетизеры последовали за де Жюссье; и эта теория специфической органической эманации, контролируемой и направляемой волею магнетизера, господствовала над всеми умозрениями по этому предмету, во всей Европе, в продолжение более двух поколений, и удержалась даже после того, как Бертран формулировал новейшую доктрину о внушении.

О значении наблюдавшихся де Жюссье фактов, в смысле указаний на воздействие на расстоянии, мы будем иметь случай говорить впоследствии. Здесь достаточно указать, что от этих и им подобных кажущихся экзотических явлений не только зависит теория магнетического или месмерического флюида, но, в значительной степени, и все спиритическое движение.

Таковы были отчеты 1784 года. Едва ли можно думать, что члены комиссии явно не выполнили возложенной на них обязанности. Зрелище истеричной толпы светских мужчин и женщин, в самом разгаре «кризиса», вокруг магнетического чана – enfer à convulsions, как он кем-то был назван – должно было показаться столь же ничтожным науке, сколько оно было противно для здравого смысла. Однако, следует помнить, что, как этот способ лечения ни казался варварским, он не находился в совершенном несоответствии с медицинскими идеями того времени; даже магнетический кризис мог казаться более милостивою альтернативою, чем ланцет и прижигания горящею ватою. Самая сила этого лечения, несомненно, служила рекомендацией для пациентов, ибо, чем сильнее было лекарство, тем большею казалась его вероятная действительность. Например, Пюисегюр высказывал сомнение, был ли действительно исцелен один из его пациентов, ибо «он не испытал тех болезненных кризисов, которые, по моему убеждению, необходимы для исцеления столь серьезной болезни»⁷⁹.

Но, хотя и должно сознаться, что это зрелище на первый взгляд представляло мало материала для научного исследования (вероятно – меньше, чем новейшие исцеления верою), следует сожалеть, что комиссары не сочли частью своей обязанности расследовать действительные целебные результаты лечения. Для врачей опасно допускать, что о медицине не должно судить по ее результатам. Это могло вызвать и действительно вызывало неудобные возражения⁸⁰. Можно было благовидно доказывать, что, в конце концов, дело врача – исцелять, и что, если происходили исцеления – а несомненно, что в это верила значительная часть Парижского общества – выяснение причины могло бы быть полезно, даже если бы ею оказалось одно воображение больного. Всего же замечательнее отчеты 1784 года по тому, чего они в себе не заключают. По-видимому, не было наблюдено ни одно из более поразительных и характерных явлений гипнотизма, поскольку он нам ныне известен. Мы ничего не читаем о разнообразных галлюцинациях и опытах мышечного характера, которые может ныне демонстрировать на своих субъектах любой странствующей лектор; не упоминается и о нечувствительности к боли, столь ожесточенно оспаривавшейся более полувека спустя, а в настоящее время почти сделавшейся заурядным явлением. Самым странным упущением является то, что мы встречаемся лишь с одним случайным упоминанием о состоянии искусственного сомнамбулизма, этом главнейшем факте новейшего гипнотизма. Вероятно, что, если бы комиссары наблюдали эти явления, они оставили бы их без внимания – как то и случилось в Англии, более 50 лет спустя, – как факты, объяснимые намеренным обманом, и, вообще не представляющие доказательств, могущих быть принятыми в соображение серьезным исследователем; но из составленного де Жюссье тщательного разбора следует с вероятностью, что эти факты не были наблюдаемы.

Впечатление, произведенное опубликованием этих отчетов, было такое, какое можно было предвидеть. Каково бы ни было раньше вероятие того, что теории Месмера привлекут внимание ученого мира, оно теперь исчезло. Всемирный магнетический флюид окончательно попал в один разряд с философским камнем и тайною Гермеса Трисмегиста; а если у некоторых врачей того времени и являлась склонность заняться непрофессионально новым лечением, они, несомненно, подавляли ее. Но исцеленные больные, – аристократы и иные, – и толпа, верившая в собственное исцеление, естественно, продолжали придерживаться культа baquеt и изогнутых железных прутьев.

В конце 1784 года было издано несколько ответов на отчеты, составленных сторонниками новой теории, среди которых главнейшими были сам д'Эслон, другой врач Боннфуа и Бергасс. В том же году де Пюисегюр начал в Бюзанси свои исцеления и пустил в частное обращение печатный рассказ о своих опытах. Из отчета Балльи мы узнаем, что в это время занимался также в Париже магнетизмом Жюмелен и достигал тех же результатов посредством другого метода. Бергасс, написавший свою книгу в сотрудничестве с маркизом и посвятивший ее маркизе, случайно упоминает о полудюжине лиц, известных по произведенным ими исцелениям, в том числе – еще об одном маркизе и о трех графах; он утверждает также, что в то время существовали общества для занятия животным магнетизмом и изучения его в шести французских провинциальных городах, а также – в Турине, Берне, на Мальте и во Французской Вест-Индии. Действительно, «Общества Гармонии» возникали в различных центрах, и основанное в Страсбурге де Пюисегюром, в 1785 году, приобрело значительную репутацию и издало три тома Трудов, с 1786 по 1789 гг. Книги и брошюры о том же предмете быстро следовали одна за другою, вплоть до последнего года. Начиная же с этого времени и до издания в 1807 г. сочинения Пюисегюра «Du Magnétisme Animal», положившего начало новой эре, об этом предмете появилось весьма немного книг. В эти годы у Франции были другого рода заботы, и атмосфера не была благоприятна для «Обществ Гармонии»⁸¹.

В то самое время, когда комиссары без любопытства и неохотно созерцали истеричные кривлянья в Парижской клинике д'Эслона, де Пюисегюр, который сам был учеником Месмера, достигал поразительных результатов совершенно иного рода в своем собственном имении Бюзанси, близ Суассона. В мае 1784 г. он писал в Париж, к брату и друзьям, восторженные письма, описывая, каким образом он воспользовался поразительным даром врачевания, который заимствовал из учения Месмера. Первым его пациентом была дочь его управляющего, которую он вылечил от зубной боли. Скоро он нашел и других пациентов и, для сбережения своей силы, намагнетизировал большое дерево на своей земле, прикрепил к нему веревки и приглашал больных обвязывать себя ими. Дерево оказалось весьма действительным «baquet», и «крестьяне стали стекаться толпами из всей соседней местности: в одно утро более 130 человек воспользовалось его целительными свойствами. «Из каждого листа», пишет Пюисегюр «истекало здоровье».

Одним из первых его пациентов был молодой 23-летний крестьянин, по имени Виктор, слегший в постель, вследствие воспаления в легких. Больной, после длившегося четверть часа магнетизирования, заснул на руках у магнетизера. Во сне он начал говорить. Сомнамбулический сон, описываемый де Пюисегюром на основании своих наблюдений над Виктором и многими другими сомнамбулами, в настоящее время достаточно известен. Достойно замечания, что наиболее характеристичная его особенность – особенность, к которой Пюисегюр, по-видимому, подготовлен не был: полное забвение по пробуждении всего случившегося во время сна, – по-видимому, проявилась с самого начала, как мы уже отметили в наблюдениях де Жюссье.

Многие из других явлений, описанных первыми магнетизерами, группировались ими вместе под общим названием гаррогt'a. Замагнетизированный субъект не мог слышать другого голоса, кроме голоса магнетизера: не мог ощущать иного прикосновения и слушаться иного влияния, кроме его собственных. Но влияние его чувствовалось, и субъект повиновался ему и тогда, когда оно выражалось не только словами или жестами, но даже – бессловесною волею, причем иногда магнетизер находился в другой комнате, за толстою стеною. Этот rapport, проявлявшийся в невосприимчивости субъекта ко всем другим впечатлениям, считался писателями этого времени вернейшею проверкою истинного магнетического сна⁸².

Далее сомнамбул диагностицировал свои собственные болезни с большим умением, чем его врач, и прописывал себе лекарства более уверенно и с лучшими результатами. С таким же успехом он диагностицировал, с прописанием лекарств, не свои только болезни, но и болезни других пациентов, представленных ему магнетизером. Он также предсказывал с мельчайшею точностью время будущего эпилептического припадка или иного кризиса в своей собственной болезни и точный срок лечения. Тарди де Монравель описывает, как одна из его сомнамбул гуляла по городу в магнетическом сне, с плотно закрытыми глазами, так же легко, как наяву; он пишет, что она могла видеть без глаз и слышать без ушей. Далее он описывает, как она могла определить любой предмет, приложив его себе к ложечке⁸³.

Что же касается до объяснения этих явлений, то целительное влияние магнетизма, самый кризис, действие невыраженной словами воли и rapport вообще, как кажется, приписывались всеми магнетизерами того времени истечению разумного флюида. Некоторые сомнамбулы видели, как этот флюид истекал в виде блестящей световой черты из магнетизера⁸⁴, из деревьев и других одушевленных предметов, и отмечали различия его в цвете и блеске, в зависимости от различных источников. Существовало магнетическое истечение из солнца и другое, различное по блеску, из земли. Железо и стекло проводили и даже усиливали магнетический ток, но воск и медь рассеивали его, а серебро отражало его обратно на жезл. Уже Месмер заявлял, что флюид отражается от зеркала, но Тарди внес в это наблюдете поправку. В отражении играло роль не стекло зеркала, которое, как уже было доказано, служило проводником, а металлическая задняя сторона. Далее, флюид можно было видеть при переходе его в воду и молоко. Подвергавшееся его воздействию вещество становилось светящимся; желудок, сразу отвергавший всякую другую пищу, удерживал магнетизированное молоко. Намагнетизированное Пюисегюром дерево сохраняло в себе свои свойства долгое время после того, как сам магнетизер уехал в Страсбург, и пациенты продолжали прибегать к нему и испытывать кризис и целебное действие. Пюисегюр идет далее, чем Тарди де Монравель и отождествляет флюид с «дефлогистированным воздухом» – в – то время недавно открытым – который вырабатывается растениями под влиянием лучей солнца; в нем он находит активный принцип растительной, равно как и животной жизни. Влияние его он распространяет даже на ископаемое царство и указывает на «оживотворение» металлов фосфором, как на вероятный пример его действия. Научные познания Пюисегюра, несомненно, немного устарели, даже для его времени, ибо в 1784 г. новые химические концепции Лавуазье уже покорили Париж, хотя и не достигли еще Страсбурга и Суассона. Но в вопросе о животном магнетизме Пюисегюр, как кажется, показал себя из двух наилучшим философом. Имея перед собою описанные выше факты и «кажущиеся» явления, он, пожалуй, со стольким же основанием мог верить в магнетический ток, как Пристлей – в флогистон⁸⁵. Правда, Пюисегюр не обладал обширными познаниями или выдающимися способностями, но он был хороший военный и честный человек и добросовестно описывал то, что видел. В настоящее время всякий школьник может узнать, что и его, и Пристлея ввела в заблуждение ложная теория; но даже сам Лавуазье мог бы присоединить к своим лаврам еще новые, если бы изучил эту категорию явлений с тою же ясностью взгляда, с какою изучал другие. Остались в убытке из-за упущенного удобного случая следующие поколения.

Другая теория о действующих в искусственном трансе физических силах была предложена врачом, который совершенно отвергал термин «животный магнетизм», и в наблюдениях коего мы случайно находим, быть может, наилучшие в литературе того времени доказательства в пользу нового способа передачи идей и ощущений. Лионский врач Ж. Г. Дезире Пететэн был пожизненным председателем медицинского общества в этом городе и занимал несколько общественных должностей, по назначению от правительства. В 1808 г. он издал книгу «Eléctricité animale» с описанием сделанных им в продолжение многих лет наблюдений над несколькими случаями самопроизвольной каталепсии. Болезнь эта, конечно, довольно редкая, и, как впоследствии было указано Бертраном, несколько замечательно, что один провинциальный врач встретил не менее восьми случаев ее в одном округе. Но явления, представлявшиеся субъектами Пететэна, были еще более замечательны. В каталептическом состоянии, пациент обыкновенно остается неподвижным и часто почти не подает никаких признаков жизни, так как и пульс, и дыхание почти незаметны. Пететэн открыл, что его пациенты, хотя и не обнаруживали признаков понимания, когда им ставились вопросы обычным путем (чрез уши), отвечали словами или жестами, если говоривший обращался к ложечке, к концам пальцев рук, или иногда даже – ног. Более того: они, казалось, могли вкушать, нюхать и даже видеть этими частями тела, даже при принятии строгих предосторожностей для исключения действия обычных органов чувств. Пететэн подробно описывает несколько случаев, когда, при принятии должных предосторожностей, пациенты его могли описывать медали, письма, игральные карты и другие небольшие предметы, положенные на подложечную область, под одеялом, или даже скрытые в карманах их собеседника⁸⁶. Нет необходимости подробно рассматривать предлагаемое Пететэном объяснение этих курьезных явлений. Оно опять-таки – чисто физическое и основывается на теории о животном электричестве, которая с нашей точки зрения существенно не отличается от гипотезы животного магнетизма. Его наблюдения давали ему обильные доказательства зависимости явлений от действия электричества. Так он открыл, что, для того чтобы всего удобнее разговаривать с пациентом, собеседник должен был положить одну руку на его живот (прикрытый одеждою) и делать свои замечания, обращаясь к концам пальцев своей свободной руки. Так как человеческое тело, разумеется, является проводником, пациент, при этих условиях, слышал и отвечал. Те же результаты получались и тогда, если магнетизер становился у самого отдаленного конца цепи из нескольких лиц, державших друг друга за руки, причем лишь последнее касалось пациента. Но если в эту цепь вводилась палочка из воска, сообщение немедленно прекращалось. Далее: пациент не слышал музыки, производившейся рядом с ним кем-либо, до него не касавшимся. Но если игравший соединялся с пациентом посредством мокрой нитки, – пациент слышал музыку даже из отдаленной части дома и отвечал на вопросы, обращенные к отдаленному концу нитки.

Пететэн рассказывает, что опыты над «смотрением» через ложечку однажды до того изумили и напугали зрителей, что спокойствие восстановилось только тогда, когда, показав им, что предметов, заключенных в воск или шелк, нельзя было «видеть», Пететэн убедил зрителей, что явления происходят от естественной причины, а не от вмешательства демонов.

Свидетелей этих чудес не всегда было так же легко убедить. Тетка другой пациентки, монахиня, не могла понять, почему врач клал пальцы одной руки на живот пациентки и шептал, обращаясь к пальцам другой руки. Она обвинила его в колдовстве; тогда, чтобы выяснить этот вопрос, он, положил четки монахини на то место, где раньше находились его пальцы, незаметно для пациентки, а та правильно их описала; тут подозрения бедной женщины до того обострились, что она не могла успокоиться до тех пор, пока путем прямого опроса – обращенного, конечно, к той же части тела племянницы – не убедилась, что больная еще продолжает верить в христианские истины.

Важную роль в первые времена истории животного магнетизма играл также Ж. П. Ф. Делез, с 1795 г. занимавший место помощника натуралиста в Парижском Jardin des Plantes, а в 1828 г. назначенный библиотекарем при музее естественной истории. Впервые он присутствовал при магнетическом лечении в 1785 г., на дому у приятеля. После этого он продолжал заниматься магнетизмом и наблюдать по мере того, как к тому представлялись случаи; но его первое печатное сочинение по этому предмету, Histoire Critique du Magnétisme Animal, появилось лишь в 1813 г. Хотя научная подготовка и природный здравый смысл и предохраняли Делеза от тех сумасбродств, в которые впали некоторые из первых последователей Месмера, он все-таки твердо верил в магнетическую теорию. Правда, у него нет того тонкого космического оттенка, которым отличались писания самого Месмера и некоторых из его непосредственных учеников. Для него животный магнетизм не составляешь более «un rapprochement de deux sciences connues, l’Astronomie et la Médecine»⁸⁷. Но он убежден в существовании магнетического флюида, на основании слов всех спрошенных им сомнамбул. Многие из них видели, как ток излучался из пальцев магнетизера; некоторые нюхали его или испытали его действие на самих себе. Кроме того, Делез путем прямого опыта удостоверился в существовании и физических свойствах флюида. Он указывает, что этот флюид, по-видимому, не тождествен с электрическим током, хотя оба они, вероятно, видоизменения универсальной субстанции. У флюида много аналогий с нервной силой. Он образует вокруг каждого из нас атмосферу, присутствие которой не ощущается постоянно лишь потому, что для произведения какого-либо ощутительного эффекта, необходимо, чтобы эта атмосфера была сконцентрирована и направлена волею. Каким образом воля управляет флюидом, мы столь же мало знаем, как и то, каким образом она управляет нашим собственным организмом. C'est un fait primitif: дальше его мы идти не можем.

Согласно с этим представлением о животном магнетизме, как об определенном физическом деятеле, Делез приписывает ему болезненные эффекты при некоторых недугах. Вообще говоря, он обладает укрепляющим действием и может быть с пользою употребляем в тех случаях, когда требуются возбуждающие средства. Но, по мнению Делеза, когда нервная система уже раздражена и возбуждена, например, ядами, магнетизм вызывает увеличение возбуждения и страдания и часто ведет к конвульсиям. Далее, во многих болезнях, где он может быть употреблен с пользою, первое действие его состоит обыкновенно в увеличении боли и ускорении кризиса.

Как мы видим, до сих пор, никаких теорий трансцендентального характера Делезом еще не предложено. Если сомнамбул может видеть без помощи глаз и слышать без помощи ушей, (а в этом факте Делез нисколько не сомневается) то происходит это, по его мнению, от того, что впечатления извне передаются непосредственно магнетическим флюидом, средою крайне тонкою, в мозг, без посредства внешних органов или даже сенсорных нервов. То же объяснение применимо к сверхчувственному влиянию магнетизера на субъекта и к познаванию субъектом болезней в себе самом или в лицах, приведенных с ним в rapport. Делез, основываясь частью на собственных своих наблюдениях, преимущественно же, на чужих, столь же мало сомневается в реальности подобных сверхчувственных явлений, сколько в объяснении их причинами материальными.

Пюисегюр также положительно отвергает всякие попытки подыскать трансцендентальное объяснение. В Парижском обществе говорили, что субъект его, Мадлен, могла угадывать чужие мысли. Пюисегюр называет это утверждение бессмысленным. Повинуясь его, не выраженной на словах, воле, Мадлен просто действует, как «одушевленный магнит». Воля его, управляющая магнетическим флюидом, приводит в движение ее организм так же, как его воля, управляя нервными токами, действует на собственное его тело. В обоих случаях эффект – чисто физический⁸⁸. Пететэн также слегка подсмеивается над теми, которые верят в ясновидение на расстоянии⁸⁹; а по указанию Делеза, способность к предвидению, которой придавалось такое значение некоторыми наблюдателями, может быть объяснена физиологическими причинами. Предвидения пациента, по большей части, относятся к ходу собственной его болезни; а в таком случае он может правильно предсказывать потому, что в магнетическом трансе обладает более обширным и более точным знанием процессов, совершающихся в его собственном теле, и их вероятных результатов⁹⁰.

Но не легко объяснять явления с помощью исключительно физических терминов, не проявляя строгой разборчивости относительно описуемых чудес. Тарди де Монравель склонен приписывать ясновидение по отношению к внешним предметам и внутренности человеческого организма и предвидение будущего шестому чувству, которое он считает одновременно источником и общею сложностью всех остальных частичных чувств. Далее, он отождествляет его с инстинктом у животных и с нервною душою или психическим телом других писателей – посредником между духовною частью человека и его грубым внешним организмом.

Явление, сделавшееся столь известным впоследствии под именем «странствующего ясновидения»⁹¹, было и в это время не безызвестно. Пюисегюр приводит письмо, писанное ему в марте 1785 г. господином, жившим в Нанте, с описанием – хотя, по-видимому, не из первых рук, – подобного случая, происшедшего в Нанте за шесть месяцев до того. В этом случае, субъект, молодая девушка, «следила» за передвижениями магнетизера, своего дяди, выехавшего из своего замка, чтобы отправиться в город, и сумела правильно передать окружающим, кого он встретил и что говорил и делал. Подыскать для таких фактов флюидическое объяснение – если только их вообще можно было допустить – было нелегко.

Существовали также, как мы увидим впоследствии, с начала движения мистики, утверждавшие, что истинное объяснение следует искать в духовном мире; и позднее сам Делез, как кажется, отчасти соглашался с их воззрениями.

Таковы были господствовавшие до 1820 г., или около этого времени, представления о животном магнетизме, в качестве объяснения феноменов сомнамбулического транса. Даже после того, как была предложена более правильная и более философская теория, они продолжали процветать много лет и прозябают еще и поныне – при том, не на одних только окраинах человеческого опыта. Виновником наступления новой эры в этой науке был Александр Бертран, молодой парижский врач, напечатавший в 1823 г. свой «Traité du somnambulisme». В этом и другом сочинении, изданном в 1826 г.: «Du magnétisme animal en France», он делает обзор трудов и теорий своих предшественников и предлагает для разнообразных явлений объяснение, не очень отличающееся от того, которое господствует в настоящее время.

Он начинает с того, что связывает искусственный транс с самопроизвольным сомнамбулизмом, сомнамбулическими состояниями, сопутствующими некоторым болезням, и состоянием экстаза, эпидемически возникающим от времени до времени в религиозных общинах. Различные явления, наблюдавшиеся его предшественниками: магнетический кризис; ощущения тепла и холода; влияние «baquet» и железного прута; дерево в Бюзанси; поток света, который видели сомнамбулы Тарди; проводимость через железо; отражение от зеркал; рассеивание посредством меди; влияние воска, шелка, мокрых шнурков наблюдавшееся Пететэном; весь механизм, на котором, по мнению прежних писателей, зиждилось доказательство реальности флюида – небесного, электрического или магнетического – все это он откидывает одним словом, приписывая результаты воображению субъекта, необычайно чуткого к малейшему внушению со стороны магнетизера, будь то посредством слова, взора, жеста или даже невыраженной мысли. Нет необходимости подробно следовать за Бертраном в развитии его аргументации. Его теория о внушении и есть современная теория; и, как мы знаем, ею объясняется большинство тех явлений, которые первым наблюдателям представлялись наиболее необъяснимыми. И действительно, удивительно, до какой степени сочинение Бертрана современно. Оно могло бы выйти на свет в течение последнего десятилетия из Нансийского Hôpital Civil. Незначительного изменения в названиях, числах и других несущественных подробностях было бы достаточно, чтобы приспособить его к настоящему времени. Вместо магнетического кризиса мы теперь поставили бы три классические стадии транса, наблюдаемые в Париже; а вместо имен Пететэна и Делеза – имена хотя бы Шарко и Жилль де-ла-Туретт. Перенос болезней, влияние магнитов и металлов, присутствие нервной атмосферы – все это было столь же убедительно демонстрировано в последние годы в Сальпетриер или Шарите, как более ста лет тому назад в Бюзанси или Лионе; а в современном Париже доктор Люис, полковник де-Роша и г. Барадюк затмили самые, блестящие результаты, полученные Тарди де Монравелем. Ибо новейшие научные приспособления дали этим последним наблюдателям возможность утверждать, что они могут фотографировать флюид, который писатели более раннего времени могли лишь принимать на веру от своих сомнамбул. Сходство дополняется еще тем, что ученый мир и большинство врачей, по крайней мере, в Англии, едва ли более интересуются всем этим теперь, чем 60 или 120 лет тому назад. Как было сказано по другому поводу:

«Hiс liber est in quo quaerit sua dogmata quisque,

Invenit et pariter dogmata quisque sua».

Несомненно, именно эта неуверенность – или, скорее, уверенность, что наблюдения будут изменяться сообразно с предрасположениями наблюдателя – отталкивала от исследования за последние три или четыре поколения большинство мыслящих людей. Представляется вероятным, что сам Бертран, если бы он остался в живых, сделал бы немало для того, чтобы рассеять этот предрассудок и добиться признания этого предмета в среде современных ему ученых; преждевременная смерть его в 1831 г. на 36-м году от роду, была незаменимою утратою. Но здесь для нас даже тот переворот, который Бертран пытался вызвать в отношении науки к искусственному сомнамбулизму, менее важен, чем взгляды его на сверхчувственные явления транса. Свободно критикуя достигнутые его предшественниками результаты, эту часть их наблюдений он оставил в неприкосновенности, хотя и разрушил многое другое. Отчасти на основании собственных своих опытов, главным же образом – фактов, сообщенных ему другими наблюдателями, и подлинных прежних отчетов, он вынужден был поверить, что Пететэн и другие были правы, допуская действие на расстоянии и существование в некоторых случаях способности к приобретению сведений, не прошедших чрез какие-либо известные органы чувств. Из критического склада ума Бертрана, можно заключить, что он дошел до этого вывода нелегко. Сам он, конечно, вполне принимал во внимание влияние в подобных случаях воображения и придумал различные эксперименты для исключения подобного влияния. Следует, конечно, сожалеть, что он, по-видимому, менее принимал в соображение возможность гиперестезии; но эксперименты в роде нижеследующего едва ли могут быть объяснены этою причиною. Глава, из которой заимствована эта выдержка, озаглавлена у Бертрана: «Communication sympathique des symptomes des maladies». Он излагает три опыта с сомнамбулами, обладавшими свойством правильно описывать болезни, от которых страдали другие лица.

Для испытания этой способности, он привел к первой сомнамбуле одну из своих пациенток, никогда ею не виденную. В этом случае главною болезнью была одышка. Сомнамбула, будучи приведена в rapport с больною, скоро обнаружила все симптомы сильного приступа одышки; потом она очень точно стала описывать различные, менее значительные, недуги и страдания и, наконец, особенную накожную болезнь, существование которой, почти несомненно, не было известно никому, кроме пациентки и ее врача.

Над другою сомнамбулою Бертран сделал два схожих наблюдения. Второе я привожу в собственных его словах:

«Вот еще третье наблюдение, которое было сделано над тою же сомнамбулою и покажется не менее замечательным, чем предыдущие. Я не подготовил этого опыта; мне доставил его случай. Я находился подле сомнамбулы, магнетизируя ее, спящую на постели, как вдруг увидел, что входить один из моих друзей, в сопровождении молодого человека, раненого незадолго до того на дуэли, пулею в голову; он еще страдал от своей раны и пришел с тем, чтобы посоветоваться. Мне это было сказано шепотом, без упоминания о роде раны; и так как сомнамбула казалась склонною дать консультацию, о которой ее спрашивали, я привел ее в rapport с раненым и ограничился тем, что попросил ее объявить, что у него⁹². Одно мгновение она как бы что- то искала, потом сказала, обращаясь к самой себе «Нет, нет, это невозможно: если бы у человека в голове была пуля, он умер бы». – «Ну, хорошо», – сказал я ей, – «что же Вы видите»? – «Он должен ошибаться», – сказала она мне, – «он говорит, что у этого господина в голове пуля»⁹³. Я уверил ее, что то, что она говорить – правда, и спросил у нее, может ли она видеть, откуда вошла пуля и по какому пути прошла? Сомнамбула снова одно мгновение подумала, затем открыла рот и указала пальцем, что пуля вошла через рот и прошла до задней части шеи – что тоже было верно. Наконец, она довела точность до того, что указала некоторые из зубов, недостававших во рту и сломанных пулею.

Для меня это наблюдение не оставляло ничего желать, так как я был уверен, что сомнамбула ничего не знала заранее о том лице, которое к ней привели; и что с той минуты, когда раненый вошел в комнату, она не открывала глаз. Впрочем, если бы она его и видела, для нее было бы невозможно одним взглядом прибрести все обнаруженные ею познания относительно раны, так как пуля проникла в рот, не нанеся никакого повреждения внешним покровам»⁹⁴.

Бертран приводит несколько своих собственных наблюдений, указывающих на воздействие на расстоянии; но он допускает, что виденные им самим признаки этой способности, хотя и достаточные для того, чтобы давать ему право верить наблюдениям, описываемым другими лицами, на точность которых он мог положиться, – сами по себе не были убедительны. Его объяснение этого явления как раз противоположно Пюисегюровскому. Когда сомнамбула отвечает на пассы невидимого магнетизера, этот результат приписывается им не физической, а умственной причине – transmission des pensées.

Кроме того, он приводит показания некоторых современников, в том числе, двух довольно известных парижских врачей: Жорже, которого то, что он видел, привело из материализма к вере в существование души, и Ростана, автора статьи о «животном магнетизме» в новом «Dictionnaire de Médecine»; Экского врача Деспина и одного или двух других; все они утверждали, что были свидетелями феноменов (чтения чрез пальцы рук или ног, затылок головы и т. д.), принудивших их верить в какую-то необыкновенную зрительную способность. К сожалению, ни в одном из цитируемых случаев приводимые подробности недостаточны для того, чтобы мы могли судить, были ли исключены все источники ошибок⁹⁵.

Как мы видим, явления сомнамбулизма привлекали много внимания в парижских медицинских кружках того времени. Действительно, начиная с 1820 года, в парижских госпиталях состоялось несколько публичных опытов, имевших целью привести примеры действия на расстоянии и нечувствительности к боли. Хотя в первом случае результаты получались сомнительные, демонстрирования анестезии не были лишены убедительности. Нечувствительность пациентов часто испытывалась посредством прижиганий горящей ватою. Эти прижигания, как мы узнаем, производили ожоги, точные размеры которых приведены: ими захватывалась вся толщина кожи. Несчастные пациенты не проявляли признаков сознания. Эти опыты – одни из первых указаний на признание анестезии, как спутника искусственного транса⁹⁶.

Но в то время (1820–1825 г. г.) не один только медицинский мир, но и Париж вообще, и даже вся Франция, были поглощены чудесами магнетического транса. Появлявшийся два раза в месяц журнал «Annales du Magnétisme Animal» начал издаваться в Париже в 1814 г. и после краткого перерыва появился вновь под названием «Bibliothèque du Magnétisme Animal». Он прекратился в 1819 г., и его заменили «Annales du Magnétisme Animal», под редакцией барона д’Энен де Кювилье. Помимо этого существовали в изобилии, как мы то узнаем из случайных ссылок в сочинениях этого времени, профессиональные ясновидящие, по-видимому, находившие диагностицирование посредством ясновидения и лечение болезней прибыльным занятием, Аббат Фариа утверждал, что им было погружено в транс более 5000 человек⁹⁷. И интерес к делу не ограничивался одною Францией. В 1821 году Берлинская академия предложила награду за лучшее сочинение об этом предмете; Бертран хотел принять участие в состязании⁹⁸, но, к сожалению, его сочинение прибыло слишком поздно. В России, назначенная Императором в 1815 г. комиссия высказалась в пользу магнетизма⁹⁹. В Пруссии и Дании действительность магнетизма была признана, и пользование им предоставлено законом только членам врачебного сословия. На самом деле, во всей северной Европе, в особенности же в Германии, новое лечение практиковалось в широких размерах. Одно лишь отечество бессмертного Ньютона, «dans la culture des sciences, suivant la marche sévère de l'expérience et de l'observation a dedaigné jusqúici de s'occuper du magnétisme»¹⁰⁰.

11-го октября 1825 года молодой врач П. Фуассак, уже некоторое время занимавшийся изучением сомнамбулического транса, обратился к Медицинскому Отделению Парижской Королевской Медицинской Академии с письменною просьбою о назначении комиссии для нового расследования вопроса и с предложением представить сомнамбулу для экспериментов. Отделение поступило в этом деле с должною осмотрительностью. Оно назначило комитет из пяти членов для рассмотрения вопроса, прилично ли для Академии заниматься этим предметом или нет. 13-го декабря 1825 г. этот комитет представил через г. Гюссона доклад и рекомендовал отделению предпринять исследование. За чтением предварительного доклада последовали горячие прения, продолжавшиеся следующие три заседания. Нет нужды подробно анализировать прения. Нам теперь уже достаточно знакомы доводы оппонентов. Позволительно предположить, что в течение последующих 80 лет они воспроизводились с местными видоизменениями в летописях всех медицинских обществ всего цивилизованного мира. Указывалось, что Месмер был шарлатан, а Пюисегюр – человек, лишенный научного образования; а что из Германии и Скандинавии, где более всего процветало это учение, заведомо вышло уже слишком много экстравагантных систем и ошибочных верований, как в медицине, так и в философии. Некоторые из ораторов изучали этот предмет годами и были убеждены, что все явления «или, по крайней мере, ⁹/₁₀ из них» происходят от иллюзии и обмана; было бы ниже достоинства Академии предпринять исследование, ибо предмет этот – совершенно непрофессионального характера и попал в руки обманщиков и шарлатанов, составляющих себе выгодный заработок из своего мнимого ясновидения; кроме того, предмет этот очень труден для расследования, так как столько явлений зависит от добросовестности субъекта. Если бы все, что говорится о нем и оказалось верным – для медицины от этого не было бы ни малейшей пользы; пусть этим займутся физики или кто-нибудь другой. Последним и самым странным аргументом был следующий: от злоупотребления магнетическим влиянием происходят столь серьезные нравственные опасности, что для ответственной группы опытных исследователей было бы крайне нежелательно иметь какое-нибудь отношение к столь неприятному делу,

Как можно себе представить, сторонники предложения одержали верх в своих доводах: на их стороне оказалось и большинство голосов, и в конце концов заключение комитета было принято 35 голосами против 25. Комиссия немедленно приступила к исследованию, но по различным причинам представила свой отчет лишь в июне 1831 г., 5 ¹/₂ лет после того как была назначена.

Комиссия доложила, что предполагаемые явления подлинны, и, в частности, что особенное состояние, именуемое сомнамбулизмом, хорошо удостоверено, хотя сравнительно и редко. У нее не хватило времени исследовать с точностью терапевтические свойства магнетизма, но виденного ею было достаточно, чтобы убедить ее в важности магнетизма, как пособия к медицине.

Но наиболее интересныt и спорные из сделанных комиссией открытий относились к «сверхнормальной стороне» явлений. По ее отчету характерные эффекты магнетического состояния могут быть вызваны в субъекте без его ведома, одною волею магнетизера; некоторые ясновидящее могут различать положенные перед ними предметы, с плотно закрытыми глазами и при невозможности нормального зрения; они могут в некоторых случаях диагностицировать болезни других лиц, с которыми приведены в rapport; а также могут с большою точностью предсказывать более или менее отдаленные патологические изменения в собственном организме.

К сожалению, приведенный в отчете выдержки из подробного описания опытов мало подтверждают какое-либо из этих заключений, кроме, впрочем, последнего. Способность сомнамбул предсказывать, даже на несколько недель вперед, с точностью до минуты, время эпилептических припадков и т. п. представляется довольно хорошо установленною. Но ее, хотя и с некоторым сомнением, можно объяснить, – как то и пытается сделать даже Бертран, – как вывод из обостренного познавания органических процессов. В большинстве случаев здесь, вероятно, нет даже никакого вывода, а тем менее предвидения. На самом деле, несомненно, случается то, что пациент бессознательно подготовляет свой организм к припадкам эпилепсии, помешательства и т. п. и сам бессознательно следит за исполнением предсказания. Таким образом, факт этот аналогичен с осуществлением галлюцинации, внушенной субъекту магнетизером – что мы видели в недавнее время в Нанси – с тем лишь различием, что внушение делается пациентом самому себе. Но ложное толкование, под которое подводились явления этого рода, несомненно, в первое время много способствовало дискредитированию магнетизма в научных кругах.

Что касается действия воли магнетизера без ведома пациента, то здесь приведено несколько наблюдений, лучшие из которых – два случая, где сам Фуассак, спрятавшийся в соседней комнате, на расстоянии 10 или 12 футов от субъекта, и отделенный от него, в одном случай – двумя дверями, а в другом – одною, сумел вызвать сон в несколько минут.

Эксперименты, на которых, как предполагалось, зиждилось доказательство зрения без глаз, явно неубедительны. Глаза субъектов (оказалось, что два лица обладали способностью видеть при этих условиях), закрывались таким образом, что ресницы переплетались между собою, и все присутствующее могли видеть, что глазные веки сомкнуты. В одном случае веки нажимались одним из экспериментаторов пальцами. При этих условиях, сомнамбулы – находившиеся, по-видимому, в неподдельном сомнамбулическом трансе – могли описывать, хотя и не без некоторого затруднения, помещенные пред ними предметы. Но было замечено, что у них при этом двигались зрачки, как бы следя за предметом, как и при нормальном акте зрения. Кроме того, субъект не мог читать ложечкою или сквозь заклеенный конверт; а введение экрана или повязки на глазах прерывало опыт. Нельзя разумно сомневаться в том, что в этих экспериментах ясновидящие – которые могли быть совершенно неповинны в намеренном обмане – действительно видели помощью своих телесных глаз и путем совершенно нормальным, хотя и несколько необыкновенным. Одному из комитетов общества для Психических Исследований представился в 1884 г. случай экспериментировать с «ясновидящим» юношею, «Dick the pit lad», который проделывал свои опыты путем весьма схожим; исключение состояло в том, что в. последнем случае глаза завязывались таким способом, который неопытному зрителю казался совершенно действительным. Впоследствии доктору Ходжсону, с завязанными тем же путем глазами и при тех же условиях, удавалось видеть державшиеся перед ним предметы.

В общем, нельзя сказать, чтобы, помимо ее единогласного свидетельства в пользу реальности и важности явлений вообще, вторая французская комиссия много содействовала приращению наших знаний по этому предмету, или даже, пожалуй, собственной своей репутации. Наблюдения ее были немногочисленны и недостаточны, а выводы ее были формулированы не тщательно и не во всех случаях хорошо обоснованы. Достопримечательно то, что, хотя элементы для философского объяснения всего вопроса были за несколько лет до того представлены Бертраном с большим литературным искусством и изобилием подходящих и убедительных примеров, – отчет имени Бертрана не упоминает, а от теорий его отделывается одной строкою.

Печатая отчет¹⁰¹, Фуассак с торжеством указывал, что магнетизм, столь долго бывший предметом осмеяния, наконец, после 57-летней борьбы, реабилитирован перед первым медицинским обществом в Европе.

К счастью для него, он не мог предвидеть, сколько реабилитаций, и чрез посредство скольких ученых обществ (или вопреки им) еще потребуется до завершения последующих 57 лет.

Один из первых имеющихся у нас подробных рассказов о том, как чрез уста сомнамбула допрашивались духи, содержится в выдержке из нескольких неизданных журналов Стокгольмского Экзегетического и Филантропического Общества, приводимой г. Лозанном в очерке истории животного магнетизма в Annales du Magnétisme Animal¹⁰². Это общество, основанное на родине Сведенборга, по-видимому, для распространения его учений, прислало в 1788 г. Страсбургской Société des amis réunis знаменитое «Письмо о. единственном удовлетворительном объяснении явлений животного магнетизма и сомнамбулизма, выведенном из истинных принципов, основанных на познании Творца человека и природы, и подтверждаемом опытом». Оставаясь верным принципам своего основателя, Страсбургское общество ответило, настаивая на натуралистическом объяснении. На это член шведского общества Галлдин ответил новым пространным изложением Сведенборгианских воззрений, подкрепленным выдержками из заметок об экспериментах над трансом, происходивших в течение нескольких дней, в мае 1787 года. Из этих протоколов явствует, что, в присутствии нескольких представителей аристократии и других лиц, сорокалетняя женщина, жена садовника по имени Линдквист, будучи погружена в транс, последовательно контролировалась несколько дней двумя различными духами: своею собственною малолетнею дочерью и другим ребенком, родом из того же города. Эти «духи», в ответ на вопросы присутствующих, рассказали о своей земной жизни, описали состояние среднего или испытательного существования, le chemin du milieu, чрез которое должны пройти духи умерших, прежде чем окончательно вступить в уготованное им место; толковали священное писание и даже вдались в запутанное рассуждение о бесполезности в ином мире природной доброты человека, точно воспроизводя во всех этих речах учете шведского духовидца. Другие сомнамбулы и контроли¹⁰³ высказывались в том же смысле. Они прописывали и лекарства для болезней присутствующих или отсутствующих лиц. На вопрос о состоянии покойного короля, духи ответили, что он – счастлив; о покойном капитане Спарфвенфельдте было сообщено, что он – «encore flottant», т.е., по-видимому, находится в вышеописанном состоянии испытания. Но «контроли» отказались удовлетворить естественную любознательность по вопросу о местонахождении покойного графа Стенбока, предоставляя нам делать самые мрачные догадки.

Следует отметить, что приписание этих сомнамбулических изречений духам, при данных обстоятельствах, было не только легко, но почти неизбежно. Погруженное в транс лицо находилось в положении, явно весьма несходном, как с нормальным сном, так и с нормальным бодрственным состоянием; по пробуждении, оно не сохраняло воспоминания о том, что случилось во время транса; в трансе оно обыкновенно говорило о своем бодрственном «я» в третьем лице, как о ком-то другом; проявлявшаяся в трансе разумность явно обладала способностью выражаться и интеллектуальными свойствами, в некоторых отношениях далеко превосходящими те же способности у неусыпленного субъекта. Нужно к этому прибавить, что трансовая разумность обыкновенно отражала в себе общие понятия, в особенности же, религиозно-ортодоксальные взгляды своих собеседников; что при случае она обнаруживала такое знание их мыслей и намерений, приобрести которое нормальным путем, по-видимому, было невозможно; что в частности она ставила необыкновенно искусно диагнозы, прописывала лекарства, а иногда и предсказывала течение болезней, у самой сомнамбулы и у других лиц. Для окружающих все это должно было казаться равносильным полному доказательству.

Тот факт, что ныне мы можем объяснить эти явления, не заподозривая добросовестности «медиума» и не прибегая к посторонней разумности, не бросает тени на здравый смысл прежних исследователей. Наученные более, нежели столетним опытом в этой частной области; обладая более обширным и более близким знакомством с сродными ненормальными состояниями, мы можем теперь объяснить разделение памяти, принятие сомнамбулою на себя роли постороннего лица и расширение в некоторых направлениях ее психических способностей, как явления, непосредственно зависящие от изменений в физической базе сознания, сопровождающих и обусловливающих транс. Непоколебимая ортодоксальность медиума становится менее знаменательною, раз мы находим, что он одинаково отражает в себе идеи магнетизера, будь этот последний католик, протестант, рационалист или – как в только что приведенном случае – Сведенборгианец; и, хотя некоторые из более чудесных явлений транса и представляются еще темными, мы можем, по крайней мере, видеть, что они совпадают с другими естественными фактами, не требующими явно вмешательства духов. Но в Стокгольме, в XVIII веке, подобные сравнения и выводы были невозможны. Даже если бы члены Экзегетического и Филантропического Общества были в начале скептики, им было извинительно поддаться свидетельству своих чувств, как то случилось с молодым сомнамбулом, истории которого сохранил для нас Бертран. Находившийся в трансе мальчик воскликнул: «Mais il n'y pas de revenants, ce sont des contes. Cependant je les vois, la preuve est entière»¹⁰⁴. Начав же, по-видимому, с веры в общение с духами, по примеру своего знаменитого согражданина Эммануила Сведенборга, Стокгольмские исследователи едва ли могли не видеть в этих позднейших проявлениях подтверждение своего верования и залог будущих, более полных откровений.

Как будет видно из следующей главы, спиритическое объяснение встретило наиболее благоприятный прием в Германии. В этой стране существовали многие мыслители, приветствовавшие сомнамбулические откровения, как подтверждение мистических верований, которых они раньше придерживались на основании менее убедительных доказательств. В горячих прениях, предшествовавших назначению второй французской комиссии, было много раз упомянуто о спиритах, причем на Германию и страны северной Европы указывалось, как на всего более погрешившие против научного правоверия. Но, как кажется, страны эти не стояли особняком: ибо та ясновидящая, которая видела в видении двух великих пророков и разговаривала с ними, а на просьбу определить – кто они, назвала Руссо и Вольтера, наверное, была парижанка¹⁰⁵.

Однако, во Франции, как мы уже видели, не только Месмер и его непосредственные ученики, но и продолжавшие заниматься этим предметом представители следующего поколения, изучали явления сомнамбулического транса, как часть естественных наук. Как ни были экстравагантны теории, под которые в некоторых случаях подводились эти феномены, – они не выходили еще за пределы материального мира. Для главной массы исследователей интерес животного магнетизма заключался преимущественно в пользовании им, как целебным средством, а во-вторых – в том, что им иллюстрировалось действие новой физической силы. Если некоторые исследователи и видели в явлениях указания на нечто, выступающее из физического мира, они по большей части не высказывались. Книг они издавали мало и не писали статей в главнейших периодических изданиях, посвященных животному магнетизму. Однако, отголоски спиритических верований встречаются от времени до времени в начальной литературе французских магнетизеров. Еще в 1787 г. Тарди де Монравель сочинил ряд писем, опровергавших в чрезвычайно вежливых выражениях мнение, будто в трансе душа сомнамбула освобождается от своих плотских уз и возносится в мир, реально существующий. Наоборот, в 1793 году Келеф Бен Натан в своей Philosophie Divine доказывал, что в сомнамбулизме дух человека действительно сообщается с другими духами, но духами бесовского порядка; и что, в действительности, спириты-магнетизеры занимаются тем самым волхвованием и гаданием, от которого израильтяне предостерегались в еврейских. писаниях.

Несколько лет спустя Делез, в первом томе своей Histoirе Critique нашел нужным посвятить главу рассмотрению воззрений мистиков и пространно доказывать, что вера в явления животного магнетизма не связана логически или по необходимости с подобными учениями. Позднее, в Bibliothèque du Magnétisme Animal Делез более точно определяет свою точку зрения¹⁰⁶. Один из его приятелей обратил его внимание на спиритические воззрения, в то время широко распространенные в Германии, и утверждал, что сам склоняется к ним предпочтительно перед принятым вообще во Франции натуралистическим объяснением – во внимание, по его предположению, к модной философии дня. В ответе своем Делез допускает, что явления ясновидения и им подобные с большою вероятностью устанавливают духовность души и независимость ее от материального организма, чем и разрушают сильнейший аргумент, который может быть приведен против существовали души после смерти. Но он приводит различные соображения в пользу воздержания от суждения, поскольку оно касается чего-либо кроме этого допущения. Он полагает, что в настоящее время общение с духами должно рассматриваться, как недоказанное какими-либо из явлений сомнамбулического транса. Феномены, как бы указывающее на это, поддаются и другому объяснению.

Однако, в позднейшие годы Делез, по-видимому, почти уверовал в спиритическую гипотезу. Некто доктор Ж. П. Билльо много лет экспериментировал с пациентами столь обыкновенного, по-видимому, во Франции, как в то время, так и теперь, истеричного типа. Посредством «наводящих» вопросов он легко заставлял своих пациентов заявлять, в сомнамбулическом трансе, что они одержимы духами. Духи субъектов Билльо провозглашали себя ангелами-хранителями сомнамбул, чрез которых они сообщались; исповедовали католические истины, а иногда, в подтверждение своих притязаний, делали знамение креста. Обо всем этом и о многом ином Билльо весьма пространно сообщил Делезу в переписке, продолжавшейся более 4 лет, с марта 1829 г. по август 1833 г.¹⁰⁷. При начале переписки Делез придерживается описанной выше точки зрения. Но в одном из своих последних писем, помеченном 3-м августа 1833 г., на 82-ом году от роду и за несколько месяцев до полного ослабления своих умственных способностей, он пишет своему корреспонденту: «Я питаю к Вам безграничное доверие и не могу сомневаться в истине Ваших наблюдений. Мне кажется, что Вы предназначены к тому, чтобы произвести переворот в понятиях, вообще господствующих о животном магнетизме. Я хотел бы жить достаточно долго, чтобы видеть этот счастливый переворот, и чтобы поблагодарить Небо за введение мое в мир ангелов».

На основании этого и подобных ему замечаний, Билльо утверждал, что Делез уверовал в его воззрения. Но совершенно помимо впечатления, произведенного ими на восьмидесятилетнего естествоиспытателя, письма Билльо представляют значительный интерес. Во-первых, ясно, что автор их, хотя и был твердо убежден в истине своих воззрений, не желал напечатать писем (что уже является само по себе серьезным доказательством того, сколь редки были подобные же воззрения среди его соотечественников), ибо предвидел, что они встретятся с насмешками и оппозицией. Действительно переписка была опубликована лишь 6 лет спустя. Но особенно интересно отметить, что субъекты Билльо в некоторых случаях производили физические явления. 5-го марта 1819 г. три сомнамбула – мужчина и две женщины – сидели рядом. Они находились в «тео-магнетическом» состоянии, в котором видели видения, и все – то же видение. Кроме них присутствовали только сам доктор Билльо и слепая женщина, имевшая, по-видимому, обыкновение советоваться с его ясновидящими:

«Около середины сеанса одна из ясновидящих воскликнула: «Вот голубь... он бел, как снег... он летает по комнате, держа что-то в клюве… это кусок бумаги. Помолимся». Несколько минут спустя она добавила: «Смотрите: он уронил бумагу у ног г-жи Ж. (слепой)».

Действительно, доктор Билльо увидел, что на указанном месте лежал бумажный сверток, и, подняв его, нашел, что он издает прелестный запах. Содержимое свертка состояло из трех небольших кусочков костей, приклеенных к маленьким полоскам бумаги, причем под кусочками были написаны слова «св. Максима», «св. Сабина» и «многие мученики». Рассказ помечен сентябрем 1831 г.¹⁰⁸.

27-го октября следующего, 1820 года, Билльо был свидетелем несколько схожего случая. Та же слепая женщина пришла с целью посоветоваться с одною из его сомнамбул. Сомнамбула сказала в трансе, что видит девицу, протягивающую ветку, покрытую цветами. Билльо замечает, что в то время года в полях растений в цвету, не было. Вдруг слепая женщина воскликнула, что ей только что положили в передник ветку с цветами. При осмотре, оказалось, что этот «принос» состоял из ветки критского тмина. Позднее явившаяся в видении девица, в ответ на просьбы доктора, дала и ему частицу того же растения¹⁰⁹.

Об этих инцидентах Биллье рассказал Делезу, как об осязательных доказательствах вмешательства духов. Он говорит, что не может понять – и, действительно, понять это не легко – каким образом подобные явления могли быть произведены одним животным магнетизмом.

В ответе своем Делез заявляет, что его только что посетил известный врач, знакомый по опыту с подобными же случаями. Одна из сомнамбул этого господина часто приносила ему материальные предметы, но никогда не утверждала, что имеет свидания с духами. Сам Делез находит, что легче предположить, что эти «приносы» передаются магнетическою силою, чем – что духи обладают способностью двигать материальные предметы.

Значение этой переписки состоит в том, что она показывает, что знакомые новейшим спиритам физические явления (появление критского тмина в точности предзнаменует «приносы» цветов, наблюдавшиеся в присутствии г-жи Геппи) происходили в связи с трансом задолго до 1848 года. В следующей главе описываются два или три схожих инцидента с немецкими ясновидящими.

Впрочем, хотя представление о сношении с духами чрез посредство погруженного в транс субъекта впервые получило полное развитие в Германии, замечательные трансовые изречения, записанные Альфонсом Каганье, являются во Франции одним из поразительнейших тому примеров. Из сочинений его мы узнаем, что Каганье был знаком с учениями Сведенборга, и нет невероятия в том, что он мог прочесть статьи в «Annales», из которых заимствован приведенный выше рассказ о шведских спиритах. И не подлежит сомнению, что к обоим этим источникам вдохновения мы можем присоединить и интерес, вызванный немецкими ясновидящими, рассказы о чудесных откровениях коих должны были дойти до Парижа. Но достойно внимания, что в современном ему Париже Каганье, как кажется, стоял почти особняком. Он не принадлежал ни к какой школе; он склонил лишь немногих своих современников к разделению его взглядов на записанные им сомнамбулические откровения; и, не будь занесен из Америки спиритизм, у него, вероятно, нашлось бы лишь немного читателей. Поэтому, если в настоящей главе сочинение Каганье рассматривается более пространно, чем на то, по-видимому, дает ему право его историческое значение, причина этому та – что эти трансовые сообщения принадлежат одновременно к числу, как наиболее замечательных, так и наиболее хорошо засвидетельствованных документов, от которых зависит решение спиритического вопроса.

Альфонс Каганье называешь себя простым рабочим (оuvrier). Действительно, мы читаем в рассказе о нем из авторитетного источника в Journal du Magnétisme¹¹⁰, что он был сперва токарем-поденщиком, а впоследствии стал заниматься починкою старой мебели. На явления сомнамбулизма он обратил внимание, как кажется, около 1845 года и с этих пор стал посвящать значительную часть своих досугов на изучение и записывание изречений различных, погруженных в транс субъектов.

В январе 1848 г. им был издан в Париже первый том Arcanes de la Vie future dévoilés, в котором описывались сообщения, полученные чрез посредство восьми сомнамбул и якобы исходившие от тридцати шести лиц различного общественного положения, умерших в разные эпохи (некоторые из них – более чем за два столетия до того). Этот первый том содержал в себе «откровения» обычного, пост-Сведенборговского типа о строении духовных сфер, занятиях умерших, блаженстве будущей жизни, а также описание облеченных в белое ангелоподобных существ, шествующих по чудным лугам, при сиянии неземного дня.

Мы, вероятно, имеем право предположить, что источник этих описаний небес и занятий на них духов, наполняющих значительную часть первого тома, – не что иное, как ум самого медиума, несомненно работавший под влиянием, то воспоминаний о выученных в детстве уроках, то полученных от самого Каганье указаний о философии Сведенборга и откровениях немецких ясновидящих. В первом томе заключались также сообщения личного характера от умерших друзей тех лиц, которым Каганье дозволял наблюдать явления. Но почти ничто или ничто не показывает, чтобы эти сообщения не исходили исключительно из воображения медиума, а точность приводимых отчетов зависит лишь от добросовестности и компетентности Каганье. Впрочем, он был, по-видимому, человек необычайно искренний и податливый. Критические отзывы о его первом сочинении показали ему, в чем состояли упущения в доказательствах; и при позднейших сеансах, описанных во втором томе, изданном в январе 1849 г., он, как кажется, делал все, что мог, для установления подлинности предполагаемых сообщений от духов, добывая там, где это было возможно, письменные показания других присутствующих. Во всех этих позднейших сеансах медиумом была Адель Мажино, которую он знал много лет. Она была с детства природного сомнамбулою и сперва дозволила Каганье «магнетизировать» себя для того, чтобы положить конец самопроизвольным припадкам, вредившим ее здоровью. Скоро он открыл, что она была превосходная ясновидящая, в особенности, для диагноза и лечения болезней. Однако, на позднейших сеансах, имевших место весною и летом 1848 г., к Адели преимущественно обращались лица, желавшие вступить в сношение с умершими друзьями. Каганье составлял отчет о получавшихся на этих сеансах сообщениях и просил участников подписывать эти отчеты, с указанием, насколько сообщенные подробности истинны или ложны. Эти отчеты напечатаны вместе с подписанными удостоверениями. В тех немногих случаях, где имена не приводятся полностью, Каганье поясняет, что, в силу достаточно серьезных причин, участники сеансов желали, чтобы от публики были скрыты их имена, но что они – в распоряжении любого частного исследователя, который захотел бы удостовериться в неподдельности явлений. Конечно, эти отчеты, которые на дословность не претендуют, не показывают, какие указания могли быть получены ясновидящею от «наводящих» вопросов или не преднамеренных намеков участников сеансов.

Действительно, Каганье, как кажется, признает, что отчеты были им до некоторой степени обработаны. Вот его слова:

«Это сочинение далеко не представляет интереса романа, благодаря своему, по необходимости, отрывистому, неправильному слогу. Поэтому, оно боле придется по вкусу любителям науки, чем страстным читателям поэтических описаний наших теперешних романов. Я постарался сделать слог как можно яснее, очистив его от примеси вопросов и сцен, не имеющих отношения к откровениям этого рода. Я хочу, не столько хорошо писать, сколько хорошо убеждать... Я остался в пределах строгой истины, беспристрастной роли историка, предлагая современной философии факты во всей их наготе, но также и во всей их правде»¹¹¹.

Но из приведенных описаний очевидно, что, во всяком случае, многие из участников сеансов были скептики и остерегались обмана. А в некоторых случаях представляется ясным, что получавшиеся от присутствующих намеки не могли дать указаний. Другое возможное упущение в свидетельствах состоит в том, что, хотя Каганье и говорит нам, что им отмечались как все ошибки сомнамбулы¹¹², так и все ее верные утверждения, он не говорит положительно, что им опубликованы протоколы каждого сеанса. Однако, так как у нас имеются описания, за номерами, 46 сеансов за промежуток времени между началом печатания первого тома, осенью 1847 г., и концом августа 1848 г., из каковых 28 состоялось между 6-м марта и этим последним сроком, – можно по справедливости предположить, что описанные здесь сеансы представляют собою по меньшей мере существенную часть всех действительно имевших место. Наконец – чтобы закончить перечень наиболее выдающихся упущений в показаниях, – приводится очень мало чисел. Впрочем, и в этом отношении, второй том заметно превосходит первый. Описанные в этом последнем 96 сеансов не заключают почти ни одного числа. Но некоторые из позднейших сеансов датированы, а остальные, судя по внутренним доказательствам, по-видимому, напечатаны в хронологическом порядке. Вкратце: во всей спиритической литературе я не знаю подобного рода описаний, которые стояли бы выше в доказательном отношении, и в которых столь ясно обнаруживались бы, как добросовестность, так и ум автора.

Вот несколько отчетов, могущих служить примерами. Участник первого, цитируемого нами сеанса Дежан де ла Басти, правительственный делегат с острова Бурбона, приходил за несколько дней до того, и сомнамбула описала ему внешность его отца, каковое описание было признано им, за несколькими мелкими исключениями, точным; им было получено также от отца много превосходных советов.

«№ 141. – Г. Дежан де ла Басти, уже упомянутый в связи с сеансом 138-м, желает, чтобы появился другой призрак. Он спрашивает о г. Мари-Жозеф-Теодор де Гюинье. Адель видит мужчину, около сорока лет от роду, скорее высокого, с коричневыми волосами. Г. Дежан прерывает Адель, говоря, что это – не портрет того лица, о котором он спрашивает. Мы видим, что этот господин желает совершенно точных сведений. При словах: «Скорее высокого, с коричневыми волосами», он говорит: «Он был высокого роста, но не с коричневыми волосами». Адель отвечает, что лицо, внешность которого она описывает, вероятно, носит то же имя и принадлежит к той же семье; и что она чувствует, что это – так и есть: но он снова спрашивает о том же господине, и появляется вторая личность. Первая остается. Адель говорит: «Новопришедший – тридцати лет или старше; он – высокий и худой, с темно-русыми волосами, бледным лицом, скорее нежными, темно-синими глазами; длинным носом, скорее большим, чем маленьким ртом, длинным подбородком. Я вижу, что на нем – род большого сюртука, каких больше не носят. Это ему совсем не идет; похоже на халат, но – не халат; темно-синего или черного цвета. Эта одежда показывает, что он принадлежит к духовному званию: священник или что-нибудь в этом роде. У него строгий вид. Он, вероятно, страдал грудью. Я вижу, что у него легкие надуты кровью. Он долго болел. Он очень слаб. Я думаю, что причина этому – лишения, и что из-за них грудь у него так слаба. Впрочем, я не вижу, чтобы у него были зародыши какой-либо смертельной болезни; и это заставляет меня думать, что смерть его была насильственная, случайная, неожиданная. Рука у него большая и тонкая. У него на груди я вижу медаль, величиною в ладонь руки. Он носит низкие башмаки, каких теперь не носят. Он не хочет со мною говорить, из чего я заключаю, что он по-французски не говорил».

Подписи г. Дежана предшествуют следующие замечания: – «В характере этого лица было больше мягкости и доброты, чем строгости. Оно умерло от злокачественной лихорадки, сопровождавшейся длившимся несколько дней бредом и приписанной врачом потребностям сильной натуры, страдавшей от полного воздержания.

Подробности признаю точными.

(Подп.) Dejean de la Bastie, 18, rue Neuve de Luxembourg¹¹³. Сего 25 августа 1848 г.».

Появление в начале неузнанной посетителем фигуры – нередкая особенность этих сеансов. Обыкновенно, как и в настоящем случае, Адель продолжала утверждать, что эта фигура принадлежит к тому же семейству, – что посетитель нередко бывал вынужден в конце концов признать. Каганье описывает¹¹⁴ под заглавием «Quadruple Apparition» один случай, где появлялись три фигуры, прежде чем одна из них была узнана. В этом случае, как кажется, посетитель в конце концов нехотя признал все четыре. Но непредубежденный исследователь, вероятно, не согласится с мнением Каганье, что появление трех, не сразу признанных фигур увеличивает доказательность случая. Сам Каганье был уверен, что сомнамбула действительно разговаривает с духами, и большинство посетителей, как кажется, разделяло его убеждение. Получавшиеся результаты, впрочем, приписывались некоторыми передаче мысли; и следующий сеанс, конечно, подтверждает это мнение.

Г. дю Поте, известный писатель по животному магнетизму, издававший в то время в Париже Journal du Magnétisme пришел повидать субъекта Каганье и привел с собою князя Куракина, который назван секретарем Русского посла. Князь спросил о своей свояченице, и Адель поразительно описала ее внешность, а князь, в присутствии г. дю Поте и двух других свидетелей, признал точность описания. К сожалению, у князя не было тут же отобрано удостоверение за его подписью; он обещал вернуться, но, по деликатному выражению Каганье, «les événements survenus en France l'ont forcé de partir»; и обещанное показание никогда получено не было. Впрочем, после описания появления русской княгини отчет продолжает:

«№ 117. – Г. дю Поте, в свою очередь, желаешь вызвать своего приятеля, врача г. Дюбуа, скончавшегося около 15 месяцев до того.

Адель сказала: «Я вижу человека с седою головою; на передней части головы у него очень мало волос; лоб его обнажен и выступает у висков, вследствие чего голова его представляется четырехугольною. Ему, может быть, лет около 60. У него две морщины на обеих щеках, складка под подбородком, придающая подбородку вид двойного; он – с короткою шеею и коренастый; у него маленькие глаза, толстый нос, скорее большой рот, плоский подбородок и небольшие тонкие руки. Мне кажется, что он пониже ростом, чем г. дю Поте; если он не толще, то плечи у него шире. Он одет в коричневый сюртук с боковыми карманами. Я вижу, как он вытаскивает из одного из них табакерку и берет щепотку. У него очень смешная походка; он не хорошо держится, и у него слабые ноги; он, вероятно, страдал ими. У него скорее короткие панталоны. Ах, он не чистит своих башмаков ежедневно, потому что они покрыты грязью. В общем, он одет нехорошо. У него одышка, потому что дышит он с трудом. Я вижу также, что у него опухоль в животе, и что что-то его поддерживает. Я сказала ему, что о нем спрашивает г. дю Поте. Он говорит мне о магнетизме невероятно быстро; он обо всем говорит зараз; он все смешивает; я ничего не могу понять, он плюется слюною».

Г. дю Поте просит, чтобы спросили у призрака, почему он не появлялся ему, согласно обещанию, раньше. Он отвечает: «Подождите, покуда я найду, где я; я только что прибыл и изучаю все, что вижу. Я хочу Вам все об этом рассказать, когда появлюсь, и у меня будет многое сказать Вам».

«В какой день Вы обещали мне это сделать?» – «В середу». – Адель добавляет: «Этот человек, должно быть, забывчив; я уверена, что он был очень рассеян.» Г. дю Поте спрашивает далее: «Когда Вы мне появитесь?» – Не могу назначить времени, постараюсь сделать это через 6 недель. – «Спросите его, любил ли он иезуитов?» При этом имени, он так подпрыгнул в воздухе, протянув руки и воскликнув: «Иезуитов!», что Адель быстро откидывается и так напугана, что говорить с ним больше не решается.

Г. дю Поте заявляет, что все эти подробности – весьма точны; что он ни одного слога не может изменить. Он говорит, что способность этого человека к разговору была неиссякаема; он перемешивал все науки, которым посвящал себя, и говорил с такою быстротою, что, вследствие этого, как сказала ясновидящая, плевался. Он мало занимался своею наружностью; так был рассеян, что иногда забывал есть. Когда кто-нибудь упоминал при нем об иезуитах, он подпрыгивал так, как описала Адель. Он постоянно был покрыт грязью, как болонка. Неудивительно, что ясновидящая видела его в грязных башмаках. Он, действительно, обещал г. дю Поте, что появится ему в середу или субботу. Г. дю Поте признал точность этого видения в 75 Journal du Magnétisme».

Действительно, в «Journal» от 10-го августа за тот же год дю Поте, обозревая первый том сочинения Каганье, решительно удостоверяет поразительный характер этой имперсонации: «мне казалось, что я вижу его сам: до такой степени была поразительна эта картина. Вскоре эта тень исчезла, напугав сомнамбулу; одно только слово вызвало это внезапное исчезновение, и мое удивление достигло крайних пределов, ибо это же слово всегда приводило его в ярость». Но, несмотря на все это, дю Поте склонен приписать это явление передаче мысли из собственного своего мозга¹¹⁵; и несколько месяцев позже¹¹⁶, обозревая второй том сочинения Каганье, он по этому поводу сообщает о результате своих дальнейших исследований относительно того же сеанса. Вообще, подробное описание внешности и других обстоятельств, занимавших видное место в мыслях дю Поте в то время, было правильно; и были точно приведены другие подробности, о которых дю Поте мог слышать, но которых в то время, наверное, не помнил. От жены и детей доктора Дюбуа он узнал, однако, что Дюбуа не нюхал табака; что у него никогда не было сюртука того цвета, который был описан; что у него не было грыжи, и что, следовательно, он не носил повязки. Кроме того, предсказанное появление призрака никогда не произошло. Дю Поте, однако, положительно добавляет, что при жизни доктор Дюбуа не был известен Каганье и его сомнамбуле.

Но на самом деле, самые отчеты Каганье дают нам убедительнейшее опровержение его теории, что эти сообщения были подлинными посланиями от духов умерших. Ибо существуют два или три рассказа, указывающие на действие телепатии, но согласовать которые с теорией сообщения с духами – крайне трудно. В двух, описываемых во втором томе случаях Адель просили отыскать давно исчезнувшего родственника участника сеанса. В обоих случаях она нашла этого человека в живых и разговаривала с его духом.

Г. Люка пришел, чтобы справиться о судьбе своего тестя, исчезнувшего за 12 лет до того, после ссоры. Адель, в трансе немедленно отыскала этого человека, сказала, что он жив, и что она видит его в «чужой стране», где существуют деревья, похожие на американские; и что он занят собиранием семян с небольших кустов, фута три вышиною. Он не хотел отвечать на ее вопросы, и она просила, чтобы ее разбудили, так как боялась диких животных¹¹⁷. Несколько дней спустя г. Люка вернулся и привел с собою мать пропавшего человека.

«№ 99¹¹⁸. Лишь только Адель заснула, она сказала: «Я вижу его». «Где Вы его видите?» – «Здесь». «Опишите его снова, а также и то место, где он находится.» – «Он – белокурый, загоревший от солнца; он очень толст, черты у него довольно правильные: глаза коричневые, рот большой; вид у него мрачный и задумчивый. Он одет, как рабочие, в род короткой блузы. Он и теперь, как и в прошлый раз, занят собиранием семян, похожих на перечные зерна, но я не думаю, чтоб это был перец: это – побольше. Эти семена растут на небольших кустарниках, вышиною около метра. При нем маленький негр, занятый тем же». «Постарайтесь получить сегодня какой-либо ответ. Заставьте его назвать вам имя страны, где Вы его видите» – «Он не хочет отвечать» .– «Скажите ему, что его добрая мать, которую он очень любил, находится с Вами и спрашивает известий о нем.» – «Ах, при упоминании об его матери, он обернулся и сказал мне: «Моя мать! я не умру, не увидев ее снова. Утешьте ее и скажите ей, что я всегда о ней думаю. Я не умер.» – «Почему он ей не пишет?» – «Он ей писал, но судно, наверное, потерпело крушение: по крайней мере, он так полагает, так как ответа он не получил. Он говорит мне, что он – в Мексике. Он последовал за Императором Дон Педро; был пять лет в тюрьме, много страдал и приложит все усилия к тому, чтобы вернуться во Францию; его снова увидят». – «Может ли он назвать место, где он живет?» – «Нет: оно очень далеко внутри страны. Эти местности названий не имеют.» – «Живет ли он с европейцем?» – «Нет, с темнокожим». – «Зачем он не пишет своей матери?» – «Потому что в то место, где он находится, суда не заходят. Он не знает, к кому ему обратиться. Кроме того, он очень мало умел писать, и почти позабыл. С ним никого нет, кто мог бы ему оказать эту услугу; никто не говорит на его языке; он заставляет себя понимать с большим трудом. Кроме того, он никогда не был общителен или разговорчив. Он скорее кажется человеком угрюмым. Очень трудно добыть от него эти несколько слов. Можно бы подумать, что он нем.» – «Одним словом: как можно устроиться, чтобы написать ему или узнать о нем?» – «Он об этом ничего не знает. Он может сказать лишь следующие три вещи: Я – в Мексике, я не умер, меня увидят снова.» – «Зачем покинул он таким образом своих родителей, ничего им не говоря, тогда как дома он был счастлив?» – «Этот человек был очень сдержанный, он почти никогда не говорил. Он очень любил свою мать, но не питал такой же любви к своему отцу, который был человек горячий и угрюмый, и часто с ним грубо обращался. Чаша уже давно была переполнена. Побудила его уйти не та пустяшная ссора, которая была у него с отцом накануне его отъезда: то было его твердое решение уже некоторое время. Он никому об этом не говорил. Он уехал тайком. Перецеловав всех накануне вечером, он скрылся на другой день, не говоря ни слова. Не беспокойтесь, сударыня, Вы его увидите снова». Добрая женщина залилась слезами, потому что признала истину всех подробностей, сообщенных Аделью. Характер, воспитание и отъезд ее сына были такие, какими их описала Адель; но рассказу ясновидящей придает большее подобие вероятия тот факт, что у родственников была мысль, что он поступил в ряды армии Дон Педро, и одно время они делали попытки это проверить. Об этой подробности мне рассказал г. Люка, при приезде его в Париж впоследствии. Впрочем, получить сведения не удалось».

Вскоре после этого инцидента, г. Миранд, владелец типографии, в которой был напечатан первый том Агсanеs, пришел к Каганье и просил устроить сеанс. Он был очень поражен тем, что видел и слышал, и, наконец, обратился к Адели с просьбою – просить о появлении его брата, умершего, как он думал, во время похода в Россию. Адель не видела его в мире духов и сказала, что он не умер, и что она видит его на земле. Затем она описала его наружность, мундир и настроение, и это описание, с некоторыми изменениями и поправками, по-видимому, довольно «хорошо согласовалось с воспоминаниями и предположениями г. Миранда. Она дала также правдоподобное описание – почерпнутое, по ее словам, из разговора с отсутствующим – его местопребывания и объяснение его долгого молчания¹¹⁹.

К сожалению, у нас нет подтверждения истины заявлений, сделанных об этих двух лицах. Год или два спустя был издан третий том «Arcanes», и, по справедливости, можно предположить, что, если бы получено было известие о нахождении в живых которого-либо из двух отсутствующих лиц и о том, что они прошли чрез приключения, описанные Аделью, Каганье не упустил бы случая предать гласности столь поразительное свидетельство в пользу ясновидения своего субъекта. Следовательно, об этих двух сеансах мы в праве сказать лишь то, что Адель могла угадывать – и, должно сознаться, с значительною точностью – мысли, находившиеся в уме у ее собеседников. Эти случаи, по-видимому, представляют хороший пример телепатии; но у нас нет никаких доказательств, чтобы они были чем-либо другим, а на основании внутренних данных это представляется весьма невероятным. В виду полного нашего неведения относительно всех возможных условий и ограничений, было бы, пожалуй, неблагоразумно рассматривать подразумеваемое ими предположение, что духи умерших готовы в любую минуту отвечать на призыв живых, как добавочное препятствие к признанию описаний сеансов Адели вообще за доказательство общения с духами. Но вопрос совершенно изменяется, раз нам приходится иметь дело – как в двух рассматриваемых здесь случаях – с духами людей еще живущих. Как сумела Адель отыскать местонахождение этих двух лиц? И – более того – как сумела она заставить их говорить с собою, притом – в то время, когда по крайней мере одно из них находилось в бодрственном состоянии и занято был добыванием себе пропитания ручным трудом? И ограничивалась ли способность Адели сообщаться с духами живых людей лицами, уехавшими в отдаленные страны, чтобы отделаться от своих родных? Если бы Адель или какая-либо другая из ясновидящих Каганье действительно обладала свойством разговаривать с живыми на расстоянии, несомненно, что, Каганье, в продолжение многолетних его опытов, удалось бы представить нам какие-либо доказательства этой способности, которые не были бы чисто гипотетическими. Ничего нельзя было бы легче доказать. Тот факт, что таких доказательств не имеется, с большою вероятностью указывает на то, что этою способностью Адель не обладала, и что описанные здесь разговоры были чисто фантастические, причем заключавшиеся в них истинные или правдоподобные подробности, может быть, добывались телепатически из умов присутствующих. На то же указывает и курьезное сходство обоих описаний. Оба человека утверждают, что они писали домой, но что их письма, должно быть, затерялись. В настоящее время ни один из них писать не может, потому что они далеко от моря, внутри страны. Оба много страдали; оба сидели в тюрьме; оба утверждают, что их родные увидят их до смерти, и, однако, ни один из них не торопится вернуться и не хочет открыть имени своего настоящего местожительства.

Предполагать, – как то делает автор отчетов – что эти рассказы суть подлинные откровения, полученные путем действительно происходивших разговоров с духами людей, живущих в неназванных по имени и – как пространно объясняет Каганье – вероятно, безымянных местностях внутри Мексики или Азиатской России – значить доводить легковерие до крайних пределов. Но если эти два рассказа – не то, чем они кажутся, – что же должны мы сказать о других рассказах в той же книге, рассказах, облеченных в ту же драматическую форму и содержащих в ce6е аналогичные подробности, совпадающие с ожиданиями или воспоминаниями собеседников? Если первые – не суть подлинные сообщения от отсутствующих живых людей, нам нужны какие-нибудь другие доказательства для предположения, что эти последние суть подлинные сообщения от духов умерших. Будучи рассмотрены в связи с видениями, имевшими предметом небеса и умерших товарищей детства и составлявшими особенность транса в начале, эти позднейшие сообщения, несомненно, указывают на чисто естественное происхождение¹²⁰.

История животного магнетизма в Германии была более сложная. Как уже было сказано, там нашлось много последователей спиритических воззрений. Но не все немецкие магнетизеры занимались собеседованием с духами. С самого начала там существовали исследователи новых фактов, по меньшей мере, столь же осторожные и рассудительные, как и в любой из других европейских стран. Для таких людей, как Гмелин, Вингольт, Фишер, Клуге, Кизер, животный магнетизм был, совершенно также как и для самого Делеза, прежде всего пособием к искусству врачевания; и большинство немецких исследователей обладало, пожалуй, более здравыми познаниями в области естественных наук вообще и медицины в частности, чем первые французские магнетизеры. Но наблюдавшиеся явления были, по существу, те же самые. Были повторены, подтверждены и усовершенствованы опыты Тарди де Монравеля. Наблюдалось истечение света из пальцев магнетизера, из полюсов магнита, из сердца живой лягушки или из спинного мозга недавно убитого быка. Этот лучистый свет насыщал стакан с водою и проводился, отражался или рассеивался различными веществами. Металлы оказывали характерные действия на сомнамбул на расстоянии 10 или 15 шагов, вызывая по очереди уколы, теплоту, онемение, сонливость, каталепсию и т. п.; сомнамбулы умели различать полюсы магнита по порождаемым ими различным ощущениям. Одним словом, в сочинениях первых двух десятилетий 19-го столетия рассеяны зачатки тех курьезных лженаблюдений, которые немного позже Рейхенбах расширил до размеров огромного трактата.

Мы читаем также, что ясновидящему сомнамбулу тело его представляется прозрачным, так что он может видеть точное состояние каждого органа и описать природу любой болезни.

Хороший ясновидящий, конечно, обладал тою же способностью проникать зрением в телесные процессы и болезни и других лиц и мог предсказывать ход болезней и прописывать подходящие лекарства.

В сочинениях этого периода много говорится и об общности ощущений между магнетизером и субъектом; о чтении мыслей; о погружении пациента в транс – даже на расстоянии нескольких миль – действием воли магнетизера; и, наконец, – о ясновидении на близком или значительном расстоянии¹²¹. Но словам Кизера¹²², это последнее свойство встречается гораздо реже, чем во Франции (хотя примеры его приводятся в изобилии). Но тот инцидент, который, по-видимому, подал повод к этому сравнению: рассказ в «Annales du Magnétisme Animal» о человеке, при первом же опыте, сделавшем одновременно пять женщин ясновидящими, в один вечер – едва ли может считаться типичным примером¹²³.

Одним из изложенных с наибольшею полнотою рядов наблюдений в области передачи мысли и ясновидения является случай, подробно описанный в Archiv für den Thierischen Magnetismus секретарем Иенского королевского минералогического общества доктором Ван Гертом¹²⁴. Пациенткою Ван Герта была молодая, 28-летняя женщина, по-видимому – невропатка того же типа, как г-жа Гауффе и другие сомнамбулы, которые будут рассматриваться нами впоследствии. Он подробно излагает несколько случаев, в которых сомнамбула давала прибывшим издалека лицам точные описания их дома, находившейся в каждой комнате мебели, наружности жильцов, их умственных идиосинкразий, и даже болезней, которыми они страдали, и подходящих лекарств. Если, можно довериться Ван Герту, который, как кажется, был наблюдатель внимательный, без особенной наклонности к чудесному, – описания столь близко соответствовали фактам, что тут должно было играть роль нечто большее, чем простая случайность. Но случаи эти, как основанные на свидетельстве одного Ван Герта, причем мы не имеем возможности знать, как записывался происходивший разговор и не давались ли какие-либо намеки свидетелями – не лучше, а пожалуй, и хуже, некоторых других, приводимых в позднейшей главе и заимствованных у Английских наблюдателей.

Много примеров кажущейся передачи мысли и ясновидения, почерпнутых, по большей части, из современных изданий, приводится в другом сочинении этого же времени Der Magnetismus und die Allgemeine Weltsprache (Крефельд, 1822) Г. M. Везерманна, правительственного асессора и главного инспектора дорог в Дюссельдорфе. Наиболее ценною частью книги Везерманна является краткое описание некоторых его экспериментов над передачею мысли на расстоянии. Он пишет, что ему четыре раза удавалось вызывать у четырех его знакомых сновидения на внушенные им темы. При пятой попытке он заставил субъекта опыта и случайно находившегося с ним приятеля увидеть наяву видение, изображавшее женскую фигуру¹²⁵. Эксперименты эти интересны потому, что весьма близко подходят к некоторым опытам в том же направлении, описанным за последние годы в изданиях Общества для Психических Исследований.

Упоминавшиеся до сих пор авторы, даже трактуя о ясновидении и подобных чудесных способностях, положительно отвергали спиритическое или мистическое объяснение явлений и рассматривали животный магнетизм, как отрасль естественных наук. Так Везерманн предполагал, что способность его влиять на расстоянии на мысли знакомых ему лиц зависела от проецирования им потока магнетического флюида, представлявшегося взору ясновидящего потоком света. Пациентка Ван Герта никогда не утверждала, что находится в сношениях с ангелами. Клуге¹²⁶ доказывает, что благочестивый Юнг, утверждая, будто обитатели духовного мира доступны нашим чувствам, заходит слишком далеко и впадает в совершенный материализм. По воззрению Клуге, духовидение, как искусственное, так и самопроизвольное, – чистый самообман. Кизер, обозревая в «Архиве»¹²⁷ истории Августы Мюллер, о которой речь ниже, пользуется этим случаем, чтобы опровергнуть Мейеровское объяснение появления на расстоянии его сомнамбулы одному из его приятелей. По утверждению Мейера, этот инцидента доказывал, что дух находящегося в экстазе лица может покидать тело и делаться доступным человеческим чувствам. Кизер же видит в нем лишь доказательство воздействия на мысли лица, видевшего призрак, мыслей лица, погруженного в экстаз. Ибо, говорит он, душа, не будучи материальною, не может делаться видимою иначе как через собственное свое тело. Но отрицая грубое спиритическое воззрение, Вингольт, Кизер и Клуге – чтоб не упоминать о других – сходятся в том, что в высших стадиях транса душа приближается к преддверию универсальной жизни и как бы освобождается отчасти от уз пространства и времени¹²⁸. А Нассе идет еще дальше и откровенно утверждает, что в сомнамбулизме мы имеем дело с фактом духовного порядка; и что всякая попытка согласовать его законы с законами физического мира должна, окончиться неудачно¹²⁹. И действительно ясно, что для людей, веривших в реальность ясновидения на расстоянии (отличного от чтения мыслей присутствующих), было весьма затруднительно приискать объяснение в физических терминах.

Но на ряду с этими рассудительными исследователями, было много таких, которые в явлениях транса видели доказательства общения с духовным миром, а изречения сомнамбул записывали, как драгоценные откровения из сверхчеловеческих источников. Основателем этой школы можно назвать И. Г. Юнга, более известного под именем Юнг Щтиллинга; хотя Юнг и не мог претендовать, да и не претендовал на звание автора излагавшейся им схемы духовной космологии. Многое в ней, конечно, принадлежит Сведенборгу; а многое составляет общее достояние мистиков всех веков. Немалая часть его учения являлась и простым переизложением с помощью новейших терминов некоторых христианских верований. Но особенно известен Юнг тем, что он поставил доктрину о психическом теле на новое и более прочное основание, во-первых – связав ее с представлением о светоносном эфире (тогда впервые начинавшем получать признание в ученом мире); во-вторых подкрепляя и объясняя ее помощью примеров, заимствованных им из наблюденных явлений сомнамбулизма. Юнг, родившийся в 1740 г., начал жизнь в скромной обстановке. Впрочем, в молодости он получил докторскую степень, в продолжение многих лет занимался врачебною практикою и, наконец, сделался профессором политической экономии в университетах Марбургском и Гейдельбергском. Книга его, Theorie der Geisterkunde, по- видимому, была напечатана в последние годы его жизни. Она даже по внешнему виду едва ли представляет из себя научный трактат, так как открыто носит христианско-апологетический характер. Около трех четвертей книги состоят из сборника рассказов о привидениях и анекдотах о пророчествах и ясновидении, излагаемых без всякой попытки к проверке или критическому отношению¹³⁰.

Юнг весьма удобно резюмирует свою теории в 55 предложениях, из которых я приведу следующие:

9) Животный магнетизм неоспоримо доказывает, что в нас есть внутренний человек, – душа, состоящая из божественной искры, бессмертного духа, обладающего разумом и волей, и нераздельной с ним световой оболочки (Liсhtshü1le).

10) Свет, электрическая, магнетическая, гальваническая материя и эфир, по-видимому, составляют одно и тоже тело, в различных видоизменениях. Световое вещество или эфир есть элемент, связующий вместе тело с душою и мир чувственный с миром материальным.

11) Когда внутренний человек, человеческая душа, покидает внутреннюю область деятельности чувств, (die innere Merkstätte der Sinne verlässt), продолжая лишь исполнять жизненные функции, – тело впадает в состояние транса или глубокого сна, во время которого душа действует более свободно, властно и деятельно. Все ее свойства повышаются.

12) Чем более душа освобождается от тела, тем обширнее, свободнее и могущественнее становится внутренняя сфера ее деятельности. Поэтому, она вовсе не нуждается в теле, чтобы жить и существовать. Последнее скорее является препятствием для нее...

13) Все эти предложения суть верные и несомненные заключения, почерпнутые мною из опытов над животным магнетизмом. Эти крайне важные эксперименты неоспоримо показывают, что душа не нуждается в органах чувств для того, чтобы видеть, слышать, обонять, вкушать и чувствовать в состоянии гораздо более совершенном.

30) Безграничный эфир, наполняющий пространство нашей солнечной системы, есть стихия духов, в которой они живут и двигаются. Атмосфера (Dunstkreis), окружающая нашу землю, вплоть до центра ее, в особенности же – ночь, суть обиталища падших ангелов и тех человеческих душ, которые скончались в состоянии неверия…

Остается добавить, что, по учению Юнга, транс – состояние болезненное; а попытки вступить в сообщение с духами или предсказывать будущее подобным путем – чрезвычайно опасны и греховны (предложения 23, 24); и что он предостерегает своих читателей от полного доверия к изречениям сомнамбул. Но преемники Юнга обращали мало внимания на эти предостережения, и в течение последующих тридцати лет речи и деяния многих «чрезвычайно замечательных» сомнамбул были описаны в поразительно пространной форме. Одною из первых обратила на себя внимание (едва ли заслуженное характером ее явлений) некая девица Августа Мюллер из Карльсруэ, история которой, сохраненная для нас доктором Мейером¹³¹, может по справедливости считаться типичною. В трансе эта молодая женщина могла обычным путем определять свои собственные болезни и болезни других лиц и прописывать для них лекарства. В трансе она говорила, что может видеть не только тела людей, но также их мысли и характеры; но доказательств этой способности не представлено. Она утверждала, что беседовала с духом своей умершей матери. Она сказала также, что может навестить брата в Вене, но отвергла предложение доктора Мейера громко заговорить, из боязни напугать его. О ней рассказывается, что она могла с закрытыми глазами читать театральные билеты и песни в книге с нотами, но подробностей не приводится. Всего ближе подходит к доказательному опыту следующий случай. Однажды вечером Мейер спросил ее, может ли она сказать ему, что в его семье недавно случилось замечательного; и в ответ на это ясновидящая сообщила ему о смерти его тестя в городе, отстоявшем на пятнадцать миль. Мейер получил известие об этом событии утром того же дня, но был уверен – хотя мы этой уверенности разделить не можем – что сомнамбула о том ничего не знала. Можно упомянуть еще о другом случае. Приятельница Августы, некая Катерина, страдала зубною болью и сказала сомнамбуле, что, вероятно, не будет в состоянии навестить ее, по обыкновению, на следующий день. Августа ответила: «Тогда я навещу Вас сегодня ночью». В эту ночь Катерина, как говорят, увидела, что к ней в комнату вошла Августа, одетая в ночную рубашку. Фигура ее, носившаяся над полом, подошла к Катерине и легла рядом с нею в постель. Проснувшись утром, Катерина нашла, что зубная боль у нее прошла, и с большим удивлением узнала, что Августа не покидала своей постели за всю ночь. Мейер считает этот инцидент явным доказательством существования психического тела. Как уже было упомянуто, Кизер, рассматривая этот случай в Archiv'e, приводит его, как поразительный пример воздействия на расстоянии, обусловленного существовавшим между обеими молодыми женщинами гарроrt’ом. Быть может, читатель предпочтет еще более простую гипотезу.

В другом случае, описываемом доктором К. Ремером, мы заходим еще немного далее в область неведомого¹³².

В этом случай сомнамбулой была дочь самого Ремера, 15-летняя девушка, с которой в ноябре 1813 г. случились конвульсивные припадки, за коими последовала каталепсия. В конце концов, она сделалась сомнамбулою и стала прописывать лекарства для собственных своих болезней и болезней отца и других лиц, отвергая всякий способ лечения, кроме своего собственного. Ремер часто утверждает, что ею обнаруживалось в трансе знание, которого она не могла приобрести из нормальных источников. Но в пользу этого заявления он приводит мало доказательств; и большинство записанных им изречений по природе своей проверке не поддавалось. Одною из курьезных особенностей этого транса – как мы увидим, эта особенность была гораздо более развита у одной позднейшей сомнамбулы – была склонность к арифметическому символизму. Ремер приводит целую страницу числовых расчетов, смысл которых остается темным, хотя они, по-видимому, глубоко поразили свидетелей, приписавших им, вероятно, какое-либо мистическое значение¹³³. В другом направлении г-жа Ремер превзошла Августу Мюллер. Подобно ей она свободно беседовала с умершими родными. Но кроме того ее водили на Луну: иногда один из умерших ее родственников, а чаще – дух еще бывшей в живых ее товарки, некой Луизы. Но увы, описание ею первого путешествия обнаруживает, что представление о солнечной системе было у нее едва ли более удовлетворительное, чем у «Blessed Damosel»¹³⁴, следившей «из-за золотых небесных перил», как «день и ночь по очереди бороздили пламенем и мраком бездну, в которой, подобно озлобленной мошке, вертится земля».

Когда она покинула землю, в январе, в 5 ч. 30 м. пополудни, ночь уже наступила и, по-видимому, продолжалась во время ее путешествия на Луну, ибо она описывает, как в одном месте это светило увеличилось в сорок раз; о Солнце же не упоминается. Впрочем, она прошла чрез единственный в своем роде астрономический опыт. Она наблюдала восход солнца над лунными горами, грелась в его лучах в продолжение целого лунного дня, присутствовала при его закате и вернулась на землю к ужину. Вероятно, г-же Ремер не было известно, что, в обычном естественном порядке, между восходом и заходом солнца на нашем спутнике проходить около двух недель.

В сравнении с этим, описания птиц, цветов, водопадов, гор, прелестных долин и даже жителей Луны могут показаться лишь бесцветными. На самом деле, описание лунных пейзажей у г-жи Ремер представляет некоторое сходство с представлением живописца прерафаелита о небесном пространстве. При первом посещении ею Луны, она узнала, что ее две малолетние сестры уже отправились на «Юнону»: по-видимому, духи умерших сперва прибывают на Луну, а потом по мере того, как совершенствуются, переходят в высшие сферы¹³⁵. Это обстоятельство придает печальный интерес первому свиданию г-жи Ремер с ее покойными дедушкой и бабушкою, ею на Луне встреченными: с свойственным ясновидящим ужасным чистосердечием она спрашивает их, почему же они не переселились еще повыше? Впрочем, ими представляются удовлетворительные объяснения; и действительно, сомнамбула признает, что ее родственники светились больше, чем на земле¹³⁶.

Дальнейшее изучение этих откровений едва ли было бы полезно. Следует, однако, отметить, что, по-видимому, Ремер считает их, если и не несомненно подлинными, то, по крайней мере, имеющими серьезное право на наше внимание. Он излагает их с добросовестною тщательностью и очень пространно; и упоминает, что сделанные его дочерью описания жителей других миров в точности согласуются с описаниями, представленными субъектом Эннемозера и другим ясновидящим, более недавнего времени¹³⁷.

Весьма известный поэт того же поколения Юстин Кернер, пользовавшийся некоторою известностью и как врач, рано обратил внимание на транс и значение его в терапевтике. В 1826 г. он издал истории двух «замечательных» сомнамбул, которых лечил магнетически. В конце того же года к нему, в Вейнсберг, приехала с целью лечения некая Фредерика Гауффе, более известная, по месту своего рождения, под именем «Префорстской ясновидящей». Полная история ее замечательного сомнамбулизма была издана Кернером в 1829 году вскоре после смерти ясновидящей¹³⁸.

Она была нежного здоровья с детства; страдала конвульсивными припадками, впадала в самопроизвольный транс и имела видения. Ее уже раньше неоднократно магнетизировали, более или менее успешно, разные лица. Когда она приехала в Вейнсберг, Кернер, по собственным его словам, отнесся к ней с некоторым недоверием и был склонен лечить ее скорее обычными медицинскими средствами, чем магнетизмом. Впрочем, через несколько недель, видя, что пользы от лекарства нет, он замагнетизировал ее и с тех пор стал неукоснительно следовать тому лечению, которое она прописывала для себя в трансе. Начиная с этого времени до смерти своей в августе 1829 г., она, по-видимому, проводила большую часть своего существования в состоянии сомнамбулизма (трансе или «вторичном состоянии»), длившемся в одном случае около года. Явления, наблюдавшиеся, как утверждается, при ней, нам уже знакомы. Она различным путем реагировала на присутствие или прикосновение камней, металлов, растений и лекарств. Она впадала в каталепсию, если ее оставляли сидящею на скамье из песчаника; с другой стороны, стекло или хрусталь выводили ее из магнетического состояния. К «гадательному пруту»¹³⁹ она прибегала с большим успехом. Она умела распознавать по внешнему виду магнетизированную воду, умела даже определить число сделанных над нею пассов. Далее, при магнетическом состоянии, нижняя часть ее тела непроизвольно всплывала на поверхность воды во время купания: это явление напоминало Кернеру средневековое испытание ведьм. Она могла видеть внутреннее строение человеческого тела и могла проследить и в точности описать все разветвления нервной системы. У лиц, потерявших какой-нибудь член, она видела психическую форму этого члена, еще соединенную с телом.

Но подобного рода диковины и чудеса свойственны более или менее всем сомнамбулам этого периода, и дольше останавливаться на них нет необходимости. Префорстская ясновидящая выделяется над всеми своими сотоварищами в истории сомнамбулизма в Германии тремя особенностями: многочисленными, якобы данными ею доказательствами необыкновенной зрительной способности, как на расстоянии, так и по отношению к будущему, и способности видеть духов и беседовать с ними; наблюдавшимися в ее присутствии физическими проявлениями и необычайными откровениями о духовных предметах.

Что касается первого обстоятельства, то Кернер приводит несколько примеров ясновидения во сне, пророческих снов и видений; но, хотя он обнаруживает лучшее понимание значения свидетельств, чем многие из его современников, ни одно из этих описаний не имеет большого значения. Числа и другие существенные подробности часто отсутствуют; а в единственных случаях, представляющихся определенными и убедительными, нам, насколько можно заключить из рассказа Кернера, приходится полагаться на членов семейства ясновидящей во всем, что касается предполагаемого исполнения предсказаний.

Но «сверхнормальные» способности ясновидящей в особенности проявлялись в созерцании призрачных фигур и собеседовании с духами умерших мужчин и женщин, обращавшихся к ней преимущественно за помощью, руководством и молитвою. Таким путем она иногда вступала в сношение с духами умерших вейнсбергских граждан и получала от них много сведений об их делах и семейной истории.

Так одно бедное вейнсбергское семейство тревожил призрак. Об этом узнал Кернер и привел хозяйку дома к г-же Гауффе. После этого призрак как бы привязался к ясновидящей. Он рассказал ей, что жил в том доме, где впервые появился, и что при жизни обманул двух сирот; позже он сказал, что жил около 1700 года и умер 79 лет от роду, а еще позже – что имя его было Белон. По справке в городских архивах обнаружилось, что существовал бургомистр этого имени, действительно живший в названном доме, что он умер в 1740 г., 79 лет от роду и был опекуном сирот¹⁴⁰.

В другом случае, ясновидящей много мешал шум, производившийся беспокойным призраком, который, наконец, сообщил, что он – дух обанкротившегося адвоката, незадолго до того скончавшегося и имевшего в городе много долгов. В связи с этим сообщением ясновидящая описала, ради проверки, местоположение некоторого документа, который и был потом найден в описанном ею месте, в канцелярии главного судебного пристава¹⁴¹. Кернер излагает этот инцидент очень пространно, считая его поразительным доказательством «самоличности духов». Однако, не видно, чтобы, как здесь, так и в случае с бургомистром Белоном, г-жа Гауффе в действительности сообщила какие-либо сведения, которых не могла добыть из местной молвы или, в крайнем случае, – путем тщательных розысков.

Призрачные фигуры, якобы постоянно появлявшиеся ясновидящей и днем, и ночью, иногда видели и другие лица. Так однажды сам Кернер видел туманную фигуру:

«Восьмого декабря, в семь часов вечера, я случайно находился в передней комнате г-жи Г., из которой можно было видеть ее спальню. Я увидел там туманную фигуру (серый туманный столб, как бы с головою), без определенных очертаний. Я схватил свечу и, молча, поспешил с нею в комнату. Я там застал г-жу Г., упорно смотревшую на то место, где я видел туманную фигуру. Впрочем, она уже исчезла с глаз моих»¹⁴².

По словам Кернера, сам он видел привидение только в этом случае; но в другом месте он рассказывает, что однажды вечером, когда все сидели в освещенной комнате, за ужином, мимо окна проплыла фигура, похожая на белое облако. Фигуру эту видели все¹⁴³. Некоторые служанки и другие лица, спавшие в одной комнате с ясновидящей или в соседней, также в различное время утверждали, что видели фигуры, схожие с теми, которые являлись г-же Гауффе.

Впрочем, шумы и физические явления, обыкновенно происходившие в то время, когда ясновидящая жила в доме Кернера, более достойны внимания, чем подобные призраки, являвшиеся по большей части горничным и крестьянкам, нервное равновесие которых, несомненно, уже было нарушено тем, что они слышали о чудесных способностях г-жи Гауффе. Сам Кернер и его жена несколько раз, ложась спать, слыхали стуки и другие звуки на стенах и окнах спальни¹⁴⁴. Однажды весь дом слышал, как кто-то старался открыть входную дверь¹⁴⁵. Сестра г-жи Гауффе слышала у окна звук цепей¹⁴⁶. Эти шумы, в особенности же постукивания и пощелкивания (Klöpfeln und Klatschen), были столь загадочного свойства, что однажды г-жа Кернер провела часть ночи в комнате г-жи Гауффе с целью, по возможности, выяснить их происхождение. Стуки начались около 10 час. вечера, и, по-видимому, исходили из кровати, стола и стен. По словам Кернера, жена его убедилась, что они не производились, ни самою ясновидящей, ни находившеюся в комнате ее сестрою¹⁴⁷.

Физические явления происходили по большей части тогда, когда ясновидящая была одна или в обществе одной своей сестры. Несколько раз в открытое окно кем-то бросался крупный песок. Этого сам Кернер не видел, но видел лежавший на полу песок и нашел, что он схож с тем, который находился в саду, как раз перед домом. Однажды вечером брошено было немного этого песка в горничную, стоявшую близ дома¹⁴⁸. Далее через комнату брошен был табурет¹⁴⁹, а вязальная игла пролетела по воздуху и попала в стакан с водою¹⁵⁰; но свидетельницею обоих этих явлений была одна ясновидящая.

Впрочем, в некоторых случаях и другие жильцы дома, бывали свидетелями физических феноменов, или, по крайней мере, находились в комнате во время передвижения предметов. Вот краткое резюме показаний, приводимых Кернером под этою рубрикою:

Однажды ясновидящая объявила, что в такую-то ночь ее посетить привидение; и Кернер поручил надежной особе, лечь в одну кровать с сестрою г-жи Гауффе, спавшей в одной комнате с г-жою Гауффе, и ожидать появления привидения. Надежная особа в 11 часов вечера заснула и в полночь проснулась вследствие того, что сестра вылезла из постели, чтобы принести г-же Гауффе поужинать. Лишь только сестра забралась обратно в постель, как по всей комнате послышались странные и внушавшие страх шумы. Скоро после этого ясновидящая, лежавшая все время совершенно спокойно, начала разговаривать с привидением и, наконец, сказала: «Открой ее сам»; тут надежная особа увидела, «с таким чувством ужаса, какого никогда раньше не испытывала», как лежавшая на постели книга с нотами стала постепенно раскрываться, как бы от действия незримой руки; между тем г-жа Гауффе оставалась совершенно недвижимою¹⁵¹. В другой раз, когда сам Кернер находился в комнате, вместе с сестрою ясновидящей, были кем-то брошены кусочки пепла, на этот раз – не чрез окно, а из угла комнаты. Подыскать для этого явления естественную причину Кернер не мог. Впрочем, подробностей он не приводит, и не упоминает, присутствовала ли при этом сама ясновидящая, но предоставляет нам заключить, что она действительно была тут¹⁵². Описание двух других физических явлений, свидетелями которых были Кернер или один из членов его семейства, можно привести полностью.

«Час спустя, г-жа Гауффе, лежавшая на постели в сапогах с застежками, плотно обхватывающих ее ноги, увидала, как тот же призрак стал вновь ходить по комнате, бряцая как бы шпорами. Тогда она сразу обернулась, не смотря на него, (кроме того, было это в сумерки), легла на другой бок и, как ей показалось, заснула. В эту минуту я (Кернер) вошел в комнату, где находилась и ее сестра. Я увидел, что г-жа Г. лежит совершенно спокойно, но в эту минуту сапоги с силою отделились от ее оставшихся неподвижными, ног, как бы сдернутые незримою рукою, полетели по воздуху к ее сестре, которая как раз в то время смотрела из окна, и тихо опустились на пол подле нее»¹⁵³.

Происшедшее, три дня спустя другое, замечательное явление описывается так:

«В то время, как г-жа Г., сестра ее и моя дочь были одни в комнате (г-жа Г. лежала в постели), абажур, стоявший на столе в отдалении от всех, внезапно полетел на другую сторону комнаты, как бы брошенный незримою рукою. За минуту перед тем, как это случилось, г-жа Г. увидела, как в дверях появилось привидение со шпорами, но немедленно затем окоченела (fiel in Erstarrung) и не видела того, что случилось с абажуром»¹⁵⁴.

Единственные другие, упоминаемые Кернером физические проявления; удостоверяемые самостоятельными показаниями, суть следующие: в полночь (и, следовательно, вероятно, в темноте) Кернер и его жена услыхали в своей комнате шум и увидели, что стол, стоявший у кровати, отброшен на середину комнаты; в то время ясновидящая жила в доме¹⁵⁵. Спавшая одну ночь в одной постели с сестрою ясновидящей надежная особа увидела, как без видимой причины потух ночник, и как после этого свеча светилась сама собою¹⁵⁶. Услыхав сильный шум в комнате, в которой г-жа Гауффе лежала в постели, одна, служанка и другое лицо вошли в нее – и тут в них брошен был невидимою рукою табурет, притом – не из той части комнаты, в которой спала ясновидящая¹⁵⁷.

Внимательный читатель не преминет заметить, что все свидетельства в пользу этих чудес, за исключением свидетельства самого Кернера – не из первых рук, и что присутствие сестры г-жи Гауффе было, по-видимому, необходимо для того, чтобы физические явления происходили при свидетелях. Действительно, эта зависимость от поддержки со стороны ее родственников, составляет, как уже было замечено по поводу предполагаемых случаев ясновидения и пророчества, заметную особенность в проявлении «сверхнормальных» способностей г-жи Гауффе.

Для удобства мы рассмотрим случай Префорстской ясновидящей, с точки зрения, как его доказательности, так и излагавшихся экстатиком мистических учений, в связи с другим случаем подобного же рода, описанным несколько лет спустя доктором философии Генрихом Вернером¹⁵⁸. Справедливо будет предположить в особенности в виду того, что позднейшее сочинение было также издано в Штутгарте, что и сомнамбулы Вернера, и он сам были вероятно знакомы с деяниями Префорстской ясновидящей и ее учением. Действительно, и в том, и в другом отношениях между обеими книгами существует поразительное сходство. Главная ясновидящая Вернера, «Р. Д.», была восемнадцатилетняя девушка, историю которой в медицинском отношении и разнородные болезни он описывает подробно. Вернер старательно поясняет, что он не только не пытался вызвать в ней состояние магнетического ясновидения, но что и он сам, и его пациентка очень удивились, когда она впала в это состояние самопроизвольно¹⁵⁹. Впрочем, раз появившись, транс стал, по-видимому, повторяться – или вызывался снова – почти ежедневно. Сопутствовавшие Р. Д. физические явления были не столь многочисленны и не столь поразительны, как недавно нами рассмотренные. Вот два примера: ясновидящая только что вела беседу с злым монахом, ужасного вида, и сверх того – иезуитом, который сам сознался в том, что убил пятерых своих детей и похоронил их, одного за другим, в монастыре. Даже дух-хранитель Р. Альберт не всегда мог удержать это ужасное создание в отдалении. Если не считать этого духовного компаньона, Вернер был один с ясновидящей. Он услыхал дребезжание (Klirren), как бы исходившее из стоявшего близ него столика, и напоминавшее постукивание о блюдечко чашки, но не мог ничего найти в объяснение этого звука. Скоро спустя звук послышался снова, но громче, и повторился несколько раз. Вернер был совершенно озадачен. Р. Д. объяснила, что шум этот произвел злой монах, и что он очень доволен сделанным им впечатлением¹⁶⁰.

В другой раз дух этим не удовольствовался. Однажды в полдень Вернер вернулся к себе на квартиру, состоявшую из пяти комнат; комнаты эти сообщались между собою; а на обоих концах анфилады – как это бывает в Германии – находились двери, выходившие на лестницу; двери эти были расположены одна против другой, Левая дверь в тот день, о котором речь, была заперта. Вернер вошел чрез правую. Войдя, «вместе с дамою, которую он нашел»¹⁶¹ в одной из комнат (об этой даме больше не упоминается), он услышал звук от падения чего-то тяжелого в передней комнате, непосредственный доступ в которую открывался чрез левую дверь. Оба они бросились через анфиладу комнат и увидели, что, в этой передней комнате два цветочных горшка, стоявших на подоконнике среднего окна, были с силою сброшены на пол и разбились в куски, причем черепки, земля и растения были разбросаны по комнате. Кроме того, одна из занавесей на среднем окне была обмотана вокруг клетки с птицею, висевшей на потолке. Окно было открыто, но жалюзи на нем спущены; день был чрезвычайно жаркий, и в комнате не было никого – даже кошки. Из дома Вернер отправился после полудня в Штутгарт и в шесть часов вернулся, прямо к постели своей пациентки, никому не говоря о необъяснимых – для него – инцидентах, происшедших утром. Тем не менее ясновидящая обнаружила знакомство со всем этим эпизодом и даже представила объяснение, состоявшее в том, что вышеупомянутый злой монах разбросал горшки с цветами после отчаянной борьбы с ангельски чистым Альбертом, пытавшимся изгнать его из дома¹⁶².

Из нескольких, случайных примеров «земного ясновидения» Вернер считает наиболее поразительным следующий. Ясновидящая только что прописала одеколон для лечения головных болей, которыми страдала г-жа Вернер, как вдруг остановилась и, в беспокойстве, дрожа, воскликнула:

«Ради Бога, Альберт, помоги, спаси! Моя Эмилия падает на улицу; о, поспеши, спаси (короткая беспокойная пауза) – слава Богу, помощь уже пришла. Мой верный руководитель и друг, ты приготовил помощь, прежде чем я узнала об опасности, или могла просить о помощи». – «Что Вас так потрясло и обеспокоило?» – «Ах, моя маленькая сестра в У...» (Все ее тело сильно дрожало). «Что с ней случилось дурного?» «Она находилась в верхнем этаже дома, как раз в то время, когда с улицы тащили вверх дрова с помощью ворота. Она хотела ухватиться за веревку, на которой качался груз; а так как перил там нет, она с размаху вывалилась бы наружу, если бы в эту минуту ее не схватил мой отец и не втащил внутрь».

Несколько дней спустя, в ответ на сделанный Вернером запрос, не случилось ли чего замечательного в этот день, было получено письмо (от какого числа и за чьею подписью – не упоминается), подтверждавшее все эти факты. По словам письма, отец, находившийся во время происшествия у себя в конторе, в некотором расстоянии от дома, начал испытывать необъяснимое чувство беспокойства, приведшее его, наконец, в дом, а затем – и в верхнюю комнату, как раз вовремя, чтобы спасти ребенка.

Едва ли нужно добавить, что Альберт приписал себе в этом деле всю заслугу; и именно его вмешательство в данном случае окончательно убедило Вернера в самостоятельном существовали этого достойного изумления духа¹⁶³.

Рассмотрим, наконец, вкратце доктрины, излагавшиеся сомнамбулами, и основанные на их изречениях выводы относительно строения человека и природы духовного мира.

Центральный пункт этих учений заключается в том, что человек состоит из тела, души и духа, причем оба последние переживают смерть и образуют духовного человека. Но сама душа, покинув тело, облечена, по крайней мере, в течение некоторого времени, в эфирное тело (Nervengeist), которое, по природе, схоже скорее с телом, чем с душою; и, по словам некоторых сомнамбул, у прогрессирующих духов, в конце концов, распадается и высвобождает душу. По-видимому, именно этот Nervengeist поддерживает жизненные процессы в то время, когда душа покидает тело в магнетическом трансе, а после смерти удаляется вместе с душою, предоставляя телу гибнуть. Именно Nervengeist притягивает к себе более грубые частицы, а у духов низких и неразвитых становится видимым даже телесным очам.

Все мистические писатели этого времени, по-видимому, придерживались об отношении между телом, Nervengeist’ом, душою и духом того представления, что они различаются одно от другого лишь так же, как расположенные в нисходящем порядке более грубые и более утонченные субстанции. Действительно, Вернер именно в этих словах выражает это представление. Существует, говорит он, лишь одно абсолютно нематериальное существо: Бог. Под Богом – бесконечная цепь, от серафима до песчинки, от высшего самосознания до самой абсолютной бессознательности, причем к духовной природе каждого звена в этой цепи примешено больше земли, чем в звене предшествующем. Человеческая душа занимает среднее положение в этой всемирной градации. Не будет ли, спрашивает он, крайним безумием и самомнением предполагать, что духовная часть человека, лишь только отделилась от тела, может быть столь же абсолютно – нематериальна, как и сам Бог¹⁶⁴?

Но помимо этой общей схемы строения человека, более или менее общей всем мистикам этого времени, а с тех пор усвоенной и значительно развитой спиритами и теософами, Префорстской ясновидящей принадлежат и другие откровения весьма курьезного свойства. Она в мельчайших подробностях описывала некоторые системы кругов – одни из которых называла солнечными кругами, другие – жизненными – имевшие, по-видимому, отношение к духовным состояниям и к течению времени. Кернер приводит удивительные чертежи изображающие эти круги. В большом солнечном круге находятся два концентрических внутренних круга и бесконечное число радиусов; а самый внутренний концентрический круг украшен двенадцатью вспомогательными системами тройных концентрических кругов, центры коих находятся на равных расстояниях на окружности первого круга, (который сам составляет самый внутренний круг большей системы). У ясновидящей был свой собственный жизненный круг и семь частных солнечных кругов несколько менее сложного характера, с добавочным кругом в седьмом. Все эти круги украшены, кроме радиусов, эксцентрическими прямыми линиями, похожими на спицы у некоторых велосипедов; объяснение же всей этой диковинной сети линий дается частью в шифрах, частью – в словах первоначального всемирного языка, написанного примитивными идеограммами. На излагаемых Кернером с изумительным терпением рассуждениях сомнамбулы о значении этих взаимно пересекающихся кругов и о мистическом отношении к человеческой жизни сопровождающих их чисел, нам нет нужды останавливаться. Геррес, Эшенмайер и другие члены кружка мистиков, продолжавшего, в течение нескольких лет, развивать и пояснять откровения ясновидящей¹⁶⁵, находили в этой части ее учения аналогии с философскими идеями Пифагора, Платона и мистиков более недавнего времени. Но они, как кажется, не имели большого влияния на сообщения позднейших сомнамбул. Впрочем, представление о первоначальном всемирном языке заслуживает дальнейшего рассмотрения. Буквенные знаки этого языка, снимки с которых сохранены для нас Кернером, для непосвященного глаза представляют некоторое сходство с еврейским языком; но во многих случаях они столь же запутанны, как египетские иероглифы. Впрочем, сама ясновидящая, следуя примеру духов доктора Ди, сближала этот язык с еврейским; по ее словам, то был первоначальный всемирный язык, схожий с бывшим в употреблении во времена Иакова. Она часто говорила на нем в трансе, утверждая, что это – обычный язык душевной жизни. По утверждению Кернера, она употребляла слова этого первоначального языка совершенно последовательно; те же, которые часто ее слышали, постепенно привыкали к его смыслу. Кернер приводит несколько слов и указывает на их сходство с еврейскими. Сомнамбула Вернера Р. Д. также употребляла этот язык и подтверждала данное г-жою Гауффе описание его; а сам Вернер посвящает ему рассуждение, в котором слышатся слабые отголоски давнишнего спора схоластиков об отношении слов к предметам¹⁶⁶.

По словам Вернера, у первоначального человека, еще не всецело отдаленного от Бога грехом, мысль в точности соответствовала реальностям внешнего мира, а речь была в органическом соотношении с мыслью. Происходило это от того, что у человека была одна природа с Богом, у Которого и мысль, и предмет ее, и выражение – все едино. На этом первобытном народном языке название предмета не являлось, как теперь, простым ярлыком, случайным и недостаточным; оно выражало с помощью символа – впрочем, то был не символ, а скорее отражение – форму, свойства, ценность и существование названной вещи. С появлением греха, первоначальный природный язык утерялся и был забыт; следы его остались в еврейском языке и в детском лепете; но народам земли ныне приходится довольствоваться бесчисленными сочетаниями случайных вокабул, которые несмотря на то, что все более и более обрабатываются и утончаются, постоянно оказываются неудовлетворительным зеркалом хотя бы для внешней стороны настоящего сложного мира. Краткий же и вполне достаточный словарь первых времен мира до сих пор сохраняется в глубине человеческого духа; и в редких состояниях экзальтации человек может получать обратно часть того, что им утрачено. Жрица, распевавшая изречения греческих оракулов, выражалась на этом забытом языке, и его апокалиптические звуки мы можем улавливать у чистейших сомнамбул в высшей стадии экстаза.

Вернер мог бы, – если бы эти факты были ему известны, – найти дальнейшее подтверждение для своих доводов в курьезных припадках речи на неизвестных языках в церкви Эдуарда Эрвинга в Лондоне, имевших место в промежутке времени между изданием книги Кернера и его собственной, и в описании первобытного языка у доктора Ди¹⁶⁷.

Основания новейшего спиритического движения были заложены немецкими магнетизерами первой половины 19-го века, сочинения которых только что нами рассмотрены. Мы не только находим в них в миниатюрной форме все характерный особенности позднейшего верования; но легко было бы доказать, что путь для нового учения и в Англии, и, вероятно, в Америке, подготовили сочинения Юнг-Штиллинга, Кернера и их современников. Хауитты, Шортер, г-жа де Морган и другие из первых Английских спиритов большую часть своей философии заимствовали, после Сведенборга, именно из этого источника; и, в значительной степени благодаря смешению физических явлений с откровениями у Префорстской ясновидящей, более грубые проявления того же рода были впоследствии приняты на веру с такою легкостью.

Далее, в документах этого времени встречаются все главные проблемы спиритизма: с одной стороны, в наблюдениях людей, подобных Везерманну и Ван-Герту, мы находим характеристичные примеры кажущейся передачи мысли и ясновидения; с другой, у г-жи Гауффе и ей подобных мы встречаемся с указаниями на систематический обман, часто детского характера, причем единственною целью его, как кажется, является удовлетворение болезненного тщеславия; обман этот связан с неподдельным, по-видимому, трансом и экстазом и, вероятно, не менее неподдельными излияниями религиозного чувства.

Как мы уже видели, из всех Европейских стран в одной лишь Англии явления животного магнетизма мало обращали на себя внимание, по крайней мере, в течение первых 25 лет прошлого века. Кое-какие отголоски чудесных деяний Месмера и его учеников доходили, правда, и до Англии. Некто доктор Белль, профессор животного магнетизма и член Парижского философского гармонического общества, основанного в 1782 г., в 1785 г., выслушав ряд лекций Бергасса и Дюваля Дюпремениля и выдержав удовлетворительный экзамен, получил от этого общества, за подписями его председателя и совета, удостоверение в компетентности своей преподавать и применять на практике магнетическую науку. Снабженный таким образом «патентом от первейших французских дворян», он вернулся на родину и приступил к чтению лекций и производству практических опытов во многих из главнейших городов Соединенного Королевства. Книга его¹⁶⁸, посвященная ученикам его различных курсов, заключает в себе удовлетворительное изложение учений Месмера, в роде тех, с которыми мы уже встречались в сочинениях первых французских магнетизеров. Она начинается с рассуждения об общих понятиях о движении и приступает к рассмотрению магнетизма вообще и к влиянию его на человеческое тело, в частности. Белль подробно описывает большой дубовый чан, 8 футов в поперечнике, который сам он употреблял, как «baquet»; и мимоходом упоминает о некоторых различиях между этим аппаратом и тем, который применялся «нашим обществом в Париже». При начале лечения он старательно ставит пациента спиною к северу и широко пользуется искусственными магнитами и намагнетизированною водою. Далее, он дает указания, как магнетизировать не только больных, но и шиллинги или гинеи, реки, комнаты, деревья и другие неодушевленные предметы, причем, в связи с этим упоминает о результатах, коих он был свидетелем «в резиденциях покойных маркизов Пюисегюра и Тиссара». Интересно отметить, что, по его утверждению, он наблюдал сомнамбулизм еще в 1784 г.; и что в числе явлений он описывает способность некоторых из своих пациентов видеть в темноте, сообщать о том, что происходит в другой комнате, диагностицировать свои собственные и чужие болезни и прописывать лекарства. Одна любопытная особенность отличает доктора Белля от великодушных энтузиастов, в роде Пюисегюра и многих из первых французских магнетизеров. Он рекомендует своим ученикам по возможности избегать золотухи, накожных сыпей и чахотки: такие болезни лечить очень опасно. В первых двух случаях магнетизер может сам получить болезнь, в последнем – может передать слишком много собственной жизненной силы больному.

За Беллем в 1788 г. последовал ученик д'Эслона, некто Менодюк, который провел несколько лет в Англии, занимаясь преподаванием и производством частных демонстраций. В последнее десятилетие 18-го века в Лондоне и в провинциях появились многие другие профессора месмерического искусства и, по-видимому, нашли эту профессию выгодною: Голлоуей, мисс Прескотт, Лутербург и другие. Демонстрации этого последнего лектора в Гаммерсмите в 1790 г., посещались так усердно, что в один вечер, как рассказывают, присутствовало 3000 человек¹⁶⁹. Впрочем, это увлечение, как кажется, прекратилось через несколько лет, не оставив серьезных следов даже в народном веровании, и, по-видимому, нисколько не повлияв на мнение ученых.

В 1798 г. появились Metallic tractors¹⁷⁰ Перкинса, и после этого времени всякий интерес к месмеризму, как кажется, исчез совершенно. Во всяком случае, о нем в Англии мало слышно в продолжение целого поколения. В 1828 г. ирландский джентльмен, член Королевского Общества, Ричард Ченевикс, несколько лет живший на Континенте и часто имевший там случай наблюдать магнетическое лечение, приехал в Англию и производил демонстрации перед многочисленною публикою в Лондоне, Дублине и других городах. В числе лиц, присутствовавших при его экспериментах, были Фарадей, сэр Б. Броди, доктор Генри Голленд, доктор Праут и многие другие врачи.

Возбужденный им интерес был, однако, как кажется, непродолжителен; и пять лет спустя Колькун жаловался в Isis Revelata¹⁷¹, что «за последнее время наши врачи, по-видимому, заслуживают упрека в том, что почти совершенно пренебрегают чрезвычайно важными трудами своих товарищей по профессии на Континенте» в связи с месмеризмом.

В 1837 г. «барон» дю Поте, за 17 лет до того присутствовавший при нескольких опытах воздействия на расстоянии в Парижском Hôtel Dieu, прибыл в Лондон для практических занятий месмеризмом. Он добился знакомства с Эллиотсоном, уже заинтересовавшимся этим предметом благодаря Ченевиксу. Сперва Эллиотсон позволил дю Поте месмеризировать¹⁷² нескольких пациентов в госпитале при University College. Впрочем, вскоре спустя он сам принялся лечить месмеризмом пациентов, причем ему удавалось вызывать сомнамбулическое состояние и, в связи с ним, много странных явлений, в особенности у двух сестер по имени Оки. Дело это возбудило некоторый шум. Многие ученые и другие пользовавшиеся известностью лица, даже некоторые из членов королевской фамилии, приходили в госпиталь, чтобы видеть эти чудеса. Толпа посетителей была так велика, что Эллиотсон обратился к Совету с просьбою разрешить ему производство демонстраций в одном из амфитеатров колледжа. В этом разрешении было отказано, и, в конце концов, ему было предложено, в интересах госпиталя, прекратить занятия месмеризмом в его стенах. В ответ на это, осенью 1838 г., Эллиотсон отказался от профессуры и порвал свои связи с госпиталем.

Сопротивление администрации госпиталя употреблению месмеризма не было совершенно лишено основания. Эллиотсон не ограничивался тем, что пользовался месмерическим сном, как вспомогательным терапевтическим средством. Он утверждал, что может демонстрировать много других явлений сомнительного свойства, в особенности же – необычайное влияние металлов и других веществ в смысле передачи и усиления свойств месмерического истечения. Он нашел, что оно передавалось золотом, серебром, платиною, водою и влажностью кожи; а что медь, цинк, жесть, олово и т. д. служили проводниками, лишь будучи влажными. Из проводников никель и золото, как утверждалось, были наилучшие; но переданное через никель месмерическое влияние было чрезвычайно сильного и даже опасного характера. Золото производило некоторые из наиболее поразительных эффектов: так «намесмеризированная» путем удержания в руке магнетизера золотая монета, будучи положена в руку одной из Оки, вызывала судороги, местные или общие, и транс или коматозное состояние, причем, как утверждалось, действие находилось в строгом соответствии с силою оригинальной дозы переданного металлу месмерического флюида. Аналогичные эффекты наблюдались и тогда, если золотую монету последовательно клали в руки нескольким больным пациентам и затем перекладывали в руку сенситива, причем вызывавшийся в этом последнем эффект изменялся в степени, смотря по состоянию жизненной силы пациента. Если «намесмеризированные» золотые монеты клались в оловяный сосуд, влияние постепенно передавалось руке сенситива. Оки, нагибаясь, чтобы поднять с пола «намесмеризированный» золотой, внезапно впадали в каталепсию при приближении рук их к металлу, и оставались неподвижными в согнутом положении. Доктор Герберт Мейо описывает еще более поразительный эксперимент. Достаточно было для месмериста напряженно посмотреть на каменную доску над камином и положить на то место, куда падал его взор, золотую монету, чтобы металл ее проникся месмерическим свойством и вызывал у сенситивного субъекта характерные реакции.

Вода и другие вещества также могли быть «месмеризированы»; сенситивы предвидели ход своих собственных болезней; иногда наблюдался также перенос ощущений на ложечку или вообще на поверхность кожи. Издатель Lancet'a¹⁷³ Томас Уэклей сперва допускал на столбцы своего журнала описания этих «прекрасных явлений», как их обыкновенно называл Эллиотсон. В августе же 1838 года он решился проверить их сам.

16 и 17-го августа Эллиотсон привозил к Уэкли в дом обеих Оки, и там произведен был ряд опытов в присутствии нескольких врачей. В первый день вызваны были сильные конвульсии и мышечные судороги, являвшиеся характерным результатом соприкосновения с «месмеризированным» никелем, в то время, когда, без ведома Эллиотсона и большинства присутствующих никель находился в кармане жилета одного из зрителей. При дальнейшем ряде опытов было показано, что не «месмеризированная» вода могла вызывать сон, тогда как вода, тщательно подвергшаяся месмеризации, никакого действия не оказывала; и что резко выраженная каталепсия была вызвана у Джен Оки тогда, когда она нагнулась, чтобы поднять согретый в горячей воде, без всякого человеческого прикосновения, золотой – между тем как три или четыре «намесмеризированные» золотые монеты могли трогаться ею безнаказанно.

Несомненно, что слегка торжествовать после удачной демонстрации подобного рода было позволительно. Опыты, поскольку дело ограничивалось ими, были достаточно доказательны. Но ликование Уэклея представляется нам одновременно и недоброжелательным, и чрезмерным. Недоброжелательным оно было потому, что он Оки не «разоблачил», и инсинуации его относительно их честности, по-видимому, не имели оправдания. Насколько можно выяснить, ни им самим, ни кем-либо другим не было указано на какие-либо серьезные основания для заподозревания добросовестности этих двух девушек. Ликование его было чрезмерно потому, что опыты его не представляли, как он то предполагал, доказательного опровержения притязаний месмеризма; они были доказательны лишь по отношению к некоторым фантастическим и экстравагантным теориям доктора Эллиотсона. Однако, взгляды Уэклея на значение этих опытов, по-видимому, разделялись и сословием врачей вообще. Современные ему писатели часто ссылаются на его статью, как на изобличение Оки и притязаний месмеристов; и в течение некоторого времени столбцы Lancet'a и других медицинских журналов были закрыты для сторонников новой науки.

В виду всех этих обстоятельств, едва ли нужно удивляться тому, что в продолжение следующих нескольких лет Эллиотсон, как кажется, убедил лишь немногих. Интерес к предмету снова, по-видимому, грозил заглохнуть, но в 1841 году другой француз, Ла Фонтен, прибыл в Англию для ряда лекций. Он достиг поразительного успеха, в особенности в провинции; и его демонстрации впервые побудили к исследованию многих писателей о месмеризме того времени, и в том числе самого Бреда. В течение нескольких следующих лет в Англии появилось много лекторов по этому предмету, и возникла весьма обширная литература¹⁷⁴.

В 1843 г. впервые появились два периодических издания, посвященных тому же вопросу: Zoist, под редакцией докторов Эллиотсона и Энгледью, продолжавшийся до 1856 года; и Phreno-Magnet, издававшийся Спенсер Т. Голлем в продолжение лишь одного года. О Phreno-Magnet'e, представлявшем популярную сторону движения, без серьезных претензий на ученость какого бы то ни было рода, будет говориться ниже. Прежде всего будет нелишним рассмотреть воззрения, которых держались врачи-месмеристы: Эллиотсон, Эсдейль, Гэддок и др., а равно и взгляды других писателей, как-то Грегори и Тауншенда, которых можно, по справедливости, отнести к той же категории. Помимо чисто медицинской стороны вопроса: действительности месмеризма, как терапевтического средства и как способа облегчения боли, – месмеристы этого времени придают значение трем главным классам явлений: 1) некоторым физическим эффектам, которые считались доказательствами действительного переноса флюида или физической силы от магнетизера или неодушевленных веществ к субъекту; 2) френо-месмеризму; 3) общности ощущений и ясновидению.

1. Как было уже указано, все писатели по месмеризму этого периода, за единственным исключением Бреда, унаследовали от приверженцев животного магнетизма представление о физическом истечении, переходящем от магнетизера к субъекту, в качестве действующей причины при вызывании месмерического сна. Правда, это истечение уже более не предполагалось тождественным с гипотетическим магнетическим флюидом, хотя вообще признавались аналогии между месмерическими явлениями, с одной стороны и электрическими и магнетическими, с другой. Обыкновенно полагали, что при акте «месмеризирования» происходит истечение из организма активного или одаренного высшей жизненной силою, к пассивному или обладающему меньшею жизненностью. Тяжесть в веках, ощущаемая пациентом, колотье, слабое чувство холода и другие субъективные ощущения приводились, как доказательства этого физического истечения; и самый месмерический сон рассматривался некоторыми, как результат направления нервного флюида на мозг. Этот флюид, будучи тождествен или, по крайней мере, тесно связан с нервною силою, подобно ей, контролировался волею. Флюид образовывал облако или нервную атмосферу вокруг человеческого тела. Далее, он мог насыщать неодушевленные вещества и ими, в свою очередь, передаваться сенситиву. По утверждению самого Эллиотсона, теории относительно природы месмерической силы им формулировано не было. Но вера его в «месмеризированные» металлы и другие явления, наблюдавшиеся у Оки, конечно, указывает на то, что он придерживался какой-либо концепции, в роде выше указанных – по крайней мере, временно. Другие же писатели той же эпохи: Эсдейль, Тауншенд, Грегори, Гэддок, Ньюнем и т. д. были менее сдержаны. Они были уверены в существовании какого-то физического истечения. В частности, Эсдейль часто пользовался «месмеризированною» водою, как лекарством или анестезирующим средством, как для внутреннего, так и для внешнего потребления. Далее считалось, что пациент может погрузиться в месмерическую каталепсию, схватившись за ручки кресла, на которые дышал магнетизер, или лишь пройдя по части пола, которую магнетизер насытил своею месмерическою силою помощью того же приема. Другие опыты показывали, что та же сила в некоторых случаях может быть отражаема зеркалом. Воздействие же на расстоянии, без ведома пациента, обыкновенно считалось решающим доказательством физической передачи силы, так как вызывавшееся действие не могло в подобном случае быть приписано воображению. Все упомянутые писатели приводят многочисленные примеры (некоторые из них будут цитированы в следующей главе) усыпления находившихся в другой комнате или другом доме пациентов, не знавших о производившемся опыте. Эсдейль утверждает, что ему, при первой же попытке, удалось в заседании суда погрузить в каталепсию трех туземцев, совершенно не знавших о его намерении. Один из этих пациентов оживленно разговаривал с судьею и мулавиями в то время, когда производился опыт.

Предполагалось далее, что различные вещества действуют на сенситива посредством присущих им свойств. Северный полюс магнита притягивает, южный – отталкивает. Бриллианты и опалы вызывают приятные ощущения, изумруд неприятен, а сапфир положительно причиняет боль. Когда же, в 1845 г., опубликованы были исследования Рейхенбаха, и профессор Грегори ознакомил с ними в следующем году англичан, немногочисленные разбросанные наблюдения над последнего рода явлениями получили независимое и, по-видимому, подавляющее подтверждение. Сам барон фон Рейхенбах был человек с научными познаниями, довольно известный химик и металлург. Субъектов у него было очень много; и, по его оценке, одна треть лиц, над которыми он производил опыты, были в известной степени сенситивны. Во второй части своего труда он приводит список около 60 лиц, с которыми им получены были результаты. В списке этом значились, кроме многих титулованных дам, один барон, один кавалер, один советник, профессора естественных наук, несколько врачей, два попечителя музеев, и много других лиц с хорошим положением и образованием. С большинством их производились эксперименты в нормальном состоянии, хотя некоторые из лучших его субъектов были самопроизвольные сомнамбулы и каталептики. По утверждению Рейхенбаха, им было доказано, что все эти лица, в большей или меньшей степени, могли воспринимать различные ощущения от магнитов, кристаллов и, фактически всех других субстанций во вселенной – не исключая даже планет и неподвижных звезд. Он предложил называть истечение, которое, как предполагалось, вызывало эти ощущения, одилом или одическою силою. Ощущения были, главным образом, двух родов: неясные, температурные, – приятные или неприятные – и вполне определенные перцепции световые и цветные. Эти последние требовали от перципиента большей степени сенситивности. Магниты, кристаллы и человеческое тело возбуждали неопределенного рода ощущения в высочайшей степени; все другие тела – в их электрохимическом порядке; калий и металлы вообще вызывали теплоту и неприятное чувство; кислород и электроотрицательные тела – прохладу и приятное ощущение. Но действия одилического света были еще поразительнее. Человеческие пальцы излучали свет; то же было с полюсами магнита, причем во всяком достаточно сильном магните оба полюса увенчивались пламенем, южный полюс – красновато-желтым, а северный – синевато-зеленым. Подобная же полярность замечалась в световых истечениях из кристаллов. У каждой элементарной субстанции был отличительный свет; всего заметнее был он у металлов. У меди, железа, висмута, никеля, ртути, осмия, родия, теллурия и т. д. были красные отблески, впрочем, отличавшиеся один от другого; у свинца, кобальта, палладия и т. д. пламя было синее; серебро, золото, кадмий, алмаз испускали белый свет и т. д. Сенситив мог видеть даже блеск одилической материи над телами больных, в больнице, а над свежей могилою носился столб слабо-светлого пара¹⁷⁵. Это одилическое истечение могло освещать и другие предметы. На термометр оно не действовало, но могло быть сконцентрировано выпуклым стеклом, отражаться от зеркала и поглощаться стеклом очков перципиента. Тем лицам, которые могли видеть эти световые явления, они казались столь отчетливыми и продолжительными, что один или два художника, случайно оказавшиеся в числе сенситивов барона Рейхенбаха, нарисовали то, что видели. Англииский перевод его сочинения украшен снимками с этих рисунков, изображающих магниты, человеческую руку, цветок, женское лицо и другие предметы, освещенные их собственным одилическим блеском.

Очевидная добросовестность и кажущаяся тщательность, с которыми произведены были опыты Рейхенбаха; их сложный и разнообразный характер; многочисленность свидетелей, их несомненная добропорядочность и необыкновенное единодушие; импонирующие списки химических веществ, расположенных в одилодинамическом порядке; чертежи, показывавшие ежесуточные изменения одилической силы в человеческом теле, и вся научная обстановка его труда должны были произвести на Английских месмеристов глубокое впечатление. Эллиотсон, Грегори, Гэддок и другие немедленно стали экспериментировать в направлении, указанном Рейхенбахом, и открыли, что и их сомнамбулы могли испытывать требуемые ощущения, с должною градациею в силе, от различных электроотрицательных и электроположительных тел; а также могли видеть пламя надлежащего цвета, исходящим из человеческого тела, полюсов магнита или всякого иного, предложенного им предмета.

Против теории, находившей столь обильные подтверждения в опыте, одинаково тщетно употреблялись и доводы, и демонстрации. Бертран уже указал, более чем за 20 лет до того, на истинное объяснение сходных явлений, наблюдавшихся в его дни. Теперь же Бред, работая самостоятельно, дошел до подобного же заключения. В своем сочинении «Власть духа над телом» (Power of the Mind over the Body) он утверждает, что все явления объяснимы влиянием воображения субъектов, направляемого слабыми указаниями, бессознательно преподанными экспериментаторами. Правда, он нисколько не желает умалять труд Рейхенбаха или его английский перевод. Он говорит, что «никогда, ни в какой отрасли науки…не встречал опытов, лучше задуманных, или более трудолюбивого и старательного усилия». Но он указывает, что наблюдатели недостаточно остерегались двух источников ошибок: необычайной обостренности органов отдельных чувств и повышенной восприимчивости ума в сомнамбулическом состоянии. Он описывает некоторое число экспериментов, произведенных им над частными лицами, из которых одни были в бодрственном состоянии, другие же – загипнотизированы; причем все описываемые месмеристами характерные результаты обнаруживались в отсутствии магнита или иного одилического вещества и не проявлялись в присутствии подобных предметов – в каждом случае, сообразно со сделанным сенситиву внушением. Так, – чтобы привести несколько опытов: Бред, не касаясь кожи, медленно провел ручкою от ножниц вниз по руке пациентки, которая в то время не спала и с интересом следила за происходившим. Она ощутила прохладное испарение, спазмодические подергивания в мышцах и другие симптомы. Затем он попросил ее положить другую руку на стол и отвернуть голову. Она так и сделала – и вскоре подобные же ощущения были испытаны ею в другой руке без приложения ножниц. Муж дамы, также не спавший, по просьбе Бреда, протянул одну руку и отвернул голову. У него также наблюдались ощущение холода, колотье и спазмодические подергивания. Затем Бред громким шепотом заметил жене, что она скоро увидит, как мышцы будут постепенно сокращаться, а рука сжиматься. Предсказанный результат не преминул последовать. Ни в одном из этих случаев к руке ничего приложено не было: Бред был пассивным зрителем, и результаты всецело происходили от воображения пациентов. В других случаях каталептическое состояние кисти и всей руки вызывались подобными же процессами внушения, без участия какого-либо физического деятеля. Таким же путем Бред нашел, что субъекты его не видели пламени из самого сильного магнита до тех пор, пока не были предупреждены о том, чего им следует ожидать; после же этого они видели пламя и сияние, исходившее из деревянных коробок или голой поверхности стены. Более того: ключ от чемодана Бреда и кольцо на его часах, помощью подходящего внушения, наводили более сладкий сон, чем все снотворные снадобья Востока; и, в свою очередь, прогоняли его столь же действительно, как архангельская труба.

Сколь мало влияли доводы и опыты Бреда на тех лиц, воззрения коих им критиковались, можно заключить из двух фактов. В предисловии Грегори к полному его переводу «Исследований» Рейхенбаха (1850 г.) он довольно пространно говорит о критиках и их возражениях и посвящает много страниц доводам, направленным против объяснения результатов мошенничеством, но имени Бреда не упоминает; и теория воображения, руководимого бессознательным внушением, не находится в числе гипотез, которые он пытается опровергнуть. А в 13 томах Zoist'a, с 1843 по 1856 г. г., т. е. за тот период времени, в который были изданы все сочинения Бреда, имя его упоминается лишь два или три раза, и только для того, чтобы дать Эллиотсону случай превознести «старинные приемы месмеризирования» в противность «грубому методу, применяемому г-ном Бредом»¹⁷⁶).

2) Эллиотсон с раннего времени был восторженным френологом. В 1824 г. он основал Лондонское Френологическое Общество, а в 1843 г. состоял председателем этого Общества и членом Совета Френологической Ассоциации. В заголовке самого Zоist’а стояли слова: «Журнал мозговой физиологии месмеризма». Действительно, месмеризм был могущественным пособием для френологической науки: ибо скоро было найдено, что, если до головы пациента в сомнамбулическом состоянии касался палец месмериста, то можно было заставить каждый из органов, размеченных Галлем и Шпурцгеймом, реагировать скоро и характеристично. Довольно курьезно отметить, что некоторые из медицинских журналов того времени, комментируя френологическое движение, сожалели, что исследование, сравнительно достойное уважения, запятнано своею связью с нелепостями месмеризма. В руках месмеристов, естественно, скоро получились обильные доказательства истины френологии. Быть может, даже – чересчур обильные, ибо, как мы увидим ниже, один американский френо-месмерист воспользовался этим случаем, чтобы открыть полтораста новых органов и демонстрировать их неопровержимо над головами своих сомнамбул. Следует указать, что у Эллиотсона френология была связана с довольно грубым материализмом: по его мнению, все умственные явления «производятся» мозгом, на подобие того, как желчь производится печенью; и он откровенно прибегал к этому оружию, чтобы бороться с верою в «некоторую вещь, называемую душою и нематериальную», и «с бесполезною верою в бессмертие этой души».

Естественно, что не все сторонники месмеризма отнеслись благоприятно к этому видоизменению их доктрины. Тауншенд осторожно проходит предмет совершенным молчанием. Ньюнем посвящает главу «притязаниям френо-магнетизма» и, хотя, по-видимому, и допускает некоторые из явлений, но указывает, что они происходят, быть может, от передачи мысли от магнетизера к субъекту. Но Бред, скептически относившийся к «высшим феноменам» месмеризма вообще, в первых своих сочинениях выражал «полную уверенность в реальности» этих явлений в частности. В своей _«Neuгурnology» он вкратце упоминает о 25 случаях из 45, в его личной практике, в которых им был демонстрирован френо-гипнотизм, и выражает уверенность, что в большей части этих 45 случаев пациенты о френологии ничего не знали, и что явления вызывались «простым затрагиванием или растиранием некоторых симпатических мест головы и лица без предварительного знакомства с френологией, фокусничества, шептания или наводящих вопросов». Можно привести один пример:

«Господин, присутствовавший при одной из прежних демонстраций, был настолько удивлен и доволен тем, что видел, что просил меня попытаться произвести опыт с одною из его дочерей. Я загипнотизировал старшую, и все проявления обнаружились так же резко, как и у ее кузины. При воздействии на «привязанность» и «дружбу», она обняла меня; а, когда я начал стимулировать орган «драчливости», на противоположной стороне головы, она ударила соответствующею рукою двух джентльменов (которые, как она воображала, собирались напасть на меня) так, что одного почти уложила на пол, а другою рукою держалась за меня самым дружеским образом. При воздействии на «благотворительность», ее, казалось, совершенно обуяло сострадание; на – «любостяжание», она жадно хватала все, до чего могла коснуться руками и удерживала при себе, пока я возбуждал многие другие проявления; но в то мгновение, как мои. пальцы коснулись до «совестливости», она бросила на пол все, что украла, как бы пораженная ужасом, и залилась потоком слез. На вопрос: «Зачем Вы плачете?», она сказала с совершенным отчаянием: «Я поступила дурно, я поступила дурно». Затем я возбудил «подражание» и «идеальность»; и она через одно мгновение стала смеяться и плясать. Когда я возбудил «форму» и «идеальность», она показалась испуганною, а когда ее спросили, что она видит, ответила: «Черта». «Какого он цвета?» «Черного». Когда я надавил ей на веки и повторил вопрос, ответ получился: «красного»; и все ее тело немедленно окоченело, а на лице ее изобразилась полнейшая картина ужаса, какую только можно себе представить. Когда я коснулся «склонности к разрушению», которая у нее очень развита, она нанесла своему отцу в грудь такой удар, что почти уложила его на пол. Если бы я не попытался удержать ее, он серьезно ушибся бы. Возбудив затем «благоговение», «надежду», «идеальность» и «язык», мы получили поразительнейший пример крайнего экстаза; а по пробуждении девица вполне сознавала все, что произошло, кроме того, что слышала музыку и танцевала. Ее «филопрогенитивность» была достойна удивления»¹⁷⁷.

Бред с самого начала отверг френологическое объяснение явлений. Он думал, что получавшиеся результаты происходили от стимулирования нервов головной поверхности, вследствие чего или приводились в действие мышцы, связанные с выражением некоторых эмоций, или вызывались различные эмоциональные реакции, смотря по различию в чувствительности затронутой части покровов. Но если мы отнесемся с доверием к описанию Бредом достигнутых им результатов и разделим его убеждение, что субъекты не знали положения френологических органов и тех последствий, которых следовало ожидать – то главный интерес будете заключаться для нас в том, что удовлетворительного физиологического объяснения для этих фактов до сих пор еще предложено не было. Современная физиология, вероятно, найдет более легким отвергнуть факты Бреда, чем принять его попытки объяснений¹⁷⁸.

3) Наконец, главнейшие писатели о месмеризме этого времени, опять-таки за исключением Бреда, верили в «общность ощущений», т. е. в способность некоторых сомнамбул разделять ощущения, в особенности, осязательные, вкусовые и болевые, испытываемые лицом, находящимся с ними в rapport'е; а также в ясновидение. Под ясновидение писатели этого времени подводили два различные разряда явлений: 1) Восприятие предметов, находящихся близко, но в таком положении, (например, за спиною пациента или в закрытом ящике), где видеть их нормальным путем было невозможно; и 2) странствующее ясновидение, или созерцание сцен, на значительном расстоянии, предполагавшихся неизвестными перципиенту, а часто – и кому-бы то ни было из присутствующих.

Сам Эллиотсон, хотя, по-видимому, в начале своих исследований и признавал явления общности ощущений, до 1841 года продолжал сомневаться в реальности предполагаемого «зрения с закрытыми глазами»; а в действительности странствующего ясновидения убедился лишь в 1844 г.; даже в 1845 г. он еще не встречал ни одного примера этой способности в своем личном опыте. Также и Эсдейль, хотя не сомневался в реальности явлений, наблюдал лишь один случай ясновидения до 1852 г.¹⁷⁹. Но много примеров этой предполагаемой способности в ее проявлениях, как на близком, так и на значительном расстоянии, было опубликовано Тауншендом, Грегори, Гэддоком и другими в их сочинениях и на страницах Zoist'a. В двух следующих главах мы попытаемся оценить значение явлений, упоминаемых под этою рубрикою. Здесь достаточно отметить, что в то время вера в месмерический транс в сочинениях почти всех его главных сторонников связывалась с верою в общность ощущений и ясновидение; и что лишь немногие подражали мудрой сдержанности Эллиотсона в этом вопросе и рассказывали лишь о том, что сами видели и проверили.

Как мы видим, месмеризм предстал перед британскою публикою при незаслуженно-невыгодных условиях. Даже простой факт транса – в котором, как то уже было показано Бертраном, обнаруживалось близкое сродство с различными самопроизвольными состояниями, некоторые из коих были отнюдь не редки, – с трудом мог добиться признания, так как был связан с массою сомнительных и невероятных явлений и насильственно подводился под необдуманные и грандиозные теории; теории же эти в тех случаях, когда он заведомо оставались в пределах физического мира, были едва ли менее экстравагантны, нежели тогда, когда они открыто перескакивали через все преграды и заявляли о своей трансцендентальности. Многие из явлений, на которых основывались подобные умозрения, явно могли быть объяснены, как то показали Уэклей и Бред, обманом или действием воображения. Наблюдавшиеся эффекты в большинстве случаев, несомненно, были субъективного свойства; а с точки зрения доказательства новой физической силы было довольно безразлично, действительно ли испытывались те ощущения, о которых говорил субъект, или намеренно им симулировались. Большинство медицинских журналов того времени, как кажется, придерживалось наименее снисходительного из этих двух мнений, являвшегося в общем самым легким объяснением того, чему их сотрудники были свидетелями. Для подобного предположения об обмане, я не нахожу оснований даже по отношению к Оки. В применении же, как это часто делалось, к безболезненным хирургическим операциям такое предположение становилось чудовищным. Действительно, нельзя не заподозрить, что кое-где царила некоторая сбивчивость в понятиях. Оки воображали, что испытывают особенные ощущения от намесмеризированных металлов, или же делали вид, что их испытывают: не все ли это было равно, раз, что и в том, и в другом случае нечего было ощущать! Но этот довод не всегда был действителен. Для человека, которому в трансе отрезали ногу, очевидно имел большое значение вопрос, воображал ли он, что не чувствовал боли, или только делал вид, что ее не чувствовал. Это различие не было, впрочем, лишено интереса и более общего свойства; ибо, если в подобном случае, пациент воображает, что боли не чувствует – никакой боли и нет; а в дни, предшествовавшие открытию анестезирующих средств, это обстоятельство было немаловажно.

Оппозиция врачебного сословия применению месмеризма для облегчения боли, причиняемой хирургическими операциями, – один из страннейших эпизодов истории наук. Шотландский хирург Джемс Эсдейль, занимавшийся медицинскою практикою в Калькутте, обратил внимание на этот предмет в 1845 г., и, найдя, что индийские туземцы замечательно поддавались месмерическому влиянию, произвел над пациентами, во время транса, много продолжительных и серьезных операций. Его занятия, естественно, возбудили в Индии внимание; и врачи, осмеивая Эсдейля за его сумасбродство, не стеснялись инсинуировать, что предполагаемая нечувствительность к боли симулировалась. Например, Калькуттский Medical Journal называет его пациентов «шайкою закоренелых и упорных обманщиков». В январе 1846 г. Эсдейль доложил Калькуттскому медицинскому департаменту о результатах 75 операций – удалений чудовищных наростов, ампутации членов и т. д. – произведенных без боли, и предложил демонстрировать реальность месмерического влияния. Видя, что предложение его игнорируется, он позднее, в том же году, обратился непосредственно к Правительству. Был назначен для исследования небольшой комитет представивший, как результат наблюдений над десятью случаями, доклад в том смысле, что «путем месмерического метода можно сделать сон достаточно глубоким, для производства серьезных хирургических операций без боли, судя по заявлениям пациентов». Дальше этого комитет идти отказался, но выразил сильное сомнение относительно целесообразности расширения месмерического метода лечения вообще. Однако, генерал-губернатор, получив доклад, предоставил Эсдейлю заведывание небольшою больницею для того, чтобы он имел полную возможность продолжать свои исследования, а вскоре спустя назначил его хирургом при президентстве. Но введение во всеобщее употребление, год или два спустя, хлороформа и других анестезирующих средств положило конец интересу публики к месмеризму. Мнение врачебного сословия по этому предмету ярко иллюстрируется следующею фразою доктора Денкана Стьюарта, одного из официальных посетителей Эсдейлевской месмерической больницы: «Пора отбросить шутовство и работать на чистоту, раз что теперь у нас есть эфир»¹⁸⁰.

В Англии, решительное противодействие врачебного сословия выразилось в аналогичной форме. Об Оки и месмерических субъектах вообще врачи обыкновенно отзывались, как об обманщиках, a Lancet выразил мнение, что месмеризм всегда будет процветать там, где «существуют ловкие девушки, философы-богемцы, слабые женщины, еще более слабые мужчины». Некая г-жа Плантен, у которой вырезана была грудь в Париже г-ном Клоке во время месмерического транса, скончалась несколько дней после операции. Нашлись Английские хирурги, не постыдившиеся говорить, что отчаянные усилия, делавшиеся ею, чтобы скрыть свои страдания во время операции, ускорили ее кончину¹⁸¹. В Англии первая значительная операция в состоянии месмерического транса имела место в 1842 г. в Уеллоу, в Ноттингемшере; пациентом был некто Джемс Уомбелль; ему ампутировали ногу выше колена. Месмеристом был Лондонский адвокат Топгэм, а операцию производил член Королевского хирургического общества Скуайр Уорд. Описание этого случая было прочитано перед Лондонским Медицинским и Хирургическим Обществом, в собрании 22 ноября 1842 года. Доклад был принять весьма неблагоприятно; многие из присутствовавших врачей выразили мнение, что предполагаемая нечувствительность симулировалась, и что Уомбелля приучили выносить боль и ничем не обнаруживать ее. В течение промежутка времени до следующего собрания авторы напечатали статью от своего имени¹⁸², и Общество охотно воспользовалось этим нарушением этикета для того, чтобы исключить из своих протоколов всякое упоминание об этом компрометирующем происшествии. Но для противников месмеризма этого было недостаточно. Врачи охотно заявляли в печати и иным путем, лишь только заходила речь о месмеризме, что впоследствии Джемс Уомбелль сознался в злостном обмане; что, на самом деле, он испытал всю боль от операции, но, ради своих личных целей, удачно скрыл в то время свои ощущения. Эллиотсон в 1843 г. позаботился добыть удостоверение, подписанное самим Уомбеллем и засвидетельствованное приходским священником, с опровержением этой клеветы. Восемь лет спустя она возродилась. В собрании того же Общества 10-го декабря 1850 г. доктор Маршал Голль «просил разрешения сообщить о факте, имеющем некоторый интерес для Общества... Ему-де известно, что этот человек (Уомбелль) с тех пор сознался, что разыграл роль обманщика». Топгэм написал доктору Голлю, спрашивая об источнике этого сведения. Доктор Голль ответил: «Факт этот... был сообщен мне одним господином, которого я знаю уже третью часть века и которого считаю одним из самых порядочных и правдивых людей». Доктор Голль «безусловно» отказался назвать имя сообщившего ему это сведение лица и заключил свое письмо просьбою к Топгэму обратить внимание на то, –

«Что я никогда не перестану возвышать голос против всего предосудительного для моего сословия, как возникшего, к сожалению, в его рядах, так и вторгнувшегося извне. Я придерживаюсь мнения, что в наши дни разнообразного сумасбродства и шарлатанства каждый член моего сословия по чести должен делать то же.

Благоволите считать настоящее сообщение окончательным».

Доктор Голль написал, впрочем, своему корреспонденту, спрашивая, на основании каких доказательств сделал он свое заявление; и напечатал в Lancet'e, вместе с копиею с вышеупомянутого письма к Топгэму, следующую выдержку из ответа своего, все еще не названного им, корреспондента:

«О признании этого человека мне ясно и преднамеренно сообщило лицо, которому я вполне доверяю. Мне было рассказано об этом факт в Ноттингемшере, в минувшем августе, и я вполне в него верю».

Быть может, доктор Маршалл Голль в юности слыхал, что истина какого-либо заявления может быть установлена словами двух или трех свидетелей, и считал, что, умножая число звеньев в цепи анонимных показаний, он поступает согласно Писанию. Доказательства эти, как кажется, удовлетворили Медицинское и Хирургическое Общество, ибо на позднейшем собрании председатель отказался выслушать доктора Ашбернера и доктора Кона, когда они встали с целью опровержения клеветы; a Lancet и другие журналы, упоминая об этом инциденте, высказались одобрительно о твердости и беспристрастии председателя.

Таково было, следовательно, в то время отношение к месмеризму медицинской печати и отдельных представителей врачебного сословия. Некоторые врачи заходили еще дальше и, отрицая реальность месмеризма, не стыдились заявлять, что месмеристы обыкновенно пользуются своим влиянием для самых низких целей¹⁸³.

Но следует признать, что образ действий поборника Английских месмеристов Эллиотсона и главных его сотрудников не отличался примирительным характером. Заимствую на удачу из указателя в Zoist'е следующие эпитеты (опуская имена, приводимые в оригинале полностью): «Доктор, – его достойное смеха безрассудство; доктор, – его невежество и безрассудство; глупость; бессмысленность; замечательное безрассудство; безрассудство и ложь; дискредитирующее поведение; неправда; выдающееся безрассудство; жалкое поведение; лживые донесения; глупое упрямство; жалкое ребячество» и т. д. И эти резкие слова предназначались не для одних только противников месмеризма. Эллиотсон и его коллеги по Zоist'y были так глубоко обижены критическими замечаниями Ньюнема о теории френо-месмеризма, что не решились взять на себя обозрение его книги и возложили эту обязанность на другое лицо. С другой стороны, хотя Эллиотсон и Энгледью отнюдь не вполне симпатизировали Тауншенду, Сэндби и другим клерджименам, их статьям был, по-видимому, открыт свободный доступ на столбцы Zоist'a. Об отношении Zoist'a к Бреду мы уже говорили.

В то время существовала еще другая группа месмеристов, представителем которых был Спенсер Т. Голль, и их отношения к Zоist'y далеко не были сердечными. Голль был, по-видимому, человек без научной подготовки. Он впервые обратил внимание на месмеризм, присутствуя на лекции Лa Фонтена в Шеффильде, в 1841 или 1843 г. После этого он с энтузиазмом посвятил себя новой науке, а в 1843 г. – в год появления и Zoist'a – начал издавать ежемесячный журнал Рhгеnо-Мagnеt, выходивший, впрочем, только один год. В 1844 г. врач Гарриет Мартино пригласил Спенсера Голля месмеризировать ее. Мисс Мартино рассказывает в своих «Письмах о месмеризме», что он сделал это с замечательным успехом.

В Phreno-Magnet'е мы входим в соприкосновение с народною стороною месмерического движения. Tе лица, сочинения которых мы до сих пор рассматривали, обладали некоторыми научными познаниями или, по крайней мере, были людьми образованными и с литературными дарованиями. В частности, страницы Zоist'а посвящены были главным образом терапевтической стороне месмеризма, а другие наблюдавшиеся явления, как бы неправильно они ни истолковывались, ценились главным образом из-за научного их интереса. Но авторы статей в Phreno-Magnet'е принадлежали к другой категории; их интересы и их деятельность были менее ограничены. Лишь немногие из его сотрудников были врачами или даже обладали какими-либо специальными квалификациями для подобного исследования¹⁸⁴. На страницах Phreno-Magnet'а, как и в других сочинениях того же периода, встречаются многочисленные примеры общности ощущений и «странствующего» ясновидения, но описания их недостаточно подробны или точны, чтобы иметь большое доказательное значение. Спенсер Голль называет себя лектором по френопатии; и в его органе много места, месяц за месяцем, занято хроникою лекций, читавшихся редактором и другими лицами в разных городах Соединенного Королевства. В напечатанном в декабре 1843 г. ретроспективном обзоре Голль определял, что в течение минувшего года в Великобритании, Ирландии и Америке читали лекции и публично экспериментировали не менее 300 человек; притом эта пропаганда касалась преимущественно не месмеризма, как целебного искусства, а науки френо-месмеризма или френопатии. Те явления, на которых основывалась новая «наука» френо-месмеризма, сделались общеизвестны с 1841 или 1842 года. За честь первого открытия спорили в Америке доктор Букэнен, доктор Коллиер и достопочтенный Лерой Сендерленд; в Англии – Г. Г. Аткинсон, более известный как «Ментор» Гарриеты Мартино, и другие. Правда, в это время (в 1843 г.) доктор Коллиер уже перестал верить, по философским и анатомическим причинам, в науку, основателем которой он себя называл¹⁸⁵; а Лерой Сендерленд мог, по крайней мере, указать на некоторые количественные заслуги свои в этом вопросе, ибо к органам, уже намеченным до того ортодоксальными френологами, он прибавил не менее полутораста новых. Некоторые корреспонденты Phreno-Magnet'а побили и этот рекорд, и, по их рассказам, ими уже было проверено и доказано существование около двухсот органов. В числе этих новых способностей человеческого ума, которым, таким образом, отводилось определенное местожительство, мы находим: любовь к воде, человеческую природу, сумасшествие, недовольство, дух противоречия, любовь к маленьким животным; органы для стрельбы из самострела, катания на коньках, воздухоплавания, метания из пращи, метания копий, гребного, яличного и многих других мужских спортов, а также два органа, имевшие отношение один – к Божеству, другой – к посмертному состоянию.

Доктор Коллиер, бывший в госпитале при University College учеником Эллиотсона, уверовав в месмеро-френологию, отнюдь не переставал интересоваться месмеризмом. Из уже упомянутой брошюры мы узнаем, что в Соединенных Штатах он трудился с целью доставить известность месмеризму, как торжественной истине, долженствующей произвести переворот в ложной философии прошлого, и открыть человеку тайну бессмертия. Заглавная страница брошюры украшена рисунком, изображающим двух лиц, смотрящих в кубок с патокою, причем от их лбов к одной точке на поверхности жидкости идут ряды черточек. Опыт, иллюстрацией которого является рисунок, описывается так: доктор Коллиер попросил субъекта посмотреть в чашку, причем то же сделал и сам доктор. «Когда», пишет он, «угол падения от моего мозга сделался равным углу отражения от ее мозга, она ясно увидела отражение моей мысли в точке совпадения».

Как уже было указано выше, между месмеристами-врачами и сторонниками «Phreno-Magnet'a» было мало симпатии. В первом № Zоist'а, под заглавием «Мания лекций», строго порицаются необдуманные поступки некоего Брукса, устраивавшего популярные чтения, за которыми следовали френо-месмерические демонстрации над выбранными наудачу из публики лицами. В той же статье о Спенсере Голле говорится, как о «джентльмене, руководимом хорошими побуждениями», но лишенном научного образования. Автор статьи боялся, чтобы экстравагантность и недостаток рассудительности народных защитников месмеризма не скомпрометировали весь этот предмет. Опасение это могло быть и основательно, хотя в настоящее время нам кажется безразличным, учили ли сторонники френо-месмеризма, что ум выражается чрез посредство двадцати или двухсот органов, или месмерическое истечение демонстрировалось посредством сияния из кристалла или отражения от чашки с патокой. Однако, едва ли можно сомневаться, что, при обыкновенном ходе событий, транс и явления внушения вообще, несмотря на связанные с ними сомнительные теории и спорные факты, в конце концов добились бы признания, а побочные чудеса постепенно исчезли бы, по мере выяснения доказуемости роли, которую воображение играло в их производстве. Действительно, в апреле 1852 г. Грегори мог поздравить читателей Zoist'a с тем, что сэр Д. Брустер и другие лица, вместо того чтобы приписывать транс, анестезию и другие явления обману, публично признали их реальность и объяснили их действием внушения на восприимчивый организм сенситива. То обстоятельство, что, достигнув этого пункта, дальнейшее развитие исследования остановилось более, чем на одно поколение, зависело от двух специальных причин, полного влияния которых в то время нельзя было предвидеть.

Открытие в 1846–1847 г.г. анестезирующих свойств эфира и хлороформа и их быстро увеличивавшееся применение в врачебной практике лишило месмерический транс его наиболее очевидной полезной стороны. Мы уже видели, насколько это открытие содействовало уменьшению интереса, возбужденного в Калькутте Эсдейлевскою месмерическою клиникою. Если в Англии то же действие было менее заметно, произошло это только потому, что производство операций в трансе было делом гораздо менее обычным и возбуждало менее внимания. Но другим обстоятельством, более способствовавшим дискредитирование месмеризма во всем цивилизованном мире, было постепенное распространение веры в спиритизм и поглощение этим движением многих из лиц, выступавших решительными сторонниками месмеризма. Правда, Эллиотсон и главные его сотрудники много лет противились новым доктринам, и в позднейших томах Zоist'a¹⁸⁶ мы находим несколько статей, посвященных нелепостям спиритов. Но с самого начала, многие из выдающихся защитников месмеризма – Тауншенд, Сэндби, Грегори¹⁸⁷, Дж. У. Джэксон, Г. Г. Аткинсон – склонны были видеть в столоверчении и других физических явлениях действие месмерического или нервно-жизненного флюида; тогда как другие – сперва Ашбернер, а позже и сам Эллиотсон, уверовали в спиритизм. Обращение Эллиотсона этим не ограничилось. Перед смертью он отказался от своих прежних материалистических мнений и уверовал в христианство. Некоторые из американских авторов, имена которых играют столь видную роль в Phrenо-Magnet'е, также впоследствии сделались известны, как спириты.

Таким образом, месмеризм, по причинам, в значительной степени случайным и вне его стоявшим, на некоторое время утратил значение, которое ему удалось приобрести в глазах рассудительных людей, и сошел со сцены, до тех пор, пока труды Льебо, а позднее, Бернгейма – в Нанси, Шарко – в Сальпетриере и Гейденгайна – в Бреславле снова не придали известность этому предмету.

Глубокое недоверие ко всякому человеческому свидетельству – вот то впечатление, которое, несомненно, вызывают сочинения месмеристов того же периода при первом чтении. Чудесное поведение магнитов, кристаллов и месмеризированных золотых монет и разновидные проявления ясновидения кажутся едва ли более вероятными, чем старые сказки о растущих на деревьях, ягнятах и о людях, ноги которых удлинялись до того, что служили им зонтиками. Но при более близком расследовании обнаруживается, что убеждения Рейхенбаха и других лиц, быть может, и не были столь неразумны, как то думали их оппоненты. Самые явления были, как ныне в этом сомневаются лишь немногие, чисто субъективными. Но если веровавшие в них ошибались, усматривая в них проявления новой физической силы, их критики почти также заблуждались, приписывая их всецело обману. Несомненно, что обман имел место, но он был случайною, а не существенною стороною вопроса. По отношении хотя бы к Оки, без всякой попытки доказательства, он являлся безосновательным предположением; в применении к таким лицам, как многие из сенситивов Рейхенбаха, – мужчинам и женщинам с известным положением, которые, по всей вероятности, не стали бы предаваться обману, лишь в угоду сумасбродству друга и товарища – то же предположение становилось нелепо; там же, где дело шло о пациенте, не обнаруживавшем боли под ножом хирурга, это обвинение делалось просто смешным.

На самом же деле, это поголовное заподозревание в обмане, будучи несправедливо по отношению к субъектам, было столь же несправедливо и в применении к месмеристам. Конечно, Пюисегюр не был человеком науки; можно было утверждать, что Делез был лишь ботаником; Ченевикс, Рейхенбах, Эллиотсон, Грегори и все остальные, может быть и были мечтатели и фанатики. Но остается тот факт, что многие из них потрудились с пользою в области медицины, химии, металлургии и иных отраслях естественных наук. И, помимо некоторой несдержанности, с которую они отстаивали свои взгляды – а исправлению этого недостатка мало способствовал пример критиков, их самих нельзя было ни в чем обвинить. Мы видели, что Бред великодушно признал тщательность и искренность, с которыми производились опыты Рейхенбаха; и именно Бред указал на те две причины, которые преимущественно лежали в основе неправильного объяснения полученных результатов, а именно: на необычайную восприимчивость к внушению, свойственную гипнотику, и на временное обострение чувств в этом состоянии. Правда, несколько лет спустя, другие авторы, уже не удовлетворившиеся предположением, столь же неправильным и едва ли более разумным, чем теория месмеристов, пришли к тем же общим выводам, как и Бред. Но к этому времени внешние обстоятельства уже ослабили интерес к этому предмету, и эта перемена во взглядах осталась бесплодною.

Позволительно, впрочем, сомневаться, объяснимо ли все внушением и гиперестезией. Как уже было указано, результаты опытов Бреда над френо-месмеризмом трудно подвести под подобное объяснение. Он показал, что предосторожности с целью исключения внушения нормальным путем были приняты; а его попытка объяснения на физиологических основаниях была явно недостаточна. Если мы возьмем одно только Бредовское описание его собственных опытов и оставим без внимания огромную массу подобных же наблюдений, исходящих от менее осторожных исследователей, – нам трудно будет избегнуть заключения, что излагаемые курьезные результаты в некоторых случаях могли происходить от мысленного внушения, имевшего источником ожидание со стороны магнетизера; если же мы разберем остальные магнетические или месмерические проявления, то найдем и другие доказательства в пользу воздействия мысленного внушения. Доказательства эти отнюдь не убедительны. Эспериментаторы были, по большей части заранее одержимы идеею о физическом истечении, и не настолько ушли вперед в сравнении с современными им медицинскими познаниями, чтобы вполне принимать во внимание возможность гиперестезии. Но существуют описания опытов, где излагаемые предосторожности – принимавшиеся заведомо с целью исключения обмана или нормального рода внушения – по-видимому, были достаточны для того, чтобы воспрепятствовать действию такого внушения даже на субъект-гиперестетика. Правда о тех случаях, когда «намесмеризированная» одним взглядам золотая монета выбиралась из некоторого числа других золотых монет, можно весьма правильно сказать, что остававшийся в комнате и следивший за опытом магнетизер, вероятно, давал сенситиву жестами или изменением в дыхании достаточные для руководства указания; в наши дни подобные же опыты проделываются профессиональными «чтецами мыслей». Далее, «намесмеризированная» вода, по предположению Бреда, могла узнаваться, даже по прошествии нескольких минут по одному запаху. Но существуют эксперименты, в которых для того, чтобы подвести результаты под подобные объяснения, нам приходится предположить какую-либо серьезную ошибку в наблюдении или описании. Например, Эллиотсон говорит, что «намесмеризированный» золотой погружал сестер Оки в транс, и что, между тем как соприкосновение монеты с железом нейтрализовало влияние, соприкосновение ее с другими металлами не оказывало никакого действия.

«Всего интереснее, – пишет он, – было смотреть на лежавшую у них в руке золотую монету или шиллинг, причем между монетою и головою держался экран, и наблюдать – как, лишь только рука начинала закрываться, а глаза – становиться недвижными. Это действие моментально приостанавливалось или прекращалось при приведении короткого железного прута в соприкосновение с металлом и усиливалось вновь при его удалении. Часто я подменял железный прут серебряным или сделанным из какого-либо другого металла ( мною было заказано их несколько из разных металлов, совершенно сходных по форме и величине), причем девушка не имела возможности знать, который прут употребляется; что же касается свинцового прута – я сам не мог распознать его в то время на глаз, а во избежание путаницы, клала каждый прут в отдельный карман. У серебра, меди и свинца не было нейтрализирующей силы, и, поэтому, они никогда не останавливали или не уменьшали действия». В то время обычный опыт для иллюстрации способности «месмерического притяжения» состоят в «месмеризировании» какого-нибудь предмета, после чего пациенту предоставлялось, без его ведома, войти в соприкосновение с этим предметом.

Первый опыт в этом роде Эйсделя был сделан им в Калькуттской больнице над пациентом, который едва ли мог до того слыхать об ожидаемом результате; да и условия устроенного экспромтом эксперимента были такого рода, что представляли мало благоприятных случаев для получения пациентом нормальными путями указание на то, что от него ожидалось. При опыте присутствовало несколько мужчин.

«Желая, чтобы они наблюдали, я сел в кресло из приемной и положил руки на концы обеих ручек и затем подышал на них. За сим я присоединился к остальным присутствующим и выразил желание, чтобы они заставили человека, за которым я пошлю, сесть на только что покинутое кресло. Человека привели, заманили на кресло, расспросили об операции, которой он подвергся и т. д., а затем предложили ему вернуться в палату. Руки его натурально лежали на концах рукояток, он попытался подняться, но прилип к месту; и присутствующие не скоро забудут, как он, очутившись в столь стеснительном положении, с изумлением посмотрел сперва – на одну свою руку, потом – на другую и устремил на меня растерянный, вопросительный взгляд.

Руки его оказались оцепенелыми и нечувствительными до плеч, а пальцы были так крепко сжать вокруг рукояток кресла, что их нельзя было разжать. Ему принесли облегчение продольные пассы вверх по рукам, но в течение некоторого времени пальцы его оставались в болезненном спазмодическом состоянии, которое я удалил не без некоторого труда. Тогда я вышел из комнаты и стал делать пассы вдоль пола близ двери, чрез которую он должен был вернуться в палату, и дышал на пол, при этом дверь была, конечно, закрыта. Вернувшись к присутствующим, я высказал желание, чтобы пациент ушел, что он и сделал, но лишь только он перешагнул за дверь, как прирос к месту, подвергся сильным конвульсиям и стал призывать меня к себе, говоря, что умирает и т.д.»

Другой опыт, на который много полагались, как на доказательство реальности месмерического истечения, состоял в вызывании сна на расстоянии. В следующем случае, заимствуемом из Pacts in Mesmerism Тауншенда, предыдущие два опыта над тем же пациентом удались вполне. Заметим, что здесь у нас имеется полное совпадение.

«Третий, сделанный мною опыт месмеризирования пациента на расстоянии был еще замечательнее и решительнее.

Однажды вечером, когда я сидел с своей семьей, мне пришла мысль: «Не могу ли я замесмеризировать Анну М. тут же, между тем, как она у себя дома?» – откуда, как я знал, она в то время не выходила по причине легкого нездоровья. Следуя этой мысли, я просил всех присутствующих отметить час (было ровно 9 часов) и засвидетельствовать, что я тут же приступаю к месмерическому опыту.

На этот раз я пытался очень живо вызвать пред моим воображением личность моей сомнамбулы, и даже помогал сосредоточению своих мыслей обычными месмерическими жестами. Через час я сказал: «Теперь я разбужу Анну» и стал делать подобающие жесты. Затем мы стали скорее с любопытством, чем с доверием, ожидать результатов этой процедуры.

На следующее утро, как раз в то время, когда мы завтракали, появилась Анна и воскликнула: «Ах, сударь, магнетизировали ли вы меня вчера вечером? Около 9 часов я заснула, и мать и сестры говорят, что не могли разбудить меня, сколько меня ни трясли и очень испугались; но через час я проснулась сама, и из-за всего этого думаю, что сон мой должен был быть магнетический. Он принес мне также много пользы, что после него я совершенно оправилась от моей простуды. После естественного сна я никогда не чувствую себя столь же свежею. Час сна в магнетическом состоянии для меня то же, что целая ночь отдыха». Таковы были слова Анны М., записанные тогда же сколь возможно точно».

В одном из многих приводимых Гэддоком случаев, эффект, по-видимому, вызван был магнетизером не намеренно.

«В другой раз я желал индуцировать месмерический сон у одной дамы для облегчения ревматических болей, коими она страдала. Так как я нашел, что продолжительное напряжение взора очень утомляет мои глаза и ожидал также, что меня вызовут пациенты, мне пришла следующая мысль: не будет ли та же цель достигнута, если я прикажу даме пристально смотреть на какой-нибудь предмет. Мне же это дозволит покинуть ее без перерыва месмерического воздействия. Поэтому я встал, взял небольшой магнит и повесил на проволоке к крюку в потолке. Эмма находилась в кухне, расположенной под той комнатой, где я оперировал, и ничего не знала о моих передвижениях. Через несколько минут внимание мое привлек запах горелого, и я попросил дочь пойти вниз и выяснить причину. Она поспешно позвала меня вниз, говоря, что Эмма горит. Я побежал и нашел ее с закрытыми глазами в месмерическом состоянии, стоящею на коленях перед кухонным огнем и занятую выметанием очага; передник ее загорелся от вышедшего оттуда горящего угля, но огня она не замечала или, по крайней мере, не обращал на него внимания, которое было всецело направлено к месту на потолке кухни, находившемуся под тем, где я сидел в верхней комнате. Я спросил, что она делает или на что смотрит, и она ответила: «Я хочу этот магнит». Я сделал вид что не понимаю ее и спросил: «Какой магнит?». Ответ ее был: «Магнит, висящий вот тут», и она точно указала его положение».

Явления «общности ощущений» также могут быть объяснены передачею мысли. В наиболее обычной их форме – восприятии гипнотиком вкусовых или обонятельных ощущений, испытываемых лицом, с которым он находился в rapport'e, трудно исключить возможность получения гиперестезированными органами чувств указаний нормальным путем. Действительно, большинство общеупотребительных съедобных веществ издает чувствительный запах; и если только опыты этого рода не производятся на значительном расстоянии и с двух сторон закрытых дверей; или если не выбираются старательно вещества без запаха, как например, обыкновенная соль (а в сочинениях этого периода я не нахожу отчетов об экспериментах, произведенных при таких условиях) –представляется вероятным, что полученные результаты могут вообще быть приписаны гиперестезии. Однако следующий, описанный Тауншендом, случай, так объяснен быть не может; и едва ли даже можно объяснить его «чтением мышц»¹⁸⁸, хотя месмерист и держал руку субъекта. Сперва с тем же субъектом было сделано несколько удачных опытов обычного рода над вкусами и запахами.

«Тут у меня явилась мысль испробовать предложенный Б. опыт узнавания формы предметов. Со всевозможными предосторожностями я взял со стола, на котором находилось много других предметов, небольшую четырехугольную коробку и провел вдоль краев пальцем. В то же время я спросил пациента: «Можете ли Вы сказать мне, какого рода вещь я трогаю?» В ответ на это мисс Т. стала делать движения пальцами, как будто предмет находился у нее под рукою, и ответила: «Это – что-то с краями, как коробка». Затем я взял в руки шахматную пешку, некоторые из частей которой были заострены, и стал по очереди ощупывать отточенные и не отточенные части пешки. Мисс Т. правильно различала те и другие, говоря: «Теперь на ощупь – шероховато: теперь – гладко»; и всякий раз, прежде чем говорить, проделывала те же движения, как бы при дотрагивании, что и я.

Одна из сестер пациентки, не сообщая о своем намерении, вышла из комнаты, принесла яйцо, тщательно скрывая его в руке, и передала его мне сзади. Пациентка сказала: «Чувствую что-то гладкое и круглое». Когда ее стали побуждать сказать, что это такое, она ответила: «Думаю, что это – мячик». Протянув руку за спину, я шепотом попросил одного из присутствующих причинить мне какую-нибудь боль; меня укололи булавкою, а пациентка моя вздрогнула и стала трясти рукою как бы чувствуя боль. Когда ее спросили, что она испытывает, она ответила: «Меня как будто укололи в руку».

В другой раз, когда я спросил ее, страдает ли она чем-либо, она ответила: «Нет; только ногам моим очень холодно». Так как в эту минуту моим собственным ногам было чрезвычайно холодно, я заподозрил, что это ее ощущение было симпатического свойства. Я угадал верно, ибо, проснувшись вскоре спустя, она уверила меня, что ноги у нее совершенно теплые».

Против следующего наблюдения над передачею боли также нельзя, по-видимому, сделать возражений, а расстояние между агентом и пациентом было, как мы увидим, значительное. Доктор Энгледью пишет в Zoist’е:

«Опыт этот был произведен в гостиной, где находилось сорок человек; выбираю его и описываю здесь потому, что он не был устроен заранее. После того как пациентка погрузилась в транс один господин пожелал поговорить со мною в другом конце комнаты. Он вступил со мною в разговор, а, между тем как я стоял, заложив руки за спину, один из его товарищей внезапно воткнул мне в большой палец острие перочинного ножа. Пациентка немедленно вскрикнула и стала тереть на своей руке как раз то место, которому была причинена боль на моей. Другой господин попросил меня пойти с ним в смежную с гостиной библиотеку. Он закрыл двери и сказал: «Я желаю пощекотать Вам ухо концом пера». Я попросил его не делать этого в продолжение нескольких минут, так как почти всегда замечал, что, если опыты проделываются слишком быстро один за другим, то ожидаемый результат не происходит, боле того, я часто примечал, что, если производится слишком много опытов за раз, может пройти несколько минут, и эксперимент будет считаться неудачным, а ожидаемый результат в конце концов все-таки может получиться. В течение минуты мне щекотали правое ухо. Потом мы вошли в гостиную и нашли, что пациентка трет левое ухо о плечо и вздрагивает так же, как вздрагивал я, и как делают, под влиянием того же раздражения, и все.

...Когда мне чесали гребнем волосы в другой комнате, пациентка моя выражала сильное неудовольствие и жаловалась, что кто-то мучает ее и дергает за волосы.

Когда я употреблял зубочистку, она ковыряла в зубах булавкою; делала это обыкновенно с той же стороны и всовывала булавку между теми же двумя зубами, как и я. Впрочем, это правило не было неизменно».

Иногда тоже явление наблюдалось и по отношении к чувствам высшего порядка, как например, в следующем случае, описываемом г-ном Джего, из Бодмина, и сообщенном Zоist'y доктором Эллиотсоном. Заметим, что г. Джего предлагает для объяснения наблюденных фактов «общность ощущений»: он предполагает, что сенситив «видел его глазами».

«Одного из присутствующих попросили положить что-нибудь в чашку и, не говоря, что это такое, поднести ее ко мне, таким путем, чтобы я мог заглянуть в чашку, но, чтобы для мисс Д. было невозможно видеть, что в ней заключалось. Чашку поднесли на уровень моих глаз. Посмотрев через ее край и, увидев, что в ней находится, я выразил желание, чтобы ее снова убрали; потом, повернувшись к мисс Д. и положив палец на орган речи, спросил ее: «Что в этой чашке?». Она немедленно и без малейшего сомнения в голосе, сказала: «Хлопчатая бумага». То был небольшой шарик из хлопчатой бумаги.

Желая проверить этот факт как можно лучше, я попросил одно лицо выйти из комнаты, положить что-нибудь в чашку и принести ее мне, так чтобы, как и раньше, я один мог видеть, что там находится; так и было сделано, и чашка снова поставлена на стол, находившийся в противоположном конце комнаты. Обратившись к мисс Д., я спросил ее: «Что там теперь?» «Облатки». Это было совершенно верно. «Сколько их там?» «Две». «Каких они цветов?» «Зеленого и красного». Этот последний ответ в высшей степени необычаен. Мне при свете свечи показалось, что облатки были белая и красная. Я повторил свой вопрос: «Уверены ли Вы, что одна зеленая?» «Да». «Совершенно ли Вы в этом убеждены? Подумайте». «Да», – ответила она, скорее резко. Полагая, что этот ответ неверен, я пожелал вновь посмотреть на облатки: одна из них была нежного слабо-зеленого цвета.

Удивленный этими результатами, я попросил, чтобы чашку поставили на стол, положив в нее что-нибудь, как и раньше, но чтобы ни мне, ни мисс Д., не говорили и не позволили видеть, что в ней заключалось. Так и было сделано. Затем я спросил: «Что теперь в чашке?» Она помолчала, как бы раздумывая, и приблизительно через минуту сказала: «Не знаю». «Неужели Вы действительно не знаете? Подумайте снова». «Нет, не знаю». Тогда я попросил одно лицо поднести ко мне чашку, как и раньше, так чтобы я один мог видеть ее содержимое. Это было сделано, и притом так, что для мисс Д. подсмотреть было невозможно; на самом же деле, во все время этого эксперимента голова ее слегка склонялась вперед, а глаза были совершенно закрыты. Всякий раз, что чашку подносили ко мне, ее старательно держали над уровнем лба мисс Д., так, что даже если бы ее глаза были широко открыты, она не могла бы видеть, что там находится.

Посмотрев на то, что было положено в чашку, я спросил мисс Д.: «Знаете ли Вы теперь, что это?» «Да, это – наперсток». Это было верно.

Предполагая, что каким-либо непостижимым способом она видит моими глазами, я подумал, что она будет в состоянии описать любой известный мне предмет. Поэтому, я начал спрашивать ее о том, чего, как я был уверен, она раньше знать не могла. «3наете ли Вы мой туалетный несессер?» «Да». «Сколько внем флаконов?» «Два». «Каких они цветов?» «Белого и зеленого». «Уверены ли Вы, что один из них – зеленый?» «Да». Я считал этот флакон синим и предположил поэтому, что мисс Д. дала мне неправильный ответ; и только на другое утро сам убедился, что флакон был зеленый. Он был того зеленого оттенка, который многие с трудом отличают от синего. Ответ мисс Д. был правилен, и, хотя вопрос повторен был три или четыре раза, она упорно давала мне тот же ответь. «Сколько в несессере ящиков?» «Один». «Сколько там замков?» «Два». «Какого рода этот несессер?» «В бронзовой оправе». Если бы несессер лежал перед нею, она не могла бы правильнее описать его».

Ясно, что к последней части этого описания, метафора «смотрения глазами» месмериста уже не применима. Если сообщенные субъектом сведения не были получены нормальным путем – а примеров подобной способности так много, что трудно сомневаться, что, по крайней мере, в некоторых случаях, подобные сведения получались путем сверхчувственным – мы имеем здесь дело с сродством не ощущений, а мыслей. Действительно, некоторые из писателей этого периода – как до них Бертран – откровенно признают существование способности передачи мысли¹⁸⁹.

В проявлениях того, что известно под именем «ясновидения», мы встречаемся с более трудною проблемою, чем в явлениях воздействия на расстоянии и общности ощущений, обсуждавшихся в последней главе. Что касается так называемого ясновидения предметов на близком расстоянии, или «зрения при закрытых глазах», нет, по-видимому, основания сомневаться в том, что причиною удостоверяемых столь многими исследователями результатов, в виде общего правила, были: или нормальное зрение, при условиях, несколько необычных; или намеренный обман; или, быть может, в редких случаях, гиперестезия чувства осязания. А в одном случае мне представляется ясным, что вся совокупность явлений имела причиною обман, довольно прозрачного свойства. В то время существовал некий майор Беклей, отставной офицер индийской армии. Майор Беклей был, по-видимому, любезный старичок, любивший возить молодых девиц в оперу. Юные его приятельницы отплачивали ему за гостеприимство явлениями весьма удивительного рода. Специальностью их было чтение изречений в купленных в кондитерской орешках или грецких орехах, естественное содержимое коих было заменено мелкими конфетами и кусочками бумаги с какою-либо фразою, причем отверстие в орехе заполнялось, по-видимому, шоколадом. Сам майор Беклей, как кажется, был убежден в неподдельности этих опытов, а равно и некоторые из лиц, бывших их свидетелями. Эллиотсон, хотя, явно, питал некоторые подозрения, разрешал печатать описания этих экспериментов в Zоist'е. Подробный отчет Ашбернера о ряде опытов в присутствии его и лорда Адера показывает нам, каким образом, вероятно, проделывался фокус. Молодые женщины, игравшие роль ясновидящих, несомненно, приносили с собою несколько орехов, предварительно вскрытых и вновь заделанных, и в продолжение опытов ухитрялись подсовывать заготовленные ими орехи вместо тех, которые были принесены исследователями. Во всяком случае, при первом ряде опытов, по-видимому, неоднократно представлялись благоприятные случаи для подобной подмены; когда же орехи были помечены, с целью помешать подмене, опыты оказались неубедительными.

Впрочем, эксперименты Maйopa Беклея не были типичны. Они, как кажется, вообще не признавались лицами, интересовавшимися этим предметом; и – что, несомненно, курьезно – эта особенная форма ясновидения, по-видимому, не нашла подражателей вне кружка Беклея. Но в то время и во Франции, и в Англии существовало много субъектов, утверждавших, или от имени которых утверждалось, что они могут видеть предметы с закрытыми и крепко завязанными глазами или в абсолютной темноте. Весьма известен случай девицы Пижер, претензии которой были рассмотрены Парижскою Медицинскою Академией в 1837 году с отрицательными результатами. В 1846 году, в Плимуте, комиссия из двенадцати ответственных лиц подвергла расследованию способность к ясновидению 15-летнего мальчика Томаса Лейкока; ему наклеивались на глаза пластыри и глаза завязывались, после чего комиссия выразила значительным большинством убеждение в неподдельности его предполагаемой способности к «сверхчувственному» зрению. Тауншенд подробно описывает подобные же опыты, с собственным его субъектом, мальчиком-французом Е. А., и приводит показания нескольких независимых свидетелей. Во всех этих случаях – а они приводятся лишь в виде примеров – многие из достигнутых результатов, в той форме, в какой они описаны, едва ли могут быть объяснены действием нормальных чувств. Например, о субъекте Тауншенда говорится, что он видел предметы в полной темноте, или тогда, когда они держались у его затылка, или за ширмою. Впрочем, чаще всего предмет, долженствовавший быть виденным, держался перед его глазами, которые, как предполагалось, были основательно завязаны; и введение экрана, изменение угла, под коим держался предмет, или прикрытие головы субъекта новою повязкою препятствовали успеху. Следовательно, совершенно ясно, что в большинстве случаев процесс зрения с закрытыми глазами имел какое-то отношение к нормальным органам зрения; и не трудно предположить, что немногочисленные кажущиеся исключения, упомянутые выше, происходили от плохой наблюдательности или упущения существенных предосторожностей. Что-же касается странной свободы зрения, присущей некоторым юношам, глаза которых были, по-видимому, основательно завязаны, – то, как уже было упомянуто, опыты Общества для Психических Исследований показали, что, по крайней мере, некоторым лицам достаточно для зрения весьма маленькой щелки сбоку от носа; и что фактически не существует способа завязывания глаз, который, без нанесения вреда пациенту, исключал бы возможность зрения подобным путем¹⁹⁰.

Наиболее замечательного успеха в ясновидении этого рода достиг молодой француз Алекси Дидье, которого привез в Англию и показывал некто Марсиллье; за этого последнего Эллиотсон и другие лица ручались, как за джентльмена высокопорядочного и несомненно честного. Прежде всего, Алекси, по-видимому, погружался в глубокий транс; затем его глаза завязывались обыкновенно следующим образом: на каждый глаз накладывалась подушечка из кожи, и поперек, по диагонали, завязывался платок; сверх всего горизонтально повязывался третий платок, а отверстия заполнялись ватою. При этой обстановке он очень искусно и быстро играл в экарте; распознавал не только свои карты, но часто и карты, находившиеся в руке у его партнера; правильно играл, при том условии, что собственные его карты лежали на столе лицевой стороною вниз; часто, по чьей-либо просьбе, выбирал любую названную карту, когда в таком положении лежала вся колода. Далее он (впрочем, обыкновенно с глазами, не завязанными, а лишь закрытыми) разбирал слова, заключенные в запечатанных конвертах, описывал содержимое закрытых пакетов и читал слова и фразы на несколько страниц вперед в любой предлагавшейся ему книге.

Что искусство, с помощью которого достигались эти чудесные результаты, не было обыкновенным фокусничеством – достаточно ясно. Действительно, в 1847 г. сам Робер Уден, по настоянию маркиза де Мирвилль, посетил два раза Алекси, причем этот последний играл при обычной обстановке в экарте; предъявил ему книгу, в которой Алекси прочел полстроки на несколько страниц вперед; получил еще другие доказательства способностей ясновидящего и засвидетельствовал, что «il est tout a fait impossible que le hasard ou l'adresse puisse jamais produire des effets aussi merveilleux»¹⁹¹. По отношению к фокусничеству обычного рода свидетельство Удена, несомненно, доказательно. По отношению же к высказанному здесь взгляду, что распознавание карт и фраз в закрытых книгах и т. п. вероятно должно объясняться необыкновенным обострением зрения, или осязания и зрения вместе, обусловливаемым гипнотическим трансом – оно, пожалуй, менее доказательно. Как опытный наблюдатель, Уден, несомненно, с большею компетентностью, чем большинство других, мог бы высказать суждение по этому вопросу, если бы внимание его было на то специально направлено. Но предполагаемая здесь острота зрения отлична от того быстрого и проницательного взгляда, результата долгой практики, который, как мы узнаем от самого Удена, составляет часть экипировки фокусника; и она могла показаться невероятною даже наблюдателю-эксперту, личный опыт которого был в другом направлении.

Что же касается до самых приемов, которыми достигались эти результаты, имеющиеся у нас описания недостаточно подробны, чтобы дать нам возможность определить их. О точном положении Марсилье редко упоминается; отношение неудач к удачам почти никогда не отмечается, а равно и характер неудач. О столе, если и говорится, то лишь как о «ломберном столе»; следовательно, надо думать, – лишь с узкою полосою полированного дерева. Мы узнаем, что в одном случае карты были очень глянцевиты¹⁹²; но не знаем, было ли это общим правилом, или же Алекси мог иным путем видеть карты по отражению в полированной поверхности. Тем не менее, из описаний опытов многими наблюдателями в самом Zоist'е и периодической литературе того времени мы можем почерпнуть некоторые указания на вероятный modus operandi. Завязыванье глаз, во всяком случае, не могло быть признано удовлетворительным. По словам автора статьи в Morning Chronicle приятель завязал ему глаза таким же образом, и ему удалось читать отчетливо. Кроме того, было замечено некоторыми, что лицо у Алекси искривлялось, как во время, так и после процедуры завязывания; что он часто касался завязок или двигал ими; что он держал под странными углами предметы, на которые должен был смотреть, и менял их положение, как бы стараясь лучше их видеть. Например, конверты и закрытые пакеты он клал себе на живот или на верхушку головы. Далее, игра в карты, как кажется, была единственною, почти неизменно-успешною, формою опыта. Но даже и при ней бывало много неудач; в других же случаях число неудачных опытов, как кажется, превосходило число успешных. Далее, Алекси, по-видимому, выбирал те места, которые должен был читать, из большого числа предложенных ему книг. Он не мог читать содержания запечатанных конвертов, когда эти конверты находились в руках скептика: печать должна была быть взломана и содержание показано симпатизирующему Алекси зрителю. Марсиллье находился в комнате во все время представления; а некоторые из многочисленных присутствующих, не будучи на самом деле сообщниками, были дружески расположены к Алекси и болтливы¹⁹³. Из всех опытов чтение слов через несколько страниц в книге всего более наводило на мысль о фокусничестве. В виде общего правила, к этому опыту, как кажется, приступали лишь после того как Алекси уже прочел несколько слов на открытой странице, держа книгу в руке, причем, текст прикрывался куском бумаги или платком, им самим положенным. Затем Алекси отделял известное количество страниц, от 10 до 150, держа их перед собою вертикально, и предлагал прочесть несколько слов в какой-либо отдельной части страницы, на несколько страниц дальше. Ни в одном из виденных мною описаний не говорится, выбиралось ли это место самим Алекси или публикою; но не подлежит сомнению, что он не мог даже с приблизительною точностью указать число страниц вперед. В одном случае требуемые слова нашлись – сперва на 80, потом – на 150 страниц дальше.

Если бы этим и ограничивалось все, что показывал Алекси, мы имели бы, быть может, право дивиться простоте тех многочисленных, упоминаемых в Zoist'е очевидцев-адвокатов, врачей, членов парламента и других – которые свидетельствовали в пользу его опытов. Но нас останавливают два соображения. Во-первых, существуют указания, что транс Алекси был неподдельный – хотя доказать это даже в то время было бы трудно, а теперь, с достоверностью, конечно, невозможно¹⁹⁴. Если же транс был подлинный, то позволительно предположить, что, хотя обнаруживаемое Алекси знание и было, по-видимому, приобретено чрез посредство чувств известных, – сам он не был повинен в обмане. Во-вторых, на каждом сеансе, на ряду с подобным проявлением фокусничества, сознательного или бессознательного, встречались примеры «странствующего ясновидения» и чтения мыслей, предполагавшие, в случае их поддельности, обман более рискованного и сложного характера. Конечно, обман – первое объяснение в подобного рода случае. Алекси был профессиональный ясновидящий; он получал иногда до 5 гиней за сеанс; и нет серьезной невероятности в предположении, что почтенный г. Марсилье был его сообщником. И быть может, что самым вероятным, хотя и не несомненно правильным объяснением опытов карточной игры является намеренный обман. Поэтому, в том случае, когда Алекси правильно описал медаль, заключенную в ларчик, покрытый бумагою и запечатанный – у нас является подозрение, что ему удалось незаметно открыть ларчик, или что принесшая ларчик дама неосторожно сообщила о его содержимом лицам, стоявшим около нее. Или вот еще инцидент, рассказ о котором составлен на основании заметок, сделанных тогдашним лордом Адером (отцом теперешнего графа Денревена) о сеансе с Алекси, имевшем место 2-го июля 1844 года в доме г. Дюпюи, в Вельбек Стрите. Сходное с ним, но более полное и драматическое описание того же инцидента сообщает достопочтенный Г. Сэндби в письме в Medical Times, помеченном 8-ым июля:

«Полковник Льюеллин, который, насколько мне известно, был скорее скептиком, предъявил сафьянный футляр, несколько похожий на футляр для хирургических инструментов. Алекси взял его, приложил себе к животу и сказал: «Этот предмет – твердое вещество, не белое, заключенное во что-то, белее его самого; это – кость, вынутая из большого тела; человеческая кость – Ваша собственная. Ее отделили и разрезали так, что получилась плоская сторона». Алекси открыл футляр, вынул кусок кости, завернутый в посеребренную бумагу, и сказал: «Пуля ударила вот сюда; эта пуля произвела необычайное действие; Вы получили в тот же момент три отдельных раны; кость сломалась на три куска; Вы были ранены рано утром, когда производили атаку на неприятеля». Он описал также одежду солдат, и все эти подробности изложил верно. Это возбудило изумление всех присутствующих, в особенности же бравого полковника. Настоящий рассказ составлен на основании не только моих собственных заметок, но и заявления полковника Льюеллина, сделанного им после сеанса, и письменного описания, врученного мне дамою, сидевшею по близости».

Придерживаясь гипотезы, что эти сведения были получены нормальным путем, мы должны предположить, что полковник Льюеллин был словоохотливый старичок, выдавший свою тайну кому-либо из лиц, находившихся в то время в комнате; или что Марсилье или Алекси каким-либо путем заранее ознакомились с его историей и намерением его быть на сеансе. Конечно, ни то, ни другое предположение не может быть отвергнуто, как совершенно невероятное.

Перейдем к примерам так называемого «странствующего ясновидения». Когда мы читаем, что однажды Алекси подробно описал лорду Фредерику Фиц-Кларенсу поездку его в Сен-Сир из Парижа, за два дня до сеанса, мы естественно припоминаем – хотя сам лорд Фредерик и думал, что «необычайнее ничто быть не могло» – что лорд, вероятно, был хорошо известною в Париже личностью, а путешествия его делались достоянием молвы. Или, когда мы читаем, как, сидя в Лондоне, ясновидящий, по просьбе доктора Костелло, описал операцию камнедробления, произведенную доктором в Клифтоне за два или три дня до того, мы можем лишь сожалеть, что день приезда доктора Костелло был, по-видимому, предварительно установлен с Марсилье.

Достопочтенный Чансей Гер Тауншенд рассказывает, что он неожиданно навестил Марсилье, проезжая чрез Париж, в октябре 1851 г.; что, находясь в трансе, Алекси поразительно подробно и точно описал. дом Тауншенда в Лозанне, сад и окрестности, и даже сюжеты картин, висевших в гостиной; а затем также обстоятельно описал дом рассказчика в Норфок Стрите, в Лондоне, находившихся там горничных, лошадей в конюшне и другие подробности.

По поводу подобного рода случая можно, очевидно, заметить следующее: Тауншенд был известный писатель по месмеризму; фактически не подлежало сомнению, что он когда-нибудь навестит Алекси; и для Алекси и его агентов было, пожалуй, полезно «заготовить» как можно больше относившихся к нему фактов с тем, чтобы дать убедительное доказательство сверхнормальной способности. То обстоятельство, что описания горничных в Лондонском доме и серой лошади в конюшне с ранами на боках были в точности применимы ко времени сеанса – лишь доказывает, по этой гипотезе, что сведения сыскной агентуры Алекси не устарели. Правда, что это объяснение становится все более и более затруднительным по мере того, как его следует применять к более и более широкому кругу лиц. Но, хотя удачные описания этого рода, по-видимому, давались ясновидящим на каждом сеансе, имеющиеся у нас отчеты по большей части – из вторых рук и недостаточно подробны; имена же участвующих лиц часто не приводятся. Иногда, как например о сеансе, происходившем на дому у достопочтенного Томаса Робертсона, 9-го июля 1844 года, мы имеем подробный рассказ, составленный вскоре после сеанса одним из главных свидетелей и обнаруживающий количество совпадений, конечно, необъяснимое простой случайностью. Но – как и было в данном случае – сеанс Алекси был, по-видимому, нечто в роде приемного дня, и на нем присутствовало человек тридцать или сорок, так что у него было много шансов использовать любые, приобретенные им тайком сведения; и предположение, что обнаруживаемое им кажущееся ясновидение действительно так и должно быть объяснено, не может быть без разбора отвергнуто, хотя несомненно предполагает обладание превосходно подготовленными сообщниками и редкое счастье по отношению к участникам сеанса. Интересно отметить, что сам Алекси положительно отрицал содействие со стороны духов¹⁹⁵.

Предположение об агентуре для собирания справок частного характера, не представляющееся неразумным там, где дело идет о профессиональном ясновидящем, получавшем сравнительно крупные суммы за свои представления, труднее приложимо ко многим другим случаям, упоминаемым в литературе того же времени. Так, например, в Zоist'е встречается несколько поразительных отчетов о ясновидении молодой женщины по имени Елены Досон, пациентки Лондонского хирурга Гэндса, открывшего в ней случайно эту способность и, по-видимому, дозволявшего немногим привилегированным лицам наблюдать ее проявление. Но, конечно, человек хитрый и недобросовестный мог кое-что почерпнуть из толков среди прислуги; и почти в каждом случае следует широко принимать во внимание возможность ошибок в описании чудес рассказчиком¹⁹⁶.

Однако, следующий рассказ профессора де Моргана заслуживает внимания, отчасти в виду выдающихся интеллектуальных способностей повествователя, отчасти потому, что не видно из какого источника могли быть почерпнуты сведения:

«Я много видал по части месмеризма и пробовал применять его сам для лечения болезней... Но дело не в этом. Я часто слыхал о том, что называется ясновидением, и уверился, что оно происходило и у меня в доме, но всегда смотрел на него, как на явление, мне по непосредственному или личному опыту неизвестное; и до получения подобного доказательства не мог допустить его.

Однажды вечером я обедал в доме, отстоявшем приблизительно на милю от моего, и в котором жена моя никогда в то время не бывала. Я вышел оттуда в 10 ¹/₂ и был у себя дома в 10 ³/₄. При моем входе жена сказала мне: «А мы тебя искали»; и рассказала мне следующее: она попросила девочку, которую лечила месмеризмом (и вылечила) от эпилептических припадков (о других примерах ее ясновидения она мне уже говорила) – последовать в месмерическом состоянии за мною, на улицу –, в дом –. Происходило это в 10 часов и несколько минут. Услышав название улицы, мать девочки сказала:

«Она никогда не найдет туда дороги. Она никогда не удалялась настолько от Кэмден Тауна».

В одно мгновение девочка уже была там. «Постучите в дверь», – сказала жена моя. «Не могу», – ответила девочка: «Мы должны войти в калитку». (Дом этот – что в Лондоне встречается весьма редко – находится в саду: об этом жена моя ничего не знала). Войдя и постучав в дверь – или прикинувшись, что она это делает – или что бы там ни было – девочка сказала, что слышит голоса наверху, а, когда ей было приказано подняться наверх, воскликнула: «Что за смешной дом! тут три двери»; и изобразила их следующим образом¹⁹⁷. (Это было верно, и бывает обыкновенно лишь в больших домах). Когда ей было приказано идти в комнату, из которой исходили голоса, она сказала: «Теперь я вижу г. де Моргана, но на нем красивый сюртук, а не тот длинный, который он носит здесь: он говорит со старым господином; тут есть и другой старый господин; тут и дамы». Это было правильное описание присутствующих, с тем лишь исключением, что другой господин не был стар. «Теперь» – сказала она, – «к ним подходит дама, и начинает говорить с г. де Морганом и старым господином; г. де Морган показывает на Вас, а старый господин смотрит на меня». Приблизительно в указанное время я разговаривал о месмеризме с хозяином дома, и упомянул о том, что моя жена делала – или говорила, что делает – с девочкою; тогда он сказал: «Ах нужно, чтобы это слышала моя жена», и подозвал ее, а она подошла и присоединилась к нам так, как было сказано. Затем девочка стала описывать комнату и сказала, что в ней два фортепиано. На самом деле, было одно, но был также служивший для украшения буфет, который дочери бедной поденщицы мог показаться похожим на фортепиано. Она сказала также, что там двух родов занавеси, белые и красные, как-то странно подвешенные (все это было буквально точно), и что на столе вино, вода и бисквиты. Жена моя, зная, что мы обедали в 6 ¹/₂, и думая, что на столе не может быть ничего кроме кофе, сказала: «Вы, вероятно, хотите сказать: кофе». Девочка продолжала утверждать: «Вино, вода и бисквиты». Жена моя, все еще будучи уверена, что это –кофе, всячески старалась убедить ее и заставить сказать: кофе. Но девочка продолжала настаивать: «Вино, вода и бисквиты». Это было буквально верно, так как на столе и были только вино, вода и бисквиты, а не – сандвичи, пирожки т. д., что, в общежитии часто понимается под выражением «стакан вина с бисквитом».

Все это случилось в 20 минуть одиннадцатого, а было сообщено мне в без четверти одиннадцать. Когда я услыхал, что мне будет рассказано нечто подобное, я лишь сказал: «Говорите мне все, а я ни слова не скажу»; и уверяю вас, что в продолжение рассказа самым тщательным образом старался не произнести ни одного слога. Например, когда упомянуто было о вине, воде и бисквитах, жена моя, будучи совершенно уверена, что на столе было кофе, рассказала мне, как девочка настаивала на своем; и распространилась об этом обстоятельстве, как о неудаче, приводя схожие случаи, в которых ясновидящие были во всех подробностях правы, кроме одной. Все это я выслушал не прерывая. Что все случилось со мною так, как я это описал, в 20 минут одиннадцатого, а было рассказано мне так, как изложено выше, в без четверти одиннадцать, – я могу присягнуть. Занавеси я осмотрел на следующий день, так как их не заметил. Когда жена моя пришла с тем, чтобы посмотреть на комнату, она моментально узнала одну дверь, о которой в своем рассказе забыла.

Все это не тайна. Можете рассказать кому угодно и сообщить мое имя. Как вы смотрите на это? Неужели это объяснимо неизбежною теориею случайного совпадения?

С тех пор я видал и другие явления, а слыхал еще о многих других; но вот к чему, главным образом, сводится мое личное знакомство с предметом».

Письмо это, к сожалению, числом не помечено, но излагаемые в нем происшествия, очевидно, произошли не очень давно. Издательница мемуаров г-жа де Морган называет годом этого события 1849 год и добавляет следующую заметку.

«Мне было сообщено [погруженною в транс девочкою] все, относившееся до дома, мебели и проч. прежде, чем девочка рассказала мне о том, что происходило. Г. де Морган описал г. Гельду все это так, как если бы первое случилось после второго; и вполне возможно, что я в этом порядке ему и рассказала. Но о настоящем письме я услыхала лишь после его смерти. – С. Е. де М.¹⁹⁸.

Случаи в роде вышеизложенного – а подобных рассказов в Zoist'е и других изданиях много – могут, конечно, быть объяснены (если предположить, что описаны они точно) гипотезою, что мысли, находящиеся в уме лица, присутствующего на сеансе, могут телепатически передаваться субъекту¹⁹⁹. Однако, многие рассказы, на первый взгляд, вынуждают нас выходить из пределов этого объяснения. Конечно, мы не всегда можем удостовериться, что факты были записаны в то время, когда происходили; когда же этого нет, следует широко принимать во внимание возможность воображаемых прикрас и умолчания об ошибочных подробностях. Однако, следующий рассказ профессора Грегори, написанный им в декабре 1851 г. и относящийся до происшествий, случившихся за семь месяцев до того, как кажется, основан на современных случаю заметках. Профессор Грегори описывает посещение им приятеля в городе, отстоящем около 30 миль от Эдинбурга. Там он встретился с дамою, которую приятель его два раза месмеризировал, и, которая проявляла значительные способности к ясновидению. По просьбе Грегори, дама эта, лично с ним незнакомая, сперва подробно описала дом его в Эдинбурге, а потом дом его брата, близ того же города, и предмет занятий его брата в ту самую минуту. Сообщенные ею подробности, по проверке, оказались правильными. Далее Грегори продолжает:

«Затем я попросил даму отправиться в Гринок, за 40 или 50 миль от того места, где мы находились (Эдинбург был почти в 30 милях) и навестить моего сына, живущего там с приятелем. Она скоро отыскала его и точно описала, обнаруживая большой интерес к мальчику, которого никогда не видала и о котором не слыхала. Она сказала, что видит его играющим в поле, рядом с садиком, в котором стоял коттедж, на некотором расстоянии от города и на возвышении. Он играл с собакою. Я знал, что у него была собака, но не имел понятия о том. какой породы, и спросил об этом даму. Она сказала, что это – большая, немолодая Ньюфаундлендская собака, черная, с одним или двумя белыми пятнами. Она очень любит мальчика и с ним играет. «Ах», – воскликнула дама, – «она подпрыгнула и сбила с него фуражку». Дама видела в саду господина, читавшего книгу и смотревшего на происходившее. Он был не стар, но с седыми волосами, а его брови и баки были черные. Она приняла его за клерджимена, но сказала, что он не принадлежит ни к Установленной Церкви, ни к Епископальной, а что он пресвитеранец-диссентер. (На самом деле этот господин – клерджимен весьма почтенного Камеронского сообщества, члены которого, как известно, пресвитериане и придерживаются Ковенента). Когда даму попросили войти в коттедж, она так и сделала и описала гостиную. Она увидела, что на кухне молодая горничная готовила обед, для чего на огне жарилась баранья нога, еще не совсем готовая. Она также заметила другую пожилую женщину. Посмотрев снова на мальчика, она увидела, что он играет с собакою перед дверью, между тем как господин стоит в подъезде и смотрит. Потом она увидала, как мальчик побежал наверх, в кухню, (она с удивлением заметила, что кухня находится в верхнем этаже коттеджа, как оно на самом деле и есть) и как горничная что-то дала ему есть (как ей показалось, картофелину).

Я немедленно записал все эти детали и послал их упомянутому господину, который, в ответ, уверил меня, что все подробности, даже. самые мелкие, были верны, за тем исключением, что кухарка дала мальчику не картофелину, а небольшой сухарь. Собака была схожа с описанием; она действительно сбила с мальчика фуражку в упомянутое время и в упомянутом месте; сам он находился в саду с книгою и смотрел; баранья нога действительно жарилась и не вполне была готова; в кухне в то время находилась взрослая женщина, хотя к числу домашних и не принадлежала. Все эти факты были мне совершенно неизвестны и, следовательно, не могли бы быть узнаны посредством чтения мыслей; да если бы – как я уже говорил – они и были узнаны этим путем, это было бы не менее удивительное, а лишь другого порядка явление.

Для вашего следующего номера я пришлю вам другой случай. Вышеприведенный мне представляется очень удовлетворительным, так как сам я не знал заранее, буду ли производить какие-либо опыты, и никогда этой дамы раньше не видел.

Остаюсь и проч.

Уилльям Грегори.

Дек. 1851 года».

Ко многим ясновидящим того же периода с успехом прибегали для отыскания потерянной и украденной собственности. Д-р Гэддокк рассказывает несколько случаев подобного рода о своем субъекте Эмме, молодой женщине, служившей у него горничною. Один случай привлек в то время много внимания. Сумма в 650 фунтов стерлингов, посланная почтою гг-ам Арроусмит, в Больтоне, пропала. Кассир Арроусмита, Лoмакс полагал, что уплатил эту сумму банку, но банк утверждал, что об этом ему ничего неизвестно, и произведенные по настоянию Ломакса розыски оказались неуспешны. В этом затруднительном положении Арроусмит и Ломакс навестили доктора Гэддокка, чтобы посоветоваться с его ясновидящею.

Когда ей вручили конверт, в котором находились раньше деньги, она, как утверждают, точно описала внешний вид пропавших бумаг – двух банковых билетов и перевода – и портфель, куда положил их Ломакс по получении. Далее она рассказала, как они были переданы в банке, у прилавка, и, наконец, сказала, что видит их в конверте, вместе с другими бумагами, в банке, в одной из внутренних комнат. Вследствие ее заявлений, Арроусмит отправился в банк и настоял на новом розыске; и, в конце концов, пропавшие банковые билеты и перевод нашлись среди нескольких старых циркуляров и других бумаг на камине, в комнате управляющего²⁰⁰. Конечно, здесь ясновидящая, быть может, лишь отражала в себе догадки самого Ломакса о том, что случилось с деньгами; и то же объяснение, несомненно, возможно и в тех случаях, где посредством ясновидения указывался вор и возвращалась похищенная собственность. Ибо, несмотря на заверения о противном лиц, вопрошавших ясновидящую, позволительно предположить, что находившееся в их уме, в скрытом состоянии, подозрение могло внушить сенситиву его заявления. Но данное, как утверждается, в двух или трех случаях, точное и подробное описание похищенной собственности, способа кражи и внешности вора – весьма замечательно²⁰¹.

Приведенные в настоящей и в предыдущей главах примеры могут рассматриваться, как благоприятные образцы доказательств в пользу ясновидения и передачи мысли, встречающихся в сочинениях Английских месмеристов. Хотя сами по себе, они, несомненно, недостаточны, чтобы доказать существование подобных способностей, следует, пожалуй, признать, что, в виду новейших свидетельств в том же смысле, трудно отвергать без разбора эти рассказы, как результаты плохих наблюдений или неточных описаний²⁰².

С пропагандою месмеризма в Америке мы уже до некоторой степени ознакомились благодаря Phreno-Magnet'у²⁰³. Колльер и его чашка с патокою, и Сендерленд, со своими полтораста френологическими органами, достаточно хорошо, по-видимому, олицетворяли это движение. Хотя мы и читаем о применении кое-где врачами месмерического транса для терапевтических целей или для операций, в продолжение десятилетия 1840–50 гг_. в Америке не существовало школы врачебного. гипнотизма, как во Франции, Германии и Англии; не существовало и органа печати, который мог бы сколько-нибудь сравниться с Zoist'ом и с различными упоминавшимися нами периодическими изданиями, выходившими на Континенте. Правда, явления сомнамбулического транса, по-видимому, сделались общеизвестны в Америке приблизительно в то же время, как и в Англии, т. е. начиная с 1838 года; но в первой из этих стран не было прозелита, с выдающимися способностями и с общепризнанным положением в ученом мире, который мог бы основать школу или добиться признания хотя бы в такой степени, какая в Англии выпала на долю Эллиотсону и его кружку. Поэтому, пропаганда сосредоточивалась преимущественно в руках народных лекторов и проповедников, а занимавшиеся этим вопросом врачи не были достаточно компетентны, чтобы исследовать этот предмет сами, или навязать свои воззрения другим. Все писатели этого времени верят или раньше верили в френологию, хотя, как мы уже видели, Колльер, через год или два, изменил свои взгляды, а Сендерленду вскоре суждено было раскаяться в своей неумеренности в области церебральной географии. Все они, опять-таки кроме Сендерленда, как кажется, верили в передачу от магнетизера субъекту физического истечения, как причину транса, и в связанный с трансом более сомнительные явления. Действительно, значительная часть изданных в то время различных трактатов посвящена защите притязаний их авторов на первенство в открытии истинной френологической системы и изобретению новых имен для гипотетического истечения. С некоторыми из этих авторов мы встречаемся позже в истории спиритизма. Так достопочтенный Дж. Бови Додс, автор «Шести чтений о философии месмеризма» (Нью-Йорк, 1847 г.) впоследствии опубликовал свои взгляды на явления, происходящие на сеансах, и приписал их всецело действию «жизненного электричества»²⁰⁴ Профессор медицинской юриспруденции в Кастлетонском медицинском колледже, доктор Дж. С. Граймс, впоследствии обративший на месмеризм внимание А. Дж. Девиса и его окружающих, объяснял явления транса влиянием тончайшего флюида, для которого им предложено было название Еthеrium. Представление его об этом Etherium'e в некоторых отношениях не отличается от новейшей концепции об эфире. Но в теории Граймса были некоторый особенности, ей свойственные. Он предполагал, что колебания в Etherium'e, вызывающие транс, независимо от того, полагал ли им начало другой организм или предмет неодушевленный, всегда возвращаются обратно, подобно гальваническому току в замкнутой цепи. Далее, по его теории транс и все к нему относящееся – симптомы болезни, являющейся результатом нарушения равновесия в эфирных токах. В производстве явлений он отводил также важную роль «способности к вере». Действие медикаментов на расстоянии и ясновидение он приписывал непосредственному влиянию – чрез Ethеrium– внешних предметов на недостаточно изолированную нервную систему сенситива. Граймсом изобретены были особая френологическая система и новое название для месмерической науки, а именно – Эфиропатия²⁰⁵.

Доктор Дж. Родс Букэнен, умерцпй в 1900 году, выпустил около 1843 г. «неврологическую» карту, с совершенно новым распределением френологических органов²⁰⁶. Но лишь в 1854 г. им было издано полное изложение его системы нейрологии или антропологии. Помимо новой классификации френологических органов, главным его взносом в науку была теория Nervaur'ы – тончайшей эманации, исходящей из нервной системы, и различной не только у каждого индивидуума, но и у каждого органа. Nervaura, по объяснению Букэнена, по степени материальности занимает среднее место между электричеством и теплотою с одной стороны, и волею и сознанием – с другой, являясь связующим звеном между этими двумя разрядами сущностей. Подобно другим силам, она может передаваться от одного организма к другому через железный прут, но в то же время настолько сродна чисто духовным энергиям, что посредством излучающейся из передних и высших мозговых центров Nervaur'ы «отдельный индивидуум воздействует на народ и передает свое влияние чрез последующие столетия».

Букэнен основал также в начале 50-х годов Journal of Man, первоначально, по словам Бриттена, долженствовавший заменить Shekinah, но впоследствии, как кажется, посвященный преимущественно изложению неврологической науки. Впрочем, на его столбцах появлялись и отчеты о спиритическом движении и явлениях на сеансах, что доказывается частыми ссылками в других журналах.

Единственною личностью этого времени, выделявшеюся из группы верующих в френологию и нервные токи, по своему выдающемуся здравому смыслу, был достопочтенный Лерой Сендерленд.

Сендерленд родился в 1804 году, а 19 лет от роду, сделался revivalist'ским²⁰⁷ проповедником и, к его удовольствию, первая же его проповедь произвела глубокое впечатление на слушателей; одни лежали на полу и стонали, другие, терзаемые горестью, ударяли себя в грудь, третьи громко кричали и в припадке экстатической радости хлопали руками²⁰⁸. Вскоре он сделался горячим сторонником отмены рабства и в 1835 г. начал издавать журнал «Watchman», выходивший в свет до 1842 года. В 1839 г. он впервые обратил внимание на месмерический транс; стал делать опыты для себя лично, добился обычных явлений, даже вызывания анестезии в виду хирургических операций, и наконец, в июне 1842 г. основал периодическое издание, по имени «Magnet», в котором стал излагать новую теорию этого вопроса. Мы уже несколько знакомы с добавлениями, сделанными Сендерлендом к френо-месмерической науке. Впрочем, следует, по справедливости, сказать, что он скоро увидел, что ошибался, приписывая значение френологическим демонстрациям над головами усыпленных лиц. В своем журнале «Spiritual Philosopher» (1850–1851 гг.) он совершенно игнорирует весь вопрос о френо-месмеризме, а в сочинении о трансе вкратце сознается в ошибке. В своих теориях относительно транса он также сперва введен был в заблуждение различными физическими аналогиями. Он рассуждал о магнетической природе живых тел и полярности мозговых органов и склонен был объяснять сомнамбулизм, как результат нервной индукции. Но, несмотря на первые свои экстравагантности, Сендерленд, по-видимому, был один из самых здравомыслящих и осторожных исследователей своего времени. Ему принадлежит вместе с Бредом и, по-видимому, независимо от Бреда честь признания в позднейших своих сочинениях того факта, что все явления транса могут быть объяснены помимо флюида, aur’ы или истечения какого-бы то ни было рода, а являются лишь результатами умственного реагирования самого субъекта на внушения, исходящие посредством слов или жестов от магнетизера, а в некоторых случаях – и от самого пациента. Когда внушение исходит извне, предварительное установление особого соотношения между магнетизером и субъектом является существенным условием, но это соотношение, по представлению Сендерленда, состоит в том, что сам субъект ожидает или опасается известных результатов. Этот процесс Сендерленд называл «патетизмом». В сочинении своем о «Трансе» он так формулирует принцип патетизма: Раз что установлено соотношение между лицом оперирующим (или любою субстанциею, действительною или воображаемою, в качестве агента) и его пациентом, в нервной системе этого последнего (в состоянии ли бодрствования или в трансе) могут быть вызваны соответствующие изменения, посредством внушений, обращенных к любому из внешних чувств. Как кажется, он везде ясно сознавал, что предположение о волевом усилии со стороны лица воздействующего, как необходимом условие, вообще говоря, столь же бездоказательно, сколько и предположение о флюиде; и им было показано, что, во многих случаях, последовали результаты не вследствие желания воздействующего лица, а вследствие ожидания их пациентом. Впрочем, он допускал, что в редких случаях, где между магнетизером и субъектом было предварительно установлено соотношение, одно волевое усилие со стороны первого может производить известные эффекты. Сообразно с этими взглядами, Сендерленд отвергал, как недоказанные и излишние, аналогии из области магнетизма и электричества, к которым часто прибегали его современники для объяснения жизненных явлений; и откровенно давал понять, что пресловутые опыты Рейхенбаха, должны, вероятно, быть приписаны одному воображению.

Но тот, кому в эти давние годы, суждено было сыграть самую важную роль в будущей истории спиритизма, был Андру Джэксон Девис. Проповедник нового евангелия родился в 1826 г. в небольшой сельской общине в штате Нью-Йорк, а в 1838 г. переехал вместе с своими родителями в город Паукипси, в том же штате, откуда и получил название «Паукипсийскаго духовидца» (the Poughkeepsie seer). Отец его был наполовину ткач, наполовину башмачник, и увеличивал заработок от этих двух ремесел тем, что нанимался летом рабочим на фермы. Родители его, по-видимому, были люди честные и достойные уважения, но отец, по рассказу сына, был человек ненаходчивый, и много лет предавался пьянству. Юный Андру Джэксон был, по-видимому, мальчик слабого здоровья, ростом ниже среднего, весьма мало образован и в детстве никаких выдающихся способностей не проявлял. В 1841 г. он нанялся в подмастерья к башмачнику по имени Армстронгу, и занимался этим ремеслом около двух лет. Осенью 1843 г. в Паукипси возбудил значительный интерес ряд лекций о животном магнетизме, прочитанных профессором Граймсом; а в декабре того же года портному, по имени Левингстону, удалось усыпить молодого Девиса. После этого, до августа 1845 г. Девиса постоянно магнетизировал Левингстон; под его руководством, он выступил в качестве профессионального ясновидящего, давал доказательства своей способности, а в особенности прописывал лекарства от болезней. В марте 1844 г., по собственному его рассказу, он, блуждая, зашел далеко в поля, направляемый своим внутренним руководителем, и самопроизвольно впал в транс, во время которого ему явились Гален и Сведенборг и наставляли его относительно миссии его к человечеству. В следующем году, во время разъездов по своей профессии, он познакомился с доктором Лайоном, занимавшимся врачебною практикою в Бриджпорте, в Коннектикете, и с достопочтенным Уилльямом Фишбоу. Позднее в том же году, он назначил одного из них своим магнетизером, другого – секретарем и поручил им помогать ему при записывали лекций о философии, которые ему предстояло прочесть в состоянии транса²⁰⁹. Все трое поселились, в виду этого, в Нью-Йорке, где Девис продолжал заниматься врачебным ясновидением, впадая в транс средним числом по два раза в день. Лекции действительно начались в ноябре 1845 г., продолжались пятнадцать месяцев и изданы были летом в 1847 г. в виде большого тома in octavo, почти в восемьсот плотно напечатанных страниц, под заглавием Principles of Nature, her divine revelations and a voice to mankind. (Принципы природы, ее божественные откровения и глас к человечеству).

Метод составления этого сочинения был следующий:

Девис, будучи усыплен доктором Лайоном, начинал диктовать свою речь по несколько слов зараз. Сказанное им каждый раз повторял доктор Лайон, и только тогда записывал Фишбоу. В предисловии своем к этой книге, помеченном июлем 1847 г., последний уверяет, что вся книга была записана буквально так, как была продиктована: по положительному его заявлению единственные изменения состояли в нескольких грамматических поправках, удалении там и сям лишних слов и легких исправлениях с целью уменьшения неясности смысла. Однако, ясно, что применявшийся особый род диктовки, при котором каждая сказанная в трансе фраза, прежде чем дойти до публики, профильтровывалась чрез мозг двух образованных лиц, давал возможность не только исправлять шероховатости в выражениях, но до некоторой степени и направлять аргументацию. Впрочем, заподозревать добросовестность причастных к этому делу лиц не представляется достаточных оснований; на лекциях от времени до времени присутствовало много свидетелей, – в том числе и некоторые известные лица – подписывавших протоколы; таким образом, представляется вероятным, что имеющаяся у нас книга, в существенных чертах – та же, которую продиктовал Девис.

В числе лиц, часто участвовавших в собраниях кружка, в то время, когда диктовались «Откровения», и принимавших горячий интерес в молодом духовидце, был профессор еврейского языка в университете и известный Сведенборгианец, достопочтенный Джордж Буш из Нью-Йорка. Книга Девиса была в значительной степени обязана встреченным ею при первом ее появлении благоприятным приемом рекламированию Бушем этого сочинения. Буш ручался за добросовестность автора и его кружка и за тот факт, что ясновидящей не раз отступал от главной темы своей речи для того, чтобы отвечать на вопросы, ставившиеся ему экспромтом для испытания; далее он в восторженных выражениях описывал характер самой книги. Так он пишет: «Взятый в целом, этот труд есть глубокомысленное и тщательное рассуждение о философии вселенной: и по грандиозности замысла, здравости принципов, ясности примеров, порядку расположения и энциклопедическому объему сюжетов, я не знаю другого, созданного одним умом труда, который мог бы лишить его пальмы первенства». Далее он говорит: «В научном отделе способ выражения постоянно спокоен, отличается достоинством и примирительностью, как бы склоняясь гораздо более к извинению, чем к осуждению тех погрешностей, исправление коих имеется в виду; слог – легкий, плавный, пристойный, подходящий и обладает некоторою неописуемою простотою, пленяющею читателя». Сочинение это было издано в Англии, в декабре того же (1847) года, Джоном Чэпменом, который нашел нужным написать от себя введение, объяснявшее характер книги; в нем он привел похвальные отзывы Буша и прибавил – в форме едва ли менее категорической – собственное свое свидетельство в пользу морального достоинства и научной глубины книги²¹⁰. Он находил, связь между философиею «Откровений» и учениями Канта, Фихте, Шеллинга и Гегеля; приводившиеся же в них научные воззрения подтверждались, по его мнению, взглядами, высказанными Гете, Океном и эволюционистами вообще, и недавними астрономическими открытиями. Цель сочинения он называл возвышенною, а слог и мысли – импонирующими и полными достоинства.

Приступая к оценке труда подобного характера, испытываешь некоторое недоверие к себе: нелегко в пределах нескольких страниц представить удовлетворительное «résumé» великой «Гармонической Философии», зародыш которой заключает в себе эта книга; а философии эту ее автор не мог выразить с достаточной полнотою в тридцати томах. Тем не менее, следует попытаться изложить содержание хотя бы этой книги. Она, как на это указывается тремя подразделениями ее заглавия, делится на три части; и благодаря невоздержности поклонников духовидца особенное внимание привлекла к себе вторая часть: «Божественные откровения природы». Буш называет ее «одним из наиболее совершенных образцов философских рассуждений на английском языке». Она начинается следующим образом:

«В начала Univercoelum²¹¹ было одним безграничным, неопределенным и непостижимым океаном жидкого огня. Самое могучее и честолюбивое воображение не может составить себе правильного представления о высоте, глубине, длине и ширине его. Существовало одно обширное пространство из жидкого вещества. Оно было безгранично, непостижимо – с непонятными качествами и сущностью. Таково было первоначальное состояние материи. Оно не имело форм, ибо само было одною формою. Оно не имело движения, но само было вечным движением. У него не было частей, ибо оно было одним целым. Частицы не существовали, но целое было одною частицею. Не было солнцев, но существовало одно вечное солнце. Оно не имело ни начала, ни конца. Оно не имело длины, ибо было одним вечным вихрем. Оно не имело кругов, ибо было одним бесконечным кругом. Оно не имело отдельных сил, но было самою сущностью всякой силы. Его непостижимая величина и строение были таковы, что развивали не силы, а Всемогущую Силу. Материя и сила существовали, как одно целое, в нераздельности. М а т е р и я содержала в себе вещество, нужное для создания всех солнцев, всех миров и всех систем миров, во всем громадном пространстве. Оно заключало в себе качества нужные для создания всех вещей, существующих в каждом из этих миров. Сила заключала в себе мудрость и доброту, справедливость, милосердие и истину. Она содержала в себе первоначальный и существенный принцип, обнаруживающийся во всей необъятности пространства, руководящий мирами и системами миров и производящий движение, жизнь, ощущение и разумность, дабы беспристрастно рассеять их по поверхностям миров. в качестве ultimat'oв²¹²».

После этих вступительных фраз ясновидящий в трансе описывает эволюцию вселенной – называемой им Univercoelum – посредством постепенного процесса дифференциации в обширные солнечные системы, движущиеся в концентрических кругах непостижимой величины вокруг Великого Вечного круга, «пропитанного неизменною вечною сущностью Божественной Положительной Силы». Затем, переходя к подробностям, он описывает частную солнечную систему, членами которой мы состоим, и постепенный ход и развитие геологических циклов нашей собственной планеты, и заканчивает очерком первого появления и начала истории человеческой расы и ее будущего в духовном мире.

О научной его компетентности по отношению к предпринятому им изумительному труду можно судить по следующим выдержкам. Вот описание первого появления живых организмов на зарождающейся планете:

«Химия обнаруживает, что свет, будучи заключен в известные условия и сгущен, производит воду, и что образовавшаяся таким образом вода, будучи подвержена вертикальному воздействию света, порождает, своим внутренним движением и дальнейшим сгущением студенистое вещество, состоящее из спирифера²¹³, движение коего указывает на животную жизнь. Когда оно в свою очередь разложилось и подверглось испарению, остающиеся еще и осевшие частицы порождают гнилостное вещество, схожее с землею, которое производит растения, известные под именем фукусов. На результате этого эксперимента (правильность коего, как упомянуто выше, может быть повсеместно засвидетельствована) зиждется вероятность, хотя и не абсолютная достоверность, описания первого, одаренного жизнью, образа, которое я сейчас приведу».

А вот замечательный отрывок из описания морской фауны периода Девонского красного песчаника:

«Лучистые и суставчатые животные, развиваясь, начинают принимать форму скорпиона (sic) и насекомого, между коими промежуточное место занимают определенные геологами фукусы. В то время моря были населены аннелидами и рыбами-скорпионами, в конечной форме своей почти соответствующими акуле и осетру. Аннелиды были род морского червя, который и теперь еще встречается на многих берегах и в небольших бухтах, где существуют камни и другие предметы для прикрытия. У класса этого два вида: белый и красный; первый состоит из гермафродитов и занимает промежуточное положение между низшим типом и высшим в котором делается видимою serpula».

Или вот описание оолита:

«Ни одно наслоение не привлекло к себе до такой степени внимания геологов. Ибо оно представляет из себя формацию, являющуюся результатом разложения существовавших раньше растений, животных и моллюсков, а равно и отложений растворов, существующих на земле и в воде веществ; все это вместе делает это наслоение совершенно таинственным и непонятным. Известно, что в состав этой формации в различных пропорциях входит известь; но до сих пор еще не открыта та причина, которая могла соединить субстанции предыдущих формаций с живыми земными веществами и превратить все в наслоение – аггрегат. При прохождении же веществ различных оолитических пластов чрез химические процессы, в них обнаруживаются глиний и другие вещества, но не в качестве присущих им по природе ингредиентов, а в качестве конденсации растворившихся частиц предшествующих формаций».

Девис описывает далее, как ихтиозавр вдыхал «чрез жировые жабры» атмосферу, состоявшую из «углерода, почти уравновешенного кислородом»; он объясняет нахождение ископаемых раковин на высоких горных склонах общим подъемом в уровне океана, «вызванным расширением составляющих воду частиц, находившихся раньше в сгущенном виде»; он поясняет, что янтарь образуется из морской воды «путем странного и особенного химического процесса».

Поклонники его, однако, утверждают, что он раньше Адамса и Леверье открыл планету Нептун; и, конечно, любопытно, что в «лекции», записанной в 1846 году, он довольно подробно описывает 8-ую планету²¹⁴.

Вот первая часть этого описания: «Плотность ее равна четырем пятым воды. Определять ее диаметр нет необходимости. Время ее обращения можно вывести по аналогии из того периода времени, в течение которого Уран описывает свою эллиптическую и почти непостижимую орбиту. Атмосфера восьмой планеты чрезвычайно разрежена, заключает в себе мало кислорода, но состоит большей частью из фтористого кальция и азота». Первое из этих утверждений, насколько новейшей науке удалось выяснить этот вопрос, оказывается приблизительно верным, но, так как приведенные цифры с такою же точностью подходят к плотности и ближайшего соседа Нептуна – Урана, совпадение это, пожалуй, не очень замечательно. Нечего и говорить, что последнее утверждение – нелепо.

Но если кто-нибудь думает, что описание Девисом восьмой планеты – нечто более, чем удачная догадка, пусть он объяснит, каким образом случилось, что Девис, говоря о малых планетах, ничуть не выходит из пределов современных ему общих познаний. В то время были известны четыре малые планеты: Церера, Паллада, Юнона и Веста²¹⁵. Теперь астрономы насчитывают их многими сотнями. Девис же перечисляет лишь четыре, да и те описывает в некоторых отношениях явно неправильно.

Во второй части книги заключается также подробное описание различных планет нашей системы и их обитателей: растений животных и людей. В конце Девис излагает отношения человека к миру духов, описывает шесть духовных сфер и их жителей и заканчивает следующим пророчеством: «Истинно, – что духи сообщаются друг с другом в то время, когда один находится во плоти, а другой – в высших сферах; притом это случается и тогда, когда личность, находящаяся во плоти, не сознает наития и поэтому не может быть убеждена в этом факте. Эта истина вскоре предстанет в виде живого доказательства, и мир с радостью будет приветствовать наступление той эры, когда отверзется то, что находится внутри людей, и установится то же духовное общение, которым ныне наслаждаются жители Марса, Юпитера и Сатурна».

Первая часть книги «Принципы Природы» заключает в себе запутанное, многословное и часто непонятное или противоречащее самому себе изложение системы мистической философии, которую за недостатком места здесь нельзя разобрать даже вкратце. Главные же ее положения состоят в том, что вселенная – одно великое целое; что «Целое есть обширная машина, непрестанно действующая, благодаря врожденному ей началу вечной деятельности»; что существует вечное прогрессивное движение от низшего к высшему; что это прогрессивное движение совершается по спиральной линии; что вещество и дух отличаются одно от другого так, как более тонкое от более грубого; что, так как вселенная едина, всего легче можно дойти до истины, посредством дедукции, путем усвоения общих принципов; что, в действительности, так познает истину ясновидящий, восходя в трансе в мир реальный; что во всей вселенной существует обширная система соответствий или аналогий; и что, вообще, все вещи расположены рядами, по три. Так – чтобы привести указываемый самим Девисом пример соответствий, степеней и рядов, – в человеческом теле имеются: голова – как причина, грудь – как следствие, желудок – как конец или ультимат. Другую серию составляют рот, желудок и внутренности; или – слюна, желудочный сок и желчь; или – кровь, лимфа и пот. В ископаемом царстве мы находим «внутренние, средние и внешние формы»; в области промышленной – фермера, механика и фабриканта. А в идеальном государстве сословия судебное, врачебное и духовное «составляют Троицу, образующую одно целое, соответствующее мудрости». Этим ключом могут быть отверсты тайны вселенной.

В третьей части, «Гласе к человечеству», излагается довольно грубое социалистическое учение, а в конце предлагается план спасения человечества посредством распределения общества на кооперативные фаланги.

Что же касается отношения Девиса к христианской теологии, следует добавить, что в «Откровениях» он рассматривает по группам книги Ветхого Завета (называемого им «Первобытной историей») и пытается показать, что они не имеют права на исключительное или непогрешимое вдохновение; о Христе же он определенно говорит, как в настоящем, так и в позднейших своих сочинениях, как о великом социальном реформаторе, но не как о Божестве, в каком-либо специальном смысле.

Оценить такую книгу по достоинству нелегко. Там, где характер сюжета допускает возможность проверки утверждений, ошибки встречаются часто; они грубы и очевидны, а многие отдельные места, как уже было показано – претенциозная чепуха. При обсуждении философских тем, слог по большей части многоречив и растянут, а смысл еще более неуловим, чем то вообще в обычае у философов. Тем не менее, в лучших местах встречается известного рода величавая плавность и напыщенность, чем отчасти и объясняется благоприятное впечатление, произведенное на Буша, Чэпмена и других. И хотя книга эта – явно произведение человека не вполне образованного, ее качества замечательнее ее недостатков. Если смотреть на нее только, как на усилие памяти – то для человека, которому еще не было двадцати одного года, который едва успел усвоить в течение нескольких месяцев школьного учения первоначальные элементы знания, и жизнь которого с детства протекла преимущественно в тяжелом зарабатывали себе пропитания – это труд изумительный. Конечно, позднейшая карьера Девиса, в качестве профессионального ясновидящего, оставляла ему больше свободного времени для занятий, но окружающие его отрицают, чтобы он пользовался представлявшимися ему случаями. Друзья его, – что довольно естественно – гордились недостатками его образования, так как, благодаря этому, его трансовые сообщения становились еще более чудесными, и сам Девис утверждал, что до того времени за всю свою жизнь прочитал только одну книгу, по-видимому, роман, называвшийся «Три Испанца». Однако, достопочтенный А. Р. Бартлетт, близко знавший Девиса с 1842 по 1845 г., т. е. в течение трех лет, непосредственно предшествовавших диктованию «Откровений», говорит, что «ум у него был пытливый: он любил книги, в особенности же, религиозные сочинения полемического характера; их он всегда предпочитал занимать, когда только мог, и просматривать, когда у него было свободное время. Поэтому он был обязан своим личным усилиям некоторыми похвальными преуспеяниями, сделанными им в собственном образовании». В своей «Автобиографии», Девис, имея, по-видимому, в виду это место, говорит, что занимал книги у Бартлетта для того, чтобы давать их своим друзьям, но что у него не было ни времени, ни склонности читать их самому. Быть может, здесь ясновидящему изменяет память, ибо представляется очевидным, что он читал книги и до 1845 г., хотя, может быть, и не много книг²¹⁶. Вероятнее даже, что он прочел их очень мало, и что содержание их тем легче запечатлелось в его памяти, обладавшей громадною, но безразборчивою способностью к удержанию. Можно предположить, что в числе этих книг были и «Следы творения» (Vestiges of Creation) или другое схожее сочинение, заключавшее в себе изложение в популярной форме небулярной гипотезы и главных фактов из области геологии; а также какой-нибудь английский или шотландский учебник по геологии²¹⁷ например, одно из сочинений Гью Миллера, ибо рисуемые Девисом геологические картины свойственны Британским островам.

Третья часть его труда, «Глас к человечеству» несомненно основывалась на какой-либо книге, может быть, на «Социальной судьбе человека» Бриттена, защищавшей социалистические воззрения Фурье, которые распространились по восточно-американским штатам как раз перед появлением «Откровений» и возбудили там необыкновенный энтузиазм. Фурьеристская газета The Phalanx начала выходить в Нью-Йорке в октябре 1843 г.; в следующем году в том же городе состоялся большой съезд «ассоциационистов»; и большинство социалистических общин того времени, не только те, которые первоначально основаны были на Фурьеристских началах, но и полурелигиозные ассоциации, в роде Brook Farm, Hopedale и Oneida, возникли в Нью-Йоркском или в непосредственно соседних штатах. Невозможно, чтобы молодой Девис избежал влияния духа времени.

Что же касается философии и теологии, то, по свидетельству профессора Буша, «Откровения» по большей части точно отражали в себе воззрения Сведенборга; в нескольких случаях сходство в выражениях – «почти абсолютно дословное», а в одном случае Девис дает точный анализ одного из научных сочинений Сведенборга, «Экономии животного царства», перевод с которого, изданный годом или двумя раньше в Англии, незадолго до того появился в Америке. Буш на этом анализе основывает доводы в пользу присущей Девису сверхъестественной способности. Он говорит, что книга эта была переведена лишь незадолго до того; что в Америку попало лишь немного экземпляров (причем все они находились у одного книгопродавца); и что, по наведении справок, он убедился, что ни один из этих экземпляров не был в руках у Девиса или членов его кружка. Вывод его – тот, что Девис прибрел сведения, о которых речь, посредством ясновидения. Подробностей своих исследований он не приводит, и ясно, что было бы чрезвычайно трудно представить удовлетворительное доказательство того факта, что Девис не пользовался этим или каким-либо другим сочинением Сведенборга. В том частном случае, о котором речь, (Revelations, р. р. 587, 588) можно предположить, что обнаруживаемые им познания он почерпнул у самого Буша: последний, присутствуя на одной из лекций, может быть, вслух рассуждал об этой книге с приятелем. Вообще же говоря, утверждение самого Девиса, что он не читал книг по тем вопросам, которые разбираются в его «лекциях», хотя оно и подтверждается свидетельством Фишбоу и других лиц, совершенно недостаточно для того, чтобы пересилить связанные с этим утверждением громадные невероятности. Кроме того, у нас есть положительное заявление Бартлетта, имевшего возможность знать, в чем дело, и оно противоречит утверждению Фишбоу, сведения которого, в лучшем случае, были из вторых рук. И, наконец, Девис и друзья его – свидетели не безупречные, ибо повинны в том, что намеренно замалчивали один неудобный для них факт, а именно, что еще раньше духовидцем издано было несколько других лекций, не вполне согласных с позднейшими откровениями²¹⁸.

Впрочем, сознательный плагиат представляется невероятным и почти несомненно, что заимствуемые места лишь редко воспроизводились буквально. Правда, доказано, что в позднейших его книгах и лекциях, сочиненных по его утверждению, под влиянием духов, но не в состоянии транса, некоторые места составляют целиком буквальный плагиат. Пример наиболее поразительный – сходство некоторых отрывков в «Great Harmonia» (том III, изданный в 1852 г.) и в Рathеtism'e Сендерленда (1847 г.). Намеренное списание Девисом этих мест (по полу-странице зараз) и избрание им, с этой целью, книги, написанной единоверцем, заключавшей в себе сверх того критику его собственных сочинений и несомненно знакомой многим из лиц, читавших его книгу – предполагало бы почти невероятное отсутствие осторожности. Настоящее объяснение состоит вероятно в том, что он обладал необычайно хорошею памятью, каковая нередко бывает связана с сомнамбулическим состоянием. Несомненно, то же объяснение применимо и к другим взведенным на него обвинениям. Но что касается до «Revelations», мне неизвестно, чтобы, за исключением упоминаемых Бушем случаев, был когда-либо доказан плагиат фраз или отрывков, хотя заимствование идей и фразеологии очевидно²¹⁹.

Но если бы весь труд Девиса состоял в искаженном воспроизведены доступных всем книг – невозможно предположить, чтобы для какой бы то ни было публики, сколь бы ни было поверхностно ее образование, могли потребоваться тридцать четыре издания его книги менее чем в тридцать лет. Несомненно, что столь блестящему успеху способствовал и сам ясновидящий. Несмотря на претенциозное невежество, ошибки грамматические, фактические и логические, туманную метафизику и посредственные социалистические теории, сочинению этому присущ известный полет воображения, придающий ему самостоятельную цену. Излияния ясновидящего состояли не только из непереработанных отрывков чужих идей; книга содержит в себе довольно последовательную систему мышления; и в те дни руководящая ее идея представлялась настолько новою и смелою, что английский издатель счел нужным указать, что теория органической эволюции, хотя и была отвергнута такими людьми, как Оуен и Лайелль, но нашла выдающихся защитников на Континенте. Действительно, Девис до некоторой степени уразумел ход правильного развития мира из первобытного огненного тумана; единство чудовищного мира, при всей его сложности; социальные нужды своего и нашего времени: бесцельные траты, несправедливости, разнообразные мелочи и нелепости, связанные с настоящею стадиею экономической эволюции. Revelations достигли столь необычайного и быстрого успеха отчасти потому, что Девис мог оценить величие тех идей, с которыми имел дело, и в полуосмысленной, варварской форме мог заставить и других оценить их. Отчасти секрет заключался и в моральном положении, занятом автором. Вся книга проникнута смутным энтузиазмом, не всегда соответствующим знанию, в пользу нравственного перерождения человечества; энтузиазмом, подобным тому, который в Англии вдохновлял оуенистское, а, позднее, кооперативное движение; в Америке проявился в фалaнcтeрияx, в религиозных «revivals» и в воздержании от алкоголя, табака и мяса; а в обеих этих странах в течение нескольких лет выражался, быть может, с наибольшею полнотою в движении, известном под именем «спиритического». И действительно, именно исполнение – я чуть не написал «случайное исполнение» – год спустя, по мнению Девиса и его последователей, приведенного выше предсказания о более свободном общении с духами на земле является, в конце концов, главною причиной той славы, которой достигла «Великая гармоническая философия». Конечно, это исполнение «случайным» не было. Во-первых, спиритическое движение после 1848 г. не отличалось от того, ход которого мы проследили до этого года. Его характеризовали те же идеи, но оно выразилось в иных внешних проявлениях. Во-вторых, не подлежит сомнению, что Девис и собравшийся вокруг него небольшой кружок материально содействовал исполнению того же пророчества. Возможно, что без них и без олицетворяемого ими движения, Рочестерские стуки оказались бы столь же бесплодными, как и «привидение в Кок Лене», или любой иной разоблаченный случай «самопроизвольных медиумических явлений».

Из «Автобиографии» Девиса мы узнаем, что в течение тех 15 месяцев, когда Revelations диктовались в Нью-Йорке, три непосредственно прикосновенных к этому делу лица: д-р Лайон, Фишбоу и Девис – жили преимущественно на те средства, которые зарабатывал последний, прописывая лекарства от различных болезней посредством ясновидения. Когда этот источник дохода оказался недостаточным, они принуждены были занять денежную сумму необходимую для издания книги; деньги эти дала дама средних лет, вскоре сделавшаяся женою Девиса.

Когда же книга была издана «Паукипсийский духовидец» увидел, что уже достиг славы, и позднейшая его жизнь – достояние истории²²⁰. Молва о его сеансах и о предстоящем откровении разошлась далеко, и появление книги ожидалось с нетерпением многими. Вскоре около него собралась небольшая группа реформаторов, и решено было издавать журнал, долженствовавший быть глашатаем новой философии.

Главным издателем нового органа назначен был универсалистский²²¹ пастор достопочт. С. Б. Бриттен; сотрудниками его по писанию статей и издательству были достопочт. В. Фишбоу и достопочт. Т. Л. Гаррис, бывший в то время двадцати четырех лет от роду; оба они принадлежали к той же секте; также достопочт. В. М. Фернольд, Ж. К. Инголльс, доктор Чиверс, Франсис Грин и другие²²².

В начале 1847 г. Гаррис формально вышел из состава Универсалистской церкви, а позднее в том же году предпринял поездку для чтения лекций с целью распространения сведений о новом откровении. Он был известен, как поэт маленького кружка. С самого начала между ним и Девисом возникли некоторые недоразумения. В действительности и тот, и другой отличались завистливым тщеславием, не допускавшим соперничества. В начале 1848 г. между ними произошел полный разрыв, причем Фишбоу принял сторону Девиса, а Брнттен – Гарриса. Непосредственною причиною этого разрыва был скандал, происшедший в связи с Девисом и уже упомянутою дамою. Каковы бы ни были основания для этого скандала – а виновность Девиса отнюдь не представляется ясною – он женился на ней в июле 1848 г.: а несколько недель спустя между поэтом и пророком состоялось формальное примирение. Но вместе они уже никогда не сотрудничали.

Первый № Univercoelum'a вышел 4-го декабря 1847 года. В программе его излагалось, что основание его – «внутренняя и духовная философия»; что особенное внимание он будет уделять психологии, в том числе – сновидениям, сомнамбулизму, ясновидению, пророчествам, трансу и сродным вопросам; что он будет служить органом для передаваемых через Девиса сообщений, который сперва напишет ряд статей о физиологии и медицине; и что, вообще, установление универсальной системы истины, преобразование и реорганизация общества составляют конечные, имеющиеся им в виду, цели. В статье от имени редакции в первом номере Бриттен так излагает главную идею новой философии:

«Univercoelum будет, с точки зрения общего тона и направления, признавать Великую Высшую Разумность за причину, Природу – за следствие, а бессмертный человеческий дух – за конечный результат; при этом все трое, соединяясь, образуют одну Великую Гармоническую Систему. Божество будет рассматриваться, как бесконечно разумная сущность, не существующая отдельно от вселенной, но проникающая, приводящая в действие и оживотворяющая все предметы, начиная от тяжеловеснейшего шара и кончая ничтожнейшею частицею материи. Эта великая сущность будет рассматриваться, как организованное существо, обладающее свойствами, соответствующими свойствам человека, но лишь в бесконечной степени; как образующее душу, телом которой является материальная вселенная. Бесконечная Душа и Бесконечное Тело, таким образом, соединены вместе так же, как соединяются конечная душа и конечное тело, образуя человека; и поэтому, согласно древней летописи, «человек создан по образу Божию».

«Так как эта великая разумная Сущность – Душа Природы, Законы Природы будут рассматриваться, как внешнее выражение воли или мыслей этой Души; равным образом, и положения, и движения человеческого тела суть выражения воли или мыслей находящегося в нем духа...»

В первой статье того же первого номера – «О необходимости новых и высших откровений, вдохновений и форм истины для блага человечества в настоящее время» Фернольд указывает на недостатки последнего или Христианского откровения. По его словам, хотя Христос стоял во главе человеческого рода, как его высший нравственный образец, но Его учение не давало нам даже новых нравственных начал, а еще менее могло служить источником удовлетворительной философии о Боге, природе, бессмертии и организации общества. На эти именно предметы – как на то указал медленный прогресс мира со времен Христа – и должен быть преимущественно пролит свет; и, по утверждению автора, откровения Девиса составляли первую часть нового вдохновения, долженствующего заполнить этот пробел.

Убеждение, что мирy вскоре будет предложено новое откровение, как кажется, разделялось всеми мужскими и женскими сотрудниками Univerсоеlum'a. Так Фернольд в другом месте, в статье, озаглавленной «Предстоящие откровения», высказывает убеждение, что «Великий день конечной борьбы между демоном тьмы и ангелом света близок». В восторженной статье Уоррен Чез «с радостью приветствует новую философии, как положительный признак наступающего доброго времени. Она отчетливо предзнаменует приближающееся начало того состояния земли и человека, которое более или менее живо рисовали Исайя, Даниил, Иисус, Апокалипсис, Сведенборг и Фурье». Другой сотрудник, г-жа Пибоди, в статье об «общении с умершими», утверждает, что «они (т. е. духи умерших, могут находиться вокруг нас, незаметно для нас, ибо наше духовное зрение недостаточно сильно или ясно»; и что, в конце концов, «союз обоих миров, быть может, войдет в состав сознания каждого из учеников в той же степени, как то было с самим Спасителем».

Следует отметить, что, хотя Univercoelum продолжал выходить более года после начала Гайдсвилльских стуков, сотрудники его, по-видимому, не торопились признать в них осуществление своих надежд. Насколько я мог выяснить, на его страницах лишь однажды упоминается об этом предмете. В третьем томе помещена заметка о «Странных проявлениях», за подписью «У. Ф.» (Фернольд). Автор ее, в качестве редактора, поясняет, что корреспондент прислал ему описание некоторых странных явлений, происшедших в Оберне. Он обещает расследовать случившееся, как можно скорее, и ознакомить с результатом читателей Univercoelum'a. «Мы думаем, впрочем», – продолжает он, «что следует подвергнуть этот вопрос истязанию, прежде чем окончательно объявить о каких-либо заключениях», дабы преждевременное обсуждение этого предмета не послужило на пользу суеверию и фанатизму.

Сотрудники Univercoelum'a, по-видимому, смотрели на перестройку экономической организации в социалистическом смысле, как на первый необходимый шаг по направлению к грядущему millennium'y. Так один из них пишет: «Мы ревностно отстаиваем общие реформы и переустройство общества, потому что таково естественное соответствие и внешнее выражение внутренних и духовных принципов, которые мы пытаемся излагать». Сообразно с этим взглядом, мы находим статьи, изъясняющие общие принципы социализма, много сведений об ассоциациях строительных, промышленных, ремесленных союзах, «покровительственных союзах» и других кооперативных организациях, которые, по-видимому, возникали в это время по всей стране; иногда встречаются туманные намеки на грандиозный проект, имеющий целью осуществление в одной общине нового социального идеала. Один из главных писателей по этому предмету – Фернольд; но встречаются также статьи Горация Грили о «Жизни – идеальной и настоящей», и передовые статьи Дж. К. Инголльса о том же предмете. Сендерленд выступает с длинным письмом в защиту притязаний Патетизма. Девис пишет ряд статей о холере, худом пищеварении и т. п., впоследствии перепечатанных в виде тома I-го «Великой Гармонии»; а из объявлений мы узнаем, что Гаррис сделался пастором «Первого независимая христианского общества» и, в качестве такового, каждое воскресение два раза отправлял богослужение. В одном из заявлений Гарриса мы находим указание на уже упомянутый разрыв, происшедший между ним и Девисом. Он выступает с торжественным предостережением против «склонности некоторых умов безотчетно доверять всем заявлениям, исходящим от лиц, находящихся в состоянии умственного просветления; считать их слова за авторитетные; принимать их изречения, как непогрешимые оракулы». В виду позднейшей карьеры автора, это заявление представляет недурной пример жизненной иронии.

На столбцах Univercoelum'a упоминается о двух случаях откровений, несколько похожих на откровения Девиса. Первый случай опубликован со слов одного господина из Акрона, в Огайо. Имен не приводится, но редактор утверждает, что убежден в добросовестности лица, от которого сведения получены; и, действительно, рассказ носит на себе печать истины. Пророк – в данном случае рабочий-механик – в письме, написанном в ноябре 1847 г., описывает происшествие «духовного» порядка, случившееся с ним в сентябре 1836 г., когда ему было 18 лет от роду. Он горячо желал сделаться проповедником и обратился к своему пастору за указаниями. В разговоре пастор спросил его, как он может, помимо Библии, доказать бытие Божие. Вопрос этот не давал ему покоя, он ушел домой и размышлял над ним; из-за него он не спал по ночам и не мог удовлетворительно заниматься своим делом. День или два спустя, 16-го сентября 1836 г., разгадка явилась:

«Я пошел обедать с смущенным духом. Мозг мой был в огне. Я умеренно поел. После обеда я направился в расположенный за домом луг и стал ходить со шляпою в руке. Свежий ветерок обвевал мое чело. Я ходил, пока звон колокола не напомнил мне, что уже наступил час дня. Я пошел обратно по направленно к лавке; на пути остановился и присел. Тут я начал сомневаться в существовании Бога, затем – в существовании материи, потом – в своем собственном, в способности моей и умении двигаться, и в то же время пытался двигать рукою и не мог. Немедленно за сим мне явилась мать».

Затем мать его (за несколько времени до того умершая) начала поучать его о природе Бога, о мире, о человеческой душе и других духовных тайнах. В конце она сказала: «Теперь ты убедился, что существует Бог. Ты не должен более сомневаться в собственном своем существовании. Подвигай немного пальцами, и ты сумеешь встать. Помни, что я тебе сказала. Иди с миром». Когда он вернулся в лавку, уже почти наступила ночь.

Два дня спустя он записал сущность поучений матери и хранил написанное в своем сундуке до осени 1847 г., когда впервые услыхал о подобных же откровениях Девиса. В этом более раннем случае трансовой речи встречаются вкратце те же общие идеи, как и в Revelations: мы находим то же все проникающее представление об эволюции и развитии согласно закону; то же осуждение алкоголя, чая и табака; то же пренебрежительное отношение к библейским сказаниям, такие же указания на социальные реформы, но ничего достопримечательного в других отношениях в рукописи нет; и содержание ее не превышает умственных способностей мало образованного, но серьезного и умного юноши.

О другом случае у нас имеется меньше подробностей. В связи с предстоящим разбирательством дела об умопомешательстве некоего Паскаля Смита, Univercoelum рассказывает о событиях, которые привели к этому делу. В 1845 г. или около этого времени служащий на одном из пароходов на реке Огайо, юноша Дж. Т. Мэгэн сделался магнетическим ясновидящим. Сперва его употреблял для медицинских диагнозов некто доктор Кертис, председатель медицинского колледжа в Цинциннати. Позднее же, попав в руки некоего Дж. П. Корнелля, из того же города, «он развил в себе далеко распространявшуюся и удивительную ясность умственного зрения», и «изложил систему естественных и интеллектуальных наук», которая, как говорят, не уступала системе А. Дж. Девиса и в общих чертах была с нею сходна. Вслед за сим Корнелль и другие видные граждане – Джильмор, Бушер Уэттльс и другие – посвятили свое имущество (как говорят, около 300 000 долларов) «один – другому и все вместе – Богу» и образовали кооперативную и земледельческую ассоциацию. Они стали издавать журнал для поддержки духовной и социальной науки и купили большое поместье на реке Огайо для того, чтобы оно служило местопребыванием для новой общины. К сожалению, духовидец Мэгэн, как кажется, подпал под влияние лиц, преследовавших корыстные цели, и у него развились экстравагантные наклонности; за этим последовали финансовая катастрофа и изобличения. В Univеrсоеlum'e об этой общине более не упоминается, не приводится и подробностей об откровениях Мэгэна. Впрочем, мы узнаем из другого источника, что община эта – Цинциннатское братство – существовала три года (с 1845–1848 гг.); и что купленная ею на берегу Огайо в 1846 г. земля и другое имущество представляли собою остатки собственности более ранней общины – Clermont Phalanx – распавшейся как раз перед этим временем.

Вернемся к Univercoelum'у. Этот журнал, уже в первые двенадцать месяцев своего существования, поглотил другой сродный ему орган «Christian Rationalist»; к нему перешли редактор этого журнала (Фернольд) и подписчики. В 1849 г. в нем стало отводиться все более и более места летописи социалистического и кооперативного движений, и, наконец, в июле того же года Univercoelum уступил место журналу Present Age под редакцией В. М. Чэннинга. Новый орган, хотя иногда и трактовал о животном магнетизме, психологии и ясновидении, был, прежде всего, органом социальной реформы; и Паукипсийский духовидец и главные его сотоварищи, как кажется, не состояли более в числе его сотрудников. В следующей книге мы еще поговорим о них и их деяниях.

Таинственные стуки впервые раздались в Аркадии. Аркадия – сельская община в Уэйнском графстве, в штате Нью-Йорк. В декабре 1847 г. некто Джон Д. Фокс, по профессии – фермер, а по религиозным убеждениям – методист, снял в аренду дом в Гайдсвилле, небольшой деревушке, входящей в состав той же общины. Семейство состояло, кроме Джона Д. Фокса и жены его Маргариты, из двух незамужних дочерей Маргариты и Кети, одной из которых было 15, другой – 12 лет от роду. Женатый сын, Давид Фокс, жил приблизительно в двух милях от дома родителей, а замужняя дочь, г-жа Фиш, впоследствии г-жа Браун и г-жа Эндергилль, жила в Рочестере, в штате Нью-Йорк. Самый дом, снимок с которого помещен в книге г-жи Эндергилль, The Missing Link («Недостающее звено») был построен, как то вообще делалось в то время в новых поселениях, из дерева и состоял, по-видимому, из одного только этажа, с погребом снизу и чердаком сверху; весь дом едва ли был больше хижины рабочего в Англии²²³.

Прежний арендатор, некий Михаил Уикмен, живший в доме около 18 месяцев, как говорили, от времени до времени слышал громкие постукиванья и другие шумы, видимой причины для которых он подыскать не мог. Впрочем, его показание, по-видимому, было дано лишь после того, как случившиеся за время арендаторства Фоксов стуки придали всему этому делу известность²²⁴. Но следующий факт является достоянием истории: вечером 31-го марта 1848 г. члены семьи Фокс, проведя до того, по собственным их словам, несколько беспокойных ночей из-за стуков и других шумов в доме, легли спать рано для того, чтобы нагнать потерянные часы сна. Дальнейший рассказ основан на показании Фоксов. Девочки уже были в постели, а родители их, занимавшие другую постель в той же комнате, собирались последовать их примеру, как снова раздались стуки. На этот раз, в ответ на вызов со стороны одной из девочек, стуки стали в точности подражать звукам, которые она производила, щелкая пальцами, и неоднократно стучали требуемое число раз. При виде этого доказательства разумной причины стуков, г-жа Фокс, предчувствуя, что дело это незаурядное, решилась позвать своих друзей и соседей, чтобы и они могли засвидетельствовать то, что происходило. Из рассказа одного из этих соседей, Уилльяма Дьюслера, написанного 12-го апреля 1848 г., мы приведем следующий отрывок:

«Впервые я услыхал о них (звуках) неделю тому назад, в прошлую пятницу вечером (31-го марта). Ко мне в дом пришла г-жа Редфильд, чтобы убедить мою жену идти к г. Фоксу; г-жа Редфильд, казалось, была в большом волнении. Жена моя захотела, чтобы и я отправился вместе с ними; поэтому, я и пошел. Когда г-жа Редфильд сказала нам, почему она хочет, чтобы мы туда пошли, я стал насмехаться над нею и предал осмеянию мысль, что тут могло быть что-либо таинственное. Я сказал ей, что все это – чепуха, и легко может быть объяснено. Происходило это около 9 часов вечера. Когда я пришел туда, там находилось человек двенадцать или четырнадцать. Некоторые так были напуганы, что не хотели идти в комнату. Я вошел в комнату и сел на постель. Г-жа Фокс ставила вопросы, а я ясно слышал стуки, о которых говорили раньше. Я чувствовал содрогание в дереве кровати, когда раздавался звук.

Тогда г-жа Фокс спросила, будут ли отвечать на мои вопросы, если я буду спрашивать; и просила, в таком случае – постучать. Стукнуло три раза. Я спросил, пострадавший ли это дух, и раздался стук. Я спросил, пришел ли он с тем, чтобы нанести вред кому-либо из присутствующих, и стука не было. Тогда я изменил вопрос, и послышался стук. Я спросил, причинили ли ему вред я или отец мой (так как раньше мы жили в этом доме); звука не было. Когда же эти вопросы были поставлены в отрицательной форме, раздался стук. Тогда я спросил, не причинил ли духу вреда г. – и назвал лицо, раньше жившее в доме) и, если – да, просил указать это стуками; и раздались три постукиванья, громче обыкновенных, и в то же время

постель дрожала больше, чем раньше. Тогда я спросил, был ли он убит из-за денег, и послышался стук. Я попросил постучать тогда, когда я назову ту денежную сумму, из-за которой он был убит. Затем я стал спрашивать, сто ли это, двести, триста или четыреста, и когда дошел до пятисот, послышался стук. Все находившиеся в комнате сказали, что ясно его слышали. Тогда я поставил вопрос, было ли это пятьсот долларов, и раздался стук. Я попросил выстукать мой возраст – то есть, сколько лет мне от роду. Постучало тридцать раз. Это и есть мой возраст; и не думаю, чтобы он был здесь известен кому-либо, кроме меня и моего семейства. Тогда я попросил выстукать возраст моей жены, и постучало тридцать раз; это и есть ее точный возраст; нас считало в то время несколько человек. Я попросил выстукать лета А. В. Гайда; постучало тридцать два раза, и он сказал, что это и есть его возраст; он в то время находился тут же и считал вместе с нами. Затем я просил указать возраст г-жи А. В. Гайд; постучало тридцать один раз, и она сказала, что это – ее лета; она также была тут в это время. Я продолжал просить выстукать возраст различных находившихся в комнате лиц (называя их); и, как все они сказали, сделано было это правильно.

Тогда я стал спрашивать о числе детей в разных семействах по соседству и число это указывалось правильно обычным путем, стуками. Спрашивал также о числе смертей, случившихся в семьях, и ответы были верны. Я попросил тогда духа выстукать собственный его возраст; отчетливо стукнуло тридцать один раз. Я спросил, осталось ли у него семейство – и раздался стук. Я попросил выстукать число оставленных им детей – и постучало пять раз; потом – число дочерей; постучало три раза, потом – число мальчиков; постучало два раза. До этого я спросил, мужчина ли «он» – и стуком отвечено было утвердительно; был ли он разносчиком – и стукнуло²²⁵».

Таким же путем та же любезная разумность сообщила дальнейшие подробности об убийстве; и даже инициалы – С. Р. – своих имени и фамилии; но от дальнейшего удовлетворения любопытства на этот раз отказалась.

В следующее два дня пришло, чтобы посмотреть на это чудо, несколько сот человек; а в воскресенье, по рассказу того же Дьюслера, в ответ на вопросы его, стуки указали, что в погребе зарыто человеческое тело. Из заявления Давида Фокса, сохраненного для нас сестрою его г-жою Эндергилль²²⁶, мы узнаем, что в первых числах апреля 1848 г. члены семьи Фокс и некоторые из их соседей, следуя данным духом указаниям, стали раскапывать землю в погребе приблизительно до трехфутовой глубины; тут они остановились из-за воды и ничего не нашли. Позже, в июле того же года, когда вода в яме спустилась, раскопки, как говорят, были возобновлены; достигнута была глубина в несколько футов, и найдено несколько зубов, костей и волос, по предположению человеческих, а также куски разбитой чашки; нашли также деревянную доску, прикрывавшую, по-видимому, пустое пространство. Но сведения, как о нахождении, так и о идентификации, зубов и костей опять-таки, исходят, по-видимому, от одного семейства Фокс. Об этом инциденте даже не упоминается в книге Кепрона и Бэррона (1850г.), а в книге Кепрона Modern Spiritualism (1855 г.) изложению его предшествуют слова: «Мало кому известно, что летом 1848 г. Генри Бич и Лаймен Гренджер из Рочестера и Давид С. Фокс и другие...» Оказалось также, что некоторые из соседей припомнили, что «однажды зимою» – по неопределенному их выражению – в село пришел разносчик; что он не исполнил обещания вернуться на следующий день, и что никогда его больше не видели; припомнили также, что в то время было замечено, что почва в погребе дома, где позднее жила семья Фокс, была рыхлая; а также, что другой сосед видел на кухне того же дома фигуру, похожую на разносчика.

Следует прибавить, что г-жа Фокс сама выяснила большую часть фактов о предполагаемом разносчике, прежде чем позвала соседей; поэтому расспросы Дьюслера подсказывались, вероятно ею. Далее: никогда не было получено подтвердительных свидетельств относительно предполагаемого убийства или даже существования человека, считавшегося убитым. Даже Кепрон, с сочувствием излагающий историю спиритического движения, может сказать лишь то, что (предполагаемое) нахождение человеческих (быть может) зубов и костей представляет «подобие побочного доказательства» истины рассказа²²⁷.

Вскоре после этих инцидентов, Маргарита Фокс отправилась в Рочестер, в штате Нью-Йорк, к своей замужней сестре, имя которой в то время было г-жа Фиш; а Екатерина посетила другой соседний город Оберн. В обоих этих местах стуки стали раздаваться с новою силою. Сама г-жа Фиш и многие другие лица в Рочестере сделались медиумами для производства этих таинственных звуков, и то же случилось в Оберне с некоторыми из жильцов меблированных комнат, где остановилась младшая из сестер. Иногда случайное посещение способствовало распространению эпидемии. Так, шестнадцатилетняя девушка мисс Гарриет Беби провела несколько часов с Обернским медиумом г-жою Тэмлин, а по возвращении ее домой, за двадцать миль оттуда, в ее присутствии немедленно разразились стуки. В течение следующих двух или трех лет стуки, действительно, распространились по большей части восточных штатов. Так автор статьи в New Haven Journal за октябрь 1850 г. упоминает о постукиваниях и других явлениях в семи различных семьях в Бриджпорте, в сорока семьях в Рочестере, Оберне и Сиракузах; «приблизительно в двухстах», в Огайо, Нью-Джерси и местах более отдаленных, а также и в Гартфорде, Спрингфильде, Чарльзтауне и т. д.

Год спустя корреспондент Spiritual World'а определяет число медиумов в Нью-Йорке в сто человек; упоминается и о 50 или 60 «частных кружках» в Филадельфии.

Семья Фокс – мать и ее три дочери – не скупились на проявление своих духовных даров. В течение 1849 и 1850 г. г. они, по-видимому, демонстрировали свою способность в нескольких больших городах, в присутствии многочисленной публики. Конечно, их притязания на обладание сверхнормальною силою иногда и оспаривались. Неоднократно назначались комитеты для исследования этого вопроса и представления отчета. Но в продолжение некоторого времени источник стуков оставался необъяснимым. Например, в августе 1850 г. Гораций Грили пишет в своем органе New York Tribune следующее:

«Г-жа Фокс и три ее дочери вчера покинули наш город, чтобы вернуться в Рочестер, проведя здесь несколько недель; в течение этого времени он охотно подвергали таинственную, по-видимому сопутствующую им силу всевозможным разумным испытаниям и проницательному и критическому исследованию сотен людей, которые пожелали посетить их или приглашали их к себе. Неоднократно обыскивались и осматривались занимаемые ими в гостинице комнаты; не предупреждая их о том за час заранее, их вводили в дома, где он никогда не бывали раньше. Без их ведома их ставили на стеклянную поверхность, скрытую под ковром, дабы помешать электрическим вибрациям; их раздевал дамский комитет, члены которого выбирались без предварительного о том предупреждения и настаивали, чтобы ни одна из них не выходила из комнаты до окончания осмотра, и т. д., и т. д.; –и все-таки мы думаем, что в настоящую минуту никто еще не претендует на то, что уличил их в производстве или вызывании стуков; мы не думаем также, чтобы кто-либо из людей, пренебрежительно к ним относящихся, придумал правдоподобную теорию для объяснения происхождения этих звуков или той странной разумности, которая, по-видимому проявляется чрез них (в некоторых случаях – несомненно)... Каково бы ни было происхождение или причина «постукиваний», дамы, в присутствии коих они происходят, их не производят. Это мы проверили досконально и к полному нашему удовлетворению».

Но в начале следующего года явилось и объяснение. В середине декабря 1850 г. девицы Фокс прибыли в Бэффало, в штате Нью-Йорк, и провели там несколько недель, демонстрируя публично свои чудесные способности. В числе посетивших их лиц были три врача, профессора Бэффальскаго университета Флинт, Ли и Ковентри. 17-го февраля 1851 г. эти лица совместно отправили письмо в местную газету «Commercial Advertiser»; в нем они указывали, что стуки могут быть объяснены движениями коленных суставов, и заявляли, что одна их знакомая действительно вызывала этим путем подобные же звуки. Г-жа Фиш немедленно обратилась к врачам с вызовом – доказать при личном свидании с нею истину их теории; и врачи вызов этот приняли. Вот отчет их о том, что произошло:

«Изобличение девиц Фокс.

Сделанное приглашение было принято теми, к кому оно было обращено, и расследование, согласно условию, состоялось на следующий вечер. После краткого ожидания, и в то время, как обе Рочестерские женщины сидели на диване, начались постукивания и продолжались некоторое время, громко и быстро следуя одно за другим. Тогда у духов спросили, будут ли они проявляться во время сеанса и отвечать на расспросы. Последовал ряд стуков, истолкованных в смысле утвердительном. Затем обеих женщин посадили на два стула, поставленные один подле другого; пятки их опирались на подушки, нижние конечности были вытянуты, пальцы ног подняты кверху, и ноги отделены одна от другой. Эксперимент этот имел целью – поставить медиума в такое положение, при котором связки коленных суставов были бы напряжены, и не представлялось бы возможности производить давления ногою. Мы были уверены, что потребное для производства звуков передвижение костей могло состояться лишь при наличности точки опоры – для чего следовало бы опираться одною ногою о другую или о какой-либо твердый предмет. Присутствующее, сидя в полукруге, спокойно выжидали «проявлений» в течение более получаса, но обыкновенно столь шумливые «духи» на этот раз были немы… Когда же медиумы вновь заняли обычное положение на диване, причем ноги их покоились на полу, весьма скоро послышались постукивания. Тогда было предложено произвести какой-либо другой эксперимент. На это выражено было согласие, хотя, по нашему мнению, и первый был весьма доказателен. Опыт выбран был следующий: колени обеих женщин крепко обхватывались руками, притом так, что всякое боковое движение костей было бы заметно на осязание. Нажимание производилось сквозь платье. Имелось в виду – не помешать звукам, а выяснить, исходят ли они из коленного сустава. Ясно, что этот эксперимент для наблюдателя по необходимости гораздо менее доказателен чем первый, ибо, если бы движение костей было отчетливо ощущено, единственным доказательством этого факта было бы свидетельство тех лиц, руки которых находились в соприкосновении с костями. Каждый раз руки держались в этом положении по несколько минут, и в продолжение часа или более этот опыт повторялся часто с отрицательными результатами: т. е. было много стуков, когда колени не держались, а при наложении рук, их не было вовсе, за одним лишь исключением. В то время как нажимание рукою было намеренно несколько ослаблено (доктором Ли), послышались два или три слабых отдельных стука, и, по немедленному заявлению доктора Ли, он ясно почувствовал движение кости. Опыт хватания за колени при самом начале стуков был испробован неоднократно, но последствием его всякий раз было немедленное прекращение проявлений... Вывод был ясен: Рочестерские стуки исходят из коленного сустава. Уже после появления в печати настоящего объяснения мы слыхали о нескольких случаях, где звуки производятся вызванными мышечным усилием движениями костей, при проникновении их в другие сочленения. Мы слыхали об одной личности, умеющей производить постукивания лодыжкою; о нескольких лицах, могущих издавать звуки суставами ножных и ручных пальцев; о лице, производящем громкие звуки плечом, и о другом, делающем то же подвздошною костью. Мы слыхали также о двух новых случаях, где звуки производятся коленными суставами».

Один из трех авторов письма, доктор Ли, в письме, помеченном 21 февраля, поясняет, что движение или частичный вывих коленного сустава состоит, вероятно, в «движении в наружном направлении большой берцовой кости, вызванном отчасти, как я думаю, давлением на ступню ноги, причем происходит сильное ослабление связок около коленного сустава, преимущественно же – действием мышц ноги ниже колена». Способность производить резкие стуки путем «потрескиванья» мелкими суставами – конечно, не редкость. Такого рода «медиумом» был Ньюмен Ноггс. Некто Чансей Берр достиг в то время некоторой известности лекциями о спиритизме, при которых он доказывал, что стуки могут производиться суставами ножных пальцев²²⁸.

Несколько недель после появления отчета Бэффальских врачей, родственница семейства Фокс по браку, г-жа Норман Кельвер заявила, что Маргарита Фокс созналась ей, каким образом производятся стуки. Заявление г-жи Кельвер, изложенное в письменной форме 17-го апреля 1851 г. и засвидетельствованное двумя свидетелями, врачом и пастором, было напечатано в New York Heralds. Суть этого показания состоит в том, что г-жа Кельвер два года верила в подлинность стуков, но незадолго до того, подметив некоторые подозрительные обстоятельства, предложила Екатерине помогать ей. Екатерина (Маргарита находилась в отсутствии) с радостью приняла предложение и объяснила, что стуки производятся коленами и пальцами ног, в особенности же – последними. Для этого требовалась некоторая практика; если же ноги были хорошо согреты, стуки появлялись легче. Г-жа Кельвер стала пробовать и достигла значительная искусства. Она продолжает:

«Екатерина рассказала мне, как можно устроиться, так чтобы отвечать на вопросы. Она сказала, что вообще – довольно легко отвечать правильно, если лицо спрашивающее говорит азбуку. Она сказала, что посетителей просят написать на бумаге несколько имен и потом указывать на них до тех пор, пока дух не постучит при задуманном имени для того, чтобы иметь случай наблюдать за выражением лица и движениями, и что таким путем почти всегда можно угадать правильно. Она объяснила также, каким образом придерживаются и двигаются столы. (Г-жа Кельвер пояснила нам эти фокусы на примерах) Она сказала, что для того, чтобы стуки слышались на столе, мне следует лишь приложить ногу к ножке стола, когда я буду стучать; и что, когда я хочу, чтобы стуки раздавались на расстоянии, в стене, я должна стучать громче и усиленно устремлять взор на то место, где я желаю, чтобы слышались стуки. Она сказала, что, если я приложу ногу к нижней части двери, стуки, будут слышаться в верхней. Екатерина рассказала мне, что, когда в Рочестере члены комитета держали Фокс за лодыжки, находившаяся в погребе служанка-голландка стучала пальцами в пол. Девушке этой было сказано, чтобы она стучала всякий раз, когда будет слышать голоса Фокс, призывающие духов. Екатерина показала мне также, каким образом производится звук как бы от пиления и строгания досок. (Весь этот фокус был нам объяснен). Когда я была в Рочестере, в прошлом январе, Маргарита сказала мне, что, когда присутствующие настаивали на том, чтобы видеть ее ноги и пальцы ног, она могла сделать несколько стуков коленом и лодыжкою».

Г-жа Кельвер добавляет, что узнала от Екатерины, что Елизавета Фиш (дочь г-жи Фиш) случайно открыла способ производить стуки в постели, стуча пальцами ног в стенку. По-видимому, то же открытие делалось многими девочками проказницами и до, и после.

Заявление г-жи Кельвер, хотя и согласуется с Бэффальскими опытами, само по себе может и не считаться доказательным. Но оно косвенно подтверждается тем фактом, что самое худшее, что апологеты спиритизма могли сказать о нем, или о самой г-же Кельвер было следующее: утверждение ее о роли, игравшейся служанкой-голландкою при исследовании в Рочестере, было явно неточно, так как, во время этого исследования, в ноябре 1849 г., собрания происходили вовсе не в доме Фоксов, а в домах членов комитета или в публичной зале; в то время Фоксы не имели средств содержать прислугу, и, далее, сама Екатерина на этих собраниях не присутствовала. Очевидно, что – независимо от того факта, что в Рочестере исследования могли производиться не одним только комитетом, – подобного рода неточности, при сообщении о фактах из вторых рук, совершенно совместимы с честностью рассказчика.

Однако, эти изобличения, как кажется, мало препятствовали прогрессу спиритического движения. Помимо общей готовности верить в чудесное, для их недействительности существовали три особые причины. Во-первых, Бэффальские врачи не утверждали, что ими действительно доказано (кроме одного лишь случая), что стуки производятся суставами колен или ножных пальцев; ими было лишь показано, что внешние признаки согласуются с подобным происхождением стуков. Верующие не замедлили воспользоваться этою лазейкою. Но если бы в настоящее время кто-либо из читателей был расположен сомневаться в удовлетворительности объяснения, предложенного Бэффальскими врачами, пусть он, во-первых, обратит внимание на то, что сами спириты никогда не дали себе труда опровергнуть Бэффальские опыты. Конечно, придумать для данного случая доказательные эксперименты – дело нелегкое, вследствие крайней трудности локализирования с приблизительною точностью источника звука. Но именно по этой причине мы не имеем права приписывать значение неточным и неясно формулированным заявлениям безответственных наблюдателей, которые в этом деле столь мало компетентны, что даже не сознают этого начальная затруднения. Часто сообщается, что звуки исходили из направления, совершенно отличного от того, где находился медиум; что они слышались в двери, в стенах, в потолке; или, вообще, – что они раздавались при такой обстановке, при которой медиум произвести их физически не мог. Если бы вместо этих заявлений общего характера – а ими прилежный исследователь этого вопроса может, если пожелает, заполнить свою памятную книжку – мы, во всей спиритической литературе, могли найти, хоть один случай, где, в присутствии компетентных наблюдателей и при условиях, хорошо проверенных и полностью описанных, действительно слышались стуки, при чем имелись бы серьезные причины предполагать, что никто из присутствующих их произвести не мог – мы, несомненно, правильно поступили бы, воздержавшись от окончательного суждения, по крайней мере, по отношении к одному этому случаю. За неимением же такого доказательства, позднейшие признания двух младших сестер Фокс, хотя, конечно, и не убедительны, – по меньшей мере, уместны. Осенью 1888 г. г-жа Кен (Маргарита Фокс) и г-жа Дженкен (Екатерина Фокс) публично, и, по-видимому, по собственному почину, сознались, что стуки производились ими обманным путем. Г-жа Кен даже демонстрировала пред многочисленными аудиториями, каким образом с этою целью ею употреблялись на первых сеансах суставы ножных пальцев. Впоследствии, во всяком случае, г-жа Дженкен, если и не г-жа Кен, взяла свое признание обратно²²⁹.

Впрочем, в то время сделано было несколько подобного рода признаний. Так в октябре 1851 г. 13-летняя девушка Альмира Безели была предана суду по обвинению в убийстве своего малолетнего брата. В продолжение нескольких месяцев Альмира, по-видимому, была стучащим медиумом, и сама стуками предсказала смерть ребенка. Во время судебного разбирательства ее отец и сестра показали, что после ареста, последовавшего вследствие собственного ее сознания в убийстве, Альмира объяснила, что производила стуки ногами, и показала им, каким образом она это делала²³⁰. Далее: в брошюре Knocks for the Knockings изданной братьями Берр в 1851 г., приводится засвидетельствованное мировым судиею показание под присягою некоего Лемуэля Дж. Бэрдсли, заявляющего, что он около трех месяцев был стучащим медиумом, производил звуки сознательно пальцами ног и башмаками и отвечал на мысленные вопросы, тщательно наблюдая за выражением лица вопрошавшего и замечая невольно даваемые им указания. Далее: токарь по имени Хирам Пэк, живший в Нью-Йорке, Pearl Street, 488, дал Мэттисону письменное показание в том смысле, что им было сделано по заказу два «медиумических» стола, в столешнице коих скрыт был механизм для производства стуков, приводившийся в действие проволоками, проведенными вдоль ножек²³¹. Но можно предположить, что требованиям лиц легковерных обыкновенно могли удовлетворять аппараты менее сложные.

Во-вторых, ясно, что Бэффальские опыты не достигли цели в том смысле, что полного объяснения данного случая не дали. Вероятно, что стуки производились помощью различных методов; и что там, где условия делали один прием неприменимым, употреблялся другой. Плох тот фокусник, который не имеет в своем распоряжении разнообразных приемов для своих фокусов. По утверждению достопочт. Нойса, он производил стуки четырьмя различными способами, и ему удавалось обмануть всех присутствующих, а Чансей Берр хвастался тем, что знает не менее семнадцати приемов; составленные же различными свидетелями-спиритами описания сильно говорят за то, что происхождение таинственных звуков бывало различно. У. Дьюслер говорит об этих звуках, как о стуках или ударах, приводивших в сотрясение постель, а один стук в частности – более громкий, чем обыкновенные – походил на звук падения тяжелой палки на деревянный пол над головами присутствующих. Один из издателей Нью-Йоркского Excelsior говорит, что стуки изменялись «от легкого, ясного, металлического звука до неясного и глухого, в роде удара суставами пальцев по покрытой сукном перегородке». Очевидец говорит в Spirit World'e о «ясном, отчетливом звуке... приблизительно похожем на звук искры при электрической передаче, но более мягком и глухом». По словам Спайсера, преобладающий стук похож на звук, который производил бы, фазан, если бы был заключен в крепкий деревянный ящик и сильно клевался, с целью оттуда выбраться; или также на удар пальцами по столу. По описанию Фишбоу, «характерная особенность этих звуков – род вибрирующего, гробового гула»; а несколько лет спустя Де Морган пишет, что происходившие в присутствии г-жи Гейден стуки были «звуки отчетливые, ясные, слабые; о них, если бы они долго длились, можно было бы сказать, что они звенят. Я в то время сравнил их с звуком, который произойдет если уронить с некоторой высоты вязальные спицы концами вниз на мраморную плиту и тотчас же чем-либо заглушить звук».

Из описаний столь разнообразных можно заключить с одной стороны, что Бэффальские врачи тайны вполне не объяснили; с другой – что неоднократное утверждение первых спиритов, что звук стуков – единственный в своем роде и неподражаемый, и что, раз услышав его, его всегда можно отличить от всех иных, должно быть принято с некоторыми оговорками²³².

Но существовал и более веский довод, способствовавший ослаблению впечатления, произведенного Бэффальским изобличением, и, несомненно, надолго сделавший стучащих медиумов популярными. Теория простого обмана не объясняла, каким образом случалось, что стуки могли правильно отвечать на вопросы, ответы на которые был известен только лицу, их предлагавшему, или даже на вопросы мысленные. Особенно поразительны в первоначальной истории спиритизма многочисленные рассказы о том, как в ответ на вопросы лиц, медиуму совершенно незнакомых, сообщались правильные сведения. И свидетельства в пользу этого чуда исходит не от одних спиритов. Первый президент Кливлэндского университета достопочт. Аса Мэгэн, написавший книгу с целью указать заблуждения спиритов и доказать, что духи в этом деле не при чем, приводит много подобных случаев, основанных на достойных доверия свидетельствах; и вынужден – правильнее будет, пожалуй, сказать «спешит» – заключить, что стучащие медиумы обладают способностью, посредством одилической силы, читать мысли вопрошающих их лиц²³³. Это именно обстоятельство произвело наибольшее впечатление на первых Английских исследователей, присутствовавших на сеансах г-жи Гейден, и, по-видимому, много способствовало обращению столь проницательного наблюдателя, как покойный профессор Де Морган²³⁴. Когда читаешь – а в литературе того времени такие случаи встречаются часто, – что духи выстукивали имена друзей присутствующих, умерших за много лет до того, и правильно отвечали на всякого рода вопросы, предлагавшиеся с целью проверки (иногда до 50 за раз) и нарочно заготовленные для их посрамления – чувствуешь, что вера, присущая этим первым спиритам, до некоторой степени, пожалуй, имела оправдание. На самом же деле, объяснение, в большинстве случаев было крайне просто; и нельзя разумно сомневаться в том, что на него правильно указали в своих показаниях г-жа Кельвер и Лемуэль Бэрдсли.

На первых сеансах общепринятый метод для опроса оракула был следующий: лицо вопрошавшее называло ряд всевозможных ответов на свой вопрос, до тех пор, пока стук не указывал на правильный ответь. Вот выдержка из описания знаменитого в анналах спиритизма сеанса, составленная Риплеем и опубликованная в начале 1850 г. в New York Tribune. Медиумами на этом собрании были «Рочестерские дамы», среди же лиц, ставивших вопросы, находились Фенимор Купер, Уилльям Келлен Брайент, Н. П. Уиллис, генерал Лаймен и другие. После того, как получены были разнообразные сообщения, –

«Г. Дж. Фенимора Купера попросили вступить в сверхземную сферу, и он начал допрашивать духов с невозмутимейшими самообладанием и обдуманностью. После нескольких отрывочных вопросов, на которые удовлетворительных ответов получено не было, г. К. приступил к новому ряду расспросов. «Родственник ли мне то лицо, о котором я спрашиваю?» Стуками было сразу указано: «Да». «Близкий родственник?» «Да». «Мужчина» Ответа не было. «Женщина?» «Да». «Дочь? мать? жена?» Ответа не было. «Сестра?» «Да». Г. К. спросил о числе лет, истекших после ее смерти. На это ответ был дан быстрыми, но отчетливыми стуками, причем одни насчитали их 45, другие 49, 54 и т. д. После продолжительных разговоров о том, каким образом следует ответить на этот вопрос, было получено согласие незримого собеседника выстукать года настолько медленно, чтобы их можно было ясно сосчитать. Это и было сделано. Послышались стуки, продолжавшиеся, по-видимому, более минуты, до тех пор, пока число их не достигло 50, о чем присутствующие единогласно и объявили. Затем г. Купер спросил: «Умерла ли она от чахотки?» и назвал несколько болезней, на что ответа дано не было. «Умерла ли она от несчастного случая?» «Да». «Была ли она убита молнией? Была ли она застрелена? Погибла ли она в море? Была ли она выброшена из экипажа? Был -ли она сброшена с лошади?» «Да». Г. Купер вопросов своих не продолжал и заявил присутствующим, что ответы были верны, и что та личность, которую он имел в виду, была его сестрою, ровно за пятьдесят лет до текущего месяца она была сброшена с лошади и убита».

Как пример бессознательного приукрашивания свидетельств писателями-спиритами, можно указать, что Кепрон, описывая этот сеанс, заменяет место, напечатанное в вышеприведенной выдержке курсивом, одною фразою: «Стукнуло 50 раз, и о числе этом единогласно заявлено присутствующими».

Как видно, эта процедура дозволяла медиуму получать указания относительно ожидавшегося ответа по манере, тону голоса или колебанию. Кроме того, как всякий опытный фокусник, он приберегал себе еще лазейку. Если данный ответ оказывался неправильным, всегда можно было высказать предположение, что стуки сосчитаны неверно или отнесены не к надлежащим буквам. Действительно на первых сеансах, при употреблении азбуки, обыкновенно сам медиум указывал на буквы, так как было найдено, что этим путем облегчается сообщение. И применение этого способа продолжалось до тех пор, пока вопросы касались общих предметов или пока слово было за такими духами, как Чэннинг, Сведенборг или Франклин. Но, когда один из присутствующих желал более убедительного доказательства, в особенности же, когда он хотел получить сообщение от покойного друга, или ответ на мысленный вопрос, печатная азбука клалась ему в руки, и его просили медленно двигать по ней карандашом с краткими остановками после каждой буквы, пока не послышится стук. Затем указанная стуком буква записывалась, и возобновлялась та же процедура. Совершенно так же, как в опытах «мышечного чтения», с которыми несколько лет тому назад нас познакомили Кемберленд и Эрвинг Бишоп, лицу спрашивавшему предлагалось сосредоточивать свое внимание на поставленном вопросе; а так как эта скучная процедура обыкновенно происходила на полном виду у медиума, то ясно, что он пользовался любыми, дававшимися участником сеанса бессознательными указаниями в смысле предпочтения или ожидания. Мэгэн с гордостью замечает, что некоторые из его приятелей, одаренные большою силою воли и необыкновенною способностью к сосредоточению мыслей, с необычайным успехом получали ответы на вопросы, предлагавшиеся «для проверки». В одном случае эта сила воли выразилась «в резком и энергичном указывании и остановках на известных буквах»; и автор рассказа поясняет, что если бы он не был хорошо знаком с этим делом, то конечно, пришел бы к выводу, что это энергическое указывание давало медиуму желаемый ключ. Можно добавить, что часто случалось, что, если лицо, первоначально предложившее ряд мысленных вопросов, не получало удовлетворительных ответов, – его просили передать написанные им вопросы настроенному более симпатично участнику сеанса, который, как уже было доказано, находился в rapport'e с духами. Говорят, что тогда ответы получались без труда²³⁵.

Достигавшиеся посредством этого метода результаты были несомненно очень замечательны. Но наблюдатели более проницательные, даже из числа лиц, вообще веровавших в феномены и в их сверхъестественное происхождение, вскоре заметили, что гипотеза духов в применении к этому явлению в частности была, по меньшей мере иногда, излишня. Так, например, джентльмен из Бальтиморы пишет Спайсеру в августе 1852 года:

«Например, я приведу вам один случай, где друг мой полковник (т. е. сообщавшийся посредством стуков дух полковника), по моему мнению, явно следил за ходом моих собственных мысленных представлений. Я заметил, что, когда спрашивал то, что уже знал, ответ получался скорее, чем когда этого не было. На эти вопросы я ожидал ответа; действительно я придумывал вопросы лишь для того, чтобы получать известные ответы. Полковник правильно сложил мои имена, а для среднего употребил одну начальную букву. Тогда я спросил его о моем среднем имени, так как оно было моим военным именем²³⁶. Он быстро сложил его. «Знали ли Вы кого-либо с таким же именем раньше?» «Да». «Где? Здесь?» «Нет». «В Англии?» «Нет». «Шотландии?» «Да». (Я ожидал: «Шотландии» с самого начала). Быть может, Вы знаете название старого поместья в Шотландии, откуда мы родом?» «Да». «Не назовете ли его?» (Название, которое я желал получить, было «Auchentorlie»; не помню, чтобы слово это я слышал из уст кого бы то ни было, кроме моих домашних, здесь; и, конечно, оно не было известно никому из присутствующих кроме моего брата, дяди и меня самого. Вообще я произношу это имя так, как если бы первый слог писался через «k» вместо «h», так как не гонюсь за Гаэльским гортанным звуком «ch»). И вот полковник начал складывать: «Auckent».. Когда появилось «k», я обратил внимание на совпадение с собственным моим произношением, а также заметил неправильность, и начал размышлять об этом, пока продолжалось складывание слова по буквам; но на «t» полковник остановился и объявил, что сделана ошибка. Я стал спрашивать его о каждой из букв в обратном порядке, и было объявлено, что «k» ошибка и вместо него поставлено «h».

После этого странно читать, что джентльмен из Бальтиморы пришел к следующему заключению: «Мы не сомневались, что находимся в сообщении с разумностью, не облеченною в плоть».

Было нарочно сделано несколько опытов с целью исключить руководящее влияние мыслей вопрошавшего лица, но было найдено, что то, чего не знал участник сеанса, не могли сказать и духи. Далее этого обыкновенные исследователи, как кажется, не шли. Правда, от времени до времени скептиками принимались предосторожности с целью помешать наблюдению со стороны медиума. Так, на сеансе с девицами Фокс и их матерью, профессор Педж успешно прикрывал движения карандаша книгою, и в результате оказалось, что происходившие при нем стуки были неясные и сомнительные, и в пяти случаях из шести ответы на его мысленные вопросы были неправильны. Он говорит, что его эксперименты возобновлены были различными исследователями, и что, при тех же условиях, вообще получались неправильные ответы. Иногда даже, как, например, в одном, описанном Мэгэном случае, полученные ответы были до смешного неподходящи. Но для людей верующих результаты такого опыта лишь иллюстрировали разрушительное влияние скептицизма на добрые намерения духов. Или же, как например в последнем случае, объяснение состояло в следующем: «Да, конечно, странно, что, отвечая Вам, дух сказал, что имя ему «Жалкий обманщик», и что питание его в духовном мире состоит из свинины и бобов; и я не осуждаю Вас за то, что Вы пришли к выводам, неблагоприятным для честности медиума; но в другое время и чрез того же медиума я получал столь убедительные доказательства, что чувствую, что знаю лучше Вас, в чем тут дело». Я не могу найти за это время ни одного случая из первых рук, где бы только утверждалось, что против обмана подобного рода были приняты предосторожности с успешными результатами²³⁷. Отсюда, по-видимому, следует, что предполагаемые проявления из области «чтения мыслей» у «стучащих медиумов» основываются на свидетельствах столь же недостаточных, как и сверхнормальный характер самих стуков.

В 1850 г. имела место и другая группа явлений, явно находившихся в связи с Рочестерскими стуками, и, по мнению верующих, почти столь же знаменательных в смысле указания на участие в них мира духов²³⁸.

Достопочтенный доктор Фельпс из Стрэтфорда, в Коннектикете, был пресвитерианский пастор, много лет веривший в ясновидение и сам лечивший болезни посредством месмеризма. В зрелых летах он женился на вдове с четырьмя детьми: двумя девочками, которым в 1850 г. было 16 и 6 лет от роду, и двумя мальчиками, 11 и 3 лет. Самому доктору Фельпсу в то время было около 60 лет. 10-го марта 1850 г. в его доме начался ряд беспокойных явлений, повторявшихся чрезвычайно часто и с необычайною силою несколько дней подряд и, с промежутками, возобновлявшихся в продолжение около 18 месяцев. Всякого рода предметы разбрасывались по дому, по-видимому, невидимыми руками; ломались в дребезги окна, и много вещей попорчено; появлялись таинственные письмена, слышались стуки, подобно Рочестерским постукиваньям, дававшие разумные – и часто кощунственные – ответы на вопросы. Из двух писем некоего Уебстера в New Haven Journal'e, которые сам доктор Фельпс относит к числу наиболее достоверных описаний явлений, я заимствую следующее:

«В то время как дом доктора Фелытса подвергался строжайшему осмотру, от погреба до чердака, в одной из комнат таинственным образом появилось одиннадцать фигур ангельской красоты, расположены они были грациозно и внушительно так, что казались живыми. Все это были женские фигуры, кроме одной; большая часть их занимала молитвенные позы, держа перед собою Библию и указывая на различные места, с очевидным намерением подвести под санкцию и подтверждение св. Писания происходившие странные явления... Некоторые из фигур стояли на коленях подле постелей, а другие склонялись лицом к полу в позах, преисполненных глубокого смирения. В центре группы находился карлик, одетый самым причудливым образом, а сверху висела фигура, которая, казалось, летала по воздуху. Эти явления происходили иногда в то время, когда комната была заперта на ключ, иногда же – когда было известно, что никого в ней не было. Были приняты меры в видах особенно тщательного осмотра всех лиц, входивших в этот день в комнату, и самым несомненным образом известно, что многие из этих фигур были изготовлены в то время, когда в комнате никого не было и не было видимой силы, которою они могли бы быть созданы. Все это в общей сложности было чрезвычайно красиво и живописно и отличалось прелестью, непринужденностью и выразительностью, казавшимися атрибутами высшего творчества».

Уебстер продолжает, что в другой раз доктор Фельпс, будучи в комнате один, писал у своего стола и на минуту отвернулся. Сев же на прежнее место, он нашел на столе лист бумаги, за минуту до того совершенно чистый, покрытый странного вида письменами, причем чернила были еще влажные. Видели, как обломок кирпича отделился от большого зеркала и с силою упал на пол; с потолка падали письма и покрытые иероглифами репы вырастали из узоров ковра на глазах у изумленного семейства. Стулья самовольно двигались по комнате; кем-то брошенные предметы вылетали из пространства и пробивали дорогие стекольные рамы.

От другого свидетеля, Г. В. Тэйлора, приславшего письмо в ту же газету, мы узнаем, что старшего из мальчиков незримая сила перенесла чрез комнату; что его панталоны были изрезаны на лоскутки, а шляпа доктора подброшена в воздух; что кусок драницы с начертанными на ней неведомыми письменами видимо летал по комнате, и что стол, за которым обыкновенно ужинали, три раза был приподнят с пола в то время, когда комната была пустая. От автора статьи в Spiritual Philosopher, мы узнаем, что из воздуха падали написанные нечеловеческими руками письма. Эти письма, как оказалось, заключали в себе злые и несколько ребяческие насмешки над пасторами-коллегами доктора Фельпса и другими лицами. Лерой Сендерленд, бывший в то время издателем «Spiritual Philosopher», сообщает, что 11-го марта 1850 г. брошен был без участия человеческих рук, футов на 25, зонтик; что 13-го марта несколько лиц видели, как разные предметы поднимались со своих мест, описывали параболу и опускались на пол; что на следующий день большой медный подсвечник видимо поднимался и ударялся об пол до тех пор, пока, наконец, не сломался; что из пространства на стол, во время завтрака и на расстоянии всего нескольких дюймов от тарелки доктора Фельпса, упала большая картофелина; что каминные лопата и щипцы, вместе с железной подставкою, на которую они опирались, перешли на середину гостиной и стали плясать на полу; что большой обеденный стол из крепкого красного дерева на два фута видимо поднялся на воздух; что в другой раз видели, как лампа, горевшая на камине в спальной комнате старшего мальчика, перешла чрез комнату и подожгла несколько лежавших на постели бумаг; что мальчик невидимою силою привешен был к дереву; что с него были сняты панталоны; что в то время, когда старшая из девочек мирно спала, ей было прикрыто подушкою лицо, а вокруг шеи обвязан кусок тесемки с такой силою, что почти задушил ее. Наконец, от одного из сыновей доктора Фельпса по первому браку, профессора Остина Фельпса мы узнаем следующие дополнительные подробности. В то время, как доктор Фельпс проходил по гостиной, причем в комнате никого другого не было, через его голову переброшены были ключ и гвоздь и упали на пол к его ногам, а вечером, в присутствии всей семьи, посреди ее упала с потолка репа; за обедом ложки и вилки вылетали из блюд; однажды во время обеда незримою силою было взято зараз шесть или восемь серебряных ложек и согнуто вдвое; в другой раз, когда доктор Фельпс был один, ему было приказано стуками положить руку под стол; и, когда он это сделал, его руку сжала человеческая рука, теплая и мягкая. Наконец, – стуки утверждали, что их производит француз по имени Д–с, служивший писцом в адвокатской фирме, заготовившей брачный договор г-жи Фельпс; Д–с посредством стуков заявил, что находится в аду, и что, будучи на земле, он, при составлении договора, совершил мошенничество по отношении к г-же Фельпс; и дело это расследовал доктор Фельпс и нашел явные доказательства обмана, хотя и недостаточные для обоснования иска.

Дело это, естественно, вызвало сильное возбуждение в спиритических кружках. Сам Андру Джэксон Девис прибыл в Стрэтфорд и засвидетельствовал явления. Он пояснил, что, вообще говоря, стуки вызывались выделением жизненного электричества из организма старшего мальчика; что, когда в нервной системе мальчика и девочки преобладал магнетизм, гвозди, ключи, книги и иные предметы летели по направлению к ним; когда же преобладало электричество, эти предметы отталкивались; но что духи часто вызывали эти передвижения предметов и руководили ими; и что, на самом деле, как ему внушено объявить, большинство этих беспокойных явлений производится духами, из коих сам он видел присутствующими в доме доктора Фельпса не менее пяти, в качестве «делегатов из духовного мира». Тот же высокий авторитет признал также начертанные на упомянутой уже репе, на панталонах мальчика и в других местах иероглифы – за духовные символы, не сродные никакому земному языку, восточному или иному. По внутреннему наитию он сумел истолковать полученное доброжелательное послание, а именно так; «Возвышенное общество ангелов желает чрез посредство другого и низшего общества сообщаться разными путями с жителями земли».

С другой стороны, Лерой Сендерленд и г-жа Фиш были склонны приписать явления всецело деятельности лживых, злых или неразумных духов; и первый из них выразил даже сомнение, правильно ли Паукипсийский духовидец перевел начертанные на овощах иероглифы. Бич, показание которого приводится ниже, полагал, что во всех этих таинственных происшествиях не было ничего сверхчеловеческого. Сам он в духов не верил. «Моя теория, – пишет он, – что в природе есть элемент, еще неизвестный ученому миру».

Дабы, по возможности, заинтересовать читателя и в то же время заручиться его сочувственным отношением к спиритическому объяснению явлений, мы основывались на предыдущих страницах, в своем описании Стрэтфордских явлений, не на том, что видели различные рассказчики, а на том, что, по их разумению, видали другие лица. Ни одно из чудес, о которых мы доселе повествовали, не описывается лицом, утверждавшим, что оно действительно при этом присутствовало; рассказ же профессора Остина Фельпса написан был около тридцати лет спустя. Насколько я мог выяснить, ни один очевидец никогда не утверждал, что видел, как из ковра или потолка вышла репа, или из зеркала – кусок кирпича; как сын доктора Фельпса перенесен был незримою силою через комнату, или как неодушевленные предметы описывали без посторонней помощи параболы или какие-либо иные кривые.

Виденное ими было гораздо менее драматично. Доктор Фельпс говорит нам, что своими глазами видел более тридцати перебитых стекольных рам; что следил за движениями предметов старательно и с напряженным вниманием что «был их свидетелем сотни и сотни раз и знает, что в сотнях случаев они происходили тогда, когда не было видимой силы, могущей вызвать движение»; и что никогда не мог открыть, как производились стуки. Лерой Сендерленд видел некоторые из иероглифов и писем, писанных духами; видел также окно, все стекла в котором были разбиты, и слышал у себя под ногами стуки во время завтрака. «Veritas» пишет 21-го сентября в New Haven Journals что его ударила по руке шпилька, и что он уверен, что никто из бывших в комнате ее не подкинул. Он говорит также, что в гостиной упала к ногам одного из членов семейства косточка от персика, и что немного спустя упали подле него, с промежутками, два или три кусочка яблока и кусок каменного угля; кусок яблока он положил себе в карман и сохранил на память об этом чудесном инциденте. Далее – на следующее утро брошены были чашка, железная ложка и пара яблок, причем последние попали в двух членов семейства.

Сотрудник «Derby Journal» Ньюсон пишет, что в то время, как он и три других лица стояли у входа в спальню девочек, слушая стуки, они услыхали, как что-то с большою силою брошено в дверь; немедленно ворвались в комнату и нашли, что лежавшая в постели 16-ти летняя барышня была в очень нервном состоянии; щека у нее была весьма красная. Оказалось, что в дверь был брошен большой белый кувшин и разбился.

Достопочт. Митчелл видел написанные на стенах фразы; расставленные в различных частях дома чучела; разбросанные предметы, слышал также громкие шумы и крики.

Достопочт. Уид также видел приведенную в беспорядок мебель и одетые на подобие живых фигур куклы.

То, что видели Бич и Дей, было так интересно, что я приведу часть их рассказов в их собственных словах.

Бич пишет в New York Sun 29-го апреля 1850 года:

«В то время, как мирно продолжался наш разговор, все присутствующие как будто вздрогнули, и мальчик моментально сел в постели. В это время я смотрел на ковер, по направлению параллельному передней части постели и камину, как вдруг заметил коробку спичек, дюйма в четыре длиною, и в три шириною, на расстоянии одного дюйма от пола, а то и на самом полу. Я услыхал шум, соответствовавши тому, который следовало бы ожидать, если бы подобной величины тяжелая железная коробка упала с высоты камина, и в то же время увидел, как коробочка скользнула к постели, удаляясь от камина, приблизительно на четыре дюйма; тут крышка открылась, и несколько спичек выскочило на пол. Мальчик отрицал какое-либо свое участие в этом деле, сохраняя при самом внимательном осмотре невинное выражение... Чрез несколько минут после этого происшествия, и в то время, как все присутствующее занимали то же положение, что и раньше, мальчик внезапно, как и прежде, сел в постели и воскликнул: «Они подожгли постель». Я немедленно бросился к этому месту и увидел, что горит кусок печатной бумаги и т. д.; я завладел кусочком величиною в доллар, оказавшимся частью Derby Journal'a… Дамы стояли лицом к окну и ко мне, футах в шести от меня; он стояли рядом, фута на два одна от другой; в комнате никого другого не было. Вдруг правая рука дочери выпрямилась и нанесла сильный – по-видимому – удар по правой руке ее соседки, как раз ниже плеча; в то же время она воскликнула: «Меня ущипнули». Когда рукав ее платья был слегка отвернут, под ним ясно виден был знак, очень похожий на только что сделанный крепкий щипок».

О теории Бича относительно этих таинственных происшествий мы уже упоминали. 27-го сентября 1851 года Горес Дей писал Эллиотту, автору неоднократно цитированной мною книги:

«В то время, как я разговаривал с членами семейства об их испытаниях и затруднениях, хозяйка дома вбежала в комнату и сказала, что сын ее, мальчик лет 12 или 14, исчез. Я нигде не увидел выражения тревоги или беспокойства, кроме лица отца. Он, казалось, был очень возбужден; остальные же члены семейства, состоявшие из г-жи Ф., дочери, одной гостьи и ее сына, несомненно никакого необыкновенного волнения не обнаруживали. Я заметил, что, сделав несколько поспешных замечаний, г-жа Ф. повела нас по направлению к заднему двору. Почему не был сперва осмотрен дом – не было ясно. Это было первое обстоятельство, показавшееся мне подозрительным, в соединении с общим невозмутимым видом у всего семейства. Мальчика нашли в стоге сена, по-видимому, в коматозном состоянии, от которого он оправился через час... Сходство писания, показанного мне доктором Ф., в качестве произведения «духов», с почерком, который обнаружился у мальчика, когда я уединился с ним в одной из комнат; а равно и тот странный факт, что до всех сломанных окон можно было достать только из двери спальни барышень, способствовали тому, что мое презрение ко всей этой истории еще более усилилось... Доктор Ф., как кажется, никогда не признал почерка своего сына, хотя его комната была полна элукубраций этого последнего, писанных правильною рукою школьника».

Далее из полного рассказа об этом деле, который был составлен Кепроном на основании различных сохраненных семейством описаний, и правильность которого была засвидетельствована самим доктором Фельпсом в разговоре, мы узнаем, что, вообще говоря, явления сосредоточивались вокруг старших мальчика и девочки; что они прекратились, по отъезде детей; что в частности доктор Фельпс удостоился нескольких поразительных проявлений, в то время, когда он находился с одним Гарри, и, наконец, что, когда Гарри отправили в школу, в Филадельфию, духи уничтожили его книги, изорвали его платье и, вообще, стали вести себя так бесчинно, что мальчика вернули в Стрэтфорд, после чего явления, наконец, прекратились²³⁹.

Но, пожалуй, самое интересное показание принадлежит Андру Джэксону Девису в уже упомянутой статье его. Столкнувшись на практике с проблемою из области духовной динамики, духовидец очутился в особенно щекотливом положении. Объяви он явления подлинными, – репутация его, как философа, могла бы сильно пострадать, если бы впоследствии было доказано, что некоторый из них – поддельны. С другой стороны, ему, как «гармоническому философу» не подобало отвергать того, что последователи его уже признали за демоническое проявление. Он нашел безопаснее придерживаться среднего пути. Дав уже приведенное выше удостоверение, духовидец указал, что «в некоторые минуты душевного волнения юный Гарри часто не делал различия между теми звуками и действиями, которые производил сам, и теми звуками, которые вызывались духовным присутствием»; а чудесное привязывание мальчика к дереву он объясняет следующим образом: «Рассматривая это обстоятельство в высшем моем состоянии, я открыл... что, дабы воспрепятствовать мальчику совершить задуманный им неосторожный поступок, находившийся близ него дух, воспользовавшись электрическим состоянием его нервной системы, вынудил его бессознательно привязать себя к дереву»; а чтобы довершить дело, впоследствии заставил мальчика чувствовать испуг и думать, что он призывал на помощь, тогда как на самом деле этого он не делал. Далее Девис говорит: «Возможно – и я чувствую сильное побуждение утверждать вероятность этого предположения – что духи воспользовались какою-либо впечатлительною личностью в семействе или в Стрэтфордской общине для написания некоторых из полученных там сообщений, а также для устройства выразительных живых картин». Ни в одном из изречений «Паукипсийского духовидца» не обнаруживается более глубокой проницательности, чем в этом.

В одной из предыдущих глав было показано, что шаловливые девочки уже много поколений забавлялись постукиванием по подножию деревянных кроватей и швырянием дешевой посуды, – а в мире все шло по-старому. Следовательно, мы должны искать объяснения мирового значения результатов, последовавших за датскими проделками в Гайдсвилле и Стрэтфорде, не в новизне или таинственности проявлений, а в чем-либо ином. Это объяснение мы, конечно, найдем в условиях того времени. На первом месте в ряду этих условий стояло незадолго до того начавшееся знакомство американцев с явлениями искусственного транса. Как мы показали в первой части настоящего труда, тогда как эти явления были известны и изучались во Франции, Германии и на Европейском континенте вообще в течение более двух поколений, они приобрели право гражданства в обеих великих англо-саксонских странах лишь в десятилетие с 1840 по 1850 г. г. Случилось это, как кажется, около того же времени и тем же путем – путем демонстраций, производившихся странствующими лекторами.

Столь незадолго до того возникший и быстро распространившийся интерес к сомнамбулическим явлениям помог в различных отношениях делу зарождавшегося спиритизма. Во- первых он дал организованный уже механизм для быстрого распространения новых проявлений, в виде большого числа профессиональных ясновидящих. Некоторые из этих ясновидящих, как то г-жа Тэмлин и г-жа Бушнелль, не замедлили включить в число своих талантов и производство спиритических стуков. Другие же довольствовались совместною деятельностью со стучащими медиумами, которые стали появляться во всей стране. Из первых спиритических журналов ясно, что в эти первые годы важную роль играли простые медиумы-целители и транс-медиумы. Во-вторых, месмеризм предлагал народному уму готовую философскую систему по всему этому предмету. Как уже было показано выше, помимо общей склонности к вере в чудесное, поддерживавшейся различными электрическими, магнетическими и одилическими теориями, трансовые сообщения многих уже раньше привели к вере в возможность общения с духами. О том, как откровения в состоянии ясновидения подготовили Девиса и его кружок к наступлению «нового домостроительства», мы уже говорили. Доктор Фельпс из Стрэтфорда за несколько лет до самопроизвольных явлений заинтересовался чудесами ясновидения. В 1843 г. Уоррен Чез, о котором мы будем говорить ниже, производил месмерические опыты с некоторыми из своих друзей и в 1847 г., немедленно по появлении, заказал дюжину экземпляров «Naturés Divine Revelations»; вообще же во всей стране внимание, уделявшееся ясновидению и месмеризму, подготовляло путь более великим чудесам спиритизма: Даже многие из главных критиков и оппонентов нового движения, как то Аса Мэгэн, Б. У. Ричмонд, Э. К. Роджерс, отвергавшие доказательства в пользу вмешательства духов, без труда, в силу своих занятий по литературе животного магнетизма, признавали явления в целом. Все эти писатели сходятся в том, что объясняют стуки, движение столов и самопроизвольный явления вообще проявлением одилической силы. Быть может, следует напомнить читателю, что одилическая сила изобретателю представлялась неосязаемою эманацией, столь удивительно тонкою, что ее присутствия не мог уловить ни один инструмент, менее нежный, чем человеческий организм, притом – лишь у лиц с повышенной нервной чувствительностью. Подводить эту тончайшую эссенцию под грубые шалости кухонной утвари – без сомнения, значило, давать этой теории незаконное расширение.

Но всего заметнее месмерическое движение предыдущего десятилетия помогло новой пропаганде, вероятно, в том, что снабдило ее группою способных редакторов и уже опытных и готовых к деятельности лекторов. Из тех лиц, которые способствовали зарождению Откровений, а впоследствии сообща издавали Univercoelum, многие, в течение следующих двух или трех лет сделались редакторами журналов, посвященных той или другой стороне нового движения.

До конца июня 1849 г., когда прекратилось существование Univercoelum'а, ни один из приверженцев Гармонической философии еще не признал публично значения новых физических проявлений. Но весною следующего года Девис, как мы уже видели, посетил Стрэтфорд, впервые был там свидетелем некоторых явлений и убедился в реальности их. Летом того же года в Спрингфильде, в Массачусетсе, появился первый номер журнала, называвшегося «Spirit Messenger» («Вестник Духов»), под совместной редакцией пастора-универсалиста, достопочтенного Р. П. Эмблера и Аполлоса Мэнна; журнал этот, по-видимому, был главным органом Девиса в течение следующих двух или трех лет: дело в том, что маленькая группа «Гармонических Философов» скоро разорялась, отчасти, несомненно, потому, что ее оттолкнула невыносимая надменность «Паукипсийского Духовидца»; отчасти – от того, что два пророка редко могут долго уживаться вместе. Мы находим, что в 1857 г. существовало шесть или семь журналов, посвященных пропаганде; в большинстве из них принимают участие бывшие издатели «Univercoelum'а». В Оберне издавались «Откровения из области внутреннего и высшего попечения о смертных» («Disclosures from the interior and superior care for mortals»), под редакцией Ж. Д. Скотта и Т. JI. Гарриса; и в том же городе начал выходить и другой журнал, «Духовный и Нравственный наставник» (The Spiritual and moral Instructor) под редакциею Т. С. Хайэтта; главным сотрудником был Фишбоу. В сентябре 1851 г. вышел в Бостоне первый номер журнала «Теплота и Свет» («Heat and Light»), где главною статьею было обозрение философии А. Д. Девиса У. М. Фернольдом. В 1852 г. С. Б. Бриттен стал издавать хороший ежемесячный журнал по имени «Shekinah»; в течение своего краткого 18-ти месячного существования этот журнал являлся наиболее трезвым и наилучшим представителем спиритизма. В 1853 г. появился The Spiritual Telegraph, еженедельный журнал, издававшийся Бриттеном сообща с Нью-Йоркским торговцем Партриджем; журнал этот существовал почти восемь лет.

Первым по времени издателем спиритического органа был Лерой Сендерленд, с которым мы познакомились в предыдущих главах. В июле 1850 г. Сендерленд стал издавать в Бостоне журнал, называвшийся «Spiritual Philosopher»; в следующем году заглавие его изменилось в «Spirit World» («Мир духов».) В статье от имени редакции Сендерленд предлагает на столбцах своего журнала гостеприимство всем сектам, школам и партиям и «каждому из миров в строении вселенной». Но даже в эту эпоху он обнаруживает в некоторой степени то критическое отношение, которым отличаются его позднейшие сочинения по месмеризму; в другой статье в том же номере о «стуках духов», он, упомянув случайно, что изучал пневматологию за последние тридцать лет и нисколько не сомневается в существовании других сфер, кроме нашей, – обозревает Историю Кепрона и Бэррона и указывает на несколько, связанных с теориею духов трудностей и на недочеты в приведенных до того доказательствах. В то время Сендерленду не представлялось еще случая убедиться в происхождении стуков. Впрочем, несколько недель спустя его дочь г-жа Маргарита Купер сделалась медиумом; а в октябре 1850 г. он пишете: «Проявления из духовного мира продолжаются в нашей собственной семье, в Чарльзтауне, и в нашей редакции, в Бостоне, с возрастающим и чудесным интересом... таинственные звуки происходили почти во всех комнатах нашего дома, и их слыхали в разное время разные лица. Ответы на вопросы свободно даются за столом, в обеденное время, которое, таким образом, удлиняется иногда до полутора часа, благодаря беседе с нашими небесными посетителями». Он добавляет, что двигалась мебель; что духи производили музыкальные звуки; касались и трогали членов семьи и посторонних лиц; что проявления констатировались и чувством зрения, и наконец, что, по его убеждению, получены были сообщения «из высших сфер, с важными сведениями касательно духовного домостроительства, ныне отверзающегося пред миром человеческих существ». Но этому экзальтированному состоянию не долго суждено было продолжаться. Возвращение Сендерленда к более трезвому умственному состоянию, было, быть может, ускорено результатом шутки, сыгранной с ним в начале 1851 г. Сендерленду послано было безграмотное письмо, якобы исходившее от женщины, желавшей получить весть о дочери. Он предъявил его духам и получил от них сообщение с утешениями для передачи встревоженной матери. Но письмо это было мистификациею; и, как автор запроса, так и покойная дочь – лицами фиктивными²⁴⁰. Впрочем, вероятно, что столь заметная в более раннем сочинении Сендерленда природная или приобретенная им осторожность, во всяком случае, рано или поздно побудила бы его отвергнуть сумасбродные нелепости окружавших его спиритов.

И действительно, мы. видим, что, по крайней мере, в позднейших номерах Spirit World'a Сендерленд, хотя еще верит в участие духов в некоторых проявлениях, постоянно убеждает своих читателей не доверять безусловно так называемым спиритическим откровениям и даже не верить, что все явления, обыкновенно приписываемые вмешательству духов, непременно имеют внеземную причину. Он указывает, что стуки столов и другие физические движения, а также речь и писание в трансе, могут часто происходить единственно от бессознательных действий медиума; и вообще – что неблагоразумно верить в исхождение сообщения от Сведенборга или св. Павла лишь потому, что так говорит дух или медиум. Несколько лет спустя, даже такую умеренную веру в спиритизм он, как кажется, утратил почти также всецело, как прежнее восторженное отношение к френомесмеризму. Уоррен Чез оплакивает его, как отступника; а в позднейшей, уже упомянутой его книге мы находим указание, что «духовное одержание» в большинстве случаев может быть объяснено, как одержание находящеюся в уме медиума идеею о духах; и что «к несчастью для того, что носит техническое название «спиритизм», ни медиумы, ни говорящие чрез них духи никогда не могли показать нам, где кончается человеческое и где начинается действительно духовное в этих нервных явлениях».

Впрочем, в этот период Сендерленд, как кажется, не сомневался в главном факте – общении с духами; и вероятно, что присоединение к движению в самом его начале исследователя этого типа, соединявшего проницательность и осторожность с энтузиазмом и уже пользовавшегося обширною известностью, благодаря своим лекциям и изданным сочинениям – много способствовало привлечению людей мыслящих к этому предмету.

Человеком другого типа был достопочт. Дж. Б. Фергесон. Обращением своим в спиритизм он также был по преимуществу обязан своему прежнему знакомству с месмерическим трансом. Джессе Бэбкок Фергесон родился в 1819 г.²⁴¹.

11-ти лет он начал ходить в школу в Уинчестере, в Виргинии, а два года спустя, когда ему было 13 лет от роду, пресвитерианское миссионерское общество Шенандоа́ского и Фредерикского графств (в Виргинии) поручило ему руководство школою в новом поселении. Школа эта помещалась в одном конце деревянной хижины; за перегородкой, в другом конце, занимался своим ремеслом башмачник, готовый помогать, в случае нужды, юному учителю в поддержании порядка среди его учеников, некоторые из коих были на семь или восемь лет старше его самого. Позже Фергесон поступил в ученики к типографщику, а впоследствии зарабатывал себе пропитание, занимаясь в газетной конторе, и в то же время посещал Вудстокскую академию. Он женился в молодых летах, сделался редактором журнала, посвященного различным религиозным вопросам, и быстро приобрел славу красноречивого проповедника. Наконец, он поселился в Нашвилле, столице Теннесси, и там собрал вокруг себя многочисленных и преданных ему слушателей. Он сделался одним из наиболее известных проповедников Юга, получил почетные степени от двух университетов и много раз, по приглашению, произносил проповеди перед общественными учреждениями и занимал общественные должности. Благодаря своим красноречивым речам и увещаниям и выдающемуся патриотизму, он во время междоусобной войны играл важную роль на стороне Конфедератов.

В 1842–1843 гг., вскоре после женитьбы, Фергесон исследовал явления животного магнетизма и, в результате, убедился: «в возможности для духа 1) действовать чрез посредство внешних чувств других тел, кроме своего собственного; 2) действовать помимо собственных своих и всяких внешних чувств, и вступать в общение с духом, покинувшим тело». Он говорит, что в 1844 г. занес в свою записную книжку следующее: «Если нам будет дозволено высказаться по такому вопросу, где едва ли позволительно иметь мнение, мы скажем, что из мира незримого последует такое проявление святых, что будет сорван плотский и чувственный покров и общение сделается постоянным. Херувимы или «живые творения» появятся на земле». При этих опытах жена его, по-видимому, служила ясновидящим субъектом, а впоследствии сделалась медиумом, и преимущественно чрез нее Фергесон получал духовные сообщения.

Когда впервые начались стуки и спиритические явления, Фергесон, по его словам, склонен был приписывать их обману и фанатизму. Впрочем, несколько лет спустя он навестил в Огайо стучащего медиума и был свидетелем обычных феноменов: получил по азбуке правильные ответы на мысленные вопросы и сообщение, якобы исходившее от умершего собрата-проповедника. Вслед за сим он удостоился и других проявлений, в том числе – речи на иностранных языках, и, наконец, его жена и юная дочь сделались медиумами для письма, речи и созерцания видений. Ниже, в главе 4-ой, приводится автоматическое сообщение, полученное чрез его жену.

Высокие нравственные качества Фергесона, его красноречие, широта и либерализм его религиозных воззрений доставили ему обширные репутацию и влияние, и не подлежит сомнению, что своею защитою он много способствовал успехам пропаганды спиритизма на Юге. По-видимому, он не менял своих убеждений до конца. Последнее его появление перед публикою в связи с спиритизмом имело место в Англии, куда он в 1864 г. сопровождал братьев Девенпорт, с целью представить их новой публике при наиблагоприятнейших ауспициях.

Но, в конце концов, «самопроизвольные медиумические явления» и широко распространившийся интерес к животному магнетизму были такие факторы, которые в то время можно было найти в большинстве и европейских стран. Объяснение необычайного распространения нового движения следует скорее искать в условиях. новой и быстро расширяющей свои пределы цивилизации, а, может быть, и в особом гении американского народа. Во-первых, мы находим нацию, уровень народного образования и развития коей стоял значительно выше, чем в Англии, и, вероятно, чем в большинстве европейских стран в это же время. Но эта самая распространенность образования в некоторых отношениях приносила вред. В среде более старых цивилизаций интеллигентный мир составляет еще олигархию, с конституцией, до некоторой степени установленной и определенной. Во всех отраслях существуют руководящие мыслью общепризнанные масштабы и прецеденты. В американской же республике полвека тому назад всякий претендовал на право думать за себя и думать так сумасбродно и непоследовательно, как хотел. Далее, и географические условия предоставляли умозрениям свободу, которая в обществе более установившемся была бы невозможна. Даже восточные штаты в то время населены были весьма редко; ежедневно цивилизация расширяла свои пределы и все более и более поглощала смежную территорию, на которую притязаний никем не заявлялось. В 1850 г. из 100 американцев менее 13 жили в городах с 8000-ным населением. Таким образом, вне немногих больших городов, мы находим громадную полосу полу-сельских «townships», лишь накануне выделенных из пустыни и наполненных восторженною ордою пионеров, научившихся читать и думать у людей, или – как мы только что видели – у детей, едва ли более опытных и лучше подготовленных, чем они сами. В этих грубых, отдаленных округах не было умственного центра, не было, как в каждом городе и почти каждом селе в Европе, общепризнанного русла, по которому мог бы течь столетиями накопившийся опыт. На жизненные вопросы неизбежно затрачивалась масса сильного, но грубого и недисциплинированного мышления; и результаты этого – теперь на лицо в истории различных американских эпидемий, американского социализма, американской френологии, крестовых походов против алкоголя, табака, свинины и в пользу свободы от поземельных податей, свободы брака и равенства полов.

Мы находим, что, согласно с этим воззрением, первые американские спириты почти поголовно принимают все пункты намеченной выше в общих чертах программы. Правда Сендерленд, как мы уже видели, несколько охладел к френологии и, как кажется, держался в стороне от большинства народных увлечений. Но его критические свойства были, конечно, исключительными. В образе действий заурядного спирита такой сдержанности не встречалось.

Из всех народных движений этого времени всего ближе связано было со спиритизмом фурьеристское движение, незадолго до того большою волною прошедшее по Соединенным Штатам. Существует, по-видимому, некоторое естественное сродство между социализмом известного типа и спиритизмом. Картину новых небес с наибольшею, быть может, радостью встретят те, пред очами которых уже открылась картина новой земли, обиталища справедливости. Несомненно, что многие социалисты были спиритами. Престарелый Роберт Оуен обратился в новую веру за несколько лет до смерти. Шекеры²⁴² утверждали, что получали духовные сообщения еще в 1837 г., и что в то время им было предсказано наступление через несколько лет более полных откровений²⁴³; и многие из старейших американских общин основаны были лицами, претендовавшими на непосредственное вдохновение из духовных источников. Но связь между социалистическим возрождением 1840–50 гг. и учением, провозглашенным в 1848 г., была еще более близкая. Некоторыми лицами усматривалось определенное сходство между идеями Фурье и Сведенборга, в особенности между учением Фурье о Всемирной Аналогии и известными «Соответствиями» шведского духовидца. Несомненно, что многие из учеников одного пророка присоединялись к культу другого. Список сотрудников Phalanx'а и Harbinger'а, приводимый в History of American Socialisms Нойза заключает в себе много имен – как то: Гораций Грилли, Стивен Перль Андрус, Генри Джемс и Дж. Гарс Уилькинсон, – приобретших впоследствии известность в связи с сведенборгианством или спиритизмом.

Из двух главных социалистических общин, основанных под влиянием религиозных побуждений в начале сороковых годов, до зарождения большинства «Фаланг»²⁴⁴, одна, Брук Фарм, как известно, придерживалась сведенборгианства, а Гопдель, в лице своего основателя достопочт. Адина Баллу, содействовала спиритической пропаганде. Из двух достигших наибольшего успеха светских общин этого времени, Висконсинская Фаланга была основана спиритом Уоррен Чезом, а вице-президентом Северо-Американской Фаланги был Гораций Грили. И связь между обоими движениями не прекратилась с откровениями 1848 года. Два или три года спустя обернские спириты, с Томасом Л. Гаррисом и Джемсом Д. Скоттом во главе, основали Маунтен-Ковскую общину, а позднее сам Гаррис открыл новое спиритическое общество в Броктоне, в штате Нью-Йорк, а впоследствии – в Санта-Роза, в Калифорнии. Другим коммунистическим обществом того же типа было Harmonial Society, основанное в 1855 г., «под руководством ангелов» неким Спенсером, бывшим методистским пастором, и его женою. Т. Л. Никольс и другие спириты были членами социалистической общины «новейших времен», основанной в Лонг Айленде в 1851 г. А многие из «вдохновленных» писаний этого времени рисуют план идеального общества, имеющего быть созижденным на коммунистических или фаланстерических началах. Как уже было указано, Андру Джэксон Девис и другие сотрудники Univercoelum'а проповедовали, что переустройство общества должно сопутствовать духовному возрождению.

Типичнейшим образцом американских спиритов первых времен – начинавших с социализма и находивших, в конце концов, в спиритическом учении «веру, объединявшую все восторженные порывы» – был Уоррен Чез. Жизнь его хорошо известна, благодаря его сочинениям «Жизненный путь одинокого: автобиография дитяти мира» (The Life Line of the Lone One: an Autobiography of the World's child) и «Сорок лет на духовной трибуне» (Forty years on the Spiritual Rostrum). Он родился в 1813 году в Питтсфильде, небольшой деревушке в Нью Гэмпшере; отца своего он никогда не видел, а мать его умерла, когда ему было 5 лет от роду. Согласно с законами штата, мальчик-сирота отдан был в услужение к фермеру и на его попечение, но бежал от него из-за его грубости на пятнадцатом году от роду. Ему удалось поступить на другое место, где с ним хорошо обращались, что дало ему возможность получить некоторое образование. При случае он читал различные рационалистические сочинения и, как кажется, разделял в это время воззрения их авторов. В 1837 году он покинул Нью-Гэмпшер и отправился на запад, сперва – в тогдашнюю Мичиганскую территорию, где женился, потом – в Висконсин, где терпел некоторое время крайнюю нужду. Через несколько лет положение его, впрочем, улучшилось. В зиму 1843–44 гг. он стал заниматься месмеризмом, а 1844 год был решающим в его жизни. Проникшись теориями Фурье, он убедил своих сограждан основать новую общину. В начала 1844 года община эта возникла в Фон-дю-Лакском графстве близ нынешнего города Рипона, и просуществовала шесть лет. Число членов ее одно время достигало 180 человек. Эта община была самою удачною из всех в то время существовавших. «Члены ее трудились, плясали, пели и вели горячие споры. Религиозные затруднения они разрешили тем, что каждому «толку» дозволено было пользоваться общественною залою по очереди; они воспитывали своих детей и не делали долгов». Когда в 1850 г. община прекратила свое существование, то, при разделе имущества, каждый из членов получил немаловажный барыш – что было в то время явлением совершенно исключительным.

В это время Уоррен Чез уже приобрел известность во всей стране в качестве реформатора, в программу которого входило: уничтожение поземельной собственности и банков; освобождение негров и равноправие для мужчин и женщин. Начиная с 1848 года, в течение тридцати лет, он принимал деятельное участие в политической жизни страны, и в то же время путем сочинений и публичных лекций неустанно проповедовал спиритическое учение, приверженцем которого остался до конца жизни. Никогда ни у одного дела не было более чистосердечного или более убедительного – для того типа людей, к которому он обращался – защитника. Этот восторженный визионер верил в других столько же, сколько в себя. Доказывать такому человеку, что движение, в котором он находил осуществление своих мечтаний о будущности человечества, основано на безумии и обмане – было бы столь же жестоко, сколько и бесполезно. Он оставался счастливым в своей вере до конца и заслуживал лучшего воздаяния, чем те многочисленные, «вдохновленные» поэмы, которые за последние его годы посвящались ему признательными медиумами.

Другим, одаренным такою же детскою простотою и не меньшим энтузиазмом на пользу человечества прозелитом, был Джон Мэррей Спир, одна из самых привлекательных личностей среди первых спиритов. Он родился в 1804 г. и был крещен самим Джоном Мэрреем, имя которого носил. В детстве он работал на хлопчатобумажной фабрике, а после этого поступил в подмастерья к башмачнику в Эбингтоне (Массачусетс). Но горячим желанием его было – сделаться проповедником. Плохое здоровье и потеря им, весьма некстати, заработанных с большим трудом сбережений некоторое время препятствовали осуществлению его намерений, но, наконец, благодаря поддержке своего брата и известного универсалиста Осии Балу младшего, он получил необходимое образование и в декабре 1828 г. произнес первую свою проповедь. В 1836 году он слышал речь У. Ллойда Гаррисона, сразу присоединился к его взглядам и с этих пор сделался выдающимся поборником освобождения негров. Защита им непопулярного дела возбудила против него такую вражду, что он вынужден был отказаться от исполнения обязанностей пастора в Нью-Бедфорде и переехал в Уимус, в Массачусетсе. Несколько лет позже, в 1848 г., во время лекции в пользу отмены рабства он подвергся нападению толпы и был так серьезно ранен, что его жизнь была в опасности. В следующем году он переехал в Бостон и в сообществе с братом своим Чарльсом стал издавать еженедельный журнал «Друг заключенного», имевший целью, как объяснялось в программе, уничтожение смертной казни, уголовные реформы и распространение мира и всеобщего умственного развития. В течение последующих 6 или 7 лет, Спир посвящал себя почти всецело вспомоществованию бедным, в особенности же заключенным или обвиняемым, путем личных услуг, советов и, в случае нужды, – деньгами. Он присутствовал на различных судебных заседаниях и вносил залоги за многих лиц, которые иначе должны были бы оставаться в тюрьме в ожидании разбирательства их дела, посещал тюрьмы и исполнял все обязанности, которые могло ему подсказать широко понимаемое милосердие; вступал в сношение с друзьями заключенных, писал за них письма, иногда уплачивал их штрафы или содержал их невинных жен и детей; по освобождении же их, он, поскольку мог, помогал им в приискании честного труда. Все это время он читал лекции, писал и делал все, что было в его власти в защиту интересов заключенных. Как утверждают, он в течение одного года прочел не менее 81-ой лекции о тюрьмах, о причине и врачевании преступности, роздал заключенным 7500 книг и изъездил 8000 миль.

Помимо лекций, успех деятельности Спира, несомненно, зависел в значительной степени, если и не почти всецело, от личного его влияния. Если бы для приискания залогов в пользу заключенных был основан комитет, – он, сплошь и рядом, подвергался бы возможности быть обманутым; и такой комитет, обставленный, как всякое подобное учреждение, определенными правилами, едва ли бы мог с такою же пользою совершить все бесчисленные акты милосердия, которые, по-видимому, заполняли жизнь Спира за все эти годы, и придать им такую же безыскусственную, истекающую из человеческой доброты прелесть. Быть может, и был разумен инстинкт, побуждавший Спира не соглашаться, на высказывавшиеся многими из его друзей пожелания, чтобы он, вместо того чтобы трудиться один, образовал комитет или общество. Впрочем, подобная единоличная работа – как ни бескорыстен сам труженик, и как ни благородно самое дело – имеет своего рода опасности; но если продолжительные и успешные труды Спира на пользу бедных и страждущих и привели его, наконец, к убеждению, что из всего человечества именно он был выбран и назначен для проповеди нового евангелия – многое можно простить тому, кто уже столько сделал и, по справедливости, заслужил прозвание «американского Говарда».

Спир обратил внимание на спиритические явления впервые в 1851 году. 31-го марта следующего года рука его невольно задвигалась и написала сообщение, подписанное «Оливер» и исходившее, как он предположил, от духа некоего Оливера Деннетта: то был друг его, ухаживавший за ним в 1844 г., во время болезни, последовавшей за упомянутым выше нападением на него толпы противников отмены рабства. В сообщении ему приказывалось отправиться в Эбингтон, город, отстоящий на 20 миль от Бостона, где он тогда находился, и навестить некоего Давида Вайнинга; цель этой миссии не была указана. Спир отправился согласно приказанию и нашел, что человек по имени Давид Вайнинг жил не в Эбингтоне, а в соседнем городе Уимусе и страдал сильными невралгическими болями. Когда Спир прикоснулся к нему, боль покинула его, а позднее он погрузился в освежающий сон. Спир утверждал – и, несомненно, совершенно искренно – что до получения сообщения он никогда не слыхал о Давиде Вайнинге; но следует заметить, что в юности Спир был в Эбингтоне башмачником, а в возмужалом возрасте несколько лет жил в Уимусе, почему у него, вероятно, и было много связей с этими местностями.

На него возлагались и другие миссии подобного же рода. Позднее рука его стала чертить различные рисунки, иногда изображавшие части человеческого тела, с надписанием подходящих текстов и других изречений. Встречались также геометрические чертежи и странные непонятные фигуры, объяснения которых не предлагалось. Немного позже в том же году появился на сеансе дух Джона Мэррея и просил найти секретаря для записыванья речей, которые он предполагал произносить устами своего тезки. Секретарь нашелся, и речи действительно были напечатаны в конце 1852 г. под заглавием: Послания из высшего состояния (Messages from the Superior State). Они трактуют о справедливости, о красотах духовных сфер, о конечном спасении всего человечества и о духовном свете, которому предстоит воссиять над миром. Позднейшие «вдохновленные» писания Спира рассматриваются ниже, в гл. V. Спир не раз посещал Англию и был хорошо знаком собраниям английских спиритов в первые годы движения²⁴⁵.

Неутомимая энергия американского народа и свобода его от пут, налагаемых в более старых обществах традициею и авторитетом, всего нагляднее проявлялись в области веры. К несчастью, попытки достоверного определения численности различных религиозных сект не было сделано до гораздо более позднего времени, чем нами теперь рассматриваемое. Но, несомненно, что из населения в 23 миллиона по переписи 1850 г., относительно значительная часть не принадлежала ни к какой отдельной церкви²⁴⁶. Действительно, на неустойчивый характер общераспространенных религиозных воззрений указывают многие обстоятельства, в особенности же быстрый рост миллеризма и других религиозных эпидемий, возрождение незадолго до того сведенборгианства и легкость, с которою, как проповедники, так и их слушатели, от времени до времени меняли свои религиозные доктрины. Все эти особенности, по-видимому, были симптомами не столько слабости и непрочности религиозного импульса, сколько некоторой свежести и самопроизвольности в его проявлениях, чрезвычайно схожих с тою настойчивою и ребяческою погонею за социальными проблемами, о которой мы уже упоминали.

Ряды спиритов, естественно, пополнялись главным образом теми лицами, которые совершенно порвали с христианскою традициею и вместе с этим потеряли всякую определенную надежду на будущую жизнь или веру в нее. Одним из наиболее выдающихся из таких прозелитов был профессор Гер; и, по общему свидетельству спиритических писателей того времени, Гер был лишь одним из многих, находившихся в том же положении. Но прозелиты, выказывавшие в пропаганде особенную деятельность, обыкновенно принадлежали к различным церквям, в особенности же к таким, которые, подобно квакерской, унитарианской и универсалистской, придерживались какой-либо либеральной или смягченной формы христианской доктрины. Так в числе самых первых прозелитов мы находим друзей²⁴⁷ Исаака Поста и Джорджа Уилетса, сведенборгианцев Кортнея, Тиффани и Буша и пасторов разных сект, как то: Сендерленд, Фернольд²⁴⁸, Ньютон, Гэммонд, Фергесон, Аллен Петнем и т. д.

Наиболее многочисленный контингент новому вероучению в Америке дала «универсалистская церковь», придерживающаяся учения о «конечной святости всех людей чрез благодать Божью, явленную в Иисусе Христе». К этой религиозной группе принадлежали упомянутые выше в статье о Девисе, Гаррис, Фишбоу и Бриттен, а позднее – Адин Баллу, Спир и многие другие. В рассматриваемое нами время универсалистская церковь в Америке переживала кризис. С начала 19-го века в ее рядах происходили ожесточенные прения по вопросу о природе изменения, производимого смертью. Старая школа настаивала на том, что в будущей жизни нет места раскаянию, и нет в нем необходимости, и что после смерти все люди одинаково вступают в блаженство. Новая школа или так называемые «Ресторационисты», в числе которых был Адин Баллу, нападала на эту доктрину, указывая на ее безнравственность и противность учению Библии, и в 1831 г. отделилась и образовала самостоятельную религиозную общину.

Естественно, что на людей, в течение целого поколения поглощенных вопросом о будущей жизни и выработавших себе представление о ней, как о состоянии испытания и прогрессивного развития, философская система спиритов должна была действовать притягательным образом.

Одним из наиболее известных и первых по времени универсалистов, примкнувших к спиритизму, – был достопочтенный Адин Баллу, член семьи, занимавшей в течение двух поколений выдающееся положение в американском универсализме; сам он, как уже указано, играл важную роль в ресторационистском споре, на рационалистической стороне. В 1842 г. (в этом же году зародилась и более знаменитая община Брук Фарм) Баллу основал близ Мильфорда в Массачусетсе Гопдельское Общество, долженствовавшее по его собственным словам быть «миниатюрною христианскою республикою». В 1850 г. в общине начались разного рода спиритические проявления: стуки, движение мебели, «непосредственное» писание и различные трансовые явления. Позднее, несколько дней после смерти сына своего, достопочтенного Адина Огестеса Баллу, родители его получили чрез руку члена общины, некоей Елизаветы Рид, сообщения, заверявшие их в счастии их сына, с описанием его жизни и обстановки в духовной сфере и другими сведениями обычного характера. В середине того же года Адин Баллу обнародовал свое показание, между прочим, по следующим, изложенным им в предисловии, причинам: «Ибо он верит, что разумная и осмотрительная вера в духовные проявления, подобная им излагаемой, приведет к возрождению человечества в индивидуальном и социальном отношениях. Ибо он верит, что ныне наступила лишь заря проявлений, и желает способствовать подготовлению всех хорошо расположенных умов к блеску приближающегося дня»²⁴⁹.

Другие из новообращенных, еще придерживаясь основных доктрин христианства, давно уже порвали всякие связи с отдельными христианскими «церквами» или группами. К числу таких лиц принадлежал Иосия А. Гридлей, по профессии врач. По собственному его рассказу²⁵⁰, он провел детство в бедности и страдал всю жизнь слабым здоровьем. Духовные вопросы поглощали его с юных лет. Он говорит о себе, что, с горячим и неослабным желанием найти истинный и непогрешимый путь Божий, он долгое время переходил из одной церкви в другую. Полное духовное успокоение ему суждено было найти в спиритизме. Но еще задолго до этого он многократно испытывал на себе духовные влияния и «предварения». Часто, прежде чем увидеть пациента он получал внушение о причине болезни и о лечении, которое следовало применить, и он приписывает блестящие результаты своей врачебной практики своему общению с духовным миром. Наконец, спустя несколько недель после смерти сына он видел его и беседовал с ним «в духе».

Человек, весь жизненный опыт которого таким образом как бы предварил учение спиритов, неизбежно сделался одним из первых прозелитов новой веры. Однако он пришел в близкое соприкосновение со спиритическим движением не ранее февраля 1852 года. В течение этого месяца он нашел медиума среди своих домашних, в лице молодого человека, состоявшего при покойном сыне его Альберте. С этого времени он почти ежедневно беседовал с «духами». Не может быть сомнения в том, что простота Гридлея являлась сильным искушением для юного Нафана и, вероятно, для других его домашних. На первых сеансах происходили самое странное замешательство и беспорядок, что, по объяснению позднейших сообщений, указывало на борьбу за тело медиума между добрыми и злыми духами. Двигалась мебель; в разных частях дома мелом писались сообщения от духов, а однажды произошло явление, сделавшееся знаменитым в позднейшее время: духами накрыт был стол к завтраку.

Первые полученные кружком сообщения, по-видимому, почти исключительно передавались чрез организм вышеназванного молодого человека, посредством писания или речи; при этом сообщавшиеся разумности выдавали себя за упомянутого уже сына Гридлея, одного или двух близких друзей его или других членов кружка, а иногда – и за лиц более знаменитых. Позднее сам Гридлей сделался медиумом, и, подобно Девису, стал «по внушению» изрекать духовные истины.

Сообщения, естественно, отражали в себе особенные воззрения Гридлея на духовные вопросы. Действительно в его книге отводится много места защите христианских учений и библейских чудес от нападок А. Дж. Девиса²⁵¹. Однако, помимо этой апологетической стороны и утверждения – опять-таки, в противность Девису – о существовании зла, как чего-то отличного по природе своей от добра, между его книгою и другими откровениями того же периода – мало разницы. Она подробно распространяется о географии духовных сфер, природе духовного тела и других подобных предметах. В ней встречаются, кроме того, следы одной или двух мистических доктрин, особенно же – доктрины «внутреннего дыхания»; о нем Гридлей говорит, как о факте из своего действительного физического опыта; впоследствии оно играло видную роль в позднейших мистических писаниях Т. Л. Гарриса.

Из тех людей, вера коих в будущую жизнь, по-видимому, поколебавшаяся под тяжестью свежей утраты, возродилась и укрепилась благодаря спиритическим явлениям, наиболее известен был Джон Уерс Эдмондс, самый популярный и влиятельный из первых американских писателей по этому предмету после Андру Джэксона Девиса. Судья Эдмондс был сенатором от штата Нью-Йорк и инспектором тюрем штата, а в то время, когда он впервые высказался о спиритизме публично, – судьею в верховном суде штата; ему шел пятьдесят второй год от роду. Вот как он описывает свое «посвящение»:

«Внимание мое было впервые привлечено к вопросу о «духовном общении» в январе 1851 года. В то время я держался в стороне от общества; я находился в состоянии сильного душевного гнета. Весь свой досуг я посвящал чтению по вопросу о смерти и существовании человека после нее. За всю свою жизнь я читал и слыхал с церковных кафедр о стольких противоречивых и противоположных учениях по этому предмету, что почти не знал чему верить. Я не мог бы, даже если бы и захотел, верить тому, чего не понимал, и горячо стремился знать, встретимся ли мы снова после смерти с теми, кого здесь любили, и при каких обстоятельствах? Приятель пригласил меня быть свидетелем «Рочестерских стуков»²⁵²».

Внимание Эдмондса остановилось на том, что он тогда видел, и на размышлениях о тех чрезвычайно важных результатах, которые должны будут последовать, если спиритическое объяснение будет истинное. Он обратился за помощью к некоторым из своих друзей, в числе коих находился превосходный электротехник, и они сообща приступили к этой проблеме. После нескольких месяцев исследования судья Эдмондс убедился, что стуки и другие физические явления происходят от причины не человеческой. Но с самого начала его поразила, по крайней мере, столько же, сколько самые стуки и сопровождавшие их движения столов, стульев и музыкальных инструментов, кажущаяся способность производившей стуки силы отвечать на мысленные вопросы. Об объяснении этой кажущейся тайны уже достаточно было сказано в одной из предыдущих глав. Далее, в одном случае друзьям его на родине в точности сообщалось о том, что происходило с ним во время морского путешествия; и им получены были и другие указания на сверхнормальную способность познавания.

В августе 1853 года, в ответ на постоянные нападки в печати, он публично заявил о своей новой вере и о характере исследований, к ней его приведших. Позднее в том же году дочь его, Лора, до того, вследствие своих религиозных верований, державшаяся в стороне от предмета занятий отца, сделалась медиумом. Чрез нее сперва получились разнообразные доказательства ясновидения, а позднее она стала говорить на нескольких языках, неизвестных ей в нормальном состоянии; ее музыкальные способности также значительно развились, и она часто описывала духов, ей неизвестных, которые, по ее описанию, признавались за друзей присутствующих. Между тем, в течение 1853 и 1854 г. г. судья Эдмондс вместе с несколькими избранными друзьями устроил ряд сеансов для получения духовных сообщений чрез свой собственный медиумизм, медиумизм доктора Декстера и других лиц. Обильные выдержки из этих сообщений были напечатаны в двух уже упомянутых объемистых томах, из которых первый вышел в 1853, а второй – в начале 1855 года. Сочинение это, как кажется, разошлось в огромном количестве экземпляров и, несомненно, оказало большое влияние на зарождавшееся верование. Духи, преимущественно сообщавшиеся с этим небольшим кружком, были Сведенборг и Бекон; однажды заявлено было о присутствии Лютера и Кальвина, но они удалились, ничем не заявив о себе и не дав никакого сообщения²⁵³.

Таковы были вкратце те общественные и умственные условия, при которых зародилась новая религия; и таковы были ее первые апостолы: лекторы по месмеризму, социалисты и реформаторы, проповедники – «revivalist'ы», унитарианские и универсалистские пасторы. Лерой Сендерленд и Дж. Р. Букэнен и несколько позже профессор Генри Мепс были представителями критической и философской стороны нового движения и дали ему прочное на вид научное основание. Могучий импульс, превративший фокусы шалунов-детей – которым, при других условиях, дивились бы несколько дней легковерные поселяне – в начало нового евангелия надежды и свободы, исходил от людей, подобных Уоррену Чезу и Джону Мэррею Спиру, полных грубых, но искренних стремлений к улучшению мира; от людей, глаза коих, ослепленные самым блеском их отдаленных идеалов, часто были закрыты для всего низкого и достойного презрения в настоящем. Много людей того же типа трудилось в это самое время над уничтожением рабства негров; и, в связи с этим, интересно отметить, что в позднейшее время, как Авраам Линкольн, так и Уиллиам Ллойд Гаррисон, заявляли о своей вере в спиритизм.

Формирование доктрин новой религии было делом людей, из которых многим свойственны были широкие восторженные порывы социалистов и реформаторов и великодушная их неспособность видеть окружавшие их мошенничества и мелкое себялюбие; но стремления их были направлены скорее в сторону религиозных, чем социальных идеалов. Эти люди по, большей части прибыли, как мы видели, с «окраин правоверия», – из тех церквей, в которых под могущественным, разлагающим влиянием интеллектуальной свободы уже начинали исчезать резкие черты догматического христианства. В числе защитников новой веры было сравнительно мало методистов и членов епископальной церкви, но много «Друзей», унитарианцев и универсалистов. Иногда, как то, по-видимому, было с судьею Эдмондсом и Адином Баллу, умственная подготовленность к новым идеям под давлением недавней утраты переходила в горячее личное стремление.

Таким-то образом, в продолжение некоторого времени новая вера, казалась, сосредоточивала в себе многие из самых утонченных и благородных элементов в религиозных и общественных порывах развивавшейся нации и распространялась по всем классам общества с быстротою и устойчивостью, до которых не доходило никакое другое религиозное движение новейших времен.

До сих пор, рассматривая явления, происходящие на спиритических сеансах, мы преимущественно обращали внимание на стуки. Но, хотя в продолжение некоторого времени, именно они, главным образом, продолжали возбуждать интерес, служа обычным способом сообщения с незримыми разумностями, к ним вскоре присоединились и другие физические явления. Действительно, еще осенью 1849 г., по рассказу Кепрона и Бэррона в их History, происходил ряд сеансов, главным медиумом на которых, по-видимому, была г-жа Тэмлин, хотя ей помогала иногда Катерина Фокс; на этих сеансах качались и наклонялись столы, двигались небольшие предметы, играла гитара и тому подобное. Рассказ достопочтенного Гэммонда о сеансе с Фоксами в январе 1850 г. свидетельствует о подобных же феноменах. Позднее, в том же году, как мы уже видели, Сендерленду посчастливилось наблюдать поразительно разнообразные явления в своем домашнем кружке. На многих из первых сеансов, – как то в присутствии Гэммонда и судя по приводимому ниже рассказу Талльмеджа, – феномены, по-видимому, происходили при свете, причем стол, за которым сидел кружок, служил достаточным прикрытием для игры на музыкальных инструментах и других проявлений. Иногда, как в двух последних случаях или на сеансе Эллиотта, исследователь находился один, в обществе двух или трех девиц Фокс и их матери.

Но когда стали собираться кружки более многочисленные – а кружки того времени часто насчитывали от 20 до 30 участников – были вскоре замечены преимущества темноты и пения или игры на фортепиано в течение периода «инкубации». Сеансы Кепрона в 1849 г. происходили в темноте; в темноте совершались почти всегда и более сильные физические проявления, если кружок был многочисленный. От участников обыкновенно требовалось также – как и в позднейшее время – чтобы они пели или играли на каком-либо музыкальном инструменте; и в ответ на это «духи» часто любезно выстукивали аккомпанемент мелодии. По-видимому, на этих первых сеансах часто, хотя отнюдь не неизменно, соблюдалось для предосторожности и держание всех рук в цепи.

Сохранилось весьма немного описаний первых сеансов в критическом духе – но в них и нет нужды. Рассказы самих спиритов, в тех случаях, когда они снисходят до сообщения подробностей, достаточно показывают нам, что для описуемых результатов мы не должны искать иной причины, кроме самого заурядного и простого фокусничества, которое по большей части настолько очевидно, что комментариев не требует.

Желая, однако, представить имеющиеся данные в возможно благоприятном свете, я предполагаю подобрать для настоящей главы лучшие, какие могу найти, из составленных спиритами описаний, и начну с выдержек из отчетов о личных опытах некоторых из руководителей спиритического движения, ими самими составленных.

Одним из наиболее выдающихся первых прозелитов был губернатор Висконсина Н. П. Талльмедж. В письме к приятелю, помеченном 12-ым апреля 1853 г. и напечатанном в большинстве журналов того времени, он описывает свои опыты, наиболее замечательные из которых имели отношение к «духу» покойного Джона С. Кальгуна²⁵⁴. Талльмедж присутствовал (время им не указывается) на нескольких сеансах с семейством Фокс (матерью и двумя незамужними дочерьми); никто другой в них обыкновенно не участвовал. На этих сеансах им были получены посредством стуков, сообщения, якобы исходившие от Кальгуна. Двигался также, как он утверждает, стол, в то время, когда вблизи никого не было. Далее Талльмедж рассказывает, что в одном случае он сидел на середине стола, а все три дамы – по сторонам, причем кисти их рук и самые руки лежали на столе. Несмотря на эту добавочную тяжесть, стол поднялся «и висел в воздухе дюймах в шести над полом». Талльмедж справедливо осмеивает предложенную некоторыми невежественными лицами гипотезу, что это удивительное явление могло быть объяснено электричеством. На позднейшем сеансе на стоявций под столом ящик положены были колокольчики и гитара, и раздавались музыкальные звуки неописуемой красоты. Кульминационным пунктом было получение непосредственного писания духов. Первый устроенный с этой целью сеанс был сравнительно неудачен. Медиумами были три члена семейства Фокс, а Талльмедж – единственным посторонним участником; получено было лишь несколько очень неясных знаков карандашом. Впрочем, стуки назначили сеанс на следующую пятницу (число не указано), в 7 часов. Участники были, по-видимому, те же, что и раньше.

«Мы собрались согласно уговору и заняли места за столом, причем кисти наших рук и самые руки лежали на нем, по обыкновению. Я положил на ящик бумагу и свой собственный карандаш в серебряном футляре и сказал: «Друг мой, я желаю, чтобы фраза была написана Вашим почерком, так чтобы друзья Ваши признали ее». Он ответил: «Вы узнаете почерк». Затем он сказал: «Сосредоточьте ваши мысли на духе Джона С. Кальгуна».

Вскоре спустя я услыхал быстрое движение карандаша по бумаге и шуршание бумаги, а также движение ящика. Затем мне было сказано посмотреть, под ящик. Я заглянул и увидел, что карандаш мой лежит снаружи, у моих ног, но не нашел бумаги там, куда положил, на ящике. Приподняв же его, я нашел ее снизу. Листы были немного в беспорядке; осмотрев их, я увидел на наружном слова: «Я все еще с вами» (I"m with you still).

Талльмедж показал эту фразу нскольким друзьям своим, и они, по его словам, признали почерк за «совершенное facsimile» почерка Кальгуна; а два свидетеля прибавили, что употребление сокращения «I’m» было характерною особенностью умершего сановника. По этому поводу Талльмедж рассуждает так:

«Итак, сколь знаменательным становится этот факт! У нас имеется не только самое недвусмысленное свидетельство относительно самого почерка, но, на случай если бы какой-либо скептик предположил возможность подражания или подделки – вводится это сокращение, свойственное Кальгуну и лишь самым близким его друзьям известное; сокращение, которого не мог знать подражатель или обманщик – дабы навсегда было устранено подобное предположение»²⁵⁵.

Встречается в числе исследователей и другое весьма известное имя – имя Уиллиама Ллойда Гаррисона, свидетельство которого напечатано в Liberator'e от 3-го марта 1854 г. На описываемом им сеансе медиумом была г-жа Браун (бывшая г-жа Фиш). Время сеанса не указано, но происходил он незадолго до того». Кружок состоял из десяти лиц, в том числе четырех дам. Произошли стуки и другие проявления. Затем стуками потребована была азбука, и –

«буква за буквою, выстукано было, что медиум должен предоставить одному из присутствующих надзор над своими ногами, а затем нам сказано было ожидать проявлений. Сделано это, очевидно, было для того, чтобы убедить всех участников, что медиум никакого отношения к феноменам, в смысле обмана или сообщничества, не имеет; и в течение всего сеанса (а он длился долго), прежде чем случалось какое-либо замечательное явление, медиуму неизменно приказывалось занять такое положение, которое делало для него участие в происходившем явно невозможными В продолжение вечера указано было на присутствие нескольких духов, и даны удовлетворительные доказательства; наиболее же общительным и деятельным был дух, называвший себя «Джессе Гетчинсон». Он то играл раньше с нами под столом в прятки; когда же медиум занял положение, всех присутствующих удовлетворившее, дух возобновила свои приветствия по отношению не только к нам лично, но и почти ко всем членам кружка. Дам он дергал за юбки, а мужчин – за панталоны, и гладил их по ногам весьма энергично. Затем он сложил по азбуке следующее сообщение: «Я весьма счастлив, дорогие друзья, что могу дать вам столь осязательные доказательства своего присутствия. Воистину настало хорошее время. Врата Нового Иерусалима открыты, и добрые духи, очистившись, благодаря переходу из одной сферы в другую, стучатся в преддверие ваших душ».

После этого под стол поставлен был колокольчик и звонил; двигалась туда и сюда палка; три духа, из коих двое были известные сторонники отмены рабства: Исаак Т. Гоппер и Джессе (Гетчинсон) начертили свои автографы на бумаге, туда же с этою целью положенной; руки духов – также под надежным прикрытием стола – хватали присутствующих за руки и за ноги²⁵⁶.

Адин Баллу, к сожалению, не приводит подробностей личного своего опыта в области физических явлений; он лишь рассказывает в общих выражениях, что слышал на сеансах разного рода шумы, видел передвижения столов и другой мебели при соприкосновении или без соприкосновения с руками медиума, и был свидетелем, помимо других менее значительных диковин, и «непосредственного писания духов».

Свидетельство о физических проявлениях судьи Эдмондса также страдает отсутствием подробностей. В Воззвании своем к публике, помеченном 1-м августа 1853 г., он лишь в общих выражениях описывает поднятия, колебания и другие резкие движения столов и стульев, звон колокольчиков и т. п. Но одно явление, о котором в Воззвании не упоминается, потому что случилось оно в то время, когда судья Эдмондс был один – особенно интересно, так как у нас имеются два его составленных судьею описания, причем их разделяет значительный промежуток времени. Вот позднейшее, помеченное 13 марта 1859 года:

«И наконец, после нескольких недель подобных испытаний, как бы для того, чтобы изгнать из моего ума всякую мысль о том, что явления производятся другими лицами или механическим путем – стуки появились при мне тогда, когда я был один в постели, и кроме меня в комнате ни одного смертного не было. Сперва я услышал их на полу в то время, как, лежа, читал. Я сказал себе: «Это мышь». Мгновенно местонахождение их перенеслось из одной части комнаты в другую с такою быстротою, которой мышь достичь не могла. «А, может быть, здесь не одна мышь». – Но тут стуки появились на собственной моей особе отчетливо, ясно, недвусмысленно. Я объяснил это себе подергиванием нервов, которое иногда испытывал, и попытался посмотреть, так ли это. Стуки появились у меня на бедре. Я сел в постели и сбросил все белье с этой части тела, совершенно обнажив ее. Одной рукой я стал держать у ноги зажженную лампу и, сидя, смотрел на нее. Я проделал различные опыты: клал левую руку плашмя на бедро – тогда стуки проявлялись у меня на руке, а на ноге прекращались. Я ставил руку на бедро ребром – и сила (чем бы она ни была) проходила чрез мою руку и достигала ноги, становясь столь же ощутимою в каждом пальце, как и в ноге. Я стал держать руку на два или на три дюйма от бедра, и нашел, что стуки мгновенно прекращались и возобновлялись, лишь только я удалял руку. «Это какой-нибудь местный недуг», – сказал я себе, – «до которого может доходить магнетизм моей руки». Немедленно стуки понеслись по моим членам, касаясь меня с чудесною отчетливостью и быстротою, и бегая вниз и вверх по обеим ногам от бедра до конца пальцев».

При сравнении этого рассказа с описанием, заключающимся в современной самому событию выдержке из дневника Эдмондса, мы находим несколько интересных вариантов:

1) ничего не говорится о том, чтобы стукам по бедру предшествовали стуки в полу; в дневнике рассказ начинается так: «сегодня вечером, когда я лег в постель и, лежа, читал…я почувствовал прикосновение к левому бедру» и т. д.

2) ничего не говорится о том, чтобы стуки ощущались на руке, положенной плашмя на бедро; напротив того, положительно сказано, что этот прием полагал конец явлению.

3) ничего не говорится о прекращении стуков при держании руки на два или на три дюйма от бедра.

4) фразе «стуки понеслись по моим членам» в современном рассказе соответствует следующая: «После этого поднялся целый вихрь прикосновений, от большого пальца моей левой ноги, вверх по ноге, до верхней части бедра... Этот вихрь несколько раз пробежал по моей ноге вверх и вниз по совершенно прямой линии», и т. д. По просмотре этого более раннего описания не представляется достаточного основания для того, чтобы смотреть на эти ощущения иначе, как на чисто субъективные.

Мы располагаем также двумя описаниями, – составленными на этот раз различными свидетелями – и некоторых других явлений, при которых присутствовал судья Эдмондс. К. В. Эллиотт приводит помеченный 25-м мая 1851 г. и переданный ему приятелем отчет о сеансе, на котором медиумами были два молодых человека из Спрингфилтда (Гордон и Кулей). Сеанс происходил в доме Чарльза Партриджа 21-го мая, в присутствии Эдмондса, Грея и пятнадцати или двадцати других лиц. Сперва Гордон говорил и писал в состоянии транса.

«Затем духи пожелали, чтобы были потушены свечи; и, по удалении малейшего следа и проблеска света, в полнейшей темноте имел место ряд происшествий, вызвавших во мне полное и совершенное отвращение; конечно, все, что делается в темноте, бесполезно, поскольку дело идет об убеждении других. Около полутора часа мы сидели и слушали чисто адский шум; на столе раздавались громкие удары, как бы рукою или ногою; слышались громкие шлепки; громко звонили колокольчики; стол трещал, хлопая полами и совершенно переворачиваясь верхней стороною вниз; об этом заявляли восклицания лиц, сидевших около стола, причем судья Эдмондс постоянно вскрикивал: «Меня трогают... теперь меня хлопают по плечу... слушайте это... теперь они трогают меня за ноги, теперь – за голову»; а затем он кричал: «Они дергают меня за фалды сюртука... они тянут меня к Маргарите (Фокс)»... Между тем седовласый (медиум) вел себя самым необычайным образом, кричал, и, по-видимому, боролся и спорил с духами, которые хотели завладеть им. Раз как-то доктор Грей сказал: «Его подняли на воздух», а кто-то другой возразил: «Нет, он стоит на своем стуле»; наконец, среди громких криков и восклицаний: «Не делайте, не хочу, оставьте меня», сопровождавшихся шумом борьбы, его утащили в чулан и в нем заперли; об этом мы узнали из восклицаний доктора Грея. Вскоре после этого туда же отправились: доктор Грей, потом – судья Эдмондс, наконец, все медиумы и некоторые другие лица. Затем мы были осчастливлены бессмысленнейшим, из когда-либо слышанных нами, рядом шумов из этого чулана; раздавались громкие удары, все заключенные пропели хором «Auld Lang Syne», чему аккомпанировали стуки в дверь и пиликание на старой, находившейся в чулане виолончели; колокольчики сильно звенели, а потом выкинуты были в комнату и звонили повсюду, как-бы в аккомпанемент музыке в чулане… Мы ушли в половине двенадцатого; они все еще оставались там; а шум продолжался так же громко и бессмысленно, как и раньше».²⁵⁷

К счастью, Партриджем опубликован был в Нью-Йоркских газетах полный отчет о том, что произошло на этом сеансе; и из него мы узнаем, что, кроме Гордона и Кулея, присутствовали еще Е. П. Фаулер и г-жа Фокс с дочерьми. Самый интересный вариант в рассказе Партриджа – упоминание о спиритических огоньках, которые видны были в начале темного сеанса; их корреспондент Эллиотта, по-видимому, не видел.

«В тот период сеанса, о котором упоминалось выше, кем-то было предложено затемнить комнату, чтобы попробовать, не будут ли заметны огоньки или искры, как известно, часто сопутствовавшие проявлениям в прежних случаях. Так и было сделано, и огоньки усмотрены были в разное время и в различных частях комнаты: иногда они походили на фосфоресцирующее пламя, иногда образовывали движущаяся светящаяся облака, иногда походили на искрящиеся звезды, кристаллы или алмазы. Физические проявления возрастали в разнообразии и силе и длились три часа, «в течение коих», по словам Партриджа, «судья был, казалось, одержим духами». С ним случилось многое, им упомянутое и им одним ощущавшееся; хотя и мы могли заметить, что с ним и вокруг него происходило что-то необыкновенное. Впрочем, произошло много явлений, которые могли наблюдать все».

В других отношениях – кроме отсутствия всякого упоминания о «левитации» – рассказ Партриджа довольно близко согласуется с рассказом корреспондента Эллиотта; главное различие заключается в настроении рассказчиков. Сам судья Эдмондс, описывая этот сеанс, заявляет, что испытанное им в этот вечер окончательно убедило его, что проявления производились силою нечеловеческою.

Интересно отметить, что, по утверждению Эдмондса, он несколько раз видел исхождение одического света «наподобие бледного туманного дыма» из магнита, человеческой головы и пальцев, и членов кружка до сеанса.

Почти единственные опыты этого времени, к которым можно применить название экспериментов, описаны доктором Гером, бывшим одно время профессором химии в Пенсильванском университете и членом многих ученых обществ. Даже и здесь ничего, заслуживающего названия научного исследования, не было. Правда, приборы задуманы были не дурно, но употребление их не исключало необходимости внимательного и постоянного наблюдения со стороны человеческого деятеля; и не видно, чтобы Гер сознавал эту необходимость или принял какие-либо меры для предохранения себя от мошенничества.

В то время, когда он обратил впервые внимание на спиритические проявления – летом 1853 г. – ему было 72 года от роду; опубликованная же два года спустя его книга²⁵⁸ показывает, что, раз преодолев первоначальное отвращение свое к этому предмету, он готов был принимать без колебаний на веру самые изумительные свидетельства и всецело доверять медиумам, с которыми производил свои исследования.

Вкратце, аппараты Гера были двух родов. Первый состоял из деревянной доски, фута в четыре длиною, с подставкою, находившеюся около одного фута от одного конца; другой же конец привешен был за крючок к пружинным весам. На доску, близ подставки и между нею и пружинными весами, ставился стеклянный сосуд, полный воды; в воду опускался проволочный сеточный колпак, прикрепленный к отдельной подставке и нигде не соприкасавшийся со стеклом; и медиум всовывал в этот проволочный колпак одну или обе руки. Очевидно, что, при таком положении, он не мог сколько-нибудь осязательно влиять на весы, если был действительно поставлен в невозможность касаться аппарата в каком-либо другом пункте. Тем не менее, весы несколько раз показывали изменения веса, и в одном случае указали на действие силы в 18 фунтов там, где предполагалась точка приложения. В данном случае медиумом был Гордон; но для проявлений этого рода обыкновенно употреблялся в качестве медиума одиннадцатилетний мальчик, о котором еще будет речь ниже. Подробности опытов не приведены; и нет указаний на принятие каких-либо мер, с целью помешать медиуму воздействовать на короткий конец рычага в смысле поднятия его кверху. Эксперимент этот интересен преимущественно тем, что, по-видимому, послужил образцом для более тщательных опытов подобного же рода, произведенных несколько лет спустя сэром У. Круксом.

Другой прибор, коего Гером было придумано несколько разновидностей, состоял главным образом из прикрепленного к столу вращающегося круга, вдоль окружности которого были напечатаны буквы азбуки. Круг приводила в движение лента, обхватывавшая небольшое, прикрепленное к ножке стола колесо или привязанная к лежавшей на полу неподвижной гире, так что, при движениях стола, под указатель круга подводились различные буквы. Главною целью. этого приспособления было – воспрепятствовать медиуму видеть, какие буквы отмечались указателем. Далее, иногда на стол ставилась небольшая доска на каточках или металлических шарах, на которую заставляли медиума класть руки: этим имелось в виду помешать ему оказывать непосредственное давление на стол иначе, как в направлении сверху вниз. Опять-таки не приводятся подробности и этих опытов, и даже, обыкновенно, имена медиума и присутствующих; и нет указания на принятие каких-либо предосторожностей, чтобы помешать фокусничеству со стороны медиума или его друзей. Единственные, приводимые Гером интересные подробности состоят в том, что духи постоянно высказывали нерасположение к употреблению дощечки на каточках или шарах и утверждали, что крайне трудно давать понятные сообщения при том условии, что медиум азбуки не видит, потому что, по их объяснению, они принуждены в таком случае видеть глазами Гера. Некоторые «духи» устами своих медиумов отказывались даже от всякого употребления приборов; или же пробовали – и никаких результатов не достигали.

Даже если бы мы вполне верили компетентности Гера, как исследователя, ясно, что такого рода опыты, если только они не производятся при строжайших предосторожностях – не могут иметь большого значения. Но готовность Гера принимать от других на веру самые изумительные и смешные рассказы; полное его доверие к сообщениям, полученным от разных духовных знаменитостей: Вашингтона, Франклина и т. д.; наконец, наивность, обнаруживающаяся в нижеследующей выдержке из речи, произнесенной на Нью-Йоркской²⁵⁹ конференции в сентябре 1853 г. – показывает, что всякое доверие к его способностям для подобного рода исследования было бы неуместно. У меня нет места привести всю речь, но краткой выдержки будет, несомненно, достаточно. Гер ехал на собрание американской ассоциации для преуспеяния наук в Монреале. Ему сопутствовал мальчик-медиум, по-видимому, тот же, который служил медиумом при опытах с весами.

«На следующее утро, еще находясь, на пароходе, у себя в гостиной, они (т. е. Гер и мальчик) нашли, что дверь заперта, а ключ пропал. Они долго и безуспешно его искали, пока духи не сказали, что ключ находится на дне дорожного мешка. Но и от мешка исчез ключ; тут духи сообщили, что он – на дне сундука, и, взяв багаж они нашли его, а ключ от двери отыскали на дне дорожного мешка

Прибыв в Монреаль, и остановившись в гостинице, Гер стал искать в своем багаже свой несессер, но найти не мог. Духи сказали Геру, что он находится под изголовьем его постели. Он приподнял изголовье и стал искать, но не мог ничего найти. Все это время он не спускал глаз с мальчика. Духи приказали ему посмотреть снова; и, вновь подняв изголовье, как раз в том месте, куда он смотрел раньше, он нашел несессер. По его словам, сделать этого мальчик не мог, ибо все это время он стоял на том же месте и не мог бы незаметно для Гера двинуться.

На следующий день вечером оба они отправились в дом к одной даме, где было многочисленное общество, с тем чтобы устроить сеанс. Они уложили спиритоскоп²⁶⁰, шары и другие приборы в дорожный мешок. Присутствовали многие скептики и неприятные личности – многие «антимедиумы», по предположению Гера. Когда они собрались открыть дорожный мешок, то не могли найти ключа. Они подошли к столу, но сообщений получить не могли. Гер пошел с мальчиком в другую комнату, и духи, посредством стуков, сообщили, что Гер получит обратно ключ до возвращения домой. В то время как он ехал обратно к себе по улицам Монреаля, ключ упал ему на грудь!

В другой раз, он находился у себя в комнате один с мальчиком; шары, спиритоскоп, прибор для бритья и т. д. были ими заперты в дорожный мешок – как вдруг шары были оттуда каким-то неведомым путем вынуты и градом посыпались на него. За ними последовали ящик, ремень для бритв и т. д.; все это, по-видимому, падало на Гера и вокруг него сверху»²⁶¹.

В числе наиболее знаменитых проявлений этого времени были «писания духов», получившиеся чрез медиумизм Е. П. Фаулера, младшего брата известного френолога. Случай этот имеет для нас здесь особенную цену, так как является главным фактом, выбранным в качестве образца явлений вообще, в происходившей в 1852 г. полемике между издателем Shekinah Бриттеном и дружески расположенным скептиком д-ром Б. В. Ричмондом²⁶².

Молодой студент-медик Фаулер был членом Нью-Йоркского кружка. Вот его собственный рассказ о его первых спиритических писаниях, содержащийся в письме, написанном по просьбе Бриттена 26 марта 1852 г. и напечатанном в Shеkinah:

«...В ночь на 21-ое ноября 1851 г. я спал один в третьем этаже дома и около часа был разбужен звуком шагов в моей комнате. Взглянув, я увидел, что пять человек, некоторые из которых были одеты в древние костюмы, прохаживаются и разговаривают между собой. Некоторые из них говорили со мной и, между прочим, сказали мне, что я не должен пугаться, что они мне вреда не причинят и т. д. Однако, я попытался встать с тем, чтобы пойти вниз, но нашел, что члены мои парализованы. Эти странные посетители оставались со мною около трех часов и, наконец, исчезли, в то время как направлялись к окну, и на расстоянии около двух футов от него. Окна они не раскрывали. На следующую ночь и около того же часа, я снова был разбужен таким же образом и увидел у себя в комнате несколько человек. Были на лицо некоторые из бывших в предыдущую ночь, а также и другие, которых я никогда раньше не видел. У одного из них было что-то похожее на ящик, приблизительно в 18 квадратных дюймов величиною и, как кажется, заключавшее в себе электрический аппарат. Ящик этот они поставили на столе, и тогда я увидел, что из него выделяются электрические эманации, похожие на световые истечения разных цветов. Один из присутствующих положил на крышку этого ящика кусок бумаги, перо и чернила. Тогда световые истечения сосредоточились вокруг пера, которое немедленно было взято и обмакнуто в чернила; и, насколько я мог заметить, без приложения какой-либо иной силы или инструмента, перо стало двигаться по бумаге, и написано было сообщение, как я узнал впоследствии, на еврейском языке. Сведение это я получил от профессора Буша, которому это писание было передано для перевода, и письмо которого к Вам будет приложено к настоящему заявлению. Вскоре после трех часов мои новые компаньоны покинули меня так же, как и в предыдущую ночь, захватив ящик с собою. Пока они находились в моей квартире, я располагал своими естественными чувствами и видел не только их, но и мебель в комнате, благодаря освещению, производившемуся их присутствием; слышал так же, как били часы, и как проезжали по улице экипажи».

В позднейшем письме, помеченном августом 1852 г.²⁶³, Фаулер добавляет некоторые подробности о других писаниях. Другое сообщение по-еврейски было написано в его комнате, в 3 часа дня (число не приведено), причем духи предварительно просили его, в виду этого, из нее выйти. Это еврейское сообщение, подобно первому, было цитатою из Ветхого Завета. Далее: вернувшись, к себе однажды в комнату, около 3 часа дня, в середине декабря 1851 г., он нашел у себя на столе, «на случайно оставленном там листе рисовальной бумаги», надпись: «Мир, но не без свободы» («Peace but not without freedom»), за которою следовали автографы сорока трех духов. Впоследствии, согласно заявлению, подписанному 25 декабря 1851 г. 16-ю членами Нью-Йоркского кружка, духи приказали медиуму сжечь этот документ и взялись написать другой – по-видимому, потому, что история этого происшествия не была описана, и что подписи удостоверявших случившееся членов кружка приложены были к документу неправильно. Вследствие этого, на стол в спальне Фаулера положены были два куска пергамента; и, утром 23-го декабря, встав с постели, медиум нашел, что на пергаменте написана та же фраза, за подписями 56 духов, в том числе многих из лиц, подписавшихся под «Декларациею о независимости», характерными их почерками. На состоявшемся 25 декабря собрании, духов спросили, написал ли каждый из них свое имя на пергаменте, – и они энергично отвечали: «Да!» Все приведенные до сих пор сведения заимствованы из собственных писем Фаулера и составленного кружком 25 декабря 1851 г. заявления. Впоследствии, в ответ на уже упомянутый вызов в Discussion д-ра Ричмонда, составлено было и подписано восемью свидетелями второе и более полное изложение всех обстоятельств. Как это позднейшее заявление, так и подтвердительное письмо Бриттена, не датированы, но из чисел соответствующих писем Ричмонда следует, по-видимому, что они были написаны в августе или сентябре 1852 г.²⁶⁴

Помимо доказательств внутреннего порядка, подлинность писаний, как видно, зависит исключительно от показания медиума, молодого студента-медика, имевшего способность к рисованию. Важно, поэтому, расследовать характер самих писаний. В конце книги г-жи Гардиндж Бриттен, Modern American Spiritualism, воспроизведены автографы пятидесяти шести духов; и лица любознательные могут рассмотреть их сами. Ричмонд, который, как выяснится впоследствии, не был свидетелем враждебным или чересчур скептическим, не мог переварить этих духовных автографов. По тщательном сравнении их между собою и с подлинными подписями, которым они подражали, он обратил внимание на многочисленные отступления от оригиналов и на общее родственное сходство между ними и довольно ясно намекнул, что все они – дело одной руки, а именно – руки медиума. Единственное дельное замечание в ответе Бриттена состоит в том, что дрожащий характер некоторых строк имел причиною не неизбежную у неопытного фальсификатора медленность начертания, как-то предполагал Ричмонд, а шероховатость пергамента.

Рассмотрение еврейского писания оказалось еще более поучительным. Оно было показано сведенборгианцу Джорджу Бушу, который сам иногда участвовал в собраниях кружка; в первом своем письме Бриттен приводит его отзыв, что «вообще эти образцы весьма необычайного характера, такого – что словами описать его я не могу». Затем в письме высказывается уверенность Буша в честности медиума. В ответе своем Ричмонд указывает, что Бриттеном выпущена была из первоначально напечатанная в Shekinah письма Буша важная фраза, и сам восполняет этот пробел, а именно: «Первая из этих рукописей была на еврейском языке и заключала в себе несколько стихов из последней главы книги пророка Даниила. Написаны они были правильно, за исключением нескольких, по-видимому, произвольных пропусков и одного насильственного переноса слова с верхней строки на нижнюю». Буш, как кажется, не продолжал своего анализа; но Ричмонд показал писание двум или трем знатокам еврейского языка, и один из них, достопочт. В. Картер, (имевший ученую степень Йельского университета) разбирает упомянутые ошибки подробно. По указанию Картера, совершенно ясно, что еврейскую фразу списывало лицо, настолько малознакомое с этим языком, что даже не знало, что пишут по-еврейски справа налево. Таким образом, цитата начинается в середине строки; но списана правая половина строки (по-еврейски – начало), соответствующая последней части 9-го стиха 12-ой главы книги Даниила: «И запечатаны до последнего времени». Первая часть следующего стиха: «Многие очистятся, убелятся и переплавлены будут», несомненно, составлявшая левую половину недоконченной строки – опущена (кроме слова «Многие»), и цитата продолжается: «Многие нечестивые же будут поступать, нечестиво, и не уразумеет сего никто из нечестивых, а мудрые уразумеют». В оригинальном еврейском тексте слова, равнозначащие слову «уразумеют», составляют заключение этого стиха. В «спиритическом» же еврейском тексте эти слова находятся в конце цитаты, т. е., по-видимому, перенесены с правого конца предпоследней строки на левый конец последней. На Английском языке порядок слов, конечно, этим не был бы нарушен. На еврейском же, выходит, что два последних слова 10-го стиха вставлены в середину 12-го, и конец цитаты читается так: «Блажен, кто ожидает и достигнет тысячи трех дней – уразумеют²⁶⁵».

Продолжать рассмотрение этих образцов писания «духов» едва ли необходимо. Мы видим, что доказательство их духовного происхождения, в конце концов, зависит от свидетельства одного человека: медиума; что свидетели, описавшие обстоятельства этого происшествия и ручающиеся за благонадежность медиума, так мало заботятся о точности, что можно заметить несколько разногласий даже в скудных отчетах, ими опубликованных; что поборник спиритической теории не замечает этих разногласий, когда они ему указываются; что, приводя показание им самим выбранного эксперта-спирита, он (несомненно, вполне добросовестно) опускает то единственное место, которое может повредить делу; что этот эксперт-спирит, хотя и признаваемый за компетентного знатока еврейского языка, не в состоянии оценить действительного значения указываемых им ошибок; и наконец – что, по рассмотрении самых писаний, притязание их на «духовное» авторство получает сомнительное подтверждение.

О том, что эти упущения в доказательствах не были для спиритов очевидны – можно заключить из высказываемого Бриттеном в полемике его с Ричмондом заключения по этому предмету:

«Покончу с этою стороною вопроса, сделав одно добавочное замечание. Если убедить здравых людей, что писали на этом пергаменте духи, будет трудно, – то причина тому будет заключаться скорее в их упорном скептицизме, чем в каком-либо дефекте в свидетельствах».

Но сам Ричмонд относился к явлениям критически лишь тогда, когда – как в последнем, рассмотренном нами случае – неподдельность их, по-видимому, предполагала спиритическое объяснение. Во всех других случаях он принимает новые чудеса с такою же готовностью, как и его оппонент в этом споре. Ричмонд первый оповещает о знаменитых Аштабульских «самопроизвольных медиумических явлениях», на которые ссылается в подтверждение своего взгляда на электро-одилическое происхождение явлений. Рассказ о них самого Ричмонда основан преимущественно на изустных показаниях двух из свидетелей, мисс Марфы Каульс и г-жи Рахили Каульс, с которыми он давно был знаком. Позднее Бриттен добыл пространное описание этого случая от JI. М. Остина, из Остинберга, в графстве Аштабула, в Огайо; описание это скреплено подписями обеих личностей, сообщивших сведения Ричмонду, и пяти других. Остин, письмо которого помечено 4-м февраля 1853 г., начинает – что довольно характерно – с уведомления о получении письма Бриттена от 19-го текущего месяца; и затем рассказывает следующее:

Молодая вдова Г., после внезапной смерти мужа, поселилась в Остинберге, у соседа своего, г. С. М. Каульса. Скоро после приезда своего она сделалась стучащим медиумом. Позднее она отправилась в Мольборо для изучения анатомии; вернувшись же в Остинберг, осенью 1851 г., рассказала странную истории о различных необычайных проявлениях, сопутствовавших ей во время ее недавних занятий. Вскоре после этого начались подобные же беспокойные явления в присутствии Г., в доме у Каульсов. Металлические прутья, придерживающие ковер на лестнице, подпрыгивали и следовали за Г., когда она шла в спальню. Когда она и ее подруга лежали в постели, в темноте со всех сторон летели ружья, патронташи, подсвечники и другие предметы и нагромождались в кучу по середине комнаты; двигались столы; слышались спиритические стуки; умывальники и стулья при входе Г. в комнату срывались с своих мест; летали подушки, щетки, сапоги и иные легкие предметы. В Мольборо, когда Г. снова принялась за изучение анатомии, проявления сделались еще более буйными. Однажды ночью, Г. и ее компаньонка по комнате были напуганы ужаснейшими звуками и увидели, что у их постели стоит призрак трупа, который они анатомировали, весь залитый кровью и ужасный на вид: он был такой же, каким они оставили его на столе, с тем исключением, что одна из рук сложена была поперек груди, при осмотре трупа, оказалось, что действительно произошло это изменение. В другую ночь, брат Г., по ее просьбе, подошел к постели, в которой лежали Г. и ее подруга, «и увидел при свете луны, что над головами их пляшет вверх и вниз человеческий череп».

Таков вкратце был этот рассказ. Заметим, что описание помечено февралем 1853 г., а что удостоверяемые свидетелями беспокойные явления происходили осенью 1851 г. Кроме того, ни одно из восьми подписавшихся лиц, по-видимому, ничего замечательного на самом деле не видело. Передвижения предметов большей частью совершались или в темноте, или в то время, когда Г. была одна, или же свидетелями их бывали заходившие в дом лица, показания которых не приводятся. Ни один инцидент не описан так, чтобы было ясно, что, по утверждении одного из подписавших рассказ лиц, им когда-либо было видено что-либо в движении. Рассказ о беспокойных явлениях в Мольборо основывается на словах одной Г.

Но Ричмонд с такою же готовностью признает феномены, как и сам Бриттен. Он поясняет, что металлические прутья на лестнице, ружья и подсвечники сдвигались с мест потому, что их притягивала магнето-одилическая энергия, излучавшаяся из Г. Он добавляет отсутствующие в подписанном рассказе подробности, сообщенные ему, по его словам, в разговоре, а именно – что стеклянный стакан, часы с хрустального крышкою и флакон с духами не двигались – несомненно, потому что – как он указывает – стекло не восприимчиво к магнето-одилическому притяжению. Заряженная того же силою подушка была брошена по направлению к одному лицу, которое было очень напугано и, следовательно, оказывало отрицательное влияние. Стулья, столы и т. д. двигались вслед за Г., при проходе ее чрез комнату, под совокупным воздействием «электрической пустоты» и одилического притяжения. Явления происходили по большей части в темноте, потому что свет препятствует эволюции этой тончайшей силы, и были особенно бурны в Мольборо, оттого что эманации из трупов в анатомическом кабинете усиливали исходившую из медиума одилическую энергию.

Наконец явившееся мертвое тело было только видением, вызванным одило-церебральной симпатиею из мозга врача, изменившего положение трупа после ухода обеих дам из лаборатории.

В то время происходили – хотя, по-видимому, и редко – некоторые явления, производившие глубокое и продолжительное впечатление на всех, бывших их свидетелями; о них постоянно упоминается в первых книгах и прениях. Одним из них была человеческая левитация, другим – наклон стола под очень крутым углом, без падения лежавших на нем предметов. Наиболее обстоятельное из встреченных мною описаний этого последнего явления заключается в сообщении, сделанном доктором Р. Т. Гэллоком на собрании нью-йоркской конференции 18 июня 1852 года. Так как секретарем конференции был сам доктор Гэллок, можно предположить, что сохранившийся в протоколах и заимствованный оттуда Spiritual Telegraph'ом рассказ точен. Сеанс происходил 11 июня в доме Партриджа, а медиумом был некий Даниил Д. Юм (Hume, Home), выдающаяся карьера коего только что начиналась. В сеансе участвовало семь лиц:

«На столе, вокруг которого мы сидели, находились отдельные листы бумаги, свинцовый карандаш, две свечи²⁶⁶ и стакан с водою. Духи пользовались столом для того, чтобы отвечать на наши вопросы; и первая замеченная нами особенность состояла в том, что, как бы сильно стол ни двигался, все бывшие на нем предметы сохраняли свое положение. Стол, из красного дерева и совершенно гладкий, поднялся под углом около 30 градусов и удержался в этом положении, причем все оставалось на нем, так же, как и раньше. Поистине, удивительно было видеть, как свинцовый карандаш оставался совершенно без движения на полированной поверхности, наклоненной под таким углом. Он лежал как бы приклеенный к столу, а равно и все другие, бывшие на столе, предметы. Стол неоднократно возвращался к своему обычному положению, а потом – как и раньше, к наклонному, как бы для того, чтобы закрепить в нас убеждение, что видимое нами – не обман чувств, а истинное проявление присутствия духов и духовной силы. Тогда духов попросили поднять стол под тем же углом, как раньше, и отпустить карандаш, оставляя все остальное в совершенно том же положении. Это было исполнено. Стол поднялся, карандаш скатился, а все другие предметы остались. Тогда духов попросили повторить опыт и удержать карандаш и все остальное неподвижно на столе, за исключением стеклянного стакана, а этому последнему дозволить скатиться. И на это выражено было согласие; все предметы сохранили свое положение, кроме стакана, который скатился и был подхвачен руками одного из присутствующих в то время, как падал с нижнего края стола»²⁶⁷.

Один из свидетелей рассказывает, что на другом сеансе с тем же медиумом он стоял на столе, наклонившемся под углом в 45 градусов, и не был с него сброшен²⁶⁸.

Но наиболее поразительным проявлением силы духов, несомненно, была левитация человеческого тела. Это чудо наблюдалось еще в очень раннем периоде спиритического движения. Еще в феврале 1851 года Сендерленд писал в Spirit World'e: «Очевидцы уверяли нас, что г. Гордон был поднят на воздух, и тело его перенесено на некоторое расстояние всецело руками духов».

Около года спустя, в дом д-ра Грея в Нью-Йорке, тот же медиум, как говорят, был перенесен по воздуху на расстояние в 60 футов. У нас имеется подробное описание подобного же опыта с тем же медиумом, составленное в 1855 г. председателем Филадельфийского Гармонического общества, Исааком Реном. Случай этот произошел, по его словам, «года два тому назад».

«Около того же времени общество, состоявшее из лиц, имена которых я приведу, поскольку могу их припомнить, сидело вокруг двух столов, соединенных вместе для того, чтобы дать возможность всем присутствующим усесться. В доме, где я в то время жил, были две гостиные со створчатыми дверьми. Упомянутые два стола занимали всю длину передней гостиной, почти не оставляя места для стульев в конце комнаты; другой конец стола простирался до самых створчатых дверей, причем прохода у обоих концов, конечно, не оставалось. Случилось так, что я сидел у конца стола, вдававшегося в дверь. Медиум г. Гордон сидел около середины стола, слева, причем прочие стулья занимали остальные присутствующие.

После разного рода проявлений, медиум был поднят с своего сидения незримою силою и после, как казалось, некоторого сопротивления с его стороны перенесен чрез дверь между гостиными, прямо над моею головой, причем ударялся головою о потолок; он очутился в дальнем конце задней комнаты, где никого кроме него не было.

Хотя в этом случае все присутствующие не имели одинаковой возможности удостовериться в фактах, так как комната была несколько затемнена – тем не менее, перенос медиума через конец стола, за которым я сидел; полная невозможность для него совершить этот переход иначе, как через наши головы; продолжавшееся собеседование его с нами в то время, как он висел в воздухе, каковым звуком указывалось его положение; а также и другие факты – не дозволяют разумно сомневаться в том, что настоящий опыт был им проделан»²⁶⁹.

В другом, пользовавшемся обширною известностью, случай того же рода фигурировал Д. Д. Юм. Корреспондент Спайсера в Бостоне описывает это происшествие по ходившим о нем рассказам так:

«Однажды вечером высказана была единогласная просьба, чтобы духи дали собравшемуся обществу какое-либо неопровержимое доказательство своего действительного присутствия. К крайнему как Вы можете себе представить изумлению, всего кружка – хотя и несомненно подготовленного к чему-нибудь странному – медиум быль в одно мгновение поднят на воздух и висел, действием невидимой силы, в продолжение двух или трех минут, ничего и никого из присутствующих не касаясь»²⁷⁰.

Вот как описывает этот инцидент Бриттен²⁷¹.

«8-го августа 1852 г. несколько джентльменов собрались на дому у г. Уорда Чени в Мэнчестере (Коннектикет), где в течение вечера произошли весьма замечательные явления. Присутствовал один из издателей Hartford Times; из напечатанного им в своей газете описания этого сеанса привожу следующую выдержку:

«Внезапно и совершенно неожиданно для общества, медиум г. Юм поднялся на воздух! В это время я держал его за руку и осязал его ноги; они были приподняты на фут от пола! Он трепетал с головы до ног, волнуемый боровшимися в нем и препятствовавшими ему говорить чувствами радости и боязни. Он неоднократно поднимался с пола, а на третий раз донесен был до потолка комнаты, до которого нежно коснулись его руки и ноги. Я ощупью смерил расстояние от подошв его сапог до пола – оно почти равнялось трем футам! Другие, чтобы убедиться, трогали его ноги».

Ни Бриттен, ни анонимный Бостонец не сочли нужным упомянуть, что за несколько времени до этого высшего проявления общество перешло в затемненную комнату, якобы для того, чтобы видеть «спиритические световые проблески ниспосланные, как говорят, другим исследователям». Ничего они, по-видимому, не видели, но слышали много стуков, а некоторые из них ощупали сапоги Юма.

Описание этого чудесного явления было бы неполно без свидетельства доктора Гэллока о виденном им в Филадельфии. На одном из собраний Нью-Йоркской конференции –

«по заявлению доктора Гэллока, в предыдущее воскресенье, после полудня (в продолжение его лекции), в то время, когда, по его убеждению все взоры и мысли всех были устремлены на него (т. е. лектора, д-ра Гэллока), известный физический медиум, г. Генри Гордон, сидевший на некотором от него расстоянии, но перед ним, в совершенно освещенной комнате – поднялся на воздух без человеческой помощи. Наконец, оратор увидел его парящим так высоко, что его ноги как раз скользили по верхушке его сидения, над которым он и повис в воздухе, качаясь из стороны в сторону и на половину поворачиваясь назад. В это время внимание всех слушателей сосредоточилось на нем, но тут он спустился на пол. Поднимавшая его сила проявилась не в полной мере, ибо впоследствии духи объявили, что они намеревались перенести его над головами всей аудитории и поставить на трибуну, если бы это дозволили условия; но сильнейшее удивление и возбуждение аудитории, по-видимому, нарушили необходимые для осуществления их намерения условия пассивности, и, поэтому, медиум и опустился внезапно на землю. Все же оставался тот факт, что он был поднят и повис в воздухе без человеческой помощи и таким путем, каким бы не мог совершить этого ни один смертный. Следствием этого чудесного деяния духов в многочисленном собрании и при полном дневном свете было то, что вместо того, чтобы отвлечься от лекций, внимание аудитории усилилось до высочайшей степени. «Думаю, что могу сказать», добавил д-р Гэллок, «что я никогда не бывал в собрании, где проявлялось столько светлой радости и духовной экзальтации. Каждый чувствовал, что хорошо быть там. Не могу на словах описать этой сцены, напоминавшей день Пятидесятницы».

Показания кого-либо из членов собрания, бывшего, по словам Гэллока, свидетелем этого чудесного зрелища, или иного упоминания об этом инциденте в спиритической литературе я не встречал²⁷².

Из всех чудес этого времени немногие возбуждали больше интереса или удостоверены большим числом показаний, чем сеансы, происходившие в «комнате духов» Кунса. Джонатан Кунс был фермер, живший в отдаленной гористой местности в Доверской общине, в Афинском графстве в Огайо. В начала 1852 г. он заинтересовался спиритическим движением, и на сеансе ему было открыто, что все его восемь детей и сам он – величайшие медиумы для проявления духовных сил. После сего, по указанию духов, он построил в нескольких футах от своего дома деревянное строение в одну комнату, в 16 футов длины и 12 – ширины, исключительно для духовных проявлений. В комнате этой находились «спиритический» стол и этажерка, на которой лежали барабаны, триангли, бубны и другие музыкальные инструменты; к некоторым из них видимо прикреплены были проволоки, устройство коих, насколько я мог выяснить, в точности нигде не описано; а к проволокам привешены колокольчики, медные пластинки, вырезанные в форме птиц, и другие предметы. Медиумы – обыкновенно Кунс и старший сын его 18-летний юноша Наум, иногда в сопровождении и других членов семьи – садились за стол меньших размеров, соприкасавшийся со «спиритическим»; участники же сеанса, числом двадцать или более, располагались на скамьях по ту сторону, т. е. так, что медиумы находились между кружком и спиритическим столом. Для того, чтобы духи могли показывать себя, заготовлялся в мокрой бумаге фосфор. Затем для устранения света закрывались двери и окна, и тушилась свеча; Кунс начинал играть на скрипке, а духи отвечали целым концертом, в котором участвовали: другая скрипка, барабаны, гитара, banjo²⁷³, аккордеон, французская арфа, рожок, колокольчик, триангль, бубен и т. д. На большинство свидетелей, по-видимому, производила впечатление скорее энергичность, чем доброкачественность получавшихся в результате созвучий; не один с гордостью говорит нам, что музыку можно было слышать за милю. Иногда, впрочем, об этой музыке говорится, как о чрезвычайно красивой или даже ангельской; в некоторых случаях к ней присоединялся хор ангельских голосов, но слова песни редко бывали понятны. После этого руководящий дух обращался с речью к присутствующим, пользуясь с этою целью рожком или трубкою и говоря в нее. О других явлениях дает достаточное понятие следующий отрывок:

«Тут г. Кунс сказал: «Кинг, здесь очень жарко; возьмите, пожалуйста, веер г-жи Гэдж и обмахивайте нас». Но еще прежде, чем он перестал говорить, бубен начал летать по комнате, как молния, приводя в движение сильную струю воздуха и освежая всех, находившихся в доме. Потом взят был фосфор и стал носиться по комнате, словно проблески молнии; начала образовываться рука. Пока происходил этот процесс, мы беседовали с голосом и пытались побудить наших духовных друзей написать для нас сообщение. Рука, образовавшись, обошла вокруг комнаты и пожимала или трогала руки многих из нас. Она взяла за руку меня, а потом жену. Мы оба ясно почувствовали форму руки. Затем она добыла бумагу и карандаш и, положив бумагу на стол, как раз перед нами, стала писать весьма быстро, исписала одну сторону листа, перевернула его, написала пять строк, подписала, заполнила росчерками остальную часть страницы, сложила и положила в руку жене. Тут рука стала носиться по комнате, взлетая от стола к потолку и отчетливо ударяя по нем три или четыре раза; летала вверх и вниз, повторяя стуки несколько раз подряд; затем обошла всех в комнате, останавливаясь и показывая себя всем, кто желал ее видеть. Потом она опять стала мелькать по комнате, громко, как человек, щелкая пальцами. Тут она швырнула фосфор в задний угол комнаты и, со словами «Доброй ночи», исчезла. Г. Кунс зажег свечу, а жена моя прочла врученную ей рукою духа бумагу».

Отрывок из написанного при этих условиях сообщения может, пожалуй, представить некоторый интерес. «Председательствующего духа» просили, в виде испытания, сообщить участникам сеанса, некоторые из которых для совещания с ним пришли издалека, имена их присутствующих покойных родственников – как то часто делалось стучащими медиумами. Вот как он от этого уклоняется:

«Входя в собрание, он (председательствующий дух) озирается на вопрошающих его с нетерпением лиц и видит, что их сопровождают их хранители, никогда им раньше не виденные. Однако, при отправлении официальной своей обязанности, он вынужден воздержаться от непосредственного созерцания хранителей и общения с ними, дабы войти в более близкое сношение с соответствующими сторонами. Сообразно с этим и происходит собеседование, причем каждый по очереди начинает спрашивать занявшего отдельное положение говорящего²⁷⁴ по вопросам, относящимся к оставшемуся в стороне хранителю; о них же говорящему ничего или почти ничего не известно, кроме того, что, при прибытии, он знает о их присутствии. Дабы же ознакомиться с обстоятельствами и предметами, по которым ставятся вопросы, и правильно отвечать на них, говорящему, при каждой справке, приходится слагать с себя свою роль. Более того – он не исполнил бы выпавшей на его долю обязанности, если бы подверг себя опросам и критике соответствующих сторон»²⁷⁵.

Следует прибавить, что духи, производившие эти явления, выдавали себя за группу людей пре-адамитов, числом сто шестьдесят пять, отличавшихся необыкновенною силою и мудростью и носивших генерическое имя Кинг. Действительно из этого-то кружка произошли, как говорят, по прямой линии знаменитый Джон Кинг и его не менее знаменитая дочь Кети – предметы любви двух поколений спиритов на всем протяжении двух материков.

Этим представлениям, спириты по-видимому, верили так же всецело, как и любым из других проявлений, описанных в настоящей главе. Гер посвящает несколько страниц своей книги обсуждению показаний; то же делает позднее г-жа Гардиндж Бриттен²⁷⁶; Spiritual Telegraph, с самого начала явлений печатал письма и статьи восторженных корреспондентов с описанием чудес; наконец в мае 1855 г. один из редакторов, Чарльз Партридж, отправился в Довер, присутствовал на нескольких сеансах и описал свои опыты на столбцах журнала в довольно пространном письме²⁷⁷.

В то время происходили и другие физические явления, на описание которых у нас не хватило бы времени: писание духами на грифельных досках; писание выпуклыми красными линиями на обнаженной руке или пальце; образование рук «духов» (это последнее явление было выдающеюся особенностью сеансов Д. Д. Юма); чудесная материализация спиритической мази; испытание огнем²⁷⁸; спиритические огоньки; приносы предметов и т. д. В отчетах 1850–55 гг. не достает параллели для одного только выдающегося современного спиритического явления: «материализации» полной человеческой фигуры. Правда, как мы уже видели, и тогда появлялись материализованные руки, а некоторые спириты, как, напр., доктор Грей, доказывали, что духи обыкновенно создают временные физические организмы, дабы иметь возможность обращаться с материальными предметами. Другие, вместе с Бриттеном, полагали, что известные до того факты едва ли оправдывали такую гипотезу. Правда, один писатель – профессор Мепс (Феникс) пускался в ученые рассуждения о способах, посредством которых могли бы быть созданы подобия таких временных организмов, согласно кинетической теории газов – а именно: путем употребления минимального количества материальных частиц, при условии сообщения им достаточно интенсивной двигательной энергии. Но, во всяком случае, до того времени эти гипотетические органы, за исключением одной руки, воспринимались, по-видимому, лишь чувством осязания.

Цитировать дальнейшие образцы показаний в пользу физических явлений едва ли был -бы сколько-нибудь полезно. Вышеприведенные выдержки представляют собою достаточные примеры лучших доказательств, которые самые компетентные и выдающиеся спириты того времени могли привести в оправдание своей веры – поскольку она зиждилась на чисто материальных чудесах. Современному читателю уже одно заявление о подобной вере на подобных основаниях покажется чем-то нелепым. Логические основания для этой веры – в том смысле, как понимается в современном мире логика – явно отсутствовали. Но из-за этого не следует отвергать без разбора самый предмет, как одно бледное возрождение средневекового суеверия. Кто же из нас находится в лучшем положении? Ведь, в конечном анализе, основания веры – не логического порядка. Не следует упускать из виду, что в данном случае верующие, если и не отличались высокими интеллектуальными качествами, все же, по крайней мере, показали себя способными и приобрели большую или меньшую репутацию в среде своих сограждан, в качестве негоциантов, проповедников, университетских профессоров, врачей, адвокатов, законодателей и ученых; что многие из них примкнули к спиритическому верованию в цвете лет и в периоде умственной зрелости; и что тех же верований придерживаются многие даже в настоящее время. Мы можем быть уверены, что, в той или другой форме, вера в такие чудеса, подобно тому, как она неоднократно воскресала в прошлом, будет проявляться не раз и в грядущих поколениях; и история показывает, что те, которые смеются над подобным легковерием, не пытаясь понять его причин – сами весьма легко становятся его жертвами, именно потому, что их не понимают.

Эти причины еще более выяснятся, при рассмотрении, в следующих двух главах, трансовой речи и других психологических явлений. Но здесь можно сделать одно замечание. Как бы ни было велико значение личного желания убедиться в будущем бытии в деле предрасположения заурядных спиритов к признанию подлинности явлений – ясно, что, то была не единственная, быть может, даже не главнейшая причина веры. Вся история животного магнетизма во Франции и месмеризма в Англии свидетельствует о противном; и это доказывается еще тем курьезным фактом, что такие люди, как Мэгэн, Ричмонд и Роджерс, отвергавшие спиритическое объяснение, столь же слепо верили большей части предполагаемых чудес, как и любой из спиритов. Роль защитника непризнанной истины всегда привлекательна; настолько – что многие недостаточно тщательно проверяют права каждого из претендентов на это звание.

Если мы обратимся к психологическим явлениям, то найдем, что относящиеся к тому же периоду описания почти ничего или ничего не прибавляют к уже представленным месмеристами доказательствам проявления особой способности ясновидения или передачи мысли. Правда, спириты этого времени твердо верили в существование подобной способности, являвшейся в некоторых случаях альтернативою к объяснению посредством сообщения с духами чрез организм медиума; и полагали, что ими получены обильные доказательства ее функционирования. Ответы медиумов на мысленные вопросы и сообщение ими сведений о давно умерших друзьях и частных семейных делах были делом столь обычным, что Эдмондс и другие уклоняются от излишнего труда – приводить тому подробные доказательства. Когда же эти подробности сообщаются, мы находим, в виде почти неизменного правила, что сведения даны были посредством стуков; и нельзя разумно сомневаться в том, что, в таких случаях, настоящее объяснение тайны заключается в ловком и проницательном наблюдении со стороны медиума.

Действительно, поразительным подтверждением такого взгляда служит тот факт, что, хотя пишущий медиумизм встречался весьма часто в весьма раннем периоде истории спиритического движения, медиумы, лишь в виде исключения – и исключения редчайшего – брались отвечать письменно на вопрос, ответ на который предполагался им неизвестным²⁷⁹. Для этой курьезной сдержанности видимой причины не существовало, так как сообщавшиеся разумные силы обыкновенно бывали весьма болтливы по всем другим вопросам – как небесного, так и иного порядка; и, когда они говорили устами или писали руками знакомых с фактами родственников, то подобной сдержанности не наблюдалось. Отсюда следует неизбежный вывод, что чего медиум не знал, «дух» сказать не мог. Правда, к этому времени относятся несколько случаев «мысленного телеграфирования» на сеансах, случаев, получивших широкую огласку и описанных с надлежащею полнотою. Но для удачи этой формы «мысленного телеграфирования» существенным условием являлось присутствие профессионального медиума у каждого из концов провода. Первый случай этого рода описывается в Истории Кепрона и Бэррона (стр. 94, 95).

12 февраля 1850 г. г-жа Дрепер, из Рочестера, имела в трансе свидание с Франклином, который дал ей, в виде доказательства, сильный электрический толчок, видимо потрясший ее тело, и обещал представить через несколько дней пример духовного телеграфирования. Первая попытка три дня спустя – удалась лишь отчасти. Решено было, впрочем, собраться в следующую среду.

«В назначенный день, 20-го февраля, собрались поименованные выше лица; некоторые из присутствующих запоздали, и лишь только установился порядок, поставлен был вопрос: «В чем состоят указания Вениамина Франклина?» О. «Торопитесь; сперва замагнетизируйте г-жу Дрепер». Так и было сделано, причем она немедленно сказала: «Он говорит, что мы запоздали, но на этот раз он нас простит; мы должны поступать лучше в будущем». Общество разделилось следующим образом: г. Джервис, г. Джонс, г-жа Фокс, г-жа Браун и Екатерина Фокс удалились в отдельную комнату, за две закрытые двери. Г-жа Дрепер, г-жа Джервис, г. Дрепер, г. Уиллетс и Маргарита Фокс остались в гостиной. Оба общества слышали в каждой из комнат, как и прежде, необыкновенно громкие звуки, похожие на телеграфические. Они были так необычайны, что мисс Фокс встревожилась и сказала: «Что все это значит?» Г-жа Дрепер, с просветлевшим от воодушевления лицом, ответила: «Он пробует батареи». Скоро подан был сигнал для азбуки, и обществу, находившемуся в гостиной, передано по буквам следующее сообщение: «Теперь я готов, друзья мои. Будут великие перемены в 19-ом веке. Предметы, теперь кажущиеся Вам темными и таинственными, сделаются ясными для ваших очей. Вскоре раскроются тайны. Мир будет просвещен. Подписываю свое имя: Вениамин Франклин. Не идите в другую комнату».

«После длившегося несколько минут ожидания, г. Джервис пришел в гостиную, говоря, что ему указано стуками – прийти и сравнить заметки. Они гласили следующее: В. «Готовы ли Вы?» Ответ дан утвердительный; подан сигнал для азбуки и сложено следующее: «Будут великие перемены в 19-ом веке. Предметы, кажущиеся вам ныне темными и таинственными, сделаются ясными для ваших очей. Вскоре раскроются тайны. Мир будет просвещен. Подписываю свое имя: Вениамин Франклин. Идите в гостиную и сравните заметки». Г. Джервис вернулся к своему обществу, и по азбуке сложилось: «Теперь идите все в гостиную». Затем сличены были заметки в присутствии всего общества. В. «Сообщит ли доктор Франклин еще что-нибудь»? О. «Думаю, что дал достаточно доказательств на сегодня». В. «Не лучше ли будет держать это дело в секрете?» О. «Нет, нужно опубликовать.» В «В каком журнале?» О. «В Democrat'е или Magnet'e».

Впоследствии эта форма беспроводного телеграфирования сделалась сравнительно обычною; сообщениями обменивались между Нью-Йорком и Филадельфиею, Балтимором и Питтсбургом, Нью-Йорком и Вашингтоном и т. д. У обоих концов провода всякий раз присутствовали профессиональные медиумы; наиболее успешно действовали, в качестве батарей: Гордон, Коклин, Уитней, г-жа Френч и г-жа Лонг. Было много и других случаев лжеясновидения, всякий раз – при посредстве профессиональных медиумов; сюда входил и «опыт с шариками», в дальнейшем обсуждении которого здесь нет необходимости²⁸⁰.

Но если от явлений, происходивших на сеансах, мы обратимся к случаям, где подделка менее очевидна, то найдем, что свидетельства заметно понижаются качественно. Отчеты первого рода безукоризненны. Мы не можем разумно сомневаться в том, что в Рочестере, в доме г-жи Дрепер, поглощенными ожиданием кружками получены были тождественные сообщения, хотя и можем колебаться приписать эти результаты Франклину или передаче мысли. Но в других случаях характер удостоверений весьма небрежен и неудовлетворителен. Судья Эдмондс говорит, например, что друзья его в Нью-Йорке получали посредством ясновидения сведения о случавшемся с ним во время морского путешествия. Можно лишь сожалеть о том, что юридическое образование судьи не подсказало ему, что необходимо было бы подкрепить подобное заявление приведением выдержек из его дневника и из протоколов кружка; а также и о том, что ясновидящий не усмотрел его в такое время, когда он занят был не разговором о спиритизме, а другим делом, угадать которое было бы не так легко²⁸¹. Пастор-методист Джарвис рассказывает, что друг его Пикард получил известие о смерти ребенка и отправился в обратный путь до прибытия сообщавшей о смерти телеграммы. Мы опять-таки отмечаем достойное сожаления умолчание в письме Джарвиса (не датированном) о точных часах и других подробностях, и отсутствие всякого показания со стороны главного заинтересованного лица. Еще пример: один из первых прозелитов-квакеров Уиллеттс рассказывает, как кажется, совершенно добросовестно, о двух или трех случаях, где духами даны были ему превосходные советы делового характера, в которых, по-видимому, обнаруживалось, сверхчеловеческое знание побуждений и будущих действий третьих лиц. Здесь мы снова с сожалением отмечаем, что Уиллеттс не счел необходимым датировать свое сообщение, или представить какое-либо подтвердительное показание. Малочисленность отчетов о подобных случаях не менее поразительна, чем низкое качество имеющихся на лицо показаний. Te же примеры – как то было замечено Мэгэном и другими ранними критиками – цитируются по нескольку раз писателями и лекторами по этому вопросу. Даже позднейший историк спиритического движения г-жа Гардиндж Бриттен, хотя и поясняет, что при выборе ее стесняет обилие материалов, заключающих в себе более двухсот, находящихся в ее распоряжении, рассказов, довольствуется тем, что приводит, в виде примеров из этого времени, упоминаемые здесь три рассказа из книги Кепрона и Бэррона и еще один.

Почти всякий раз мы находим, что личность, якобы сообщавшаяся чрез медиума – в тех случаях, когда способом для собеседования служили не стуки – брата, жены или ребенка как бы принималась на веру. Почти не существует подробных рассказов о том, чтобы были действительно затребованы или представлены доказательства подобных утверждений; с другой же стороны, описывается несколько случаев, когда умерший родственник или друг приветствовал лицо, с беспокойством о нем осведомлявшееся, и сообщал ему обстоятельные доказательства своей кончины, а впоследствии оказывался живым и здоровым. В одном случае, на основании полученных через медиума сведений, родственники умершего стали искать его тело в болоте и, после трудных и неудачных поисков, узнали, что убитый занимается в соседнем графстве лесопильством.

Существует, впрочем, несколько получивших значительную известность случаев, где дух представлял подробные доказательства своей самоличности. Вероятно, наиболее известен случай Джона Чемберлена. В собрании кружка, происходившем в Уотерфорде, в штате Нью-Йорке, 5-го и 6-го марта 1853 г. через медиумизм Джона Пропера проявился некто Джон Чемберлен, утверждавший, что он сражался во время революционной войны, часто видал Вашингтона и умер в Пойнт Плезанте, в Нью-Джерсей, 15 января, 1847 г. Далее он сказал, что был отцом 11 детей. Сделан был запрос Пойнт- Плезантскому почтмейстеру, и все эти подробности (за исключением касавшейся Вашингтона) оказались верными. В то время случай этот считался замечательным доказательством духовной самоличности; и на Джона Чемберлена можно, пожалуй, смотреть, как на прототип Авраама Флорентина, сообщавшегося двадцать лет спустя чрез достопочт. У. Стейнтон Мозеса²⁸². Едва ли нужно указывать, что доказательства факта, как в более раннем, так и в позднейшем случае; зависят прежде всего от добросовестности медиума. А даже если бы мы в таковой могли быть уверены – возможность возрождения в трансе находившегося в скрытом состоянии воспоминания почти не может быть исключена.

Впрочем, к одному описанному в то время случаю такое объяснение применить труднее. 5 Августа 1854 г. в С. Луи умер некто О. Ф. Паркер. На следующий день в Меривилле, в Кентекки, г-жа Фергесон, жена достопочт. Дж. Б. Фергесона, передала автоматически – и, по-видимому, изустно, хотя определенно об этом не упоминается – длинное сообщение, якобы от О. Ф. Паркера к Фергесону, его двоюродному брату и близкому другу. В качестве доказательств самоличности, дух сослался, во-первых, на происшедший между ними за несколько времени до того разговор по особенно интимному предмету. Затем сообщение продолжалось так:

«Но у Вас будет еще другое доказательство. Я приказал продать свои книги для покрытия расходов по моим похоронам; но сделано это не было. Боюсь я также, что в моем жизненном полисе отыщут какое-нибудь упущение; в таком случае, я желаю, чтобы Вы приказали продать мои книги для уплаты моих долгов; если бы этого не было достаточно, не затрудняйтесь из деликатности написать моей матери, и она все устроит, как следует. Полис теперь – в руках г Гичкока.

Чтобы еще показать Вам, что это – я, напомню Вам о счете, по которому Вы уплатили г-ну Гоу. Я знаю, и Вы знаете, что медиуму об этом ничего неизвестно. В виду Вашего положения и зная, что Вы и так стеснены своими собственными обязательствами, я не хотел, чтобы к вашим многочисленным одолжениям Вы прибавили и это. Вы должны возместить себе свои расходы».

Было упомянуто и о других предметах, вперемешку с размышлениями и увещаниями общего характера.

Фергесон так комментирует сообщение:

«По долгу истины и беспристрастия я вынужден заявить, что доказательства самоличности, заключавшиеся в вышеприведенном сообщении, были подавляющие. Во время его получения единственные, имевшиеся у нас, сведения о смерти заключались в краткой телеграмме. С тех пор все подробности подтвердились... На упоминаемом Паркером жизненном полисе, вследствие какого-то упущения, не было надписи об уплате им премии; факт этот не был известен никому из нас до истечения шести недель после его смерти. Впрочем, благодаря великодушной справедливости компании, полис был признан действительным без труда, и это обстоятельство осталось ей даже неизвестным.

Во время получения от г-на П. духовного сообщения, я полагал, что полис находится в руках г. Мерриуэзера из Кентекки, в пользу коего он был составлен. При моем последнем разговоре о том с г-ном П. при его жизни, он сообщил мне, что намеревается оставить полис у г-на М.; и на пути в С. Луи он остановился с этой целью в Кентекки. Упоминаю об этих фактах и предоставляю им произвести то впечатление, которому честный человек противостоять не может.

Следует также заметить, что, по возвращении моем в Нашвилль из Кентекки, где получено было вышеприведенное сообщение, около одиннадцати дней после смерти г. П. и в ту самую минуту, когда я передавал сообщение г. М. С. С. Черчу, – он вручил мне письма из С. Луи, с изложением обстоятельств смерти г. П. и положения его дел чем подтверждались подробности, полученные из духовного мира. Никакие слова не могли выразить нашей радости при получении неопровержимого доказательства реальности нашего общения с духом нашего достойного родственника. В сообщении упоминается не менее одиннадцати, отдельных подробностей, которые при данных обстоятельствах не могли бы быть переданы никем другим, кроме духа нашего двоюродного брата и друга»²⁸³.

Было бы, конечно, более удовлетворительно, если бы у нас имелась версия и г-жи Фергесон об этом инциденте, и, если бы было совершенно ясно, что в нормальном своем состоянии она не была знакома с делами умершего. Но даже в настоящем своем виде, рассказ представляет значительный интерес и, несомненно, является одним из наиболее подробных и наиболее хорошо засвидетельствованных фактов этого времени. Фергесон приводит и другие случаи того же рода, некоторые из которых относятся к другим медиумам, но они менее поразительны и недостаточно подробно описаны²⁸⁴.

Остается рассмотреть еще один разряд феноменов, являющийся, как утверждают, доказательством сверхнормального знания. Мы встречаемся иногда в литературе этого периода с описаниями случаев речи «на разных языках» и непроизвольного вопля, напоминающими рассказы об одержании среди различных религиозных сект. То, что уже было сказано в одной из предыдущих глав²⁸⁵ о Луденских монахинях-урсулинках, о Севеннских trembleur'ах и других прежних эпизодах, облегчит объяснение американских случаев словоизвержения. Но различия между ними настолько резко выражены, что заслуживают подробного рассмотрения.

Подобные проявления в среде американских спиритов, начиная с 1848 года и позже, стояли на значительно более низком уровне. Судороги, окоченелость и нечувствительность, в роде тех, с которыми мы встречаемся в некоторых из более резких случаев, даже в среде последователей Эрвинга – в виде общего правила отсутствовали. Но, как кажется, нет причины сомневаться в том, что эти явления, в тех случаях, когда они не подделывались намеренно профессиональными медиумами, относились к тому же типу; что характер речи был неподготовленный и невольный, и что сам субъект обыкновенно находился в состоянии транса или экстаза. Кроме того словоизвержения часто сопровождались пляскою и ритмическими жестами, которые, несомненно, соответствовали более буйным движениям Луденских монахинь и Сен-Медарских конвульсионеров, а иногда, как и в более ранних случаях, бывали, по-видимому, заразительны.

Следующей рассказ одновременно иллюстрирует, как эпидемический характер подобного влияния, так и тенденцию речи принимать форму языка «неизвестного» – или по крайней мере, предполагавшегося неизвестным и медиуму, и слушателям:

«Духи в Киокек».

«Из письма, помеченного «Keokuk, Iowa, 7 марта 1854 г.», и подписанного «Уилльям Уиттинмайер», мы узнаем, что на собраниях кружков, происходивших 28 и 30 января, там проявились два медиума. Один из них, подвергшись влиянию, говорил по-латыни и переводил с этого языка на английский; пел по-швейцарски²⁸⁶ и говорил на индейском языке, а также обнаруживал различные индейские характерные черты. По утверждению индейского духа, он был из племени Чиппьюа. Другой медиум произнес речь о дурном обращении, претерпеваемом индейцами от белых, после чего духи вели чрез обоих медиумов живую и продолжительную изустную беседу и заключили ее величественным гимном; слова они импровизировали сперва на каком- то индейском наречии, потом – на английском языке и хвалили Бога за то, что он послал вестников провозгласить добрые вести о великой радости для сынов человеческих»²⁸⁷.

В литературе того времени много описаний подобных сеансов, но редко попадаются какие-либо доказательства того, что самые «языки» были не рядом бессмысленных звуков, а чем-либо иным. Впрочем, в следующем отрывке мы встречаемся с новою особенностью: писанием на разных языках:

«Приятель наш, вкратце описывающий в нижеследующем письме свои опыты духовного порядка – клерджимен с широкими воззрениями и либеральным образованием:

Ки Уест, 10 мая 1853 г.

Друзья Партридж и Бриттен. – Неделю тому назад я начал писать один, у себя в комнате, с свободою и легкостью, далеко превосходящими мое обычное сознательное писание. Со времени первой моей попытки, я беседовал посредством писания со многими духами, стоящими на различных ступенях разумности. Я писал медиумически на греческом, латинском, французском и испанском языках. Последнего из них я совершенно не знаю. С остальными тремя я и раньше был несколько знаком. – А. Гэдж»²⁸⁸.

Судья Эдмондс является главным источником сведений по обеим формам явлений. Он перечисляет семь случаев, лично ему известных: из них два относятся к его дочери и племяннице, о которых он рассказывает в письме от 27 октября 1857 г. следующее:

«В другой раз несколько польских джентльменов, совершенно с ней незнакомых, пожелали иметь с Лорой (мисс Эдмондс) свидание, в продолжение которого она несколько раз говорила на их языке слова и фразы, которых сама не понимала, но которые им были понятны; значительную часть разговора они вели на польском языке и получали ответы иногда по-английски, иногда же по-польски. Английский язык она понимала, но не другой, хотя они, казалось, понимали его превосходно».

«Этот случай может быть удостоверен только свидетельством Лоры, потому что, кроме ее и обоих джентльменов, никто при этом не присутствовал, а имен своих они не сообщили».

«Случай с Греком произошел так: однажды вечером, когда у меня в гостиной было человек двадцать или пятнадцать, вошел здешний художник г. Э. Д. Грин, в сопровождении джентльмена, которого он представил как г. Эвангелидеса, из Греции. Он говорил на ломаном английском языке, но по-гречески – свободно. Вскоре с ним заговорил по-английски, чрез Лору, дух и столько ему сказал, что он признал в нем друга своего, умершего в его доме за несколько лет до того, но о котором никто из нас никогда не слыхал.

Иногда дух выговаривал чрез Лору по-гречески слово или фразу, пока г. Э. не спросил, будут ли его понимать, если он станет говорить по-гречески? Остальная часть разговора, в продолжение более часа, велась с его стороны только по-гречески, с ее же – то по-гречески, то по-английски. Иногда Лора не понимала мысли, ею или им выражавшейся. Иногда же она его понимала, хотя он говорил по-гречески, и понимала себя, произнося греческие слова»

«... Племянница моя, о которой я говорил, часто пела по-итальянски, импровизируя и слова, и мелодии; а с языком она совершенно незнакома. Полагаю, что примеров тому – сотня».

«Однажды дочь моя и племянница пришли в мою библиотеку и начали разговаривать со мною по-испански, причем одна из них говорила одну часть фразы, а другая – остальную. Я нашел, что они находились под влиянием духа одной личности, с которой я был знаком в центральной Америке; и было упомянуто о многом, там со мною случившемся, хотя я знал, что это им столь же неизвестно, как и испанский язык.

Это можем засвидетельствовать только мы трое».

«Лора говорила со мною по-индейски, на наречиях Чиппьюа и Мономони. С этим языком я был знакомь, потому что два года провел в стране индейцев»²⁸⁹.

Заметим, что судья Эдмондс не говорит, как далеко простиралось его знакомство с испанским или индейским языками; что он ни разу не приводит примеров действительно произнесенных фраз и никакого доказательства в пользу своего заявления, что обе молодые девушки совершенно не знали языков, на которых говорили; что он не упоминает о времени ни одного из инцидентов и не приводит никаких показаний, от лица самих медиумов или кого-либо другого, в подтверждение своих собственных, ничем не подкрепленных воспоминаний. Из другого места в его сочинении мы, впрочем, узнаем, что беседа с греком произошла в течение 1854 года, года за три до того, как составлено было настоящее, единственное известное мне подробное описание.

Свидетельство Эдмондса о соответствующем явлений с двумя профессиональными медиумами в доказательном отношении стоит гораздо выше, так как в дневнике его сохранилось современное случаю описание:

«3-го ноября 1852 г. Вчера вечером состоялось специальное собрание Кружка Надежды для приема некоторых друзей наших из Ольбани…Г. Эмблер вскоре впал в магнетическое состояние и т. д... По выходе его из состояния транса, г-жа Шеперд подверглась влиянию и говорила на нескольких языках. Иногда она говорила по-английски... В продолжение часа или двух она продолжала говорить на каком-либо иностранном языке. Нам казалось, что это – итальянский, испанский и португальский языки... Затем в состояние транса впала г-жа Меттлер и, в первый раз в ее жизни, в ней обнаружилась способность к речи на разных языках. Она говорила по-немецки и, кажется, по-индейски.

Затем обе они, т. е. г-жа Шеперд и г-жа Меттлер, несколько времени разговаривали друг с другом на этих иностранных языках.

Иногда они говорили по-английски, иногда же – на ломаном английском языке»²⁹⁰.

Эдмондс не говорит был ли он сам знаком с немецким языком; идентификация же остальных иностранных языков, как видно, остается под сомнением.

Но помимо показаний из личного своего опыта, в начале 1859г. Эдмондс напечатать в Banner of Light²⁹¹ воззвание о сообщении ему доказательств той же способности и получил 19 ответов, заключавших в себе в общем не менее 34 личных, известных авторам писем случаев речи или писания «на разных языках». В двух – и только в двух – из этих тридцати четырех случаев написаны были фразы на иностранном (т. е. узнанном иностранном языке). В обоих случаях обстоятельства удостоверены несколькими свидетелями; показания относятся к недавнему времени, а писания – по-французски, немецки, латыни, гречески, гаэльски, китайски и т. д. – сохранились и еще теперь могут быть рассмотрены. Оба медиума были профессиональные, а именно – А. Д. Рэггльс, служивший медиумом для профессора Гера, и Дж. В. Мэнсфильд. Последний, благодаря своему умению прочитывать отдававшиеся ему с этого целью на хранение запечатанные письма и отвечать на них, заслужил титул «почтмейстера духов»²⁹².

Как мы видим, в обоих этих случаях, доказательная сторона в большинстве отношении безукоризненна; единственная подробность, по которой скептик из самых закоренелых мог бы пожелать более строгих доказательств, касается полного незнакомства медиума с языками, на которых он писал, – а здесь единственным компетентным свидетелем является, конечно, сам медиум.

Среди частных медиумов упоминается о восьми случаях (из них шесть произошли в том же кружке), также недавнего происхождения и довольно хорошо засвидетельствованных, где писались фразы на языках, медиумам неизвестных. Но эти языки не были известны и участникам сеансов или кому бы то ни было другому; они или совсем не были признаны, или признаны за наречия, употребляющиеся на островах Южного Моря или в иных отдаленных местностях со слов самих духов.

Если от вопроса о писании мы перейдем к вопросу о речи, то найдем те же характерные черты. У нас имеются превосходные доказательства того факта, что Рэггльс говорил по-французски (этого языка, по собственному его заявлению, он не понимал) и довольно хорошие того – что другие профессиональные медиумы (г-жа Уорнер, г-жа Томпсон, Герслей) говорили на немецком, французском, индейском и других языках, Но в тех пятнадцати случаях, где медиумы – по-видимому, не профессиональные – говорили, как утверждается, на французском, немецком, итальянском, китайском, индейском или другом узнанном иностранном языке, описаний явлений, относящихся к недавнему времени, не имеется. В четырех рассказах время происшествия не упоминается; в остальных – промежуток от факта до его описания простирается от «около года» до четырех лет. Дар языков среди профессиональных медиумов не иссяк в то время, когда издал свое воззвание судья Эдмондс; не иссяк он и среди частных медиумов, по отношении к речи или писанию на языках неизвестных; и трудно отделаться от предположения, что отсутствие всяких восходящих менее чем за год свидетельств о случаях речи на иностранных языках среди частных медиумов, было не простою случайностью; но что прежние подобного рода случаи приобретали известность лишь благодаря своей давности, и что, если бы Эдмондс издал свое воззвание о сообщении ему доказательств весною 1860 г., а не весною 1859, то 1858 год оказался бы в этом отношении столь же плодотворным, как и любой из непосредственно ему предшествовавших.

Кроме того, доказательства, как того, что медиум в нормальном своем состоянии не знал языка, на котором, как утверждается, говорил, так и по отношении к идентификации самого языка, крайне неудовлетворительны. О многих случаях свидетельствуют лица с языком незнакомые, со слов других лиц, которые сами с этим языком не вполне знакомы; притом показания их, из первых рук, не приведены. Два молодых человека, как рассказывают, говорили на языке, который «отец и брат мой²⁹³ признали за китайский; со многими китайцами они были знакомы в Калифорнии, но на языке их говорить не могли». Другие медиумы, как рассказывают, говорили по-итальянски: «об этом мы²⁹⁴ узнали от одного господина из числа присутствующих, который отчасти понимал по-итальянски (имя этого господина я позабыл)». Индейские песни Сайзер Барнема признала старая вдова, «жившая в молодости по близости или в среде индейского племени в штате Нью-Йорк».

Любопытно отметить, что во многих случаях доказательство того, что язык – «индейский» и т. д. основывается на «объяснении» произнесенных до того непонятных слов, данном устами то того же, то другого медиума ²⁹⁵.

Перейдя к общей литературе, относящейся к спиритическому движению, мы встретимся с обильными свидетельствами в пользу сродных явлений, но все они указывают на то же. Так автор статьи в «North American Review» за апрель 1855 г. рассказывает, что знакомый ему медиум, «явно – простодушная дама», написала три стихотворения, будто бы сочиненные духом Джона Мильтона. Одно из этих стихотворений было озаглавлено «Латинский сонет»; но сонетом оно не было, и не было написано ни на латинском, ни на каком-либо другом языке; хотя с начала до конца по звуку напоминало латинский язык, и все окончания были латинские. Объяснение, несомненно, заключается – как то указывает и автор статьи – в том факте, что отец этой дамы много лет занимался подготовкою юношей в гимназию, и сама она, вероятно, часто слыхала в юности, как читали вслух по-латыни. Далее, мы читаем, что Э. Мак Брайд, из Айовы, бывший раньше неверующим, а потом обратившийся, получил от духа достопочтенного В. К. Девиса трактат о «миллениуме» на «неведомом языке» и написал издателю «Spiritual Telegraph'a», спрашивая, где можно перевести этот трактат. Издатель замечает, что, за последние два или три года, исписаны, вероятно, тысячи страниц подобной духовной криптографии. Талльмедж видел, как одна дама переводила Ветхий Завет на гиероглифы, изображавшие, по заявлению духов, язык, на котором он был первоначально написан. Некоторые из этих духовных языков отличались такою сжатостью, что, например, для удовлетворительной передачи на Английском языке фразы «Ки-е-лу-ку-зе-та» требовалось не менее сорока пяти слов.

Можно предполагать – хотя доказательства для обоснования подобного вывода и недостаточны – что иногда эти экстатики новейшего времени бегло говорили на языке, с которым в нормальном своем состоянии знакомы были не вполне – как то, по-видимому, было с Севенскими «Trembleur’ами». Вообще же, эти явления, по-видимому, подходя скорее к «речи на разных языках» в среде прихожан Эдуарда Эрвинга: то было самопроизвольное извержение членораздельных, но бессмысленных звуков; иногда оно вызывало в воображении некоторых слушателей впечатление быстрой речи на языке, им весьма мало знакомом; иногда же признавалось за подлинную речь на языке неизвестном, на основании позднейшего, преподанного под руководством духов истолкования. Единственным новым составным элементом (от этого осложнения прежние случаи словоизвержений, к счастью, были свободны) является здесь намеренный обман со стороны профессионального медиума.

Если от поддельного ясновидения и речи на разных языках мы перейдем теперь к изречениям более связного и нормального типа, – каковые в этот период сыпались в изобилии на каждом спиритическом собрании – то найдем, что, по крайней мере, в частных кружках, первые исследователи поражались не столько сущностью «сообщений», сколько способом их получения. Вопросы о том, указывали ли эти сообщения на предметы, находящиеся вне ведения медиума или нет; были ли слова их банального или возвышенного характера – представляли второстепенный интерес; но для всех было ясно, что действующее лицо говорит и пишет под влиянием посторонней силы; – и этот факт имел решающее значение. И здесь будет уместно еще раз подчеркнуть различие, часто упускаемое из вида, но, тем не менее, существенное для правильного понимания занятого спиритами положения. Как мы видели, нет основания сомневаться в том, что причиною всех, так называемых физических явлений был обман – если и не всегда предумышленный и вполне сознательный. Мы видели также, что, по меньшей мере, в одном известном случае, до 1848 г. – у Префорстской ясновидящей – подобные физические явления были связаны с примерами ясновидения и предвидения, также, по-видимому, поддельными. Но столь же мало оснований сомневаться в подлинности главной массы умственных феноменов, трансовых и автоматических. Конечно, встречались и поддельные явления этого рода; но симулировавшие трансовую речь медиумы, вероятно, редко обходились без включения в свой репертуар стуков и других диковин. И действительно, как мы только что видели, случаи ясновидения, мысленного телеграфирования и «речи на разных языках», сами по себе подозрительные, вообще связаны, с лицами, носящими ответственность и за физические явления. Но главная масса так называемых спиритических сообщений, как этого, так и позднейшего времени, подобным сочетанием не была запятнана. За всю историю спиритического движения физические явления вообще являлись привилегией профессиональных медиумов, иногда – детей или других лиц, по рождению, темпераменту или обстановке особенно подверженных искушению (не всегда – денежного свойства) повысить свое значение в общественной своей среде помощью обманных приемов. Физический медиумизм у образованных взрослых лиц, с известным общественным положением, и в начале спиритического движения был такою же редкостью, как и за все его продолжение. С другой стороны, многие из наиболее известных личностей, говоривших или писавших «по вдохновению» (даже по профессии) как-то г-жа Гардиндж Бриттен, г-жа Кора, Л. В. Тэппен-Ричмонд, Дж. Дж. Морс – имеют с совершающимся на сеансах фокусничеством столь же мало общего, как любой из современных лекторов по распространению университетского образования.

Самою обычною формою, в которую облекался автоматический импульс (ибо проявления не всегда ограничивались одним трансом) было писание или речь на родном языке. Описания разными автоматистами своих ощущений сходятся в том, что импульс к речи или писанию был непроизвольным и что, по большей части, действующее лицо не сознавало характера сообщения, передававшегося чрез его организм. У А. Дж. Девиса и месмерических или «магнетических» субъектов вообще, эта особенность, как мы видели, приписывалась деятельности интеллекта самого субъекта, при измененных условиях. Но после 1848 г. все подобные непроизвольные интеллектуальные проявления стали, естественно, объясняться в свете «самопроизвольных медиумических явлений» и относиться к одной общей причине – деятельности духов; а объяснение, которого придерживались лица, окружавшие автоматиста, неизбежно реагировало – как мы уже видели из истории животного магнетизма во Франции, Германии и Англии, – на содержание автоматических изречений.

В некоторых случаях импульс к речи не затрагивал внешних органов, но проявлялся лишь в виде внутреннего голоса или умственного впечатления. Как мы видели, этим путем вдохновлялись позднейшие изречения Девиса. «I am impressed» – любимая его формула в «Great Harmonia». Подобного рода медиумом был и Иосия Гридлей. Как мы видели, он всю свою жизнь подвергался подобным впечатлениям или «ангельским воздействиям», как он их иногда называет; а после того, как он стал присутствовать на сеансах и наблюдать автоматические сообщения у других лиц, указания, получавшиеся им от внутреннего, руководившего им импульса, по-видимому, развились и систематизировались. Но вообще это вдохновение не носило словесного характера. Так в предисловии к одному краткому рассуждению он пишет: «В это время положение Христа во вселенной запечатлелось на внутреннем моем существе столь же ясно, сколько лучи полуденного солнца когда-либо запечатлелись на моем существе внешнем... Лучшую форму, в которую я ныне могу их (т. е. внушенные истины) облечь, читатель найдет в нижеследующем». А в пояснительном послесловии к своему труду он снова говорит: «Долг мой пред читателем настоящего сочинения, сказать ему, что, хотя мысль в каждом случае сообщалась мне духами, я часто помогал этим друзьям моим в облечении их чувств в простой; но подходящий язык».

Но здесь, несомненно, имеется лишь зачаточная стадия автоматической деятельности, быть может, почти не отличающаяся от нормальной мечтательности. В некоторых же из наиболее достопримечательных случаев более развитого автоматизма не представляется основания сомневаться в заявлении самого медиума, что сообщения – как словесные, так и письменные – носили непроизвольный, т. е. по большей части, бессознательный характер. Так доктор Декстер следующим образом описывает свое собственное развитие в качестве пишущего автоматиста. Он присутствовал на многих сеансах. и видел, как писала его девятилетняя дочка, по-видимому, под влиянием духов. Однако, сам он не был убежден в истине спиритического верования до тех пор, пока собственная его рука не сделалась орудием для подобных же сообщений. Начался этот процесс однажды поздно ночью, когда он сидел один у себя в конторе; он почувствовал, что его правая кисть и вся рука крепко приросли к ручке кресла, на которой лежали. После этого вся рука стала сильно дрожать, и два стука послышались в стене комнаты. Подобные случаи не однократно повторялись до тех пор, пока, наконец, он не решился поддаться влиянию.

«Когда я стал с этою целью присутствовать на сеансах, мою руку что-то схватывало и принуждало писать. Сперва фразы были короткие и заключали в себе лишь одну мысль, но, по мере моего развития, ими стало исписываться много страниц, причем они обнимали разнообразные идеи и предметы. Впрочем, на каждом собрании, на котором я присутствовал, всегда развивалось что-либо новое, и почерк проявлявшихся духов принимал особенный и отчетливый характер, чем и определялась личность, писавшая моею рукою. Первые опыты писания мы едва могли разобрать, но после некоторого упражнения письмо сделалось быстрым, смелым и читалось легко. С первой же попытки духов заставить мою руку писать, она сделалась посредником для сообщения с кружком многих, и друзей, и посторонних; но, когда намерение их – развить меня в виду специальной цели – сделалось очевидным, руку мою стали контролировать два духа, имена которых приведены в настоящей книге: Свееденборг (sic) и Бекон.

За все время, начиная с их первой попытки писать, они пользовались моею рукою, как орудием для передачи своих собственных мыслей, без всякого, с моей стороны, понятия об идеях или о сюжете.

«Из того, что пишется, я ничего не знаю, пока мне не прочтут; и часто, когда меня просили прочесть сообщение; я совершенно был не в состоянии его разобрать. Не только мысль скрыта от меня, но даже после того, как написанное мне прочтено, я утрачиваю всякое воспоминание о сюжете, до тех пор, пока снова не освежу свою память чтением».

Декстер продолжает, что, по полном развитии его способностей, «влияние» часто охватывало его в то время, когда он был один; иногда он даже просыпался и бывал вынужден писать длинные сообщения прежде, чем мог снова уснуть.

Несколько схожим было и посвящение г-жи Гардиндж Бриттен в тайны медиумизма. Она присутствовала, в качестве скептика, на одном или двух публичных сеансах и заинтересовалась тем, что видела, и обычным предсказанием, что из нее разовьется замечательный медиум. Вслед за этим она устроила несколько частных сеансов, и, при следующем своем визите к профессиональному медиуму, впала в транс и стала олицетворять дух одного старого джентльмена, и сама давать доказательства своей способности.

Впрочем, явления автоматической речи, как в трансе, так и вне его, в настоящее время столь общеизвестны, что останавливаться на этой стороне вопроса нет необходимости.

Автоматические произведения, по большей части, представляли собою якобы сообщения от умерших друзей или близких родственников участников сеанса или кого-либо из присутствующих; такие же сообщения часто получаются на спиритических сеансах и в наши дни. Реже «контроль»²⁹⁶ выдавал себя за постороннее лицо, привлеченное в кружок желанием подать или получить помощь и утешение: за невежественного мальчика-газетчика, за раскаявшегося пьяницу, за светлый дух ребенка, за ищущего мести убитого; за не находящего себе покоя духа, желающего снестись с друзьями на земле. Многочисленные примеры сообщений обоих типов находятся в сочинениях Эдмондса, Декстера, Петнема, Гера, Талльмеджа и других писателей, мною уже цитированных. О их доказательном значение мы уже достаточно говорили.

Но часто имена, сопровождавшие сообщения, принадлежали будто бы умершим великим людям. Гер созвал однажды собрание из духовных знаменитостей, в числе коих были: Вашингтон, Байрон, Исаак Ньютон и Вениамин Франклин. Из всех великих имен, фигурирующих в «вдохновленной» литературе этого периода, имя Франклина, заметим, встречается всего чаще и является порукою за наиболее ужасную чепуху. В каких бы упущениях он ни провинился в связи с комиссиею Бальи²⁹⁷, лет за 60 или 70 до того – вину эту он ныне, несомненно, искупил полностью. Откровения Спира подписывали, между прочим, Франклин, Джефферсон, Сенека, Аполлос Менн, Платон и Аристотель. Девис беседовал с Франклином, Солоном, Сведенборгом, св. Павлом и св. Иоанном. Гаррис и Скот, как мы увидим ниже, были избранными орудиями кружка апостолов и пророков в Оберне.

Но эти сумасбродства были, несомненно, более заметны в первые годы движения. Здравый смысл большинства спиритов вскоре восстал против попытки некоторых медиумов – употреблением великих имен добиться признания для самих себя и своих сообщений. С самого начала, лица более благоразумные предупреждали своих единоверцев не полагаться безусловно на какие бы то ни было учения духов. О Сендерленде мы уже говорили. Также и Бриттен, как кажется, с последовательностью обнаруживал критическое отношение; а из происходивших в начале 1854 г. на Нью-Йоркской конференции прений (вызваны они были, по-видимому, появлением пятнадцатилетнего мальчика и немного более взрослой девочки, говоривших «под контролем» на одном из предыдущих съездов) явствует, что многие, стоявшие во главе движения спириты, занимали такое же положение и признавали, что о так называемых изречениях духов должно судить по присущим им достоинствам.

О случаях автоматической трансовой речи за это время даже в присутствии многочисленных слушателей, мы имеем бесчисленное количество рассказов; но так как протоколов обыкновенно не сохранялось, у нас редко имеется возможность судить о качестве речи, помимо того впечатления, которое, судя по рассказу, производилось на слушателей. Так мальчик 12 лет, как говорят, произносил проповеди, «отличавшиеся глубиною мысли, которая делала бы честь самым замечательным богословам». Мисс Вандюзер, «под контролем» духа Лорензо Доу²⁹⁸, произносила в Уэмпсвилл'е (в штате Нью-Йорк) и по соседству речи в присутствии «от 500 до 2,000 ревностных слушателей». Мы читаем, что в Уест Трое «заседает в настоящее время кружок Эврика и слушает ряд лекций духа доктора Франклина о законах прогресса». Следующий ряд лекций того же лектора должен был трактовать о солнечной системе.

Многие из важнейших автоматических писаний этого времени были напечатаны. Одною из первых по времени книг этого рода было «Паломничество Томаса Пейна и других к Седьмому Кругу» достопочтенного С. Гэммонда, медиума, изданное в Нью-Йорке, в 1852 году. В предисловии своем Гэммонд положительно отрицает всякое личное участие свое в этом труде. «Желания писать его я не имел, и никакого руководительства не оказывал, а лишь предоставлял невидимому влиянию двигать моею рукою и писать, как оно хотело». Он поясняет, что часто не мог сказать, какое слово он пишет, до окончания этого слова; и очень редко знал всю фразу заранее. Книга, заключающая в себе более 250 страниц in octavo, была сочинена чрезвычайно скоро. Гэммонд начал писать в конце декабря 1851 года, рукопись закончена была 1-го следующего февраля, а книга издана 5-го марта.

«Паломничество» представляет собою якобы рассказ Томаса Пейна²⁹⁹ о случившемся с ним в духовном мире. Он вествует с описания своего собственного смертного одра и повествует, как в предсмертный час его навестила возлюбленная его жена, представшая пред ним в образе духа, и уяснила ему до некоторой степени духовный мир. После смерти он присутствует при собственном своем погребении, слышит, как пастор читает молитвы над могилою, а позже подслушивает разговор, в котором тот же пастор высказывает опасение, что «бедный Том Пейн» погиб на веки.

Затем его ободряет и просвещает разговор с женою и матерью в духовном мире; и ему дано видеть, как прежняя его мудрость «отделяется и рвется на клочки». Он встречает Вашингтона, Ричарда Рэша, неизбежного Франклина и знакомится с Уилльямом Пенном³⁰⁰. На протяжении многих страниц Пенн рассуждает с ним, уличает в ошибках, совершенных им в земной жизни и, наконец, приводит к знанию истины. Затем Пенн ведет Пейна по направлению к светилу, блеском своим превосходящему тысячу солнцев, по галерее со сводом, построенной из камней превосходной работы и светлой, как кристалл, в великолепный храм. Храм этот был весь выложен золотом, и в нем Пейн увидел

«стоявший ум; у головы его находилась возвышенная мудрость; а у ног сидели исследователи природы, получавшие от него наставления. В правой руке он держал книгу, а в левой – знамя. Книга была раскрыта, и знамя развернуто. «Это – не содеяно руками, – сказал он, – а пришло с горы Хорив, где вечный союз заключен был с сынами Всевышнего. Подойди, чужестранец, и получи благословение, отвергнутое тобою в неверии твоем». За сим Пейн выступил вперед и получил книгу, а ум сел».

После этого Пейн отправляется с своим руководителем в бедную хижину близ Лондона, арендатор коей лежит при смерти. «Вблизи жил лорд – владелец наследного имения, ездивший с ливрейными лакеями и ведший роскошный образ жизни». Дух руководитель внушил лорду навестить умирающего, который был рабочим у него в имении. В хижине духам удалось привести лорда к вере посредством постукивания защелкою окна. Потом Уилльям Пенн

«привел меня к стене. Входной двери не было. Она была сделана из Презрения. Я мог видеть сквозь стену, ибо в ней было много пролетов. Я увидел обширный кружок умов, которые заглядывали в эти отверстия, как бы опасаясь посягательств с нашей стороны. Когда мы обошли вокруг крепости, я услышал, как сотник сказал: К оружию! к оружию!»

Затем последовал между Пейном и сотником длинный спор; из него мы заключаем, что сотник и находящийся в крепости народ являются типами тех христиан, которые слепо придерживаются буквы Библии и преследуют лиц, расходящихся с ними во мнениях. После этого Пейну повелевается войти в замок и поучать там началам истиной религии диакона, которого в конце главы ему и удается обратить. Он еще раз отправляется в замок с двадцатью четырьмя старейшинами; и тысячу раз по десяти тысяч человек обращаются и допускаются в храм. Наконец, Пейн восхищен до седьмого круга или Двора Красоты.

«Весь кружок поднялся и был введен в здание, покоившееся на двадцати четырех, гладко полированных, как стекло, столбах; на них зиждилось самое чудное здание, которое когда-либо созерцали глаза мои. Входя в него, я увидел белый престол, на лицевой стороне коего написаны были слова: «Чистота, совершенство и блаженство». Над престолом было написано: «Природа, раскрываемая откровением», а снизу слова: «Справедливость, свобода, мир». Справа было изображение маленького ребенка, ведущего льва, и волка, вскармливающего ягненка. Слева была раненная змея, голову коей пронизывал кол, вбитый в скалу. Под нашими ногами были столбы мудрости, а над головами нашими явились прекрасные сладкие певцы».

Затем один из обитателей Двора Красоты изъяснил значение столбов и окружавших престол предметов.

Как мы видим, образы здесь заимствованы отчасти из Апокалипсиса, отчасти из Pilgrim's Progress'a и других религиозных сочинений; по существу же в откровении нет ничего, что указывало бы на иной источник, кроме содержания ума самого медиума. Не видно даже, чтобы этот последний был знаком с историею или взглядами духа, якобы его вдохновлявшего.

В следующем году было издано сочинение Эдмондса и Декстера Spiritualism, состоящее преимущественно из спиритических сообщений, писанных рукою доктора Декстера и других лиц.

Вот заявление Сведенборга, полученное 4 апреля 1853 г. чрез доктора Декстера:

«Именем Божиим я – Свееденборг (sic). Знает ли человек звезду, потому что видит свет ее? Говорит ли он, что луна жжет, потому что она отбрасывает тень? Не омывает ли вода берега обоих полушарий, и недостаточно ли широко лоно океана для судов всех народов? И все-таки каждая звезда – одна из многих в величественном небесном созвездии, а свет луны заимствуется ею от тела, более блестящего, чем собственные ее горы. Она лишь отражает заимствуемый ею ответ. Можете ли вы созерцать целое творение, потому что видите свет одной звезды или одной луны? Можете ли вы определить размеры океана, потому что видите одну из его волн? Так, вы можете судить и о духовных проявлениях столь же мало, как и о звезде, о луне или океане. Ждите и наблюдайте, ибо вскоре темное сделается светлым, а трудное – легким. Любите ли вы свою жену или своего ребенка и видите ли в них атрибуты, доставляющее счастье? Можете ли вы взирать на землю во всей красе ее, на ее холмы и долины, деревья и цветы и не чувствовать, что все это сделано для вашего наслаждения? Исследовали ли вы когда-либо по правде свои сердца? Действительно ли вы желаете их чистоты? Суть ли ваши мысли зерцала ваших душ? Живете ли вы с искреннею целью, чтобы ваша смерть была славною? Пусть каждый поставит себе эти вопросы сегодня вечером, а когда я встречусь с вами снова, вы услышите истины, учить которым – моя миссия».

Несколько недель спустя, в длинном рассуждении Бекона встречается следующее место:

«Чувствую, что ваши мысли заняты были разработкою великих истин, преподанных вчера вечером Свееденборгом. Пишу рукою доктора Декстера, и многие, смотря на это и видя употребление тех же выражений, которых вы придерживаетесь на земле, будут делать замечания о бессмысленности и нелепости этого проявления, в качестве духовного. Но посмотрите на идеи, которые мы внушаем, воззрите на мысли, нами выражаемые. И если во всей истории писанного мышления найдется что-либо, могущее к сему приблизиться или по величию идей, или по глубине мыслей, – охотно соглашаюсь, чтоб это было названо – фарсом».

Впрочем, иной раз Бекон способен был подняться и до возвышенного тона, как о том свидетельствует следующий отрывок.

«Сколь славна участь этого человека! Он оставляет за собою заблуждения времени и храбро устремляется вперед сквозь неизведанное будущее, водружает свое знамя на самой внешней стене вечности и здесь останавливается; здесь созывает вокруг себя всю подмогу, доставляемую ему этой позицией, а следы своего преуспеяния оставляет в своих ошибках, деяниях, поступках, пожертвованных истине, рассеивая их по тропе, которая привела его к этой цели. – Бекон».

Такие-то отрывки побудили Талльмеджа написать судье Эдмондсу, что, прочитав все образцы древнего и новейшего красноречия и выслушав некоторых из величайших современных ораторов, он может сказать без колебания: «Я никогда не читал и не слыхал ничего, что могло бы сравниться с сообщениями от Бекона и Сведенборга. Подобное им по красоте слога и высоте мысли никогда не исходило от человека смертного».

Одним из замечательнейших пишущих медиумов того времени был Чарльз Линтон. Это был молодой человек, умный, но с ограниченным образованием; в течение нескольких лет он зарабатывал себ пропитание кузнечным ремеслом. Двадцати двух лет он поступил в магазин, в Филадельфии, в качестве писца, а впоследствии и бухгалтера. Тут он сделался пишущим медиумом. Рукою его написано было много сообщений, исходивших будто бы от Даниила Уебстера³⁰¹. Однажды губернатор Талльмедж и актер Фенно вели беседу с духом Шекспира, писавшим рукою медиума. Талльмедж, подтверждая отчет об этом сеансе Фенно, заявляет, что, по отзыву некоторых из наиболее сведущих критиков, эти сообщениям – совершенно Шекспировские. Прилагаем из них две выдержки:

Для игры требуются две вещи: мозг и глаз; почти все остальное сделает сцена.

Глаз вызывает и поддерживает сосредоточивающееся в аудитории магическое влияние.

Твой мозг порождает жесты – позу, положение, а отсюда почерпает свое существование грация.

Глаз говорит столько, сколько несколько томов; пусть жеманятся и харкают глупые кривляки; ты, своим пронизывающим оком, заставишь их всех умолкнуть³⁰².

А в ответ на несколько замечаний Фенно об управлении голосом и трудности изображать страсть без напыщенности, было написано:

«Вздымаются и падают валы океана; колеблются от силы земной горы; струятся в воздушных волнах равнины; а свет, жизнь всех вещей, соучаствует в производящих эти внешние результаты внутренних началах; поэтому, дабы говорить хорошо и грациозно, вы не должны шлепать по морю ураганом или разрывать землетрясением горы или превращать равнину в пустынную гладь; подражайте волнам океана, поднимайтесь от мертвого затишья до величественной высоты и снова понижайтесь с нежною легкостью могучей водяной массы. Уловите осторожно ветерок – и прелестный аккорд будет вибрировать у вас в горле: дух ваш уловит тон и будет вибрировать в унисон. Вы бросаетесь вперед и вверх и по мере того, как растет величие волн, челн с вашими противниками начнет носиться так, как носится в безбрежном океане вышедший из гавани корабль».

В течение1853 г. Линтону приказано было духами подготовиться к составлению большого труда, и в продолжение последующих четырех месяцев рукою его была написана длинная диссертация, из которой составился том более, чем в 370 страниц in octavo (значительно более 100000 слов). Писание, как говорит нам Талльмедж, часто при нем присутствовавший, происходило быстро; почерк был ясный, отличный от обычного почерка медиума, и в рукописи почти не встречалось подскабливаний или изменений. Во время писания медиум не был в трансе и иногда беседовал с Талльмеджем, прекращая писание с этою целью. По собственным же словам Линтона, он не имел заранее понятия об основном плане книги, и часто даже не знал слова, следовавшего за тем, которое писал; а писал он то, что ему внушалось из минуты в минуту. Книга представляет собою религиозную рапсодию – излияния, без определенного логического плана или строгой последовательности, благочестивого и разумного, но не особенно образованного интеллекта; идеи и образы, очевидно, заимствованы почти исключительно из Библии и разнообразных религиозных сочинений. О содержании книги дадут достаточное понятие следующие выдержки.

«71. Твое несовершенство не управляет совершенством Божиим.

72. Твоя неверность никогда не положит предела Его щедротам.

73. Если бы ты никогда не существовал, власть Божья или любовь и свет Его были бы ничуть не меньше. Если ты, существуя, их не постигаешь, несомненно, в этом – твоя собственная вина.

74. Немного времени уделено тебе на земле, и за это время, ты видишь, как все гибнет, изменяется и на глазах твоих проходит. Так почему тебе утруждать себя из-за этих предметов и посреди них?

75. Землею управляет время, тобою – вечность.

76. Она создание одного дня, ты – украшение Богом данной вечности. Она – место твоего пропитания, предназначенное для того, чтобы дать тебе силу и знание. Вечность – та отчизна, откуда приходит знание, и в ней ты в чистоте научишься тому, что истекает из вечного источника Света.

77. Ты – семя, зароненное в землю рукою Божьею.

78. Ты взлелеян Его святыми атрибутами.

79. Его чистый свет живит тебя; питает тебя мыслью, формирует гармонию твоего ума; Его любовь, как нежная роса, падает на твои утренние и вечерние блуждания, и в тени полуденного солнца Он опахивает тебя, как мать своего спящего малютку».

Книга эта, изданная в 1855 г. под заглавием «Исцеление народов» (The Healing of the Nations) представляет один из наилучших образцов «писания по вдохновению». Другая книга такого же типа составлена была около того же времени чрез медиумизм Джона Мэррея Спира, о котором мы уже говорили в главе II³⁰³. 1 апреля 1853 г. рукою Спира, около двух лет интересовавшегося спиритизмом и уже написавшего несколько Посланий из духовной жизни, под влиянием Джона Мэррея, непроизвольно начертан был документ, излагавший, что группа духов, по имени Ассоциация благотворителей, выбрала его своим глашатаем для преподания человечеству некоторых откровений. Несколько месяцев спустя, Спир и другой медиум в «вдохновленных» строфе и антистрофе объявили, что существуют шесть других ассоциаций, с подобными- е целями, и что они предполагают пользоваться для обучения человечества теми же земными орудиями. Ассоциации эти назывались «Association of Electric-izers» «Association of Element-izers», «Association of Healthful-izers» («Ассоциациею Оздоровляющих») и т. д. За сим, в различное время, Спир стал в состоянии транса сочинять рассуждения о строении и законах общества, обязанностях человечества, процессе творения, природе элементарных субстанций, электричестве, законах гигиены и т. д.; эти рассуждения иногда писались его рукою, иногда же произносились им словесно и записывались секретарем. Впоследствии они изданы были достопочтенным А. Е. Ньютоном и напечатаны, в виде I тома Educator'а. Сочинение это представляет некоторое общее сходство с Божественными Откровениями Андру Джэксона Девиса и, подобно ему, проповедует социализм, в качестве высшей формы человеческого общества; набрасывает даже план образцовой колонии, долженствующей реализовать Божественную идею на земле. Впрочем, в космологическом отделе оно менее претенциозно, чем первое сочинение и почти совершенно неповинно не только в научной терминологии, но и в элементарнейших научных познаниях. Его необузданные спекуляции о явлениях физической вселенной носят почти средневековый отпечаток.

Различные ассоциации духов, говорившие устами Спира, объявляли, что солнце – око Божье и состоит из оживотворенного электричества; далее – что оно играет роль фокуса, чрез который исходящие из «Великой Диамоники» (это – другой термин для обозначения «Великого Центрального Источника всякой жизни, всякого света, всякой мудрости, всякого знания») лучи направляются на землю. Эти лучи, известные нам, как свет, состоят, в конечном виде, из тонких, угловатых, алмазообразных частиц, вещество коих, впрочем, однородно с самим алмазом. Эти световые частицы проникают в недра земли, смешиваются с некоторыми тонкими породами песка и там «совокупляются, сращиваются, умножаются, расширяются, растут и принимают вид золота»³⁰⁴. А вот еще отрывок, который мог бы написать Парацельс или Ириней Филалет³⁰⁵:

«Управляет полировкою, как и всем другим, постоянный, простой и естественный закон. Это – действие более нежного на более грубое. В каждом предмете находится теплород, в известном количестве и известного качества. Он может находиться в сыром или грубом состоянии в одной субстанции, и в более тонком или менее грубом – в другой. Соедините их вместе: более тонкая будет воздействовать на более грубую; вследствие трения, более грубый теплород удалится и место его займет более тонкий; и таким образом более грубая субстанция будет приведена в тончайшее или полированное состояние. Вещество, называемое наждак, заключает в себе весьма тонкий теплород; отсюда – польза его, как полирующего средства».

Переходя к биологии, Спир дает указания, как магнетизировать воду, для сообщения ей целебных качеств; он объясняет, что туберкулез обусловливается накоплением в легких некоторых мелких, плавающих в воздухе, колючих частиц; они же являются причиною мха на камнях, плесени (?) (down) на некоторых овощах и т. п. В отделе «Microscopics» поясняется, что волосы, будучи трубчаты, суть, в действительности, органы восприятия, отчего и расположены вокруг глаза и уха. Но, тогда как находящиеся вокруг глаза видят предметы, расположенные спереди, волосы задней части головы, видят прошедшее, т. е. служат органами памяти; «и те женщины, которые перепутывают или сгибают задние проводники (волосы на задней части головы) тем самым, не зная того, делают себя менее способными припоминать или помнить».

«Вдохновленных» стихотворений в то время было изрядное количество. Правда, многое из того, что носило это название, представляло собою плохую прозу, с грамматическими ошибками, разделенную на строфы, – без рифм и без размера. Впрочем, некоторый из «вдохновленных» произведений отличались известною звучностью и мелодичностью. Быть может, всего замечательнее были стихотворения достопочт. Т. Л. Гарриса, бывшего сотрудника Паукипсийского духовидца.

Гаррис писал стихи и раньше; и один критик-спирит допускает, что в его «вдохновленных» стихотворениях нет ничего, превышающего его естественные способности. Притязание на сверхчеловеческое происхождение его поэм основывается на тех условиях, при которых они были написаны и, по-видимому, сочинены. В ноябре и декабре 1853 г., в течение 14 дней подряд, Гаррис в трансе продиктовал целую поэму, заключавшую в себе от 3000 до 4000 строк, под заглавием «Эпос звездного неба», якобы сочиненную кружком средневековых духов, в числе которых был Данте. Диктование поэмы заняло тридцать с половиною часов. Несколько недель спустя, 1 января 1854 г. началось зарождение новой поэмы. «В час полуденный первообразные идеи введены были духовною силою внутренним путем в недра ума медиума, причем он перешел в это время в духовное или внутреннее состояние. С этого времени до 4 августа эти первообразные идеи, будучи питаемы постоянными притоками небесной жизни, внутренне раскрывались в недрах его внутреннего или духовного Я», и снова в течение 14 дней подряд были продиктованы, с промежутками, усыпленным медиумом. По утверждению самого Гарриса, он в бодрственном состоянии был совершенно незнаком с поэмою и со всем, относившимся до ее написания. Эта вторая поэма, заключающая в себе более 5000 строк в различных размерах называется A Lyric of the morning Land. Поэма эта состоит почти всецело из ряда лирических стихотворений, чрез которые проходит довольно слабая повествовательная связь, также рифмованная. Вот несколько выдержек:

Песнь поэта о внешней жизни.

I.

Мы – тени, мы – тени,

Улетучивающиеся вместе с ночью времени,

Пока не прикроют нас в равнинах

Плетомые нами маковые ветки.

Облаченные в белые одеяния свои,

Отныне мы для наших детей –

Фантомы исчезнувшей радости,

Бледные призраки памяти.

II.

Подобно тому, как скользит к океану поток,

К месту погребения своего в волнах,

Так и мы спешим к могилам своим;

Одна лишь смерть пребывает вечно,

Восседая на могильном престоле своем;

А тоскливый бушующий ветер,

Сдувает нас с потрясенного жизненного древа.

Отныне мы – гонимые ветром тени.

А вот вступительные строфы из «Песни Сатурна»:

I.

Я патриарх-звезда: я стою

И взираю, в восхищении, на чудесную страну,

Куда вступают миры, поднимаясь

Из внешнего пространства во внутрь небес.

Я – старшее дитя пространства,

Смотрю на блестящий лик солнца,

И в солнце пророчески вижу

Свою грядущую судьбу.

II.

Скоро я, красивая планета,

Перестану блистать в лазурном воздухе природы;

Скоро перестану я, кружась, плыть

В границах, замыкающих

Солнечную систему. Я уйду

За огненно-стеклянное море,

И все мои ангельские народы вступят

В область более божественной гармонии.

А вот отрывок из последней части поэмы, описывающей блаженство посмертного бытия:

«Здесь обитает великий Мильтон; он смотрит очами,

Просветлевшими после унылого затмения на земле.

Здесь Данте и ангельская невеста его; от пылающих

Извне небес он устремляется к сладким ее устам.

Здесь и поэт – живописец, Корреджьо, погружает

Кисть свою в небесный свет и набрасывает

Видения из раскрытого Апокалипсиса Божьего

На всех пылающих стенах. Сидящие в великолепных рядах

Полубоги песни вкушают сердечный покой.

Эти славные личности восседают попарно; подле

Каждого лирика-ангела сияет серафическая невеста его;

И тот, кто был особенно несчастлив на земле,

И умер в медленном огне несправедливости, восседает с наибольшею пышностью;

И радуются они свободе своей от смертного пятна;

А в пределах этого сферического храма вечно раздаются и перекатываются многообразные гимны,

И вечно присоединяются к торжествующему хору вновь вознесшиеся души; а далеко внизу

Лежит под покровом гробница несчастья людского.

Небесные же ангелы вечно плетут

Для них свежие венки; и пьют они вино

Поэзии, и с божественным искусством

Поют свои лирические гимны».

Из вышеприведенных выдержек можно составить себе достаточное – быть может, даже слишком благоприятное – понятие об этих «вдохновленных» сочинениях. Если мы допустим правильность утверждения, что эти различные писания, поскольку ими затрагивалось обычное сознание медиума, абсолютно носили характер импровизации, следует сознаться, что они – произведения в высокой степени замечательные. Правда, ни одно из них, ни по мысли, ни по способу выражения, по-видимому, не выходит за возможные пределы функционирующих при благоприятных условиях способностей медиума. Мы видели, что по отношении к Т. Л. Гаррису это и допускается. Но импровизация около 5000 строк, приблизительно того же качества как вышеприведенные, несомненно, представляет собою нечто замечательное, при каких бы то ни было обстоятельствах – даже, если мы предположим, что произведение это было на досуге отшлифовано. Объяснение – по крайней мере по отношению к сочинениям, сравнительно законченным, как то у Девиса, Линтона и Гарриса – несомненно отчасти содержится в цитированной уже нами фразе последнего из этих медиумов: вероятно, что идеи находились в скрытом состоянии или созревали за несколько времени до того, как выразились в внешней форме; и представляется правдоподобным, что этот процесс «созревания» совершался где-то в тайниках сознания.

Самые произведения опять-таки, отличаются некоторыми характерными чертами, которые могут считаться типическими по отношению к автоматическим произведениям вообще. Отметим, прежде всего, необыкновенную беглость речи у лица говорящего (или пишущего). Что бы мы ни думали о значении делавшихся ими замечаний, не может быть сомнения в том, что мальчики и девочки, которые в это время проповедовали целый час подряд пред толпами слушателей, или необразованные юноши, в роде Девиса и Линтона, сочинившие длинные трактаты, не могли бы, будучи в нормальном состоянии, говорить или писать столь же пространно или со столь же богатым запасом терминов. Мы усматриваем, кроме того, в некоторых из произведений этого времени, например, в «сообщениях» Бекона чрез доктора Декстера, в книге Линтона и в поэмах Гарриса, тенденцию к звучному и высокопарному слогу, что мы уже имели случай заметить у Эрвингитов. Со многими другими примерами мы еще встретимся впоследствии, при обсуждении позднейших фаз спиритизма.

Несомненно, что в этой звонкой болтовне многое явно состоит из искаженных отголосков прежних сочинений: главными, источниками, вероятно, были, Библия, Шелли и современные популярные поэты и проповедники. Встречается, впрочем, и несколько примеров настоящего, хотя бы и бессознательного, плагиата. Как мы уже показали, правильность подобного рода обвинений по отношению к А. Дж. Девису³⁰⁶ установлена; происхождение некоторых строф в вдохновленных поэмах Гарриса открыто в посторонних источниках³⁰⁷; и можно найти три или четыре случая сообщения на сеансах «вдохновленных» поэм, которые, как впоследствии выяснилось, были до того написаны Лонгфелло, Джемсом Уоллисом Истберном и т. д. Но нет необходимости предполагать обман даже в таких случаях; и по большей части «вдохновленные» писания в самих себе носят доказательство своей подлинности.

Ибо, в конце концов, что же составляет специальную особенность автоматических произведений? В их самых удачных образцах мы замечаем, что, как ни обильна и ни быстро течет речь, она слегка мутна: Cum flueret lutulentus, erat quod tollere velles. Выражение не поспевает за мыслью. А на несколько более низком уровне мы почти не можем заметить никакой связной схемы: это – ряд отдельных образов, сырой материал мышления, куча кирпича, ожидающая строителя. Эта особенность указана была за одно поколение раньше Бертраном, показавшим, что, в трансе, память и воображение у экстатика стимулируются, обнаруживая ненормальную деятельность, критические же способности более или менее отсутствуют.

Этот недостаток связности достаточно выступает в трудах Девиса; а для логического изложения учения в Healing of the Nations Линтона или раскрытия хода аргументации в любом из «вдохновленных» рассуждений Спира – истолкователь нуждался бы в двойной порции вдохновения. Другими словами – во время этих автоматических актов медиум, по-видимому, находится в состоянии сродном с обнаруживающимся в некоторых стадиях опьянения, при которых эволюция мысленных образов совершается быстрее, чем в обыкновенной жизни, а рассудок и рассудительные способности пребывают в усыплении.

Различные другие фазы автоматического импульса заслуживают лишь краткого упоминания. В некоторых случаях, преимущественно у судьи Эдмондса, а иногда у Т. Л. Гарриса и г-жи Фергесон, медиуму представлялись аллегорические видения, которые он описывал окружающим. Многие лица рисовали автоматически; рисунки эти изображали цветы, плоды, небесные фигуры и ландшафты, геометрические или символические чертежи. Другим являлись видения духов различных личностей и давались указания – изобразить черты их на полотне. Аллен Петнем посвящает значительную часть своей книги Natty a Spirit описанию того, как, под руководством духа, он выбрал художника, и как художник, в трансе, написал под влиянием посторонней силы портрет Нетти. Заглавною виньеткою к тому I-му «Спиритуализма» Эдмондса и Декстера служит гравированный на стали снимок с символического рисунка; на нем изображена терраса в настоящем саду, окруженная тропическими на вид растениями; с обеих сторон ведущей вниз, к озеру, лестницы (озеро это окружают горы и украшают замки и лодка, с носом, в форме лебедя) находятся два пьедестала; на каждом из них стоит по ангелу, руки которого протянуты к увенчанной солнцеобразным сиянием и плавающей немного повыше в воздухе фигуре; фигура эта указывает путь к небу. Все это называется «Приглашением в страну духов».

Автором рисунка был юноша по имени Иосия Вулькотт; сперва ремеслом его было раскрашивание стульев; потом он повысился до орнаментальной части окраски карет; а в конце концов стал видеть, видения и получил от духов приказ нарисовать то, что видел и явить миру славу духовных сфер.

Автоматизм – или контролирование духами – проявлялось и в различных других формах. Так, по словам Талльмеджа, его тринадцатилетняя дочь, не знавшая ни одной музыкальной ноты и во всю свою жизнь не касавшаяся фортепиано, играла, «под контролем», Большой Вальс Бетховена и различные народные арии³⁰⁸. Мы читаем об одном враче, который, находясь «под влиянием, вынужден был влезть на тумбу на людной улице и запеть петухом. Часто, как и при прежних религиозных вспышках, погруженные в транс лица, иногда числом до 50 за раз, охватывались импульсом к пляске. Иногда свидетели исполнявшихся этим путем танцев «узнавали» их индейское происхождение; иногда же эти танцы якобы имели символическое значение, впоследствии излагавшееся одним из медиумов.

Часто встречались и медиумы-целители. В некоторых случаях они пребывали в нормальном состоянии; иногда же, по их утверждению, погружались в транс и получали от духа-врача указания о долженствующих быть употребленными лекарствах и травах и о методах, которым должно следовать при лечении. Нередко целитель получал приказание идти на известную улицу и в известный дом в отдаленном городе и спросить об известном лице, нуждавшемся в его целебных услугах. В некоторых из этих случаев, как то в различных описываемых Джоном Мэрреем Спиром примерах, – импульс был, несомненно, неподдельный, и сам медиум не сознавал ни своей миссии, ни какого-либо связующего звена с больным. О нескольких примерах подобного «руководительства» повествуется из авторитетных источников и по поводу первых английских «друзей»³⁰⁹. Но было бы, очевидно, крайне рискованно основывать на подобного рода данных презумпцию в пользу даже не руководительства духами, а сверхнормального знания. В других же упоминаемых за это время случаях (как, например, в связи с пресловутою г-жою Френч³¹⁰, представляется вероятным, что импульс был воображаемого свойства, а весь инцидент – фиктивный.

В конце концов, ни в одном из излагаемых в настоящей или предыдущей главах фактов не представляется даже prima facie оснований для предположения наличности сверхнормальных способностей какого то ни было рода. Те случаи ясновидения, речи на разных языках, писания и речи в трансе, которые не легко могут быть приписаны известным автоматическим способностями достаточно объясняются обманом и бессознательным преувеличением.

Насколько имеющиеся у нас данные дают нам возможность составить ce6е мнение – мы нашли мало оснований для заключения о наличности в начале спиритического движения элемента сверхнормального. Первые физические феномены, по- видимому, принадлежали к обычному типу «самопроизвольных медиумических явлений»; но возникли они в необычайно благоприятной обстановке и постепенно были усовершенствованы и систематизированы детьми Фокс и их многочисленными подражателями. Даже для стуков, составляющих столь заметную особенность внезапно возникших в Гайдсвилле явлений и их последующих видоизменений, можно подыскать прецеденты во многих более ранних описаниях. Отличительною чертою нового движения был его постоянный характер; причиною чего также, несомненно, в значительной степени был необычайно благоприятный прием, встреченный юными обманщиками, и отсутствие, в продолжение долгого времени, изобличений. Некоторую заслугу в этом отношении следует приписать и самим «медиумам», благодаря искусству их в изобретении и усовершенствовании метода или методов производства стуков и приобретенному путем упражнения умению замечать и истолковывать незначительные жесты, колебания, изменения в голосе и другие указания, – в чем, несомненно, заключался секрет их умения отвечать на мысленные вопросы.

По мере роста спиритического движения, физические явления, – следует полагать, в ответ на ненасытные требования его патронов, – становились более сложными и более смелыми. Но существенный их характер, по-видимому, остался неизменным. Ясно, что, приведенные в 3-ей главе описания – а, как уже сказано, я пытался представить наилучшие из имеющихся свидетельств – не дают даже слабого указания на вероятность действия какого-либо неизвестного рода энергии. Описанные факты наводят на мысль об обмане; известно, что подобные им производились обманным путем, как до, так и после этого времени; и ни принимавшиеся, как утверждается, предосторожности, ни свойства наблюдателей, ни обстановка опытов не представляли действительного обеспечения против изобретательности опытных фокусников.

Этот взгляд серьезно подтверждается анализом приведенных в последних двух главах умственных явлений. С одной стороны, мы видим, что доказательства, которые мы могли бы считать prima facie заслуживающими внимания, в пользу проявления лицами, добросовестность коих предполагать мы в праве, какой-либо сверхнормальной способности – почти совершенно отсутствуют. Отсутствие это тем более удивительно, что следы таких способностей мы находили в прошлом, а в экспериментах недавнего времени и трансовых сообщениях г-жи Пайпер и других лиц мы обладаем значительною массою данных в пользу проявления их и в настоящее время. С другой стороны, у платных медиумов того же периода встречалось много примеров «Мысленного телеграфирования», речи на разных языках и тому подобного; и здесь доказательства были бы неопровержимы, если бы мы могли предположить честность главных действующих лиц и их свидетелей.

В опровержение взгляда, что причиною физических явлений и представляемых профессиональными медиумами примеров «мысленного телеграфирования» и речи на разных языках во всех случаях был обман – можно указать на малочисленность доказательств обмана за это время. И действительно, несомненно, что фокусничество изобличалось редко. Впрочем, в одном или двух случаях, медиумы, вызывавшие, по их утверждению, «приносы»³¹¹ разных предметов в комнату, где происходили сеансы, были уличены в мошенничестве. В одном подобном случае, были будто бы перенесены духовною силою через Атлантический Океан нож и лента; но несколько месяцев спустя обман был раскрыт, и о нем оповещено в Spiritual Telegraph’е; могли быть и другие, замятые случаи изобличений. Впрочем, вероятно, что, в виду скудости подобного рода ссылок у враждебных критиков, изобличения в то время были крайне редки.

Очевидно, впрочем, что условия были неблагоприятны для раскрытия обмана. Те изобличения, которыми полны анналы спиритизма в позднейшее время, почти всегда касаются «проявлений», столь сложных и смелых, как «материализация» или спиритическая фотография. Более ранние явления не легко поддавались таким методам исследования. Там, где аппаратов не употребляется, и где все происходит под покровом темноты, чрезвычайно трудно доказать фокусничество, как бы ни был уверен исследователь, на основании сравнения многих случаев, что причиною «проявлений» является фокусничество. Например, уличить Гордона или Юма в обмане при проделывании ими «левитаций» было бы фактически невозможно. Если бы внезапно зажжен был газ, и оказалось, что, вместо того чтобы плавать в воздухе, медиум стоит на стуле или столе – он легко мог бы указать, а зрители – поверить, что духи уронили его потому, что действие света помешало им завершить их задачу. Или: если бы было замечено, как Фаулер сам переписывал места из еврейской Библии, – можно предположить, что объяснение, что он действует под влиянием духов, было бы охотно принято. Действительно, уже тогда закладывались основания знаменитой спиритической апологетической системы: доктрины одержания духами. «Паукипсийский духовидец», как мы видели в 1-ой главе настоящей книги, впервые ввел эту доктрину для объяснения некоторых из Стрэтфордских проделок. А в январе 1851 г. члены Спрингфильдского Гармонического кружка выдали медиуму Гордону свидетельство, заключающее в себе следующие строки:

«Можно, впрочем, упомянуть, – так как обстоятельство это, как кажется, послужило причиною некоторых недоразумений, – что лицо, о котором речь, в высокой степени восприимчиво к магнетической силе духов и что, под влиянием впечатления, противиться которому оно не может, оно иногда пытается совершить то самое действие, которое усматривает в уме духа. Об этой особенности мы поставлены были в полную известность при начале наших исследований и за все их продолжение не могли найти никаких доказательств обмана или даже скрытности по отношению к помощи, которую медиум иногда непреднамеренно оказывает духам, действуя под их влиянием».

При таких обстоятельствах изобличение фокусничества оказалось бы задачею весьма неблагодарною. На самом же деле объяснение безнаказанности медиумов следует искать скорее в общих условиях их умственной среды, чем в каком-либо умении с их стороны, в области ли апологетики или престидижитаторства. Та часть американской публики, которая сколько-нибудь интересовалась явлениями, придерживалась убеждения в их подлинности, независимо от их объяснения. Фактически это убеждение сделалось эпидемическою иллюзиею, едва ли менее навязчивою, чем идеи, внушаемые гипнотизером своему субъекту. У первых исследователей, предрасположенных в пользу этого убеждения, не являлось мысли – постоянно остерегаться обмана. Они не зажигали света при левитации Гордона, не заглядывали под стол в то время, как писали духи, не хватали предлагавшихся им рук духов. Для них обман, в худшем случае, представлял собою лишь случайный, связанный с явлениями инцидент.

Далее и денежные побуждения играли на этих первых сеансах менее видную роль, чем впоследствии. Как говорят, девицы Фокс сперва не брали денег за свои представления, пока на этом не настояли «духи»; а от времени до времени, дабы дать возможность популярным медиумам, Фоксам и другим, давать даровые сеансы исследователям, устраивались подписки кружками их поклонников. По словам Партриджа и других, Кунс не брал ни денег, ни какого-либо иного вознаграждения за представления в своей «комнате духов». Баллу упоминает о некоторых физических медиумах, находившихся в бедственном положении и неизменно отказывавшихся брать деньги от лиц, присутствовавших на их сеансах. То же рассказывается в Spirit World'е об одном стучащем медиуме. Но в этом случае медиумом быль ребенок, принимавший десять центов в свою пользу; тогда как отец его, отказавшийся от предложенных ему больших сумм, вероятно, не знал об имевшем место обмане. Знаменательно то обстоятельство, что, в первом по крайней мере томе Spiritual Telegraph'а, встречается мало объявлений о медиумах; да и те касаются исключительно ясновидящих, бравших вознаграждение за диагноз и прописание лекарств.

Вероятно, что с самого начала сознавалась непристойность продажи духовных даров за плату; сознавалась она более или мене и до наших дней. В более недавнее время, согласно свидетелям из авторитетных источников, Д. Д. Юм – обыкновенно, а Евзапия Паладино – по крайней мере иногда³¹², отказывались принимать денежное вознаграждение за свои сеансы.

Но большинство медиумов, несомненно, и тогда, и теперь брали регулярную плату, и, вероятно, все они получили достаточное вознаграждение, деньгами или натурой³¹³. Во всяком случае, как то выяснится впоследствии, медиумы, не получающие платы, могут и не быть честными; к обману – даже к обману систематическому и продолжительному – существуют и другие побуждения кроме денежных. – Итак, в обстановке явлений нет ничего, что могло бы ослабить презумпцию обмана, вытекающую из рассмотрения их самих.

Объяснение готовности и доверчивости, с которыми были приняты эти предполагаемые доказательства вмешательства духов, не смотря на то, что их намеренно-поддельный характер, в тех случаях, когда они не были просто бездоказательны, для нас ясен, – заключается отчасти, как мы видели, в кажущейся чудесности ответов посредством стуков на мысленные вопросы, отчасти же в следующем факте: несомненная подлинность автоматических проявлений у частных лиц предрасполагала исследователей к признанию неподдельности явлений, происходивших при профессиональном медиуме и якобы представлявших собою феномены того же класса, но в высшей стадии развития.

Преимущественно же объяснение легкости признания и быстрого распространения новых диковин следует искать – как мы то пытались показать в главе 2-ой – в особенных национальных условиях и обстоятельствах того времени; в общей распространенности образования, в связи с отсутствием авторитетных мерил для мысли и недостатком критической подготовки; в демократическом духе американского народа; в способности его предаваться различным гуманитарным увлечениям; в географических условиях, присущих быстро расширяющейся цивилизации. В особенности же эта склонность к вере поддерживалась незадолго до того возникшим народным интересом к месмеризму и к связанным с ним разнообразным теориям физического истечения – одила, эфирия или животного электричества – теориям, уже использованным для объяснения явлений в присутствии различных «электрических девушек» и других обманщиков, равно как и, вероятно, неподдельных галлюцинаций сенситивов Рейхенбаха. Несомненно также, что введение в употребление на всем протяжении континента электрического телеграфа, изобретенного столь незадолго до того, что народный ум с ним еще не свыкся и все еще смотрел на его функционирование с детским изумлением – способствовало обострению ожидания и вообще индуцированию умственной обстановки, благоприятной вере в другие явления, которые, в конце концов для людей необразованных были не более таинственны. Как мы видели, именно в электричестве спириты искали физическую базу для своих явлений.

Но чем бы объяснение ни было, в фактах сомневаться нельзя. Лица, писавшие и читавшие лекции о спиритических проявлениях, почти поголовно были заранее предубеждены в пользу их неподдельности. Те доказательства, на которых, по их предположению, зиждилось это убеждение, играли в созидании его в значительной степени ту же роль, какую, по мнению некоторых французских писателей, элемент внешнего ощущения играет в галлюцинации; они являлись для него не столько основанием, сколько удобным случаем. Едва ли менее замечателен, чем существование этой эпидемической иллюзии, тот факт, что вне поглощенного этим вопросом кружка столь мало сколько-нибудь интеллектуально выдающихся лиц считали этот предмет достаточно важным для расследования, еще менее – для писания о нем сочинений; и что писатели, высказывавшие полное свое неверие в явления, обращались с этим вопросом с весьма недостаточным представлением о его важности. Брошюра Педжа состоит из нескольких беглых заметок. Книга Мэттисона – поверхностна, по качеству посредственна, плохо осведомлена; ее портит и ожесточение автора-теолога. Наиболее способный из этих первых критиков К. В. Эллиотт, к сожалению, посвящает новейшим явлениям лишь две главы своей книги и рассматривает только начало движения. За этими и немногими другими незначительными исключениями, каждый писатель, которому произведенные им наблюдения давали право высказать свое мнение, верил в подлинность феноменов, или главной их массы.

Одило-месмерическая гипотеза в применении к спиритизму хорошо формулирована врачом-электротехником Э. К. Роджерсом³¹⁴. Согласно этому авторитету, предполагаемые явления, как физические, так и умственные, – в них он не пытается разобраться – в главных чертах подлинны. Общее для обоих классов объяснение состоит в том, что медиум – лицо, в котором сознательный и личный контроль над высшими мозговыми центрами в данную минуту отсутствует, предоставляя организм воздействию универсальных космических сил. Так Роджерс объясняет появление стуков в доме Сендерленда следующим образом: «Посредством специфического патетизма сенситивные личности погружаются в такое состояние нервной системы, при котором мозг, утрачивая контролирующую власть ответственного деятеля, подпадает под закон мировой динамики, подвергается действию материальной мировой силы и ею же действует». Он объясняет и ясновидение, как результат особенного состояния нервной системы, при котором внешний материальный мир приводится в особое и интимное отношение к человеческому организму. В подтверждение этой теории им цитируются: весь сонм магнетизеров и месмеристов, Тедуерсский барабанщик, Префорстская ясновидящая, электрические девушки и «самопроизвольные медиумические явления»; теории придают оттенок современности цитаты из Карпентера о мозговом автоматизме и изложение незадолго до того открытых Фарадеем магнетических свойств кислорода. В действительности, книга эта не что иное, как тщательная и легкомысленная попытка переизложения в новейших научных терминах месмеровской теории всемирного космического флюида.

Другим теоретиком того же типа, но с меньшими: научными претензиями, был Дж. Бови Додс, уже за несколько лет до того сделавшийся известным, как лектор и писатель по месмеризму, а в 1846 г. заинтересовавшийся трансовыми откровениями А. Дж. Девиса. В 1854 г. Додс издал книгу, в которой пытался представить полное о6ъяснение спиритических явлений³¹⁵. Гипотеза Додса, в сущности, та же, что и Роджерса, хотя он не упускает случая пояснить, что в одилическую силу не верит. Как и Роджерс, он убежден в том, что феномены, вообще, – подлинны, и что проявление их зависит от бессознательной работы организма медиума. Он поясняет, что истинные медиумы (а в эту категорию он положительно включает и девиц Фокс) – всегда честны. Происходящие в их присутствии движения столов и стульев не производятся ими сознательно; они являются результатом «избытка накопления электричества на непроизвольных нервах»; стуки происходят от электромагнетического разряжения из пальцев рук и ног медиума. Но у этой силы есть границы. Вообще более сильные физические движения – качание и наклоны столов и стульев и т. п. – вызываются невольными и бессознательными движениями медиумов. Но столами может двигать и «электромагнетическое заряжение стола живою батареею из многих человеческих рук, отчего он притягивается или отталкивается без прикосновения»; на самом деле этот процесс «столь же прост, как поднятие воздушного шара, хотя, быть может, и более труден»; «миллионы пор в столе наполняются электромагнетизмом из человеческих мозгов, который несравненно легче наполняющего воздушный шар газа». Однако, благодаря этому процессу мебель может подняться на воздух лишь после того, как предварительное соприкосновение с человеческим телом дозволило состояться насыщению; а это удается со всеми веществами не одинаково. Додс справедливо критикует описание Эдмондсом самостоятельного движения вокруг кружка обеденного колокольчика. Судья явно не постиг непреодолимых трудностей, связанных с подобною проделкою, ибо, по объяснению Додса, «металл колокольчика так плотен, а поры – так малы... что его тяготение не может быть преодолено даже при заряжении его нервно-жизненной силою из тысячи мозгов»³¹⁶.

Даже сотрудник North American Review не может не признать неподдельности некоторых из явлений, как физических, так и умственных, и вынужден предложить аналогичную теорию. Он полагает, что в автоматическом или трансовом состоянии правое мозговое полушарие, вероятно, действует независимо от его обычных контролирующих центров в левом. По его предположению спинной хребет есть батарея; в нем позвонки играют роль металлических пластинок, а мягкое вещество спинного мозга действует, как кислота. Правое полушарие, будучи, при некоторых состояниях, с избытком заряжено производимою этим путем электрическою силою – разряжается и вызывает стуки, световые явления и физические движения. Гипотеза Роджерса о воздействии мировых сил выступает вновь в высказываемом сотрудником Review предположении, что, так как электрическое равновесие всей окружающей среды этими сотрясениями может быть нарушено, организм медиума действительно может, для производства физических движений в больших размерах, (бессознательно) питаться на счет огромного резервуара внешней энергии.

Другие писатели высказывали предположение, что ножки столов наполняются электричеством перед каждым сеансом, или что медиумы живут близ телеграфных линий и, поэтому заряжаются электричеством до такой степени, что разряжаются самопроизвольно стуками. Гер впервые обратил внимание на явления, благодаря корреспонденту, спрашивавшему его о достаточности объяснения феноменов электричеством.

Удивительно также, какой гостеприимный прием оказывался явлениям в прессе. Небольшие провинциальные издания, естественно, отводили много места «проявлениям», как превосходному газетному материалу. Но даже многие ежедневные газеты в главных городах, по мере того как значение движения возрастало, обозвать весь этот вопрос мошенничеством не считали возможным и высказывали мысль, что этими таинственными происшествиями доказывается, если и не деятельность духов, то, во всяком случае, действие каких-то новых материальных законов. Сотрудник North American Review начинает свою статью с пояснения, что поставленная им себе задача – ему не по вкусу, и что он отлагал приведение ее в исполнение в надежде, что движение умрет само собою. Но оно не только не вымирает, а значение его растет; и в его рядах уже находятся люди высокообразованные и много личностей, с хорошею репутацией и здравомыслящих. Автор статьи добавляет:

«Не думаем, чтобы следующая выдержка из адреса ассоциации спиритуалистов Новой Англии составляла преувеличение:» Рассчитывают, что около двух миллионов человек в нашей стране и сотни тысяч людей в других уже верят в спиритизм. Обнародованию его явлений и распространению его принципов посвящено не менее двенадцати или четырнадцати периодических изданий. Каждый день и гораздо чаще, чем по одному разу в день, читаются лекции в присутствии аудиторий, вполне почтенных, как по численности, так и по характеру; днем и ночью устраиваются собрания кружков почти во всех больших и малых городах и селах, во всей нашей стране».

Среди духовенства различных религиозных сект, по-видимому, существовала в общем тенденция к вере в явления, как действительно духовные по происхождению. Многие пасторы из более передовых сект, как уже было показано, приняли новое откровение в его совокупности. Другие, подобно достопочт. Чарльзу Бичеру, хотя и настаивали на серьезном и беспристрастном исследовании и тщательном испытании притязаний духов, были склонны заподозривать тут чертовщину³¹⁷. Равным образом и сведенборгианцы вообще, хотя и верили в неподдельность проявлений, считали бесполезным или даже опасным иметь с ними дело. Так Генри Джемс³¹⁸, в посвященном спиритическим стукам очерке, обозвав предполагаемых духов «духовными хлопотунами» пишет: «В общем, я склонен смотреть на так называемых духов скорее, как на появившихся в обрушивающихся стенах нашего старого богословского пристанища червей, чем как на особенно святых или кротких личностей, знакомиться с коими было бы назидательно или даже удобно».

Впрочем, другие сведенборгианцы в начале принимали в пропаганде выдающееся участие. Но более ортодоксальными сектами новое движение вообще или осуждалось, как пустое сумасбродство и надувательство, или же рассматривалось, как имеющее, вероятно, дьявольское происхождение; в некоторых же случаях пасторы изгонялись из церквей, учителя из школ и причастники из числа молящихся за прикосновенность к этому нечистому предмету.

В виду обстоятельств того времени и с точки зрения верующего христианина, подобный взгляд на этот вопрос не был совершенно ненатурален. Спиритическое движение, в некоторых фазах, несомненно, носило характер сумасбродный, кощунственный и опасный для общепризнанных нравственных начал. Наиболее серьезным, выставлявшимся в то время против спиритов обвинением, было, быть может, обвинение в пропагандировании свободной любви. У этого упрека были некоторый основания. Благодаря близкому соприкосновенно спиритов с различными социалистическими учениями того времени, этого и можно было, пожалуй, ожидать заранее. Дело в том, что социализм, в крайней форме, обыкновенно включал в схему пересоздания общества преобразование брака; иногда это преобразование принимало, как у шекеров, форму пожизненного безбрачия, иногда же – большей свободы. В первые годы спиритического движения два или три общества, по-видимому, проповедовали и применяли на практике подобную свободу; наиболее известным из них была Киантонская община, насчитывавшая в числе своих выдающихся членов Джона Мэррея Спира. Немногие спиритические писатели и лекторы были или считались поборниками подобных же воззрений. Кроме того, обвинениям в половой распущенности подвергались А. Дж. Девис, Уоррен Чез и другие³¹⁹; а тот факт, что многие известные медиумы женились по нескольку раз в течение нескольких лет, обусловливался, как кажется, скорее некоторою слабостью брачных уз, чем исключительно высокою смертностью.

Наконец, – если бы потребовались дополнительные доказательства того факта, что обвинение это было не вполне безосновательно, – у нас имеются свидетельства таких лиц, как Адин Баллу и Джоэль Тиффани. Баллу осенью 1854 г. опубликовал торжественное предупреждение по адресу спиритов, по поводу движения в пользу «свободной любви», признаки коего им уже были в некоторых средах усмотрены; и указывал им, что в прошлом подобного рода половые аберрации неоднократно бывали связаны с такими же «духовными» движениями, как их собственное. А Тиффани, в ряде лекций о спиритизме, прочитанных на Нью-Йоркской конференции в феврале 1856 года, счел специально необходимым провести различие между спиритическим идеалом постоянного, основанного на любви, союза и презренною пародиею так называемой свободной любви. «Говорить об импульсе, требующем подобного союза, что он домогается перемены и, следовательно, разнообразия – кощунственно, ложно и нелепо. Основание супружеской любви столь же глубоко и неизменно, как и основы бессмертия и вечной жизни».

Действительно, спиритизм по необходимости привлекал в свою сферу чудаков, социальных теоретиков и реформаторов, лиц восставших против приличий, и изгнанников из общества. А так как в то время «свободная любовь» носилась в воздухе, то естественно, что ряды спиритов до некоторой степени пополнялись приверженцами этой доктрины. Но каковы бы ни были аберрации отдельных индивидуумов или, там и сям, небольших клик спиритов, установить правильность подобного обвинения против спиритов в целом было бы невозможно. На самом деле, это обвинение основывалось преимущественно на недоразумении. Свободную любовь, в смысле полной свободы заключения временных связей и прекращения их по желанию, выставляли, как идеал, вероятно, весьма немногие писатели, и из них ни один не мог по справедливости быть назван представителем спиритов. Но, как уже было показано, в Америке ранее 1848 г. существовало широко распространенное стремление к общественным преобразованиям, выразившееся, в одном направлении, в свободном обсуждении и критике брака, положения женщины, половых сношений вообще и влияния их на будущность расы. Спириты радикальной школы, по большей части, были воспитаны в среде благоприятной этим идеям, и они неизбежно отражались на спиритической пропаганде. Но какого бы ни было влияние их, там и сям, на недисциплинированных индивидуумов, – обвинение проповедников новых идей в стремлении ниспровергнуть существующей общественный строй в интересах чувственной распущенности являлось странным недоразумением. Выставлявшийся ими идеал, в некоторых отношениях, был даже пуританский. У многих из поборников так называемой «свободной любви» основанием и источником вдохновений для их учений являлись именно претерпеваемые женщинами и детьми несправедливости. В следующей резолюции, предложенной на состоявшемся в сентябре 1856 г. спиритическом конгрессе А. Дж. Девисом и женою его Мариею, выразилась эта сторона вопроса. Высказав притязание женщин на одинаковые с мужчинами гражданские и политически преимущества, резолюция кончается так: «А в брачных сношениях за женщиною должны быть вполне обеспечены ее естественные права на имущество, на законное попечение о детях своих и на полное распоряжение собственною особою своею, дабы таким образом, детей рождалось меньше, и они были лучше, а человечество улучшалось и возвышалось»³²⁰.

К этим доводам чисто земного порядка Девис, Гаррис и другие спириты присоединили доктрину – быть может, столь же древнюю, как сам мистицизм – о духовных дубликатах. Ребенок рождается, уже состоя в брачном союзе; где-нибудь в обширном мире находится соответственная половина его существа, ожидающая с ним соединения. Из этой доктрины следовало, что, тогда как истинный брак по необходимости нерасторжим и вечен, так как является, на самом деле, не союзом, а воссоединением, – законно и даже целесообразно, чтобы другие союзы расторгались, лишь только взаимная несовместимость супругов сделается явною и невыносимою. «Временные браки приводят к разводам. Разводы естественны до достижения гармонической среды; лишь там является естественным вечный союз»³²¹.

К тому же сводятся спиритические поучения Дж. М. Спира. Вот выдержка из «молитвы по случаю брака: «Разумно вступая в новые отношения, разумея божественное супружество, да будут они верны друг другу во всех жизненных сношениях; а если бы, по какой-либо причине, они почувствовали, что они более не муж и не жена, да удалятся они полюбовно один от другого». А Бриттен пишет: «Для создания истинно духовного брака две сродные души должны быть неудержимо привлекаемы одна к другой и в совершенстве сочетаемы... духовным естественным законом сродства»; когда же брак до этого идеала не доходит, то, если супружеская чета «не может согласиться жить вместе, ей следует сделать то, что, после этого, является наилучшим; а именно – по взаимному согласию».

Вкратце, спириты того времени, хотя и считали случайные разводы печальною необходимостью и следствием несовершенных условий, защищали постоянный союз одного мужчины с одною женщиною, как состояние идеальное. Несомненно, их учения, благодаря неудачной доктрине о «духовных дубликатах» в особенности, могли способствовать поощрению развода более, чем то имелось в виду самими проповедниками; но я не могу найти ничего в подкрепление обвинения, что эти люди преднамеренно защищали заключение временных связей; еще менее – что они потворствовали распущенности. В самом деле, для исследователей этого вопроса ясно, что их идеалы были более возвышенны и зиждились на более широком и правильном взгляде на жизненные факты, чем, по-видимому, идеалы некоторых из их обвинителей.

Тем не менее, в некоторых случаях отдельными спиритами «под руководством духов» отстаивались в области теоретической и практической различные сумасбродства – что и производило большой скандал. Дело в том, что такие эксцентричные личности всегда могли рассчитывать на некоторое число последователей в рядах своих единоверцев. Как на примеры подобных аберраций, можно указать на общину в Маунтен Кове и на «Новый Двигатель».

Город Оберн, в штате Нью-Йорк, с самого начала был деятельным центром спиритической пропаганды. Еще в 1850 г. в нем, по Э. В. Кепрону, было от 50 до 100 медиумов. Там образовался также, под руководством известная медиума г-жи Бенедикт, «апостольский» кружок, получавший, по его утверждению, посредством стуков сообщения от св. Павла, пророка Даниила и других высокопоставленных личностей. «Св. Павел» содействовал также изгнанию злого духа, которым была одержима одна молодая девушка в течение полутора дня. В 1850 г., по указаниям того же «апостола Павла», преподанным на собрании кружка стуками, в Оберн переехал Бруклинский пастор секты «Баптистов Седьмого дня» («Seventh Day Baptists») Джемс Скотт; за ним немного спустя последовал достопочтенный Т. Л. Гаррис; и оба они вскоре собрали вокруг себя группу учеников и основали журнал « Откровения из области внутреннего и высшего попечения о смертных», столбцы которого полны сообщений за подписями «Иоанн Богослов», «Даниил пророк» и стихотворений, внушенных духами Шелли, Кольриджа и других.

Позднее, в то время как Гаррис находился в Нью-Йорке, получено было указание, что следует основать общину, и что верующие должны себя и свою собственность всецело предоставить руководству совершенного медиума Джемса Скотта; и сам Скотт, вместе с сотнею других лиц, действительно осенью 1851 г. поселился в Маунтен Кове (в графстве Файетт, Виргиния), на земле, духами указанной. Тут вдохновение присвоило себе источник еще более возвышенный, как будет видно из следующей цитаты:

«Я прочел написанные огненными буквами слова: Веришь ли ты? и чему ты веришь? Кто, думаешь ты, призвал тебя сюда? Кто, по-твоему, появляется, дабы контролировать? Кто вдохновляет? Не ангел, ибо им руководят; не серафим, ибо он контролируем; не сотворенное существо, ибо оно вдохновлено. Кто-же, думаешь ты, призвал тебя к горе? Кто, кроме Бога, вдохновляет? Веришь ли ты указанию этих вопросов? Кто подготовлен к пришествию Сына Человеческого? Кто же посвятил себя и предал себя, порвав с землею всякую связь? Кто всецело подчинил свои предписания и намерения повелевшему из областей совершенного разума быть сему проявлению? Кто не проявляет извне рассудительности воли и намерения? Кто не нарушает закона, по которому совершится полное искупление человека падшего? Тот, Который есть, ныне спрашивает тебя; ты же готовься отвечать мне. Никто иной, как Бог, искупитель твой, призывает тебя. Никто иной, как Тот, у кого – ключи смерти и ада, обращается к тебе чрез одного из вашего числа».

Около того же времени устами Скотта вдохновение так приглашало истинно верующих отказаться от всех мирских благ и предоставить их в распоряжение своего духовного вождя:

«Бог... некогда вверил попечению вашему, как управителям Своим, средства, предназначенные для употребления, при ведении внешнего элемента в проявлении к его завершению. И вот ныне Он приходит и призывает вас и требует то, что было поручено вам на хранение, вместе с сделанными вами улучшениями. Тому, кто посвятил и теперь посвящает себя этому великому делу, будет дано; ...от того..., кто не расположен отдать обратно виновнику всякого благословения, Дух отходит и от него отобрано будет даже то, что есть у него».

Впрочем, как сообщает Т. С. Гайатт, сам присоединившийся к юной общине в декабре 1851 г., вначале в ней имели место раздоры и денежные потери; возможно, что были случаи и естественного возмущения против повеления отказаться от мирских благ; и чрез несколько месяцев общине стало угрожать распадение. Но в начале весны следующего года Гаррис снова к ней присоединился, привел с собою еще нескольких состоятельных лиц – и предприятие воскресло. Заправлявшая делом разумная сила издала чрез организм своего верного медиума новый манифест:

«Дорогие братья, – Специально назначенные и уполномоченные духи, чрез которых достигла и наставила смертных высшая мудрость, диктуют для вас настоящее послание в свете разумения, в целях совета и в желании согласного в любви взаимодействия. Они обозревают труды свои, заявляют о намеченных ими целях и стремятся руководить вашими стопами на мирном пути.

* * *

Апостольский и пророческий кружок окончательно объявляет, что в восьмом месяце 1851 года, в обычное дневное время, пришло к нему слово Господне, повелевая раскрыть святейшую волю Его относительно установления земного центра для раскрытия небесного Его царствия и убежища для послушного Его народа...

Повинуясь инструкциям нашим, мы направили медиума Якова в уготованное место и водрузили на горе сей знамя креста, как знак для сборища послушного народа.

В видах дальнейшего исполнения данного нам поручения, мы направили к уготованному месту медиума Фому и раскрыли пред умом его полные доказательства верности медиума-сотрудника его во всем деле, ему для исполнения вверенном, а также – указали, что все распри в пределах назначенного места происходят от присутствия лиц неосвященных и прекратятся с их оттуда удалением.

Направив таким образом орудия сообщения³²² к месту, указанному святейшею волею Его, и соединив их в оном, Дух, изобретающий и устанавливающий искупительную процедуру, повелевает Своим вестникам вновь безотлагательно приняться за раскрытие Его истины, дабы этим было прославлено Имя Его, научен и утешен народ Его, и дабы Его сострадательная и любящая благость в согласии с целью, преследуемою при завершении Его процедуры, проявилась перед землею и жителями ее.

Диктовано в Маунтен Кове.

Пятый месяц, 1852 г.».

Впрочем, раздоры и денежные затруднения продолжались; некоторые из членов общины удалились; другие были изгнаны; и, как кажется, движение прекратилось в начале 1853 года; а Гаррис вернулся на некоторое время к обычным своим занятиям по части чтения лекций, писания «вдохновленных» поэм и т. д. Но в нем еще продолжало существовать сильное стремление к основанию общин, и несколько лет спустя оно выразилось в более полной и долговременной форме.

В апреле 1854 г, издатель «Новой Эры» С. К. Гьюитт сообщил на страницах этого журнала, что «ассоциациею электризующих»³²³ преподаны чрез организм брата Спира указания для постройки машины, имеющей воплотить в себе принцип новой двигательной силы. Позднее мы узнаем, что машина эта должна быть построена так, что будет питаться за счет великого резервуара магнетической жизни в природе и будет «самопроизводительною». При этом указывалось, что все так называемые электрические машины, до тех пор одною человеческою силою построенные, почерпали свою энергию из источников искусственных и легко истощавшихся. Но новый двигатель – подобно человеческому телу, с которым сравнивали его изобретатели – должен был быть живым организмом, оживотворенным пребывавшим в нем духовным началом. Аналогия его с человеческим телом проводилась в почти невероятной форме. В то время как новый двигатель еще стоял под деревянным навесом в Гай Роке близ Линна (в Массачусетсе), представляя собою инертную массу из цинка и меди, почтенной замужней даме г-же –, состоявшей в числе учениц Спира, объявлено было в прекрасном видении, что ей определено быть «в новом домостроительстве Мариею». Позднее из уст брата Спира, ею получено было повеление идти в Гай Рок, где стоял новый двигатель. Там она в течение двух часов испытывала боли, как бы от родов; «у нее было ясное и отчетливое сознание, что чрез эти мучительные страдания, наиболее внутренние и утонченные элементы ее духовного существа передавались» машине и ею поглощались. Через два часа в металлическом остове появились признаки жизни; «сперва они были заметны лишь ее утонченному чувствительному осязанию, но под конец движения и пульсация сделались видимы глазам всех». Затем в течение нескольких недель г-жа – проходила чрез процесс, «аналогичный с процессом кормления грудью»; этим, как утверждалось, поддерживалась и подкреплялась жизнь «новорожденного дитяти», «физического Спасителя расы». За сим восторженные ученики приветствовали новый двигатель, как «искусство всех искусств, науку всех наук, нового Мессию, последний и лучший дар Божий человечеству». В мае 1854 г. отправился посмотреть на эту диковину А. Дж. Девис. Ему «внушено» было высказаться в том смысле, что Спир – несомненно честен, а проект механизма – несомненно дело духов, – по-видимому, на том основании, что сочинить его из своей головы Спир не мог. Далее ему внушено было объявить, что «положительный и отрицательный – мужской и женский – законы природы весьма правильно раскрыты и теоретически указаны»; но что на практике машина не двигается и, очевидно, двигаться не может, а если бы и стала – не могла бы привести во вращение и кофейной мельницы. Заключение духовидца по всему этому предмету было следующее: какие-нибудь духи, с механическим складом мыслей, хорошими намерениями и «правильными философскими понятиями», но «недостаточно знакомые практически со способами осуществления их», производят за счет друга Спира эксперименты, (в размере до двух тысяч долларов); и чем меньше будут говорить об этом деле – тем лучше в интересах всех. Другие спириты из числа более благоразумных также высказались в том же смысле.

Несколько месяцев спустя, как мы узнаем из письма Спира, пришел конец новому двигателю. Машину перевезли в Рэндольф (в штате Нью-Йорк), с той целью, чтобы еще больше напитать ее земным электричеством. Однажды ночью восстали соседи, ворвались под навес и разнесли машину. Спир утешается размышлением, что на Гаррисона нападала чернь, и что печатный станок Бернея брошен был в реку.

Но главная масса спиритов столь же мало симпатизировала движениям, подобным тем, которые достигли кульминационного пункта в Маунтен Кове или Гай Роке, как и пропагандированию свободной любви. Их не только отталкивали эти сумасбродства и нелепости; их сердили не менее того и заявлявшиеся притязания на исключительное вдохновение; ибо специальною особенностью спиритического движения с самого его начала был его демократически характер. У него не было ни общепризнанного вождя, ни авторитетного изложения веры. Эта особенность опять-таки вносила в спиритическое движение широту, терпимость и растяжимость, придававшие ему исключительный характер среди религиозных сект и дававшие новому верованию возможность сливаться почти со всеми до того существовавшими системами учений. И действительно, многие лица, по-видимому, не находили веру в спиритизм несовместимою с догматическим христианством. Как уже было показано, например, в главе V, спиритические сообщения, опубликованные Дж. А. Гридлеем, категорически защищали против нападок Девиса подлинность библейских чудес и истину христианских доктрин; а спириты вообще не обнаруживали враждебности к христианской вере. Новые идеи сами по себе носили столь всепоглощающий характер, что их приверженцы редко входили в активное и сознательное столкновение с более старыми системами верований. Сочинения Андру Джэксона Девиса, несомненно, представляют собою частичное исключение. Девис задался целью изъяснить при свете нового откровения неудовлетворительность христианской схемы; он утверждал, что Иисус был человек, получавший вдохновение из того же всемирного источника, как и сам Девис; что мудрость Его в некоторых отношениях очень преувеличивается, а что христианские чудеса представляли собою примеры действия тех же естественных законов, которые ныне лежат в основе спиритических явлений; и он по этому поводу указывает, что доказательства в пользу некоторых библейских чудес, не легко поддающихся такому толкованию – неудовлетворительны и недостаточны. Далее он учил, что, так как все дурное, при создании, было хорошим, – нет ада и нет личного дьявола; и следовательно, что при искушении Иисус подвергся воздействию побуждений Своей собственной низшей природы.

Враждебный тон, усвоенный по отношении к христианству Девисом, часто осуждался его современниками, и подражателей у него нашлось немного. Такие писатели, как Сендерленд, Эдмондс, Гер и Бриттен, хотя и не допускали исключительно божественной природы Христа или исключительного вдохновения Библии, по-видимому, считали, что спиритические сообщения дополняют и осуществляют прежнее Откровение. Впрочем, демократический по существу характер движения делает определение его верований довольно затруднительным. Несомненно, что символа веры в том смысле, в каком это слово понимается христианскими церквами, у него не было вовсе. Тем не менее могут быть распознаны некоторые факторы, способствовавшие образованию общего ядра более или менее определенных верований. Старые месмерические доктрины были в нем представлены в изобилии; существовал в нем и сильный сведенборгианский элемент, главными глашатаями коего были такие люди, как Джоэль Тиффани, У. С. Кортней и У. М. Фернольд; был на лицо и элемент новейшего мистицизма, главным представителем которого был Девис, а в позднейшие годы по преимуществу – Томас Лек Гаррис. Что же касается до универсалистского контингента, то Бриттен, бывший последовательно издателем или одним из издателей Univercoelum'a, Shekinah'a и Spiritual Telegraph'a, был наиболее видным его глашатаем. Главные отрицательные, с христианской точки зрения, стороны, получавшейся в результате системы верований – так резюмируются Бичером.

«Отвергая Библию, как авторитет; утверждая, что всем людям свойственно вдохновение так же, как Христу и Апостолам, и что оно – такого же рода; рассматривая грех, как незрелость развития; уклоняясь от всех общепринятых представлений о падении ангелов и людей после первоначальной святости; о полной испорченности, искуплении, возрождении, прощении и т. д. ,– эта система в конечном анализе представляет собою на половину развитый политеистический пантеизм, скрывающий в себе, под именем «духа», утонченный, но неподдельный материализм».

Единственным положительным, общим всем спиритам, догматом была возможность общения с духами умерших мужчин и женщин. Но с этим верованием почти повсеместно связывалось представление о другой жизни, как о жизни, схожей с настоящею, по своим ограничениям и условиям; как о мире правильного и постоянного прогресса. Это представление, по смыслу, влекло за собою отрицание отличительных христианских доктрин, в той форме, как они обыкновенно понимаются: схемы искупления, небес и ада, и последнего суда. Картина будущей жизни развивалась и прикрашивалась каждым верующим, сообразно с его личными предрасположениями и окружавшею его средою. Но всюду господствовал безжизненный оптимизм Девиса. Существовало также широко распространенное верование, корни которого лежали в недрах более старых мистических учений, в существование ряда концентрических зон или сфер, расположенных группами, по семи, и занимавших, согласно обычному представлению, определенное место в пространстве. Так, по словам Гера, он узнал от духов, что видимые в телескоп полосы над экваториальною областью Юпитера на самом деле, – духовные сферы этой планеты; а Гридлей приводит точные размеры различных земных кругов: первый из них отстоит от поверхности земли на 5000 миль, а шестой – на 30000.

В действительности, дух обыкновенно понимался, как более утонченная материя. Так «духи» положительно сообщили Геру, что существуют особые элементарные принципы, из которых созидаются духовные тела, принципы аналогичные, но не тождественные с материальными элементами; что духи обладают телами с кровообращением и дыхательною системою; что они вдыхают газообразное или эфирное вещество, вдыхаемое также вместе с атмосферным кислородом людьми, зверями и рыбами, причем для этого последнего разряда животных духовный газ особенно необходим. Баллу, резюмируя теории спиритов, говорит нам, что и материя, и дух – суть вечно сосуществующие субстанции, причем низшая степень духа всегда будет более тонка, более эластична и более всепроникающа, чем самая эфирная материя. Эту «тонкую эфиро-духовную субстанцию» он называет «Spiricity». Доктор Ашбернер, в письме, приведенном в Английском издании сочинения Баллу, определяет ход мысли, как «потоки шариков чрезвычайно утонченной материи». Кепрон и Бэррон в своей «Истории» говорят о «более утонченной субстанции, называемой нами духом». А один из наиболее вдумчивых авторов, У. С. Кортней, приводит из Univercoelum'a –

«следующую иллюстрацию единственного различия между материею и духом». Если наполнить сахарную голову пушечными ядрами, то между ними будут большие промежутки, которые можно заполнить ружейными пулями; при этом, между пулями останутся еще отверстия, могущие быть заполненными дробью; следующие промежутки можно опять-таки заполнить песком, затем – водою, потом – воздухом; воздух – светом, свет – электричеством, электричество – магнетизмом и т. д. «Мы могли бы продолжать, – пишет Кортней, – этот процесс дробления и сказать, что магнетизм наполняет принцип ощущения; ощущение – разумность; разумность – любовь и т. д.; и показать этим, что различие между духом и материею – лишь различие в степени развития или утонченности – причем высшее связывается с низшим, наполняет его, двигает им и как бы удерживает в состоянии плотности».

Впрочем, умножать цитаты и ссылки на авторов нет необходимости. Единство субстанции и всемогущество электричества – «спасение чрез электричество», по удачному выражению Джемса – были те два ключа, помощью которых первые спириты отверзали двери всякого знания на небе или на земле. О естестве Бога или других трансцендентальных тайнах духи ничего сказать не имеют. Мир, который они нам открывают – мир чисто вещественный, развивающийся путем материальной эволюции по направлению к неведомому концу. В их учении нет ничего таинственного. Дух – лишь утонченная материя; духовный мир – дубликат настоящего; живая вселенная – бесконечный ряд существ, нам подобных. Одним словом, воззрения их, представляют собою продукт здравого смысла; здравого смысла заурядного необразованного человека, работающего на основании предложенных ему фактов, или скорее – толкования, им этим фактам даваемого. При предположении, что это толкование правильно – делавшиеся им выводы, созидавшаяся им на основании собственного узкого опыта космологическая схема – следовали оттуда неизбежно. Редко попадаются указания на взгляды более глубокомысленные. Проблемы пространства и времени, знания и бытия, зла и добра, воли и закона – почти не признаются. В этих вопросах здравый смысл не компетентен; и, поскольку спиритическая схема не принимает их во внимание, она не доходит до теологии или даже до удовлетворительной космологии. Но, какова бы она ни была, она уже почти два поколения удовлетворяет интеллектуальным нуждам и эмоциональным стремлениям сотен тысяч верующих, хотя ничего не требует от высшего воображения и игнорирует более глубокие тайны жизни. А последователи ее могут похвалиться тем, что за этот период ими выказаны единственные в своем роде в истории сект, именуемых религиозными, сочувствие к мнениям, отличным от их собственных, и терпимость к своим оппонентам.

Анналы спиритизма – во всяком случае, до 1855 г.– полны почти исключительно отчетов о разных феноменах и мнениях. Истории, в каком-либо другом смысле, – в них мало. Новая секта, несомненно, быстро росла численно, хотя статистических данных не имеется, и трудно найти в этом отношении расчет, основанный, хотя бы только по заявлению лица, его делающего, на чем-либо ином, кроме простых предположении. Гэммонд в 1852 г. говорит, что одних пишущих медиумов – две тысячи; Партридж в 1854 г. пишет, что спиритов в Америке – более миллиона; несколько недель спустя, Талльмедж говорит о двух миллионах; Тиффани в 1855 г. пишет: «теперь они насчитываются миллионами»; а несколько лет спустя, на католическом съезде было заявлено, «на основании точных и заслуживающих доверия сведений», что спиритов насчитывается одиннадцать миллионов. Но все эти утверждения – простые догадки, внушенные надеждами или опасениями их авторов. Даже расчет, которого придерживается сотрудник North American Review, хотя он, во всяком случае в этом деле не заинтересован, не может с достоверностью считаться приблизительно истинным.

Но каково бы ни было действительное число спиритов, несомненно, что новая секта занимала много места в прессе; что ее последователи устраивали съезды, богослужения и сеансы почти в каждом значительном городе в Соединенных Штатах; что они поддерживали много собственных периодических изданий, образовывали многочисленные общества (Гармоническое братство, Общество для распространения духовного знания и т. п.), и вообще вели деятельную пропаганду посредством лекций, печатных сочинений и сеансов.

По большей части эта пропаганда, как кажется, происходила довольно мирно – за исключением постоянно взводившихся на спиритов с различных церковных кафедр обвинений в чертовщине. Впрочем, один или два раза спиритизм фигурировал на суде. Одним из самых известных в то время дел было дело Абби Уорнер. Некто доктор Эндергилл (впоследствии муж Лии Фокс) в Рождественский сочельник 1852 г. присутствовал на богослужении в епископальной церкви, в Массилоне (в Огайо), вместе с медиумом по имени Абби Уорнер. Вскоре после начала богослужения послышались громкие стуки. Служивший клерджимен просил прекратить шум, но вскоре звуки возобновились и стали еще громче, чем раньше. Они, по-видимому, исходили из той части здания, где сидела Абби Уорнер; и, действительно, ходил слух, что духи приказали Абби нарочно пойти в церковь, с тою целью, чтобы на столь благоприятной сцене могли произойти проявления. Вследствие этого, Абби была арестована и судилась по обвинению в нарушении спокойствия в религиозном собрании. Со стороны защиты доказывалось, что, хотя в ее присутствии и происходят подобные звуки, они, чрез ее посредство или в зависимости от нее, сознательно не производятся. В результате показания оказались недостаточными для точной локализации звуков и для установления ответственности за их произведение, и обвиняемая была оправдана. Спириты несколько нелогично утверждали, что этот результат – для них торжество и продолжали от имени духов относить это явление на свой счет. Год спустя доктор Эндергилл предъявил, в связи с этим делом, иск о диффамации, но присяжные не могли прийти к соглашению.

Из других судебных дел наиболее достопримечательно дело Эдди. В то время часто утверждалось, что результатом веры в спиритизм является сумасшествие. И для этого обвинения имелось некоторое основание. Андру Джэксон Девис и другие спириты допускают, что в их рядах бывали случаи помешательства, а некоторые писатели приводят по этому поводу грозные статистические данные³²⁴.

Во всяком случае, большого значения этот вопрос не имеет. Религиозное помешательство составляет тип общепризнанный и нет сомнения, что из-за спиритических стуков лишились рассудка многие лица, которые иначе могли бы сойти с ума из-за учения об адском огне. Для установления общей тенденции спиритов к сумасшествию необходимо нечто большее, чем газетные отчеты или непроверенные статистические данные, исходящие из домов умалишенных. Однако, один подобный случай возбудил в то время большой интерес. Человек довольно состоятельный, по имени Айра Б. Эдди, из Чикаго, вместе с несколькими другими лицами, основал в этом городе, по-видимому, под руководством духов, банк. Брать его Д. К. Эдди, опасаясь, что Айра растратит свое состояние, перенес это дело в суд, где доказывал, что Айра неспособен вести свои дела; почему и был назначен попечителем над его имуществом. Некоторые из соучастников Айры, по- видимому, воспротивились решению суда, и против них было возбуждено судебное преследование. Позднее Д. К. Эдди насильно отдал своего брата на попечение нескольким врачам в частную лечебницу для умалишенных, в другом штате, где Айра и провел в заключении неделю. Почтмейстер и другие видные чикагские граждане протестовали против столь самовольного образа действия; вопрос этот обсуждался судом, и, так как заключение Айры, по-видимому, было незаконно и не было представлено доказательств, чтобы содержание его в доме умалишенных оправдывалось общественным интересом – Айра Эдди был освобожден, и дело этим кончилось.

Встречаются и другие указания на недоверие и антипатию, возбуждавшиеся – что было довольно естественно – новым движением в разных средах. Так еще в июне 1851 г. Ньюгемпширская палата представителей приняла следующую резолюцию: «Комитету по судебным вопросам навести справки о целесообразности принятая законным путем мер для защиты населения штата от обмана и вреда со стороны лиц, претендующих на сообщение с духами отшедших; и представить свои заключения в форме законопроекта или иным путем». Эта резолюция, по-видимому, осталась бесплодною; но лет девять спустя, Алабамское законодательное собрание приняло закон, запрещавший публичные спиритические явления под угрозою штрафа в 500 долларов.

В эти годы спиритизм однажды фигурировал перед законодательным собранием Соединенных Штатов в форме поданного конгрессу прошения. Прошение начинается с указания, что «здесь и почти во всех частях Европы, за последнее время происходят некоторые физические и умственные явления сомнительного происхождения и таинственного значения; и что ныне они столь часты, в особенности в северной, средней и западной частях союза, что поглощают значительную часть общественного внимания». После краткого описания различных явлений и заявления, что о причине их существуют две общие гипотезы, а именно: спиритическая и так называемая одило-магнетическая, прошение продолжается так:

«Хотя просители и не могут прийти по сему вопросу к соглашению, они имеют честь почтительнейше уверить ваше достопочтенное собрание, что, тем не менее, весьма охотно сходятся в следующем мнении: предполагаемые явления действительно происходят; и таинственное их происхождение, особенная природа и важное для интересов человечества значение требуют их терпеливого, досконального и научного исследования.

Нельзя разумно отрицать, что упоминаемые в прошении различные феномены могут с вероятностью привести к важным и долговременным результатами навсегда затрагивающим физическое состояние, умственное развитие и нравственность значительной части американского народа. Ясно, что эти оккультные силы влияют на существенные принципы здоровья и жизни, мышления и деятельности и что, следовательно, они могут предназначаться к видоизменению условий нашего бытия, веры и философии нашего времени и управления миром».

В конце прошения высказывалась просьба о назначении для исследования научной комиссии. Прошение, на котором стояло более 13000 подписей, было представлено конгрессу в апреле 1854 г. Представил его некий генерал Шильдс и не счел своею обязанностью пытаться побудить конгресс к исполнению просьбы просителей. Насчет прошения было отпущено несколько дешевых шуток, после чего его решено оставить без последствий.

В том же месяце спиритизм постигла новая неудача. На собрании американской научной ассоциации в Вашингтоне Гер прочел съезду от имени Вашингтонских спиритов приглашение присутствовать на лекции Т. Л. Гарриса. Приглашение было оставлено без последствий.

Следует еще добавить, что даже в этот ранний период пропаганда не ограничивалась американским континентом. По крайней мере два миссионера: жена бывшего издателя Star Spangled Banner, г-жа Гейден и Д. Д. Юм посетили до 1855 г. Англию и способствовали распространению там новых учений. О них и их деяниях мы еще поговорим ниже.

Конец I тома.