Подвижницы Хорошевской Харьковской обители: игуменьи Евпраксия и Анатолия, схимонахиня Херувима и инокиня Мария

(Память 22 июля).

Игумения Евпраксия происходила из дворянской фамилии Тимошенковых. Оставшись после родителей своих круглой сиротой, приютилась она еще в ранних годах своей жизни у старшей своей сестры, бывшей в замужестве за довольно богатым землевладельцем. По несчастью, сестра кроткой и доброй Евпраксии была совершенно противоположных ей свойств и причиняла ей много скорбей. Но за это вознаграждала Евпраксию любовь и привязанность к ней племянников-малюток, которым и посвящала она все свое свободное время, нередко защищая их собой от гнева вспыльчивой матери. Подобное участие принимала она также в прислуге и крестьянах подвластных ее сестре, она была их всегдашней заступницей пред разгневанной их госпожой, нередко и сама претерпевая от нее за это брани и даже побои. Однажды озлобленная всегдашними ее просьбами и увещаниями, сестра заперла ее в темный, холодный чулан, где и держала ее около суток без пищи, но терпение Евпраксии превозмогло злобу. Сама сестра ее, устрашенная обличительным сновидением, на коленях впоследствии умоляла ее о прощении безумного этого проступка, и с тех пор начала особенно уважать благочестивую свою сестру. Но и на Евпраксию случай этот имел особенное влияние: по собственным ее словам, в это тяжелое дли нее время, она имела видение святителя и чудотворца Николая, утешившего ее в заключении, после чего и дала она обет, остальную свою жизнь посвятить Богу в иноческом образе. Вскоре, при помощи сестры, выстроила она себе келлию в Хорошевском монастыре, куда и поступила, уже будучи немолодых лет. Избранная в игумении в 1812 году, она несла послушание это до самой блаженной своей кончины, хотя по старческой своей немощи сильно тяготилась им и неоднократно просилась у епархиального начальства на покой. Тогдашний архипастырь Харьковский, преосвященный епископ Павел, отменно уважавший добродетельную старицу, всякий раз уговаривал ее еще потрудиться для Господа, и увещевал ее к этому и письменно.

Однажды прибыла к нему маститая старица в Харьков, всячески упрашивая его освободить ее от бремени, превышающего старческие ее силы. Но преосвященный Павел уговаривал ее и на этот раз еще потрудиться немного на пользу обители, и как бы пророчески сказал ей: «и ты, возлюбленная о Господе сестра, и я, многогрешный, оба поставлены Господом Богом трудиться и сберегать Его ниву: будем же трудиться до конца, чтобы и нам некогда сказать с царем псалмопевцем: пою Богу моему, дóндеже есмь». Слова эти действительно исполнились на обоих: и преосвященный Павел, и игумения Евпраксия трудились до конца свой жизни и скончались в занимаемых ими должностях.

Памятником забот игумении Евпраксии о внешнем благоустройстве обители остались в Хорошевской обители серебропозолоченные богатые ризы на местных иконах Спасителя и Богоматери в соборном Вознесенском храме. Риза на икону Спасителя была принесена незадолго до кончины добродетельной старицы, которая пламенно желала дождаться ее, чтобы пред смертью наглядеться на сию икону в новой ризе. Она просила принести икону в свою приемную и, с трудом перешедши туда из своей келлии, упала перед образом на колени, воскликнув: «дождалась я, наконец, видеть еще раз лицо моего Господа на земле, сподоблюсь ли этого там, куда готовлюсь вскоре предстать»!

Во время предсмертной своей болезни, с терпением переносила она телесные страдания, причем, говорила окружающим ее сестрам и родным своим: «трудно, сестры, трудно, родные мои, достигнуть небесного царствия, впрочем, надеюсь на милость Божию». Пред концом же тихо, как бы с уверенностью, произнесла: «достигла по милости Божией», – и с этими словами мирно скончалась 4 феврали 1827 года. Старица была погребена близ северной алтарной стены трапезного Михайловского храма, при расширении же этого храма приделами могила ее отошла под алтарь нынешнего Филаретовского придела³⁰.

Игумения Анатолия происходила из дворянской фамилии Веревкиных. Оставшись сиротою в юных годах, вместе с сестрою воспитывалась у дяди, который очень любил их обеих. Почувствовав влечение к иноческому уединению, открыла она желание свое дяде, но тот и слышать не хотел об этом. Долго томясь душой, она, наконец, тайно скрылась из дома дяди, жившего в Курской губернии, и пришла в Хорошевский монастырь, где жила тетка ее, монахиня. Долго не знал дядя, где скрывалась его племянница, узнав же о пребывании ее в монастыре, разгневавшись, сказал, что более не хочет ее знать и считать своей родной. Это значило, что молодой дворянке-послушнице надлежало бороться с нуждами и нуждами обучать душу свою иноческому смирению и молитве. Перед смертью своей, впрочем, дядя пригласил ее к себе и испросил у нее прощение за незаслуженный ею гнев. Избранная в 1827 году игуменией, она, можно сказать, воссоздала Хорошевскую обитель своими стараниями и неусыпными трудами, и заботами. Все нынешнее благоустройство обители: соборный храм, каменная ограда, колокольня, драгоценные ризы на иконах и утвари церковные, богатая ризница, – все это носит на себе память ее попечений, устроено ею самой, или доброхотным попечением жертвователей, которых привлекала благою своею жизнью и ласковым обхождением. Гостеприимство было отличительной ее чертою, не говоря о посетителях почетных, самые простолюдины не отходили от ее порога неутешенными и необласканными. В полном значении слова, была она матерью не одних лишь своих подчиненных, но и многих неимущих в окрестности, много сирот ею были воспитаны, в горе и нужде всякий шел к ней смело, с надеждою получить утешение и посильную помощь. Сестра ее так же окончила жизнь в Хорошеве в звании монахини казначеи, разделяя настоятельские труды попечительной Анатолии. 22 года управляла она Хорошевской обителью и мирно почила в августе 1849 года, на 66 году жизни, тогда как цветущее лицо ее не давало ей на вид более 45 лет.

С особенным уважением чтится также в Хорошевском монастыре память инокини Варвары-пономарки. Старица Варвара подвизалась во времена настоятельства игумении Евпраксии; она отличалась смирением и сердечной простотой. Нестяжание ее было крайнее: кроме голой скамьи, убогих сосудов и фонаря, ничего нельзя было найти более в ее келлии, о самой пище мало когда она заботилась, питаясь, по большей части, от щедрости игумении и других сестер. Никто никогда не видел ее праздною. Кроме нелегкого служения пономарского по церкви, руки ее постоянно были заняты плетением шерстяных четок; в самой церкви, на утрени, во время чтения псалтири, когда, обыкновенно, другие садились для отдохновения, бодро стояла она на ногах, руками плетя свои четки, умом же внимая читаемому Божественному писанию. Особенное усердие имела старица к соименной ей св. великомученице Варваре, пламенно желая, чтобы был в Хорошевской обители храм во имя этой святой. Она начала собирать на этот предмет гроши и копейки, выпрашиваемые у посетителей; тщательно храня все собранное, таким образом, умножала она сбор свой и другими приобретениями. Например, имела старица близ своей келлии несколько кустов смородины, ягоды с которых, никогда не вкушая, тщательно сберегала она до храмовых праздников монастыря, и в эти дни распродавали богомольцам; или же выпрашивала негодные в церкви огарки восковых свеч и из них потом делала небольшие свечи и продавала приходящим. Ничем нельзя было более утешить убогую старицу, как положа что-либо в ее кружку; по благодарности, нередко кланялась она в ноги за самое скудное подаяние. Подвиг этот, продолжавшийся не один десяток лет, увенчался, наконец, некоторым успехом: в кружке старицы собралось около 3 тысяч рублей ассигнациями, вследствие чего, в один из приездов в Хорошевскую обитель тогдашнего архипастыря Харьковского преосвященного Павла, приступила она к нему с смиренной просьбой, благословить ей построение в Хорошевском монастыре храма во имя святой великомученицы Варвары. Благосклонно выслушав почтенную старицу, владыка заметил ей, что для построения храма нужна довольно значительная сумма денег. Старица отвечала, что собрано ею целых 3 тысячи, по простоте своей предполагая, что их будет очень достаточно для построения желаемого ею храма Похвалив ее усердие, преосвященный заметил, что собранных ею денег очень недостаточно еще для такой значительной постройки, ибо за 3 тысячи можно лишь выстроить храм из шелевки, покрытый тесом. Хоть и такой, ваше преосвященство, радостно ответствовала старица, видевшая как бы уже совершившимся свое задушевное желание. И мудрый архипастырь посоветовал ей еще потрудиться немного для Господа, обнадеживая впоследствии разрешить желаемую постройку. Но старице не суждено было дождаться этого разрешения: труженица скоро окончила свое земное шествие самой замечательной христианской кончиной. Напутствованная св. Таинствами, радостно готовилась она к переходу в блаженную вечность, в болезни своей не расставаясь с обычными своими иноческими подвигами. Некоторые усердствовавшие к ней сестры предлагали ей переменить жесткую скамью, на которой она лежала, на более мягкое, спокойное ложе, но с твердостью воспротивилась этому старица, до конца желавшая соблюсти иноческую свою нищету и угнетение телесное. Но вот, приблизился и час ее отшествия: окружающие смертный ее одр затеплили одну из свеч ее рукоделия, но старица приказала ее потушить, промолвив, что не стоит того, чтобы так долго горела над нею свеча и что сама скажет, когда нужно будет ее зажечь. Через несколько времени, действительно, потребовала она зажженную свечу и, взяв ее в руки, радостно улыбнулась, взглянула на окружающих ее одр и с этим мирно отошла в вечность, чтобы и там, по подобию Евангельских мудрых дев, с горящим светильником добрых дел, предстать Жениху наших душ Господу. Она была погребена близ северной алтарной стены Вознесенского храма³¹. Собранная же ею сумма денег, по общему совету, была употреблена на сооружение серебропозолоченной ризы на местную икону Божией Матери в Вознесенском храме; на нижней части ризы утверждена на финифтевой дощечке надпись, гласящая, что устроена она тщанием и трудами старицы инокини Варвары.

Памятны также в Хорошевском монастыре по строго подвижнической жизни старицы-схимонахини Херувима (Чеботарева) и инокиня Мария (Кубасова). Схимонахиня Херувима, родом из купеческого звания города Старого Оскола, Курской губернии, с молодых лет посвятила себя на служение Богу в иноческом чине. По убеждению архипастыря Харьковского, преосвященного Филарета, очень желавшего иметь в числе инокинь Хорошевских хотя бы одну в великом схимонашеском образе, восприняла она от его рук схиму, и, вместе с тем, усугубила строгость и без того примерной подвижнической своей жизни. При этом, по любви своей к уединению и глубокому смирению, очень тяготилась она любопытством посетителей, привлекаемых схимническим ее одеянием, из которых некоторые даже посещали ее келлию, желая услышать от нее душеполезный совет или наставление. Смиренная старица всячески старалась избегать знаков этого к ней уважения; в самый храм проникала она незаметно для других, предваряя заранее начало богослужения, и, обыкновенно, становилась в потаенном месте храма. Монастырские пономарки, обязанные послушанием своим прежде других обретаться в церкви пред богослужением, всегда заставали ее уже во храме, погруженную в безмолвную молитву. Нередко и в келлии своей утаивалась она от сожительствующих с нею в отдельный уединенный покой, обыкновенно, нетопленный даже зимой, где и пребывала иногда по целым дням в молитвенном безмолвии. Любила она также в глухую полночь обходить келлии инокинь, прибирать и подметать внутренние их дворики, облегчая тем труды послушниц, которые долгое время и не подозревали, что это сама, всеми уважаемая, старица помогает им в смиренных трудах, собственным смирением поучая и их этой главной иноческой добродетели. По восприятии на себя схимы, недолго прожила добродетельная старица. Однажды, при совершении схимнического своего правила, от многих земных поклонов, получила она апоплексический удар, от которого вскоре и скончалась.

Инокиня Мария, родом из дворян Курской губернии, поступила в Хорошевскую обитель около 1804 года и подвизалась в ней до глубокой старости. Пожертвовав обители большую часть своего состояния, сама она вела жизнь самую строгую и воздержную, отказывала себе в самом необходимом. Воздержание ее было так велико, что никогда не вкушала скоромного масла, довольствуясь одним елеем, и то несвежим, ибо приобретала его, обыкновенно, однажды на целый год. Нередко по целым дням питалась одной просфорой. Одежду носила самую грубую, приличную лишь беднейшей послушнице. Самый сон принимала она очень ненадолго, посвящая большую часть ночи уединенной молитве; утомившись в молитвенном подвиге, стоя на коленях и опершись локтями о пол, задремлет, бывало, ненадолго, чтобы опять продолжать свое бдение. Приближаясь к кончине, старица начала отчасти проявлять в себе дар предведения. Так, из рассказов о прозорливом предведении старицы Марии особенно памятным остался рассказ одной бедной вдовы старушки, матери довольно многочисленного семейства, которая была знаема этой старицей и часто посещала ее в Хорошевской обители. Однажды посетила она ее с дочерью, девушкой, бывшей в это время невестой. На радостное сообщение матери, что Господь устраивает судьбу ее дочери, старица грустно покачала головой и, воспользовавшись отсутствием вышедшей в то время дочери, тихо, по обычаю своему, сказала ей: «невеста твоя хороша, но только Жениха не земного». Пораженная этими словами, мать помыслила, что, в таком случае, верно, придется ей возложить надежды свои на старшего своего сына. «Недолгий и он жилец белого света», ответствовала ей прозорливая старица. На кого же мне надеяться, кто прокормит меня до смерти? – воскликнула огорченная мать. «Надейся на Бога; прокормит тебя меньший твой сын, но не будет тебе его хлеб очень сладок», – отвечала ей старица, и с точностью сбылись в свое время все ее слова. Во время самой предсмертной своей болезни, не оставляла старица обычного своего воздержания. Томимая жаждою, никак не хотела она утолять ее часто водою, боясь греха невоздержания. Кончина ее была самая мирная, христианская.