I. Жизнь и подвиги св. Алексия, человека Божия² (Память 17 марта)

В половине четвертого века по Р. X. жил в Pиме сенатор Евфимиан. Он принадлежал к знатному роду и обладал неисчислимым богатством. Живя в миру, он вел жизнь благочестивую и воздержанную: так, он ежедневно не вкушал пищи до девятого часа.

Соблюдая заповеди Божии, он на деле проявлял свою любовь к ближним и сострадание к их нуждам, приготовляя в своем доме каждый день три стола, предназначаемые им для сирот, вдов, нищих, странников» и больных.

Случались дни, когда на раздаваемые Евфиманом обеды приходило менее обыкновенного числа посетителей, и, стало быть, меньше приходилось ему издерживать на дело милосердия.

В те дни, падая ниц, восклицал Евфиман:

Не достоин я пребывать на земле Бога моего.

Супруга Евфимиана, Аглаида, была женщина благочестивая и богобоязненная и, подобно мужу, щедрая на благодеяние бедным.

Но у этой добродетельной четы долгое время не родилось детей.

И вот Аглаида не раз обращалась к Господу с пламенной молитвой о разрешении ее бесчадия.

Господи, разреши мое бесплодие, – молилась она: – Дай нам с мужем сына, который был бы отрадой нашей жизни и опорой старости нашей!..

И не оставил Бог молитвы ее тщетною: вскоре (около 360 года) родила она сына, которому при крещении дано было имя Алексий.

Когда мальчику было шесть лет, родители отдали его учиться. Способный и даровитый, Алексий быстро развивался и скоро знал грамматику (словесность) и риторику. Потом он хорошо изучил Священное Писание и церковные правила.

Алексий был чудным юношей; он погружался в созерцание жизни, проникал мысленным взором в смысл бытия, и, рассмотрев суету мира, он понял и сознал сущность жизни, основной смысл существования, начало, стимул и цель жизни, находящееся в Боге.

Тогда он решил оставить радости земные и отречься от настоящих житейских благ, чтобы получить вечные.

«Хороши сокровища Mиpa, – думал Алексий, – но они временны, они немного пробудут и пройдут, пройдут, как тень перед лучами солнца...

А там... там сокровища не исчезают: они нетленны, неистощимы и неисчерпаемы... О, как прекрасны сокровища небесного царства! Несравненно, неизмеримо лучше они здешних и так прекрасны, что их ни выразить ни объяснить невозможно».

И стал Алексий умерщвлять плоть свою, тайно нося на своем теле острую власяницу.

Когда он достиг совершенного возраста, благоприятного для супружества, Евфимиан сказал жене своей:

Настало время для брака сына нашего.

Радость наполнила сердце Аглаиды; она упала

к ногам любимого мужа и воскликнула:

Да совершит Бог слово твое, чтобы я видела супружество сына нашего и зрела детей его и счастье зальет душу мою... И тогда я буду больше помогать бедным и убогим!

И они обручили Алексия, возлюбленному сыну своему, невесту из славного, знатного рода, отрасль семьи царской, и обвенчали их в церкви святого Бонифация досточестные священники³.

Во весь тот день до глубокой ночи быль пир чудный и ослепительный; целое собрание множества знакомых веселилось и ликовало.

Пестрили глаз роскошные наряды; сверкали украшения; горели, как жар, драгоценные каменья... Звенели кубки, шипели дорогие редкие вина, блестя искрометной влагой...

Украшенные цветами анфилады комнат, разодетые слуги, привозныя, изысканные яства – все было полно изобилия, роскоши, неги, довольства, излишества; все дышало и блестело сказочным великолепием...

При звуках лир и свете лихнов, Евфимиан подошел к жениху в полночный час и сказал ему:

Войди, сын мой, к невесте твоей...

Алексий вошел в чертог и увидел невесту свою, сидящую на золотом, баснословно разукрашенном резьбой и каменьями, кресла.

Он взял свой золотой перстень и дорогой пояс и, обернув их пурпурною мaтерией, дал их невесте своей.

Марина⁴, – сказал он, – сбереги это, и пусть Бог будет между мною и тобою, до тех пор, пока благодать Его устроит в нас нечто новое.

Сказав это, Алексий вышел, и тяжелые складки шелковой портьеры глухо зашуршали, раскинувшись живописными волнами...

Отправившись в свою спальню, Алексий снял с себя златотканные одеяния, переоделся в плохую одежду и, взяв нечто из своего богатства, золота и драгоценных каменьев, тайно вышел ночью из своих палат и из Рима и пришел к морю.

Найдя у пристани корабль, готовый отплыть в Лаодикию⁵, Алексий сел на него, заплатив капитану за проезд.

Во время плавания он молился Богу и говорит:

Боже, от чрева матери моей спасавший меня, спаси меня и теперь от суетной жизни мира и сподоби меня стать по правую сторону на суде Твоем, со всеми угодившими Тебе.

Когда корабль пристал к западному берегу Сирии, к пристани Великой Лаодикии, Алексий вышел на сушу и, встретив идущих в Месопотамию, пришел с ними в Эдессу, месопотамский город.

В Эдессе хранился нерукотворенный образ Господа Иисуса Христа, который сам Господь прежде вольной своей страсти послал Авгарю, эдесскому князю.

Этот образ Христа Алексий видел и созерцал в блаженном восторге, и великая радость наполняла его сердце.

Продав в Эдессе взятые из дому драгоценные вещи, Алексий раздал нищим все деньги, сам оделся в рубище убогих и сделался одним из просящих милостыню, проводя время на паперти церкви Пречистой Богородицы.

Что же побудило и заставило знатного, образованного, богатого юношу отказаться от счастья молодости, оттолкнуть любовь, оставить прекрасную, цветущую, любящую его невесту, покинуть ожидающее его блаженство, презреть все блага, удовольствия и развлечения, уйти, убежать и скрыться, жить в нищете и сделаться нищим?

Что же заставило Алексия оставить любимых отца и мать и юную Марину?

Не себялюбие, но непреодолимое желание вечных благ и будущего воздаяния понудили юношу бросить все дорогое, родное, милое. К самоотречению и подвигам призвала его и внушила ему оставить все любимое на земле уверенность в превосходстве и красоте будущих благ, а помогло этому внутреннее состояние, которое совершилось в духовном Mиpe Алексия: оно заставило его отказаться от всего.

Это состояние, возникнув в Алексее, выросло, расцвело в нем и принесло свой плод.

Оно встало, могучее, дивное, осененное своими животворными плодами... Оно вдохновило юношу взяться за самоотречение... Какое же это было состояние?

Это состояние заключается в разнообразных, безчисленных, чудных помыслах, чувствах, думах, ощущениях, которые, в свою очередь, видоизменяются и дробятся на мельчайшие особенности и оттенки.

Они прекрасны, лучезарны, отрадны, полны многообразной и разносторонней красоты.

Это целый мир, бесконечный мир... И этот мир наполнил Алексия, низводил в его душу то счастье, ради которого он оставил всех и все; и этот мир, чаруя, вознося и окрыляя юношу, в то же время отрывал его от земли, обещая там, в лучезарной выси таинственных небес, вечное счастье.

Этот мир затемнял и заслонял собой перед ним все прекрасное и дорогое земли, и только в силу той глубокой, неизъяснимой сладости, которая проникла в сердце юноши, он и мог покинуть все.

Алексий стремился в своем внутреннем прекрасном Mире к духовной, вечной красоте, высшая степень которой – блаженство, блаженство во Христе и со Христом.

В Алексии обитало вечно новое и вечно юное стремление к красоте бесконечной, идеал которой – Христос.

Юноша оставил все утехи житейские, все радости земные и все счастье любви, отверг все наслаждения плоти, все упоение неги при содействии той силы и при той возможности, когда восхитительные, чудные образы бессмертной красоты носились в душе его, когда совершалось в ней то неведомое, сладостное, невыразимое, что превысило все для него и с избытком вознаградило отречение от счастья земного.

Поэтому, покидая родителей и невесту, он быль счастлив, счастлив по состоянию своего внутреннего, духовного Mиpa.

Людям, крепко привязанным к земному, странно и непонятно кажется, как мог Алексий жить, оставивши все свое дорогое и любимое и отказавшись от богатства и всех благ. Для них это сделать – было бы невозможно.

В них так сильна леность души, так трудно им отрешиться от земного, так тяжело им вознестись в высоту, потому что этот подъем духа и полет в высоту неисполнимы для их слабых сил.

Они боятся не только страданий, но и малейшего беспокойства, и убежали бы, если бы могли, от невзгод. Для них больно и немыслимо отказаться от счастья и благ мирских.

Но и Алексий, конечно, оставивши все, не жил спокойно и не пребывал в радости. Раз покинувши все, он еще не уничтожил сразу внутри себя всех пристрастий земных.

Напрасно думают некоторые люди, что святые, отвергши все и отрекшись от всего, начинали после своего самоотречения жить безмятежно и спокойно.

Ошибочно и ложно это мнение. Святые были люди, и только в силу своей любви ко Христу и стремлению к духовной красоте достигли святости, но достигли её путем тяжких страданий, лишений, нужд и скорбей.

Так и Алексий, оставивши все, не возвращался назад, это правда; он не сразу подавил и заглушил в себе все земное.

Напротив, когда он и предавался посту, весь погружаясь в самоотречение, это самое самоотречение терзало и мучило его.

В нем пробуждалась жалость о покинутых им благах земных и жажда иметь их овладевала им.

Нищета, лишения, отсутствие самого необходимого после изнеженно-роскошной жизни, в свою очередь, томили, угнетали его.

Ко всему этому присоединялись нравственные страдания, все пересиливая.

Разлука с невестой, отцом, матерью разрывала сердце Алексия. Тоска мучила и душила его. И в нем пробуждались порывы, которые толкали и влекли его возвратиться домой.

Эти порывы сердца были могучи.

Перед Алексеем восставал образ его невесты; этот прекрасный образ, полный мольбы, простирал к нему руки, звал к себе, а глаза невесты, грустные и безнадежные, глядели на него с глубокою любовью...

Жгучая жажда любви Марины и счастья земного захватывали сердце юноши...

То он видел отца и мать, проливающих слезы по нему...

Мать, отец, невеста... Он отнял у них счастье, они не имеют покоя и никогда не найдут отрады. И он, Алексий, причина их мучений!..

И более всего причиняло страдание Алексею сознание, что он дал горе, принес несчастье, сам добровольно заставил страдать трех этих, дорогих ему существ. Это терзало сердце Алексия и он в эти минуты так сильно любил эти покинутые им существа, как никогда еще не любил их при жизни с ними. А теперь, скрывшись от них, в неизвестности, он был с ними душой.

И юноша не выдержал бы этой непосильной борьбы, если бы не Божия помощь и сила, которые поддерживали его, давали ему терпение.

Алексий прибегал к молитве и молился и весь предавался молитве... И благодать Христова коснулась его и не отступала от него.

– Возвратись, – шепчет голос Алексею, – и счастье, одно счастье будет уделом твоим.

Но юноша находил одно свое прибежище в молитве. И когда волны жалости, тоски, страдания заливают его сердце, он прибегает к молитве.

Алексий страдал и шел тесным, мучительным путем.

Но мы не будем описывать его душевного состояния, а скажем только о внешних проявлениях его подвигов.

Живя на паперти церкви, Алексий постился, принимал немного хлеба и воды и каждое воскресенье причащался Божественных Христовых Тайн.

Получая сам милостыню, он раздавал ее другим ншцим.

Лицо свое юноша всегда наклонял; ум же его был устремлен ввысь и проникал к богомыслию.

Он так похудел и так высохло тело его, что увяла красота лица его, потускнел взор, очи запали глубоко в орбиты.

Когда Алексий ушел из дома своего, родители его на рассвете вошли в чертог и не нашли сына, но увидали только невесту скорбную и печальную.

В недоумении они стали искать сына, но нигде не нашли его.

Горькия рыдания раздались в чертоге Алексия, и обратилась радость родителей его в сетование.

Аглаида, войдя в спальню свою, затворила окно и, постлавши на пол рубище и золой посыпавши его, упала на него лицом, обливаясь слезами. Рыдания потрясали грудь ее.

Не встану с земли этой, не выйду из затвора этого, – говорила она, – до тех пор, пока не узнаю, что сталось с единственным сыном моим, куда скрылся он и что случилось с ним.

Невеста стояла с нею и со слезами говорила:

И я не уйду от тебя, но уподоблюсь горлице, которая, лишаясь супруга своего, по горам и равнинам ищет его, умиленным пением изнывая: так и я буду ждать терпеливо и долго, до тех пор, пока что-нибудь не услышу о муже моем, где он и какую избрал себе жизнь.

Отец же, томимый печалью, разослал своих слуг повсюду на поиски сына. Из них некоторые пришли в Эдессу, видели Алексия, но совсем не узнали его и милостыню подали ему, как нищему.

Алексий узнал их и возблагодарил Бога, что Он сподобил его принять милостыню от домашних слуг своих.

Слуги, возвратившись, сказали господину своему, что везде искали сына его, но не нашли.

А святой Алексий в Эдессе при церкви Богоматери прожил семнадцать лет.

В великих подвигах самоотречения проводил он дни свои и стяжал любовь Божию.

И вот понамарю той церкви было откровение: узрел он в видении Пречистую Богородицу, сказавшую ему:

„Введи в церковь Мою человека Божия, достойного небесного царства, потому что молитва его, как благоухание кадила, восходит к престолу славы Господней, и Дух Святый почивает на нем, как диадема на голове царской».

Пономарь, изумленный этим видением и не понявший, на кого оно указывает, обратился к Владычице с мольбой показать ему человека Божия.

И услыхал он в видении, что человек Божий – нищий, сидящий на паперти.

Тогда пономарь нашел св. Алексия и ввел его в церковь, прося его пребывать в ней.

С этих пор многие эдессяне узнали добродетельное житие св. Алексия и стали почитать его, называя человеком Божиим; услыхав же, что он чужеземец родом, из столицы Западной империи Рима, знатного происхождения, они, не зная имени его, которое скрывал преподобный, именовали его на своем языке (сирийском) Ришья, т.е. князем⁶.

Вскоре после этого св. Алексий, избегая почета и славы человеческой, тайком ушел из Эдессы.

Придя, быть может, в ту же Лаодикию, он встретил там корабль, направлявшийся в Килию.

С радостью взошел на корабль св. Алексий.

«Доеду я, – думал он, – в килийский город Тарс, где никто меня не знает, и буду там жить при храме св. Павла».

Но Божьим изволеним случилась во время плавания страшная буря, которая направила корабль против воли плывших, к Риму.

Тогда, сойдя с корабля в Риме, св. Алексий воскликнул:

– Не буду я в тягость никому, но пойду в дом отца моего и буду там жить, как неизвестный странник.⁷

Приближаясь к дому, встретил он своего отца возвращавшимся из палат царских в сопровождении большой свиты.

Поклонившись отцу до земли, св. Алексий сказал ему:

– Раб Господень, пожалей меня, нищего и убогого, и позволь мне поселиться в любом углу двора твоего, чтобы можно было мне питаться от остатков, выбрасываемых со стола твоего. Господь благословит тебя за это долголюбием и откроет тебе доступ в небесное царство; и если кто из твоей семьи находится в путешествии, Бог да возвратит его тебе здоровым.

Услыхав, что нищий говорит о разлуке и странствовании, Евфиман вспомнил любимого сына своего Алексия и заплакал. Милостиво обошелся он с нищим и позволил ему остаться на своем дворе. Рабам приказал он построить для св. Алексия шалаш у входа в свои палаты, чтобы при выходе из дома видеть его; также велел давать ему пищу со своего стола и обещал освободить того из рабов, кто захочет послужить этому нищему.

И вот св. Алексий стал жить не как сын в самих палатах Евфимана, но как нищий, в шалаше у дверей их.

Получая пищу со стола своего отца, св. Алексий раздавал ее нищим, а сам питался только хлебом и водою, которые принимал, впрочем, в самом умеренном количестве сколько нужно было ему, чтобы не умереть от голода и жажды.

Bсе ночи проводил он без сна в молитве и каждое воскресенье ходил в церковь для npичащения святых Таинств.

Достойно удивления было его незлобие и терпение, с какими он переносил издевательства и оскорбления, причиняемые ему рабами отца его.

Часто, особенно под вечер, одни из них ударяли его по лицу, другие – по голове, а иные обливали его помоями и осыпали его насмешками и бранью.

Св. Алексий молча терпел все эти напасти, считая, что они творятся по напущению дьявола, на которого вооружался он молитвою и терпением.

Другая причина его дивного терпения была та, что прямо против его шалаша находились комнаты, в которых жила его невеста. Как новая Руфь, не захотела она вернуться в дом отчий, но вместе со свекровью своею оплакивала своего исчезнувшего жениха.

Много раз слышал Алексий рыдания невесты его по нему, также и слезы матери.

Жалость, невыразимая жалость к ним сокрушала сердце Алексия, но любовью, которую он имел к Богу, он побеждал естественную любовь к невесте и родителями и нестерпимую жалость к ним терпел Бога ради.

Дивно было терпение его, но он терпел ради Бога, и сладость терпения наполняла его сердце.

Так он жил в доме родительском семнадцать лет, никем не будучи узнан, сын и наследник, считаясь за нищего и странника, господин дома, терпя издевательства от рабов своих.

Когда же захотел Господь взять его из такой мучительной жизни в жизнь вечную и покой чудный открыл ему день и час исхода его.

И Алексий выпросил у прислуживавшего ему раба бумагу, чернила и перо и описал всю жизнь свою и некоторые тайны, одними родителями известные, по которым бы они могли узнать его, и все, что говорил невесте своей в чертоге, как отдал ей перстень и пояс, завернутый в пурпурную ткань; наконец прибавил он еще:

«Умоляю вас, родителей моих любимых и возлюбленную, честную невесту мою, чтобы вы не сердились на меня, что я причинил вам такое горе, оставивши вас, потому что и я страдал всем сердцем о страдании вашем и много раз молился о вас Богу, чтобы Он дал вам терпение и сподобил вас царства Своего. Я уповаю на милость Его, что Он исполнит прошение мое, так как я ради любви к Нему так жесток был к вашему рыданию и к себе самому сделался немилосерден. Лучше всякому послушать Творца и Спасителя своего, чем родителей своих.

Но я верю, что насколько опечалил вас, настолько большую получите радость в воздаянии небесном».

Написав это, Алексий пребывал в молитве до минуты смерти своей.

В один из дней святейший папа Иннокентий⁸ совершал литургию в соборе святых апостолов. При конце литургии послышался голос из святого алтаря. Этот голос слышали все.

– Придите ко мне, – говорил чудный голос, –

труждающиеся и обремененные, и Я успокою вас.

Ужас объял предстоящих, все трепетали и, преклонив колени, восклицали: «Господи, помилуй».

– Поищите, – второй раз послышался голос, – человека Божия, который скоро разлучится с телом, чтобы он помолился о городе, и все у вас устроится хорошо.

После этого голоса народ во всем Риме искал такого человека, но не нашел, и все были в недоумении.

Утром в пятницу человек Божий Алексий разлучился с телом своим и отошел ко Господу.

И был снова голос в церкви:

В доме Евфимана человека Божия ищите.

Император Гонорий⁹ призвал и спросил Евфимана:

Зачем, имея такую благодать в доме своем, нам не открыл этого?

Жив Господь Бог, – отвечал в удивлении Евфиман, – я ничего не знаю об этом.

И пожелали император и папа сами идти в дом Евфимана.

Когда папа сел с императором на приготовленных им Евфиманом престолах, раб, который служил Алексию, сказал Евфиману:

Господин, не тот ли нищий, которого ты поручил мне, – человек Божий? Я постоянно вижу дивныя дела его: он всегда постится, поздно вечером принимает понемногу хлеба и воды, каждое воскресенье причащается Божественных Христовых Тайн, все же ночи без сна в молитве пребывает. Многие из слуг наших оскорбляют его: по щекам бьют его, за волосы терзают, помоями обливают, но он все это кротко и радостно переносит.

Евфиман, услышав это, пошел к шалашу нищего и позвал его в окно, но не услыхал ответа. Тогда он вошел внутрь и нашел человека Божия мертвым.

Он благолепно лежал с покрытым лицом, свиток же сложенным держал в правой руке.

Когда открыли лицо его, то увидали его спящим благодатно, как лицо ангела.

Евфиман хотел взять свиток, но не мог: рука умершего держала его крепко.

Поспешно возвратясь к Гонорию и папе, он все рассказал им.

Тогда папа и император велели приготовить дорогой одр и, вынесши из шалаша святое тело человека Божия положили его на одре том.

Папа и император преклонили колена и просили святого отдать свиток, чтобы прочесть, что в нем написано и узнать, кто он.

И отдала рука усошпего свиток папе, который передал его Аэтию¹⁰, хартуларию великой церкви.

И в страшной тишине стал Аэтий громко читать свиток.

Когда же он прочел о родителях и невесте, о перстне и поясе, данном от него невесте в чертоге, узнал Евфипан Алексия, сына своего.

Он упал на грудь его, обнял и покрыл лобзаниями, рыдая и говоря:

– О, горе мне, дитя мое возлюбленнейшее! Зачем ты сделал это, зачем так поступил с нами? Зачем дал нам такие страдания? Увы мне, дитя мое! Сколько лет ты жил в доме моем и, видя скорбь родителей, не открыл себя нам, не утешил старости нашей в горькой печали, из-за тебя бывшей! О, горе мне, сын мой вожделенный, любовь моя, утешение души моей! Что мне делать теперь? О смерти ли твоей буду плакать или о том, что нашел тебя, восторжествую?

И Евфимиан рыдал неутешно и рвал седины свои.¹¹

Аглаида, услышав рыдания мужа и узнав, что убогий тот умерший – сын ее, отворила двери и быстро сошла, терзая свои распущенные волосы и раздирая одежду свою.

Она восклицала к собравшемуся народу, которого было так много, что все теснили друг друга:

Дайте мне место! О, люди, дайте! Дайте мне увидать надежду мою! Дайте мне путь, дайте увидеть возлюбленного сына моего.

И, прибежав, она поверглась на тело сына своего, обнимала и лобзала его.

Увы мне, дитя мое сладкое! – говорила Аглаида. – Что это сделал ты? Зачем причинял нам такую печаль? Увы мне, свет очей моих! Почему не открылся нам, живя с нами столько лет? Как не сжалился над нами и не открыл себя нам, слыша горькие наши рыдания о тебе?

Также и невеста, тридцать четыре года прожившая без жениха своего, нося черные одежды, пала на святое тело Алексия, испуская потоки слез и обливая ими тело возлюбленного своего.

Марина лобзала жениха своего с безмерной любовью, рыдая горько и безотрадно.

Увы мне! – рыдала она. – Где любовь моя? Где счастье мое? Горе мне, горе мне!

Она говорила такие жалобные слова, что, глядя на нее, плакал народ, подвигнутый ее рыданиями.

Затем Гонорий приказал одр с телом Алексия поставить среди Рима, чтобы все видели и прикоснулись к святому.

Император сказал при этом народу:

Вот мы нашли, кого искала вера наша.

К мощам святого приходил весь Рим и

лобызал святое тело Алексия.

И все больные исцелялись от недугов своих.

Император и папа сами взяли одр и понесли его в храм.

А родители и невеста шли за ними, рыдая.

И такое было множество народа, желавшего лобзать святые мощи, что невозможно было нести одр от тесноты народной.

Тогда император Гонорий велел бросать в толпу золотые и серебряные монеты, чтобы можно было пронести одр к церкви.

Но никто не обращал внимания на золото, все желали видеть человека Божия и лобзать тело его.

Папа умолял народ отступить, обещая не погребать святое тело, но ждать, чтобы все облобызали его.

Тогда народ немного отступил, и пронесли святые мощи в великую церковь¹².

Целую неделю стояли они непогребенными, чтобы всякий мог прикоснуться к ним.

Всю неделю сидели возле святых мощей родители и невеста Алексия, рыдая и плача.

Император велел соорудить мраморную гробницу, в которую и положили человека Божия. И от мощей истекло благовонное Mиpo, мазавшиесяеся которым исцелялис от всяких болезней.

Скончался Алексий, человек Божий, семнадцатого марта 411 года, в царствование на западе императора Гонория, при папе римском Иннокентии I.

Впоследствии мощи св. Алексия пребывали по частям и в нескольких церквах Рима; они были обретены нетленными в 1216 году.