Священномученик Николай (Голышев)

Февраля 4 (17)

Священномученик Николай родился 3 мая 1882 года в селе Губино Бронницкого уезда Московской губернии в семье крестьянина Власия Голышева.

Николай Власович окончил земскую школу и в 1903 году поселился в Егорьевске, где устроился работать конторщиком на фабрике Бардыгина. В 1914 году его приняли на работу в городскую управу помощником бухгалтера. В этой должности он проработал до 1917 года, когда устроился в Егорьевском финотделе заведующим сметно-кассовым подотделом.

Николай Власович был музыкально одаренным человеком, хорошо играл на скрипке. Молиться он ходил в величественный Успенский Белый собор города Егорьевска, где пел на клиросе. 5 ноября 1917 года Николай Голышев женился на Александре Сергеевне Ермоловой. Во время венчания в Успенском соборе пел сводный хор из певчих всех хоров города. Впоследствии у Николая и Александры Голышевых родилось трое детей: Татьяна, Вера и Сергей. Старшая дочь умерла во младенческом возрасте.

В апреле 1920 года Николай Голышев был рукоположен в сан диакона к Успенскому собору города Егорьевска, где прослужил до 1929 года.

В 1929 году его рукоположили во священника к Никольскому храму в селе Крутины. На погосте Крутины уже в середине XVI века стояла деревянная церковь во имя святителя Николая. Каменный храм был построен в 1859 году. Здесь и прослужил отец Николай до ареста.

3 февраля 1931 года священник Николай Голышев был арестован и обвинен в том, что ведет антисоветскую агитацию, организовал вокруг себя группу, которая под его влиянием также ведет антисоветскую деятельность, направленную против мероприятий советской власти в деревне. В вину священнику, в частности, ставилось то, что он «с 9 марта 1930 года в течение недели ходил по приходу якобы с молебствием, в то время как по церковным правилам в это время никаких хождений с молебствиями не полагалось, результатом чего начался массовый отлив крестьян из колхозов. Так, в одной только деревне Холмы вышло сорок хозяйств». После ареста священника заключили в Бутырскую тюрьму в городе Москве.

12 февраля, в день памяти трех вселенских великих учителей и святителей, отец Николай был допрошен. На вопросы следователя священник ответил: «С политикой советской власти, являющейся властью безбожной, я расхожусь, но молюсь за то, чтобы Бог просветил ее. По отношению к советской власти, которая поносит имя Божие, я являюсь противником... В предъявленном мне обвинении виновным себя не признаю и показываю: никакой агитации против колхозного движения я не вел, никаких провокационных слухов я не распространял. Виновным себя признаю в том, что в религиозном вопросе я являюсь противником советской власти. Еще признаю себя виновным в том, что отказался подписать протокол описи имущества, а вместо подписи написал, что это есть гонение на меня, как на священнослужителя».

25 февраля 1931 года тройка ОГПУ приговорила священника Николая Голышева к пяти годам заключения в концлагерь в Сибирь. По отбытии наказания отец Николай вернулся на родину и продолжал служить в Никольском храме. Отец Николай много и долго молился дома, стоя на коленях с воздетыми руками. Особенно батюшка любил Псалтырь. Имея большое усердие к богослужению, ревностный пастырь порой даже в полном одиночестве совершал службу, за что нередко получал упреки со стороны жены: «Зачем служить, если в храме никого нет?»

«Служить Богу – моя святая обязанность», – отвечал отец Николай. На праздники и во время постов, когда много богомольцев приходило в храм, чтобы исповедаться и причаститься Святых Христовых Таин, отец Николай подолгу исповедовал их после вечернего богослужения. Пришедшие из дальних деревень могли найти ночлег в церковной сторожке, где жил сам батюшка. Матушка для таких богомольцев готовила что-нибудь поесть. При наступлении Страстной седмицы отец Николай имел благочестивый обычай ничего не вкушать с Великого Четверга и до самого дня Светлого Христова Воскресения.

Доброта и бескорыстие отца Николая были исполнены христианского смирения. Он помогал косить траву одиноким престарелым женщинам. Бывало, дадут ему рубль за работу, а он его незаметно под скатерку положит. Такая нестяжательность вызывала непонимание в семье: в те тяжелые времена они сами были вынуждены продавать или закладывать свои вещи.

Никольский храм неоднократно подвергался разбойным нападениям местных безбожников. Отец Николай сам дежурил по ночам около храма, стараясь оградить его от бесчинств.

В конце 1930-х годов власти начали самое беспощадное гонение на Русскую Православную Церковь, поставив перед собой цель физического уничтожения духовенства и верующих, а также закрытия храмов.

В ноябре–декабре 1937 года следователи Егорьевского отделения НКВД допросили четырех лжесвидетелей, которые дали необходимые показания против священника Николая Голышева.

Некий Воронов рассказал, что во время похорон отца в марте 1937 года священник в проповеди сказал: «Ты, дедушка, отжил свой век, ты был не без греха, но ты веровал в Бога. Но не все такие, как ты, есть у тебя дети, которые другого духа, – ну что же теперь делать, эти дети пошли не по твоим стопам». Сестра Воронова, которая была председателем церковного совета, показала: «Я знаю Голышева как человека контрреволюционно настроенного. Он под прикрытием религии ведет борьбу с советской властью. В 1936 году после обедни в церкви Голышев произносил проповеди среди посетителей церкви, призывал граждан уважать религию, говоря: нам, православным, надо подражать святым и православной вере, надо также соблюдать посты, они установлены Богом».

Другой лжесвидетель пересказал следователю разговор священника с прихожанкой, которая сетовала на тяжелую жизнь в колхозе, куда она не ходит работать, и на свою дочь, которая вышла замуж, но венчаться не стала. Выслушав ее, отец Николай, по его словам, дал ей такой совет: «Ты, матушка, работать в колхоз не ходи, а лучше ходи молиться Богу, а дочке твоей надо повенчаться...»

На праздник Богоявления 19 января 1938 года сотрудники НКВД арестовали отца Николая и заключили в тюрьму Егорьевского района. 23 и 25 января отец Николай был допрошен.

– Круг ваших знакомых в Егорьевском районе и других местах Советского Союза? – спросил следователь.

– Знакомых у меня, кроме Андрея Ивановича Ясенева, ныне благочинного церквей Егорьевского района, не имеется. С ним я по службе встречался в церкви и у него на квартире.

– Ваше отношение к мероприятиям партии и советской власти?

– К мероприятиям советской власти и партии я отношусь с хорошей стороны.

– Органы следствия располагают данными, подтвержденными показаниями свидетелей, о том, что вы систематически занимаетесь клеветой на советскую власть, почему об этом скрываете?

– Клеветой на советскую власть я никогда нигде не занимался.

– В октябре 1937 года при разговоре по вопросу обложения вас, как служителя культа, налогом вы делали клеветнические выпады по адресу советской власти. Почему об этом скрываете?

– Клеветнических выпадов по отношению к советской власти я не делал.

– Следствие располагает данными о том, что на церковные праздники в 1937 году в церкви селения Бережки вы неоднократно обращались за денежной помощью к верующим и делали вместе с этим клеветнические выпады по адресу советской власти.

– За денежной помощью к верующим на праздники в церкви я действительно обращался, но клеветнические выпады по адресу советской власти не делал...

– Вы признаете себя виновным в предъявленном вам обвинении?

– Нет, не признаю.

Через два дня после последнего допроса отец Николай смог передать своей семье записку. «Христос посреди нас! Здравствуй, дорогая Шура и милые деточки Верочка и Сереженька! Молю Бога о вашем благополучии. Я ожидаю этапа, до 4-го едва ли уцелею. На допросе был три раза: 23-го – один раз и 25-го – два раза. Обвиняюсь по 58 статье, пункт 10 в том, что я в церкви просил у верующих помощи и клеветал на советскую власть; 2-е – говорил в церкви, чтобы не ходили в колхоз; 3-е – чтобы сплотились за храм и не шли бы за советскую власть. Все обвинения я отрицал, кроме одного: что просил помощи. Но беда вся в том, что мне не верят, а верят моим предателям, а их много, как говорит следователь. Хотя следствие, как уверяет следователь, не закончено, но думается, что меня больше вызывать не будут, а отправят в Москву. Сегодня вы были у ворот, но я вас не видел. Как бы хотелось вас увидеть. Окно нашей камеры против ворот; если стать у столба, противоположного тюремному дому, хорошо видно, самое удобное время – в 2 часа дня; если в этап не угонят, в это время всегда буду смотреть вас. Относительно пищи обо мне не заботьтесь, хлеба дают 600 грамм, обед из двух блюд и чай три раза, сахару – два пиленых кусочка, заключенные довольны. Белье тоже дают. Смущают немного сапоги, и то, если разрешат иголки, и те зашью. Забота о вас. У вас нет ничего. Слава Богу, что Верочка получила пенсию. Деньги мне больше не присылайте, а берегите себе, у вас нужды больше. А главное, будьте осторожны, потому что в тюрьме у нас сидят и женщины, и подростки, и старики. Храни вас Господь, мои дорогие, крепитесь и молитесь за меня, не поминайте меня лихом, потому что страдаем мы за мои грехи, а не за те обвинения, которые мне предъявляют. Простите меня Христа ради. Иметь при себе у нас ничего не разрешается, кроме питания и белья. Деньги отбирают. Но мы на них выписываем, что нам потребуется на питание. Я выписал 2 кило черного хлеба и 1 килограмм белого, которые у меня почти целы. Отца Андрея (вероятно, отца благочинного протоиерея Андрея Ясенева. – М. М.) видел на следствии. Глазами с ним поклонился, и больше ничего. Целую вас и молю Бога, чтобы Он сохранил вас. Не забывайте Бога, Божию Матерь и святителя Николая, под покровительство святителя Николая я вас отдаю. До гроба любящий вас папочка».

2 февраля 1938 года тройка НКВД приговорила отца Николая к расстрелу.

Священник Николай Голышев был расстрелян 17 февраля 1938 года на полигоне Бутово под Москвой и погребен в безвестной общей могиле.

ИСТОЧНИКИ:

ГАРФ. Ф. 10035, д. П-75392, д. П-77988.