Пустынники XVII века
При игумене Антонии (1605–1612) Василий Кенозерец, любивший уединяться в пустынные места острова, рассказал своему духовному отцу Иосифу встречу с чудным пустынником Андреем: «Случилось мне однажды, – говорил Он, – зайти далеко от монастыря, так что я, потеряв дорогу, блуждал без пищи и пития. Вдруг вдали показалась мне как бы тень человека. Я устремился за нею, – тень скрылась в дебри; я продолжал бежать и, увидев малую тропинку, по ней дошел до густой чащи, в которой был узкий проход для одного человека. Проникнув этим проходом, я увидел гору и на ней следы босого человека. В горе виделось малое отверстие. Сотворив молитву, я вошел в темную пещеру. Перекрестившись, я простер руки и осязал человека, в испуге сотворил молитву, на которую житель пещеры ответил: «Аминь». Я пал к его ногам. «Зачем ты пришел сюда и чего тебе нужно?» – спросил незнакомец. «Прости меня, отец святой; я заблудился и пришел сюда; молю тебя, сжалься надо мною и укажи мне путь к обители». Отшельник провел меня в другую пещеру, в которой с южной стороны было окно, освещавшее внутреннее помещение. Тогда я рассмотрел незнакомца: он был наг, с малой бородой, тело его было черно.
В пещере поставлены четыре сошки; на них положены две доски и два корытца, в одном вода, в другом моченая трава. Пустынник дал мне отведать травы и напоил водой. Вкусив предложенную пищу, я ощутил в себе бодрость и крепость сил. Тогда я спросил старца поведать мне житие его. «Я был трудником Соловецкого монастыря; имя мне Андрей, – так начал свою повесть пустынник, – пришедши в Соловецкую обитель, я трудился в Сосновой, вываривая соль. Игуменом в то время был Варлаам (1571– 1581), впоследствии ростовский митрополит.
Вскоре мысль о грехах пробудилась во мне; породилось желание, оставить все, подвизаться для Бога. Ни мало не отлагая, я пошел в пустыню, нашел это место, выкопал пещеру и поселился в ней. Томился я голодом и жаждой; питался ягодами и грибами, много раз терпел наваждения бесовские, биения, ругательства, болезни; боролся с помыслами, как с лютыми зверями. Не раз раскаивался, что ушел в пустыню, считая бесплодным свое отшельничество. Неоднократно даже оставлял пещеру, чтобы идти в мир. Но раздавался гром небесный, проливался дождь, и я принужден был возвратиться в пещеру. Здесь тихая прохлада успокаивала меня. Иногда поднимался я из пещеры зимою; но страшный мороз, от которого сокрушались мои кости, не давал мне возможности отойти на пять шагов. Три года продолжалась эта тяжелая борьба.
После трехлетних искушений для меня настало спокойствие, и прекратились все неприязненные нападения. Тогда явился ко мне некто святообразный и сказал: «Мужайся; не оставляй пути к Богу, указанного тебе». Он дал мне эту траву, говоря: «Питайся ею, и пей воду из этого озера». И вот я 38 лет питаюсь этой травой».
Выслушав этот рассказ, я упал к ногам старца, прося его молитв. Пустынник Андрей вывел меня из пещеры, указав путь к обители и, благословив, сказал: «Иди с миром и никому не говори слышанного от меня, пока я жив». Я пошел, и мне показалось, что до монастыря было не более полуверсты. Спустя некоторое время, Василий с другим учеником Иосифа – Дамианом отправились отыскивать пещеру Андрея; но, проходив целую неделю, не нашли ни дебри, ни горы, ни пещеры.
Повесть Василия глубоко запала в душу Дамиана. Он желал отшельнической жизни; жаждал беседы с подвижниками пустыни, ведомыми одному Богу, а потому в пустынных местах острова провел сорок дней в поисках пустыннолюбца. Наконец силы его изнемогли, и Он, едва дышащий, лег под дерево. Здесь нашли его соловецкие иноки, положили на носилки и, принесши к монастырскому подворью, призвали духовного отца. «Что с тобой, Дамиан?» – спрашивал духовник. «Прости меня, отец; с тех пор, как я вышел из монастыря, не видал хлеба, а питался только травой». Тогда дали ему хлеба, и Дамиан оправился. Опять пробудилось в нем желание отыскать отшельников. После усердной молитвы к Богу и преподобным Зосиме и Савватию, он вышел из обители и в этот раз нашел многих пустынников, подвизавшихся на Соловецком и Анзерском островах. Это были: старец Ефрем черный и мирянин Никифор Новгородец, потом Алексий калужанин, Иосиф и Тихон москвитянин, Феодул рязанец, Порфирий, Трифон, Иосиф младый, Севастиан и многие другие. Сердечной любовью прилепился к ним Дамиан, начал часто посещать их. Когда умирал кто-либо из них, то он своими руками совершал погребение.
Во время таких трудов встретил его однажды пустынник Никифор. «Посещай, Дамиан, чтобы и сам ты был посещен от Бога», – сказал отшельник и скрылся. Дамиан нашел в пустыне Тимофея, который, во время смуты самозванцев, оставив в Алексине дом родительский, приплыл из Архангельска на остров в малой лодке, выстроил себе хижину и поселился в ней. Подобно Андрею, он питался травой.
Дамиан пожелал подражать примеру отшельников, выстроил себе уединенную келью и удалился туда на безмолвие. Но здесь посетило его тяжкое искушение. Однажды служивший Дамиану брат, придя навестить его, сотворив молитву, не получил ответа. Инок отворил дверь и нашел Дамиана едва живым, всего распухшим. Пустынника перевезли в монастырскую больницу, где он пробыл полгода, под надзором опытных старцев. Но лишь только Дамиан оправился, решился искать иного места для уединенной жизни. На малой лодке он пустился в море и поселился на Онеге. Здесь звероловы тяжело избили его; но, оправившись, пустынник пошел отсюда за озеро Бодло и вблизи острова на Юрьевой горе водрузил крест и поставил себе келью, где провел семь лет. Дамиан начал строить здесь храм во имя Святой Троицы и, положив основание обители, скончался ноября 27 дня 1633 года.
Кроме этих пустынников в диком лесу Соловецкого острова, предание называет многих других подвижников, искавших спасения в самом строгом безмолвии. Таков был Адриан, живший близ озера в самой середине острова, в двух верстах от кельи, выстроенной игуменом Иринархом, и проводивший строгую подвижническую жизнь; здесь он скончался и погребен в пустыне.
Мирянин Савва, бывший в числе труждающихся в обители, удалился в леса на Соловецком острове и подвизался одиннадцать лет, ведомый только единому Богу. По смерти же, в игуменство Рафаила, он был погребен близ Дамианской кельи (1633–1636). Подле Саввинской кельи отшельничал монах Нестор, день и ночь подвизаясь в молитве и посте. По смерти он также погребен близ Дамиановой пустыни.
Никифор, сын новгородского иерея, пришел в обитель еще в молодых годах. Он молил настоятеля постричь его, но юность и красота его заставили отклонить такое желание. Отказ только усилил в юноше рвение к иноческой жизни. С приезжими из Новгорода он получил от своих родителей письмо, в котором звали его скорее воротиться домой. «Скажите родителям, – отвечал он подателям письма, – что они более не увидят меня в этой жизни: мы свидимся там, за гробом».
Никифор продолжал трудиться для монастыря с другими, соблюдая строгий пост; для сна он никогда не ложился, но сидя отдыхал немного. В часы досуга он любил читать житие Марка Фраческого: образ этого пустынножителя глубоко впечатлился в нем и влек его к отшельнической жизни. Однажды, при всех, Никифор вскочил со стула, осенил себя крестным знамением, снял пояс, сандалии, в одной серой свитке побежал в лес и пробыл в пустыне на Соловецком острове 12 лет в посте, молитве и коленопреклонениях. Тогда один пустынник постриг его в иночество. Проведя три года в иноческих подвигах, он скончался в неделю цветоносную.
Были отшельники, коих имена ведомы одному Богу. Соловецкий инок, по нуждам обители ходя по острову, от усталости хотел отдохнуть подле одной крутой горы. Собираясь прилечь на землю, он перекрестился и вслух произнес Иисусову молитву. Вдруг с высоты горы из расселины он слышит: «Аминь». Не веря своему слуху, он в другой и в третий раз произносит молитву и опять слышит то же: «Аминь».
– Кто ты, – в изумлении спрашивает инок, – человек или дух?
– Я грешный человек, – отвечает невидимый, – и плачу о грехах.
– Как имя твое и как ты пришел сюда?
– Имя мое, и как я пришел сюда, знает один Бог.
– Один ли ты здесь?
– Подле меня живут два старца; был и третий, но отошел к Господу, и мы похоронили его.
– Чем же вы питаетесь?
– Вспомни, брат, слова Господа: не о хлебе едином жив будет человек, но о всяком глаголе, исходящем из уст Божиих, он питает и греет внутреннего человека. Вспомни, как в прежнее время преподобные мужи и жены обитали в горах, вертепах и пропастях земных. Создатель Бог питал их, и ныне, не един ли и тот же Бог? Если хочешь узнать, чем Владыка питает бренное мое тело, возьми это.
С этими словами он сбросил кусок чего-то, инок взял и ел. Это был белый мох, стертый с брусникой.
«Вот чем питает меня Владыка мой», – сказал отшельник. Инок начал молить его, чтобы он сказал, сколько лет на этом месте и как проводил время.
«Я здесь десять или более лет, – отвечал отшельник. – В первый год пребывания много и тяжко я страдал от страхования бесовского. Бесы, являясь в виде разбойников, устрашали меня: били нещадно, тащили из кельи, требовали, чтобы я удалился с острова, или ушел в обитель. Измучив меня, оставляли едва живым. Тогда приходили ко мне два святолепных мужа, имея просфору в руках. Они говорили: «Встань, брат, и, осенив себя крестным знамением, сотвори молитву Иисусову; не бойся козней вражьих, мужайся и крепись и Бог поможет тебе: вкуси этой просфоры, мы будем тебя посещать». Лишь только вкушал я просфору, тотчас чувствовал себя здоровым и радостным.
В первый год, когда особенно нападали на меня демоны, старцы часто посещали меня, вносили меня в хижину и укрепляли. На другой год нападения демонов стали слабее, а теперь, благодатью Христовой, я безопасен от всех наветов вражьих. Но старцы иногда посещают меня и приносят просфору и хлеб».
Когда инок прощался, пустынник просил его принести в назначенный день ладана. Инок обещал, но не успел исполнить в определенное время, а потом уже не нашел пустынника. На другой год инок опять пришел на то место, где беседовал с пустынником, и, утрудившись, лег отдохнуть. В сонном видении явился ему отшельник и, сказав: «Теперь ты напрасно пришел», дал ему просфору.
Число искавших пустынной жизни становилось более и более, и они, подвизаясь без руководства духовных отцов, опытных во внутренней брани, могли впадать в искушение. Для желающих уединения в то время устроился приют скитской жизни под руководством преподобного Елеазара Анзерского.