Панина Л. Г. Похвала святителю Николаю Мирликийскому в славяно – русских списках (к лингвотекстологическому анализу)

Среди произведений, посвященных памяти свт. Николая Мир ликийского и включавшихся в состав Минейного Торжественника, одним из наиболее популярных была Похвала, начинающаяся словами: «Се наста, братие, свэтлое праздньство предивнаго отца нашего Николы ...» Похвала святителю в большинстве исследованных списков Торжественника помещается под 6 декабря наряду с другими сочинениями (житиями, памятями), посвященными свт. Николаю Мирликийскому. В некоторых списках, в том числе в одном из наиболее ранних – Трц – 9 (XIV в.), – произведение озаглавлено как «Похвала на перенесение мощей св. Николая» и помещено под 9 мая (ср. Блш – 66, МГАМИД – 451, Рум – 436, Тхн – 185). Похвала сохранилась в очень большом количестве списков, она входила в состав многих древнерусских сборников (Никольский, 1906; Крутова, 1997). В кон. XIX в. архим. Леонид атрибутировал это произведение Ефрему, епископу Переяслава Южного (XI в.).³¹⁴

Анализируемые списки Торжественника в зависимости от особенностей текста Похвалы группируются, как нам представляется, в достаточно четкие объединения. Общей чертой памятника является то, что лексические разночтения между редакциями и группами Похвалы чаще, чем разночтения других произведений из Минейного Торжественника,³¹⁵ не совпадают с группировками списков этого сборника по текстологическим приметам. Эту особенность Похвалы можно объяснить тем, что памятник был чрезвычайно популярным литературным произведением и широко бытовал в самых различных сборниках, т. е. не только в Торжественнике. В связи с этим увеличивается доля независимого присутствия этого произведения в каком – либо из анализируемых списков Торжественника и его протографе. Следует отметить здесь, что в отличие от других памятников, составлявших Минейный Торжественник, не Похвала своими списками «мотивирует» классификацию списков данного сборника, а наоборот, классификация списков сборника служит основой для группировки списков по двум редакциям.

Лингвотекстологический анализ Похвалы важен и для выяснения судьбы этого произведения, и для понимания развития Минейного Торжественника как типа сборника. Похвала – одно из тех древнерусских произведений, которые уже на раннем этапе формирования Торжественника у восточных славян пополнили этот сборник.

Анализ списков позволяет выделить две редакции Похвалы: Древнерусскую и Новую. Первая представлена двумя группами: Троицкой (Трц – 9, Рум – 434, Маз – 1109, Рум – 436, МГАМИД – 451) и Уваровско – Пискаревской (Увр – 1045, Тхн – 185, Пск – 125, Блш – 66).

Новая редакция отражена в рукописях VIФиФ, Сол – 369, ОСРК – 900, Лук – 85, Чуд – 262, Млц – 116, Увр – 1772, Егр – 34, Тхн – 419, Увр – 328, Унд – 560. Еще два списка (Рум – 435 и Тхн – 235) стоят особо, они соединяют в себе черты разных редакций, возможно, отражая тем самым некоторое «предархетипное» состояние текста Новой редакции, т. е. восходят к списку, предшествовавшему архетипу Новой редакции.

Важной текстологической приметой Уваровско – Пискаревской группы является расширение текста в той его части, где речь идет об освобождении свт. Николаем оклеветанных мужей. В соответствии с обращением святого к царю, что если тот не отпустит невинных мужей, «то рать въздвигнu (въ) Тркакии и самъ злэ гоньзнеши живота своего» (цит. по: Трц – 9, л. 215 – 215 об.), в названной группе идет значительная вставка (125 словоупотреблений в рукописи Увр – 1045; см.: Панин Л.Г. История церковнославянского языка и лингвистическая текстология. С. 119 – 121) явно более позднего происхождения. В ней идет речь о вызове к царю эпарха, обмене впечатлениями по поводу явившегося им во сне свт. Николая, освобождении оклеветанных мужей.

Содержание этой вставки в значительной мере повторяет и распространяет ранее написанное. Ее многословие нарушает ненавязчивую назидательность Похвалы в целом, особенно в том ее виде, в каком она отражена в Трц – 9 и остальных списках Троицкой группы. Назидательность здесь вытекает не из авторских предписаний читателю, а из показа подвизаний святого. Автор в этом варианте Похвалы не отделяет себя от читателя, слушателя. В этом отношении примечателен, например, перевод высказывания из плана 1 – го лица мн. ч. в план 2 – го лица мн. ч. в другом отрывке. Автор Похвалы на заре русского Православия, обращаясь к читателю и слушателям, деликатно употребляет первые формы, включая и себя в число тех, кому адресованы пожелания.

Это авторское употребление в соответствующем отрывке донесли до нас все списки Древнерусской редакции и Тхн – 235, ср.: «но мы сz та оставльше поверзем га бэсu томu, прилепим сz х‘ве заповеди» (Тхн – 185, л. 198а). В Новой редакции и Рум – 435 автор повествования выделен из описываемой (точнее, предписываемой) ситуации. Это, бесспорно, более поздняя позиция, совершенно сознательная в своей морализующей направленности, ср.: «но тыа всz злобы оставлzще приврьзэте а тому бэсу пріимэти сладостно х‘ву заповеде» (ИИФиФ, л. 72а).

Эта очень яркая черта, проводящая границу между редакциями, была подготовлена отрывком Похвалы, следующим в тексте далее. Ниже говорится о том, что «мы ж того (Христа. – Л.П.) wставивше рэкамъ и источникамъ требы полагаемъ» (ТрЦ – 9, Л. 216 об.). План 1 – го лица мн. ч. (авторское словоупотребление) сохраняется только в Трц – 9, в остальных же списках высказывание переведено в план 2 – го лица ед. ч. (ты того wставим и рэкам и iсточником требы полагааше (ИИФиФ, л. 726); в большинстве списков форма настоящего времени полагаеши), правда, в трех списках Древней редакции этот перевод «застрял» на полпути: «мы ... полагаеши» (Рум – 436, МГАМИД – 451, Рум434).

Об исконности для текста Похвалы употребления именно плана 1 – го лица мн. ч. свидетельствуют, например, последующие отрывки, где соответствующие глагольные формы сохраняются везде.

Назову еще одну текстологическую примету, разграничивающую редакции: в Древнерусской редакции (Рум – 435 и Тхн – 235) имя отца Николая Мирликийского звучит как Феофан, а в Новой редакции – Епифаний.

Языковые отличия Новой редакции от Древнерусской достаточно существенные, если исходить из всех списков каждой и особенно списков Древнерусской редакции, но если иметь в виду Трц – 9 и VIФиФ в качестве главных представителей каждой редакции, то языковых различий немного. Подавляющая масса разночтений складывается за счет «лексической разбросанности» списков Древнерусской редакции. Каждая из выделенных групп древней редакции лексически менее единообразна, чем Новая редакция.

Языковые отличия Новой редакции от Древнерусской покажем на материале двух списков: Трц – 9 (первая форма) и VIФиФ (вторая форма). Если оставим в стороне различия, связанные с наличием или отсутствием слова (что должно явиться предметом специального анализа, так как в большинстве примеров это были результаты сознательной правки), то можно выделить:

1) такие изменения в языке Памяти (в Новой редакции), которые вполне соответствуют периоду так называемого «второго южнославянского влияния»: «чюжего» (Трц – 9, л. 216) – «чюжаго» (ИИФиФ, л. 72б), «излия» (Трц – 9, л. 216 об.) – «излія» (ИИФиФ, л. 726), «избавлzя» (Трц – 9, л. 217) – «избавлzа» (ИИФиФ, л. 72г), «четвероногая» (Трц – 9, л. 216 об.) – «четвероногаа» (ИИФиФ, л. 726) и др.;

2) использование однокоренной лексемы (лексико – грамматической формы), позволяющей уточнить содержание фразы или построить параллельную конструкцию, например, «чти wЦа своего н мТрь свою. възлюби ближнzго своего» (Трц – 9, л. 216) – «чти wЦа своегg и мТрь. люби ближняго своеg» (ИИФиФ, л. 726); «лесть» (Трц – 9, л. 217 об.) – «прэлcти» (ИИФиФ, л. 72г – 73а); вин. п. мн. ч. «звэри» (Трц – 9, л. 216 об.) – род. – вин. п. ед. ч. «звэрz» (ИИФиФ, л. 726). Часто уловить тонкости семантического различия здесь трудно: «на просвэщение твое» (Трц – 9, л. 216 об.) – «на просвэщение тобэ» (ИИФиФ, л. 726) и др.;

3) замена слова на более книжный вариант, определившийся в качестве более высокого, ср. разночтения между Древнерусской и Новой редакциями: «накорми – напитаи»; «рем?ъ – вопіем»; «tгонzя – изгонzя» и др.;

4) использование более конкретного и привычного образа (в сравнениях явных и скрытых): «радuи сz сладоточьныя архиерэю» (Трц – 9, л. 217) – «раdуи с медоточьныи архиерэю» (ИИФиФ, л. 72г).

Сюда же следует, видимо, отнести морфологические разночтения, ставшие возможными лишь в церковнославянском языке сравнительно позднего времени, когда форма звательного падежа свободно образуется и от неодушевленного существительного, использованного в качестве эпитета, сравнения, символа при обращении к святому (ср. совр. церковнослав. Слове), например: «радuи сz николае. похвала апcльская» (Трц – 9, л. 217) – «раdуи с николае похвало апcльская» (ИИФиФ 72г).

В целом же списки Новой редакции более бережно передают текст главного списка Древнерусской редакции – Трц – 9.

Соотношение разночтений таково, что заставляет предполагать формирование Новой редакции на базе групп Древнерусской редакции: частично Новая редакция сближается с Уваровско – Пискаревской группой, частично – с Троицкой. Ниже приводится несколько примеров таких сближений.

Соответствующие группировки списков цитируются по Трц – 9, Увр – 1045, VIФиФ, а также по Рум – 435 и Тхн – 235: а) «wставляя соблазнъ древнихъ грэховъ» (Трц – 9, л. 215 об.) – «соблазны и древнzя грэхи» (ИИФиФ, л. 71г, Увр – 1045, Тхн – 235 («прежнzа» вместо «древнzа»), Рум – 435 (нет «и»)); «молбами его просвэтить» (Трц – 9, л. 215 об.) – «приемлют простыню» (ИИФиФ, л. 71 г, Увр– 1045 («приимuтъ»), Тхн – 235, Рум – 435 («прощение»)); «възлюби и ближнzго своего» (Трц – 9, л. 216) – «люби» (ИИФиФ, л. 72б, Увр – 1045, РумН35, Тхн – 235); б) «wбидимымъ помогая» (Трц – 9, л. 214, VIФиФ, Рум – 435, Тхн – 235) – «бэднымъ» (Увр – 1045, л. 876); «ковъ бывает державэ твоеи влdко» (Трц – 9, л. 215, VIФиФ, Рум – 435, Тхн – 235) – «цр&ю» (Увр – 1045, л. 886); «поставить цр&квь прcтэи бц&и мр&iн» (Трц – 9, л. 214, VIФиФ («прчcтэи»), Рум – 435, Тхн – 235) – «во имz прcыя бц&а и приснодв&ца» (Увр – 1045).

Большее текстологическое и словарное единство списков Новой редакции бесспорно. Разночтения здесь есть, но их немного. При этом довольно значительная их часть повторяет аналогичные из Древнерусской редакции, но разночтения эти относятся к числу тех, которые основываются на регулярных языковых преобразованиях, поэтому в качестве текстологических примет малопоказательны.

В частности, это касается преобразования архаической формы. Так, списки Древнерусской редакции последовательно сохраняют известный уже по старославянским текстам оборот «не прелюбы дэи» (Трц – 9, л. 216) (в Блш – 66 – «прелюбы не твори»; в Увр – 1045 – «прелюбы не створи») с загадочной формой не то винительного, не то именительного падежа существительного. В большинстве списков Новой редакции это словосочетание заменяется формой сложного глагола «не прелюбодэи» (ИИФиФ, л. 726), но некоторые из списков продолжают авторское употребление (Увр – 328, Унд – 560, Тхн – 419).

Другой пример: «нб&озатвореніе» (ИИФиФ, л. 726, Сол – 369, ОСРК – 900, Лук – 85, Егр – 34, Тхн – 419) – «иб&u затворение» (Млц – 116, л. 936, Чуд – 262, Увр – 1772, Увр – 328, Унд – 560). Это последнее словоупотребление характерно и для древней редакции.

В тех случаях, когда переписчик сталкивался с достаточно редким (областным) словом, он мог заменить его на близкое по значению и звучанию. Так, в Новой редакции в значении «снег, иней» употреблено слово «слана», воспроизводимое и некоторыми из списков Новой редакции (Тхн – 419), но в основном замененное здесь: «слата» (ИИФиФ, Сол – 369, ОСРК – 900, Лук – 85, Увр– 1772), «слота» (Млц – 116), также «слава» (Егр – 34) и «слата» (Рум – 435).

Особо должны быть упомянуты лишь случаи совпадения Увр – 328 и Унд – 560 (эти списки имели общий протограф) со списками Древнерусской редакции, ср.: выражение «в темницю всадилъ» отмечено в Древнерусской редакции, Увр – 328 и Унд – 560, а в остальных списках Новой редакции встречаем «в темници затворилъ» (то же и в Рум – 435 и Тхн – 235); упоминание о князе в следующей фразе встречаем в Блш – 66, Пск – 125, Рум – 434, Маз– 1109, Рум – 435 и Тхн – 235; «кнzз же сь мнwгым смиреніем паде на ногу его» (цит. по: Тхн – 235).

При всей однозначности деления списков Древнерусской редакции на названные группы следует отметить определенную близость списка Блш – 66 с Троицкой группой. Особенно это заметно в тех случаях, когда между списками Увр – 1045, Пск – 125, Тхн – 185 и Новой редакцией наблюдается близость. Рассмотрим два примера.

В соответствии с лексемой «кобение», зафиксированной Троицкой группой, в Новой редакции употреблено «чародэяние», которое скорее всего было трансформацией слова «чаротворение», известного по спискам Увр – 1045, Пск – 125, Тхн – 185. В Блш – 66 отмечено «кобление». Именно лексема «кобение», «гадание (по полету птиц, по приметам и встречам)», фиксируемая текстами с XI в., соответствовала авторскому употреблению (в Рум – 435 и Тхн – 235 находим «чародэяние»),

В фразе «не въздаи же зла за зло. ни клеветы за клеветu» (Трц – 9, л. 216 об.) вместо двух последних слов в Увр – 1045, Пск – 125, Тхн – 185 находим «въ клеветы мэсто», в то время как в Блш – 66 сохранена авторская синтаксическая конструкция, правда, с использованием особой лексемы: «... и клеты за клетu».

По всей видимости, список Блш – 66, располагающий основными особенностями Уваровско – Пискаревской группы, более непосредственно восходит к протографу группы и имеет существенное значение для реконструкции авторского текста. Последний, как нам представляется, в лучшем виде донесен до нас списком Трц – 9. Этот список конца XIV в. лучше других (из числа известных нам) донес особенности древнего словоупотребления. Списки Новой редакции свидетельствуют о явной переделке языка: частично это редакторские нововведения, частично использование лексических инноваций, известных по спискам Древнерусской редакции. Многие из списков последней также отражают значительные изменения в языке произведения. Как правило, эти изменения если и имели сознательный характер, не были регулярными для всего текста. Этого нельзя сказать о лексических изменениях в Новой редакции. Ее создатель проводил четкую линию на внутреннее упорядочение языка и приведение его в соответствие с нормами литературного языка своего времени. Рассмотрим несколько примеров.

Списки Троицкой группы и Пск – 125 свидетельствуют о том, что для авторского употребления было характерно слово «мьзда» в следующем контексте: «егда свершена быc цр&кви та мздою. µ& злат» (цит. по: Трц – 9, л. 214). В Блш – 66 выделенные слова отсутствуют, в Увр – 1045 вместо них находим «и наполии ю. µ&. златник», в Тхн – 235 – «четыр8мисты злат8никъ» Три последних списка свидетельствуют о попытке переписчиков (переписчика) обойтись в предложении без слова «мьзда», но лишь в Новой редакции этот шаг может быть оценен как сознательная перестройка фразы, ср.: «егда свершена быc цр&кви та на поdбо четырми соты златник» (ИИФиФ, л. 70г).

Заимствованное из греческого языка слово «мьзда» первоначально употреблялось в значении «воздаяние, вознаграждение», значения типа «плата», «взятка» возникли уже, видимо, на восточнославянской почве. Обе эти группы значений отмечены уже в древнейших памятниках, при этом, очевидно, они были «разведены» функционально. Так, «воздаяние; вознаграждение или возмездие» (СлРЯ. Вып. 9. С. 145) или «раraеmium, merces, munus, награда, дар»³¹⁶ отмечены прежде всего в конфессиональной, житийной, проповеднической литературе, а группа значений «плата, выплата (денег) за что– либо», «взятка, подкуп», судя по тем же словарям, более обычна в правовых (и деловых) источниках и летописях. Несмотря на явный факт распределения значений слова «мьзда» в древнерусском языке, по всей видимости, имела место экспансия второго значения. Показательна в этом отношении судьба слова в языке XIX – XX вв. (см. СРЯ. Т. II. С. 363). В связи с этим замена данного слова, употребленного в устаревающем (мало распространенном в народно – разговорном языке) значении, на другое слово понятна. Рассматриваемый текст позволяет уточнить семантику древнерусского «подоба». Оно, во всяком случае в предложно – падежном сочетании «на подобу», выступало и в значении «цена, стоимость; ценность, достоинство», отсутствующем у Срезневского.³¹⁷ Появление данного значения у слова «подоба», по – видимому, объясняется греческим влиянием, а именно: η αξια – «цена, стоимость», «ценность, достоинство», «вознаграждение, возмещение, плата» и др.³¹⁸ Возможно, трансформация «мьздою» > «на подобu» сопровождалась и изменением семантики высказывания: «вознаграждением в 400 златников (т. е. на пожертвованные 400 златников)» > «ценой, стоимостью в 400 златников».

Противопоставление глаголов «омыти» и «кuпати» интересно как в текстологическом, так и в собственно лексическом отношении. Их распределение по спискам не соответствует нашему выделению редакций. Первый глагол, характерный, как представляется, для авторского словоупотребления, сохранился лишь в Трц – 9, Блш – 66, Рум – 435, Увр – 328 и Унд – 560. Замены этого слова на «кuпати» в списках разных редакций были независимыми и объясняются развитием предметно – понятийной базы церковнославянского языка. В Тхн – 235 встречаем иную замену «омыти», ср.: «wмыти хотzщи и положиша и в лекань» (Трц – 9, л. 213 об.) – «купати хотzщи. и положі и в ночвах» (ИИФиФ, л. 70в) – «хотzщи на нь воду възліати» (Тхн – 235, л. 77).

Употребление глаголов омыти – кuпати следует связывать с определенными ритуальными действиями. Первый глагол обозначал собственно «омыть от скверны, совершить омовение, очистить», ср. в Изборнике 1076 г.: «омыи скврьнu тела юго, яко uбогъ есть зэло».³¹⁹ Трудно сказать, насколько прочной была связь данного глагольного корня с ритуалом крещения. Можно полагать, что если и была, то в более раннюю эпоху развития древнерусского языка, в то время, когда словарный фонд языка еще только начинал вырабатывать однозначность христианской терминологии. Показательны здесь те древнерусские примеры, где «омыти сz» употреблено при описании обряда крещения, ср. в Повести временных лет под 6477 г.: «си бо wмы сz кuпэлью ст&ю и совлече сz грэховною wдежею въ ветхаго чл&вка адама и в новыи адамъ wблече сz, есть хcъ».³²⁰ Косвенным свидетельством названной связи является перевод глаголом «мыти (сz)» греческого βαπτιςω, семантический объем которого можно определить (в рамках интересующего нас вопроса) как «погружать, окунать (в воду) – крестить(ся)».³²¹ Более традиционным греческим соответствием глаголов «мыти (сz), омыти, обмыти» выступает λυω – «мыть, купать – совершать омовение, омывать».³²² Видимо, древнейшее употребление глагольной лексики с корнем мы(в) – происходило в рамках двух обрядов, относящихся к жизненному циклу человека, родильному и похоронному, что, очевидно, в конечном итоге восходит к одному и тому же свойству воды отделять тот и этот свет.

Языковые данные древнерусской эпохи совершенно недвусмысленно указывают на связь глагольного корня кuп(а) – с обрядом крещения. Ярким доказательством этого является наименование «кuпэль, кuпель» (с XI в.),³²³ выступающее для обозначения не только понятия «купель, сосуд или водоем, в котором совершается крещение», но и понятия «крещение».

Выявленную замену в тексте Похвалы одного слова на другое можно объяснить как дальнейшее развитие текста произведения в сторону однозначного соответствия его содержания христианскому понятийно – терминологическому аппарату.

Большая архаичность («мотивированность») лексического состава Трц – 9 и Блш – 66 (из числа списков Древнерусской редакции) подтверждается целым рядом примеров. Так, например, только в этих рукописях читаем: «къ бл&жномu wц&ю. архимандритu сuщю. строю (= стрыю) дэтища» (Трц – 9, л. 213 об., Блш – 66). В остальных списках представлена замена выделенного последнего слова местоимением «его». Подобные замены важны при классификации списков. Эта важность определяется не только тем, что данные различия делят списки на определенные группы, но и тем, что в общей массе их может быть восстановлена генетическая направленность изменения соответствующего отрывка в тексте. Вытекает это последнее из вторичности употребления местоимений как дейктических слов. Дело в том, что само понятие дейктичности, указательности местоимения по – особому преломляется при анализе замен по спискам. С одной стороны, мы можем столкнуться с указательностью на уровне обозначения местоимением ранее употребленного в том же списке имени, с другой – с указательностью на уровне замены имени, употребленного в исходном списке, местоимением в последующем списке. Именно второй случай представлен в замене дэтища на его.

В общих чертах соотношение редакций и групп списков Похвалы представляется в следующем виде. Новая редакция, более поздняя, возникла на базе обеих групп Древнерусской редакции. Это положение не противоречит выводам о формировании других памятников Новой редакции, входящих в Минейный Торжественник.³²⁴ Создание Новой редакции осуществлялось, видимо, в несколько этапов. Разные предварительные состояния этой редакции отражены, с одной стороны, в Рум – 435 и Тхн – 235, с другой – в Увр – 328 и Унд – 560. При этом состояние текста в первых двух сборниках названо нами «предархетипным», имея в виду их значительные связи с Древнерусской редакцией. Списки Увр – 328 и Унд – 560, в целом вписывающиеся в Новую редакцию и имеющие ряд более поздних (относительно архетипа редакции) изменений, тем не менее в ряде случаев ближе, чем остальные списки этой редакции, стоят к Древнерусской редакции.

Отмеченное влияние обеих групп Древнерусской редакции на создание архетипа Новой редакции может быть понято двояко. С одной стороны, этот архетип был создан (возможно, не сразу, а в виде последовательно обрабатываемых текстов) при сопоставлении списков обеих групп другой редакции. С другой стороны, в основу архетипа мог лечь список, представляющий особую группу Древнерусской редакции, совмещающий в себе черты двух других групп, но впоследствии тот список был сверен со списком Троицкой группы, близким к Трц – 9. Обращает на себя внимание тот факт, что большая выверенность по этому списку отражена в VIФиФ, Сол – 369 и ОСРК – 900. Это может служить одним из доказательств того, что названные три списка хорошо отражают состояние архетипа.

Есть еще два факта, которые нуждаются в объяснении.

Во – первых, это «лексическая разбросанность» списков Древнерусской редакции, отсутствие внутри каждой из её групп лексического и содержательного единства, какое отмечается в списках Новой редакции. Если Новая редакция выделяется на основе единства содержания, лексического состава, грамматических форм и общности культурно – языковой ориентации (в последнем случае речь идет о церковнославянском языке XV в. с характерной для него тенденцией к упорядоченности составляющих элементов), то Древнерусская редакция – в определенной мере как «остаток» от Новой.

Во – вторых, фактическое отсутствие в списках Новой редакции таких разночтений, которые можно было бы отнести за счет ошибок прочтения, неверного понимания текста, тогда как в списках Древнерусской редакции они встречаются достаточно часто (кропzщее – кротzще – претzщее; клевета – клета; посэщаи – присэщаи, въ см&рти мэсто – въ сметия мэсто и т. п.).

Отдавая отчет в том, что к анализу привлечена малая толика списков Похвалы, позволим себе высказать некоторые предположения. Похвала была очень распространенным и любимым древнерусскими книжниками текстом, поэтому, естественно, переписывалась в составе сборников различного типа. Новая редакция создавалась для Минейного Торжественника и может быть рассмотрена как способ упорядочения, кодификации её функционирования. Связано это, безусловно, с тем состоянием языка и культуры, которое в русском обществе наблюдалось в кон. XIV – нач. XV в. Это было время, когда, во – первых, и язык в целом, и церковнославянская его форма в частности, и, шире, культура (которая, естественно, ориентировалась на духовные потребности общества, т. е. была по сути своей или церковной, или продолжением церковной) «преизлиха» наполнились, поскольку развивались по принципу соборности; во – вторых, самым актуальным оказались поиски выхода из назревшего столкновения разных проявлений до этого не только единой, но одной (славяно – русской) культуры (когда в языке церковнославянская форма продолжала «народно – литературную» и выводила русский язык на межславянский уровень, когда миниатюра была продолжением письменного текста, когда иконография была иллюстрацией Священного Писания и Предания). И выходом из этого состояния явилось формирование единой духовной культуры, но не одной. В границах единой культурно – языковой ситуации церковнославянский продолжил те принципы языкового развития, которые изначально характеризовали языковое развитие донационального периода, но одновременно были заложены основы формирования русского национального языка с его опорой на язык деловой письменности, поскольку только этот последний мог обеспечить адекватное, быстрое (оперативное) реагирование на меняющуюся внеязыковую действительность. Миниатюра и иконография перестали быть продолжением текста, поскольку нашли собственные средства для передачи его содержания и, более того, сами начали формировать текст. Св. Троица прп. Андрея Рублева знаменует собой тот переломный период, который означает новую эпоху в русской культуре. Вся предшествующая культура, включая язык, шла к рублевской Троице, шла, сохраняя равновесие, паритет своих составляющих,³²⁵ поскольку имела лишь Священное Писание в качестве сверхтекста.

В истории Похвалы Новая редакция – это попытка ответить на потребности того времени, когда начинает формироваться русская (уже не древнерусская) культура с четким осознанием места и роли церковнославянского языка (в качестве экологической ниши для русского языка) и с явным представлением о необходимости «кодифицированного» текста. Тем самым в последнем случае речь идет о формировании в письменной (рукописной) традиции представления о том, что позже будет названо авторским правом, с той лишь существенной разницей, что для книжника того времени это означало обязанность сохранения текста.

И в заключение отметим то, что, на наш взгляд, является самым насущным в исследовании Похвалы в ближайшее время. Во – первых, анализ языка самого раннего списка – Трц – 9 – как списка, лучше отражающего древнерусский текст. Это важно для реконструкции исходного состояния памятника. Во – вторых, исследование тех изменений, которые претерпел текст при формировании Новой редакции. Это даст представление о том, какие требования новая эпоха предъявляла к словесному произведению. В – третьих, описание тех разночтений, которые отмечаются в списках Новой редакции. Только после этого можно будет очертить круг возможных вариаций (языковых и содержательных), допустимых в период формирования русской культуры, т. е. таких, которые не приводят к нарушению нового культурного и языкового единства. Но это уже тема специального исследования.

Литература

Далъ В.И. Толковый словарь живого великорусского языка. СПб. – М., 1882. Т. 4.

Дворецкий И.Х. Древнегреческо – русский словарь. М., 1958. Т. 1 – 2.

Крутова М.С. Святитель Николай Чудотворец в древнерусской письменности. М., 1997.

Леонид, архим. Житие и чудеса св. Николая Мирликийского и похвала ему. Исследование двух памятников древней русской письменности XI века. СПб., 1881.

Никольский Н. Материалы для повременного списка русских писателей и их сочинений (X – XI вв.). СПб., 1906.

Панин Л.Г. История церковнославянского языка и лингвистическая текстология. Новосибирск, 1995.

Панин Л.Г. Лингвотекстологическое исследование Минейного Торжественника. Рукописи XIV – XVI вв. Новосибирск, 1988.

СлРЯ – Словарь русского языка XI – XVII вв. М., 1980. Вып. 7; М., 1982. Вып. 9.

Срезневский И.И. Материалы для словаря древнерусского языка. М., 1958. Т. 1 – 3.

СРЯ – Словарь русского языка. М., 1958. Т. II.

Творогов О.В. Ефрем // Словарь книжников и книжности Древней Руси. Вып. 1 (XI – первая половина XIV в.). Л., 1987.

Рукописные источники

Блш – 66 – РГБ, ф. 37, собр. Большакова, № 66, Минейный Торжественник, первая треть XVI в., в двух книгах: 318 л., 384 л.

Егр – 34 – РГБ, ф. 98, собр. Егорова, № 34, Минейный Торжественник, середина XVI в., 658 л.

ИИФиФ – Рукопись из собр. Объединенного Института истории, филологии и философии СО РАН, № 53/71, Общий Торжественник, первая половина XV в., 562 л.

Лук – 85 – РГБ, ф. 152, собр. Лукашевича и Маркевича, № 85 (1071), Общий Торжественник, вторая половина XV в., 252 л.

Маз – 1109 – РГАДА, ф. 196, собр. Мазурина, опись 1 (5), № 1109, Миней– ный Торжественник, XVI в., 866 л.

МГАМИД – 451 – РГАДА, ф. 181, собр. МГАМИД, № 451, Общий Торжественник, XVI в., 601 л.

Млц – 116 – ЦБАН Украины, собр. рукописей Мелецкого монастыря, № 116, Минейный Торжественник, конец XV – начало XVI в., 287 л.

ОСРК – 900 – РНБ, ф. 560, Основное собр., Г. I. № 900, Общий Торжественник и Синаксарь, вторая половина XV в., 602 л.

Пск – 125 – РГБ, ф. 228, собр. Пискарева, № 125, Минейный Торжественник, вторая половина XVI в., 487 л.

Рум – 434 – РГБ, ф. 256, собр. Румянцева, № 434, Минейный Торжественник, вторая половина XVI в., 576 л.

Рум – 435 – РГБ, ф. 256, собр. Румянцева, № 435, Минейный Торжественник и Поучения из Евангелия, конец XV в., 590 л.

Рум – 436 – РГБ, ф. 256, собр. Румянцева, № 436, Минейный Торжественник, начало XVI в., 348 л.

Сол – 369 – РНБ, ф. 717, собр. Соловецкого монастыря, № 1448 (83), Минейный Торжественник, вторая половина XV в., 335 л.

Трц – 9 – РГБ, ф. 304, собр. Троице – Сергиевой Лавры, № 9, Триодный Торжественник с добавлением минейных чтений, конец XIV в., 235 л., пергамен.

Тхн – 185 – РГБ, ф. 299, собр. Тихонравова, № 185, Общий Торжественник, конец XV в., 320 л.

Тхн – 235 – РГБ, ф. 299, собр. Тихонравова, № 235, Общий Торжественник, 1596 г., 896 л.

Тхн – 419 – РГБ, ф. 299, собр. Тихонравова, № 419, Минейный Торжественник, XVI в., 720 л.

Увр – 328 – ГИМ, собр. Уварова (1°), № 71, Минейный Торжественник, последняя треть XV в., 189 л.

Увр – 1045 – ГИМ, собр. Уварова (1°), №613, Общий Торжественник, вторая половина XV в., 238 л.

Увр – 1772 – ГИМ, собр. Уварова (4°), № 509, Общий Торжественник, вторая половина XV в., 329 л.

Унд – 560 – РГБ, ф. 310, собр. Ундольского, № 560, Минейный Торжественник, вторая половина XV в., 394 л.

Чуд – 262 – ГИМ, собр. Чудова монастыря, № 262 (60), Общий Торжественник, вторая половина XV в., 556 л.