III. Хронология посланий

Обзор посланий в порядке их следования в рукописи; указания на время написания их. Хронологическая таблица посланий

Все дошедшие до нас послания старца Артемия, числом 14, напечатаны в IV томе Русской Исторической Библиотеки по единственной рукописи их – из собрания Ундольского. Несмотря на самые тщательные поиски, мне не удалось найти более ни одного списка их, за исключением одного отрывка из послания к Симону Будному. Отрывок этот, находящийся в рукописи Киевской Духовной Академии, несмотря на малый свой размер, имеет однако довольно важное значение для решения вопроса об авторстве Артемия; впрочем, о нем речь пойдет дальше. Таким образом, все суждения о литературной деятельности Артемия должны опираться на известные нам послания, а о недошедших могут быть лишь догадки.

Один из первых вопросов, представляющихся при разборе посланий – вопрос о времени их написания. Мы знаем, что жизнь Артемия разбилась на периода – московский и литовский. Соборное запрещение писать послания и посылать их может служить подтверждением того, что послания писались Артемием и во время пребывания в Москве; равным образом, естественно думать, что и в литовский период своей деятельности Артемий прибегал к той же эпистолярной форме выражения своих мыслей. А существование посланий, где адресат назван и где связь адресата с литовской землей несомненна, избавляет от необходимости делать догадки о том, что должно быть признано несомненным фактом. Итак, необходимо первым делом при суждении о времени написания каждого послания ставить вопрос, к какому именно – к московскому или литовскому периоду следует отнести его; затем, разбор заключающихся в послании данных может дать возможность и более точного определения времени появления послания. Заметим, что ни одно из посланий не датовано и вообще в них очень мало точных данных для установления хронологии их. Однако, вчитываясь в текст посланий и соображая исторические обстоятельства и вообще отдельные факты, о которых упоминают послания, можно приблизительно определить и время написания их. Первая попытка в этом направлении была сделана свящ. Садковским в его монографии об Артемии, но эту попытку нельзя назвать вполне удачной, так как данные для решения вопроса иногда не все подвергаются исследованию у Садковского; поэтому и нельзя вполне согласиться с выводами его, особенно когда речь заходит о посланиях московского периода. Здесь я попытаюсь определить время написания посланий Артемия, а также вкратце укажу содержание каждого послания в отдельности, при чем более подробный разбор содержания их и характеристику воззрений автора их отлагаю до следующей главы.

Послания, напечатанные по ркп. № 494 Унд., следуют в таком порядке:

I. «Послание старца Артемия к «Люторским учителям», ставящим десятословие выше евангелия, отвергающим храм, иконы, крестное знамение, иночество, покаяние и другие таинства, а также (в конце) к совращенным в эту ересь православным» (лл. 1–57; Р. Ист. Библ., т. IV, ст. 1201–1266).

Послание не имеют начала: по замечанию Ундольского, «по современной помете тетрадей видно, что впереди недостает одной только восьмушки». Начинается оно молитвенным обращением к Богу с просьбой вразумить автора, не отнять от уст его словесе истинна до зела ради братии и ближних его: очевидно, автор имеет в виду опровержением учения лютеран принести пользу православным. Как видно из заглавия, послание опровергает не все пункты лютеранского учения, а лишь некоторые, главным образом касающиеся лишь внешней, обрядовой стороны религии. Учение лютеран об оправдании верою осталось почти незатронутым и лишь в конце послания Артемий пишет: «а еже глаголют Люторы: Христос уже за нас выполнил, не требе ученики, рекше дела добрая, се глаголют суетно, сами прелщени умом своим и иных прелщают в свою погибель. От ихже учениа да покриет нас Христос Бог наш».²¹⁶ Послание имеет целью не столько опровергнуть учение лютеран, сколько удержать православных от принятия этого учения; к этому и направлена вся аргументация Артемия. При этом надо заметить вообще, что Артемий в своих посланиях часто не различает лютеран от кальвинистов и социниан, потому что последние действовали довольно долгое время заодно с протестантами и лишь впоследствии отделились от них. Кроме того, те и другие часто ссылались на ветхозаветные книги и преимущественно из них черпали свои доказательства, особенно для отрицания церковно-обрядовой стороны учения православных и католиков. И в этом отрицании обрядности также сходились социниане с протестантами, почему Артемий и не отделяет одних от других.

Опровергая отрицание «люторскими учителями» внешней стороны религии, автор почти не касается главнейших догматических положений её, но зато пытается подорвать учение противников в самом корне его, доказав, что они сами себе противоречат. Они признают десятословие Моисея, – он отвергает значение его для христиан. Касаясь их оснований – десятословия и Евангелия, – он старается доказать, что они своим учением идут вопреки своему основанию: и поклонение иконам и молитвы и все вообще установления христианства имеют основание и в Ветхом и в Новом Завете и, признавая последние, должно признать и первые, чего лютеране не делают. Он отрицает их право учительствовать, доказывая, что дар учительства дается лишь избранным и одаренным благодатью Св. Духа, что познать истину не значит еще получить право преподавать её другим: применять свои познания на пользу ближним можно и должно; но дело проповеди великое и трудное, и тот, кто берется за него, должен быть в силах нести с достоинством свои обязанности; без того лучше и не выступать на проповедь и лучше вместо того, чтобы ложно толковать закон христианский, хранить безмолвие и заботиться об исправлении своих недостатков. Между тем «люторские учители» вовсе не хотят видеть своих недостатков: они действуют «своим произволением и самосмышлением», забывая, что это есть разум суетный, ложный. Только истинный разум, которой берет свое начало от Божества, может приносить полезные плоды, ложные же мудрования ведут к гибели. Эти мудрования, впрочем, лютеране стараются также обосновать, приводя доводы из «божественных писаний», но они упускают из виду, что писания должно читать умеючи, вникать в их истинный смысл, тогда как лютеране стараются найти в них лишь подтверждение своему учению и произвольно обращаются с текстом Писания. Вследствие этого, называя себя «евангеликами», они на деле лишь «разоряют» Евангелие. Стоя на ложном основании и выступая в роли проповедников, не будучи к тому призванными, лютеране допускают много ложных мнений и горделиво считают себя правыми. Посему автор обращается в ним с увещанием сознать, что мудрость их ложна, смириться перед Христом, предаться покаянию и безмолвию. Опровергая таким образом и право лютеран на учительство и основания их учения, автор касается попутно и их учения о почитания икон, поклонении кресту, о литургии, церковной службе, о пении, о постах, покаянии, крещении, молитвах, иноческой жизни.

Послание написано, несомненно, в Литве;²¹⁷ в этом убеждают следующие соображения:

1) Послание направлено против лютеран и к увещанию обращенных ими православных. Это могло быть только в Литве, где лютеране вели сильную пропаганду и действительно обращали православных. Проникновение же лютеранской проповеди в московскую Русь случилось с очевидностью лишь после бегства Артемия в Литву, – в последние годы царствования Иоанна IV, да и усилия лютеран были направлены главным образом на самого царя, так как предполагалось, что, склонив его, легко будет обратить и подданных его.

2) В послании автор, хотя опровергает и не все положения лютеран, однако обнаруживает большое знакомство с их учением вообще; очевидно, это ознакомление со всеми подробностями учения лютеран могло произойти лишь на месте их пропаганды в Литве, а не в Москве, куда в ту пору приходили лишь отдельные мнения (напр., о почитании икон), вызывавшие и отдельные возражения, напр., со стороны Максима Грека, а не систематические опровержения.

3) Артемий высказывается в этом послании довольно резко о любостяжании, развитом среди духовенства и монашества (ст. 1236–1237). Мы видели выше, как он был осторожен, высказывая царю свой взгляд по этому вопросу: пред ним стояла тогда сильная противная партия. Здесь, в Литве, таких противников не было, и он мог высказаться свободнее. В том, что возражение против любостяжания в этом послании относится к литовскому, а не к московскому духовенству, легко убедиться, если вспомним существовавшее в литовско-русском государстве право подаванья и сопряженные с ним беспорядки. В Москве монастырское землевладение казалось только нарушением монашеских обетов. В Литве оно вносило сверх того и деморализацию в среду духовенства и общества. Тем вреднее оно было здесь, привлекая богатствами к духовному званию лиц недостойных и тем понятнее горячий протест Артемия против него.

4) Применение автором к себе слов псалма: «яко приселник аз от тебе и пришлец»²¹⁸ – могло иметь место скорее всего в чужой земле – в Литве.

5) Указание автора на то, что противники называли его «старым псом»,²¹⁹ свидетельствует, что до написания послания существовала уже полемика между автором и его противниками – устная или письменная. Твердость, с какою автор отстаивал свою веру, вызвала неудовольствие противников и они выражали последнее в довольно резкой форме («стараго пса нарекосте мя»). Полемика могла, конечно, также происходить только в Литве, где Артемий явил себя защитником православия.

Все это, думаю, дает полное основание заключить, что послание «к люторским учителям» писано старцем Артемием во время его жизни в Литве и не тотчас по прибытия его туда, а должно быть, через некоторое, довольно продолжительное время, ибо есть указание, что написанию послания предшествовала весьма оживленная полемика Артемия с «люторскими учителями»; посему предположительно послание можно отнести к концу 60-х годов XVI-го столетия.

II. «Того же послание до князя Черторискаго» (лл. 57 об. – 62 об.; Р. Ист. Библ., т. IV, ст. 1266–1273).

Послание начинается выражением смирения автора и сознания им слабости своих познаний для опровержения учений лютеран и «новопрозябших ересей», о каковом опровержении просил его князь Черторыйский. Тем не менее, автор заявляет, что попытается дать ответ князю, но не от своего разума, а «от божественных писаний». Он высказывается против новых проповедников, называющих себя евангеликами, между тем как в сущности они, по его словам, опираются на десятословие Моисея и отвергают закон Христа, который гораздо возвышеннее закона Моисеева. Вызывает также возражения со стороны автора и умаление новыми проповедниками значения предания, между тем как апостолы завещали блюсти предания и все на нем основанные церковные установления. Отвергая предание, протестанты не признают и основывающегося на нем крестного знамения и почитания икон. Аргументы автора те же, что и в предыдущем послании, а оправдание поклонения иконам примером Моисея, соорудившего скрижали, ковчег завета и херувимов, по велению Бога, встречающееся и в послании «к люторским учителям» (ст. 1243–1246) – весьма сходно с такими же доводами в пользу почитания икон, приводимыми Максимом Греком в XXIII слове I тома (по изд. «Прав. Соб.») – в «Слове на Люторы». Заключается послание обещанием Артемия написать подробное опровержения учения Лютеран: «надеюжеся, Богу поспешествующу, на вся хулы нынешних ересей обще списати обличение, елика они умышляют лживыми выклады смутити церков Божию и правую веру без вести сътворити. Но жестоко будет им противу рожну прати». (Ст. 1273,22–28). Таким подробным опровержением нельзя считать предыдущее обширное послание «к люторским учителям», так оно не содержит разбора всех пунктов их учения. С другой стороны, такой выдающийся книжник, каким был Артемий, не ограничился бы высказанными в предыдущей статье доводами, носящими скорее характер увещательный, а привлек бы больше данных и от разума и «от свидетельств божественных писаний»; иначе говоря, обещанный Артемием полемический трактат представил бы, по приемам доказательства, объему содержания и, наконец, размерам, – нечто подобное Многословному Посланию или Истины Показанию. А между последними систематическими полемическими трактатами и посланием «к люторским учителям» мало сходного в указанных отношениях. Остается таким образом предположить, что или Артемию не удалось исполнить свое желание, или такое подробное полемическое сочинение до нас не дошло.

Обращение послания к князю Черторыйскому показывает, что оно писано в Литве. Однако неизвестно ни точное время написания, ни даже личность адресата. Во время Артемия и Курбского в Литве упоминаются, кроме княгини Черторыйской, которой адресовано одно из посланий Курбского,²²⁰ еще трое князей Черторыйских: Иван, муж упомянутой княгини, Александр Феодорович, воевода земли волынской, и Михаил, староста житомирский.²²¹ Кому именно из Черторыйских адресовано послание, остается неизвестным. Можно отметить только, что «акт обращения князя Черторыйского к Артемию лишний раз подтверждает то уважение, которым пользовался последний среди православного населения Литвы; отсюда же, как и предыдущее послание, должно и это считать писанным не тотчас по прибытии Артемия в Литву или поселения его у князя Слуцкого, а спустя некоторое время, когда полемическая деятельность его доставила ему некоторую известность, так что к нему обращались за разрешением сомнений в религиозных вопросах.

III. «Того же послание до Ивана Зарецкого» (лл. 63–73 об. Р. Ист. Библ., т. IV, ст. 1273–1287).

В этом послании автор отвечает на предложенный ему вопрос о литургии, об иконах и о призывания святых в молитвах. Он говорит, что пишет потому, что видит у вопросившего его не одно пустое любопытство и не неверие, а желание «истину навыкнути». Он ополчается здесь против новых проповедников – протестантов, которые отвергают истинного Бога и проповедуют десятословие, значение которого он и в этом послании, подобно предыдущим, отвергает в виду евангельских заповедей. Он указывает на то, что все возражения протестантов по большей части голословны («хулны» и «ругательны»). Они только отрицают церковные установления, не приводя доводов и не заменяя отрицаемого чем-либо другим. Затем следуют доказательства необходимости и значения литургии, поклонения иконам и почитания святых.

Иван Семенович Зарецкий, которому адресовано это послание, и брат его Зиновий Семенович были православными виленскими мещанами, много заботившимися о поддержании православия в литовско-русском государстве. «Умышлением и попечением» их напечатано в 1575 году в Вильне, в типографии Мамонычей, Евангелие, экземпляр которого хранится ныне в Имп. Публ. Библ. Из послесловия к Евангелию видно,²²² что Зиновий Зарецкий был в те время бурмистром Виленским, а Иван Зарецкий – старостой Упитским. Имена их встречаются потом между членами виленского братства. Один из них служил в Вильне скарбным или казначеем при подскарбии литовском Евстафии Воловиче.²²³ Отсюда, вероятно, и произошло знакомство Артемия с Зарецкими, которое вызвало обмен мнений. Зарецкие, очевидно, не раз обращались к Артемию, так как, основываясь на словах последнего в рассматриваемом послании: «а еже тогда избыло от нас, внегда писахом о божественней литоргии, нест праздно и днесь приложити, ради безбожных ругателей»,²²⁴ можно думать, что было и другое послание Зарецкому, предшествовавшее сохранившемуся. Время написания последнего также точно определить нельзя. Впрочем, если предположить знакомство Артемия с Зарецкими в ту пору, когда один из них состоял на службе при Евстафии Воловиче, т. е. до 1568 года, то можно заключить, что и послание относится к 60 годам XVI века, т. е. опять-таки к тому времени, когда Артемий получил более или менее определенное место жительства и всецело предался защите православия.

IV. «Послание до Симона еретика Будкою» (лл. 73 об. – 105 об.; Р. Ист. Библ., т. IV, ст. 1287–1328).

Послание это весьма интересно, потому что характеризует отношение старца Артемия к одному из виднейших представителей новых учений – Симону Будному, в то время бывшему еще кальвинистом, но уже склонявшемуся на сторону антитринитариев, в чем Артемий и упрекает его в этом послании. Содержание послания составляет увещание Будного и просьба отстать от протестантских учений, которые тут же опровергаются, при чем Артемий защищает соответственные христианские установления, не принимавшиеся еретиками: крестное знамение, иконы, учение об оправдании человека не только верою, но и нравственной жизнью. В учении протестантов автор насчитывает до десяти прежде бывших ересей и упрекает их в том, что они искажают веру во Христа и подрывают авторитет Писания. Особенно замечательны обвинения в антитринитарианстве, склонность к которому Артемий заметил в одном из посланий Будного. Если сопоставить эти обвинения с известием о проповеди в Витебске Козьмы-Андрея, учившего, что «непотребе единосущную Троицу именовати» (ст. 1315), то получим указание на один из фактов социнианской пропаганды. Козьма Колодынский,²²⁵ о котором упоминает здесь Артемий, был православным диаконом в Витебске, но, увлекшись учением Косого в бытность последнего в Витебске, бежал с ним вглубь Литвы, где примкнул в антитринитариям, приняв имя Андрея. В конце 1563 г. или в начале 1564 г., он прибыл в родной город – Витебск в качестве уполномоченного от виленской антитринитарианской общины. Впрочем спустя непродолжительное время он удалился отсюда и в 1567 году мы видим его уже в Перемышльской земле, где он вместе с Будным принимает участие в антитринитарианских соборах.²²⁶

Из упоминания Артемия о том, что во время проповеди Козьмы Колодынского в Витебске были: «и сам великий гетман, и княжата, и панове велиции», можно определенно отнести эту проповедь к 1564 году, когда в Витебске действительно находилось литовское войско под начальством Николая Радзивилла, гр. Ходкевича и других литовско-русских панов, и готовилось к битве с московским войском, каковая и произошла при реке Уле, прячем литовцами была одержана победа. В этом утверждает еще и то соображение, что упоминаемые Артемием сочинения Будного: «Катехизис» и «Оправдание» были напечатаны в Несвиже в 1562 г. и, должно быть, сделались известны Артемию в этом же 1562 г. или в следующем 1563 г. Будный просил Артемия сообщить ему о них свое мнение. Артемий исполнил его желание и «отписал краткими словесы» (ст. 1289); затем, хотя он и в кратком послании «все нечестие еретическиа льсти назнаменал», однако счел нужным написать длинное и обстоятельное послание. На эту переписку и на составление второго, обширного послания ушло, должно быть, довольно продолжительное время, так что явилась возможность упомянуть в нем и о проповеди Козьмы Колодынского в Витебске. Таким образом, можно считать установленным, что послание это было написано около 1564 года под свежим впечатлением антитринитарианской пропаганды Колодынского и в то время, когда Будный не присоединился еще решительно к антитринитариям,²²⁷ что случилось после 1565 г., т. е. после смерти Николая Радзивилла Черного, сдерживавшего крайности кальвинских проповедников. Во время же написания Артемием послания, у Будного лишь неосторожно прорывались иногда антитринитарианские мысли: очевидно, это было до смерти Радзивилла, т. е. до 1565 года. Все это дает возможность установить точную вышепоказанную дату написания послания – 1564 год.

V. «Послание ко князю» (лл. 105 об. – 130 об.; Р. Ист. Библ., т. IV, ст. 1328–1359).

Послание это написано вследствие неоднократных просьб неназванного точно князя, обращенных к Артемию, чтобы последний написал опровержение лютеранских учений. Артемий начинает с обычного выражения смирения и обещания писать не от своего разума, но от божественных писаний. Он выясняет далее православное учение об оправдании человека, о крестном знамении, говорит об истинном разуме, о предании, об иконах, об уничтожении значения десятословия после появления закона Христа, о посте. Учение православной Церкви о названных предметах защищается им от нападок лютеран и еретиков, причем особенно приходится защищать те обряды, которые не имеют прямого основания в Св. Писании, но существуют в христианском предании: крестное знамение, иконы.

Князь, к которому пишет Артемий, неизвестен. Основываясь на титуле «величество», а также на том, что православное население Литвы титуловало так князя Острожского²²⁸ и что князь Слуцкий также имел притязания на этот титул,²²⁹ можно было бы предположить, что послание Артемия адресовано или Острожскому или Слуцкому князю. Однако едва ли не вероятнее предположение Малышевского,²³⁰ повторенное и Садковским,²³¹ что послание, должно быть, адресовано князю Курбскому, который действительно неоднократно беседовал с Артемием по вопросам религии как устно, так и письменно и который уважал в лице Артемия книжного человека.²³² Едва ли была нужда писать Слуцкому или Острожскому князю, у которых проживал Артемий и с которыми мог вести беседу и изустно. Если послание действительно написано к князю Курбскому, то можно установить и приблизительную дату его. Курбский бежал из России осенью 1563 года и в 1564 г. находился уже в Западной Руси, проживая главным образом в Литве, где впоследствии и вел беседы с Артемием; в 1565 году он принял участие в походе на Россию. Затем он начинает устраиваться в пожалованных ему королем землях, вступая в частые распри с соседними панами. В 1570 г. Курбский вступает в брак и затем в его жизни следует пятилетний период мирной трудовой деятельности: он занимается науками, изучает латинский язык, читает Аристотеля, переводит Златоуста.²³³ В это время его действительно начинают серьезно занимать вопросы религии, и он принимается за основательное изучение догматов православия. К этой же поре, должно быть, и относятся его сношения с Артемием – к концу 60-х годов и, главным образом, к началу 70-х, т. е. к годам 1569–1572–1573, потому что едва ли Артемий дожил до 1575 г. Таким образом, послание относится к последним годам жизни Артемия – около 1570 г. (может быть, несколько раньше или позже). К этому можно прибавить и еще одно соображение: Артемий, который вообще всегда мягко относился к противникам и полагал, что их должно не карать за заблуждения, но убеждать, в этом послании обмолвился о них довольно резкими выражениями, в которых просить православных «не совъдворятися с люторианы и с прочими еретики, не сходити им ня во ядении, ни в питии, ни во сродстве, ни в дружстве и т. д.».²³⁴ Зная кроткий нрав и гуманные убеждения Артемия, можно предположить, что подобное мнение было высказано им не тогда, когда он увещевал Будного и других заблуждавшихся, а тогда, когда он увидел, что его увещания бессильны, что «лжеименный разум» оказывает на заблуждающихся большее действие, чем «разум истинный», от которого Артемий приводил свои доводы. Под влиянием упорства противников и безуспешной борьбы с лучшими из них, у Артемия и могло произойти некоторое изменение во взглядах на отношение к еретикам, и могла явиться мысль, что надобно избегать даже общения с ними. Может быть, не мало способствовал этому и переход после 1565 г. в социнианство Симона Будного, которого Артемий очень уважал и особенно усиленно старался обратить к православию. Во всяком случае, мнение, что еретиков надо избегать, могло создаться только после долгой, упорной и не всегда успешной борьбы с ними, а это могло быть лишь к концу литературной деятельности Артемия, т. е. около 1570 г., к каковому времени я и отношу послание: оно является таким образом едва ли не последним по времени написания из дошедших до нас произведений Артемия.

VI. «Того же христолюбива старца послание утешително в скорби сущим слова ради Божиа» (лл. 131–142; Р. Ист. Библ., т. IV, ст. 1359–1373).

Содержанием послания служит утешение страдающих за учение Христово. Послание начинается словами апостола Павла, который говорит: «якоже избыточетвуют страданиа Христова в нас, тако и Христом избывает утешение, наше ведяще, зане якоже общници есте страстем Его, тако и утешению».²³⁵ Затем Артемий приводит ряд доводов, долженствующих убедить тех, кому он пишет, что, как бы ни были велики страдания, христианин всегда может и должен иметь в них утешение: надежда на милость Бога, ниспосылающего не только страдания, но и блага, не должна покидать человека никогда, так как Бог всегда подает помощь страждущему и не допустит его до погибели. Страдания назначаются Богом человеку не свыше сил последнего, и человек должен подчиняться испытующей его воле Божией, ибо страдания дают возможность обнаружить твердость веры и надежды на Бога. Должно поэтому не скорбеть в страданиях, и в перенесении их подражать примерам апостолов, мучеников и И. Христа. Виновниками страданий, претерпеваемых христианами, часто являются также христиане, или точнее, люди, думающие, что исполняют завет Христа, защищая его учение телесными наказаниями и смертными казнями. Между тем Христос не заповедовал жестокосердия: Он ел и пил с мытарями и грешниками, он помиловал жену-грешницу; Его примеру следовали и апостолы. Однако современные ревнители о вере лишены кротости и милосердия Христа и апостолов; они негодуют и даже предают казни тех, кто дерзает указывать им на это. Тем не менее, истинные христиане не должны питать злобы против несправедливых преследователей; должно быть всегда готовым принять венец мученический – это высший подвиг христианина. Если же враги преследуют его и предают проклятию, то последнее не имеет значения: «не последует бо суд Божий клятвам неправедным, якоже и благословению… и клятва възвращается на иже неправедно съблазнившагося».²³⁶

В этом послании особенно важны некоторые биографические подробности, сообщаемые о себе Артемием и дающие возможность довольно точно установить дату послания. Садковский пытается это сделать,²³⁷ но не совсем удачно. Он вполне прав, когда говорит, что послание писано Артемием или к тем, кто подвергался преследованию за веру или скорбел о подвергавшихся единомышленниках, и что это случилось около 1553 года, когда многие заволжские старцы были преданы суду по обвинению в неправославии и даже самого Артемия обвиняли в отрицании догмата Троичности.²³⁸ Посему Садковский полагает, что послание написано к сторонникам заволжских старцев, из которых около 1553 года многие подверглись гонению за уклонение от православия: «им Артемий вполне сочувствует и резко отзывается о тех, которые были виновниками их преследования». Со всем этим можно согласиться, но дальнейшие выводы свящ. Садковского вызывают сомнение «послание написано, нужно думать, до суда над ним (Артемием); может быть, после того, как его в первый раз привезли в Москву во время следствия над Башкиным и когда он тайно ушел из Москвы, но во всяком случае до самого суда над Артемием, потому что в послания нет указания на то, чтобы он сам подвергался преследованию».²³⁹

Для лучшего выяснения вопроса припомним, что обвинение против Артемия слагалось из двух моментов: 1) оговор Башкина, послуживший поводом для возбуждения процесса и 2) оговоры свидетелей-обвинителей, старавшихся возвести на Артемия во время самого процесса обвинения в разных проступках. Артемий был сначала допрошен по поводу оговора Башкина в единомыслии с последним, а потом уже последовали против него свидетельства и лжесвидетельства. Артемий, как видно из его слов, знал уже определенно, в чем его обвиняют, а не смутно подозревал, как прежде, когда он бежал из Троицкого монастыря от подозрений и выслеживаний, или когда бежал во второй раз, прослышав «будто от Матфея некоторые слова и на него есть же». Теперь дли него было очевидно, что обвиняется в непризнании догмата Троичности. Других обвинений он по-видимому пока еще не знает или не упоминает о них, как о менее важных. Можно, вопреки Садковскому, с уверенностью сказать, что приведенное обвинение сделалось известным Артемию (а следовательно, он и написал о нем) лишь во время самого суда над ними, а не над Башкиным; в послании мы видим, что он и сам подвергался допросу: «зриши ли, яко не отечески, ниже братски хотяще исправити въпрошают, но яко волки, овчиною прикрившеся, ищут нечто уловити от уст наших».²⁴⁰ И еще: «не хощу вас неведети, братие, о скорби нашей, яко по преммногу отяготихомся паче силы, яко не надеятися нам жити».²⁴¹ Наконец, он просит: «Господа ради… молитеся о нашем окаянстве… да подаст нам разрешение долгом и тръпение в скорбех, обретших ны».²⁴² Из приведенных мест ясно видно, что сам Артемий «обретался в скорбех», что эти страдания были для него тяжелы и, что всего важнее, он подвергался допросу судей, которые были пристрастны и желали из слов его вывести поводы для обвинения. Неизвестно, что разумеет Садковский под «открытым преследованием», но думаю, что указания на пристрастные допросы судей и обвинения в непочитании догмата Троичности дают право заключить, что послание писалось в то время, когда происходил суд над Артемием и когда ему из всех обвинений был уже по крайней мере объявлен оговор его Башкиным.²⁴³ На основании этого и написание послания я отношу к началу судебного разбирательства, к допросу по поводу слов Башкина, т. е. к концу 1553 года.²⁴⁴

VII. «Послание старца Артемия» (лл. 142 об. – 149; Р. Ист. Библ., т. IV, ст. 1378–1381).

От этого произведения Артемия уцелел лишь отрывок, где говорится о покаянии и его необходимости для всех, о необходимости человеку творить добрые дела, без которых вера мертва, о необходимости пользоваться своими дарованиями, данными Творцом, и применять их на благо, о еретиках и о том, что еретики стараются прикрыть свои мнения, но их можно узнать по делам их.

Кому и когда было писано послание, этого, строго говоря, нельзя определить, так как в самом послании на это нет указаний. Однако я попытаюсь высказать несколько соображений которые, может быть, отчасти разъяснят дело. Прежде всего заметим, что едва ли это произведение Артемия можно назвать посланием: автор ни к кому в нем не обращается, никому его не адресует. Он начинает с того, что говорит: «хотел бых нечто от должных и нужных провещати; заушает же меня и възбраняет свое неисправление…»;²⁴⁵ затем следуют обычные выражения смирения. Далее встречается фраза, которая, как кажется, может пролить некоторый свет на это произведение: «помыслих зде о иже зле плотская мудрствующих написати растленых человек умом и лишеных истины, неискушеных в вере, мнящих користем приобретение быти благоверие…».²⁴⁶ Отсюда можно сделать такие заключения: 1) Артемий говорит: «помыслих зде», т. е. в этом произведении, при чем не говорит, для кого он пишет. Очевидно, он пишет по собственной инициативе, а не по просьбе какого-либо лица: если же этому произведению и можно придать заглавие послания,²⁴⁷ то не в смысле письма (каковы другие его послания), а в смысле общего, безотносительного обращения, направляемого вообще к православным людям. 2) Это послание имеет в виду еретиков: стало быть, Артемий намеревается писать здесь отдельное «списание» против еретиков. Мы знаем, что эта мысль у него действительно была. О ней упоминал он в письме к князьям Черторыйскому и Курбскому,²⁴⁸ при чем заявлял, что хочет написать «списание обличительно на каждый артикул лжеименнаго разума» своих противников. Едва ли будет ошибкою предположение, что дошедший рассматриваемый отрывок и есть начало такого «обличительного списания», которое, может быть, было начато Артемием и не окончено или же случайно было известно писцу лишь в отрывке, который он и поместил в рукопись, оставив незанятым почти целый лист (149-й) рукописи, где, может быть, намеревался вписать и продолжение послания.

Соображения эти подкрепляются и тем, что автор приступая к обличению, хочет установить общие основания для своих доводов: говорит о необходимости покаяния и добрых дел при вере, – о чем он писал «люторским учителям»; говорит о необходимости применять на благо дарования, данные Творцом человеку, – это имел он в виду, пиша Будному; дает, наконец, общую характеристику еретиков и их приемов. Всё это мысли общего характера, и наиболее верным взглядом на изложение их (на рассматриваемый отрывок) будет предположение, что этот отрывок есть вступление или предисловие к тому большому сочинению о протестантах и еретиках, которое задумывал Артемий. Так как послания к Черторыйскому и Курбскому, где он говорил о предполагаемой работе, как еще не начатой, датуются последними годами его деятельности, то, если наша догадка верна, – и это «послание», точнее, «вступление к обличительному списанию», следует датовать также последними годами жизни Артемия – около 1570 года и, может быть, смерть помешала ему докончить эту начатую работу. Само собою разумеется, что «списание» могло быть писано только в Литве, так как здесь Артемий боролся с еретиками, которых он намеревался обличить в большом сочинении, известном нам только в виде отрывка.²⁴⁹

VIII. «Послание к царю» (лл. 150–157; Р Ист. Библ., т. IV, ст. 1382–1390.

Содержание послания было уже изложено выше: оно имеет целью указать царю, как должно пользоваться «божественными писаниями» и какие из них он должен предпочтительно читать. Хотя послание в рукописи не имеет надписания имени царя, однако едва ли возможно сомневаться, что речь идет об Иоанне IV Грозном. Что касается времени написания послания, то можно думать, судя по тону письма, что царь еще был расположен к Артемию, а это могло быть до суда над ним. Можно и точнее определить время написания послания. Оно было написано после оставления игуменства:

1) Артемий жалуется царю на «враждующих» и на «наветующих», которые стараются перетолковать и «писмена и проста словеса» старца во вред ему.²⁵⁰ Вместе с тем, он оправдывает свой образ действий – удаление от опасности и наветующих – примером Христа: «сему бо и Господь наш научил нас не вметати себе в напасти. И сам множицею образ нам дая, отхожаше от наветующих». Если припомним, что причиною удаления Артемия из монастыря послужили наветы тайных его врагов и что царь был недоволен оставлением игуменства, станет ясно, почему Артемий говорит о непротивлении врагам: он хочет оправдать себя в глазах царя, который относился к нему с уважением, несмотря на некоторое неудовольствие, вызванное оставлением игуменства, и который уже знал из полученного им раньше послания Артемия, что последний стеснен выслеживаниями своих врагов. Таким образом, послание писано вскоре после оставления Артемием игуменства, т. е. в 1552 году.

2) В послании есть указание, что Артемий дал Кирилловским старцам книгу дая передачи царю, а они оставили её у Благовещенского священника Симеона.²⁵¹ Тот же Симеон в челобитной митрополиту Макарию пишет, что к нему «старцы приходили за страннолюбие … и хвалили Артемия».²⁵² Если старцы, приходившие к Симеону и хвалившие Артемия, – те же самые Кирилловские старцы, которые оставили у Симеона книгу, переданную Артемием для царя (а это предположение довольно вероятно), тогда наша догадка получает новое подтверждение: старцы приходили к Симеону после оставления Артемием игуменства, следовательно, и послание, упоминающее о приходе их, также писано после оставления игуменства, т. е. в 1552 году.

IX. «Послание старца Артемия» (лл. 157–164 об.; Р. Ист. Библ., ст. 1390–1400).

В этом послании Артемий, обращаясь к неизвестному, которого называет «господином», утешает своего корреспондента, сочувствующего его страданиям. Артемий удручен страданиями, но не скорбит: их принимает он по воле того же Бога, который раздает и блага: «аще бо благая от руки Господня приахом, злых ли не претръпим с благодарением?»²⁵³ Примерами Христа, апостолов, пророков, первомученика св. Стефана и св. Иоанна Златоуста, пострадавших без вины, утешает автор себя и адресата. Христос предсказал страдания и гонения своим последователям и потому должно быть готовым претерпеть страдания, как испытание в вере и стойкости человека. Автор характеризует своих противников, как лицемеров, прикрывающихся Христовым именем и творящих беззакония. «Где (спрашивает Артемий) повеле Христос своим учеником или вообрази что таково, еже мучителством и гонением приводити в разум Божий. И учити бо повеле Господь, а не мучити непокающихся. Якоже и слепых не мучат, но и наставляют зрящеи».²⁵⁴ Гуманная натура Артемия протестует против системы суровых наказаний там, где требовалось увещание и исправление заблуждений. Его противники забывают, что Христос заповедал кротость и милосердие, а вовсе не человеконенавистничество; но заповеди Христа им чужды, и они не разбирают средств для достижения своих темных целей: «обычай им есть ложныа клеветы съставляти и писати неправды и лжесведителей накупающе и мзду суетныя их власти студную славу обещавают». Как неразборчивы в средствах противники-обвинители Артемия, таковы же и судьи его; их допросы, имевшие целью извлечь у подсудимого какое-либо неосторожное слово, чтобы иметь предлог для осуждения, охарактеризованы автором в тех же выражениях, что и в послании к «сущим в скорби». Выражениями надежды на помощь Божию заканчивается послание.

По поводу времени написания послания свящ. Садковский полагает,²⁵⁵ что «на основании находящегося в послании указания на заключение Артемия в узы, на характеристику лиц, его преследовавших, очевидно, его судей», – следует допустить, что оно было написано или 1) до суда, когда Артемий был схвачен и находился под стражей, или 2) после суда, из Соловецкого монастыря.

Но первое предположение должно отвергнуть в виду указания Артемия на пристрастие судей во время допросов: «ищут нечто уловити от уст наших».²⁵⁶ Слова эти хорошо характеризуют приемы допроса и, в сущности, вполне справедливы; напр., допрос Артемия митрополитом по поводу Башкина подходит вполне к этой характеристике, ибо главная цель митрополита – выведать что-либо достойное осуждения. Итак, слова эти написаны Артемием под первым впечатлением суда, а не до суда.

Второе предположение Садковского также маловероятно. Оно основывается на словах: «и не безплодно да будет ми страдание сие в язах железных».²⁵⁷ Но ведь, как указано было раньше, Артемий был заключен в оковы еще до суда, был привезен в Москву в оковах. Поэтому слова о страдании в узах могли быть написаны уже во время суда, под живым впечатлением тяжелого пути скованного узника. При том вряд ли это могло быть в другое время, чем при начале процесса, ибо, с одной стороны, автор еще может вспоминать о трудностях пути, которые не изгладились более тяжелыми впечатлениями суда, а с другой, – прямо выражает неизвестность в будущем: «а мы в нинешнем хожении претръпехом много напастей. А и еще не ведаем, што будет? Не имамы, где главы подклонити. Люди зде стропотны». Вообще, весь тон послания скорбный и выжидательный: суд, очевидно, еще не состоялся и участь автора еще не решена. А при таких обстоятельствах послание должно относить к началу процесса. Но есть и еще доводы против второго предположения Садковского: едва ли Артемию удалось бы написать и переслать письмо из Соловецкого монастыря, когда собор предписал держать его в строгом заключении и прямо запретил давать ему возможность писать послания. Садковский,²⁵⁸ предвидя такое возражение, замечает, что, должно быть, в Соловецком монастыре был слабый надзор, почему Артемий мог и послание написать и из под стражи убежать. Но второе могло быть следствием недосмотра со стороны даже низших монастырских служащих и для того, чтобы ускользнуть из тюрьмы, достаточно было удобных обстоятельств и очень короткого промежутка времени, между тем как написать и передать послание при надзоре стражей – дело нелегкое. Нет и доказательств, чтобы в Соловецком монастыре был слабый надзор; скорее можно думать, что соборное определение выполнялось в точности, ибо во главе монастыря стоял известный своей строгостью игумен Филипп (впоследствии митрополит). Если же, при всем том, Артемий бежал, то это не доказывает еще слабости вообще надзора за ним: из какой тюрьмы не убегают заключенные, но когда удается им писать и передавать письма, если это им запрещено и если они заключены в «келью молчательну», т. е находятся в одиночном заключении, да еще при ужасающей обстановке монастырских темниц?

Скажем дальше, – как объяснить буквальное повторение некоторых мест этого послания в послании «к сущим в скорби»? Неужели и это послание также писано в Соловецком монастыре? Если ответить отрицательно, то сходство двух посланий, из которых одно писано в Москве, а другое – в Соловках, трудно объяснить; при утвердительном ответе пришлось бы, с одной стороны, признать, что, вопреки соборному определению, узник пользовался значительной свободой (а существование такой свободы нужно еще доказать); с другой стороны, явилось бы непонятным, почему ни в том, ни в другом послании Артемий не обмолвился о соборном приговоре; а ведь последний был бы ему в Соловках уже известен. Наоборот, мы видим, что Артемий еще не знает своей участи («еще не ведаем, што будет»). На основании вышесказанного, должно признать, что послание писано еще до окончания процесса. Думаю, что оно писано одновременно с посланием «к сущим в скорби», и вот почему: 1) в том и другом послании, помимо близко сходных мыслей, есть прямо-таки тожественные выражения, особенно 1373,13–34 и 1399,1–22. Очевидно, тожественность выражений могла явиться тогда, когда оба послания были у автора перед глазами. 2) Артемий предлагает адресату²⁵⁹ обменяться посланием «с прочими рабами Христовыми» и прочесть то, которое адресовано им: замечание весьма уместное при одновременности отправления посланий, так как если бы послание «к сущим в скорби» было отослано раньше, то оно могло бы уже стать известным адресату, весьма интересовавшемуся участью Артемия, как можно заключить, судя по началу послания. 3) Наконец, вполне приемлемо и указание В. М. Истрина,²⁶⁰ что «Артемий надеется избавиться «от противящихся (ему) лжебратий» (ст. 1393); след., он от них еще не избавился», – а это могло быть только во время суда, т. е. когда писано и послание «к сущим в скорби».

В виду всех этих соображений, послание приходится датовать временем начала суда над Артемием – концом 1553 года.

X. «Того же послание въпросившому слова Божиа» (лл. 165–180; Р. Ист. Библ., ст. 1400–1420).

Автор обращается с похвалой к читателю, который просил научить его слову Божию. Сославшись на свое недостоинство, автор тем не менее решается ответить на вопросы адресата. Первый вопрос был предложен о том, какая заповедь есть главнейшая. Артемий, основываясь на словах Христа, доказывает, что наивысшая заповедь есть любовь к Богу и ближнему; при этом он излагает признаки истинной христианской любви, которая не устрашается даже наказаниями и смертью. Второй вопрос: «како не заблудити от истиннаго пути?» В начале своего ответа Артемий буквально повторяет ответ Нила Сорского на тот же вопрос. Своему адресату Артемий дает совет заботиться об утверждении в себе истинного разума и об укреплении своей веры. Для сего необходимо чтение божественных писаний и особенно «испытание», исследование их, чтобы избегнуть заблуждений. Здесь автор пользуется случаем предостеречь читателя от увлечения вообще той благочестивой внешностью, которою прикрываются иногда лжеучители: ни пророчествам, ни чудесам не должно доверять прежде, чем не будут достоверно известны поступки лица, совершавшего чудеса и пророчествовавшего, потому что истинная вера выражается в делах христианской любви и милосердия, и святым может сделаться человек, не творивший чудес и не пророчествовавший, но осуществлявший в жизни заветы евангельской любви. Третий вопрос: «о различии учителей и како тех послушати подобает?» – разрешается автором так: следует вникать в то, что говорят проповедники, и если их речи согласны с учением Христовым, то, хотя бы жизнь их не была исполнением его, все-таки следует исполнять то, что они говорят. Ложными следует считать только тех учителей, которые учат «от своего умышления», а не от закона Христова. Тот же, кто учит закону Христову, достоин внимания, ибо высшая цель христианина – послужить не людям, а Богу. Отвечая на вопрос: «что есть еже не судите и не осуждени будете?», автор говорит, что этими словами запрещается не суд, но пристрастные, несправедливые отзывы о ближних, особенно произносимые теми, кто и сам далеко не безгрешен. Затем следует целый ряд нравственных правил: должно удаляться от безнравственных людей, не любить мира, ни яже в нем, воздерживаться от сребролюбия, поддерживать в себе терпение и чистоту телесную. Наконец, излагается взгляд Артемия на брак и на посты.

Лицо, которому адресовано послание, неизвестно. Из послания явствует, что некогда это лицо, относясь, очевидно, индифферентно к вопросам религии, вступило в беседу с Артемием. Последний, пиша это послание, высказывает удовольствие при виде у своего собеседника уже не праздного любопытства, но желания постигнуть истину. Время написания послания свящ. Садковский²⁶¹ относит к московскому периоду деятельности Артемия и считает его самым ранним из дошедших посланий по отсутствию в нем каких-либо указаний на козни наветующих Поводом к этому заключению Садковскому служит еще взгляд Артемия на посты. В этом послании Артемий, не выступая из границ православного учения, выставляет однако преимущество значения духовного поста пред телесным; воздержание, как идея поста, противопоставляется и предпочитается им воздержанию, как осуществлению поста, как воздержанию от известного рода пищи. Это учение легко могло быть перетолковано в смысле отрицания внешнего поста, что и сделал Феодосий Косой. Садковский замечает, что так толковать Артемий мог лишь во время жизни в Московском государстве, где требовалось усилить значение духовной стороны религии пред наружной, а не в Литве, где вследствие нападок со стороны еретиков, Артемию приходилось отстаивать и наружную сторону религия – обряды, а в том числе и посты. Принимая это толкование, можно привести и еще одно соображение в пользу его. Заметим, прежде всего что послание писано не ему одному лицу, а нескольким – братии какого-либо монастыря или скита: «тебе же и сущим с тобою братиям нашим»,²⁶² пишет автор адресату; оканчивая послание, он опять-таки обращается не к одному лицу, а к нескольким – к монастырской братии: «вы же, възлюблени, блюдетеся… тем же молю вас…».²⁶³ Из того, что Феодосий Косой, отрицая посты, приводит доводы Артемия и делает из них крайние выводы в смысле отрицания постов,²⁶⁴ можно думать, что послание это было известно в заволжских пустынях, где возникла и развилась ересь Косого.²⁶⁵ Туда, по всей вероятности, Артемий адресовал это послание и, так как ересь Косого была обнаружена на соборе 1554 года, то можно с уверенностью сказать, что и послание было писано Артемием до бегства в Литву. Нет нужды принимать ни на чем неоснованную догадку Занкова²⁶⁶ и Калугина,²⁶⁷ будто послание это писано во время игуменства Артемия: последний мог его написать и до игуменства, т. е. до 1551 года, находясь в одном заволжском ските, – к братии другого скита. Во всяком случае, если даже допустим, что послание писано в первые месяцы игуменства, его следует датовать не позже 1551 года, так как в нем нет никаких указаний ни на наветы врагов, ни на выслеживание со стороны их, ни на страдания, ни на гонения.

XI. «Того же к брату отступившему и жену понявшу» (лл. 180 об. – 182 об.; Р. Ист. Библ., т. IV, ст. 1420–1423).

Послание обращено к неизвестному лицу, которое автор называет «възлюбленным братом и в всех страданиих съобещником». Артемий объясняет, что его послание вызвано братской любовью и упрекает вступившего в брак адресата в нарушении монашеского обета, данного Богу. Лицом, к которому адресовано послание, мог быть или Феодосий Косой или Игнатий, которые оба принуждены были бежать из России, – первый в Литву, а второй – на Двину, и оба вступили в брак там. Вероятнее предположение в пользу Косого, который бежал в Витебск, где случилась с московскими выходцами известная неприятность, тогда как Игнатий, по свидетельству «Сказания к Многословному Посланию», бежал на Двину и впоследствии проживал на Волыни, а следовательно не мог быть для Артемия «в всех страданиих съобещником». Между тем в то время Феодосий Косой ушел «вглубь Литвы», где мог продолжать свою пропаганду и где с ним мог беседовать и Артемий, на что есть указание в послании: «много бых писал тобе, да не хотех чернилом: добро было нам ко устом глаголати в упражнении, аще бысть некогда в тобе или ныне есть остаток еже к Богу любве».²⁶⁸ Свидетельство Венгерского о том, что Феодосий Косой, удрученный старостью, умер вскоре после удаления из Витебска, опровергается показаниями клирошан у Зиновия и Курбского, которые упоминает в 1575 г. об Игнатии и Феодосии, как живых еще.²⁶⁹ Если, как полагает Малышевский,²⁷⁰ Косой удалился на Волынь лишь в конце 60-х годов, прожив до того времени во внутренней Литве, где религиозное брожение в умах народа давало ему возможность легче распространять свое учение, тогда к этому времени, должно быть, можно отнести и женитьбу его, которая вызвала разбираемое послание Артемия. Последнее, таким образом, относится ко времени около 1560 г. Но, кроме этой слабой догадки, никаких данных для определения подробностей послания, т. е. личности адресата и времени написания, не имеется, и приходится вопрос оставить нерешенным вполне.

XII. «Послание к Симону Будному» (лл. 182 об. – 189 об; Р. Ист. Библ., т. IV, ст. 1423–1432).

Хотя послание в рукописи не имеет надписания, однако судя по тому, что автор называет адресата «господином Симоном» и приписывает ему сочинение «Оглашения», не трудно догадаться, что речь обращена к Симону Будному. Артемий так же, как и в предыдущем послании к Будному, пытается и здесь убедить его покинуть еретические учения и обратиться на лоно православной церкви. Артемий сознает недостаточность своих сил для убеждения Будного, но все-таки пишет ему, полагая, что никто не должен скрывать веру в Бога и что каждый должен послужить по силам на пользу ближнему. Основываясь на словах Артемия: «пред тым писал есмы немного до твоей милости и на то ми не отписал еси»,²⁷¹ можно думать, что этому посланию предшествовало другое, может быть, то, которое мы датовали 1564 годом. Но и в этом другом, назовем пока его «первым», послании есть указание, что ему предшествовало тоже какое-то послание. Таким образом, вскрывается факт, что Артемием было послано Будному по меньшей мере три (если не четыре) послания, на которые Будный не отвечал. Садковский²⁷² и Малышевский²⁷³ считают послание 1564 года первым, и рассматриваемое вторым. К их немотивированному мнению однако присоединиться нельзя. Дело в том, что в рассматриваемом послании Артемий обещает Будному написать обличение на книгу последнего «Оглашение» и указать, в чем заключаются высказанные в ней заблуждения. Это обещание Артемий до некоторой степени выполняет в большом послании, которое названные исследователи считают предшествующим разбираемому и которое таким образом является последующим, хотя все же не есть обещанное полное и систематическое опровержение «Оглашения». В этом большом послании 1564 г. Артемий напоминает Будному, что уже написал ему «аще и краткими словесы, единаче же все нечестие еретическиа льсти назнаменах».²⁷⁴ Такое краткое опровержение и заключается в разбираемом меньшем послании.²⁷⁵ Этим меньшим или малым посланием Артемий предварил Будного, что намеревается опровергнуть его мнения и, приступая к опровержению в большом послании, пишет: «время же есть, прочее, противу въпросу твоей милости отвещати, понеже просил еси, якобы отписати ми до милости твоей, в чем ми ся не добре видело в новой вашой науце».²⁷⁶ Очевидно, между малым и большим посланием была просьба (устная или письменная) со стороны Будного – объяснить, в чем Артемий видит его отклонение от Христова закона. Посему послание к Будному 1564 года (ст. 1287–1328) я считаю из дошедших вторым посланием, а послание, напечатанное на ст. 1423–1432, – первым посланием, которое датую 1563 годом, т. е. годом ближайшим ко времени издания Катехизиса Будного. При этом, в виду упоминания на ст. 1427,²⁷⁷ я признаю, что было еще одно послание к Будному – утраченное.

XIII. «Послание к царю Ивану Грозному» (лл. 190–197; Р. Ист. Библ., т. IV, ст. 1432–1441).

Артемий отвечает здесь на вопрос царя: «како божественная писаниа прочитающе, прелщают мнози, ови житие растленно проходяще, неции же в различные ереси уклонишася?»²⁷⁸ Он говорит царю о божественных писаниях, как источнике истинного разума, о еретиках и впадающих в заблуждения по неведению, о поклонении иконам. Затем переходит к своему личному делу, просит царя произвести расследование возводимых на него, Артемия, ложных обвинений, оправдывается в той роли по вопросу о монастырском землевладении, которую приписывали ему противники. В главных чертах послание было объяснено во второй главе и теперь остается определить только дату его. Садковский указывает на то, что Артемий жалуется на неприятности, причиненные ему кознями врагов, и что в другом послании к царю говорится лишь о наветующих и нет речи об ухудшении положения Артемия. На основании этого, Садковский полагает, что данное послание нужно относить «ко времени до суда над Артемием, может быть, даже ко времени, очень близкому к суду, именно после оговора Башкина, когда дело Артемия начало принимать печальный для него оборот».²⁷⁹ С этим мнением я согласиться не могу. Послание я отношу к 1551 г. (или к началу 1552 г.), т. е. к последним месяцам игуменства Артемия. Видя выслеживания со стороны врагов, чувствуя козни их, но зная в то же время расположение к себе царя, Артемий решается объявить царю, что его преследуют враги и разом разоблачить их систему шпионства и клеветничества. Царь, должно быть, будучи вполне уверен в православии Артемия, оставил без внимания наветы врагов и не дал хода делу. Между тем Артемий, не чувствуя себя безопасным, бежал, и в другом послании, писанном после оставления игуменства, уже выражается скромнее о своих врагах, как потому, что был вдали от них, так потому что не знал, как отнесется царь и к его поступку и к его врагам, среди которых находилось не мало видных иерархов-иосифлян. Поэтому во втором послании Артемий считает нужным оправдать своей образ действий общим правилом, что следует уклоняться от наветующих.

Приведу еще доводы для подтверждения своего мнения:

1) Артемий упоминает здесь, что враги его были особенно недовольны его предполагаемым воздействием на царя по вопросу о монастырском землевладении. Это могло быть скорее всего именно в 1551 году, когда сильно было еще впечатление Стоглавого собора, а не в 1553 г., когда незачем было вспоминать старое, в виду новых обвинений против Артемия, приведших его к суду. Да и собор 1553–1554 г. вовсе и не обмолвился об этом, хотя члены его отлично знали, что в лице подсудимого им предстоит осудить главного представителя противной партии заволжских нестяжателей.

2) Нижеследующие места разбираемого послания только и понятны при нашем предположении: «а правило, господар, келейное похвално у нас есть, чтобы и тот не слышал, кто с ким в келии живет … И диаки не поют у нас у крестов, сам по силе кто же подвигнется … А портки нужа ради многие старци носят; греха в том не писано».²⁸⁰ Все эти объяснения мог давать царю игумен, хорошо знавший что делается у него в монастыре и заботившийся о соблюдении монастырских правил. Кроме того, здесь же Артемий обмолвился еще такой фразой: «и аз себе и не исказывал подвижником, леность доводит на мене». По какому поводу сказано это? Может быть, монахи Сергиева монастыря, носившего тогда, по выражению одного из исследователей, ультраиосифлянский характер, роптали на строгости игумена, привыкшего к подвижнической. жизни и старавшегося обуздать «своевольных и любостяжательных Троицких мнихов», как аттестует их Курбский. Но это опять-таки приближает нас к поре игуменства.

На основании высказанных соображений, я отношу данное послание ко времени игуменства Артемия, т. е. к концу 1551 г. или началу 1552 г., когда он заметил, что за ним следят, что ему угрожает опасность, и тщетно пытался обратить на это внимание царя.

XIV. "Послание к пану Евстафию Воловичу» (лл. 197 – 201 об.; Р. Ист. Библ., т. IV, ст. 1441–1448).

Недостающее в рукописи заглавие послания восполняется догадкой Ундольского: «пан Иустафие», к которому обращается Артемий, есть известный Евстафий Волович.²⁸¹ Послание писано по просьбе его, которую Артемий долго собирался исполнить. Содержание послания, сравнительно с предыдущими, ничего нового не представляет: те же указания на недостатки проповедников новых учений, защита креста, «деяния креста», икон, писаний. Евстафий Волович был кальвинистом, но тем не менее не раз не обращался к Артемию, напр., по поводу толкования Будным пророчества о семени жены: очевидно, Волович желал уяснить себе религиозные вопросы путем сопоставления мнений проповедников различных вероучений. Из того, что к Артемию он обращался «древле», но последний за недостатком времени не успел ему тотчас ответить и лишь спустя много времени взялся за перо («долгота времени»), можно заключить, что послание писано уже после того, как Артемий довольно времени прожил в Литве, т. е. не ранее конца 60-х годов. Более точных указаний на время написания послания не имеется.

Таким образом, все дошедшие до нас 14 посланий Артемия распределяются по времени их написания в следующем порядке.

А. До бегства в Литву:

I. Послание к вопросившему слова Божия (ст. 1400–1420) – до 1551 г.

II. Первое послание к Иоанну IV (ст. 1432–1441) – в конце 1551 г.

III. Второе послание к Иоанну IV (ст. 1382–1390) – в 1552 г.

IV. Послание к неизвестному (ст. 1390–1400) – в конце 1553 г.

V. Послание к сущим в скорби (ст. 1359–1373) – в конце 1553 г.

Б. После бегства в Литву:

I. Послание к брату отступившему (ст. 1420–1423) – около 1560 г.

II. Первое послание к Симону Будному (ст. 1423–1432) – в 1563 г.

III. Второе послание к Симону Будному (ст. 1287–1328) – в 1564 г.

IV. Послание к Ивану Зарецкому (ст. 1273–1287) – в конце 60-х гг. XVI в. (предположительно).

V. Послание к кн. Черторыйскому (ст. 1266–1273) – тоже.

VI. Послание к Люторским учителям (ст. 1201–1266) – тоже.

VII. Послание к Евстафию Воловичу (ст. 1441–1448) – тоже.

VIII. Послание к князю Курбскому (ст. 1328–1359) – около 1570 г.

IX. Послание-отрывок, д. б. предисловие к обличительному списанию (ст. 1375–1381) – тоже.