Слово о подвижничестве

Преподобный и богоносный отец наш Петр Афонский, первый исихаст Святой Горы, поселился в пещере, которая находится под южными предгорьями Афона. Там он проводил поистине ангельское и небесное житие, нагой, босой, претерпевая многочисленные и разнообразные искушения от демонов, в течение пятидесяти трех лет питаясь небесным хлебом¹²⁰.

* * *

Преподобный Геронтий, основатель скита Святой Анны, прежде был игуменом монастыря Вулевтирион. Жил он в пещере, сначала у моря, а затем, ввиду угрозы пиратских набегов, в труднодоступных скалах, где сегодня стоит церковь святого великомученика Пантелеймона. Рядом с ним в каливах подвизалось множество аскетов, живших в крайнем нестяжании, подвиге, молитве и беспопечительности.

Ради утешения братий преподобный помолился, и на месте его подвигов образовался небольшой святой источник.

Преемник же его захотел разбить небольшой садик и собирал эту воду для полива. Однако это не было угодно нашей Пречистой Владычице, говорят отцы, источник иссяк, и вода вышла ниже. Потому что Пресвятая Богородица желает, чтобы монахи предавались молитве, свободной от всякой заботы о земном, а не обработке садов.

* * *

Преподобный Герасим Новый¹²¹, сначала подвизавшийся на Святой Горе, целых пять лет подвижнически жил в районе Капсалы¹²², питаясь только вареными кабачками без масла, а затем переселился в безмолвное место Омала на остров Кефаллиния¹²³, где он устроил свою пустынь и основал тамошнюю обитель.

На Святой Горе святой Герасим приобрел духовный капитал, познал мужей добродетельных и святых, пополнил свой монашеский и подвижнический опыт и стал сосудом благодати, непрестанно пребывая в посте и молитве, так что лукавые духи в трепете бежали от него. От пустынной области Капсала он получил и прозвище Капсалис, так что даже демоны кричали: «Ты попалил нас, Капсалис!»

* * *

Однажды в очень суровую зиму, когда выпало много снега, преподобный и богоносный отец наш Акакий Кавсокаливит развел огонь, чтобы согреться. Но чем ближе он придвигался к теплу, тем больше замерзал. Тогда подвижник понял, что тот чрезвычайный холод, который он ощущал, не был естественным, а происходил от бесовского действия. Святой тотчас погасил огонь и, выйдя из пещеры, в которой жил, обнаженный бросился в снег. Тогда он ощутил в себе такую удивительную силу, что ему казалось, что он находится в бане, а не в снегу.

* * *

Удивление и восхищение овладевали нами всякий раз, когда мы посещали его пещеру и видели его сохранившееся ложе, состоящее из толстых необработанных сучьев, прибитых на большом расстоянии друг от друга, так что почти невозможно было отдыхать на них.

* * *

Святой Савва Святогорец¹²⁴, подвизавшийся и стяжавший святость на острове Калимнос¹²⁵, любил подвиг и злострадание. Масло в пищу он добавлял только в субботу и воскресенье. Ежедневно воздерживался от пищи до третьего часа дня. Отдыхал на какой-то деревяшке. По ночам святой, как правило, бодрствовал в молитве. Как добрый пастырь, полагающий душу свою за овец (см.: Ин.10:11), он исповедовал народ Божий. Обладал преподобный Савва и даром предвидения.

Со Святой Горы он переселился на Эгину¹²⁶ и стал учеником святителя Нектария, Эгинского чудотворца. Он же совершил и погребение святителя. У святого Саввы было облачение, подаренное ему святым Нектарием, которое он надевал на великие праздники.

Духовником-исповедником моего приснопамятного старца на Святой Горе был карульский пустынник иеромонах Христофор. Подвизался он в некоем «гнезде орла» – небольшой каливе, покрытой листами жести. Сейчас, как и тогда, ее окружают пропасти, суровые и крутые скалы, стремительно ниспадающие в бездну Эгейского моря. Кругом царит совершенное безмолвие. Только дикие птицы изредка нарушают его своими приятными, радостно-печальными криками. Места суровые, неутешительные. Рассеянные тут и там кактусы с лепешкообразными стволами и дикий миндаль несколько озеленяют это обнаженное, безводное пространство. И на фоне пустынного, аскетического ландшафта еще большее удивление постигает, когда узнаешь, что среди этих неприступных скал и пропастей жил хромой духовник Христофор.

Старец Гавриил из Керасьи

С одной здоровой ногой, как атлет и альпинист, лазил он по скалам этих поистине ужасных Карулей!

* * *

Мой приснопамятный старец часто рассказывал мне, что древние отцы из Пустыни¹²⁷ или из монастыря отправлялись в путешествие на лодке, добираясь на веслах до Дафни, и оттуда возвращались восвояси. А поскольку путешествие на веслах занимало много часов, они брали с собой в лодку книги и ладан и пели утреню или молились по четкам.

* * *

В скиту Святого Василия¹²⁸, рядом с Керасьей, жил один старец по имени Феофилакт, стойкий адамант аскезы и злострадания. У него было и два ученика. Часто он удалялся в одну пещеру и бодрствовал там всю ночь. Один раз выпало очень много снега (около метра), так что он покрыл все вокруг. Ученики утром расчистили в снегу дорожку и стали искать старца. Проискав долгое время, они увидели вдалеке на одной из скал какую-то тень. Приблизившись, они убедились, что это был их старец. Послушники помыслили, что он уже мертв, замерз. Но как только они подошли к нему вплотную, подвижник зашевелился, из чего они с удивлением заключили, что он жив. Мало того, его тело было настолько теплым, как будто он находился вблизи огня, а снег вокруг него странным образом растаял!

Этого святого аскета демоны однажды схватили и перенесли из скита Святого Василия на Карули...

* * *

Старец сказал:

– Сегодня мы ищем, как бы стать святыми с малым трудом... Ныне мы отошли от Предания. Смотрим не на первого, как он оказался в первом ряду, а на последних.

* * *

Дивный исихаст Варнава не имел своей комнаты, как и вообще ничего своего. Чаще всего он ночевал где-нибудь в углу архондарика. О нем мне рассказывал приснопамятный пустынник геро-Дамаскин.

* * *

С монастырем Святого Дионисия¹²⁹, хранящим первобытные аскетические, обрядовые и монашеские традиции Афона, нас связывает многое. Это не только знакомство с почтеннейшим мудрым игуменом старцем Гавриилом, который был нашим советником, не только уважение к прилежному исследователю и многоплодному писателю – ныне здравствующему старцу Феоклиту Дионисиатскому, но и память об удивительной личности старца Лазаря.

Всякий раз, когда ради душевной пользы мы посещали келью старца Лазаря, мы выходили из нее, исполненные духовных плодов, как бы нагруженные гроздьями спелого винограда монашеского опыта.

Святой игумен Гавриил дал нам следующую лаконичную биографическую справку, отражающую жительство этого великого аскета, Лазаря-киновиата¹³⁰:

«Отец Лазарь Дионисиат был родом из села Меливия нома¹³¹ Агиа Лариса. Родился он в 1892 году, пришел на Святую Гору в 1916 году и почил 28 декабря 1974 года.

В течение тридцати лет нес послушание больничного, десять лет – уставщика и еще тридцать – начальствующего. В миру по окончании средней школы он был помощником секретаря мирового судьи г. Дотий нома Агиа Лариса. В двадцатилетием возрасте отправился в Америку, оттуда в возрасте двадцати четырех лет приехал на Афон и был пострижен в монахи в 1917 году.

Отец Лазарь был очень благочестив, крайне честен, аскетичен. Он был ревнителем общежительного устава¹³² и радел о регулярном приобщении Святых Таин, причащаясь каждую неделю по обычаю монастыря. В течение трех лет старец жил в кафисме Святого Нифона, расположенной несколько выше монастыря, в крайнем воздержании. Даже и в монастыре до 1965 года на первой седмице Великой Четыредесятницы в понедельник и вторник он ничего не вкушал, причащался с отцами в среду на литургии Преждеосвященных Даров, ел затем на трапезе и снова оставался без пищи до субботы.

В больнице старец Лазарь был врачом душ и телес, с братской любовью наставляя больных в том, что необходимо для духовного приготовления к исходу из этого мира. На Рождество вечером с ним случился односторонний паралич, и он прожил после этого три дня. Причащали его каждый день, также было совершено соборование. На третий день он впал в коматозное состояние и почил около захода солнца. Его оплакивало все братство, а память о нем в монастыре сохраняется и поныне, не ослабевая».

* * *

Святой Никодим Святогорец не только учил подвигу, но и практически следовал аскезе, посту, злостраданиям и благословенной нищете, которая является красотой монашеского жития. Он был научившим и сотворившим, по Евангелию, а потому и великим в Царствии Небесном. Вот что говорит о нем его жизнеописатель:

«Но когда он пробыл в монастыре¹³³ около года, любовь к безмолвию снова вывела его оттуда, он пришел и приобрел каливу, что напротив Святого Василия, и уединился там, получая от нас хлеб. Другой его едой был рис, сваренный в воде, а иногда разваренный. Но чаще всего его пищей были маслины и размоченные бобы...»¹³⁴.

* * *

В скиту монастыря Кутлумуш стоит полуразрушенная ныне калива в честь Святого Иоанникия Великого. Когда-то здесь жило братство из шести отцов с очень строгим старцем. В распоряжении братства имелось только две комнаты и небольшая церковь. Никто из отцов не имел своей комнаты. Ночью все отдыхали для «ослабления трудов многотрудныя плоти»¹³⁵, смыкая ненадолго глаза в стасидиях маленькой церкви! Какое суровое житие, какая победа над сном! Какой удивительный подвиг!

* * *

Раньше отцы не употребляли вьючных животных для перевозки строительных материалов и вещей. Все переносили на своих плечах по крутым тропам скитов. Однажды молитвами Пресвятой Богородицы старец А. с арсаны (небольшая пристань) скита Кавсокаливия перенес на спине в свой дом тонну винограда. Носил до самого утра. В другой раз он же перенес 500 килограммов песка для строительства.

Сорок два раза этот старец поднимался на вершину Афона, чаще всего – чтобы помочь в строительстве тамошней церкви в честь Преображения Господня, а иной раз – и для участия во всенощном бдении, которое совершается там 6 августа.

Часто на руки ему садились птички, которых он кормил в своем ухоженном саду, изобилующем дикими и культурными растениями всякого рода.

* * *

В течение семидесяти лет ежедневно служил Литургию приснопамятный отец А.-лавриот. На коленях у него образовались мозоли от многих коленопреклонений. Он предсказал свою смерть, не чувствуя еще никаких признаков болезни. В последний раз благословив трапезу, он попрощался с отцами и братиями и отошел ко Господу...

* * *

Незабываемый старец Святой Анны X. рассказывал нам: – Отцы наши носили ветхие одежды и лапти из свиной кожи на ногах. Некоторые из них, имевшие священный сан, служили босыми на священном мраморе кириакона. Можно было видеть мужей, высоких, как кипарисы, очи которых были полны слез, причем они, будучи вознесены духом горе́́, не чувствовали сильного холода! Когда бдение заканчивалось, в стасидиях оставались слезы наших отцов.

* * *

Приснопамятный старец Варлаам из монастыря Ксенофонт, которому было за сто лет, никогда не зажигал печи в своей келье на протяжении всей зимы. Каждый день он по восемь часов простаивал на коленях.

Ложем ему служила какая-то подстилка. Никогда он не видел своего лица в зеркале. Как-то раз, когда его сфотографировали с посохом, а затем показали фотографию, он спросил: «Кто этот человек, взявший у меня мой посох?».

* * *

Что нам сказать о подвижнике Хрисогоне, о его смертоносном для страстей посте и подвиге? Этот благословенный человек, живший в домике для рабочих в кутлумушской келлии Святых Апостолов, своей ежедневной пищей имел хлеб, который макал в воду с небольшим количеством сахара, или сухари. Одежда его была бедной, накрывался он старыми мешками. Проделывал в мешках дырки, надевал их по четыре и по пять и так проводил зиму, сидя у камина. Это был очень простой и тихий монах.

Подобно ему и другой аскет, живший на Вигле, проводил свои дни в нищете и подвиге, беззаботный, как птицы небесные, которые не сеют, не жнут, и Отец Небесный питает их (см.: Мф.6:26). Имя его нам неизвестно. Жил он в небольшой каливе без церкви, подвергаясь большим лишениям. Он ходил на ночные Литургии живших неподалеку отцов, нося зажженный масляный фонарь. Только когда масло заканчивалось, этот подвижник шел в румынский скит или в Великую Лавру. Приходил и стоял молча, но отцы, видя его светильник, понимали, в чем дело, наполняли его маслом и давали какую-нибудь милостыню или «благословение»¹³⁶. В своей каливке он жил как бестелесный. Когда ходил на Литургии, со стыдом ел на трапезе какую-нибудь малость и уходил с миром и молитвой.

* * *

Один только раз я видел с моим почтенным и приснопамятным старцем столетнего старца Авимелеха, современника святителя Нектария, сподвижника старца Иосифа Пещерника, и во мне живо запечатлелись его кротость и тихий нрав.

Он приехал из Лонговардского монастыря¹³⁷ и подвизался на побережье скита Святой Анны в пещере, где устроил храм в честь девяноста девяти критских преподобных. Затем для большего подвига он перешел в пустынный скит Святого Василия, расположенный выше Катунак. Наконец старец поселился в каливе Успения Пресвятой Богородицы в скиту Святой Анны, выше пещеры Святых Дионисия и Митрофана. Там он подвизался до своей кончины (почил в возрасте 107 лет). Старец просил, чтобы его имя не давали никому, ибо он не прославил его. На вопрос: «Как дела?»¹³⁸ – он обычно отвечал: «Храним ум», что указывало на его постоянное умное делание. Пещера, в которой он подвизался, сегодня используется в качестве холодильника.

* * *

Образцом и примером православного монашеского подвига и великим исихастом нашего века, собеседником папа-Саввы, старца Каллиника-затворника, старца Герасима и Даниила Смирнского¹³⁹ был и чрезвычайно рассудительный духовник пустынных Катунак папа-Игнатий¹⁴⁰. Немытый, нечесаный, босой, имевший одну-единственную одежду, он был кротким, спокойным, мирным. Это был знаменитый духовник, тихая заводь для всех, приходящих под его епитрахиль, как греков, так и иностранцев.

Масло от немногих оливковых деревьев, которыми располагало его братство, папа-Игнатий хранил для лампад своей церкви. Большую часть года они ели пищу без масла. Чтобы удлинить ночь, он закрывал ставни на окнах своей кельи и таким образом увеличивал часы молитвы. Целью его мягкого пастырского подхода было разжечь Божественную любовь к Жениху Христу в сердцах приходящих к нему. «Возлюби Того, Кто возлюбил тебя», – обычно говорил он.

В конце своей жизни старец ослеп и еще больше посвятил себя молитве. Говорят, что еще при жизни от его уст исходило благоухание, а после поднятия останков стали благоухать его кости. Это был прямо-таки библейский образ.

* * *

На Святой Горе подвизались пустынники, которые в своей мирской жизни занимали высокое общественное положение или имели ученое имя. Одним из них был и карульский иеромонах Парфений, русский царевич, живший сначала в келлии Святителя Николая «Буразери»¹⁴¹, где он и получил монашеский постриг.

Отец Парфений был секретарем келлии. Во время строительства храма он получил письмо от одной русской крестьянки, которое подвигло его к более суровым подвигам на страшных Карулях.

Вот что писала она в письме: «Примите, отцы святые, и от меня, убогой, эти малые деньги. Я узнала, что вы строите церковь в вашей келлии и нуждаетесь в помощи, и опечалилась, потому что мне нечего вам послать. Посему я отрезала свои длинные косы и продала великим барышням, которые свои волосы остригают, а на приемах носят чужие. Итак, примите и от меня мою малую лепту...».

Это событие настолько тронуло царевича отца Парфения, что он принял героическое решение стать почти бесплотным обитателем карульских скал. Вспоминая об этом решении, он говорил: «Прочитав это письмо, я подумал: одни отрезают свои волосы, другие от своей нужды посылают нам деньги, а я сижу в кресле, попиваю чай, вкушаю разнообразную пищу и имею все удобства... Я должен был прийти сюда, на Карули, ради любви Христовой и спасения своей души!».

Говорят, что отец Парфений, лицо которого излучало сияние, обладал и даром прозорливости. Никогда он себе не готовил и ел только сырую пищу. Зимой не топил печь для согрева. Ложем ему служила шкура, а изголовьем – полено. Отец Парфений был очень благородным, братолюбивым, милостивым ко всем. Его изорванный подрясник источал благоухание. Многие плоды принес Господу этот русский царевич: самоотвержение, пламенную любовь, великую нищету и нестяжательность. Много и получил – и в сей жизни, и в вечном и нескончаемом Царстве Небесном – этот славный царевич Божий.

* * *

Житие, подобное жизни древних воинов и кулачных бойцов, проводил монах Иоанн из местечка Архангел города Эдессы¹⁴². Жил он преподобнически, в мире и добровольной нищете, с великим самопонуждением и строгостью к себе. Под одеждой носил цепи для утруждения плоти, избегал многого общения и большую часть времени проводил, закрывшись в своей келье.

Посетителей Иоанн обычно угощал сухарем из гречневой муки, приятнейшим на вкус, как лучшие сладости, и дождевой водой из простой консервной банки, которую черпал из своей цистерны¹⁴³.

Три года блаженный Иоанн не ел помидоров, свежих смокв, винограда и прочих садовых плодов, потому что не хотел оставить свой домик и пойти в Лавру или в скит Святой Анны. Также и у соседей ничего не хотел просить. Когда же он единственный раз за десять-пятнадцать лет ходил в Карею, чтобы купить гречки или еще чего-то, в чем он имел нужду, то не зашел ни к кому, чтобы не отягчить хозяев гостеприимством, а ночевал под открытым небом!

* * *

«Я славлю и благодарю Бога и Пресвятую Богородицу, что Они никогда меня не оставляют», – говорил бывший разбойник Никита из скита Святого Василия, последовавший примеру благоразумного разбойника, сораспятого Господу. Монахом его сделал известный исихаст и духовник отец Харитон.

– Как ты управляешься, как сводишь концы с концами, если не занимаешься никаким рукоделием? – спрашивал его приснопамятный старец Иоаким.

– Славлю и благодарю Бога. Иду в монастырь и прошу кусок хлеба, а когда возвращаюсь в свою каливу, нахожу еще два-три, – отвечал Никита с поразительной простотой, за которую его и посещала Божественная благодать.

Когда он занемог и слег в постель, ему служили его соседи – пустынник Дамаскин со своей братией. В последние годы жизни Никиту одолевали телесные вши. Отцы при помощи ножа счищали их, но прежде чем они очищали все тело, вши снова быстро распространялись.

– В миру я был разбойником, – говорил он часто, – и я просил Бога, чтобы и мне заплатить чем-то за то, что я натворил. Вот и едят меня заживо вши!

* * *

Нам посчастливилось еще застать приснопамятного карульского пустынника отца Гавриила, сурового и несгибаемого борца, венценосного атлета воздержания. Мы часто встречали его в кириаконе Святой Анны или на пути – молчаливого, углубленного в молитву, скупого на слова. Возможно, некоторым, кто его не знал, он казался отталкивающим, нелюдимым, но эта нелюдимость старца Гавриила была иного, духовного рода.

В последний раз на закате его жизни мы посетили пустынное жилище старца на страшных Карулях. Там мы видели, как отличник Христова учения стонет от боли, но предпочитает дощатое ложе, как он страдает от сильного недомогания и истощения, но не желает принимать пищу с маслом. И даже ту пищу без масла, которую заботливо приносили ему Данилеи, он всегда умудрялся делать безвкусной, чтобы не ощущать никакого услаждения гортани.

На Святую Гору отец Гавриил пришел уже в зрелом возрасте. До этого он работал сторожем. Со своим старцем они прожили двадцать лет, совсем не вкушая масла, даже на Пасху!

Причащался он очень регулярно, со слезами и умилением.

У него уже был приготовлен саван, который лежал на полке в свернутом виде, а сверху было написано: «Мой саван» ...

За двадцать два дня до кончины с подлинной любовью и братолюбивой жертвенностью его взяли к себе для присмотра Данилеи.

Несмотря на предсмертное состояние, истощение всех своих телесных сил, невзирая на мольбы отцов позволить себе есть пищу с маслом, сей подвижник не преступил правила, которое наложил на себя. До своей мирной кончины он не вкушал сдобренной маслом пищи.

Незадолго до смерти отец Гавриил попросил причастить его Святых Христовых Таин. Выглядел он при этом блаженным, просто сиял от радости. Когда же ненадолго остался один, то обратил свой взор к небу и воскликнул: «Цветы, много цветов. О, как прекрасно в раю! О, рай! Достойна ли душа наслаждаться такими благами?!».

* * *

А какое терпение явил тот дивный святой Симеон, имевший только одну одежду и ходивший всегда босиком! Сначала он подвизался в пределах монастыря Филофей, а затем переселился в Пилион¹⁴⁴, где основал монастырь Фламуриу. Из камня или из железа был сделан этот выносливый, нестяжательный, но богатый духовными дарованиями подвижник, раб Божий Симеон? Нет, из духовного алмаза терпения и подвига был он сделан, и потому зимой и летом ходил в одном подряснике и не носил обуви, пока не почил в мире.

* * *

Карульский пустынник Филарет, почивший около двадцати лет назад, также ходил босой. Ступни его ног огрубели и походили на панцирь черепахи. Среди скал, где было немного земли, он сажал картошку, капусту, латук, одуванчики. Ими питался сам и давал милостыню отцам и братиям.

Его дощатая кровать всегда была прибрана. По всей видимости, отец Филарет спал на земле (подвиг долулежания). И в этом убедились после его смерти, когда под кроватью нашли полено, которое во время кратковременного сна он подкладывал себе под голову.

Оставивший мирскую славу, звания и суету (в миру он был ротным командиром), карульский подвижник отец Филарет отличался добротой и приятностью слова, но прежде всего – своей добровольной нищетой и подвижничеством.

В том же подряснике, в котором отец Филарет был пострижен в монахи, он проходил всю жизнь и в нем же был погребен. Этот подрясник весь состоял из заплат. За столько лет от его первоначальной ткани не осталось и следа!

* * *

В 1948 году почил старец Евлогий из келлии «Фанеромену», называемой также келлией Святого Георгия, сотворившего множество чудес. В юности отец Евлогий постился без масла семь лет, а в старости – шесть. Он очень любил Пресвятую Богородицу. Когда он еще был маленьким мальчиком, Она посетила его и сказала: «Иди, и Я буду всегда с тобой». На Святой Горе старец прожил двадцать лет.

* * *

Великий афонский подвижник Хаджи-Георгий, будучи еще послушником, четыре года подвизался в пещере преподобного Нифона Кавсокаливита. Пребывая там в абсолютном безмолвии, посте и молитве, он находился под духовным началом старца и духовника Неофита, жившего в каливе Георгия Кавсокаливита, который часто его посещал и причащал Святых Христовых Таин.

Аскетический образ жизни Хаджи-Георгия, как в скиту Кавсокаливия, так и позже, в Керасье, где он жил со своими учениками, стал достоянием истории. За свое великое воздержание он был назван постником. Ни он, ни его ученики никогда не вкушали скоромной и приготовленной на огне пищи. Обычной их едой были плоды и мед. На Пасху вместо яиц они варили картофелины и окрашивали их в красный цвет¹⁴⁵.

Лекарств они никогда не употребляли. Если какой-нибудь брат простужался, старец помещал его в печь с невысокой температурой, и тот исцелялся. Если кто страдал от другой болезни, Хаджи-Георгий ставил его перед иконой Пресвятой Богородицы, где они всю ночь молились, а в конце Литургии в качестве лекарства брат принимал Святое Причастие и исцелялся. Хаджи-Георгий собрал большое братство добродетельных монахов-подвижников.

* * *

Хаджи-Георгий носил только одну одежду. Он ходил всегда босой и только в храме надевал толстые носки.

* * *

Был один русский святогорец-подвижник, ноги которого источали гной и кровь, но он не принимал лекарства и не прилагал никакой другой заботы о своей болезни.

– Я монах, – говорил он на ломаном греческом,– я должен страдать.

* * *

Известный духовник Иларион Иверский¹⁴⁶ по пятницам не вкушал пищи и не пил воды, посвящая этот день Распятию и распятому Господу.

Его ученик и равночестный ему подвижник духовник Савва¹⁴⁷ ел один раз в день, а последние два года ничего не вкушал, кроме Святых Таин на ежедневной Божественной литургии, и позволял себе лишь одну чашку кофе вечером. По ночам он молился в своей келье, подвешивая себя на веревках.

* * *

Приснопамятный Иоаким (Специерис), признавая пользу сурового жития и аскезы, никогда не топил ни в церкви, ни в своей келье даже в самое холодное время года. Своему ученику геро-Феофилакту, которого мы часто встречали в Новом Скиту и который рассказывал нам о своем избранном духовном отце, приснопамятный говорил:

– Отец Феофилакт, как выдерживали отцы, подвизаясь на столпах, перенося все превратности погодных условий? Неужели они не мерзли? А мы и в своих домах, и закутанные в одежду мерзнем!

* * *

Даже в наши последние, эсхатологические времена не совсем еще исчезли героические решения, подвижнические и сверхчеловеческие усилия, подвиги и дерзания мужественных атлетов духа. Несомненно, к такого рода подвигам относились выдержанность и терпение, аскеза и суровое житие современного румынского подвижника Иродиона. В течение сорока лет он жил в затворе в маленькой келье, совершенно обнаженный, ничего не имеющий, но блаженный и счастливый. Вся его жизнь, как горящая свеча, проходила в молитве, безмолвии, созерцании. У него было маленькое оконце, через которое он мог общаться со своими посетителями. Некоторые братолюбивые отцы приносили все необходимое для пропитания и жизни этой одушевленной небесной птицы.

* * *

Обращаясь к монахиням, старец сказал:

– Аскеза должна быть такой, чтобы мы могли сохранять здоровье для исполнения своих обязанностей. Крайности наносят вред телу и делают человека непригодным для самой необходимой работы. Старица должна знать, сколько примерно поклонов совершает каждая монахиня. Выше поста стоит бдение, потому что оно очищает и утончает ум, услаждает сердце. А от многого сна наш ум жиреет. В духовной жизни иногда необходимо понуждать себя. Очень часто у нас нет аппетита, тяги к духовному деланию. Понудим себя, заставим себя съесть кусочек, и аппетит придет. Как мы поступаем при вывихе руки? Если мы будем только поглаживать ее, боль не пройдет. Необходимо резко дернуть, чтобы кость встала на свое место. Не будем уподобляться черепахе, которая отправилась на свадьбу и подоспела ко крещению младенца.

* * *

На Карулях Святой Горы – в месте суровом и пустынном, где живут более суровые подвижники, – я познакомился с двумя русскими аскетами, Никодимом и Серафимом. О них рассказывали, что они совершали многократно сорокадневные посты по образу Великой Четыредесятницы, выпивая в день только чашку кофе и немного воды. Поистине сверхчеловеческие подвиги!

Но сколько неизвестных и неведомых миру воинов, постников, подвигам которых удивляются Ангелы и человеки, сражалось и сражается на великом Святогорском поприще очищения от страстей!

Русский подвижник Никодим Карульский

Привожу здесь слова из письма пустынника Д., написанного им в 1969 году, в ответ на мою просьбу рассказать о тех, кто последовал стопами афонских подвижников, чтобы читатель мог убедиться, что и в наши дни есть герои аскезы, подобные древним.

«...Конечно, такие люди живут и в наши дни и – чему мы сами являемся свидетелями – действуют на современное испорченное поколение подобно лечебным средствам, спасительным и защищающим нас от зла. Так бывает, когда слышишь, например, что на Святой Горе живет монах, который в течение пятидесяти дней совсем не вкушал хлеба и совершал другие подвиги, которым он и сам удивлялся и славил Бога. Ведь такое мы привыкли встречать только в патериках! Тем не менее, слава Богу, что и в наши лукавые дни воздвиг Бог таковых подвижников. Читая об этом, отец Иоанникий, я верил этому, но недоумевал, как может прожить человек без хлеба пятьдесят дней, и вот, по счастливому совпадению, у нас произошло следующее событие.

Некий старец-подвижник, нестяжательный и не имеющий у себя ничего лишнего, пришел в мою каливу в Сырную седмицу и, после того как мы поели в Сырное воскресенье, остался на ночлег в моей каливе. Утром в Чистый Понедельник возникла необходимость сходить на Виглу, а я не мог пойти. Но поскольку дело было крайне важным, я послал этого старчика, и он сделал это с готовностью (ваш старец знает, что это расстояние требует около пяти часов ходьбы). Этот подвижник, выполнив данное ему поручение, вернулся вечером в каливу. Я предложил ему горячее питье и хлеб, поскольку он, будучи человеком пожилым (ему было за шестьдесят), целый день ничего не ел и утрудился от пути. Однако он отказался. Во вторник я опять предложил ему хотя бы немного поесть, но он и на этот раз не согласился. Тогда я, недоумевая, спросил его, почему он, будучи немолодым и совершив такое путешествие, не ощущает ни голода, ни жажды. Он же со свойственной ему простотой ответил мне примерно так: «В прошлом году с Чистого Понедельника и до Недели ваий я совсем ничего не ел и только в воскресенье Ваий вкусил пищи» (!)

Если бы бомба упала передо мной тогда, она не вызвала бы у меня столько эмоций, сколько вызвали слова этого старца, поскольку не было никаких оснований усомниться в истинности сказанного. Ведь я знал этого человека, потому что часто беседовал с ним, – ему была свойственна искренность, нелюбовь ко всему показному и отсутствие всякого лукавства. Он даже не подозревал, что я собираюсь предать огласке этот эпизод, и не позаботился оговорить свой запрет в таком случае. Но я считаю это делом Божественного Промысла ради пользы других, и в первую очередь моей собственной, чтобы мне, не могущему попоститься и одного дня, больше смиряться...»

* * *

Старец Герман Кавсокаливит почил в 1875 году в возрасте ста пяти лет. На Святую Гору он пришел в 1830 году и сделался послушником увечного старца Даниила из келлии Святых Архангелов в Кавсокаливии. Перед этим духовник сказал ему:

– Чадо мое, иди к отцу Даниилу, но, правда, он немощный и ничего не имеет...

– Да, святый отче, – ответил ему отец Герман, – он не имеет доходов, бедный и увечный, но мне нужен старец не для хлеба. Мне нужен старец, могущий наставить душу.

Когда он пришел к старцу, был вторник. У того не было даже никакой еды. И отец Герман остался около него, со многим терпением и любовью перенося различные злострадания в течение тридцати лет. Через два года к увечью старца Даниила прибавилась слепота. Когда же отец Герман, как добрый послушник, упокоил его старость и предал его погребению в Кавсокаливии, то перешел в аскетирий в Хаири¹⁴⁸, где подвизался румынский подвижник по имени Герасим.

* * *

Духовник В. говорил, что пост есть матерь здоровья. Как-то он сказал одному врачу:

– Я пощусь, ты ешь все. Хочешь, пойдем, потягаемся в ходьбе? Духовность – вот что закаляет человека, как железо.

Сам он ел один раз в день и только вечером позволял себе горячее питье. Великую Четыредесятницу проводил, питаясь травяным отваром и выпивая стакан вина в день.

Двенадцать лет отец В. жил на Эгине со святым Нектарием. Он сам соорудил колодец с воротом, когда вода у них иссякла.

* * *

Помню, как благочестивейший иеромонах Афанасий Иверский целую зиму ходил без носков. В идиоритмическом монастыре каждый готовил себе сам. Но он никогда себе не готовил, а ел немного из того, что давали паломникам в гостинице.

* * *

Иеромонах Киприан (1880–1955) прожил на Афоне тысячу дней (после 1905 года) и, получив внутреннее извещение, возвратился к себе на родину, на Кипр. Затем целый год в суровом подвиге, добровольном злострадании и лишениях он провел в Симонопетре, а далее подвизался на Катунаках. Спал он четыре часа в сутки. Его келья на северной стороне не имела печки и была неутепленной. Одной пары сандалий хватило ему на всю жизнь. В течение пятидесяти лет отец Киприан не мылся. Болезнь освящала его, а труд питал. Когда сей подвижник лишился голоса, он высоко воздевал руки и подолгу молился. Опускал он их, только когда сами они падали от усталости.

* * *

Знали мы и простейшего, кроткого и добродушного старца-пустынника Фанурия, румына по происхождению, подвизавшегося в келлии Святого Феофила Мироточивого, безмолвном, поросшем кустарником месте недалеко от монастыря Пантократор.

* * *

Сколько на Афоне разрушенных калив и сколько отцов прошли через них, жили там, подвизались, сражались с невидимыми силами лукавых духов и вышли победителями! Иногда ныне живущие отцы находят такие «язвины» и «гнезда», норы и пещеры, и человеческий ум недоумевает: как жили там эти земные ангелы и небесные человеки?..

* * *

В безмолвнейшей пещере Святого Петра Афонского недосягаемое аскетическое житие проводил пустынник Хризостом со своим учеником. Они носили изорванную одежду, ходили без обуви, ели сухари, каштаны и то, что им присылала Лавра. Но, несмотря на этот свой неряшливый и жалкий вид, лица их имели особую приятность и излучали небесный свет. С этими великими подвижниками был знаком приснопамятный епископ Триккский и Стагонский Дионисий Лавриот (рукоположивший меня в диакона), который написал и засвидетельствовал об их подвигах. Со своим старцем они часто посещали этот духовный форпост в пещере Святого Петра.

* * *

Выносливость в подвиге и терпении болезни показал старец Христофор из Нового Скита. На требование врача вкушать мясной бульон он ответил:

– Лучше пусть умру. Устав скита этого не позволяет.

В конце концов старец справился с болезнью и стал по милости Божией здоров.

* * *

Преподобный Силуан Афонский говорил:

– А на метохе¹⁴⁹ было со мною так: поем досыта, а через два часа могу опять есть столько же. Я стал себя взвешивать на весах, и что же? – в три дня прибавил три ока¹⁵⁰. Я понял, что это искушение, ибо мы, монахи, должны иссушить свое тело, чтобы в нем не было никаких движений, препятствующих молитве. Сытое тело мешает чисто молиться, и Дух Божий не приходит в насыщенное чрево. Впрочем, надо знать меру поста, чтобы не ослабеть безвременно, а то не сможем нести послушание.

* * *

В неприступной пещере Преподобного Нила Мироточивого в течение десяти лет подвизался папа-Евфимий из Коницы¹⁵¹ со своим учеником отцом Матфеем.

Папа-Евфимий прежде был женатым священником, а когда умерла его супруга, он пришел подвизаться на Афон. Сначала жил в пещере Святого Афанасия Афонского и исполнял обязанности духовника Лавры, а затем перешел в пещеру Преподобного Нила Мироточивого. Ему служил престарелый ныне старец Мефодий, который и рассказал нам о нем. Папа-Евфимий носил одежду из провощенной материи, которую сам пропитывал воском¹⁵². Отец Мефодий поднимал его из пещеры на своих плечах – брал на спину и по крутым ступенькам выносил к келлии Святого Нила¹⁵³.

* * *

Что же можно сказать о Филарете, настолько строгом к себе, что даже в светоносный день Пасхи он не опускал чтения девятого часа¹⁵⁴?!

* * *

Высокопреосвященнейший архиепископ Критский Тимофей писал о подвижнике старце Авимелехе: «Строгий, как пророк, прекрасный, как апостол, высокий, высохший телом аскет, своим видом он напоминал великих отцов пустыни, которые выходили, исполненные Божественной благодати...».

* * *

В монастыре Святого Павла жил один монах по имени Герасим. В течение сорока лет он неутомимо нес послушание уставщика. Самым удивительным было то, что за всю свою жизнь во время многочасовых служб и бдений он ни разу не присел в стасидию. Несгибаемый столп терпения! И это несмотря на то, что он страдал от двусторонней грыжи! Что же внушало отцу Герасиму такую адамантовую крепость? Рассказывают, что в течение многих дней он видел на вершине одного дерева черного дрозда, у которого было увечье – не хватало одной лапки. Но он стоял на одной ноге и каждый день пел чрезвычайно красиво, воспевая Творца всяческих.

– Итак, если увечная и слабая птичка небесная стоит прямо, хотя и на одной ноге, всю свою жизнь, – говорил приснопамятный, – что же должен делать я во время Божественной литургии и славословия Господа и Бога нашего?

У отца Герасима было такое трезвение и внимание к самому себе, что ночью он ложился отдыхать во всех монашеских одеждах.

* * *

Непримиримым врагом саможаления был старец Иосиф Исихаст. Он не щадил себя и не отступал в подвиге. Часто после светлого праздника Пасхи они со своим сподвижником старцем Арсением¹⁵⁵ выходили из зимнего плена в своей каливе и поднимались на вершину Афона. Иногда они пребывали в любимой ими церковке Пресвятой Богородицы, расположенной ниже вершины. В сумке они носили небольшой медный сосуд, в котором растапливали снег. В этой воде варили травы и луковицы и ели. На вершине бывает очень сильный ветер, потому что высота над уровнем моря приближается там к двум тысячам метров. Чтобы спастись от ветра, подвижники находили подветренные места в расселинах и пещерах, где постилали свои накидки, которые носили вместо ряс, и ночевали там, где приходилось. Как рассказывал нам старец Арсений, часто они боролись со сном и совершали поклоны, стоя босиком на снегу.

Однажды, в одно из таких подвижнических скитаний, старцы остановились в церковке, расположенной несколько выше Святой Лавры, где подвизался великий учитель умной молитвы, проповедник благодати и ратоборец исихастов святой Григорий Палама. Ночью, когда они молились, демоны подняли шум, стали кричать и грубо ругаться:

– Ты нас попалил, ты нас попалил, уходите отсюда!

На этот раз их слышал и отец Арсений.

– Чего они так кричат? Кто это? – спросил он с характерной для него простотой.

– Это лукавые духи, – ответил старец Иосиф. – Я их не только слышу, но и вижу. Успокойся, они уйдут. Им не нравится то, что мы здесь делаем...

* * *

Ниже каливы Святой Троицы в скиту Святой Анны находится калива Святого Димитрия. Сюда из обители Григориат пришел папа-Вениамин и подвизался здесь в безмолвии, совершая свои аскетические подвиги.

Папа-Вениамин был человеком необыкновенно крепкого устроения. Чтобы не засыпать во время бдения, он мочил в воде свою накидку и, не выжимая, надевал на себя, оставаясь в ней до утра. Все отцы удивлялись этому и ждали, что он заболеет туберкулезом, но с этим стальным человеком ничего не случалось. На последованиях и Литургиях он стоял неподвижно, как подсвечник при входе. Не умывал он ни лица, ни рук. Когда случалась совместная работа¹⁵⁶, папа-Вениамин прибегал первый и брал самый тяжелый груз. Хотя он и пришел из монастыря Святого Григория, однако часто не имел у себя даже хлеба¹⁵⁷. Исполненный радости, он нес сверхчеловеческие подвиги.

* * *

Здесь же, в скиту Святой Анны, многие питали большое уважение к ныне почившему папа-Мине и приходили к нему исповедоваться. Среди прочих был и один монах, в великой схиме¹⁵⁸ названный Анфимом. Когда он жил еще в миру, то постоянно проходил через заселенные турками места, где муллы трижды в разное время совершили над ним обрезание. Папа-Мина оказался в затруднительном положении, какую епитимию ему определить, и только говорил: «С терпением пребывай на своем месте, и святая Анна поможет тебе спастись».

Анфим послушался старца, но диавол из зависти воздвиг на него страшную плотскую брань, напоминая ему мирские удовольствия. Тот плакал, умоляя отца Мину помолиться святой Анне, чтобы она избавила его от этой брани. Затем он возложил на себя епитимию носить бочки по сто ока¹⁵⁹ с пристани в скит. На дороге он даже не останавливался передохнуть, только две минуты отдыхал у креста Преподобного Афанасия, с плачем и рыданиями прося святого избавить его от раскаленных стрел лукавого, и затем продолжал свой путь!

Покойный старец, едва завидев Анфима, спешил помочь ему в его духовном подвиге своими отеческими советами. Всеблагий же Бог, видя труд сего брата, искреннее обращение в православную веру и чистую исповедь, сподобил его достигнуть меры истинного покаяния и так через небольшое время отойти подготовленным к Царствию Небесному. И когда отец Мина вспоминал о нем, он говорил: «Слава Тебе, Боже, что он окончил свой путь исповедью и покаянием».

* * *

В Керасье мы познакомились с достойным всяческого почтения духовником Иерофеем, преемником Хаджи-Георгия Постника. Он рассказал нам, что сохранилось и послание Хаджи-Георгия к епископу Хиосскому, касающееся вопросов воздержания и поста в его братстве. В этом послании великий подвижник доказывает, что не презирает священных канонов, постясь в субботу, воскресенье и даже на самую Пасху.

* * *

Выписываю из своего дневника.

5 октября 1968 года. Вышел утром из скита Святой Анны, чтобы посетить карульского подвижника старца Гавриила. Уже два месяца он не встает с постели. Его калива висит на Карулях, как некая неугасимая лампада в алтаре Святой Горы – Еримосе¹⁶⁰.

Осторожно прошел в первую дверь. Под небольшим балконом – бездна, пропасть. Открыл вторую дверь со словами: «Молитвами святых отец наших» – и вошел. Теперь я видел уже не прежнего отца Гавриила, подвижного, деятельного монаха с железным здоровьем, носившего щебень по ночам, чтобы обустроить пустынную тропу. От поясницы и ниже старец был почти парализован и непрестанно стонал. Боль была просто невыносимой.

Увидев меня, он попытался что-то сказать. С немалым усилием ему это удалось.

– У меня теперь боли... Что мне сказать тебе, отец мой? – произнес он в ответ на мою просьбу услышать от него слово для пользы души.

– Не трудись, старче. Я тебя понимаю. Я пришел, чтобы ты помолился обо мне и дал мне одно обещание: что если обретешь дерзновение у Бога, то не забудешь и меня.

– Я – дерзновение? Я, поганый Гавриил?! Ну скажешь тоже!

Он был высохший, как скелет. Однако не согласился поесть немного приготовленной ему пищи с маслом, чтобы набраться сил. Я видел тарелку вареной картошки, которую принесли его соседи, отцы Данилеи. Он поставил эту тарелку на... сосуд с нечистотами!

Я хотел убрать ее оттуда.

– Оставь это там, – сказал он повелительно.

По-видимому, этот философ пустыни всегда лишал себя удовольствий, воюя со страстью услаждения гортани...

Он не согласился нарушить свой пост ни в чем. Пища без масла на протяжении многих лет. И это для того, чтобы иметь возможность причащаться Святых Таин три-четыре раза в неделю.

Я дерзнул сказать ему:

– Старче, один укол облегчил бы ваши боли.

– Укол? – переспросил он и строго поднял на меня глаза.

Он никогда не пользовался лекарствами. Предал себя совершенно в руки возлюбленного им Бога и ожидал в жестоком испытании болезнью встречи с Ним...

– Я с часу на час ожидаю смерти...

– Доброе терпение да подаст тебе Пресвятая Богородица, старче, – пожелал я ему напоследок.

С волнением я взял у него благословение и по дороге молил Бога о героическом подвижнике старце Гаврииле...

* * *

Добродетельный монах старец Никандр из монастыря Костамонит никогда не соглашался стать начальствующим, смиряя себя и избегая власти. Когда будущий старец пришел на Святую Гору, он имел с собой много денег, которые были для него истинным искушением. Успокоился он только тогда, как все их раздал и стал свободным. Отец Никандр сильно понуждал себя на добро. Будучи уже в возрасте, он прислуживал в больнице и на кухне, поражая всех своим рвением и работоспособностью.

В кафисме Святого Антония, больной и очень старый, он читал вечерню, лежа под толстым одеялом. По ночам он ощущал, как его Ангел Хранитель трогал его за пояс, укреплял и подвигал на молитву, говоря: «Твори свое правило».

* * *

Один современный пустынник с Капсалы, старец Мелетий, бывший учеником приснопамятного великого подвижника папа-Тихона¹⁶¹, рассказывал:

– Старец не давал нам выбрасывать кости от трески и селедки. Варил их повторно и делал супы.

* * *

Старец Хрисанф ранее был женатым. Подвизался он в Новом Скиту и дожил до 96 лет. Отличался большим воздержанием. Только вечером он пил апельсиновый сок с сухарем. Редко в полуденное время вкушал горячий отвар из мяты.

* * *

Старец Феофил Лавриот ел один раз в день. В субботу же и воскресенье на протяжении всего года он всегда вкушал пищу с маслом.

Старец Павел Лавриот, врач, из аскетических соображений пил воду с ложечки (!).

* * *

Преподобный Иерофей Новый¹⁶², подвизавшийся в Иверском монастыре, зная, что пост является основанием всех добродетелей, поскольку и Сам Господь хвалил его, говоря: Блаженны алчущие ныне, ибо насытитесь (Лк.6:21), хлеб свой насущный вкушал один раз в два-три дня, а иногда и в четыре. При этом хлеб он готовил без соли, из гречки или отрубей. Иногда вместо хлеба святой отец ел дурно пахнущую старую чечевицу, которую лишь с самопонуждением мог проглатывать. Когда же однажды его верный ученик Мелетий упрекнул его в том, что он стал как самоубийца, старец ответил: «Нет, самоубийца тот, кто не ест ничего и умирает от голода, но я даю своему чреву нечто, не спрашивая, нравится ему это или нет». Поэтому и в Великую Четыредесятницу подвиг его был суровым: ел он один раз в неделю, готовый превзойти даже древних подвижников, которых, впрочем, и превзошел во многом, постясь непрерывно до пятнадцати дней.

* * *

В скиту Святого Василия во времена великого аввы умного делания – пресвитера Варнавы – исихасты проводили крайне воздержную жизнь. Каждый имел в своей каливе только два небольших сосуда: один с маслом, другой с уксусом, которые использовались в дни разрешения поста. И ничего другого. Когда однажды Варнава посетил одну каливу и нашел в ней три сосуда, он спросил старца каливы со строгостью:

– Один сосуд для масла, другой – для уксуса, а третий тебе зачем?

Взяв затем лишний сосуд, он разбил его о камни, напомнив брату известное изречение фиваидских отцов: «Если хочешь есть суп, иди в Александрию». То есть, если ищешь бутылок и горшков, иди в общежительный монастырь и не упраздняй пустыни.

* * *

Геро-Феофил Лавриот был одним из самых великих и непреклонных постников. Когда он заболел и попал в больницу, то не пожелал есть в среду и пятницу ничего скоромного, даже йогурта. Его вынуждены были отправить обратно в монастырь. Там над старцем было совершено Таинство Елеосвящения, он поправился и прожил еще целых десять лет.

* * *

Румынский аскет Енох был прост и всегда радостен. В своей торбе он носил куски жести и, когда заходил в монастыри за «благословением», просил немного пищи и складывал ее на эти жестянки, как на тарелки.

– Э, старец, – говорил он сам себе, – есть еда? Если есть – хорошо, если нет – еще лучше!

* * *

Святой духовник из келлии Сретения в Карее папа-Пантелеимон никогда не спал накануне, если ему предстояло служить Литургию!

* * *

Папа-Евфимий из келлии Креста был не только замечательным духовником, но и «ходячей энциклопедией». Слова святых отцов знал наизусть. Нищий, одетый в лохмотья, он целый день трудился в саду и говорил: Старайтесь не о пище тленной, но о пище, пребывающей в жизнь вечную¹⁶³.

Старец Нифонт Костамонитский, вечно плачущий

* * *

Я был знаком с геро-Нифонтом Костамонитом, имевшим умиление и слезы, благочестивым и неутомимым на любых послушаниях.

При своей кончине он сокрушался, что дошел уже до того, что спит в кровати, ибо всю свою жизнь он спал на полу.

* * *

Помню приснопамятного папа-Исаака Ливанца¹⁶⁴, рассудительного духовника, добродетельного иеромонаха с хорошим слухом и голосом. Он был духовным чадом старца Паисия¹⁶⁵, подвижником, который шел по его стопам. Вся его жизнь была молитвой и стремлением к молитве. Однажды в какой-то праздник после трапезы я слышал, как отец Исаак говорил:

– Все хорошо, но на полный желудок трудно найти чистую молитву.

* * *

Приснопамятный дедушка, сподвижник старца Иосифа Исихаста старец Арсений рассказывал:

– Весь год мы ели один раз в день, причем пять дней в неделю без масла, а в субботу и воскресенье добавляли несколько капель масла в свою скромную пищу, которая всегда оставалась одной и той же. Самым обычным нашим обедом были сухари (!). Редко случалось вкушать свежего хлеба. Старец Даниил (из пещеры Святого Петра Афонского) установил для нас меру. Он взял одной рукой пищи, сколько могло в ней поместиться, и сказал: «Вот, столько будете есть». Если мы находили немного дикой капусты, то добавляли ее к сухарям. В субботу и воскресенье, если случалось, могли съесть и какую-нибудь сардинку или немного сыра.