Глава 1. Детство и ранняя молодость (1782–1811 гг.)

В г. Молог, Ярославской губернии, на городском кладбище, близ алтаря церкви во имя Всех Святых стоит скромный, осененный крестом, мраморный памятник, на котором с одной стороны такая надпись: «Под сим камнем погребено тело Московского купца Ивана Григорьевича Путилова. Жития его было 57 лет; скончался 1809 года, января 26-го дня», а с другой стороны начертаны имена лиц, воздвигнувших этот памятник: «Путилова дети: Моисей, Игумен Оптиной Пустыни, Исаия, Игумен Саровской Пустыни, Антоний, Игумен Малоярославецкого Николаевского Монастыря».

Прочтешь эту надпись и невольно остановишься на ней мыслью. Какое редкое, замечательное семейство! Три сына, каждый в ранней молодости оставил мир, для того чтобы служить Богу, и жизнью строго-подвижническою приготовить себя к вечности. Все трое неуклонно прошли этим путем; все трое преуспели в добродетелях на столько, что каждый из них, в свою очередь, за благочестивую жизнь был избран в наставники и руководители других многих, и, пася овец Христовых, после долголетней, плодотворной деятельности, святою кончиною запечатлел святую жизнь свою. Память каждого из этих трех братьев как память праведного – с похвалами (Притч.10:7). Много ли ныне таких семейств?

Отец этих трех Игуменов, Иван Григорьевич Путилов, был родом из граждан г. Серпухова. Оставшись после своего отца десяти лет от роду, он детство свое и молодость провел в большой бедности, пропитывая своими трудами и себя и бывших на его попечении: мать вдову, сестру и младшего брата. Сперва работал он на полотняной фабрике, а потом перешел на службу по питейным сборам, при которых и служил в разных местах и в разных должностях до самой своей кончины. Он был православный христианин, в истинном смысле этого слова: строго соблюдал все правила и постановления Церкви Христовой, усердно посещал храм Божий, любил читать Св. Писание и другие духовные книги, и проводил жизнь благочестивую в страхе Божием. При том Иван Григорьевич был человек умный, в обхождении со всеми почтительный и приветливый, умел со всеми приятно, и, кстати говорить, и всеми был любим, и уважаем.

На двадцать третьем году своего возраста, он женился на Анне Ивановне Головиной, девушке, по происхождению из Высотской подмонастырской слободы. Отец ее матери, Иоиль, жил в Серпуховском Высотском монастыре, был там иеродиаконом и уважаемым святым Старцем, а племянница ее Максимилла Головина, была замечательною по духовной жизни монахинею, в Московском Вознесенском монастыре, где и скончалась в глубокой старости. Сама Анна Ивановна была женщина простая, но умная от природы; по тогдашнему обычаю грамоте не была учена, но была усердна к молитве, смиренна и очень любила нищую братию Христову и бедных людей, и всегда им по возможности своей помогала. Во всю тридцатипятилетнюю брачную жизнь свою, Анна Ивановна была покорною помощницею и беспрекословною послушницею своему мужу.

Вскоре после брака, они переехали на жительство в г. Воронеж, где и прожили года три. В течение этого времени, Иван Григорьевич удостоился раз быть в кельях у великого Святителя Тихона и принять его благословение.

В 1777 г. Путиловы возвратились в Серпухов, и потом переселились в Ярославскую губернию, где и прожили до кончины Ивана Григорьевича. Здесь в Борисоглебске 15-го января 1782 года родился у них сын, названный Тимофеем, в последствие, благочестивый и мудрый настоятель Оптиной Пустыни Архимандрита Моисей. Имя Тимофея дано ему было в честь Св. Апостола Тимофея, которого память празднуется 22-го января. Иван Григорьевич строго придерживался правила, давать каждому ребенку имя того святого, которого память придется в 8-й день по рождению. В Борисоглебске у Путиловых родились еще четыре сына: Кирилл, Иона, Василий и Александр. Была у них еще старшая дочь Анисия, родившаяся в Серпухове, и еще четверо детей их скончались в младенчестве.

Старшего сына Тимофея, равно как и прочих детей своих, Путиловы воспитывали в страхе, Божием и по преданиям Святой православной Церкви. Грамоте, чтению, письму учил их сам отец, по достижении каждым семилетнего возраста, а когда подрастали старшие сыновья, тогда они учили младших братьев. В училище Иван Григорьевич детей не отдавал, из опасения, чтобы нравственность их там как-либо не испортилась. В отсутствии отца, за детьми присматривала Анна Ивановна. Она была нужная, но и благоразумная мать, и умела материнские ласки соединять с потребною строгостью. – По праздникам и воскресеньям Иван Григорьевич ходил в церковь к службе и сыновей своих водил с собою. Они шли обыкновенно все вместе впереди его, не смея ни разговаривать, ни оглядываться, и в церкви также стояли впереди его и молились. Не довольствуясь одним хождением в церковь, Иван Григорьевич внушал детям, чтобы они внимательно слушали церковную службу и особенно чтение Евангелия и Апостола, и, пришедши домой, заставлял их пересказывать, что они слышали и поняли. Иван Григорьевич хорошо знал церковные напевы, имел приятный голос теноро-бас, и в церкви становился на клирос и пел, а с ним стройно пели и дети. И у себя дома они нередко, особенно в праздничные дни, повали разные духовные псалмы; а именно: «Хвалу всевышнему Владыке, потщися дух мой возсылать», «Иисусе прелюбезный, сердцу сладосте», и некоторые другие духовные и церковные песнопения. Пели весьма стройно, так что, идущие по улице, иногда останавливались послушать приятное пение. Светских же песен, отец не позволял детям петь в своем присутствии.

Иван Григорьевич был очень гостеприимный и радушный хлебосол, кто бы перед обедом ни посетил его, всякого приглашал к обеду, и с гостями, при детях, вел назидательные и поучительные разговоры. Особенно любил он и уважал духовных особ, которые чаще других и посещали его дом. Таким образом, дети Путилова с самой ранней молодости много видели в родительском доме монашествующих лиц, и много слышали назидательных бесед.

Младший сын Путиловых Александр, впоследствии Игумен Антон, оставил после себя келейные записки,³ в которых содержатся, его воспоминания о родителях и его младенческом и отроческом житие-бытие. Из этих любопытных записок видно, под какими благими впечатлениями, возрастали дети Путиловых, какое духовное настроение господствовало в их семье.

Когда Александру было четыре года, он, имея необыкновенно тонкий слух, каждую ночь просыпался при первом ударе в колокол ко утрени и будил родителей и братьев своих, говоря: «Дон! дон! Ангелы поют. Вставайте молиться».

Единственная дочь Путиловых Анисия, еще в ранней молодости пожелала поступить в монастырь к двоюродной сестре своей монахине Максимилле, но отец не согласился. Иван Григорьевич был человек благочестивый, но конечно имел и свои недостатки. Как глава семейства, он был настойчив и привык к тому, чтобы дети во всем, беспрекословно исполняли его волю. Несогласие отца, на исполнение благочестивого желания дочери, имело влияние и на образ действий старших сыновей его, Тимофея и Ионы, как мы увидим ниже.

В начала 1800 года, Анисия Ивановна, против своего желания, была выдана замуж, за Пошехонского купца, Козьму Дементьевича Крундышева; но недолго прожила она в супружества. В 1803 году от простуды занемогла и скончалась мирною, христианскою кончиною, а муж ее, на другой же год после ее кончины, как бы исполняя ее обет и желание, удалился в Саровскую Пустынь и посвятил себя монашеской жизни. Этим он проложил путь в Саровскую Пустынь и родственникам своим Тимофею и Ионе Ивановичам, а сам, после долговременной чахотки скончался там, в 1823 году.

Вскоре после брака дочери, совершившегося против ее воли, дела Ивана Григорьевича, на время расстроились. В августе месяце 1800 года, хозяин почему-то отказал ему, а также и двум старшим сыновьям его Тимофею и Кириллу от должности и Ивану Григорьевичу пришлось ехать с тремя старшими сыновьями в Москву для приискания новых должностей. После трех месяцев хлопот, ему удалось, наконец, с сыном Кириллом найти место по питейным сборам в г. Угличе Ярославской губернии, куда он и перебрался со всем семейством из Романова, а сыновей Тимофея и Иону определил в Москву, к откупщику Карпышеву.

Тимофею тогда был 19-й год от роду, до сего времени он жил в своей семье, на глазах у родителей, а теперь для него началась новая, более самостоятельная и независимая жизнь. Но и на свободе, с 14-и летним братом своим Ионою, он продолжал держать себя также благочестиво и богобоязненно, как в родительском доме, и своим пребыванием в Москве пользовался лишь для того, чтобы свободнее удовлетворять своим духовным стремлениям. С ревностью, предался он здесь чтению духовных и других полезных книг. В Москве было ему удобнее доставать их, нежели в уездном городке, где он прежде жил. Тимофей и во время трудов по должности, урывками, в свободное время любил сидеть за книгою. Когда приходил покупатель, он оставлял свое чтение и исполнял, что от него требовалось, а когда покупатель уходил, он снова принимался за книгу, так что никогда не был в праздности. Такая привычка много помогала ему, впоследствии продолжать, таким же образом чтение при недосугах настоятельской должности. – Тимофей, живя в Москве, читал много и читал внимательно: с молодых лет, он привык из прочитанных им книг выписывать все, особенно замечательное, для памяти и назидания своего.

Кроме чтения книг, душеполезного содержания, духовное настроение Тимофея и Ионы поддерживалось знакомством и беседами с замечательными духовными лицами.

По какому-то особенному случаю, им пришлось познакомиться с благочестивою старицею Московского Ивановского девического монастыря, монахинею Досифеею.

Эта таинственная инокиня,⁴ по общему мнению, была известная княжна Августа Тараканова, дочь Императрицы Елисаветы Петровны, по повелению Екатерины II, заточенная в 1785 году в Ивановский монастырь, и постриженная в монашество. Невольная затворница несла возложенный на нее Господом нелегкий крест в духе христианской веры, в терпении, со смиренною покорностью воле Божией и с упованием на небесные воздаяния, обещанный в будущем веке невинным страдальцам. – Жизнь свою, монахиня Досифея проводила в духовных подвигах, и слава об ее добродетелях разносилась по Москве. По смерти Императрицы Екатерины II, когда Досифея стала пользоваться большею свободою, многие стали приходить к ее окнам и просили ее молитв и наставлений; некоторых она допускала и в свою келью. Тимофей не раз бывал у нее и впоследствии, между прочим, рассказывал, что видел у нее на стене кельи, акварельный портрет Императрицы Елисаветы. От этой духовно-мудрой старицы Тимофей и Иона получили наставления, соответствовавшие, тогдашним их потребностях. Насколько они пользовались ее расположением, можно заключить из того, что и по отъезду из Москвы они писали ей, и получили в ответ письмо, которое помещаем ниже в приложениях. Мать Досифея, видя в Тимофее и Ионе стремление к духовной жизни, направила их в Ново-Спасский монастырь, к тамошнему Наместнику иеромонаху Александру⁵ и его духовному другу иеромонаху Филарету.

Кроме устного рассказа о сем покойного О. Архимандрита Моисея, есть и письменное об этом свидетельство его же. 21-го марта 1859 года, писал он к строительнице Московского Ивановского монастыря М. А. Мазуриной, между прочим, следующее: «Известясь, что по промыслу Божию, предназначено Вашему особенному попечению, возобновление бывшего Ивановского монастыря, радуюсь и Бога благодарю. В этом благотворном деле для меня ближе всех душевная радость, потому что жившая в прежнем Ивановском монастыре духовно-мудрая старица блаженныя памяти Досифея, послужила мне указанием на избрание пути жизни монашеского звания. Она ознакомила меня со старцами Александром и Филаретом в Ново-Спасском монастыре, где она и похоронена».

Старцы эти были, весьма замечательные подвижники благочестия. Они находились в духовном общении с знаменитым Молдавским Архимандритом Паисием Величковским; пользовались учением о внутренней христианской жизни, содержащимся в переведенных им писаниях Св. Отцов-подвижников, и сами были исполнены духовных дарований. Под руководством сих опытных духовных мужей более и более утверждалось благое направление Тимофея и Ионы. Они давно имели желание оставить всю суету мира сего, посвятить себя Господу Богу и проводить уединенную монашескую жизнь, но медлили, не видя возможности исполнить это желание. Наконец, когда зять их Козьма Дементьевич Крундышев в ноябре 1804 года поступил в Саровскую Пустынь и известил их о своем пребывании там, Тимофей и Иона, по совету О. Александра, решились также отправиться в эту пустынную Обитель. Но, помня пример несчастной сестры своей Анисии, и не надеясь получить от отца своего согласие, на вступление в монастырь, они не сочли нужным открыть ему о своем намерении, а написали просто, что они от хозяев своих отошли за невозможностью у них жить по чрезмерной строгости, и несправедливости их. И что есть у них на примете другой хозяин, человек хороший и благочестивый, которому они и дали слово поступить к нему в услужение; но что прежде сего вознамерились проехаться в Киев, для поклонения Святым угодникам, а оттуда и к родным побывать.

В 1804-м году, в бытность свою в Москве, Тимофей хлопотал об увольнении отца своего со всем семейством из Серпуховского купеческого общества и о приписке его в Москву, также в купцы по 3-й гильдии. После того, как это состоялось, в декабре 1804 года Тимофей и Иона, без ведома отца, взяли паспорта на три года и вместо Киева отправились в Саровскую Пустынь. Прибыли они туда 13-го мая 1805-го года и были приняты тамошним настоятелем иеромонахом Исаиею. Родные полгода не имели от них никакого известия и сомневались уже, живы ли они. Наконец в ноябре 1805-го года Иван Григорьевич получил от них письмо, в котором они просили прощенья в причиненном ему от них оскорблении, а вместе просили и благословения на вступление в монашество. Иван Григорьевич, прочитав это письмо, весьма разгневался на сыновей своих, и не только не дал им благословения на монашескую жизнь, но и строго приказал, чтобы они, ни сколько немедля в Сарове, скорее возвратились домой. Но Господь устроил все иначе. Не смотря на запрещение отца, оба брата остались в Саровской Пустыни и два с половиною года не показывались домой.

Между тем Бог смирил Ивана Григорьевича, посетив его болезнью. От ушиба, а потом от неудачного лечения очень разболелась у него правая нога и причиняла ему тяжкие страдания. В это самое время, в конце 1807-го года, приехал из Сарова Тимофей мириться с отцом, а вместе и просить увольнения в монашество, ибо срок их паспортов, самовольно взятых, уже истекал. Иван Григорьевич сначала не соглашался, но в болезни сделался несколько сговорчивее. После долгих прений, в которых и отец и сын приводили в защиту свою различные тексты Св. Писания, Иван Григорьевич наконец убедился, что не может поколебать Тимофея и решился отпустить его в монастырь. Младшего же сына Иону не согласился уволить, говоря: «Он молод, его подговорили. Я сам хочу видеть его и поговорить с ним, и родительскою строгостью остановить его от этого намерения». Через полгода в мае 1808 г. Тимофей вторично приехал из Сарова, на этот раз уже с Ионою. Между тем болезнь Ивана Григорьевича усилилась. Он так страдал от боли в ногах, что уже отчаялся в своей жизни. Особоровался, стал со всеми прощаться, и, собрав детей своих, преподал им последнее родительское благословение и наставление. Готовясь к смерти, не хотел более удерживать Иону от вступления в монашество, но и тут выдержал свой характер. Сам не решился отпустить его, а назначив сына Кирилла попечителем над младшими братьями, поручил ему и Иону, говоря: «Ты, как хочешь, можешь его уволить на поступление в монашество и можешь его удержать, мне же теперь не до того». Кирилл на это прямо сказал: «Если он в сердце своем положил твердое намерение, посвятить себя уединенной, иноческой жизни, то я, со своей стороны, его от сего намерения не отвлекаю». Тогда уже, наконец, и Иван Григорьевич благословил Иону, которому в то время был 22-й год, вступить в монашество. После этого Иван Григорьевич неожиданно стал поправляться от своей болезни, и через некоторое время почти совершенно выздоровел; но вскоре после этого скончался от другой болезни.

13-го мая 1805 года, как мы сказали выше, Тимофей и Иона прибыли в Саровскую Пустынь и были приняты Строителем иеромонахом Исаиею. Новоначальные послушники сперва потрудились в хлебне, а потом проходили и другие послушания. Тимофей Иванович был в кухне, где, как он сам рассказывал впоследствии, печь была огромная и повара лазили в нее, для того чтобы укладывать дрова. Тимофею не раз приходилось исполнять это послушание. Проводя по некое время в печи, среди сильного тепла, и вылезая из нее в большом поту, он в кухне остывал, от чего и простудился. Был он и трапезным, и как-то проговорился впоследствии, что в один праздник хотел быть, неупустительно у службы церковной, но и послушания своего не мог оставить, вследствие чего, и пробыл тогда четырнадцать часов на ногах. Это также неблагоприятно подействовало на его крепкое здоровье, и может быть было одною из причин, почему он не возвратился в Саров. Потом Тимофей был приставлен ходить за больным Старцем Строителем Исаиею. Старец этот, разбитый параличом, доживал тогда последние дни своей жизни, окруженный общим уважением, Как братия, так и все знавшие его, глубоко почитали его за добродетельную, подвижническую жизнь. Митрополит Платон, архиепископ Астраханский Никифор Феотоки, фельдмаршал граф Каменский и многие другие знатные особы, духовные и светские были с ним в переписке. Тимофей, во время болезни О. Исаии, по его поручению и указанию писал ответы на их письма.

Саровская Пустынь в то время процветала духовно. В ней собралось много замечательных духовных лиц, которые и словом и примером назидали всех. Старец Серафим уже 37 лет, находившийся в Сарове, подвизался тогда в дальней пустыне. В некотором расстоянии от него, поближе к монастырю, жили в особых кельях: схимонах О. Марк и знаменитый Валаамский Игумен Назарий, Саровский постриженик, восстановивший Валаамский монастырь, и потом, возвратившийся в Саров, где и жил на покое в пустынном безмолвии. Молодые послушники Тимофей и Иона пользовались назиданиями Саровских Старцев подвижников. Тимофей однажды слышал от Отца Серафима замечательное наставление: «Стоя в церкви, надобно творить молитву Иисусову, тогда будет внятно слышно и церковное богослужение».

В первое время своего пребывания в Сарове Тимофей и Иона получали назидательные письма и от первых своих Московских наставников – О. Александра Ново-Спасского и Старицы Досифеи.⁶

Иона навсегда остался в Саровской Пустыни, принял там монашеский образ с именем Исаии, впоследствии, был там монастырским казначеем, в течение двадцати лет, а потом с 1812 года и Настоятелем. Скончался в 1860-м году в сане Игумена. Тимофей же в 1808 году отправился в Москву для перемены увольнительного свидетельства, оказавшегося недостаточным для форменного поступления в монастырь и потом уже не возвратился в Саров. Почему Тимофей не остался в Саровской Пустыни? Не знаем этого на верно, но думаем – потому, что познакомившись в ранней молодости с духовными лицами, проводившими уединенную жизнь, он стремился к такой жизни, предполагая, что в ней будет дальше от греха, как сам он выразился в письме своем к Старцу Саровской Пустыни Илариону. В этом же письме он говорит: «Удалился из Сарова по недоведомым мне судьбам». Так или иначе, но нам известно, что познакомившись в Москве в 1808 году с учеником Афонского Старца Василия Кишкина, Казначеем Брянского Свенского монастыря О. Серафимом, Тимофей, по его приглашению и по совету О. Александра Ново-Спасского, решился отправиться в Свенский монастырь.

Брянский Свенский Успенский монастырь, Орловской епархии, приведенный в благоустроенное состояние трудами Игумена Амвросия II, скончавшегося в 1833 году, и Архимандрита Смарагда (1842–1859), до 1810-го года управлялся большею частью Префектами Орловской Духовной Семинарии, находившейся в г. Свенске, и особенным благоустройством не славился. Но Казначей, управлявший монастырем за отсутствием Настоятеля, О. Серафим был муж духовный, внимательный ученик опытного во внутренней жизни Старца Василия Кишкина. Около О. Серафима собралось в Свенской Обители еще нисколько замечательных подвижников: Афонский постриженик схимник Афанасий, из сенатских секретарей, долго подвизавшийся на Св. Афонской гopе и в Молдавии, в Обители Архимандрита Паисия Величковского; иеромонах Афанасий, бывший духовник Оптиной Пустыни; иеродиакон Анастасий, ученик Старца Василия Кишкина; монах Варфоломей из молдавского Нямецкого монастыря; О. Арсений пустынник, временно живший в Свенском монастыре, и другой схимник Афанасий Захаров, ученик и постриженик Архимандрита Паисия Величковского.

Общество этих старцев вероятно и привлекло Тимофея в Свенский монастырь.

Кроме того, вблизи от этой Обители, в Брянских и Рославльских лесах, подвизались в то время, многие пустынолюбивые иноки, и некоторые из них принадлежали к Свенскому братству. Так, упомянутый инок Арсений, то трудился в послушаниях, в Свенской Обители, то удалялся на безмолвие в Рославльские пустынные леса. Также и иеромонах Афанасий, переведенный в Свенский монастырь из Белобережской Пустыни в 1806-м году, весною 1807-го года ушел в Рославльский лес на всегдашнее пустыножительство, а для свободного проживания там, получал впоследствии, каждогодно билет от Свенского Настоятеля. С большею вероятностно, можно предположить, что Тимофей поступил в Свенский монастырь, в надежде получить там монашеское пострижение и перейти потом, на давно желанное безмолвие в соседних Рославльских лесах.

3-го августа 1809 года Тимофей Иванович Путилов по указу Орловской Духовной Консистории, определен в Свенский монастырь в число послушников. Проходили они послушание пономарское, занимался также монастырскими письмоводством, и читали в церкви каноны и прочее во время богослужения. Из жизни его в Свенском монастыре сохранился в памяти Оптинской братий только один рассказ О. Архимандрита Моисея о самом себе. Раз, говорили они, живши в Свенском монастыре, пошел я за водою и возвращался с полными кувшинами. В воротах монастыря, встретился со мною Игумен и, увидав воду, говорит: что, брат Тимофей, верно для чаю? Я с удивлением ему ответили: нет, Батюшка, я еще им не заводился, – А, не заводился, таки заведись. Да знаешь ли, ты о чем я говорю? «Чаю воскресения мертвых и жизни будущего века» – вот чем заведись. Эти последние слова Свенского Игумена, О. Архимандрит Моисей, часто знаменательно повторял своей братии в Оптиной пустыни. – Так же рассказывал О. Архимандрит, что один старец раз спросил его, когда он были еще Тимофеем: «Знаешь ли ты грамоту? А я говорю: знаю, да и думаю про себя, не читать только умею, а и писать хорошо пишу. Ну скажи же мне, что значить аз ? Я и замялся, и не знал, что ему ответить. Ну, так я тебе скажу, продолжал Старец.⁷ Аз Адамля естества сый, тебе Адамля естества обоего пола советую: смирен буди. Вот что значить аз».

В 1810 г. Игумен Амвросий II, представил послушника Тимофея к пострижению в монашество, но тут встретились некоторые формальные препятствия. Св. Синод обратил внимание на то, что Тимофей не прошел трехлетнего монастырского искуса, без которого не дозволяется постригать в монашество. Хотя Тимофей и жил в Саровской пустыни около трех лет, но в Свенском монастыре, находился только с 1809 года, а по закону при переходе из одной Обители в другую трехлетнее испытание начинается снова. Кроме того и увольнительное свидетельство Тимофеево, оказалось недостаточным. За Тимофея, при увольнении его из Московского купеческого Общества, обещался вносить повинности родственник его, Московский купец И. А. Самгин, а по законам, ответственность за исправный платеж государственных повинностей, вместо увольняемого, должно принять на себя все общество. По этим причинам Св. Синод указом от 8-го марта 1810 года определил: в пострижении послушника Тимофея Путилова в монашество отказать.

Так не сбылись надежды Тимофея. Ему пришлось опять ехать в Москву, брать новое увольнительное свидетельство. Но, получив его, 16-го марта 1811 года, он не возвратился более в Свенский монастырь, а расположился (как сказано в собственноручной записке О. Архимандрита Моисея, найденной в его бумагах, после его кончины)⁸, испытать себя по первоначальному желанию своему в пустынном уединении. По совету иеросхимонаха Алексия (Адриана), жившего тогда в Московском Симоновом монастыре, Тимофей и отправился к Рославльским пустынножителям, о безмолвном пребывании которых, он много слышал в бытность свою в Свенской Обители.