Приложения

Отец Иосиф был вторым келейником знаменитого Оптинского старца отца Амвросия. О последнем все духовные лица нашего поколения (то есть второй половины XIX столетия) хорошо знали. А о его преемнике, отце Иосифе, немногие теперь и помнят. Кое–что, – и больше именно чудесное, – хочется оставить потомству на память.

Старец иеросхимонах Иосиф, в мире Иван Евфимович Литовкин, родился в 1837 году 2 ноября в селе Городище Старобельского уезда Харьковской губернии. Родители его Евфим Емельянович и Мария Васильевна были милостивцами; иногда они раздавали милостыню тайно друг от друга; принимали в дом сборщиков–монахов. У них было шестеро детей. Второго они и назвали Иоанном, в честь святого Иоанна Милостивого, которого чтили особенно.

Семи лет он, во время игры с товарищами, видел в воздухе Царицу Небесную и упал в обморок. Когда он пришел в себя, то его стали расспрашивать, что с ним случилось?

Он сказал, что увидел Царицу.

– Да почему ж ты думаешь, что видел Царицу? – спросили его.

– Потому что на Ней была корона с крестиком.

– Ну, а почему ж ты упал?

На это он, потупив глаза, тихо сказал:

– Около Нее было такое солнце... я не знаю, не знаю, как сказать, – добавил он быстро и заплакал.

Случился в селе их пожар. Их новый дом только что был отстроен. Вблизи была церковь во имя Покрова Матери Божией. Протянув к ней ручки, он начал кричать: «Царица Небесная! Оставь нам наш домик, ведь он совсем новенький».

Кругом все сгорело, а дом Литовкиных остался цел.

В 1848 году в их селе явилась холера, и скончалась и мать их; а отец умер раньше. На похоронах ее одиннадцатилетний Ваня воскликнул:

– Царица Небесная! Что же Ты делаешь?! И сестра ушла в монастырь, и маму Ты у нас взяла?!

После смерти родителей дети очень обеднели. Приезжала из монастыря сестра Александра. Она рассказывала потом:

– Бывало, дети и Иван ухватятся ручонками за мой пояс и горько плачут: «Сестрица, возьми нас с собой в монастырь: нам здесь не с кем жить!» Так сердце просто кровью обливается, глядя на них. Эти слова Ваня даже и во сне все повторял.

Старший брат взял Ивана к себе; потом поместил его к знакомому кабатчику; потом Иван ушел оттуда. Брат поместил его к армянину в Нахичевань (теперь – часть Ростова). Оттуда перевел в бакалейную лавку в город Таганрог. От этого хозяина Иван ушел в город Новочеркасск к двоюродному брату, бывшему там диаконом. Тот хорошо принял его, но скоро отослал мальчика к своему тестю – священнику.

Потом его поместили в железную лавку. .. Нанимался он и в поденные ...Однажды он, таская с плотов доски, упал в воду и стал тонуть. Но, говорит жизнеописательница, вдруг какая-то Невидимая Рука точно вытолкнула его на поверхность воды, и Господь спас его от смерти.

После он служил у армянина в Ставрополе. Хозяин закупал картофель; сами шли пешком. В это время Дон стал разливаться, к этому дул сильный низовой ветер с Азовского моря. Армянин решил ехать по берегу, потому что казаки отказались перевозить; Иван боялся следовать за армянином и воротился в казармы, по пояс в воде, к казакам. Солдаты дали ему сухую обувь. Ветер спал; и казаки на другой день перевезли его в Ростов.

В такой трудной и трудовой жизни он находил утешение в сокровенной молитве.

Потом Иван устроился опять в Таганроге, у благочестивого купца Рафаилова, который брал его с собой к церковным службам. Осенью уже нечего было делать, и хозяин посоветовал ему поступить на мельницу в село. Не любивший людскую молву, Иоанн рад был сельской тишине. Мельник тоже оказался человеком благочестивым; оба они познакомились с диаконом прихода. Все трое они брали Жития святых и другие книги и читали их вместе...

Так Господь подготовлял его к другой жизни – в уединении, в трудах, в терпении и смирении; и в отрыве от родителей.

Весной следующего года он получил письмо от сестры своей, теперешней уже монахини Леониды, в котором она советовала ему поступить в монашество, и именно в скит Оптиной пустыни. До сих пор он и не думал о монастыре. А теперь у него возгорелось желание оставить мир...

Но тут встретилось новое искушение. Купец Рафаилов и старший сын его захотели женить его и предполагали выдать за него дочь... «всегда так бывает, – говаривал после о том, будучи уже старцем, – как только задумает человек идти путем спасения, так сейчас же является препятствие и искушение... » Сделаться женихом дочери богатого купца и самому стать богатым человеком – бедняку, сироте, рабочему...

Но он вместо этого хотел направиться на богомолье в Киев и усиленно просил хозяина отпустить его. Видя горячее желание Ивана, тот наконец отпустил его, прося однако воротиться в Таганрог.

С котомкой за плечами юный путник и отправился к заветной цели. По дороге он зашел в родные места и поклонился могилкам родителей. На пути в Киев побыл в монастыре «Святые горы» Харьковской губернии³²⁵, где провел несколько отрадных дней, умиляясь мирною жизнью иноков. Посетил Борисовскую женскую пустынь³²⁶, где иночествовала сестра его, уже с именем Леониды, находившаяся под руководством Оптинских старцев Леонида³²⁷ и Макария³²⁸. Однажды, бывши у отца Макария, она со слезами скорбела о бедных братьях и выражала желание, чтобы хоть любимец ее Ваня пошел в монастырь.

– Не скорби, – сказал ей пророчески старец, – он будет монахом!

Пришел он к сестре, в присутствии старицы Алипии, и они о многом вспоминали. И матушка Алипия, прислушавшись к их беседе, вдруг сказала Ивану:

– Оставь ты свой Киев и иди в Оптину к старцам.

Иван вопросительно взглянул на свою сестру и увидел в глазах ее одобрение. Зашел он в Белев монастырь³²⁹. Оттуда ехали в Оптину две монахини и взяли с собою на козлы Ивана. Сестры зашли к отцу Амвросию и сказали ему про Леонидина брата Ивана. Старец серьезно посмотрел на них и, еще не видя его, вдруг сказал им:

– Этот Иван пригодится и нам, и вам!

Пришел в трепет юноша и незатейливо рассказал про свою жизнь. Прозорливый отец Амвросий слегка ударил его по голове и сказал:

– Зачем тебе Киев? Оставайся здесь!

Иван поклонился ему в ноги и на всю жизнь вручил ему себя... Это было 1 марта 1861 года; ему тогда было 23 года и 8 месяцев... Так неожиданно определился его дальнейший жизненный путь на 50 лет!

Не будем останавливаться на его монастырской жизни: да она у него не сложна была. Сначала он был назначен помощником повара в скиту. .. Наступали Петровки. В день заговенья братия, поужинав, пошли на вечернее правило, а брат Иван убирал посуду. Обтирая пальцем остатки сметаны в чашках, он простодушно облизывал ее. Вдруг сзади кто-то положил ему руку на плечо: это оказался скитоначальник отец Пахомий.

– Брат Иван! Не хочешь ли перейти к старцу?

– Хочу, – сказал попросту он.

И конфузливо добавил:

– Простите, батюшка: я все ем.

На другой день он перебрался в «хибарку» (так звали помещение старца направо от входа в скит) к отцу Амвросию, где и прожил 50 лет.

Вот и вся несложная монашеская жизнь Ивана.

При постриге его назвали Иосифом; это было в 1872 году, 2 ноября.

У старца он не имел отдельной келии и спал в приемной у него; а она целый день была занята народом, до 11 часов ночи. Однажды он, изнемогая от суеты дня, заснул в проходном темном коридорчике, сидя на пороге. Отец Амвросий, не заметив его, наткнулся на своего послушника.

Так прожил он 20 лет.

В 1884 году отец Иосиф поставлен в иеромонаха. И он получил отдельную келию – бывшего старшего келейника отца Михаила.

В свободное время отец Иосиф читал книги. Любимою и неразлучною его книгой было «Добротолюбие»...

Внутренняя его жизнь была сокровенна. Однажды после спросили его, как получил он дар молитвы?

– Молитва, – ответил он, – сама учит. Сказано, даяй молитву молящемуся (1Цар.2:9). А я читал «Добротолюбие».

Учил начинать с молитвы Иисусовой, произносимой устно, непременно по четкам в определенном количестве. Если и не достигнешь совершенства молитвы, то хорошо и то, если скончаешься на пути к ней.

Несколько раз отец Иосиф опасно болел, даже был при смерти. Даже читали над ним отходную. Он попросил ухаживавшего за ним брата сходить к старцу Амвросию с просьбой «отпустить его с миром». Но потом оправился.

«Один раз, – рассказывал еще этот послушник, – вошел я в комнату и слышу, что за ширмой кто-то говорит:

– Потерпи, любимче Мой, – немного осталось!

Думая, что кто-нибудь там есть, я заглянул за ширму и был поражен: там никого не было; а батюшка Иосиф лежал, как пласт, с закрытыми глазами. Меня такой объял страх, что волосы дыбом стали».

И после отец Амвросий говорил некоторым, что отец Иосиф в болезни сподобился видеть Царицу Небесную.

Батюшка начал оправляться. По выздоровлении отец архимандрит Исаакий, настоятель монастыря, назначил его помощником старца, так как отец Амвросий стал слабеть.

В 1888 году, на 27–м году монастырского жития отца Иосифа, старец благословил ему съездить в Киев.

Настало лето 1890 года. Больной отец Амвросий, переезжая в Шамординскую женскую обитель, вопреки всем прежним обычаям, не взял с собою своего верного келейника, отца Иосифа, а велел ему остаться в скиту и даже перейти в его келию.

Болью сжалось сердце его: «Не вернется сюда больше старец!» Предчувствие его сбылось... А 10 октября 1891 года старец Амвросий скончался...

Отец Иосиф стал заместителем его. Одна мирская особа, относившаяся в духовной жизни своей к отцу Амвросию, сильно скорбела по смерти его и не знала, к кому ей теперь обращаться... Вдруг она ясно слышит голос старца Амвросия:

– Держись отца Иосифа – это будет великий светильник!

Сомнения ее кончились... Так и другие направляли ищущих руководства к отцу Иосифу. Так решил и епископ Виталий Калужский³³⁰... И отец Иосиф стал общепризнанным старцем, которым был 20 лет.

Старец Амвросий при жизни своей говаривал:

– Вот я пою вас вином с водою, а отец Иосиф будет поить вас вином неразбавленным!

И далее мы приведем разные факты из старческой жизни его.

* * *

«Одна очень преданная старцу особа, будучи вполне свободной, поселилась вблизи Оптиной пустыни, чтобы быть близко к батюшке отцу Иосифу. Одно время она сильно поддалась смущающему ее помыслу, что она напрасно только беспокоит старца и что ей вовсе не к чему здесь жить. С этими мыслями она пошла в скит, решив в душе, что идет в хибарку последний раз.

Старец принял ее на благословение. И только что она хотела сказать ему, зачем пришла, как была поражена видом старца: из его глаз лились потоки лучей! Она остолбенела. А старец ласково улыбнулся, тихонько ударил ее по голове и благословил, сказав:

– Напиши-ка мне лучше исповедальных книжек!..

И при этом он протянул ей книжку со словами: “На, читай!” Заглавие книжки было: “Вера слепая и вера мертвая”».

Та же особа рассказывает. Не получая долго писем от сына, она спросила у старца, не умер ли он? И как его поминать? Старец ответил: «Все равно, как ни поминать, только поминай!» Из этого ответа она заключила, что сын ее умер. И вскоре действительно получила известие о его смерти.

* * *

«Монахиня Л. в 1908 году 2 августа со своей келейной приехала в Оптину пустынь. На следующий день они были у старца, и им хотелось получить на благословение четки. Отец Иосиф прозрел их желание и подарил им свои.

На другой после этого день “мы пришли прощаться с батюшкой... Вскоре щелкнула дверь, вышел батюшка... Что за вид был у него! От его лица буквально исходил свет... Мы невольно вздрогнули и опустили глаза. Батюшка взглянул на нас, и такой у него был ласковый благодатный взгляд, что передать нельзя, и кажется, никогда его не забудешь. Он круто повернул от нас, так что мы не успели проститься. Пришлось придти на другой день и проститься со старцем. После нам сказали, что в тот день батюшка приобщался”».

* * *

Монахиня М. Ш. рассказывает: «Получила я от одной знакомой из Севастополя <письмо>, что она подверглась сильному винопитию... Батюшка говорит: “Надо отслужить молебны Спасителю,

Божией Матери и мученику Вонифатию”. Дал для нее картиночку и уверенно прибавил: “Она больше не будет больна этой болезнью”. Действительно, в короткое время она перестала пить, и прислала благодарное письмо».

* * *

«Батюшке рассказали про одну женщину, которая умерла без напутствия, потому что в ее приходе был священник, о котором она знала много нехорошего и не захотела у него приобщиться. Старец пожалел умершую и сказал, что не должно смущаться жизнью иерея, так как действует только рука его, а таинство совершает благодать.

При этом он рассказал, как один преподобный, заболев к смерти, пожелал принять Святые Тайны. Ближайший иерей, которого нужно было позвать, был очень порочной жизни и, казалось, совсем недостоин носить священство. Преподобный несколько смутился, но затем, победив этот помысл, призвал его... Во время Причащения Господь сподобил его такого видения: он видел, что его причащают Ангелы».

* * *

Батюшка занимался внутренней молитвой или так называемым «Умным деланием»·. Его ближайший келейник, которого старец не стеснялся, рассказывал, что, входя по какому-либо делу в келию старца, он часто заставал его творящим молитву Иисусову. Батюшка, лежа на кровати, с великим благоговением и сокрушением сердечным полушепотом произносил слова молитвы, особенное ударение делая на словах: «Господи Иисусе Христе...» И во избежание ошибки отмечал косточками от маслин количество пройденных четок, для чего на столике около кровати у него всегда стояла коробочка с этими косточками.

Особенно же умилительна и трогательна была эта молитва после приобщения Святых Таин, когда благодатный старец весь погружен был в молитвенное созерцание и от сильного движения молитвы не мог даже сдерживать ее внутри и громко призывал имя Господне.

* * *

«В 1907 году, пишет отец протоиерей П. Левашов (* Я знал его лично, во время студенчества моего. Он написал хорошую книгу «христианское учение по житиям святых». – 2 декабря 1955 г.)³³¹, – я первый раз посетил Оптину пустынь как-то случайно, ибо к этому не готовился. Кое–что слыхал раньше о старцах, но никогда их не видал. Когда я приехал в обитель, то прежде всего лег спать, так как в вагоне провел бессонную ночь. Колокол к вечерне разбудил меня. Богомольцы отправились на богослужение, а я поспешил в скит, чтобы иметь возможность побеседовать, когда менее всего было у старца посетителей.

Расспросив дорогу в скит, а там – келию старца Иосифа, я наконец пришел в приемную хибарки. Приемная – это маленькая комнатка с весьма скромной обстановкой. Стены украшены портретами разных подвижников благочестия и изречениями святых отцов.

Когда я пришел, там был только один посетитель, чиновник из Петербурга. В скором времени вошел в приемную келейник старца и пригласил чиновника к батюшке, сказав мне: “Он давно ждет”. Чиновник побыл минуты три и возвратился. Я увидел, как от головы его отлетали клочки необыкновенного света; а он, взволнованный, со слезами на глазах, рассказал мне, что в этот день утром из скита выносили чудотворный образ Калужской Божией Матери, батюшка выходил из хибарки и молился. Тогда он и другие видели лучи света, которые расходились во все стороны от него молящегося.

Чрез несколько минут и меня позвали к старцу. Вошел я в убогую его келейку, полумрачную, с бедной, деревянной обстановкой.

В это время я увидел глубокого старца, изможденного беспрерывным подвигом и постом, едва поднимающегося со своей коечки. Он в то время был болен. Мы поздоровались. Через мгновение я увидел необыкновенный свет вокруг его головы, четверти на полторы высотою, а также широкий луч света, падающий на него сверху, как будто потолок келии раздвинулся. Луч света падал с неба и был точно такой же, как и свет вокруг головы, лицо старца сделалось благодатным, и он улыбался.

Ничего подобного я не ожидал, а потому был так поражен, что забыл решительно все вопросы, которые дотоле толпились в моей голове и на которые я желал получить ответы опытного в духовной жизни старца.

Он, по своему глубочайшему христианскому смирению и кротости (это отличительные качества старца), стоит и терпеливо ждет, что я скажу. А я, пораженный, не могу оторваться от этого, для меня совершенно непонятного, видения. Наконец я едва сообразил, что хотел у него исповедоваться, и начал,сказав:

– Батюшка! Я великий грешник.

Не успел я сказать это, как в один момент лицо его сделалось серьезным, и свет, который лился на него и окружал его голову, скрылся. Предо мной опять стоял обыкновенный старец... Но так продолжалось недолго: опять заблистал свет вокруг головы и опять такой же луч света появился сверху, но теперь – в несколько раз ярче и сильнее!

Исповедовать меня он отказался по болезни своей.

Спросил я совета его об открытии в своем приходе попечительства и просил его святых молитв. Но я все не мог оторваться от столь чудного видения и раз десять прощался с батюшкой и все смотрел на его благодатный лик, озаренный ангельской улыбкой и этим неземным светом, с которым я так и оставил его.

После, еще три года спустя, я ездил к нему в Оптину пустынь; много раз бывал у батюшки Иосифа, но таким, в свете, уж более никогда не видел его.

Свет, который тогда видел я над старцем, не имеет сходства ни с каким из земных светов, как то: солнечным, фосфорическим, электрическим, лунным и так далее; иначе сказать, подобного в видимой природе я не видал. Я объясняю себе это видение тем, что старец тогда был в особенно сильном молитвенном настроении, и благодать Божия, видимо, сошла на избранника своего. Но почему я удостоился подобного видения, объяснить не могу, зная за собой одни грехи, и «похвалиться» могу только немощами своими. Быть может, Господь призывает меня, грешного, на путь покаяния и исправления, показывая явственно, какой благодати могут достигнуть избранники Божии еще в этой земной юдоли плача и скорбей!

Мой этот рассказ истинен уже потому, что я после сего видения чувствовал себя несказанно радостно и смиренно, с сильным религиозным воодушевлением, хотя перед тем, как идти к старцу, подобного чувства у меня не было...

Прошло уже четыре года после того, но и теперь, при одном воспоминании о сем, я переживаю умиление и восторг. Мой рассказ... будет маловерным, колеблющимся и сомневающимся в вере – выдумкой, фантазией, и в лучшем случае они объяснят <это> “галлюцинацией”... Что ж? Молчать ли нам, служителям истины? Да не будет этого! (* А верующие радуются! И от радости плачут, – сколько раз ни читай об этом! Здесь – наглядное подтверждение православного учения св. Григория Паламы о благодатном свете (память во 2-ю Неделю Великого поста).

Приснопамятный старец Иосиф – поистине светильник горящий и светящий (Ин.5:35), светильник же не ставят под спудом, а на свещнике, чтобы он светил всем, находящимся в истинной Церкви Христовой.

Прошу всех верующих христиан молиться за него (* Так: «Помяни, Господи, раба Божия иеромонаха Иосифа; и его молитвами помилуй меня, грешного».), чтобы он помолился за нас пред Престолом Божиим.

Все вышесказанное передаю как чистую истину, нет здесь и тени преувеличения, что свидетельствую именем Божиим и иерейской совестью.

Прот. П. Левашов».

* * *

«Старец Иосиф, при всем своем древне–аскетическом образе жизни, при всей любви к безвестности и простоте, весьма ценил науку и общественную деятельность. Он интересовался всем, что делалось в церковно–общественной жизни, и имея общение со многими духовными и светскими деятелями, всегда убеждал их не уклоняться от своих обязанностей; и считал, что хорошие и полезные деятели также необходимы, как и хорошие иноки. Однажды на общем благословении кто-то выразил сожаление по поводу того, что один из послушников скита поступил в академию:

– Видно, батюшка, труднее всего быть монахом!

– Нет, – ответил старец, – хорошим епископом быть еще труднее, и такие епископы нужны, особенно теперь. А жизнь в скиту для него (того послушника) не пропала, она принесет ему большую пользу!»

Не будем подробно говорить, как старец Иосиф сделался потом скитоначальником и общим братским духовником (с 1894 г. – по смерти отца Анатолия) – через 23 года по поступлении своем в скит; 12 лет он был на этом послушании.

Но последние пять лет отец Иосиф видимо стал слабеть.

Настал 1911 год. На Фоминой неделе стало еще хуже старцу. Он пожелал проститься: сначала со скитской братией, потом – с монастырской. Потом он благословил прийти проститься с шамординскими сестрами. И оттуда с первыми лучами зари, партиями по 50 человек, спешили сестры в Оптину и, не задерживаясь нигде, возвращались в Шамордино. За этой партией шла другая: так несколько дней тянулись очереди плачущих сестер (* Как умилительно!.. И сейчас плакать хочется... с ними.), ведь отец Иосиф был и у них духовником...

– Шамординские все? Нет ли еще кого? Позовите их... Пусть все идут и всех благословлю, а то много останется плачущих.

Потом написали и в Белевский женский монастырь... И оттуда потянулась вереница сестер.

И из других мест съезжались почитатели его, а иные писали прощальные письма...

Когда приток их прекратился, старец успокоился и, видимо, стал отрешаться от всего земного, погрузившись в молитву.

Однажды ночью старец, лежавший без движения, вдруг приподнялся и несколько раз повторил:

– Мать София! Нужно помолиться за мать Софию!

На следующий же день в Шамордино на могиле первой настоятельницы схимонахини Софии была отслужена панихида...

С 28 апреля старец Иосиф совсем перестал принимать пищу, питаясь только Небесным хлебом Тела и Крови Христовых. За несколько дней до кончины старец стал сильно стонать, и на вопрос, что у него болит, отвечал:

– Вот странно! Ничего у меня не болит, а слабею!

8 мая ему стало хуже... Часа в четыре дня к нему зашел приехавший из Москвы доктор, а тут из Шамордина приехала фотографка, чтобы снять со старца последний снимок, на что он ранее дал свое согласие.

Доктор тихо сказал келейнику:

– Не утруждайте этим старца, ему недолго осталось жить!

Но старец услышал это, и по уходе его подозвал келейника и еле слышным шепотом проговорил:

– Позовите скорее фотографку, а то ведь скоро стемнеет!

Так ему хотелось утешить сестер... Ночь под 9 мая отец Иосиф провел тревожно, и только к утру забылся. В 8 часов пришел иеромонах со Святыми Дарами... Больной причастился одною Кровию.

К вечеру ему стало хуже... В 6 часов всех впустили прослушать исходный канон. Старец был в полном сознании. На грудь ему положили пелену со святыми мощами.

Еще прошла ночь... В 10 часов утра лицо его озарилось неземным светом, так что все присутствовавшие были поражены!

Дыхание становилось все реже... А губы чуть заметно шевелились: постоянный делатель молитвы творил ее до самой смерти... В 10 часов 45 минут старец испустил последний вздох... Но ангельская улыбка его застыла на благолепном лике.

В 2 часа ночи колокол сначала в скиту, а потом и в монастыре возвестил, что старца не стало...

Затем настали торжественные похороны...

Могила была приготовлена в ногах старца Амвросия, так послушник и здесь нашел себе место в ногах своего отца духовного... Царство ему Небесное!..

Помянем и безымянную описательницу жития его, вероятно, монахиню Шамординского монастыря.

2 декабря 1955 г.

Мало кто теперь знает об отце Ионе, а большинство даже и не слышали его имени. А между тем, как увидим, это был исключительный подвижник и даже необыкновенный чудотворец³³³. А я еще в молодые годы слышал о нем. Его называли вторым отцом Иоанном Кронштадтским. Он был нашим современником (1855–1924 гг.). А по своим делам достоин быть упомянутым здесь... Может быть, кто другой и не напишет о нем. А мне Бог дал встретиться с его духовной дочерью и описательницей его жития (17 сентября) и получить его жизнеописание, которое я и буду точно копировать сейчас, ничего не изменяя, только прибавив оглавление отделов.

«Великий угодник Божий, отец Иона Моисеевич Атаманский родился в 1855 году (* В этот год, только тремя месяцами позднее, славный отец Иоанн Кронштадтский стал священником, – 12 декабря.) 14 сентября, в день Воздвижения Честного Креста Господня. Родился он в семье диакона Моисея Флоровича Атаманского, рано умершего и оставившего малолетних детей на руках вдовы, рабы Божией Гликерии. Семь лет было отцу Ионе, когда умер его отец. Мать желала, чтобы сын пошел по дороге отца, и еще мальчиком отдала его в церковь прислуживать. Умирая, мать благословила на путь священника, сказав: “Хочу, чтобы ты был добрым пастырем”. Завет умирающей матери был выполнен. В 1884 году отец Иона рукоположен в диакона, а через два года – во священника.

Преосвященный Никанор³³⁴, рукополагавший отца Иону, говорил окружающим: “Берите благословение у отца Ионы, это – будущий добрый пастырь”. Преосвященный Никанор назначил священника миссионером (* Вероятно, местным, сельским миссионером; а, кроме того, были уездные и епархиальные миссионеры.) в одно село, население которого состояло преимущественно из штундистов³³⁵. Беседы отца Ионы со штундистами, молитвенные труды о них принесли плоды: двести штундистов вместе со своим руководителем присоединились к Православной Церкви.

Затем отец Иона был переведен в город Одессу, где и служил в Успенском соборе. А в последние годы жизни был настоятелем Свято–Николаевской приморской портовой церкви.

Умер отец Иона после тяжелой продолжительной болезни в 1924 году, 17 мая.

Похороны его были необыкновенные, грандиозные. Не только все население города Одессы, все нищие, все так называемые “босяки”, благодетелем которых был отец Иона, все грузчики, портовые рабочие, знавшие и любившие Батюшку, люди из окрестных сел, деревень, ближайших городов съехались хоронить своего молитвенника и благодетеля.

Власти запретили хоронить его в воскресенье, не желая громадного скопления людей. Но в понедельник съехалось еще больше народа. Вся громадная лестница города Одессы, внизу которой находилась церковь Святого Николая и дом, где Батюшка Иона жил, и набережная, – были так густо запружены народом, что гроб отца Ионы, несенный на руках почитателей, крайне медленно двигался. Рабочие просили задержать вынос тела до 4 часов вечера, когда оканчивался их трудовой день. Несли гроб на кладбище с 4 часов вечера до глубокой ночи и спустили в могилу лишь в 12 часов ночи: так медленно, торжественно, с частыми заупокойными литиями, несли многострадальное тело дорогого отца Ионы.

Батюшка запретил хоронить себя в своей портовой церкви Святого Николая, сказав пророчески: “Церковь разорят, храма этого не будет”. Отец Иона заповедал похоронить себя среди природы, которую он очень любил: “Чтобы птичка могла пропеть надо мной”; “храма не стройте; похороните около родных!”

Предсказание его исполнилось: церковь разорили, не осталось и следа от бывшего храма».

«Отец Иона отличался любовью и милосердием к людям. С юности любил помогать больным и бедным. Много добра делал он так называемым “босякам”, одесским нищим, людям, опустившимся до последней ступени: он наделял их одеждой, пищей, давая им билеты в столовые. При церкви им была устроена странноприимница, в которой зимой жило много “босяков”, странников и исцеленных им бесноватых. Исповедью, Причастием, молитвами и беседами он возвращал их снова к жизни, и они становились людьми честными и порядочными.

Это был второй Иоанн Кронштадтский, только на юге: славился такими же добрыми делами, какими и его сомолитвенник на севере. Когда с юга приезжали к отцу Иоанну Кронштадтскому, он говорил: “Зачем вы ко мне приехали? У вас есть свой Иоанн Кронштадтский – отец Иона!” Между ними, этими двумя светильниками, была взаимная любовь и дружба. Отец Иоанн Кронштадтский в знак любви прислал в подарок чудное белое облачение с отделкой василькового цвета и с такого же цвета поручами необычайной красоты! Батюшка Иона очень любил это облачение: вид его был неземной в нем.

Отец Иона отличался музыкальностью, любил пение и сам сочинял музыку на многие духовные слова и стихиры. Вся служба Успению Божией Матери пелась в его храме на умилительные, трогательные, нежные напевы, написанные им самим. Особенно была хороша музыка на слова светильна: “Апостоли, совокупльшеся зде! В Гефсиманийстей веси погребите тело Мое” (* Вероятно, это напев праздника, написанный в древнем обиходе, – действительно умилительный и тихий.), – и прочее.

По воскресным дням и в большие праздники, после обедни, отец Иона приходил в странноприимницу на обед, устраиваемый странникам, нищим, бедным приезжим. Около него за столом помещался хор певчих. По окончании обеда хор пел духовные кантаты, переложенные на музыку отцом Ионой».

«Во время обедни в церкви отца Ионы стояла необычайная глубокая тишина: сильная молитва его увлекала всех молящихся, они тоже горячо молились. Проникновенная глубокая вера слышалась в его молитве: он с Господом говорил, как с Живым Лицем, пред Которым он стоит и зрит Его.

Однажды одна его духовная дочь была свидетельницей силы его молитвы: 16 августа, в день Нерукотворенного Спаса, по окончании обедни, Батюшка в облачении сошел с солеи, подошел к большому образу Нерукотворенного Спаса, стоявшему в его храме с правой стороны, опустился на колени пред ним со словами: “Пречистому образу Твоему покланяемся, Благий!” В этот момент лик Христа Спасителя сделался совершенно живым, ожил.

С такой силой и живой глубокой верой произносил слова молитвы дорогой отец Иона.

Святую Четыредесятницу Батюшка проводил очень строго: не вкушал ничего, кроме Причастия. Из церкви домой не ходил. Изредка выходил в находившуюся рядом с алтарем комнатку, в которую никто не имел доступа, кроме него; в ней помещался громадный, во всю стену, образ преподобного Серафима Саровского, которого отец Иона очень чтил.

Духовные дети Батюшки, с его благословения, вели так же строгий пост следующим образом: в понедельник и вторник ничего не вкушали; в среду причащались и вкушали хлеб, который Батюшка раздавал по окончании обедни; в четверг – ничего не вкушали; в пятницу причащались и вкушали хлеб с чаем; в субботу вкушали вареное без елея; в воскресение – причащались и вкушали вареное с елеем. И таким образом проводили весь пост. В конце поста, как передавала одна его духовная дочь, проводившая так пост, она перестала ощущать вес своего тела: такая была легкость и радость духовная, по молитвам отца Ионы.

По окончании всякой обедни Батюшка раздавал хлеб (* Антидор – который полагается всегда раздавать.), под умилительное пение псалма 33–го: “Благословлю Господа на всякое время”. Отцу Ионе было указание: не читать, а петь этот псалом».

«Рано в нем стала действовать и проявляться благодать Святого Духа.

Будучи еще диаконом, он стал совершать чудеса... Умерла его старшая дочь Вера, еще младенцем. Отец Иона взял мертвое дитя на руки, стал на колени пред образом Божией Матери и начал молиться. Ребенок мало–помалу стал оживать и вернулся к жизни. Эта дочь была любимая и пережила своего отца.

Много чудес совершал Господь через отца Иону: слепые прозревали, бесноватые и больные исцелялись.

В городе Одессе жил известный доктор, профессор Филатов (* Филатов Владимир Петрович. Он и сейчас еще жив. И я переписывался с ним (1954–1955). Адрес его: Одесса, Пролетарский бульвар (ныне – Французский бульвар. – Ред.), 43, 14. Глубоко верующий.). Принесли слепого ребенка к отцу Ионе. Он велел показать его Филатову. Профессор осматривает его и говорит: “Безнадежен”. Возвращаются родители к Батюшке с ответом Филатова. Отец Иона становится на колени, молится о даровании зрения ребенку; дитя прозревает. Батюшка снова отправляет родителей с исцеленным к Филатову. Профессор в недоумении разводит руками.

У одного крестьянина был сын слепорожденный. Мальчику было двенадцать лет. Услышав, что отец Иона исцеляет слепых, крестьянин привез сына к Батюшке. Отец Иона отправил родителей с сыном к Филатову. “Только чудо может помочь ему!” – сказал профессор. Родители вернулись к отцу Ионе. Батюшка предложил оставить мальчика у себя. Дело было в Великом посту. Отец Иона начал молиться о слепом и причащать его.

Через две недели мальчик прозрел.

После этого случая Филатов стал посещать отца Иону и сделался его другом. Когда спрашивали его, как он нашел способ пересадки ткани, он отвечал: “При помощи молитв отца Ионы”.

Как-то ксендзы, услышав про чудесные дела отца Ионы, про изгнание бесов и прочее, пришли в церковь его, желая убедиться в истинности ходивших о нем слухов. С сомнением и любопытством ждали они случая проявления благодатной силы отца Ионы... Привели бесноватых. Вдруг они бросились на ксендзов, стали их бить и кричать: “Что пришли смотреть, что с нами делает и как нас изгоняет Иона?”

В другой же раз привели к отцу Ионе бесноватого. Больной стал кричать. Батюшка, после молитвы, сказал духу:

– Выйди из него!

– Я – страшный! – отвечал бес.

– Праведник тебя не боится, а грешный не увидит. Выйди! – тебе говорю!

– Я – страшный! – снова повторяет бес.

– Праведник тебя не боится, а грешный не увидит! – говорит опять отец Иона.

И так три раза. За третьим разом бес вышел.

За изгнание бесов враг жестоко мстил семье отца Ионы.

Стоило ему изгнать беса, как в доме происходил пожар, без всякой причины, или кошки бесились, так что измученная семья не любила, когда приводили бесноватых для исцеления, зная, что снова будут беды.

< .. .>

Совершая панихиды, молитвы за усопших, отец Иона часто видел в кадильном дыму лица улыбавшихся ему усопших, за которых он возносил молитвы.

У одной еврейки, жившей в Одессе, умирали дети в младенческом возрасте; уже умерло одиннадцать детей. Когда родился двенадцатый ребенок, девочка, мать сильно скорбела, ожидая такой же участи и для нее. Кто-то научил мать обратиться к отцу Ионе и просить его молитв о сохранении жизни девочки. Мать послушалась, пришла в храм. Люди не хотели пускать ее и даже передавать ее просьбу.

Услышав шум, Батюшка вышел из алтаря и сказал: “Пустите ее!” И обратившись к еврейке, спросил: “Что вам надо?” Женщина со слезами рассказала о своем горе, умоляя помочь ей. Отец Иона положил руку на голову девочки и сказал: “Будет жить”. Ребенок остался жить, и в 1948 году это была уже взрослая женщина.

Во время обновленчества он один удержал и сохранил чистоту веры в Одессе. Все священники зашатались и впали в обновленчество. Позже, убедившись в своей ошибке, они приходили каяться к отцу Ионе и при этом кланялись ему в ноги, прося прощения. Батюшка им говорил: “Кланяйтесь не мне, а народу, который вы ввели в заблуждение!” Кающиеся священники выходили на амвон, становились на колени, кланялись людям, прося прощения. Тогда только отец Иона воссоединял их с Православной Церковью.

Много горя, бед, скорбей причинили ему обновленцы; хотели выслать его. Но Господь охранял его, как Своего избранника.

Батюшка Иона окормлял два женских монастыря: Михайловский, расположенный в городе³³⁶, и Благовещенский, находившийся верст за 25 от Одессы³³⁷. Окормлял он и великосветское общество в городе, действуя своим благодатным словом и молитвами. Одна из женщин, муж которой занимал видный пост, говорила описательнице сего жития: “Мы сидели и в театре, когда того требовало служебное положение мужа, в парижских шляпках, – но творили молитву Иисусову”».

«Много гонений и бед перенес отец Иона не только от врагов невидимых, но и видимых. Однажды на него напала толпа неверующих матросов, повалила его и стала душить, повредила ему голосовые связки настолько, что последние годы жизни отец Иона говорил так тихо, что дьячок специально стоял у дверей алтаря во время богослужения и передавал возгласы Батюшки.

Много клеветы и злобы перенес отец Иона от завистников и злобных людей. Его родная дочь причиняла много горя ему. Перед своею смертью он сказал ей: “Я вымолю тебе у Бога спасительную смерть для покрытия твоих грехов и для спасения!” В последствии она сошла с ума и попала в дом умалишенных. Когда пришли немцы, они расстреляли ее, вместе с другими психически–больными.

Много горя причинила ему одна из его духовных дочерей, инокиня М. Она была одной из любимых им дочерей. Талантливая художница, она стала орудием диавола: пленившись молодым иноком, она впала с ним в грех; и вместе уехали на Новый Афон. По дороге она сходила с парохода на берег и разливала яд клеветы на отца Иону, понося его доброе имя... Враг мстил отцу Ионе и через его родных детей: почти все они были неудачники, несчастны: из школ изгоняли их, неудачи преследовали их, браки были несчастливы.

Все это было местью диавола.

Однажды, сидя в кресле в алтаре и молясь Божией Матери, отец Иона увидел беса, вышедшего из–под престола в виде маленького ребенка. Батюшка спросил:

– Как ты попал сюда?

Бес ответил:

– А ты все молишься Божией Матери?! У–у: если б не Она!.. Ну, я тебе отомщу на твоих детях!

И исчез.

Отец Иона вышел тогда из алтаря и говорит дьячку: “Пойди–ка, выведи старуху из бокового коридорчика!” Тот пошел. Но не успел он дойти, как бес тот вихрем пронесся по церкви и исчез.

Отец Иона, как и большинство угодников Божьих, любил Матерь Божию и всегда молился Ей. Как-то, вынимая частицы на проскомидии, он вынул частицу со словами: “Помилуй, Господи, всех земных и преисподних!” Бесы закричали в храме: “Не молись за нас, старик!”

Одна дама, слыша об отце Ионе, понесла своего тяжелобольного ребенка к нему и пожелала отслужить молебен отдельно. Батюшка сказал ей: “Солнце светит для всех одинаково; и благодать и милость Господа – для всех одинаковы: молитесь вместе в общем молебне”. “Станьте все на колени!” Дама тоже опустилась с больным ребенком на колени, но так как ребенок был тяжел, она потом встала. Стояла она от отца Ионы на расстоянии несколько шагов позади: видеть глазами, что она встала, Батюшка не мог. Вдруг он говорит псаломщику: “Пойди, скажи женщине с ребенком, чтобы она встала на колени!”

Дрожь прошла по телу ее, пораженной прозорливостью его. Ребенок поправился.

В последние годы своей жизни, предвидя будущие скорби, отец Иона в церкви Благовещенского монастыря сказал: “Я вижу 200 венцов мученических над сестрами!” Во время гонения двести инокинь были замучены... »

«Чудные дела открывал Господь отцу Ионе.

Некоторые видения Батюшка записывал на полях богослужебных книг.

В начале Японской войны 1905 года было следующее видение: он увидел крест, на кресте – распятый Христос, а под крестом сидел японский микадо. Микадо говорит:

– Господи! Пошли мне победу.

Господь отвечает:

– Ты – язычник.

– А я прославлю имя Твое! – говорит микадо.

Победа была у японцев.

В Японскую войну и стихии помогали японцам: ветер дул в ту сторону, куда летели их снаряды, и прочее.

Однажды отец Иона за всенощной стоял у престола. И вдруг он смолк, застыл, а через некоторое время, подняв руки, стал восклицать: “Хвалите имя Господне! Хвалите имя Господне!.. Аллилуиа, аллилуиа!” Так, с поднятыми вверх руками, всего в слезах, с этими словами, увели его из церкви домой, не окончившего службу. Присутствующие поняли, что Батюшке было видение. Старшая его дочь Вера видела только часть видения: огнем наполнился весь алтарь. А позже отец Иона рассказал, что он видел: шел Христос, а за Ним – священники, раздиравшие на Нем ризы. Рядом с Господом шел преподобный Серафим и горько плакал. А Господь сказал ему: “Не плачь: они покаются!”»

О других чудесах уже говорилось.

(Эти необыкновенные явления давно известны из жизни святых: мы знаем про апостола Филиппа, исчезнувшего после крещения евнуха (см.: Деян.8:26–40); много раз преподобный Серафим являлся в Дивеево. Знают это даже светские люди, иностранцы: они называют это – «экстерриториальностью». Об этом я читал в сентябре нынешнего года (1955. – Ред.) у архиепископа Луки (Войно–Ясенецкого. – Ред.). С отцом Ионой это совершалось часто.)

«Необыкновенные явления происходили с отцом Ионой.

Часто, уйдя в свою спальню в присутствии семьи, Батюшка исчезал и в то же время внезапно появлялся на отдаленном хуторе за городом, в котором жили исцеленные им бесноватые. Или: уходил из дома и непостижимым человеческому уму образом вдруг оказывался в своей спальне при закрытых дверях.

Однажды отец Иона отправился вместе со своим пономарем в окормляемый им Михайловский женский монастырь. Отслужив там всенощную, Батюшка возвращался домой. Дойдя до лестницы, внизу которой находился храм и дом, где отец Иона жил, Батюшка вдруг исчез. Остались только сапоги около лестницы, которые пономарь и принес домой. В ту же ночь ехали на телеге крестьяне, муж с женой, в город и, подъехав на рассвете к Благовещенскому монастырю, находившемуся на пути к городу, увидели перед воротами монастыря стоявшего на коленах священника. Подъехав ближе, они нашли рясу священника, а сам он исчез. Взяв рясу, крестьяне приехали в город, пришли в храм отца Ионы, рассказали о виденном и показали рясу. Прислужники узнали рясу Батюшки. А отец Иона на рассвете очутился в своей спальне в одном белье.

Отдавши рясу и помолившись, крестьяне отправились на постоялый двор, но не нашли там лошадей, оставленных утром; лошади пропали. Прибежали они к Батюшке в слезах со своей бедой. Отец Иона сказал крестьянину: “Пойди в (такой-то) постоялый двор, там найдешь коней и уведи их”. Кони нашлись.

Необыкновенный поразительный случай произошел с отцом Ионой летом в Кишиневе, описанный в местной газете. Статья называется: “Что это такое? Сон это или явь?”

В июне месяце (такого-то числа) одна женщина пошла на кладбище на могилу матери. Там она вдруг услышала чудное тихое пение. Повернувшись на голос, она увидела высокого бледного священника, певшего “Святый Боже”. Она подошла ближе, священник ушел вперед. И как она ни старалась приблизиться к нему, не могла: священник не ходил, а как бы летал по могилкам, молясь и разговаривая с покойниками... Долго женщина гонялась за незнакомым священником, из сил выбилась.

Вдруг священник сел на могилку, вытащил просфору и раскрошил ее муравьям; и потом поднял голову и сказал ей: “Ну, ты, бедная Наталка, устала, за мной гоняясь? На, тебе просфору”. С этими словами он подал ей кусочек просфоры и прибавил: “Несчастная ты, не говела уже 15 лет!”

...И исчез!

Пораженная его словами и ничего не понимая, женщина стала бегать по кладбищу, искать его, но нигде не нашла.

Усталая, измученная, вернулась она домой. Но спать не могла: все ей чудился бледный священник с кроткими глазами и тихим голосом.

Рано утром, после бессонной ночи, вышла она из дома и подошла к соборной площади. Около собора она увидела двух ночных сторожей, споривших между собою. Один говорил: “Это был Иоанн Кронштадтский”. Другой возражал: “Нет, отец Иоанн был невысокого роста; а этот священник – высокий”. Когда она подошла к ним ближе, сторожа рассказали ей следующее.

Вчера утром на рассвете они увидели на небе черное пятно, несущееся к городу. Они думали, что это аэроплан. Пятно приблизилось, и стало видно, что это была огромная стая воронов, а в середине – человек, которого вороны клевали, и он отбивался от них палкой. Стая спустилась на соборной площади и снова поднялась, и разлетелась на деревья и купол собора. А человек, поднявшись с земли, погрозил им палкой, сказав: “У, проклятые! Разлетелись?!”

Это был священник с бледным лицом высокого роста.

Он стал вытирать с лица пот и кровь. Потом он подошел к церковным дверям, вошел в собор и стал молиться с поклонами. Окончилась утреня и обедня. Незнакомый священник подошел к кресту. Местный священник подал ему просфору и спросил: “Кто вы? и откуда?” Незнакомец, ничего не ответив, вышел из собора. На паперти он стал раздавать деньги нищим. Одним из них сказал: “Вы – пьяницы, все равно пропьете”, – и ничего не дал им. Одной старушке дал монету со словами: “Ты – труженица, молишься за мир!”

И исчез.

Услышав все это, женщина догадалась, что это – тот же самый священник, которого она видела на кладбище... Она совсем потеряла сон. У нее было одно желание: найти этого священника. Стала она ездить по городам, обходя церкви в поисках его. Приехала в Одессу, пришла в церковь святого Николая. Увидела отца Иону и, закричав: “Это он!» – упала в обморок. Придя в себя, она рассказала все отцу Ионе, оставив кишиневскую газету.

Духовная дочь отца Ионы, описательница сего, будучи в Москве, рассказала об этом случае одному духовному старцу. Старец пояснил ей: «Отца Иону Ангелы переносили в разные места. Бесы видели это и похитили его и перенесли в Кишинев. А Ангелы снова вернули его домой!»

«В 1947 году больная припадками пришла на могилку Батюшки, плакала, молилась и упала около могилки, испуская пену. Очнувшись, больная почувствовала себя здоровой; припадки с той поры прекратились.

* * *

Зубной врач, еврейка, опасно заболела. Доктора советовали ей операцию, так как положение больной было серьезное. Верующие соседи посоветовали ей сходить на могилку отца Ионы. Тяжелобольную с трудом доставили до могилы. По возвращении домой из больного места стал истекать гной, и она поправилась...

* * *

Описательница сего жития после смерти Батюшки получила целую коробку хлеба, который по окончании обедни раздавал, бывало, отец Иона... Она узнала, что с ее родственницей произошло несчастье: вспыхнула бензинка, залила родственницу бензином, и она превратилась в горящий факел. Растерявшись, она стала бегать по двору и кричать. Пока сбежавшиеся на ее крик люди погасили огонь; ноги, живот, грудь представляли сплошной пузырь. Узнав об этом несчастье ее, <...> отправилась в больницу и дала ей съесть кусочек хлеба отца Ионы. Ожоги были признаны смертельными. Но по молитвам Батюшки она осталась жива и поправилась.

<...>

* * *

Одна из духовных дочерей отца Ионы видела явно своего Ангела хранителя – высокого роста, в белом... Эту дочь Батюшка прежде отправлял на беседы с обновленцами.

* * *

Умер отец Иона от уремии. Спальной Батюшки была маленькая, узенькая комнатка, где стояли кровать, кресло и простой деревянный шкафик, в котором под стеклом находилось много икон.

На 20–й день <после> смерти отца Ионы почитатели посещали эту спальную. В кресле всегда сидел отец Иона, так как лежать он не мог; в нем он и умер. С одной посетительницей был маленький ребенок. Войдя в комнату, дитя, указывая матери на кресло, сказало: “Дедушка сидит”.

В своей спальной отец Иона принимал посетителей, сидя в том кресле, в котором он провел последние дни земной жизни.

* * *

Известен был отец Иона не только в своей стране, но и за границей, получая, как и отец Иоанн Кронштадтский, письма, телеграммы с просьбой помолиться о болящих и страждущих, а также и благодарственные письма от получивших, по его молитвам, исцеление и помощь.

* * *

Между прочим, отец Иона верил в силу родительских молитв. И в тяжелых или неприятных случаях всегда ходил молиться на могилку родных.

Увидел во сне отец Иона умершего брата своего всего в огне. Утром следующего дня он отслужил обедню за него. В следующую ночь отец Иона увидел брата снова, но уже не всего в огне, а лишь до колен. Снова отслужил обедню и увидел его – уже освобожденным от огня.

Конец».

Р. S. За молитвы отца Ионы, Господи Иисусе Христе, Сыне Божий, помилуй и меня, переписчика жития. – М. В.

Архимандрит Тихон, в миру Тимофей Климентьевич Богуславец, родился в 1859 году; умер в 1950 году, 30 января.

Родился он в простой семье, получил техническое образование. Был на военной службе – моряком на корабле, участвовал в заграничном плавании. С детства имел дар воздержания: никогда не вкушал мяса, сала не мог принимать. Среди моряков выделялся своим целомудрием. Офицеры любили его за чистоту, целомудрие, честность, во всем сдержанность и исполнительность. По окончании военной службы он поступил в монастырь близ Инкермана возле Севастополя³³⁸.

Игумен, желая испытать Тимофея, подвел его к уборным, приказал очистить их.

– Где черпак и ведро? – спросил он.

И в своем чистом костюме принялся за дело. Отец игумен сразу принял. Шестьдесят лет отец Тихон – такое имя дано было при постриге – провел в иноческом чине.

Посещая город, он надевал заплатанную рясу и лапти, чтобы не тщеславиться.

Из Инкермана он переведен был игуменом в Георгиевский монастырь³³⁹, в 11 верстах к востоку от Севастополя, на спуске с горы к Черному морю. Но потом он снова возвращен в Инкерманский монастырь, где жил в пещере, вырубленной в каменной скале. Их было много, в римские времена сюда ссылали христиан и заставляли их вытесывать из гор прекрасный камень. Сюда был сослан и Климент, папа Римский, и папа Мартин³⁴⁰, и многие тысячи простых христиан, и преступники. Во время гонений на христиан отец Тихон удален был и отсюда. Он ушел на Украину, последние же годы жил в С. И все время тосковал по монастырю.

– В монастыре тебя в Царство Небесное в спину толкают, – говорил он.

Он был духовным сыном Оптинского старца отца Амвросия. Последний, под видом некой юродивости, дал отцу Тихону заповедь:

– Будь почудаковатее!

И поэтому он всегда шутил, смеялся, рассказывал веселые случаи, поговорки и прочее. Жалобы, уныние, огорчение – не были знакомы ему, особенно на людях, а сердечный плач он скрывал. Лицо у него всегда было светлое, сияющее, розовое, без единой морщинки. И в девяносто лет он был бодр и весел и не походил на старика.

Но в присутствии тех, кому он доверял, был строг и серьезен.

Он был наделен от Бога даром старчества. Рассказывается об этом несколько случаев.

Одна пожилая женщина, потерявшая в войну единственного сына и здоровье, оглянувшись на свою жизнь, пришла в отчаяние от множества своих грехов. Она была даже вовлечена в союз безбожников. Но не ответила прямо на вопрос, верующая ли она. Услышав про отца Тихона, она поехала к нему. Хозяйка дома, где он жил, не впустила ее. Озадаченная, она осталась около закрытой перед нею двери. Вдруг она отворилась, и ее позвала к старцу хозяйка. Войдя в его комнату, женщина зарыдала и не могла сказать ни слова... Успокоившись, она открыла все, сказала и об отчаянии. Старец ответил ей:

– Вот отчаяние больше всех ваших грехов! А у Бога милости на всех хватит!

Получив благословение и указание, как ей жить дальше, она ушла от него успокоенная, как будто бы она все грехи свои оставила у него.

Другой случай. Девушка–сиротка пережила в конце осады Севастополя немцами страшное горе: на ее глазах в убежище, разбитом снарядом немцев, сгорела ее мать. Она сидела в стороне и ждала, когда останутся от матери хоть кости. Полубезумная, полураздетая, она отправилась в Б–ву, чтобы там схоронить останки. За ней пошел из С. священник, знавший ее; он принял ее и похоронил кости в своем саду. Поселившись в С., она узнала об отце Тихоне и привязалась к нему. Но скоро она заболела психически; ее отправили в больницу. Когда она оправилась, старец предложил ей делать массаж, будто бы он страдает ногами; девушка была знакома с массажем. Отец же архимандрит все время что-нибудь говорил ей. И она совсем выздоровела...

Многих сироток он воспитал и дал им возможность обучиться; и теперь они в М. и в С. работают по бухгалтерии.

Однажды к нему приехала игумения закрытого монастыря М–я с келейницей. Он поместил их в одной семье и питал их несколько лет.

В последние годы, когда в Крым был назначен известный ученый–хирург, архиепископ Лука³⁴¹, отец Тихон был его духовником; и назначен духовником всей Крымской епархии. Он очень чтил его. Узнав о смерти старца, архиепископ Лука бросился ему на грудь в слезах со словами:

– На кого ты меня оставил?

За 20 дней до смерти старец перестал принимать пищу, ничего не вкушал, кроме Причастия, – а причащали его через день... Перед смертью соборовали его³⁴².

Иеросхимонах Серафим был из простого звания. Братия, по наваждению врага, не любили его. Из обителей гнали его и считали недостойным постригать его в иноческий чин. В конце концов приняли в Херсонесский монастырь. Здесь он и прожил большую половину своей жизни, неся всякие послушания. А последние годы, приняв схиму, провел почти в затворе. Там он не принимал к себе почти никого. Вел строгую подвижническую жизнь. В келии его висело изображение Страшного Суда и стоял гроб, в котором старец и почивал. В изголовье лежал камень с углублением для головы. Но в последние годы жизни двери его келии открылись для простых людей, ищущих спасения души. Особенно стремились к нему старушки–странницы и ищущие спасения в миру.

Однажды пришла к нему П. с маленькой дочкой.

– Ты знаешь, кто я? – спросил он ее.

– Ты – мертвый батюшка! – ответила она в простоте.

– Воистину тебе Ангел возвестил, что я – мертвый.

Перед смертью посетили его три преданные ему старушки. Одной он сказал:

– Ты сама не съешь, а все мне несешь.

Другой напророчил:

– А ты, Анна, останешься со скорбями до самой смерти.

И это действительно сбылось.

Третьей ничего не сказал, а только снял шарф с ее головы и вытер себе глаза. И под конец ее жизни дочь и зять повыбрасывали все ее иконы. И она от слез ослепла.

Предвидя будущее гонение на Церковь, монастыри, на священников, монахов, вообще верующих, старец говорил:

– Горе на земле, горе и на море, горе и на реках.

Спустя некоторое время после смерти его один инок Херсонесской обители стоял около его могилы и подумал:

«Вот батюшка Серафим помер, и ничего от него не осталось: прах, и больше ничего!»

Глядь, а батюшка идет живой к собору... Инок бросился за ним бежать. Но отец Серафим дошел до собора, вошел через дверь и исчез.

– Вот тебе и прах! – воскликнул инок. – Батюшка жив!

Отец Ксенофонт сначала был иноком в Киевском монастыре, потом, еще до закрытия Херсонесской обители, переехал в С.

Во время обновленчества все священнослужители города С. зашатались и отошли от Православной Церкви. И лишь один, небольшого роста, незаметный и малоизвестный священник, отец Агапит, сохранил Православие.

В это время Господь послал православного епископа Сергия 3–ва³⁴³, он воссоединил с Православной Церковью кающихся священников. Между прочим, он обратил внимание на инока Ксенофонта и рукоположил его в иеромонаха. Церковные службы он, как малообразованный, проводил с трудом; но во время гонения от отступников он прославился в С. своим усердием к верующим. Монахи и священники были сосланы; церкви разорены или закрыты. Ивот в это время отца Ксенофонта Господь оставил на утешение христианам. Он жил в городе тайно: ночевал в сараях, в собачьих конурах. Но по вечерам и ночам, и в ненастную погоду, и в морозы он обходил христианские дома: исповедовал, причащал, крестил, напутствовал умирающих, навещал больных, приводил к покаянию отступников или забывших Бога.

В таких подвигах и злостраданиях, без крова и пищи, отец Ксенофонт провел несколько лет, подвергаясь постоянным опасностям от злых и неверующих людей.

Во время переписи о вере и неверии некоторые, страха ради, отрекались от Христа и объявляли себя неверующими; одни из них вскоре умирали внезапно; другие мучились в совести и заболевали; меньшая часть – одиночки – каялись. И таких кающихся отец Ксенофонт, ходя к ним ночью, воссоединял Исповедью и Причастием.

Но в конце концов пришлось и ему выехать из города. Поселился он в нескольких километрах от С., у чудного и большой доброты священника отца А., дававшего приют всем гонимым и бесприютным. Царство ему Небесное!

Здесь отец Ксенофонт продолжал нести прежние подвиги и посещения, как и в С. Но только у него теперь было пристанище. Днем он старательно вычитывал правила, а по ночам вычитывал многочисленные записки о здравии и упокоении, подаваемые ему верующими. Читал он их медленно, с трудом, часами.

И точно придерживался устава святых отцов. И непременно требовал такой же исполнительности и от других, например, где полагалось произносить 40 раз «Господи, помилуй», чтобы так и делали.

– А зачем же, – говорил он, – отцы и устанавливали это? Раз заповедовали сорок, надо столько и читать!

Не любил, когда приходили к нему духовные дочери в шляпках. И говорил им:

– Матерь Божия таких не носила. Надень платок!

Часто повторял приходившим:

– Надо иметь живую веру! Как рыбу в воде, птицу в воздухе, так и нас окружает благодать Божия!

Боролся он и против вкуса таким образом: борщ, кашу, кисель или что-нибудь другое смешивал вместе и потом вкушал.

Лицо у него было серенькое, незаметное, как у самых заурядных монахов. Но к концу жизни оно сделалось светлым, прозрачным, очень приятным, как лицо святого, совершенно непохожим на прежнее.

В последние годы его жизни Господь даровал ему отдых: одна добрая христианка, по указанию Божию, построила в своем доме комнатку, взяла старца к себе и посвятила себя уходу за болящим и ослабевшим подвижником. Из этой комнаты отец Ксенофонт никуда уже не мог выходить и в ней совершал все службы. И в эту домашнюю церковь собирались все почитатели старца.

К концу жизни он страдал болезнью сердца и отеком ног. Ничто не помогало ему: ни лекарства, ни пища...

Стал проявляться в нем дар прозорливости... Не раз он предсказывал: «много крови будет всюду... Кровь... кровь. А в этом доме (где он скончался) не будет».

Перед смертью отеки ног и живота еще более увеличились: ноги были как столбы. Но после смерти отеки исчезли и все тело сделалось худеньким–худеньким.

Скончался отец Ксенофонт в 1946 году.

В 22 верстах от города Ялты, в глубине Крымских гор, покрытых густым лесом вековых деревьев, на небольшой поляне, расположенной у подошвы горы, находился маленький скит, называемый «Софрониева пустынь». Скит был женский, мал и беден. В нем не было ни ограды, ни ворот. У входа в дом скитниц на согнувшемся толстом стволе громадного старого дерева висело несколько маленьких колоколов. Управлял скитом иеросхимонах Софроний, отличавшийся простотой и смирением. Он жил в маленькой келейке, примыкавшей к церкви, устроенной вплотную у самой горы. В келии было небольшое оконце, выходившее в церковь: через него старец выслушивал все службы и правила, совершаемые отцом иеромонахом Нонном, худеньким, истощенным от поста и молчаливым человеком.

Поздним вечером монахиня на коленях вычитывала правила, каноны Иисусу Сладчайшему, Матери Божией, Ангелу хранителю. И тотчас же, в 12 часов ночи, начиналась полунощница, утреня; вычитывались правила к Причастию. Оканчивалось это рано утром.

Весь день жившие в скиту проводили в утомительном труде. Сна было мало.

Отец Софроний был прозорлив.

Однажды в скит пришли два студента. Перед их приходом он велел трезвонить в колокола, сказав:

– К нам идут епископ и священник!

Действительно, один из них стал после епископом; а другой в том же скиту принял иночество с именем Серафим и впоследствии рукоположен в иеромонахи. Он был любимым учеником старца Софрония: отличался духовным трезвением, глубокой внутренней жизнью и смирением; весь был в молитве, забывая все окружающее.

Однажды отец Софроний с иноком Серафимом предприняли богомолье в Киево–Печерскую Лавру. На обратном пути они заехали в С., обошли окружающие монастыри и пришли в Херсонесскую обитель к празднику Рождества Богоматери, в честь коего был освящен нижний храм собора. Народа было много. Старец не желал, чтобы узнали о нем. Но каким-то образом люди узнали и бросились к нему за благословением и с разными вопросами. Батюшка сильно этим расстроился. А на другой день они тайно ушли в Георгиевский монастырь.

Там враг устроил им искушение. Иноки были оттуда уже изгнаны. Новые жильцы, неверующие, захватили старца с Серафимом, арестовали и заперли в одну из келий. Но с Божией помощью они чудом выбрались оттуда ночью и убежали опять в С., к одной старушке, знакомой им по скиту.

Она, добрейшей души человек, тотчас позаботилась об угощении. После завтрака она приготовила обед и предложила гостям.

– Что это? Недавно вкушали и опять? Постникам тяжело нарушать воздержание!

Ночевать в комнате они отказались. Тогда кровати поставили им во дворе, но они, тайно от хозяев, простояли почти всю ночь в молитве, по разным углам двора.

После и они, отец Софроний, отец Нонн и отец Серафим, были изгнаны из скита и двое высланы в суровый край на север, где и скончались. А отец Софроний, одинокий и больной, выслан был на Украину, где вскоре умер...

Скит был разрушен...

Ее звали в миру Прасковья Фоминична Шкотова.

Рано овдовела она: 22–х лет. Муж ее был ранен на войне и умер. После смерти его она раздала все и ушла пешком в Почаевскую Лавру. Там она была тайно пострижена в иночество с именем Серафимы и воротилась в С., где у нее оставались два брата. Вскоре они уехали на А. и там тоже приняли иночество.

Оставшись одна, Прасковья Фоминична начала вести строго подвижническую жизнь: ночью простаивала на коленях на камне во дворе, вкушала мало, все прочее время проводила в непрестанной молитве. Свое схимонашество несла тайно, но носила длинную монашескую мантию и по улицам, за что над ней насмехались и считали ее ненормальной. Но другие видели в ней юродствующую подвижницу. Одна благочестивая женщина, Е. С., стала заходить к ней и прислуживать. А других пускала она к себе по строгому выбору.

Скоро она стала предсказывать. Между прочим, говорила, что в С. будет великое разрушение и прольется много крови.

Однажды пришел к ней шедший на войну человек. И вдруг мать Серафима закричала на него:

– Вон отсюда! Прогоните пса! Кто это впустил пса? Кровосмеситель! Пшел, пес, отсюда!

Действительно, он жил незаконно с двоюродной сестрой.

Пораженный, он упал перед ней на колени, прося прощения и благословения на войну... Вдруг она произнесла: «Дзинь, – и схватилась за свое ухо. – Ишь ты! Обожгло ухо!», а через несколько минут схватила себя за ногу и сказала: «Обожгло кожу немного!»

Он покаялся и получил благословение. Во время сражения одна пуля пролетела мимо уха, оцарапав его; другая пробила шинель и задела кожу ноги.

Были и другие случаи прозорливости.

Умерла мать Серафима в 189... году. Местные люди благоговейно чтили ее память.

Этот странник – Л. В. С–в – происходил из богатой семьи; получил прекрасное образование и хорошее домашнее воспитание. Отец его женился поздно, лет сорока. Мать его, София, была благородной чистой личностью и умной по природе; сама следила за воспитанием детей, хотя были и гувернантки у них. Семья состояла из троих сыновей и трех дочерей. Один из сыновей, М–л, офицер, погиб на войне, другой, Е–ний, кончил М. университет, был блестящим юристом. К ним в дом приходила молодая красивая девушка–еврейка, она торговала на улице папиросами, а к ним ходила набивать папиросы для красивого Евгения. Тайно от родителей он вступил в незаконную связь с этой девушкой. Но мать его, София, узнав об этом грехе, пригласила к себе ее (имя ее было Раиса) и заставила своего сына, избалованного юриста, жениться законным браком на этой девушке с улицы. Из нее, под влиянием матери мужа, вышла прекрасная женщина и ревностная христианка. Впоследствии Евгений стал священником, а во время гонений был отправлен в ссылку в Сибирь, где и скончался. Раиса окончила свою жизнь мученически: вместе со своим сыном она была расстреляна немцами как еврейка – несмотря на то, что была крещена.

Третий сын, Леонид, отличался особой религиозностью: еще будучи студентом Московского университета, он посещал Троице–Сергиеву Лавру. Там он познакомился с духоносным старцем Алексием³⁴⁴, который вынимал жребий на патриарха (и выпал жребий на митрополита Тихона).

Старец заповедал Леониду чаще креститься. Еще студентом он был взят на войну 1914 года; и всех удивлял тем, что часто крестился. Солдаты его любили, товарищи–офицеры дивились, считая его поведение чудачеством. По окончании войны умерла его сестра Мария, особенно любимая им. Это совсем потрясло его, и он, оставив все, сделался странником, по благословению отца Алексия. Отправился сначала на Кавказ. Недалеко от города Сухуми в лесу находился женский монастырь. Л. В. пожил в нем несколько времени и хотел уходить дальше. Но когда он в церкви монастыря стоял на коленях перед иконой Божией Матери, молился Ей, то увидел Ее живою в образе. Она повелела ему остаться здесь. И скоро он заметил недостатки у обитательниц: они обзаводились хозяйством, разводили кур. Он стал их обличать, что они живут не по иноческим заветам. Некоторые монахини стали прислушиваться к нему и исправляться, а большинство, вместе с игуменьей, восстали против него и выгнали из монастыря. Тогда он стал странничествовать по городам, зовя людей к покаянию. В пути останавливался только у христиан – и притом по прямому указанию Божию. Жил, как птица, ходил босиком, волосы не стриг, и они густой копной покрывали его голову. Высокий, в желтом плаще, с высокой палкой в руке, он одним видом своим привлекал сердца ко Господу, а потом действовал благодатным словом. Слова его были так сильны, что без слез нельзя было слушать его.

Пришел он и в Крым и здесь извлекал из духовных бездн души, намеченные Господом ко спасению. Своих учеников и слушателей он приучал к постоянной молитве Иисусовой.

Ночи проводил в молитве сидя. Пищу вкушал, как траву. Предсказывал и будущую войну. Толковал Апокалипсис, по благословению отца Алексия. Изгонял бесов из тех людей, которые для этого ему указываемы бывали Господом.

Множество бедствий, гонений клевет, оскорблений перенес он за имя Христово. Диавол ненавидел его, мстил, прельщал его, подсылая ему девушек и женщин. Но он молился о них и в их присутствии вытаскивал из своей головы вшей и бросал их на пол, желая этим вызвать к себе брезгливость и отвращение.

Для получения благодати посылал к одесскому батюшке, отцу Ионе Атаманскому. Часто и сам бывал у него. Отец Иона очень любил его и высоко ценил. В одном письме к нему писал: «Ты мне – сын, брат и друг». Делился с ним своими духовными видениями.

Л. В. познакомился с молодым профессором М. По его приглашению он пришел к нему в дом, и они, забыв обо всем, три дня и три ночи, ничего не вкушая и не выходя из кабинета, просидели, разбирая Апокалипсис. И профессор сделался учеником Л. В.; позже его арестовали и выслали.

Однажды он хотел выйти из одного дома, уже подошел к дверям, как увидел в дверях Ангела с огненным мечом, преграждавшего ему путь. Он понял, что выходить нельзя. Действительно, его выхода ждали, чтобы арестовать.

Да и арестовывали его не раз и ссылали. А он везде вновь и вновь продолжал свое дело, возложенное на него Господом.

Был в дружбе и любви с архимандритом Тихоном, бывшим тогда игуменом Инкерманской обители...

Так в опасностях, злостраданиях проводил Л. В. свою земную жизнь. Окончил он ее мученически. Выслали его в Казахстан и требовали отречения от Христа. Конечно, он отверг это. А в 1937 году его расстреляли.

Еще – заметка. Однажды Н. Н. была свидетельницей молитвы его в храме. Л. В. стоял неподвижно, как бы застывши, не крестясь и не делая поклонов, а только устремив пламенный взор на местный образ Спасителя в иконостасе... Он весь горел, находясь в молитве – ничего не видя и не слыша.

«Вот так молятся рабы Бога Живого», – подумала она.

Мария Егоровна Мелези была замужем за итальянцем Мелези Иваном Антоновичем. Он был глубоко верующим и добрейшей души человеком. А Мария Егоровна была простая и бесхитростная; некрасивая, с грубоватым, покрытым прыщами и обезображенным оспой лицом.

Она была глубоко привязана к своему мужу. И когда он неожиданно умер, она совершенно растерялась. «Ивана Антоновича нет! – твердила она всем. – Ивана Антоновича нет! Что же мне делать?»

Сильно затосковала она. Родственники, желая утешить ее, предложили (перейти) к ним на житье. Она послушалась. Продавши свой домик, Марья Егоровна перевезла к ним имущество, а потом и отдала им его; понемногу перешли к ним и деньги. Постоянными слезами и вздохами: «Ах, Иван Антонович! Ах, Иван Антонович!» – она утомляла и раздражала своих родственников, и они стали ею тяготиться, потом начали упрекать ее, грубо обращаться, оскорблять. Из комнаты перевели ее на кухню, а затем – в маленький холодный коридорчик. Но и там она мешала им; хотя она переносила все это безропотно.

Однажды она услышала о Прасковье Фоминичне (см. рассказ «Схимонахиня Серафима») и как-то пришла к ней. Очень ей понравилось у нее: тишина, никто не ругает, тепло. И скоро она, с согласия Прасковьи Фоминичны, перешла к ней жить совсем, как бы на положение домработницы, или точнее, приживалки.

Однажды П. Ф. сказала ей:

– Марья Егоровна! Сходи-ка ты в Инкерманский монастырь!

– Что вы, что вы, Прасковья Фоминична! Да я никогда там не была и дороги-то не знаю.

– А ты иди по рельсам, все по рельсам, и спрашивай, где Инкерманский монастырь? Тебе и укажут. Дойдешь до мостика, перейди его и иди по дороге.

– Да как же так, Прасковья Фоминична? Я боюсь.

– Иди, иди, не бойся.

Нечего делать, надо идти, раз П. Ф. велит. Пошла. Прошла неделя, другая. На третьей неделе вернулась М. Е., да такая веселая:

– Ах, как хорошо там! Все – такие добрые, хорошие. Так меня кормили, так кормили! Марья Егоровна да Марья Егоровна! Все мне так рады. Один батюшка, старенький такой, даже в ноги мне поклонился: благодарил! А я им подштанники, носки, рубашки починяла. Так уж рады мне были они! Так кормили – и хлебом, и борщом. Поживи у нас да поживи! Так хорошо, так хорошо!

Прошло несколько времени. П. Ф. опять говорит:

– Марья Егоровна! Сходи-ка ты в Херсонес. Там поговеешь, поживешь.

– Что вы, что вы, Прасковья Фоминична! Я никогда там не бывала и дороги не знаю.

– Спросишь, тебе люди и укажут.

– Да я боюсь.

– Иди, не бойся.

Пошла. Вернулась недели через три веселая:

– Ах, как хорошо! Как мне были рады! Один батюшка говорит: «поживи», другой: «поживи». Да кормят все меня. А я ем да ем. Одному – подштанники, другому рубаху починила, другому носки заштопала. Поговела у них. Так хорошо! Так хорошо!

Спустя некоторое время П. Ф. отправила ее в Георгиевский монастырь, затем – в Бахчисарай, в Козьмодемьяновский монастырь³⁴⁵ и, наконец, пешком же, в Киев...

Прошло много времени. В пасхальную ночь вошла высокая монахиня с палкой в руке и с огромным мешком на спине, а к поясу был привязан чайник. И вся она – высокая, как гора. Е. С., прислуживавшая Прасковье Фоминичне, взглянув на нее, вскрикнула:

– Марья Егоровна! Христос воскресе! Откуда вы?

Лицо М. Е., прежде грубое и некрасивое, теперь было просветленное, очень приятное, бледное, худощавое.

– Воистину воскресе! – ласково ответила М. Е. – Воистину воскресе, голубка, милая!

– Марья Егоровна! Из церкви, пожалуйста, пойдемте ко мне!

– Нет, голубка. Я пойду сначала к своей наставнице, которая указала мне путь спасения.

И слезы потоками полились из глаз М. Е–ны. Е. С. обомлела: Марья Егоровна, прежняя тупица, простодушная, ничего не соображавшая, теперь говорила такие слова и с таким чувством... Совсем другое создание! В Киеве она познакомилась со старцами духовной жизни. Они открыли ей глаза на ее наставницу, П. Ф–ну, и одобрили путь странничества. Там же она приняла монашество и, по благословению старцев, исходила всю Россию – до Москвы, поклоняясь святым местам.

Прошло еще несколько лет. Прасковьи Фоминичны уже не было в живых. Е. С., келейница ее, с некоторыми другими благочестивыми женщинами поехала на Новый Афон³⁴⁶. Оттуда, по совету братии, проехали на лошадях в Сухум, в Драндский мужской монастырь³⁴⁷. Монах, обслуживающий в гостинице приезжих, узнав, что они из Севастополя, сказал им:

– А у нас есть здесь ваша землячка, по фамилии – Мелези, а по прозвищу – пустынница Мария. Живет она далеко в горах, в пещере; приняла схиму. При ней есть и келейница, которая вычитывает ей правило.

– А нельзя ли к ней пройти? – спросила Е. С.

– Не–ет: река сильно разлилась от дождей, не пройдете. Может, она сама придет? – ответил монах.

– А как же она может прийти, если река разлилась?

– Пустынница Мария ходит по воде, как посуху!

Так простую, неграмотную женщину Господь, за глубокую ее веру и простоту, за смирение и послушание, наградил чудесными дарами – подобно Марии Египетской.

Когда же Марию Егоровну спрашивали, зачем она носит на спине тяжелый мешок с камнями, она отвечала:

– Так легче ходить...

На этом кончаются записки, дошедшие до меня. Неизвестно, удалось ли странницам видеть Марию Егоровну в этот раз или позже. И каков ее конец – тоже не написано. Может быть, она тогда еще была жива и прожила еще несколько лет...

Но ясно одно, что это было незадолго до революции, когда всех монахов, монахинь и пустынников воинской силой выгнали с Кавказских гор... Были слухи, что их посадили на пароход... Конец неизвестен...

Из Драндского монастыря прибыл ко мне, в Симферополь, назначенный инспектором семинарии монах, архимандрит Иоанн (Раев, потом умерший от туберкулеза в Полтаве). Это было в 1912–1917 годах. Тогда, следовательно, Драндский монастырь еще был цел. Вероятно, около 1910–1911 годов была еще жива и пустынница Мария.

Теперь Ново–Афонский монастырь превращен в курортный городок... Одна моя знакомая, во время отпуска со службы, ежегодно ездила туда и писала мне свои впечатления...

Детство и юность бабушки Веры прошли в тяжелых условиях. Круглая сирота, она с ранних лет принуждена была служить в чужих людях. Господа выдали ее замуж очень рано за пьяницу–драчуна, гонявшегося за женой с ножом, а то – и с топором по двору. Спасалась она от озверевшего мужа в сарайчике, в углу которого висела иконочка Иоанна Воина, у которого она всегда искала защиты, бросаясь к нему на коленях.

Ей было уже около 60 лет, когда муж ее скончался. После его смерти она начала часто ходить в церковь и прислуживать там со всем усердием: вымыв громадный пол собора после обедни, бабушка шла домой и отдыхала; чувствовала она себя необыкновенно хорошо. Питалась плохо, бедно.

Заболели у нее ноги, и она не могла уже выходить из дома и двигаться. В комнате ее, рядом с кроватью, стоял столик и стул; и она с великим трудом и болью переползала с кровати на стул. Присматривала за ней ее старшая дочь, тоже калека, жившая со своим мужем в том же доме и много досаждавшая своей матери: вероятно, это перешло к ней в наследство от отца.

Бабушку Веру посещал иеромонах Херсонесского монастыря отец Августин. Он посоветовал ей принять иночество и сам постриг ее, а через некоторое время облек ее и в схиму – с именем Варвары.

Кто-то сказал матери Варваре, что принявшие иночество не должны после пострига вкушать и спать в течение 40 дней. С глубокой верой мужественная душа послушно и терпеливо выполняла этот совет, молясь по четкам.

Бабушка была проста душою и неграмотна, но мудрая в послушании.

Когда боли в ногах усиливались и учащались судороги, мать Варвара молилась следующими словами: «Господи! Ты еще не испытал моего терпения! Наложи на меня крест еще тяжелее».

Враг рода человеческого, за терпение ее и перенесение болезней, сильно нападал на нее, устрашая разными страхованиями и привидениями. Однажды ночью около стола, стоявшего рядом с ее кроватью, где сидела мать Варвара и тянула четки, вдруг явился отрок и протянул ей руку. Она, сразу поняв, что это есть наваждение вражье, изо всей силы плюнула ему на руку, и он исчез. В другой раз около двух часов ночи отворяется дверь со двора и входит знакомый ей священник, отец Иоанн, почитавший ее, и говорит:

– Здравствуй, бабушка Вера!

Она удивилась, что пришел батюшка в 2 часа ночи, и ответила ему:

– Давай петь «иже Херувимы...»

И тот исчез.

Все эти страхования не пугали матушку; и она не обращала на них никакого внимания, а продолжала молиться.

В конце жизни ее болезнь ног так усилилась, что ноги свело к подбородку, и страдалица не могла удержаться от стонов и крика. В таком состоянии она и умерла. Так как ноги нельзя бьшо выпрямить, то ей гроб изготовили в виде глубокого ящика. Лицо ее в гробу было светлое, беломраморное.

Скончалась она в 1930 году.

Так прозвали люди рабу Божию Анну П. Рано, против ее воли, когда ей еще не было и 16 лет, выдали ее замуж за 17–летнего доброго юношу, с которым она жила в любви, по заповедям Божиим. Рано утром, идя на службу, он был убит злыми людьми. Много горьких слез пролила она, оставшись вдовою с детьми–сиротками. Любимая дочь через 9 месяцев после своего замужества умерла от родов. Младший сын невинно был расстрелян. Но все скорби А. П. переносила безропотно, предавая себя и детей на волю Божию. Постоянными словами ее были: «Как Бог даст! Как Богу угодно! Да будет воля Божия!» Крепкую веру в Бога заложила она и в своих детей. Вся ее радость и утешение были в Боге. По смерти мужа А. П. усилила свои молитвы и добрые дела. Раз в неделю она неизменно ходила в Херсонесский монастырь к почитаемому старцу отцу Серафиму, ее духовному наставнику.

Утешая ее по смерти убитого мужа, старец говорил ей:

– Такую смерть еще заслужить надо.

В другие дни она посещала больных и в домах, и в больнице; передавала пищу узникам в тюрьме; ходила по монастырям; давала в своем доме приют странникам, монашествующим. Как-то всю зиму прожил у нее бездомный «босяк», как его называли. Нищих она целовала как «меньших братьев» Христовых, снабжая их пищей и одеждой, предварительно накормив их и дав им пищу в дальнейшую дорогу.

Анне П. было уже более 70 лет, когда к ней в дом зашел странник Л. (См. «Странник»). Она сидела на кровати в своей комнате. И вдруг лицо ее все преобразилось, сделалось светлым, румяным; глаза увеличились, стали прекрасными. Взглянув на нее, странник Л. воскликнул:

– Хоть сейчас пиши икону!

После этого случая знающие ее стали замечать такое же изменение после принятия Святых Таин: оно сияло благодатью!

Во сне Анне П. велено было читать следующую молитву: «Да восхвалят Господа нашего Иисуса Христа: Святый Бессмертный, спаси мир от великого бедствия! Да будет Кровь Господа нашего Иисуса Христа оправданием нашим! О Боже Бесконечный! Яви нам милосердие Свое ради Крови Сына Своего и страданий Его на Кресте!»

Эту молитву А. П. всегда читала.

Перед смертью ее, рано утром, другая дочь ее услышала во сне голос за окном:

– Она – впереди всех лампадок! Ты слышишь?

Дочь вскочила, подбежала к окну, открыла форточку и ответила:

– Слышу!

С этих пор и привилось к ней слово: «Лампадка».

Незадолго до самой смерти ее дочь въяве услышала чудное пение птиц на дереве перед домом. Она позвала старшую сестру... Обе вышли во двор и слушали пение. И обе подумали, что это – сигнал: «Скоро мамочка уйдет от нас».

И действительно, она скоро скончалась. Дочь ее с горя скорбела и обливалась слезами. Но в момент смерти матери ее неожиданно вошла в сердце радость, и она начала петь пасхальные песнопения перед телом усопшей матери: «Христос воскресе из мертвых...», «Воскресение Христово видевше...».

Через несколько месяцев после ее смерти, в Великом посту, дочь встала рано утром и, помолившись, снова одетая прилегла и слегка задремала. Вдруг в комнате появилось белое облако. Оно опустилось, и в нем, в центре, появилось лицо покойной матушки. Строго глядя на дочь и указывая на иконы, Анна П. произнесла:

– Почему часы не заводите?

Дочь тотчас очнулась и, вскочив с постели, начала –как всегда делала с покойной сестрой, – вычитывать 1–й, 3–й, 6–й и 9–й часы.

Умерла Анна П. на 90–м году своей жизни... Часто она являлась живой дочери, делая ей различные указания.

«Читатель! Вспомни в своих молитвах рабу Божию Анну!» – так заканчивает жизнеописательница, может быть, сама дочь ее. Вероятно, она же писала и о «Явлениях умерших».

А я только переписал «житие» усопшей и явления их, с маленькими изменениями в порядке написанного.

Усопшие очень близки к нам и принимают участие во всех наших делах, слышат нас, видят и приходят к нам на помощь в бедствиях. Но они относятся к нам строже, чем мы сами к себе, потому что правильно и ясно видят, что нам полезно и необходимо для спасения.

Одна дочь договорилась со своей престарелой матушкой, чтобы она после смерти являлась бы ей въяве или во сне. И она действительно не раз являлась, делая ей различные указания.

Недели через две после ее смерти дочь сильно затосковала по ней. В ту же ночь матушка явилась во сне: вся – в белых покрывалах, но в некоторых местах покрытая кровавыми линиями. Лицо матушки выражало изнеможение. Неизвестный дочери человек поддерживал ее. Тут же явился покойный дядя и строго сказал племяннице:

– Развяжи ее!

Проснувшись, дочь поняла: развяжи мать от земных родственных уз!

А изнеможение в лице матери показывало, как трудно очищенным душам проходить нашу, зловонную от грехов, земную атмосферу.

Года через два после смерти матушки дочь увидела ее во сне, лежащую на кровати. Матушка металась и стонала. Дочь бросилась к ней.

– К-е (сыну) тяжело! – произнесла она. – Дай мне лекарство!

Проснувшись, дочь стала молиться за нее. Через некоторое небольшое время дочь получила письмо, из которого узнала, что с братом К. случилось большое несчастье.

Во время осады Севастополя дочь снова увидала матушку. С радостью бросилась она к ней и принялась целовать ее. Матушка улыбнулась и сказала:

– Бомбы! Бомбы!

Действительно, в этот же день был страшный налет немецких бомбовозов.

Во время войны разбомбили их дом, а свои русские разграбили имущество. Все это она с сестрой перенесла спокойно, даже с благодарностью Богу. Но через некоторое время она вспомнила, что погибли мелкие носильные вещи; она разгневалась на виновников похищения и прокляла их. В ту же ночь явилась ей во сне матушка и сказала:

– Теперь я хорошо знаю, какая ты монахиня!

Другой случай. Умерла знакомая старушка, одинокая, в больнице. Как могла, N молилась о ней. Спустя несколько дней старушка явилась ей во сне – веселая и сказала:

– А меня выпустили из темницы.

Еще случай. Была одна неверующая женщина. Во сне явились убитые на войне сыновья и сказали: «Теперь тебе не страшно умирать: мы уже здесь!»

Еще. Подруга матушки имела двух деток, мальчика и девочку. Они умерли рано: первый – мальчик, за ним вскоре заболела девочка. Убитый горем отец сидел перед кроваткой ее и задремал. Ему явился мальчик и говорит: «Я пришел за сестренкой. Но к вам на землю очень трудно приходить, такое от нее идет зловоние!» Проснувшись, отец увидел, что девочка уже умерла.

Зять одной женщины сильно обидел ее и вскоре умер. Дней через 30 он явился ей во сне, стал на пороге и сказал:

– Надя! Прости меня!

У одного священника утонул сын, офицер подводной лодки. Отец сильно скорбел о нем. Однажды днем в саду, сидя в кресле, он снова предался скорби о сыне. Вдруг он чувствует позади себя присутствие сына и слышит:

– Папа, не скорби!

И он утешился.

Р. S. И мне известно несколько подобных случаев, рассказанных очевидцами, еще живыми и доселе (1957 год). Много примеров записано и в книгах прошлого. А из Евангелия мы знаем о воскрешении четверодневного смердевшего Лазаря (см.: Ин.11:1–44); о явившихся умерших после воскресения Господа Иисуса Христа (см.: Мф.27:52–53).

Слава Богу! Господи, спаси нас!

М.В.

Пять почти лет прожил я в Ростове-на-Дону³⁴⁹... И с первого же дня узнали мы, что здесь глубоко чтут местного угодника, протоиерея отца Иоанна Домовского. Поэтому в самом начале жизни своей здесь я посетил его могилу на так называемом армянском кладбище и отслужил панихиду по нем. И потом, все пять лет, приходилось слышать об этом имени; почти нет православного человека, который бы не знал его, и мало кто не посещал его могилку. А есть и живые современники, сомолитвенники его. Жива еще и дочь его, глубокая старушка, ведь он умер совсем недавно, в 1930 году, 24 февраля, то есть 25 лет тому назад. Но жил долго, до восемьдесят девятого года.

И теперь, отъезжая (7 декабря) в Саратовскую епархию, по распоряжению патриарха, хочу написать хоть краткие заметки о нем, как бы в благословение своему отъезду .. Мне даже думалось, что оттого и задерживается мой отъезд из Ростовской епархии, что я не сделал еще за все эти пять лет какого-то нужного дела... И лишь в последние дни я стал собирать материалы о покойном угоднике. Еще не все они собрались, жду от одного собирателя (отца протоиерея Романовского, благочинного Севастопольского) собранные уже им материалы. Вероятно, будут и другие. Пусть они увеличат эти небольшие заметки. Но я исполню свой долг пред ним и стяжу благословение от него.

Буду писать не в системе, а отдельно – от разных лиц, как они записали, а будущий продолжатель допишет еще и систематизирует житие его. Дай Бог!

Постоянно умирают люди... Но только о немногих единицах хранится долгая память. Неудивительно, что «увековечивают» память о выдающихся государственных деятелях, писателях и других. Да и тогда не бывает такого сердечного почитания их... И недолго...

Совсем иное дело, когда умирают религиозные угодники. Люди они «простые», ничем не знаменитые, а народ чтит их еще при жизни, молится о них по смерти и хранит память века...

Уже это одно заставляет думать, что все это не напрасно, не беспричинно: народ чтит «героев» жизни. И, следовательно, несомненно, что это какие-то исключительные люди, в той или иной области, а угодники – совсем особые лица в религиозной области.

И эта память о прошлом их поддерживается и питается еще продолжающимся настоящим и будет поддерживаться будущим: люди будут прибегать к ним, молиться за них и просить помощи их в своей жизни: кто – в болезнях, кто – в бедах, кто – на экзаменах, кто – в выборе подружия себе, кто – в сомнительных обстоятельствах и так далее.

И молитвы их будут исполняться; а иногда будут совершаться очевидные чудеса. Это распространится между другими... Опять зажжется память о таких людях. И долго–долго будет она жить...

А иногда дойдет и до прославления их, как святых, как преподобного Серафима Саровского. Но если этого и не будет, то они достойны того, чтобы о них помнили.

И наоборот: если о них особо помнят люди, то потому одному должно утверждать, что они – особые, исключительные люди!

(записана мужем дочери отца Иоанна)

«Протоиерей Иоанн Алексеевич Домовский родился в 1840 году в семье диакона в Екатеринославской (ныне Днепропетровская) области. По окончании духовной семинарии он состоял священником в сельской церкви Екатеринославской епархии.

С юных лет очень интересовался пением и церковной музыкой: на месте своей службы организовал хороший церковный хор, чем и обратил на себя внимание епархиального епископа, и в скором времени был переведен в Екатеринославский кафедральный собор с поручением ему организовать церковный хор.

Одновременно отец Иоанн назначен был ключарем, в каковой должности находился много лет; и, как он выражался, пережил много екатеринославских епископов.

В последние годы пребывания в Екатеринославе у него настоятельно появилось желание сделаться приходским священником; и он, по его желанию, переехал в Нахичевань (* Ныне часть г. Ростова-на-Дону. Церкви той уже нет. На ее место была устроена другая, из бывшего частного дома. Но и ее уберут, так как там будут строиться учебные учреждения, по новому плану города. Этот храм соединили с Софийской церковью, расширив ее.), заняв должность священника Александро–Невской церкви.

В 1916 году отец Иоанн ушел на покой, оставив должность настоятеля церкви, с намерением провести последние годы своей жизни в монастыре. С этой целью он посетил святые для него места; но, по совету и просьбе почитаемых им лиц, возвратился к своей пастве, временами продолжал служить в церкви.

В 1930 году, на восемьдесят девятом–девяностом году своей жизни он умер».

Воспитанницы о. Иоанна, которая и написала мне эти воспоминания

«Отца Иоанна знают не только в Ростове, но и далеко за пределами его. В тяжелые испытания моей жизни меня девочкой привели к отцу Иоанну в 1920 году. Рассказала я ему свое горе. И так как я была круглая сирота, отец Иоанн и его дочь, Варвара Ивановна, оставили меня у себя на постоянное жительство. С этого года я и знаю отца Иоанна. В его келии совершались ежедневные молебны. Большое стечение народа присутствовало на молебнах. В келии отца Иоанна находится образ Богоматери: копия чудотворной иконы изображения Казанской (Божией Матери) (* В скобках вставки везде мои, и прочие мелочи, <знаки> препинания и тому подобное.), а называют ее “Нечаянная Радость”, потому что сама (эта) чудотворная икона, по словам, явилась так.

Отец Иоанн служил настоятелем в Александро– Невской церкви в Нахичевани; храм был маленький по тому времени. И вот в этот храм полицейский приносит дощечку, на ней еле видно было изображение Божией Матери, (и то) одна только сторона лика, а Богомладенца – совсем не видно. И полицейский говорит:

– Отец Иоанн! Вот я эту дощечку взял у одной женщины в Нахичевани, там собираются люди и молятся на нее, как на икону. Так, батюшка, возьмите ее к себе в церковь.

Отец Иоанн взял ее и положил ее за окно в алтаре. И забыл ее. Проходит некоторое время, привозят бесноватую женщину: руки у нее связаны, она была буйная. И просят отца Иоанна “отслужить молебен той иконе, которую вам принес полицейский”. Отец Иоанн смутился. И (тогда) вспомнил о той дощечке, которую он положил за окно, взял ее; она была вся в пыли, он ее вытер и вынес на середину храма.

И когда служили молебен, то бесноватая билась, корчилась, кричала. А когда кончили молебен, отец Иоанн сказал:

– Развяжите ей руки!

Но привезшие ее сказали:

– Батюшка! Она всех перебьет!

Отец Иоанн сам стал развязывать ей руки. И женщина начала молиться, чувствуя себя совершенно здоровой.

Это чудо так подействовало (и) на отца Иоанна, и на всех присутствующих, (которые) все видели это чудо от иконы, пред которой служили молебен. С того дня ежедневно приходили и приезжали из области больные и получали исцеления.

И что же?! Духовенство и люди замечать стали, как икона обновлялась: лик Богоматери весь стал виден, и постепенно появился лик Богомладенца. Наблюдал за этим художник Черепахин. Он сам был удивлен таким явлением. И молился перед этим образом. Эта икона и сейчас (* Писано 2 декабря 1955 г.) находится у одной вдовы Зе–ой (* Адрес указывается.)... Копия с этой иконы находится в келии отца Иоанна (* Указывается квартира.).

Вот с этого времени, как появилась эта икона, храм стали расширять, и он уже стал собором.

В годы междоусобной войны все больше и больше притекал народ в церковь и в келию отца Иоанна. Приходили к нему не только русские, но и армяне, евреи. Был такой случай. По окончании молебна, который совершался ежедневно в келии отца Иоанна, женщина со слезами пала на колени перед отцом Иоанном и говорит:

– Простите меня! По вашей молитве выздоровел мой ребенок: долго он болел младенческим (* Так называют припадки в детстве.), я тайно от вас брала ваше освященное масло и освященную воду и все так делала, как вы учили людей, которые к вам приходили больные. Но ведь я – еврейка!

Отец Иоанн сказал ей:

– Вера твоя в силу Всемогущего Бога исцелила твоего ребенка. Молись и не забывай Бога!

Очень многие получали исцеление от иконы Божией Матери, приходили люди и благодарили за милость, полученную ими от иконы Богоматери.

Часто отца Иоанна просили на дом с копией иконы Божией Матери, которая в его келии, отслужить молебен. Разные были скорби у людей, ссора супругов до развода, но по молитве отца Иоанна все проходило благополучно.

Одна женщина приехала со своей больной дочерью, которая вышла замуж и через месяц заболела: отнялся язык и что-то с головой случилось. Проболела год, и муж хотел ее бросить. Она просила помолиться пред чудотворным образом о ее несчастии. И что же? Великое чудо! Три дня она служила молебен. И ночью слышим стук в нашу дверь.

– Конечно, – говорит она, – мы не открываем, говорим: “Разве ночью можно беспокоить батюшку?!”

Но они, мать и дочь, не отступая, плачут, говорят:

– У нас чудо – я уже говорю и голова у меня совершенно здорова, пустите меня в келию поблагодарить Бога за такое чудо!

Доложили отцу Иоанну, и он велел впустить их. И был благодарственный молебен ночью в 3 часа.

Это чудо помнят многие. Ибо эта женщина долго жила в Ростове. И муж ее приехал (обратно) уже не только (для того, чтобы) разойтись с женой, но даже просил батюшку, чтобы он их благословил в Ростов жить.

Много было и других чудес.

Подвиги отца Иоанна были (такие): особое смирение; он всех любил – от начальства до самых малых, служащих в храме; всегда вносил мир в духовенство; но (поучительно было) особенное его благоговейное отношение к святыне: как к службе, и в обращении с иконой, крестом. Когда он берет икону, то у молящихся является такое благоговейное чувство, (что) невольно со слезами подходили и целовали икону “Нечаянная Радость”.

Отец Иоанн был ключарем у четырнадцати архиереев, законоучителем в гимназиях в городе Ростове, регентом архиерейского хора, хорошо играл на скрипке, сочинял церковные песнопения, по рассказу знавших его раньше, отец Иоанн в преклонные свои годы хотел уйти в пустынь, но старцы не благословили его, говорили: “Тебе надо быть в Ростове – утешать и молиться о людях”.

Также, когда был в Ростове отец Иоанн Кронштадтский, говорил приходящим к нему людям: “Вы и у себя имеете молитвенника, отца Иоанна Домовского!” (* По другой версии, он так говорил: «Что вы едете к малой свече, когда у вас горит целое пламя?!») И так до самой смерти отец Иоанн молился с народом в своей келии.

Все это, что я знала, вкратце описала. Прошу не осудить меня за неграмотность. И прошу святых молитв за рабов Божиих: Анну, Симеона и болящую дочь Любовь.

2 декабря 1955 г.»

«В Бозе почивающего протоиерея Иоанна Домовского, бывшего настоятеля Александро–Невского собора города Нахичевани, ныне Ростова– на–Дону, я знал с 1900 года, с момента моего поступления в алтарь вышеназванного собора; в должности прислужника алтаря и канонарха я состоял при протоиерее отце Иоанне Домовском в течение одиннадцати лет.

За этот период я лично испытал от него доброе пастырское отношение, много он проявлял ко мне, как к сироте, участия в моей жизни, в частности – с материальной стороны. В выдающихся событиях моей жизни (брак, крещение дочери, погребение матери и других) (* Скобка священника.) он лично принимал участие как добрый пастырь.

По выходе его в заштат я посещал его в келии на квартире, где имел духовные беседы с ним; и там же получил от него благословение в 1921 году на принятие мною сана диакона.

Из своих впечатлений вспоминаю, что при его настоятельстве (в Александро–Невском соборе) (* Скобки мои.) чувствовалось твердое руководство жизнью; результатом этого была сплоченность причта и благолепие храма, в то время являвшегося одной из величайших церквей в Ростове.

Великою любовию пользовался он, как в причте, тем более – в народе, за его доступность и за внимание к совершению церковных служб, которые всегда были благолепны и торжественны.

Посещаемость собора особенно возросла с момента внесения в собор чтимой иконы “Нечаянная Радость»... Пред этой иконой отец Иоанн совершал очень часто как общие молебствия, так и “вычитывания» особых молитв с елеопомазанием от лампады, висевшей пред этой иконой, больных – как взрослых, так и младенцев, не только местных, но и прибывавших из других местностей.

При возникновении в Ростове обновленчества отец Иоанн активно выступил против него: призывал молящихся не посещать храмов, занятых обновленцами, не принимать в свои дома священников из обновленцев. Несмотря на то, что часть Александро–Невского собора была в ведении “староцерковников”, он его не посещал. И еще при жизни своей дал распоряжение, чтобы по смерти его не проносили прах возле собора, что и было выполнено.

Он был похоронен в 1930 году при бывшем Софийском храме (* Ныне он называется по имени св. царицы Александрийским. Александро–Невская церковь (новая) уничтожена, и Александро–Невский приход приписан туда; церковь расширена почти втрое; и оттуда ходят на армянское кладбище.), а впоследствии прах его был перенесен на армянское кладбище, где он покоится и в настоящее время. Он предсказал, что прах его будет погребен два раза, что и исполнилось.

По уходе его в заштат он продолжал принимать посещающих и служил в келии своей все службы; вел духовные беседы; каждому он уделял свое внимание, особенно же недужным. Проходя мимо дома его, всегда можно было видеть людей, сидевших на ступеньках дома и ожидавших своей очереди на прием.

Помощником ему в этих службах был священник Иоанн Романовский (* Его сын ныне благочинным в Севастополе.).

Несмотря на столь значительный период, после ухода отца Иоанна в вечность любовь верующих не остыла к нему, что доказывает посещаемость его могилы (* Она пред храмом, направо.). В течение всего года ежедневно можно видеть приходящих помолиться ему, и не только людей преклонных лет, но и юношей, и девушек, стоящих пред его могилой. В особенности это наблюдается в экзаменационный период: значит, у этих лиц есть вера в то, что отец Иоанн является достойным молитвенником пред Престолом Всевышнего.

Священник В. Ш.»

(записи Р. А. Донченко)

Первый случай.

«В 1929 году я заболела острыми болями в области живота. Обратилась к известному в то время доктору Кулакову, заведовавшему в городской больнице особой клиникой. Он осмотрел меня и заявил, что мне необходимо немедленно ложиться на операцию, так как обнаружена в большой форме киста, и ее нужно немедленно удалить.

Я, чтобы больше убедиться, обратилась в тот же день еще к доктору Холткову, который подтвердил доктора Кулакова. На другой день я поехала к отцу Иоанну Домовскому получить благословение ложиться на операцию. После окончания литургии в келии отца Иоанна он предложил показать ему место, где ощущается боль.

Осмотревши меня, он, перекрестившись, быстро и громко сказал мне:

– Да у тебя ничего не болит!

И я, действительно, в тот же момент почувствовала, что у меня нет никаких болей. И по настоящее время никаких болей не ощущаю».

* * *

Второй случай.

«В 1927 году, в летнее время, у меня заболели сильно ноги, с подагрическими и ревматическими явлениями, как то: сильными опухолями колен, отеком ног, а также наростами на косточках пальцев рук и ног.

Мой муж попросил знакомых, уезжающих на грязелечение, взять с собою и меня. Я поехала к отцу Иоанну попросить благословения на поездку. Было воскресение. Отец Иоанн совершал литургию, начиная точно в 9 часов, в своей келии.

Я приехала с небольшим опозданием и, вошедши в коридор, увидела отца Иоанна, стоящего на пороге своей келии, уже облаченного и как будто кого-то ожидающего. Увидев меня, он обратился ко мне со словами:

– А я тебя ожидаю!

Я ему говорю, что я приехала к нему только попросить благословения на поездку для лечения ног. Он, не начиная литургии, попросил показать ему больные ноги сейчас же, при всех собравшихся на литургию в келии. И осмотревши мои сильно опухшие колени ног и отеки, сказал:

– Помолимся! А потом и скажем: поедем ли лечиться или нет?

Я хотела было уходить, так как знаю, что меня будут ожидать те, которые собирались ехать на лечение со мною вместе. Но он предложил отстоять и помолиться на литургии, что я и сделала.

После литургии он помазал мне ноги от колен и ниже, все косточки, а также и на руках – святым елеем. И сказал:

– Приди еще два раза ко мне!

И так я на грязелечение не поехала. Отец Иоанн в течение двух недель помазал ноги еще два раза. Боли в коленях прекратились, опухоль исчезла, отеки спали; и вот до настоящего времени я не испытываю боли в ногах, хотя опухоль на колене правой ноги имеется и сейчас».

* * *

Третий случай.

«В 1930 году, 14 февраля по старому стилю, в четверг, я, по просьбе одних знакомых, приехала вечером к отцу Иоанну часов в 6–7, с просьбой помолиться об избавлении их зятя от пьянства. Вошла к нему в келию, а он мне и говорит:

– Хорошо, хорошо, что ты приехала сегодня, а то Бог знает, что будет завтра. И если я умру, помолись за меня!

Я испугалась этих слов, но после, придя в себя, я сказала:

– Помолитесь и вы за нас, грешных!

На мои слова он сказал:

– Если Богу будет угодно удостоить меня блаженства, я всегда буду молиться за вас.

Это было 14 февраля, а 16–го, в субботу, в 12 часов дня, отец Иоанн был сильно парализован: речи нет, сознание отсутствует, и только на четвертый день появилось сознание, но речь отсутствовала до самой смерти.

Скончался он 24 февраля, в воскресенье, в 9 часов 55 минут.

Мой муж, Р. А., всю неделю его болезни находился при больном, и он скончался в его присутствии.

Страдавший же запоем человек с того же времени почувствовал себя освобожденным от пьянства и не пьет до настоящего времени».

* * *

Четвертый случай.

«В 1931 году весною я, помогая отгружать на пароход багаж в Мариинский женский монастырь, сильно подорвала себе внутренности, и с сильнейшими болями меня довезли до моего дома, на Крепостной переулок, и положили в постель. Испытывая сильные боли, я с мольбою обратилась к умершему в 1930 году отцу Иоанну помочь мне перетерпеть невыносимые боли. И я впала в дремоту. Во сне видела покойного отца Иоанна, давшего мне чашку со святой водой, и я выпила. Проснувшись, я уже не чувствовала никаких болей.

В тот час в доме у нас сидел за столом некто Гулевский Н. и разговаривал с моим мужем. Я тут же объявила им, что сию минуту я во сне видела отца Иоанна, который дал мне выпить чашку святой воды, и я, проснувшись, уже не чувствовала никаких болей, а спала я всего минут 5–10...

Мне в данное время семьдесят девятый год, и верю, что своею хорошею жизнью отец Иоанн удостоится блаженства у Всевышнего, и каждый, обращающийся к нему с верой и надеждой, всегда получит от него помощь.

28 ноября 1955 г.

Е. Г. Д.»

«Из числа многих циркулировавших среди верующих города Ростова и области рассказов о необыкновенных случаях, связанных с именем уважаемых всеми знавшими отца Иоанна Домовского, могу упомянуть в частности и следующий, слышанный мною много лет назад от людей, заслуживающих полного доверия, а именно:

В годы, когда духовенство подвергалось репрессиям, к отцу Иоанну на квартиру явился агент ЧК для его ареста и доставки в органы безопасности. Любезно встретив пришедшего, отец Иоанн почему-то более обычного пристально взглянул на него, сказал ему торопливо:

– Спешите, спешите скорее домой... Вы там очень нужны! А я не убегу никуда.

Явившийся арестовать отца Иоанна, по всей вероятности, счел эти слова за уловку его, отказался уходить, велел ему собираться и ехать на машине куда следует.

Отец Иоанн, наскоро собравшись, поехал.

Впоследствии стало известно, что по каким-то причинам как раз в то время, когда отец Иоанн посылал агента к себе домой, его жена повесилась...

20 ноября 1955 г.

На днях, порывшись в памяти, припомнил еще случай...

Пришла к отцу Иоанну однажды за советом одна молодая женщина о предстоящем замужестве. Отец Иоанн расспросил ее, кто ее жених? Посетительница сказала, что женихов у нее два: один из них очень добивается ее руки, и она его любит; а другой тоже любит ее, но она за него не хочет идти замуж, потому что он – некрасивый.

Выслушав внимательно посетительницу, отец Иоанн сказал ей, чтобы она непременно выходила за второго...

Женщина отказывалась... Однако отец Иоанн снова настаивал.

Впоследствии, когда женщина вышла замуж, за кого хотела сама, обнаружилось, что сама она и родившийся младенец заражены нехорошей болезнью.

28 ноября 1955 г. П. И. Б.»