Глава 19. О том, что подвижник должен приступать к подвигу
с твердою решительностью, и о послушании
Для проницательных умов слово наше в предыдущем изложении свойств этого рода жизни определило уже правило для жизни. Но поскольку для более простых братий надобно еще яснее изложить в подробности правило этой жизни, то и обратимся к сему.
Итак, приступивший к подобному образу жизни прежде всего должен иметь образ мыслей твердый, непоколебимый и неподвижный, такую решимость, которой бы не могли преодолеть и изменить духи злобы, и душевною твердостию даже до смерти показывать стойкость мучеников как держась заповедей Божиих, так и соблюдая послушание наставникам. Ибо это главное в сем роде жизни. Как Бог, Который Отец всем и благоволит именоваться так, требует от Своих служителей самой точной благопокорности, так и духовный у людей отец, сообразовывающий распоряжения свои с Божиими законами, требует беспрекословного послушания. Если посвятивший себя какому-нибудь рукодельному художеству, одному из полезных нам в настоящей жизни, во всем покоряется художнику и ни в чем не противится его приказаниям, не отлучается от него и на самое короткое время, но непрестанно бывает на глазах у учителя, такую принимает пищу и такое питие, такой ведет во всем прочем образ жизни, какой тот предпишет, то кольми паче приступающие к изучению благочестия и святости, однажды уверившись, что могут приобрести таковое познание от наставника, воздадут за сие всякою благопокорностью и самым точным во всем послушанием и даже не будут допытываться, на каком основании дается им приказание, но станут исполнять сказанное дело. И разве о том только пожелают знать, о чем не знающим чего-либо, относящегося ко спасению, позволительно вежливо и с надлежащей скромностью спросить и получить вразумление.
Но все старание да употребит человек, чтобы душевная высота не была унижена восстанием сластолюбивых пожеланий. Ибо душа, пригвожденная к земле плотским сластолюбием, как уже может взирать свободным оком на сродный ей и умный свет? Потому прежде всего надобно упражняться в воздержании, которое служит надежным стражем целомудрия, и вождю – уму – не позволять порываться туда и сюда. Как вода, запертая в трубах, под гнетущею ее силою не имея возможности разливаться в стороны, стремится прямо вверх, так и ум человеческий, когда воздержание, подобно узкой трубе, отовсюду сжимает его, не имея случаев к рассеянию, по свойству своей движимости возвысится до желания предметов возвышенных. Ибо ему невозможно когда-либо остановиться, получив от Творца природу, назначенную к непрестанному движению; и если препятствуют ему устремляться к чему-либо суетному, то, конечно, невозможно для него не идти прямо к истине.
А воздержание думаем определить так, что оно есть не одно воздержание себя от снедей (ибо в этом успевали многие и из эллинских философов), но преимущественно воздержание от скитания очей. Ибо какая польза, если, воздерживаясь от яств, пожираешь глазами похоть любодеяния или ушами охотно выслушиваешь суетные и диавольские речи? Нет пользы воздерживаться от снедей, но не воздерживаться от кичения, высокоумия, суетной славы и всякой страсти. Или что пользы наблюдать воздержание в снедях и не воздерживаться от лукавых и суетных помыслов? Посему и Апостол сказал: «Боюся, да не како... истлеют разумы ваши» (2Кор. 11, 3). Посему будем воздержными от всего этого, чтобы и на нас не пала по справедливости укоризна Господня, как на «оцеждающих комара, вельблуда же пожирающих» (Мф. 23, 24).