Беседа 26. Утешение больному
Жизнь человеческая коротка, маловременные радости многотрудного жития – паутинная ткань, наружный блеск жизни – сон. Но весьма блажен покой праведных; упокоение на небесах бесконечно. Подлинно, это – дары бессмертного Щедролюбца! Ибо Чье естество неизменяемо, у Того и даяние нескончаемо. Поэтому здешняя борьба праведных временна, а победа и тамошние награды вечны.
В жизни, как в училище ратоборства, трудимся мы, борясь со скорбями; и природе нашей много противников. Удовольствия отнимают твердость, роскошь изменяет мужество, уныние расслабляет силы, клеветы наносят оскорбления, лесть прикрывает собою злоумышления, страх делает, что падаем в отчаяние; и в таком-то треволнении непрестанно обуревается наша природа. Не только горести жизни несносны, но и то самое, что по видимому приятно, опечаливает своею превратностию; и мы проходим жизнь почти полную скорбей и слез. И если угодно тебе знать, выслушай описание горестей жизни.
Человек посеян в утробе матерней; но этому сеянию предшествовала скорбь. Семя брошено в бразды естества; если только размыслим об этом, то устыдимся начал рождения. Брошенное семя изменилось в кровь, кровь одебелила в плоть, плоть со временем приняла на себя образ; образовавшееся непонятным для ума способом одушевилось; одушевленное воспиталось естественными средствами; стесняемый зародыш скачет, негодует на это узилище естества; но едва наступило время рождения, распались затворы чревоношения, отверзлись двери естества, матерняя утроба разрешила удерживаемый ею дотоле плод; выскользнул в жизнь этот борец скорби, вдохнули в себя воздух эти уста твари; и что же после этого? Первый от него звук – плачет. Достаточно этого, чтобы по началу узнать жизнь. Младенец коснулся земли и не смеется, но, едва коснувшись, объемлется болезнями и плачет. Он знает уже, что заброшен бурею в море скорбей. Питается со слезами, сосет молоко с принуждением; достигает возраста и начинает бояться родителей или домашних слуг. Стал взрослым отроком и отдан в науку учителям. Вот страх, не знающий отдыха! Ленится, принимает побои, проводит ночи без сна, но выучивается, вполне успевает, заходит далеко в науках, приобретает добрую о себе славу, просвещен всеми родами познаний, исполнен опытности в законоведении, со временем достигает мужеского возраста, посвящает себя военной службе. Опять начало еще больших скорбей! Боится начальников, подозревает злонамеренных, прилепляется к корысти, везде ее ищет, сходит с ума, домогаясь прибыли; неусыпен, проводит жизнь в тяжбах. Рассчитывая выгоды, оставляет родину никем не влекомый, служит невольно, трудится сверх силы, проводит в заботах ночи, работает неутомимо днем, как раб. Нужда запродала его свободу. Потом, после всего этого, после многих трудов и угождений, удостоен он почестей, возведен на высоту чинов, управляет народами, повелевает войсками, величается, как первый сановник в государстве, собрал груды богатства; но с трудами текло вместе и время, с чинами пришла и старость, и прежде, нежели насладился богатством, отходит похищенный из жизни, и в самой пристани терпит кораблекрушение. Ибо вслед за суетными надеждами идет смерть, посмевающаяся смертным.
Такова жизнь человеческая – непостоянное море, зыбкий воздух, неуловимое сновидение, утекающий поток, исчезающий дым, бегущая тень, собрание вод, колеблемое волнами. И хотя буря страшна, плавание опасно; однако же мы – пловцы – спим беспечно. Страшно и свирепо море жизни, суетны надежды, надмевающие подобно бурям. Скорби ревут, как волны; злоумышления скрываются, как подводные камни; враги лают, как псы; похитители окружают, как морские разбойники; приходит старость, как зима; настоит смерть, как кораблекрушение. Видишь бурю, правь искуснее; смотри, как плывешь, не затопи ладьи своей, нагрузив ее или богатством, приобретаемым неправдою, или бременем страстей.
Поэтому весьма благовременно взывает блаженный Павел: «есть снискание велие благочестие» (1Тим. 6, 6), – богатство небесное, сокровище таин, море премудрости, ведение истины, поклонение несозданной Троице, зерцало девственной тайны, вера непытливая, исповедание, избегающее исследований, проповедь преподобная, произносимая устами, проникающая чрез слух, укореняемая в душе и подающая озарение Троицы.
«Есть снискание велие благочестие с довольством» (1Тим. 6, 6), потому что всего богатее довольство, жизнь без излишеств, упокоение беззаботное, богатство, не вовлекающее в сети, нужда, дающая и послабу, тяжесть без скорби, содержание нескудное, наслаждение непосрамляющее. Приучающие себя к довольству избегают волнений богатства, ибо богатый всего боится: боится дней, как времени судопроизводств; боится вечеров, как удобных ворам; боится ночей, как мучений от забот; боится утреннего времени, как доступа к нему льстецов; боится не только времени, но и места. Его приводят в ужас нападения разбойников, злоумышления воров, клеветы притеснителей, расхищения сильных, злодеяния домашних, любопытство доносчиков, нечувствительность доправляющих взыскания, рассуждения соседей, гнилость стен, падение домов, нашествия варваров, коварство сограждан, приговоры судей, потеря того, что имеет, отнятие того, чем владел. О человек, если такова зима обладания, то где же весна наслаждения? «Есть снискание велие благочестие с довольством». Оно не прекращается вместе с настоящею жизнию, говорит Апостол. Это – стяжание бессмертное; с растратою богатства оно не утрачивается.
Скажи, Павел: «ничтоже внесохом в мир» (1Тим. 6, 7). Равночестия при вшествии в мир достаточно к тому, чтобы изгнать неровность кичения в общественной жизни. «Ничтоже внесохом в мир». Нагими вышли мы из матерней утробы. Ничего не имея у себя, взошел в мир ты, корыстолюбец; у тебя не было ни золота, потому что оно вырывается из земли; ни серебра, потому что не с тобой посеяно; ни одежд, потому что они – примышления искусства ткачей; ни поместий, которые возделали богатство и обстроили руки; ни достоинства, кроме одного – образа Божия; ни владычества, которое подтачивает время и пожинает смерть. Наг взошел ты в мир: о если бы из жизни выйти тебе обнаженным от грехов!
«Ничтоже внесохом в жизнь, но ниже изнести что можем» (1Тим. 6, 7). Ужели, Павел, ничего не выносим мы из принадлежащего к жизни? – Ничего, разве одни добродетели, ежели упражнялись в них. Износим целомудрие, если цвели им. Износим милостыню, если обогащались ею. Это – споспешники души, уды для уловления жизни. Богатство остается здесь, золото расхищается, серебро идет в раздел, поместья продаются, слава забывается, владычество прекращается, страх угасает. С позорищем жизни разрушается и убранство. Итак, что же? «Имеюще пищу и одеяние, сими довольни будем» (1Тим. 6, 8). Бегаю излишнего как бесполезного и ищу необходимого как не подлежащего осуждению. Богач предстает там нагим. Если имеет добродетели, и там он богат. А если обнажен от них, то – вечный нищий.
Ничто не богатее добродетельной нищеты. Петр нищ, но взял добычу с смерти. Иоанн нищ, но исправил ноги хромого. Филипп нищ, но в Сыне видел Отца (Ин. 14, 9). Матфей нищ, потому что оставил богатство вместе с хищением (Лк. 5, 27–28). Фома нищ, но отрыл некрадомое сокровище – ребро Владыки. Павел нищ, но стал наследником рая. Владыка нищ по плоти, потому что безмерно богат по Божеству.
Вот и сегодня излил богатство врачевания, освободил от болезни тещу Петрову, прикосновением отгнал горячку. Не после многих посещений воздвиг страждущую; не видно врачебного вещества; уврачевание последовало вдруг. Много истощила она трудов, и не было милующего. Но здесь предстает только Врач естества, и телесная зима прекратилась.
Посмотри же на то, что наиболее чудно. Троих уврачевал от одного и того же – двух мужей и одну жену: Лазаря, сына вдовицы и дочь Иаирову. И для чего? Слушай, потому что причина сему таинственна. Хотел показать, что Он Владыка закона и благодати; поэтому в других соблюдает подобный образ; как и там поставил трех правителей народу: Моисея, Аарона и Мариам. Слушай, что Сам вопиет у пророков: «людие Мои, что сотворих вам? или чим оскорбих вас?.. Отвещайте Ми, зане… послах пред вами Моисея, Аарона и Мариам» (Мих. 6, 3–4),– Моисея в лице закона, Аарона в лице пророков и Мариам в лице Церкви, которую ослепила нечистота идолов и уврачевало человеколюбие Воплотившегося.
Поэтому Церковь, как Мариам, освободившись от мысленного фараона – диавола – и от владычества демонов, и видя, что ветхий человек, подобно Египту, потоплен в море купели, взяв тимпан благодарения и приведя в согласие с древом креста, ударяет в струны добродетели и восклицает: «поим Господеви, славно бо прославися» (Исх. 15, 1). Сошел с неба, и не отлучился от Отца; родился в вертепе, и не сошел с престола; возлег в яслях, и не оставил Отчих недр; родился, воплотившись от Девы, и как Бог, был без отца; снисшел, и не отлучился от горних; взошел, и не соделал прибавления в Троице; в образе раба явился, и не утратил равночестия со Отцем, но есть Слово, и Образ (eikwn и carakthr), и Сияние; Слово, ибо никогда не отделен от ума; Образ (eikwn), не из воска вылитый круг, но печать равнообразная; Сияние, ибо свет совечен солнцу; Образ (carakthr); потому что «видевый Сына, виде Отца» (Ин. 14, 9). Ему слава и держава с Единородным Его Сыном, и Животворящим Его Духом, ныне, и всегда, и во веки веков! Аминь.