Жизнь во славу Божию

«Он жил во славу Божию – гласит надгробная надпись о приснопамятном старце Варнаве, блаженно и столь благолепно почивающем в тиши пещерной часовенки «у Черниговской».

И кто-же из знавших почившего старца – утешителя, духовного отца, печальника многотысячной семьи народной, не признает в сих золотых словах конечного заключения славной повести о его «житии» и не скажет от чистого сердца: воистину так, – он жил во славу Божию?!

Кто из духовных чад его при сем не даст славы Богу, прославившему верного раба Своего дивными делами Своея любви и милости?!

Велегласно хвалит Господа и любимейшее детище блаженного старца обитель Иверская – это лучшее украшение в неувядаемом венце славы на честной главе его. Милостию Божиею она вступает ныне в пятидесятую годовщину своего бытия, неразрывно связанного с жизнию в Бозе почившего старца, и по поводу сего юбилея творит благодарно память своего ,,кормильчика-батюшки», предлагая благосклонному вниманию боголюбивых читателей сие краткое сказание о его жизни и деяниях во славу Божию.

"Вемы, яко любящим Бога вся поспешествуют во благое, сущим по предуведению званным». (Рим. 8:28).

«Аще кто Мне служит, почтит его Отец Мой». (Ин. 12:26).

Предызбранный десницей Вышнего и от утробы матерней даже до конца ею ведомый вослед Христу, старец о. Варнава – в мире Василий Ильич Меркулов – от юности восприял в душе своей зачатки тех добродетелей, какие явили в нем впоследствии славного подвижника веры и благочестия, истинного носителя и верного исполнителя заветов Христовой любви. Его первыми наставниками-воспитателями были родители – Илия и Дария, – люди простые, бедные, но и в самом убожестве своем достопочтенные. Постоянный пример их доброй жизни в тяжелой рабской доле крестьян того времени воспитывал и в сыне их будущего неустанного труженика, безкровного мученика-терпеливца и отца – печальника всех скорбящих и обездоленных. Его младенческие лета шли безмятежно в тиши родного крова; но и тогда уже было очевидно для окружающих особое божественное благоволение к сему избраннику, о чем свидетельствуют безхитростные разсказы – воспоминания самого батюшки и его блаженной родительницы, бывшей впоследствии схимонахиней Иверского монастыря.

И тогда уже сему любимцу Божию открывается в доступной мере мир таинственного. Благочестиво настроенное дитя временами как бы отрешается от земли и витает в сфере видений, посильных к восприятию его младенческой душе.¹

Но вот он, – уже отрок, отрывается от милых сердцу родных полей, перепроданный со всей родной семьей иному владельцу, и переселяется на чужбину в с. Нара-Фоминская, Московской губ. Впервые, может быть, глубокая скорбь сжимает нежное сердце впечатлительного мальчика, а юная душа его меж тем свыкается с опытным познанием страннического удела человека на земле. Отданный затем волею господина в научение слесарному ремеслу, он закаляется в труде и терпении на целожизненный подвиг, а воля Господня тогда-же предает его в руки надежного наставника в вере и благочестии, известного в той местности подвижника монаха Геронтия. Зорким духовным оком старец провидел в юном слесаре – подмастерье будущего неустанного труженика на службе Богу и миру и почтил в нем избранника Божия, с любовию приблизив к себе. Со времени этого сближения блаженного отрока со старцем и началось решительное уклонение его жизненного пути от мира к иночеству. Вступив в духовное содружество с монахом, веселый и подвижный мальчик Василий теперь уже не находит прежнего удовольствия в играх и забавах с товарищами, но по целым дням в праздники не отходит почти от своего батюшки Геронтия или же пребывает в обществе монахинь соседней с селом Зосимовой пустыни, то присутствуя в храме за богослужением, то прислуживая им, как и «заправский» слесарь. Известно, что в прошедшем человека – семена его настоящего и будущего, и кто же не признал бы теперь в этом труженике – слуге инокинь – отца и слугу великой обители, в этом отроке – друге и ученике старца – будущего друга – наставника народного и истинного всех благожелателя. Так из полубезсознательного сначала отрешения от мира и его тленных благ с течением времени в душе Василия возникло неудержимое стремление к иной жизни на земле для неба. И вот юному боголюбцу в помощь от Господа является благоприятный случай к исходу от мира: его благочестивая мать идет на богомолье к «угодничку» Сергию и кроткий, теперь уже 20-тилетний, юноша Василий радостно сопутствует ей в лавру Троицкую. Здесь преподобный игумен призывает его в стадо свое, и Василий полагает в сердце своем вступить в ряды иноков обители, если то угодно будет Богу.

Но Богу угодно было лишь чрез год только исполнить это горячее желание юноши, и этот год томления духа посреди уже чуждого сердцу мира был как бы сроком искуса твердости его произволения и первым серьезным опытом победы в борьбе с миром, плотию и диаволом. Страх неведомого пути иноческого, любовь и жалость к престарелым и одиноким родителям, привязаность к родному крову, – все преодолел в себе юный подвижник любви ради Божией и весело потек в избранную обитель, напутствуемый благословениями родителей и молитвами старца – наставника. Последний же и сам вскоре затем переселился в лавру Троицкую, а отсюда и в горние обители, пред кончиною приняв св. схиму с именем Григория.

Теперь, как это и обычно у Господа утешать рабов своих в начале их подвига, в душе послушника Василия был сплошной праздник и ликование. Но вот Отец Небесный уже ведет его и далее на путь превосходнейший. Василий начинает вскоре тяготиться постоянным и неизбежным в многолюдной лавре шумом мирским; дух его тоскует, ища свободы, в уединении; лавра кажется уже тесною, а тихая Гефсимания, – создание великого Филарета, митрополита Московского, – все сильнее манит его к себе.

Огарец и монастырское начальство с благословением отпускают доброго юношу под благодатную сень Гефсиманского скита, где он и водворяется, вновь благополучно укрывшись от мира. Здесь в благочестивом собрании многих старцев-подвижников перст Божий указует ему еще иного руководителя-отца в лице монаха Даниила, почти 20 лет подвизавшегося отшельником в убогой лесной хижине-келлии, у дверей которой постоянно толпился народ, жаждущий слова правды от уст праведника-прозорливца. Золотое сердце крылось под суровой внешностью подвижника, и юный послушник Василий всей душой прилепился к нему, а чрез него и к Богу.

Тихо, год за годом и счастливо идет под мудрым водительством обоих наставников скитская жизнь брата Василия – «слесаря» (это давний обычай в монастырях – звать по послушанию), и в эти первые годы своей иноческой жизни он обогощается силами духа, «яко древо, насажденное при исходищих вод, еже плод свой даст во время свое».

А это время плодоношения уже приспело: волею Божией Василий вновь поставляется лицом к лицу с миром на новом послушании проводника богомольцев в пещерах. Как ни тяжко было ему лишение тишины и безмолвия однако достойный питомец своих наставников в мире хранит сердце свое и на новом делании. А его благоговейная настроенность, неизменная кротость и благодушие при исполнении послушания вскоре создают ему добрую славу в среде богомольцев, посетителей пещер, и молодой послушник, сам того не ведая, мало-по-малу становится старцем-утешителем.

Теперь устами его первого наставника схимонаха Григория, в преддверии загробной щизни уже бывшего, изрекается и последнее слово о Божием предопределении ему быть духовным отцом-наставником народным и старцем-строителем обители инокинь.

– «Сим питай алчущих словом и хлебом, так хощет Бог», закончил свое завещание ученику старец Григорий, накануне кончины своей, подавая ему две просфоры и предсказывая о том, что им будет устроен женский монастырь в месте, где укажет Матерь Божия.

Мог ли молодой послушник спокойно принять такой завет старческий? Нет, его смирению это казалось не в меру тяжелым и по времени он надеялся освободиться от возложенного бремени. Но Господь ускорил изять из среды живых блаженного схимника, и Василий остался с завещанным ему крестом старческого служения.

Не облегчил и старец Даниил скорбной души его, не снял завета отчего, да еще и с своей стороны подтвердил, что «так хощет Бог». И смиренный послушник уже не прекословит, но покорно преклоняет выю под крепкую руку Божию, хотя все еще, по немощи человеческой и ужасается предстоящих скорбей, о коих предварил его почивший отец Григорий. Внимательный к себе и путям Провидения, он, как ведомый, ведется теперь на предлежащий пожизненный подвиг старческого окормления алчущих «словом и хлебом», всех приемлет в простоте сердца, всем готов послужить на пользу во славу Божию. И народ сердцем почуял в молодом 30-летнем старце-послушнике своего истинного пастыря-отца и с детской доверенностью шел к нему за словом совета и утешения.

Вслед за другими приходит никому не ведомый и Божий посланник на помощь к юному старцу в исполнении завещанного ему строительства обители. Это был житель с. Выксы, Нижегородской губ., закоренелый раскольник Димитрий Пивоваров, «случайно» в поисках истинной веры, заглянувший в келлию о. Василия и вышедший потом из нее духовно обновленным и просвещенным. Что и как было говорено старцем-простецом в продолжительной беседе с сим необычайным посетителем, – неизвестно, только следствием этой беседы было обращение Димитрия в лоно православной церкви и совершенное его покаяние в подвиге юродства Христа ради. Этот-то блаженный Димитрий и подал затем мысль о. Василию основать иноческую обитель на его родине в с. Выксе.²

И опять, при самом начале святого дела, создания обители открывается во всей полноте и силе великая вера послушника-старца, покорно идущего за юродивым Димитрием в самыя дебри раскола и лжеучений сектантских, идущего , при том без всяких средств на то, с одной лишь крепкою надеждою на Промысл Божий. Зато какая же чрезвычайная близость божественной помощи является ему теперь!

«Пред самым моим отъездом, – вспоминал потом не раз сам батюшка, – вошли ко мне в келлию какие-то две женщины, обе в черном одеянии. Помолясь на святые иконы, одна из них подала мне несколько серебряных монет и сказала: «Ты отправляешься в путь? С Богом, вот тебе на это дело». Затем обе они быстро вышли, так что я не успел и спросить – кто они».

Такое, по-видимому, неважное обстоятельство было весьма утешительно для верующей души о. Василия, и он приступает к начатию великого дела, окрыленный светлою надеждою на успех. О том, как такое его «упование не посрамило» его, свидетельствует вся дивная история возникновения и процветания обители Иверской. Но достаточно и взглянуть только на это дивное создание мудрого простеца, чтобы увидеть, вернее почувствовать всю громаду труда и забот, подъятых им за все время окормления ее.

Вид монастыря

Кто же скажет, чего стоило все внутреннее и внешнее благосостояние этой по истине «райской» обители ее родному «кормильчику», как всегда звали старца сестры Иверские. Положив основание монастыря на твердом камне своей великой веры, «кормильчик» вел мощною рукою его дальнейшее устроение с упованием на помощь свыше и увидел, наконец, прекраснейший плод своего послушания и любви к Богу.

«Эти величественные храмы и другие монастырские здания невольно заставляли удивляться неутомимой деятельности их строителя, основателя. Простой, неученый, вышедший из народа монах, без средств, благодаря только одному природному уму и неутомимой деятельности, с помощью благотворителей, в лесной непроходимой чаще сумел насадить такой «цветник благочестия, создать такую образцовую обитель»! -удивляется старцу мирянин писатель г. Дмитриев³.

«Не молитвою-ли создана ваша обитель? – обращает слово свое к сестрам Иверским архимандрит Трифон (ныне преосвященный епископ Дмитровский викарий Московский). Не суетными талантами, ослепляющими человечество, не богатством или ученостью создал ее ваш «кормильчик», наш возлюбленный авва, а молитвою веры, молитвенными вздохами и слезами». Поистине так! С самого основания обители юный старец становится как на страже при вратах ея, всячески охраняя ее от злобы и расхищения врагов видимых и невидимых своими молитвами и неусыпным попечением. А меж тем личная жизнь его посреди братства_, пещер значительно изменяется. Вскоре к вящшему преуспеянию юного подвижника в вере и уповании Господь отъемлет у него последнюю опору и утешение в людях: в 1865 году умирает и последний его руководитель в жизни иноческой – старец Даниил. Затем умирает миру и сам Василий, а на месте его «силою таинства» возрождается в мире духовном инок Варнава и, облеченный во всеоружие Божие, восходит на высшую степень своего послушания в сане священноинока, как всеми признанный духовный отец и молитвенник за мир.

Всею жизнию оправдывая новонареченное имя, (Варнава – сын утешения, дитя милости) старец о. Варнава, как истинный сын утешения, всегда и ко всем спешит с милостию и утешением, как бы вынуждаемый на то требованием любвеобильного сердца своего. А в наши тусклые холодные дни, когда «за умножение беззакония изсякает любы многих», когда людям без различия их возрастов, положений и состояний тяжело дышется в душной атмосфере современного уклада общественной жизни, когда постоянная борьба за существование вносит разлад и ожесточение в сердца и умы, – еще более понятно становится великая сила любви благостного старца, как магнитом привлекавшая к нему людей из всех слоев общества.

И знатный сановник, утомленный нравственно и физически все возрастающею трудностью служения царю и родине, и служитель церкви, изболевшийся душою за нее, страждущую посреди яростных возстаний всех сил ада, и мирный торговец-промышленник, и забитый горем – нуждой безпросветною серый мужичок-земледелец, – все идут к батюшке Варнаве в его убогую келлийку, как к источнику мира, света и тепла. И наряду с молчаливой слезой благоговейной любви и признательности к старцу-утешителю отовсюду несут ему духовные детки и посильную дань благодарения, чем кто может, жертвуя на дело его благотворительности. Во много-много сот тысяч оценили эти детки батюшки его благодеяния душам их, но еще большую цену его любви и милости дают в очах Божиих те незримыя слезы святой радости, с какими всюду благословляется имя его, как молитвенника за всех.

«Живи, отец, твои молитвы

Нужны для родины твоей;

Нужны для тех, кто в грозной битве

И кровь и жизнь приносит ей.

Приветствует батюшку Варнаву в день его ангела (11 июня в 1904 г.) его знаменитый «духовный сын Ф. Н. Плевако», – этот глубокий знаток и верный истолкователь запросов души и жизни родного народа.

Но теперь с любовию и благодарением уступаем место правдивому слову другого духовного сына о. Варнавы преосвященного Трифона, давшего прекрасную характеристику батюшки, как человека, инока и старца – отца духовного.

«Какими особенными добродетелями отличался о. Варнава? – задается вопросом преосвященный владыка. Апостол Павел говорит, что всякому истинному христианину дается проявление Духа Святого на пользу. Дары различные, но Дух один и тот же. Одному дается Духом слово мудрости, иному вера, иному дары исцелений. Сообразно с нравственными качествами человека, его характером, образом жизни, воспитанием, и дары даются различные.

Отец Варнава, по моему глубокому убеждению, обладал даром веры. Для него не существовало преград между нашим миром и миром загробным. Никакой и тени сомнений и колебаний у него не было в отношении истин веры. Все его существо было проникнуто этой верой, все его поступки вытекали из этой веры.

Но все дары Св. Духа, все эти духовные таланты, если можно так выразиться, при постоянном совершенствовании ведут к самому величайшему дару, выше которого нет ничего ни на небе, ни на земле. Дар этот – есть любовь. И про отца Варнаву можно сказать, по слову ап. Павла, что его вера была споспешествуема любовью. Эта любовь притягивала к нему, как магнит железо, людей самых разнообразных положений. Они открывали ему свое горе, свои нужды, свои не только духовные, но и семейные затруднения, имущественные, служебные неприятности. Одним словом, у них от него не было тайн. И он всегда давал им добрый совет, часто носивший пророческий характер. Особенно же он был велик, когда ему приходилось иметь дело с слабыми в вере и малодушными людьми. Здесь, своей верой он их настолько ободрял, вдохновлял, что долго после этого они смело и бодро шли житейским путем.

Скажут, быть может, некоторые: «Но ведь это в сущности очень легко выслушать исповедь человека и дать ему совет»! Нет, скажу по своему слабому опыту: это чрезвычайно трудно! Скажу более: это невозможно для обыкновенного человека. Для того, чтобы так утешить и ободрить человека, необходимо ему в полной мере сострадать, а для того, чтобы сострадать человеку, надо совершенно уничтожить ту духовную преграду, которую ставят между нами самолюбие, чувственность и другия страсти, заставляющия нас глядеть на своего ближнего с недоверием, с сухостью, а иногда даже с раздражением и озлоблением. Человек же истинно-христианской любви смотрит на всякого приходящего к нему, кто-бы он ни был, как на самого милого, дорогого брата или сестру. Он весь, так сказать, претворяется в него, живет его жизнию, действительно страдает и мучается его страданьем. весь уходит в бездну его зол и скорбей, не только не гнушается его страшных духовных ран, но готов жизнь отдать за их исцеление. Вот почему и дается такому человеку слово великой духовной мудрости, слово предведения и пророчества, которое своею силою способным делается оживить духовного мертвеца. Но не сразу, а путем тяжелого подвига и путем внутренней работы над самим собою и молитвой, человек достигает духовной высоты. И отец Варнава не сразу достиг такой веры и любви, а после долгих трудов. "Юн был необыкновенно строг к себе; какую простую подвижническую жизнь вел он молодым послушником, такую он продолжал вести до самой кончины, уже больным старцем. Никаких поблажек себе, никакой даже самой невинной прихоти: он вовсе не пил чая, носил самую простую одежду, вкушал самую грубую пищу. Что меня особенно в нем пленяло, это то, что удовлетворение телесных потребностей для него никогда не было каким-то делом, к которому надо особенно готовиться. Он например, кроме тех дней, в которые ему приходилось, как чередному иеромонаху, присутствовать в трапезе, – никогда как следует не обедал, а так, перехватит что-нибудь, и опять за дело. Он никогда как следует не спал, а так «прикурнет», как говорится, во всей одежде на своем деревянном ложе с подушкой, набитой чуть не булыжником, и снова встает на молитву. Бывало совершив с ним продолжительную литургию в доме призрения и видя, что он торопится уехать тотчас после службы домой, скажешь ему: «батюшка, да отдохните немножко»!

Но он обыкновенно шепнет, сжав мою руку: «Прости, не могу, ведь там их несколько сот дожидается, ведь они все скорбные, несчастные!» И какою любовью в это время звучит его голос! И с раннего утра до поздней ночи открыты были двери его кельи, кроме времени богослужения, которое он посещал неопустительно, неся тяжелую череду священнослужения, как всякий обыкновенный иеромонах».

Его свыше тридцатичетырехлетняя чреда священно- служения закончилась в памятный для всех духовных детей его день 17 февраля 1906 года.

«Неустанный служитель Бога, закончим и мы жизнеописание старца о. Варнавы словами иного еще почитателя памяти его, – профессора Д. И. Введенского⁴ – и скончался у престола Божия. Трудник на ниве людских сердец и почил от трудов своих на этой трудовой ниве: он предал боголюбивый дух свой Богу во время духовного врачевания, при совершении таинства исповеди в Сергиево-Посадском доме призрения. Удовлетворив духовной потребности одной из своих многочисленных духовных дочерей, он с крестом в руках проследовал из предалтария верхнего придела домовой церкви в алтарь и здесь опустился в епитрахили и поручах... Видевшие это думали, что старец устал, что он упал от утомления... Но оказалось, что волею Божиею уже оборвалась нить трудовой жизни старца, что дух его переселился в вечность. Порвалась видимая связь с временной жизнью. Но зато, с этого же мгновения стала сказываться и вся несокрушимость незримой, связующей не только живых, но и умерших, силы – силы любви... Она оказалась сильнее смерти... Тотчас же после его кончины начались безпрестанные панихиды... Умножились слезы любви. Любовь оплакивала кончину старца, любовь и погребала его. Поэтому погребение его отличалось редкой торжественностию. Нашлись люди, которые испросили разрешение сокрыть его останки под полом пещерного храма, а не на общем кладбище, где первоначально была приготовлена и могилка для о. Варнавы: Нашелся и готовый гроб, который сделал для себя благочинный пещер, о. Досифей. По расположению к старцу он уступил ему то, что готовил для себя. На отпевание старца-трудника прибыли три Московских архиерея: преосвященные Трифон, Евдоким и Никон, наместник лавры – архимандрит Товия, инспектор Академии – архимандрит Иосиф, старшая братия Лавры, скита и подведомственных Лавре монастырей. Гроб почившего во время отпевания окружила непроницаемая стена его почитателей – людей всех сословий и званий – и богатых, и бедных, знатных и незнатных. Неподдельное чувство скорбящей любви видно было на всех лицах.

При этом многие из присутствовавших так переполнены были чувством скорби, что не могли сдерживать в себе горечи духовного одиночества. «Батюшка, дорогой, ты все давал в жизни мне», «ведь ты, ты исцелил меня», «отрада жизни моей» – вот те возгласы, которые время от времени прерывали на мгновение печальный трогательный обряд погребения... С этими же возгласами, вырывавшимися из глубины любящих сердец, и опустили в могилку труженическое тело в Бозе почившего старца. Знаменательно при этом и самое от- шествие почившего на вечный покой. Его пронесли, как никогда, – чрез алтарь – мимо престола Божия. И вот как произошло это. Гроб трудно оказалось пронести к могиле по узкому корридорчику, который вел в пещеру. Оставался прямой, более свободный, ход чрез алтарь. Здесь и пронесли старца. Вдумываешься во все это, взираешь на народную любовь к нему, на редкую кончину его и невольно преклоняешься пред таким служителем правды, который никогда не остывал в своей вере, не тяготился людскою докукою, не истощался в добродушной отзывчивости, который следил за каждым, открывающимся для воздействия благодати, сердцем. Да, истинно, что любовь, святая любовь никогда не умирает...

«Всем бых вся, да всяко некие спасу». (1Кор. 9:22).

«Благодать Господа нашего Иисуса Христа с вами и любы моя со всеми вами о Христе Иисусе». (1Кор. 16:23–24).

Нет больше силы, чем любовь. Любовью жил и ей одной служил полвека старец о. Варнава. В чем состояло и как проявлялось это служение его, хорошо ведомо тем, кто имеет счастие называть себя его духовным чадом. А для тех, кому не судил Господь опытно познать на себе величие дел его отеческой любви и милости, пусть послужат в назидание и утешение предлагаемые здесь разсказы и воспоминания о почившем старце его духовных детей, устно и письменно сообщенные ими обители Иверской, – этой ближайшей очевидице и неложной свидетельнице славной жизни своего великого во смирении отца и кормильчика.

а) «По долгу священства, в прославление Бога, дивного во святых своих, – пишет к настоятельнице монастыря председатель Городецкого отдела Союза Русского народа, окружный миссионер священник Владимир Орлов, – имею честь сообщить нижеследующие случаи из жизни приснопамятного блаженного старца иеромонаха Варнавы, свидетельствующие о его прозорливости.

1) Более 15 лет тому назад, когда я служил всенощную в монастырском соборе (о. Владимир – бывший священник Иверского монастыря) вместе со старцем Варнавою, он мне сказал: «вот, сынок, тот человек святой, который отслужит литургию, причастится и тут же в алтаре пред престолом Божиим помрет». Я тогда не понял значения этих слов, а когда последовала блаженная кончина сего святого старца, именно когда он предал свою праведную душу в руце Божии, склонив к престолу свою голову и держа в руке крест Христов, – я уразумел значение этих вышеизложенных его ко мне слов, коими он так задолго предрекал свою кончину.

2) Часто посещая Москву по должности миссионера, я нередко останавливался в квартире священника-академика П. Ив. Доброва (на Грачах). Батюшка религиозный человек и мой задушевный друг, но он не вполне признавал достоинства о. Варнавы. В минувшую Пасху (1907 г.) я был в Москве и вновь, по обычаю, посетил о. Павла. Он со слезами на глазах разсказал мне следующий случай о даре предведения будущих событий блаженного старца Варнавы, а именно: «во время минувшей японской войны в его приходе, Никола на Грачах, жило одно семейство запасного рядового солдата, которого назначили во вторичную службу в Манчжурию. Жена его убивалась, день и ночь плакала о том, что ее кормильца возьмут на войну, убьют. Что она будет делать с кучею детей – 7 человек?! И вот в такой беде пришла она однажды к о. Павлу, прося сообщить ей, когда приедет о. Варнава в контору купца Ив. Федор. Рубцова. В скором времени о. Павлу пришлось быть свидетелем следующего разговора о. Варнавы с этой женщиной. Последняя, услыхав, что о. Варнава в конторе у Рубцовых, с горькими слезами вошла туда же. Но прежде, чем она от слез могла сказать что-либо, о. Варнава сказал ей: «ну что, неразумная, плачешь! Твоего мужа не возьмут в солдаты. Но. лучше бы тебе было, если бы его взяли, да на твое горе его не возьмут. А ты родишь сына, назови его Серафимом, он будет монах от чрева матери». И действительно ее мужа в солдаты не взяли, а женщина, по словам о. Павла, родила младенца (скопца от чрева матери) величиною с двухгодовалого ребенка и без болезни. О. Павел его крестил и назвал его Серафимом. А муж несчастной этой женщины стал пить вино, бросил жену и детей, много раз терзал их без милосердия, завел себе незаконную жену; так что от горя эта несчастная женщина неоднократно покушалась на самоубийство.

3) Тогда же И. Ф. Рубцов сообщил мне еще случай. Его сын, – воспитанник одного среднего учебного заведения г. Ярославля, во время англо-бурской войны сбежал из дома с товарищами, чтобы ехать в Африку на помощь к Бурам. «И вот мы с женою три дня были в страшном горе, во все концы России разослали телеграммы о поимки сына и уже отчаялись найти его. Я решился сездить в Сергиевскую лавру к о. Варнаве просить его молитв и совета, что делать. Вместе со мною туда же ехал один студент – атеист, который, узнав о цели моей поездки к о. Варнаве, попросил меня взять его к сему «чудотворцу», и я взял. Взошедши в келлию о. Варнавы, я со слезами взял у него благословение, а он, не выслушав еще от меня ни слова, сказал мне.; «ну, что ты плачешь?! Твоего сына завтра же привезут в Москву с другими 18-ю товарищами на такой то вокзал». А к студенту подошел и, благословляя его, сказав: «ты окончишь курс первым, женишься, будешь прекрасный семьянин и уверуешь в Бога».

И все это исполнилось в точности».

б) «Единственный мой сын, – пишет в обитель в 1907 г. известный в литературном мире С. Нилус о своем общении с почившим старцем, – Сергий в мае 1901 года окончил гимназию и поступил на университетские курсы Московского лицея в память цесаревича Николая. Начиналась его новая самостоятельная жизнь, и мы решили с ним сездить к о. Варнаве за благословением на новый путь. Узнав в лавре, что Батюшка дома, мы взяли извозчика и отправились к Черниговской. Здесь у крылечка келлии старца стояло человек с двадцать в ожидании его возвращения из посада, куда он поехал, как мы узнали потом, к какой то генеральше, которая строит приют. Чтобы не терять даром времени мы с сыном отправились в Вифанию, чтобы поклониться гробу пр. Сергия и помолиться у гробницы великого митрополита Платона. По дороге в Вифанию я все думал об о. Варнаве и очень скорбел, что быть может, нам так и не удастся его повидать, не удастся и сыну принять его благодатного старческого благословения «на новый путь».

И, вдруг, неожиданно для меня в мой голове мелькнула мысль: а я бы еще выпросил у старца его портрет с собственноручной надписью. Подумал так и вслед забыл.

В Вифании кроме нас никого не было. У святых ворот стоял послушник, а другой послушник водил нас по Вифанским святыням. Поклонились мы гробу Божьяго угодника и только что успели положить поклон последнему на земле жилищу митрополита Платона, как увидали бегущего к нам послушника, того, что встретил нас у ворот.

– «Батюшка Варнава вас обоих к себе требует!» – еще издали позвал нас этот послушник.

– «Где он? да как он об нас узнал»?

– «Ничего не знаю. Батюшка вас дожидается у св. ворот».

Мы побежали, что было духу. У Вифанских ворот стояла запряженная в одну лошадь, крытая с поднятым верхом, плетеная пролетка; на козлах сидел кучер, а из под верха пролетки выглядывала на нас головка седенького старичка – монаха необыкновенно живыми, ясными, добрыми, ласковыми, но вместе так и пронизывающими насквозь всего человека глазками. Тут мы в первый раз увидели того, кто был известен скорбной душе русского верующего человека под незабвенным именем батюшки Варнавы.

«Вам благословения мое нужно»? – встретил нас с сыном такими словами о. Варнава: «а тебе, сказал он обращаясь к сыну, стоявшему в студенческой форме, «нужно мое благословение на новый путь? Так езжайте за мною!.. А ваше здоровье как»?–спросил он неожиданно, обращаясь уже лично ко мне. Я был совершенно здоров.

– «За ваши святыя молитвы, ответил я, слава Богу»!

– «Ну, да ладно! езжайте же за мною ко мне»!

И батюшка, благословив нас, быстро покатил в своей закрытой пролетке по направлению к Черниговской. Мы, конечно, – за ним, едва вскачь поспевая на заморенных извозчичьих кляченках.

– А, ведь это я вам отца Варнаву-то оборудовал: «он ехал мимо Вифании, а я его догнал да и оборотил: сказал, что господа его желают видеть».

Точно холодной водой облили меня эти слова. Бедный малый думал угодить и на чаек заработать, а не ведал, что род сей знамений и чудес ищет и что такие извозчичьи речи сразу в нашем сердце низвергли прозорливость старца до низин обыденой человеческой встречи... Подъехали мы к Черниговской в одно время. Батюшка зашел в лавочку у св. ворот, взял мелочи, дал своему кучеру и быстрой походкой пошел с нами по направлению к своей келье. Народу, его поджидавшего, значительно прибавилось, и все теснились к старцу, оттирая нас от него. Слышались разные восклицания, из которых на разные голоса выделялось выкрикиваемое слово: «Батюшка! батюшка!.. Нас, было, совсем оттерли от батюшки.

– «Ну, вы подождите! подождите, говорю вам»! – громко сказал старец: «а вот со студентом-то, со студентом вы идите со мной»!

Толпа сразу раздалась и пропустила нас к старцу.

– «Ну, а здоровье-то ваше как? – опять спросил меня о. Варнава, когда мы уже поднимались на ступеньки его крылечка.

– За ваши молитвы, батюшка, слава Богу»! ответил я, но мне что-то от этих слов вдруг стало не по себе

Каким то крюком, не то палкой Батюшка открыл наружную дверь своей кельи и в темной прихожей опять обернулся ко мне и опять с тем же вопросом о моем здоровье. Я смущенно ответил:

– «Слава Богу»!

Старец взглянул на меня пристально, что-то подумал, или помолился, это было одно мгновение, и вдруг весело сказал:

– «Ну, а если слава Богу, то и слава Богу»! И с этими словами ввел нас обоих в первую комнатку своей кельи. На стареньком письменном столе, покрытом старой клеенкой, лежал небольшой металлический образ Св. Николая. Батюшка взял его со стола, поднял его над нашими головами (мы стали на колени) и сказал:

– «Вам нужно было мое благословение. Так запомните-ж мое слово: Святитель Николай и в сем веке и в будущем будет вам заступник и ходатай!.. Да благословит Господь твой новый путь!» – крестя нас и отдавая икону, сказал моему сыну батюшка... Потом подумал немного и обратился ко мне со словами:

– «А я тебе свой патрет дам»!

Так и сказал батюшка: «патрет».

Это то уже было чистою прозорливостью. У меня в сердце закипели слезы... Верующие знают это сладкое чувство!.. Из другой своей комнаты батюшка вынес свою фотографическую карточку и подал мне.

– «Батюшка!» – сказал я, задыхаясь от волнения: «благословите что-нибудь написать на ней своей ручкой»!

– «Эх, друг, некогда!.. Ну, да, ладно! – и батюшка тут же написал: «Иеромонах Варнава 1901 г. июня 18».

Эта святынька цела у меня и поныне».

– «А я тебе и еще свой «патрет» дам, сказал батюшка: вот моя обитель Иверская (брошюрка), а в ней мое изображение.

Возьми себе, да навести когда обитель!.

Тут я не утерпел, чтобы не сказать святому старцу скорбь моей помещичьей души о том, как нет уже больше сил бороться с надвигающимся разорением, а за сына просил его молитв о том, чтобы сердце сыновнее до конца сохранило страх Божий.

«Будет, будет страх Божий у него в сердце, – ответил батюшка: он у тебя пятую заповедь помнит... И, вот, что еще я скажу тебе, друг: как моя мать звала меня кормильчиком, так я тебе про твоего сына скажу: он будет тебе кормильчиком...

Как имя твое? Я ответил: – «Сергий»!

В другой комнате кельи показался батюшкин послушник: – «Запиши-ка двух Сергеев: они оба хорошие, об них молиться надо!.. Да благословит вас Господь! А Святитель Николай и в сем веке, и в будущем – ваш ходатай и заступник»!

Это были к нам последние слова великого старца и, всем сердцем верую, угодника Божия. С тех пор я не видал уже больше батюшки, а осенью того же года заболел такой тяжкой болезнью, что в январе 1902 г. едва не умер. Спасло чудо Божие не без молитв великого старца Варнавы, велевшего занесть мое грешное имя в свой помянник. Слава Богу Милосердному! Слава святым Его молитвенникам на грешной нашей земле!

А вот что произошло с одной знакомой мне особой, немолодой уже девушкой, редко чистого сердца, но одно время несколько своеобразно веровавшей и хотя остававшейся в тесном общении с Матерью Церковью, но не любившей ни монастырей, ни монахов. Не называя ее фамилии, назову ее подлинным ее именем. Татьяна Егоровна – так зовут эту особу – жила еще очень недавно в Москве, у Храма Христа Спасителя. Быть может, она и теперь еще там здравствует: я видал ее в последний раз, вскоре после моей встречи с о. Варнавой.

По профессии Татьяна Егоровна акушерка, с очень хорошей практикой, в богатых московских домах, но вечно нуждающаяся, потому что она на свой довольно значительный заработок всегда смотрела, как на достояние всех неимущих. Под впечатлением моей встречи с батюшкой я завел с Татьяной Егоровной речь и о нем и спросил ее, знает ли она его?

– «Знаю», – был ответ: «не только знаю, но почитаю в нем Божьего угодника – прозорливца. Он разбил все мои мудрования о монастырях и о монашествующих и уверил собою, что и в наше время есть еще святые на нашей грешной земле. Вот что было со мною... Помните, какого шуму в интеллигентном обществе наделала англичанка Кэт Марсден, открывшая в Сибири, среди инородцев целые поселки, зараженные проказой? Подняла она тогда на ноги все, что в России еще не утратило сердца; задела она за живое и мое сердчишко. И вот задумала я бросить все и ехать в Сибирь к прокаженным. Завела я переписку по этому поводу с уездным начальством того края, о котором поведала Кэт Марсден; стала получать и ответы, – словом упорно готовилась принести себя в жертву ради любви Христовой. Дело мое налаживалось и уже дошло до того, что я собралась распродать свое несложное имущество, забрать кое что из своих пожитков и ехать в далекую Сибирь. Никому, решительно никому, я неговорила ни о своих намерениях, ни о своей переписки, все таила в себе и поверяла только одному Богу, пред которым изливала всю свою душу, прося Его благословить мой предстоящий подвиг. Почти накануне окончательных моих тайных сборов я зашла к близким моим знакомым, чтобы проститься с ними, и здесь узнала, что они с минуты на минуту ждут о. Варнаву.

– Кто это о. Варнава? спросила я.

– «Да разве Вы не знаете о. Варнаву от Черниговской у Троице-Сергиевой Лавры»? Я слышала о нем кое-какие разсказы, но не придавала им значения: очень уж я не любила тогда монахов. И мне было обидно, что вечер у близких для меня людей оказался испорченным. Я решила посидеть немного для приличия и удалиться во-свояси; но прежде, чем я успела привести свое намерение в исполнение, в передней раздался звонок и в столовую, где мы сидели за чайным столом, вошел быстрой походкой старичек-монах с наперстным крестом на груди, сопровождаемый толпой домочадцев богатого дома моих знакомых. Я отошла к сторонке, чтобы не мешать излияниям чувств домохозяев и, пользуясь некоторой суматохой, хотела ускользнуть незаметно из дома. Но не утаилась я от о. Варнавы.

– «А это у вас кто»?:– спросил он хозяев, взглянув на меня. Меня представили.

– «Э, да какая-ж ты у меня хорошая»! – У меня шевельнулось в сердце враждебное чувство: и чего он у меня вдруг вздумал заискивать? Не знает меня, в первый раз видит, а называет хорошей!.. Все это монашеское ханжество и лицемерие!.. А батюшка не унимался; взял меня за голову да и говорит:

– «Хорошая-то, хорошая, да не хорошее думает! Пойдем-ка со мною в другую комнату, да поговорим по секрету»!

Я, полусознательно подчиняясь какой-то неведомой мне власти в голосе старца, смиренно пошла за ним в соседнюю гостиную. Старец затворил за собою дверь, сел на диван, усадил меня с собою рядом... «Сядь ко мне поближе»! сказал он ласково, но с тою же властью в голосе. Я подвинулась и села с ним рядом... Опять что-то гадкое и враждебное зашевелилось в моем сердце. Старец взял мою руку в свою... Мне еще тяжелее стало на сердце, еще неприязненнее...

– «Скажи мне, дочка, что ты такое задумала в своей головушке? Иль тебе здесь дела нет? иль ты здесь совсем безполезна и никому не нужна? Зачем, родная, ты собралась туда ехать»?

– Я обомлела и, вне себя, ничего не чувствуя, ничего не сознавая, тихо ответила старцу, как другу, как отцу, или матери родной:

– Батюшка! там подвиг, там страдание: некому утешить, некому придти на помощь... Всеми забыты, всеми отвержены!.. Там гибнуть люди, всем чужие, ненужные никому!..

– «Так ли все это, дочка? А здесь, при том деле, на которое тебя привел Господь, разве нет страданий? Разве не нужно утешения, не могут разве и здесь гибнуть люди, которых гебе Господь пошлет по твоему пути? На кого ты этих то бросишь, тебе известных? А для чего? Чтобы бежать неведомо куда, неведомо зачем, на дело, которому ты не обучалась, к людям, которых ты и языка то не знаешь?.. На твой путь, на твой крест тебе даны силы; а будут ли они тебе даны на крест самоизвольный? Гордость, это, дочка, а не подвиг: не хотим незаметного, малого да определенного Богом каждому по его силам, а хватаемся за большее, да не наше... Слушай, дочка, что я, грешный иеромонах Варнава, тебе скажу: «нет тебе Божьего благословения на путь туда, – оставайся здесь и здесь Господь благословит твой подвиг. А туда, если Богу нужно, пойдут другие, которых на то Господь призовет».

Я, как малый ребенок, рыдала на батюшкиным плече, и легко, светло и радостно было на сердце. Всю душу обновил во мне старец. А он, благодатный, сидел около меня, гладил своею ручкой мою голову и только приговаривал:

– «Так, так, дочка! Да благословит тебя Господь, да утешит, да успокоит. Так, моя родимая»!

Я не поехала и теперь, каждый день благодарю Бога и уже верую, что между монахами есть святые, а от моего суемудрия в вере православной и следа не осталось».

в) «По благословению батюшки Варнавы собрались мы, рассказывает присный по духу сын старца А. В. К-в, в Киев на богомолье и порешили выехать из Москвы втроем (я, мой двоюродный брат Н. М. Ш-в и племянник Т. М. К-в) 28 июня. Это было в 1882 году. Но батюшка настоятельно советовал нам выехать в Петров день, а не накануне его, и мы покорились, к величайшему нашему благополучию.

Оказалось, что тот поезд, с которым мы должны были бы выехать накануне Петрова дня, весь целиком погиб в Кукуевской катастрофе! По прибытии на другой день к месту крушения мы увидели страшную картину человеческих страданий: погибло едва-ли не 1000 челов., и никто еще не приступал к спасению их – живых... Тут-то мы поняли, почему не пустил нас батюшка из Москвы 28 июня11!..

г) «Приехала я однажды в 1905 г. к батюшке Варнаве, – рассказывает жительница г. Москвы г. Грачева, а батюшка вместо обычного привета вдруг и говорит мне: – «Что это ты надумала в такое время ехать, ведь, слышно, забастовка будет на жел. дор., как поедешь обратно в такую смуту?!..

Спеши скорее назад, да смотри не закружись!.. Что же это, думаю, даже и передохнуть-то не дал батюшка, уж и обратно торопит. А батюшка и еще настойчивее повторяет мне, чтобы торопилась назад,, да не закружилась бы где. И поехала я тотчас же обратно. На вокзале, гляжу, народу почти никого нет, служащие все какие-то развеселые. Села в вагон совсем пустой. Поезд тронулся и с места до Москвы летел без остановки. Вагон в пути так сильно колыхался из стороны в сторону, что я нечаяла и доехать до Москвы. Но за молитвы старца все же обошлось благополучно мое путешествие, и я с радостью покинула вогон по приезде на вокзал. Но тут то вот и довелось испытать, что значило слово батюшки: «не закружись».

Сошла на платформу и закружилась, не знаю, куда направиться к выходу с вокзала: везде народ толпится растерянно в ожидании поезда и никто никак не добьется толкового ответа от станционной прислуги; масса полиции силится охранять порядок... В суматохе я уж взмолилась к кому-то, чтобы хоть провели меня до извозчика. Спасибо, добрый человек не отказал, вывел меня на улицу. Вот как ясно видел все даже до мелочей, наш родимый батюшка!

Вот почему я и не начинала никогда ничего важного без его благословения. И слово его всегда исполнялось в жизни моей. Так, когда сын мой задумал жениться и писал мне из N, с места своей службы, прося благословения на то, я первым долгом отправилась к батюшке за советом и благословением. Узнав от меня причину моего посещения, старец спросил, как я-то сама думаю о выборе сына моего. Я же никогда не видела и не знала его невесты и потому сказала батюшке, что слышала от других, что она имеет гордый нрав. Батюшка на это и говорит мне как бы в каком-то раздумье: «хоть и женится, хоть и не женится твой сын, ему все-же придется жить одиноко»!.. Как-то жутко стало мне от этих слов батюшки; а он на прощанье и опять повторил мне тоже самое о судьбе сына.

Владимир (так звали моего сына) женился на своей избраннице и уже имел потом ребенка, а вскоре все же и остался одинок: жена оставила его и он теперь живет один, как и предрекал старец Божий».

«В октябре 1905 г., рассказывает м. М. – казначея Иверской обители, бывши в Москве по делам обители, я на две недели задержалась там по случаю железнодорожных забастовок. Потом с первым поездом спешу к старцу на пещеры и застою его в каком-го необычном для него удрученном состоянии духа: он весь как-то согнулся, осунулся и потемнел с лица будто. «Батюшка, говорю ему, да что же это такое, что-то и неслыханное никогда творится, – какие-то забастовки?! А старец на это мне лишь кратко ответил: ‘"вся темная сила поднялась на Россию! Но силен Господь и Он спасет Царя! Нужно молиться и св. архистратигу Михаилу. А ты, дочка, прибавил батюшка, спеши в обитель: еще не все кончено... прольется кровь!»... И действительно, в конце ноября было прислано в Москву войско для усмирения вооруженного возстания.

д) «В течение 80-ти лет моего знакомства с батюшкою мне много раз приходилось бывать у старца по разным житейским надобностям, пишет московский домовладелец В. А. Г-в, и много раз я испытывал на себе силу его молитв. Теперь приведу два примера, свидетельствующие и о даре прозорливости благодатного старца.

Я обратился к батюшке за благословением на одно предприятие. Старец не советовал начинать это дело и говорил – «у вас с этим делом будет много неприятностей». Я же все просил его благословить. Тогда батюшка вышел из кельи на крыльцо, поглядел на небо, подумал и сказал: «если вы только так просите, благословляю». Получив благословение, я приступил к делу.

Все шло благополучно, пока не сделал я публикацию, с которой и начались все неприятности. Акцизное ведомство пожаловало ко мне на квартиру, сделало протокол и обвиняло меня по двум уголовным статьям, в которых указывалась моя виновность и ответственность за мои поступки. По одной статье закона – штраф в 600 руб., по другой – 3 месяца тюремного заключения. Дело от мирового судьи перешло на съезд, где слушалось три раза и, несмотря ни на какие доводы акцизного ведомства, суд меня оправдал. В то время, когда дело мое было на съезде, я обратился к о. Варнаве посоветоваться и рассказал о своем положении. Старец благословил меня, обещал помолиться, подумал немного и сказал: «Вам ничего не будет». Слова батюшки совершенно сбылись.

Еще случай. Один мой близкий родственник задумал жениться и сделал уже бал в день благословения. Потом они с невестой отправились к батюшке Варнаве за благословением на женитьбу. Старец же сказал жениху, что свадьбы не будет. А когда тот заявил, что их уже благословили, батюшка опять повторил, что «хоть и благословили, а свадьбы не будет».

После сего мой родственник узнает про свою невесту такие вещи, после которых жениться уже никоим образом нельзя было, и предсказание старца сбылось».

е) Три случая, в коих явился дар прозорливости и молитвенная помощь батюшки Варнавы, разсказывает М. Д. Усов – преданнейший духовный сын батюши Варнавы.

«В 1900 г. я получил срочный подряд строительных работ на сумму 250 тысяч руб. Работы эти производились в С.-Петербурге по Забалканскому проспекту и по условию они должны были закончиться не позже 15 октября того же года, иначе мне приходилось заплатить 50 тысяч руб. неустойки. Будучи малоопытен по этой части, я ошибся в смете расходов и употребил на постройку весь свой капитал, а к окончанию ее не привел. Оставалось еще много неисполненных работ, но денег не хватило, и даже занять было не у кого. В глубокой душевной скорби вздумалось мне обратиться за утешением к о. Варнаве.

Я описал ему свое безвыходное положение и просил молитвенной помощи. Совершенно случайно, в первых числах августа, о. Варнава посетил меня и, выслушав о моем горе, как бы недоумевая, сказал: «–чего же тебе надо?»

– Денег,–ответил я.

Он промолчал и удалился в соседнюю комнату, пробыл там один не более 3 минут, затем вышел ко мне и спросил: «сколько нужно денег?»

– Тысяч пятьдесят.

– «Если потребуется тёбе двести тысяч, и то принесут. Окончишь постройку своевременно».

Эти пророческие слова глубокочтимого старца успокоили меня. Я искренне поверил ему и вечером следующего дня поехал проводить его на вокзал.

На обратном пути со мною поравнялся купец Г. Ф. Шустров⁵, остановил экипаж и предложил мне присесть к нему. Разговорившись о делах, я выразил нужду свою и, к великому изумлению моему Г. Ф. тут же с полною готовностью обещал дать мне 50 тысяч, что и исполнил. Дело подвинулось быстро вперед, но и опять произошла остановка. Потребовалось и еще 25 тысяч. Обратиться к Шустрову мне было крайне тяжело. Но по молитвам о. Варнавы Господь избавил меня от печали. Случайно пришли взглянуть на мою постройку два банкира и, узнав, что мне необходимо еще 25 тысяч руб. на окончание ее, предложили ссудить нужную сумму. Работа опять закипела и была успешно окончена даже на одни сутки ранее срока.

В 1904 г. я встретил батюшку на вокзале железной дороги и усадил в свой экипаж.

Дорогою старец и говорит мне:

– «Ты, сынок, возьми для меня билет на обратный путь с вечерним поездом, я сегодня уеду».

Посланный мною приказчик мой принес проездной билет для батюшки, и я положил его в свою выручку. Около часа дня о. Варнава зашел ко мне в лавку и всех благословил. На мое замечание, что проездной билет готов, он улыбнулся и сказал:

– «О нет, сынок, меня не посадят на поезд».

– Не имеют права не посадить,–возразил я. Батюшка молча вышел из лавки и уехал.

Я растерялся и не знал, чем объяснить столь загадочные слова его.

Открыв же выручку, смотрю билет и что же? На нем вместо сегодняшнего числа помечено завтрашнее... Конечно, служащий тотчас же отправился обменить билет. Но каково же было наше общее удивление происшедшему...

В последний раз батюшка посетил меня незадолго пред кончиною в феврале 1906 г. и совершенно неожиданно. Тогда у меня были гости и жених моей дочери – Н. И. Б. Мы все чрезвычайно обрадовались батюшке, а он, между. прочим, обратился к жениху с такими словами: – «вот тебе мое послушание: первую неделю говеть и постом реже ходить к невесте». Затем обращаясь ко мне, он сказал: – «А тебе мое послушание: «делай свадебку маленькую».

– Батюшка! ведь это дело не мое, а жениховой стороны, – возразил я.

– «Ты слушай, что тебе говорят», – внушительно промолвил облагодатствованный старец.

Но мы не послушались его наставления и назначили свадьбу на 30 апреля,

пригласив до 200 чел. гостей. За заказанный в кухмистерской обед дали задаток 100 р. еще в марте месяце. Вдруг, без всякой видимой причины, отец жениха в половине апреля опасно заболел. Врачи назначили ему операцию, болезнь все усиливалась и на скорое выздоровление была потеряна всякая надежда. Стало уже не до балов... И пришлось нам, отказавшись от задатка, действительно сделать «маленькую» свадьбу в моем помещении, как и говорил нам дивный старец».

ж) Житель г. Нижнего (М. Г. Т-в) сообщил обители следующее.

«Во время ярмарки я имел магазин в пассаже, и в холерный год мне случалось часто видеть случаи внезапных заболеваний из среды публики ярмарочной. Это так сильно подействовало на меня, что от Испугу у меня открылся гемморой и сильно потом мучил меня несколько лет. Однажды, в декабре месяце собираюсь я в Москву и к батюшке. В начале пути я чувствовал себя удовлетворительно, а потом и начались мои страдания. Ни сидеть, ни лежать. Из Москвы еду к батюшке за молитвенной помощью, но не застаю его дома, говорят – дня через три приедет. В скорби захожу ко. Порфирию – келейнику батюшки и прошу его передать батюшке, что я очень болен и прошу его св. молитв. С трудом добираюсь обратно до Москвы и зову доктора, который по осмотре заявил, что мне необходима операция. Мне становилось все хуже и хуже, я метался без сна и пищи два дня. Лишь под утро на третий день я мог заснуть несколько минут и потом почувствовал себя лучше. Четвертую ночь по приезде в Москву я спал хорошо, днем даже ходил по делам, хоть и с трудом, а вечером уже имел возможность и выехать в Нижний. Домой приехал совсем здоровый, и после болезнь эта уже не возвращалась. Я сознавал, что это исцеление я получил за св. молитвы батюшки Варнавы и поспешил к нему с благодарностью. «Батюшка, вы меня исцелили!» говорю ему. «Не я тебя исцелил, а угодники Киевские», отвечает мне старец смиренный. Я предлагаю ему самому указать мне, что принести ему в дар. Батюшка сказал, чтобы я соорудил евангелие для обители Иверской, что я и исполнил с любовию».

з) «Пребывание ваше в нашем доме», пишет старцу в 1903 г. его духовный сын, некто С. Леонтьев, из Петербурга, – «было так кратковременно, но сколько добрых семян посеяли Вы в мою душу, дорогой батюшка! Как осветили Вы своим благословением всю мою жизнь, полную отчаяния, и сколько благих надежд подарили Вы мне!.. Вы заверили меня, что чрез год Вы встретите меня совершенно здоровым, и я не могу теперь не верить Вам после того, что опишу ниже.

Позволю себе напомнить Вам, что до посещения Вашего я все время и без пользы лечился у докторов. Но вот явились Вы и уверили меня, что я здоров!.. И действительно, с Вашего посещения и благословения вот уже 3 месяца прошло, как я перестал лечиться и чувствую себя гораздо лучше!... Теперь я уже не отчаиваюсь и в совершенном исцелении. И вот еще факт! Вскоре после Вашего посещения у меня настолько разболелся палец ноги, что я волей-неволей принужден был его показать врачу. Доктор нашел необходимою операцию и как можно скорее, иначе возможно заражение крови. Я уже помнил Ваше обещание мне полного исцеления и на операцию не согласился, предавшись в волю Божию. Я в то же время горячо молился Богу, призывая и Ваши св. молитвы, дорогой батюшка, а в душе трепетал за себя, – так еще мало веры у меня!... Но, – чудесное дело! Что не возможно было для докторов, возможно у Господа: нога моя, хоть и нескоро, совершенно зажила и теперь не осталось и следа болезни!...

Кроме того, после Вашего посещения мне улыбнулась и служебная карьера (я служу в Государств. контроле в департаменте военной и морской отчетности). Вскоре я был переведен к новому начальнику, который меня сразу полюбил и приблизил к себе. Вообще жизнь моя с Вашего посещения стала более радостною во всем! Мало прибегавший к Богу, я стал более приближаться к Нему. И во всю мою остальную жизнь я буду молиться за Вас, дорогой о. Варнава; не оставляйте и Вы меня своими молитвами, так близкими к Богу».

и) Московской губ., с. Нары-Фоминской подрядчик г. Зайцев сообщил, что у доктора Г. была сильно больна дочь, так что уже отчаялись и помочь ей. По приезде батюшки Варнавы жена доктора обратилась к старцу с просьбою помолиться об ее умирающей дочери. Батюшка, благословляя ее, сказал: «Бог милостив, – будет здорова»! Присутствовавший при этом г. Зайцев крайне усумнился в таком слове батюшки, зная, что больная при смерти. Но по отъезде о. Варнавы недели через две он узнает, что больная оправилась и уже выходит.

и) Целя недуги телесные, отец Варнава врачевал и душевные болезни. Так, его присный и преданнейший духовный сын Т. Т. Т-в передает о себе следующее.

Приехал как-то раз батюшка ко мне и усердно, убедительно просил дать ему некоторую сумму на нужды обители Иверской. А я – грешный – и сам не знаю почему, вдруг не только отказался исполнить его просьбу, да еще и начал заверять, что у меня нет денег. Но батюшка несколько раз и убедительно просил дать ему хоть взаймы и обещал скоро возвратить. Я же стоял на своем, решительно говоря, что у меня нет свободных денег. И старец Божий оставил меня. Но что же? Я всю ту ночь так мучился в душе, так совесть угрызала меня, уличая в обмане, что я едва-едва дождался рассвета и рано поутру помчался в посад к батюшке, захватив с собою вдвое больше, чем сколько просил батюшка. И подехав к пещерам, я прямо бегу к батюшке. А он... уже на крылечке стоит и издали еще говорить мне, что «давно уж дожидается меня»!.. Со слезами раскаяния пал я тут ему в ноги и просил прощения в грехе своем. Родной батюшка простил, конечно, и успокоил меня, а принимая деньги, заметил только: «ведь я от великой нужды безпокоил тебя, сынок»!..

Вот немногое из великого множества подобных же свидетельств исполнения на блаженном старце слова апостола: «служившие добре степень себе добр снискают и многое дерзновение в вере, яже о Христе Иисусе». (1Тим.3:13).

« Посреди таковых и многократно прежде уже поведанных миру дел старческого служения о. Варнавы, первое место по своему величию и явлений в нем силе веры и любви почившего, безспорно займет достославное дело создания и всестороннего окормления им великой обители Иверской. Ныне, в юбилейный год своей полувековой жизни, обращая мысленный взор на 50 лет назад, К началу своего бытия, обитель с благоговейной любовию взирает на своего кормильчика – батюшку, тогда еще послушника Василия, за послушание полагающего и основание ее, и преклоняясь пред величием духа его, славит Бога, воздвигшего в дни наши сего яркого светильника веры и благочестия. Дивная история возникновения и процветания монастыря, начинаясь концом 1863 г., повествует о том, как сей блаженный старец-послушник, ведомый Десницей Вышнего, приходит глухою осенней порою в чащу лесную на место предызбранное и благословенное свыше и здесь предначинает великое дело пламенной молитвой к Отцу Небесному. Затем, сотворив поклонение вездесущему Богу на все четыре стороны, он приступает и к начатию самого дела создания обители, в основание которой полагается им собственноручно ископанное в земле знамение креста. А далее, сам ничего неимущий, он уготовляет приют безприютным, и с весною следующего 1864 года пустыня оживает: являются люди, спешно созидается дом – убежище для сирот и вдовиц, приходят и две юные девы – первоначальные подвижницы великой в будущем обители Иверской. Как истинный отец своего детища, в заботах о юной обители, он не раз потом посещает ее, чтобы самому на месте видеть ее нужды и восполнить их всем потребным к жизни и благочестию. Затерявшийся в лесной глуши, в мрачных дебрях окружающего раскола, одинокий богаделенный домик наводил грустные думы о дальнейшей судьбе его, и в душе о. Василия возникает сомнение: тут ли должен быть устроен им монастырь? А советника нет могущего разрешить и снять тяготу с души его. И вот, полный тревоги за жизнь обители, в одно из таких посещений, стоит он на крыльце богадельни и слезно молится Богу, Ему вручая совершение начатого за послушание дела.

А темное дотоле от нависших туч небо вдруг как бы разверзлось над самым домом и ярким радужным лучом осияло его. Пораженный и утешенный таковым знамением Божия благоволения к месту сему и обители, блаженный отец благословил Господа, всегда близ сущего призывающим Его во истине, и успокоился за свое детище.

И оно быстро возрастает во славу Божию под мудрым водительством старца – отца, на глазах теперь уже немногих оставшихся в живых свидетелей его рождения и первых лет, постепенно преобразовываясь из богадельни в общину, а затем и в монастырь – тихое пристанище полутысячной семьи сирот почившего батюшки.

Нужно ли ныне говорить о том, как сила Божия рукою смиренного старца воздвигала на месте пустынном все эти величественные храмы, огромные корпуса-келлии, различные хозяйственные службы и прочее?!.. Внешняя сторона жизни обители достаточно полно очерчена в истории ее; а о том, что и как пережито ею вместе с кормильчиком за эти полвека и как создалась духовная краса ее внутренней жизни, могла бы поведать одна лишь святая могилка старца – строителя, но она безмолвна!..

Немного скажут о том и те, кому выпало на долю счастие в течение 50 лет с любовию, удивлением, а подчас и с великим недоумением созерцать дела Божии, творимые в обители рукою кормильчика-батюшки. Лишь неземным восторгом засветятся старческие очи этих его сподвижниц, да слеза умиления порою блеснет в них, как помянут оне лета первые родной обители, как посмотрят на нее, почти разоренную в годы страшного искушения⁶, а теперь такую великую и славную... И во весь рост встает перед ними тогда светлый образ родного кормильчика, и пред величием его молча склоняются главы их, ибо истанная любовь молчалива...

Заканчивая ныне первое полустолетие своей жизни, обитель радостно завершает и последнее, начатое в ней батюшкой дело сооружения Троицкого храма. Предмет особых забот и хлопот старца за последние годы его жизни, величественный храм этот по смерти его остался лишь вчерне, только отстроенным и, за неимением средств на окончание его внутренней отделки, долгое время стоял наглухо закрытым. Не было, казалось, и надежды на возможность скорого освящения его: старца – отца не стало, м. игумения Павла († 16 февраля 1908 г.) была старица слабая, больная, средств в осиротевшей обители недостаточно было даже и на самыя существенные нужды ее!..

И лишь по вступлении в управление монастырем ныне здравствующей настоятельницы и ее ближайшей помощницы-казначеи началось и закончилось внутреннее благоукрашение сего храма и совершилось освящение всех трех приделов его. Достойно замечания тут пророческое слово старца о том, что на долю этих двух сотрудниц выпадет довершить начатое им построение храма. Это было в 1897 г. при закладке его. Покойная игумения Павла заметила батюшке: «Кормильчик! уж какую ты огромную постройку затеваешь, а сам-то ведь слабый такой становишься, ну, помилуй Бог, что с гобой случится, что нам и делать тогда с таким храмом»?! – «А я так нисколько и не забочусь: вот они мне его докончат»! ответил старец, с отеческой лаской указав на этих, в то время еще совсем молодых послушниц. Тогда за шутку приняли это его предречение, ныне сбывшееся воочию всех, как сбылось почти уже и все, некогда предсказанное им о славе обители. Но само собою разумеется и очевидно для всех, что та же благодатная сила веры, присущая великому духу старца и заложенная им в основание обители, подвигла и ныне сердца благотворителей на дело благое и укрепила их благословенное намерение довершить начатое им во славу Божию создание и благоукрашение великого храма.

Сначала на горячий призыв о помощи осиротевшей обители робко отозвались трое преданнейших духовных детей батюшки Варнавы, и их усердием был воздвигнут иконостас среднего алтаря, освящение которого и было совершено в августе 1909 г. преосвященным Назарием Нижегородским (ныне архиепископ Херсонский) в сослужении епископа Муромского Евгения. А потом уже и прочие благотворители обители изявили желание послужить ей от имений своих и общими силами соорудить иконостас правого придела со всею алтарною обстановкою. Иконостас левого придела – всецело жертва одной боголюбивой души. Освящение обоих приделов храма было совершено в 1912 году при высокоторжественной обстановке. Правый придел освящен митрополитом Московским Владимиром (ныне С.-Петербургским) в сослужении владык Нижегородского Иоакима и Ростовского Иосифа, левый двоими последними архиереями. На те же благотворительские средства ко дню предстоящего юбилейного торжества будут установлены и последния части иконостаса пилоны (колонны), чем и довершится возведение этой сплошной золотой стены грандиозных размеров и высокой ценности.

Теперь, когда сестры обители уже видели, что этот громадный храм (вместительностью на 5000 челов.) был тесен во дни минувших торжеств (по случаю освящения его) для всех богомольцев, они невольно вспоминают ответ батюшки на их недоуменные вопросы: зачем такой большой собор застроил, батюшка, здесь – в глуши? «Ведь без Вас-то, батюшка, не раз бывало говорили они ему, мы и совсем заглохнем тут»!

– «Вот что, дети, отвечал старец: – молитесь теперь, пока свободно, а то придет время, сумками затолкают вас тут богомольцы. Вот как пройдет железная дорога близ обители, так что народу-то будет у вас, – тогда вспомянете меня!!!⁷

И сестры, уверены, что уже недалеко то время, когда будет станция железнодорожная близ обители, как говорил старец.

Лет 15 тому назад прислал батюшка в обитель экипаж-линейку «для доставки на ней народа на ст. жел. дороги», как сам он объяснил тогда же назначение этого, совсем, казалось, ненужного и неудобного экипажа, до сей поры хранящегося здесь без всякого употребления.

Вспоминается и другое слово прозорливого старца, задолго до исполнения его на деле сказанное в утешение деткам духовным, скорбевшим о неудобствах пути сообщения с обителью. «Батюша! очень уж медленно тянется поезд до Мурома, времени много берет поездка в вашу обитель!» жалуются, бывало, ему некоторые благодетели. – «Подождите, будете ездить только шесть часов от Москвы до Мурома!» отвечал старец. И действительно, нельзя умолчать теперь и о том, что некогда было сказано батюшкой во уши всех сестер обители.

«Запомните это, дети: Царь и Его семья в обители вашей будут!»... А сказал это батюшка не задолго до кончины своей по поводу царской милости обители – Высочайшего пожалования ей леса 152 десятины. Обрадованный за свое детище, блаженный отец нарочито прибыл тогда в обитель, чтобы вместе с нею принести благодарение Богу и помолиться Ему за Государя милостивого.

И обитель свято хранит веру сему слову отца своего, как ни тяжко показалось бы оно для слуха иных!..

Но предрекая будущую славу обители, старец всемерно заботился об ограждении ея от мира и шума мирского. Так еще года за 2 до кончины своей он заложил каменную ограду в 8,5 арш. высотою и почти в 4 версты длиною в окружности. И заложил он ее как-то необычно, частями: там канаву только пророют (по линии ограды), тут бут забутят, где часть ограды сложат, а то и пустое место оставят...

Опять у сестер и рабочих недоумение: отчего не подряд идет кладка ограды?! Но старец не высказывал тогда прямо, зачем он так делает это, а говорил лишь: «после узнаете и будете благодарить меня! Время приходит смутное, тревожное!.. Вот как понастроят жилья-то около вас, тогда и скажите мне спасибо за ограду»!

И вот, когда уже эта ограда почти закончена, стало ясно, зачем эго Батюшка ее частями застроил: не будь она так заложена им, возможно, что по смерти его нужда в средствах, а также и внушения со стороны заставили бы монастырское начальство значительно сократить 4-х верстную линию ее, а тут уже было нельзя этого сделать. Так мудрый отец находил способ предупреждать и устранять возможность отступлении от его планов и предначертаний.

И теперь обитель во всей своей поразительно величавой красоте, как создание великого духом мудрого простеца,–вечный памятник его мудрой простоты, его необычайной силы воли и святых стремлений ума и сердца ко всему прекрасному, в чем только славилось бы имя Божие.

Обитель Иверская – это достойнейший памятник почившему в Бозе старцу-утешителю, воздвигнутый силою его же глубокой веры, твердаго упования и святой любви!..