Глава девятая. Мученик Аполлоний

В сирийском кодексе хранящемся в Британском Музее (№ рукописи 987-й) и принадлежащем VI или III в. по P. X.³³⁰, мы находим краткую апологию с следующей надписью: «Воспоминания (῾Υπομνήματα), которые написал Амвросий (Ambrus), начальник эллинский; он принял христианство. Против него поднялись все его сочлены-сенаторы, он бежал от них и письменно обличил всю их глупость; в начале этой речи он обратился и сказал...³³¹. Далее следует самая апология.

Сличившие эту апологию с апологией πρὸς ῝Ελληνας, помещенной в кодексе Argentoratensis 9 (XIII или XIV в.) вслед за псевдоиустиновым изложением веры (῝Εκϑεσις πίστεως) и имеющей надписание: τοῦ αὐτοῦ т. е. (᾽Ιουστίνου φιλοσόφου καὶ μάρτυρος) πρὸς ῝Ελληνας, – находят, что апология, помещенная в сирийском кодексе, представляет свободный перевод или вернее – переложение речи πρὸς ῝Ελληνας кодекса Argentorat. 9, приписываемой здесь Иустину Философу.

В принадлежности этой апологии св. Иустину нельзя не сомневаться. Древнецерковное предание не только не преписывает этой апологии св. Иустину, но, насколько известно, совсем не знает ее. Древнейшая для нашей апологии упомянутая выше сирийская рукопись Брит. Музея приписывает апологию, как мы видели, не св. Иустину, но какому-то Амвросию. Св. Иустину апология эта приписана, вероятно, в поздне-византийский период христианской письменности и единственно на том основании, что Евсевий (а за ним и Фотий) в перечне сочинений св. Иустина упоминает λόγος πρὸς ῝Ελληνας. Но в этом сочинении св. Иустин, по словам историка, «обширно рассуждает о весьма многих вопросах, составляющих предмет исследования как у нас, так и у эллинских философов и высказывает свое мнение о природе духов»³³². Совсем не таково содержание интересу-ющей нас краткой (а не обширной) апологии. Да и слог нисколько не напоминает слог апологий и « Диалога с Трифоном», принадлежаших св. Иустину Философу³³³.

Так же мало можно положиться на указание сирийского кодекса, что апология принадлежит эллинскому начальнику Амвросию. «Мы не знаем, говорит Гарнак, никакого Амвросия, которому можно было бы приписать апологию»³³⁴.

Английский переводчик этой апологии Кюртон (Cureton) видит в лице автора апологии Амвросия Александрийского, ученика, друга и покровителя Оригена³³⁵, человека богатого и влиятельного³³⁶, жившего в царском дворце³³⁷. Но эта догадка не имеет в свою пользу никаких серьезных оснований; между тем надписание апологии в сирийском кодексе прямо противоречит догадке Кюртона: там автор апологии назван сенатором, каким не был ученик и покровитель Оригена³³⁸.

Между тем апология по форме и по содержанию смело может быть отнесена к древнейшим апологиям. Она, по замечанию Гарнака, удивительно напоминает «Речь» Татиана. Только различие в языке между нашей апологией и «Речью» Татиана не позволяет приписать первую Татиану. Но весьма вероятно, что автор πρὸς ῝Ελληνας подражал Татиановой «Речи против Греков»³³⁹.

Таким образом, для предположительного решения вопроса о авторе интересующей нас апологии, мы можем воспользоваться следующими данными: 1) апология – несомненно древнего происх,ождения; но если автор ее действительно подражал «Речи» Татиана, то апология написана не ранее последней четверти II в.; 2) не соглашаясь с указанием кодекса сирийского в том, что апология составлена Амвросием, мы однако не имеем основании отвергать, что речь πρὸς ῝Ελληνας есть действительно судебно-защитительная, произнесен-ная пред язычниками речь: в пользу этого говорит содержание апологии, сильный и страстн-ый ее язык и даже самая краткость ее.

Все это благоприятствует предположению, что Амвросий сирийской рукописи есть не кто иной, как известный Евсевию и бл. Иерониму образованный и сведующий в философии сенатор римский (по Иерониму) Аполлоний, который был при Коммоде (в последней четверти II в.) казнен по доносу своего раба³⁴⁰. Евсевий, рассказав о судьбе доносчика, продолжает: «между тем боголюбивейший мученик (Аполлоний), после настоятельных убеждений и требований судии (Перенния), чтобы он защищал себя пред римским сенатом речью, произнес красноречивейшую апологию исповедуемой им веры и, в силу определения сената, был обезглавлен.

Этого требовал древний закон римлян, по которому однажды представленных на суд нельзя было освобождать, если они не переменят своих мыслей. Кто хочет узнать, что говорил он пред судиею, что отвечал на вопросы Перенния, и всю защитительную его речь пред сенатом, – может видеть это из составленного мною описания древних мученичеств»³⁴¹.

Тожественна ли апология πρὸς ῝Ελληνας с тою, которую Евсевий нашел при мученических актах Аполлония, или нет, – судить трудно. Правда, Евсевий говорит только об устной апологии, произнесенной Аполлонием пред сенатом. Но существование устной апологии не исключает возможности существования и письменной. При том, бл. Иероним, как мы увидим, три раза говорит о римском сенаторе Аполлонии, как о писателе. По мнению Каспари, апология должна существовать письменно, – написана ли она самим апологетом и прочитана в сенате, или же записана другими, подобно катехизическим беседам св. Кирилла Иерусалимского³⁴².

Так или иначе, но нет ничего, что нам препятствовало бы приписать апологию πρὸς ῝Ελληνας мученику Аполлонию.

Содержание этой апологии, как мы уже заметили, благоприятствует этому предположению. Это именно речь славного «образованностью и любомудрием» (ἐπὶ παιδείᾳ καὶ φιλοσοφίᾳ βεβοήμενον) христианина к язычникам-слушателям. Автор πρὸς ῝Ελληνας хорошо знаком с языческой литературой и мифологией. Быть может, он и сам, подобно св. Иустину, Татиану и другим апологетам, некогда искал мудрости в языческой философии. В первой главе своей речи апологет указывает основания, которые побудили его оставить язычество со всеми его обрядами: в них, в этих обрядах, ничего не нашел он достойного уважения и богоугодного. Боги Гомера (гл. 1-я) и Гезиода (гл. 2-я) представляются апологету образцами безнравственности; герои язычников – изнежены и женоподобны (гл. 3-я); праздники их порочны. «Почему ты, язычник (Ἕλλην ὤν), внезапно обращается автор, гневаешься на своего сына, когда он, подражая Зевсу, посягает на твою жизнь?»³⁴³ и пр. (гл. 4). В заключительной главе оратор увещевает слушателей обратиться к источнику «несравненной мудрости», научиться от божественного разума, отдаться безсмертному царю» и пр.³⁴⁴.

Соблазнительным, на первый взгляд, представляется то обстоятельство, что мы, придавая значение указанию сирийского кодекса относительно обстановки произнесения речи, в то же время не соглашаемся с составителем этого кодекса в том, что автором речи πρὸς ῝Ελληνας был Амвросий. – Допуская ошибку в имени автора апологии по сирийскому кодексу, мы думаем в то же время, что в оригинале, которым пользовался сирийский переводчик апологии, стояло не имя Амвросия, но имя Аполлония. Такое предположение только на первый взгляд может показаться слишком смелым. Дело в том, что сирийские переводчики часто переиначивают до неузнаваемости греческие собственные имена. Так Rüssel в соч. «Gregorius Thaumaturgus» указывает, что сирийский переводчик творения Григория Чудотворца: «К Феопемпу о безстрастии и страстях Божиих»³⁴⁵ вместо Кодр пишет Теос, вместо Сократ – Исократ, вместо Ликиск – Левкипп³⁴⁶. По замечанию Dräseke, изменение Ликиска в Левкиппа вполне аналогично изменению Аполлония в Амвросия³⁴⁷. Bäthen присоединяет к этому, что изменение Аполлония в Амвросия не представляет никакой графической трудности. Этот филолог, сличая греческий и сирийский тексты πρὸς ῝Ελληνας указывает и в этой апологии некоторые искажения; так напр., здесь переиначены слова: ᾽᾽Ατρέως ἄγη и Πελοπιδῶν μύση³⁴⁸.

Следует обратить внимание также и на то обстоятельство, что автор апологии в надписании сирийского кодекса назван сенатором. Был ли Аполлоний сенатором, – решить трудно. По крайней мере, Евсевий не называет его сенатором. Так называют его только бл. Иероним и Руфин. Поэтому можно предположить, вместе с Dräseke, что ко времени сирийского перевода πρὸς ῝Ελληνας «Каталог» блаж. Иеронима был известен на востоке в греческом переводе, и надписание апологии составлено не без знакомства с 42-й гл. «Каталога», где историк повествует следующее: «Аполлоний, римский сенатор, при императоре Коммоде изменнически обвиненный рабом³⁴⁹ в том, что он был христианин, испросив разрешение представить основания своей веры, составил значительную книгу³⁵⁰, которую прочел в сенате, и несмотря на то, по определению сената, был обезглавлен, так как у сенаторов имел силу древний закон, по которому христиане, однажды привлеченные к их суду, не должны быть отпускаемы без отречения от своей веры».

Это известие бл. Иеронима, подобно известиям о других греческих апологетах, носит несомненные следы зависимости от Евсевиева рассказа о Аполлонии. Некоторые выражения прямо перенесены из V-й книги, 21-й гл. «Церковной Истории». Таково особенно упоминание о «древнем законе» (ἀρκαῖος νόμος – y Евсевия). Но в то же время очевидно, что бл. Иероним и сам читал апологию Аполлония: он указывает на нее, как на труд, написанный самим Аполлонием, чего, как мы видели, из рассказа Евсевия заключать еще нельзя.

Вторая особенность известий бл. Иеронима от известий Евсевия состоит в том, что автор «Каталога» вместе с Руфином называет Аполлония сенатором. Каспари полагаешь, что основанием к этому указанию послужило известие Евсевия, что Аполлоний держал речь перед сенатом. Но Валезиус придавал указанию бл. Иеронима историческую достовер-ность³⁵¹.

Обращаем внимание также на выражение бл. Иеронима, что Аполлоний написал «значительную» (по объему) книгу, в защиту веры. Вероятно, это выражение обязано своим происхождением гиперболическому языку автора «Католога». Ибо он в письме к Магнусу, римскому оратору, не называет уже апологии Аполлония значительной книгой, но называет ее уменьшительным наименованием: opusculum³⁵².

Другое, возбуждающее недоумение, известие находим у бл. Иеронима в 53-й гл. «Каталога»,

где он замечает: «Тертуллиан пресвитер упоминается только теперь первым из латинских (т. е. писавших на латинском языке) писателей после Виктора и Аполлония («Tertullianus presbyter nunc demum primus post Victorem et ApolIonium Latinorum ponitur»³⁵³. Бл. Иероним не знает у Аполлония других сочинений, кроме его апологии. Поэтому из выше-приведенного замечания автора «Каталога» следовало бы заключить, что апология Аполлония была известна бл. Иерониму на латинском языке. Но с этим выводом не мирится то обстоятельство, что об Аполлонии в письме к Магнусу упоминается в том отделе, в котором бл. Иероним говорит о писателях греческих (гл. 4-я). Речь о писателях латинских начинается в письме к Магнусу с 5-й гл. и предваряется словами: «Veniam ad Latinos». Ряд Latinorum открывается Тертуллианом. Мало того, в письме Магнусу о сочинении Аполония упоминается в связи с одноименным, вероятно, сочинением св. Ипполита, писателя несомненно греческого³⁵⁴. И так, в 53 гл. «Каталога» Аполлоний причислен к латинским писателям, а в письме к Магнусу к греческим. Каспари старается уничтожить это противоречие. «Возможно, – говорит этот норвежский профессор теологии, – что Аполлоний написал свою апологию на обоих языках (припомним о написанных на обоих языках сочинениях Тертуллиана), или же апология эта существовала на обоих языках – на одном, как оригинал, на другом, как перевод»³⁵⁵.

Мы, своей стороны, добавим, что апология πρὸς ῝Ελληνας по всем признакам оригинальный, а не переводный труд.

Спрашивается, почему в письме к Магнусу бл. Иероним объединил апологетические сочинения Аполлония и св. Ипполита³⁵⁶, писателей далеко не одновременных, из которых один (Ипполит) оставил множество сочинений, а дру-гой только небольшую апологию? Между сочинениями св. Ипполита известна нам (по названию только) апология πρὸς ῝Ελληνας³⁵⁷. Весьма естественно поэтому предположить, что сходство в содержании, названии, а, может быть, и объеме («opuscula») апологий св. Ипполита и Аполлония побудили бл. Иеронима сопоставить двух этих писателей. Каспари, исходя из других оснований, приходит к тому же выводу, что бл. Иероним разумел в письме к Магнусу не другое какое сочинение св. Ипполита как πρὸς ῝Ελληνας. Дело в том, что замечанию о св. Ипполите и Аполонии в письме к Магнусу предшествует такая фраза: «Scripsit et Miltiades contra gentes³⁵⁸ volumen egregium», т. е. «и Мильтиад составил против язычников превосходную книгу». Из этого Каспари совершенно основательно заключает, что бл. Иероним в письме к Магнусу намекал на апологию св. Ипполита, носящую наименование πρὸς ῝Ελληνας³⁵⁹. Итак, в письме к Магнусу сопоставляются три писателя, имеющие одноименные апологии πρὸς ῝Ελληνας

Это как нельзя более благоприятствует нашему предположению, что апология, приписываемая в сирийском кодексе Брит. Музея Амвросию, а в кодексе Argentoratensis 9 – св. Иустину Философу, – принадлежит, на самом деле, Апол-лонию, римскому мученику – апологету II в.

Нельзя не сознаться впрочем, что против разделяемого нами предположения Нольте и Дрэзекэ о принадлежности апологии πρὸς ῝Ελληνας мученику Аполлонию есть довольно сильное возражение. Именно, Аполлоний, по известиям Евсевия и бл. Иеронима, представив защиту своей веры, был осужден и казнен; a Амвросий сирийского кодекса, изобличив глупость сенаторов (shewed them all their folly, – по переводу Кюртона), бежал из Рима³⁶⁰.