Глава пятая. Татиан апологет

Причину скудости известий Евсевия о Мелитоне, епископе Сардийском, Гарнак видит в том, что Евсевий считал Мелитона не вполне православным. Но судьбы предания о другом современном Мелитону апологете – Татиане показывают, что еретичество церковного писателя не всегда служило помехою известности этого писателя. Татиан – гностик-энкратит. Несмотря на это до-евсевианское предание менее скупо на известия о Татиане, чем о некоторых современных ему апологетах с ортодоксальным направлением. Татиана знают Тертуллиан, св. Ипполит, св. Ириней, Климент Александрийский, Ориген и Юлий Африкан. Весьма вероятно, что апологией Татиана пользовался латинский апологет II в. Минуций Феликс¹⁹⁸. Но особенно важно для нас то, что Евсевий дает о Татиане сведения более подробные, чем о Мелитоне. Видно, что историк сообщил об апологете все, что заслуживало упоминания. Не обходит Евсевий добрым словом заслуг Татиана, хвалит его «Oratio ad Graecos» («Речь к эллинам») и ясно дает знать, что не все сочинения Татиана заслуживают порицания. На цитаты из сочинений Татиана Евсевий не скупится: во второй гдаве «Евангельских предуготовлены» («Prepa-rationes Evangel.») историк цитует восемь глав (31, 36–42) «Речи к эллинам». Не позабыло еретика Татиана и после-евсевианское предание: его знают бл. Иероним, св. Епифаний, псевдо-Евстафий, бл. Феодорит Кирский, Руфин, автор «Ὑπομνηστικόν», Софроний, составитель «Пасхальной хроники», св. Иоанн Дамаскин, Тимофей пресвитер, Никита Хониат, Иоанн Малала, Синкелл и многие другие¹⁹⁹. Имя Татиана в чести в немецкой церкви и теперь²⁰⁰.

Но обратимся к сведениям Евсевия о Татиане. Имя этого апологета Евсевий впервые упоминает в предисловии к «Хронике», на ряду с именами «ученейших» мужей – Климента Александрийского, Юлия Африкана, Иосифа Флавия и Иуста, засвидетельствовавших древность времени жизни Моисея²⁰¹.

В той же «Хронике» читаем под 2188 г. (171 по P. X.): «объявляется Татиан еретиком, от него – энкратиты»²⁰². В армянском переводе «Хроники» нет этого известия; оно изглажено, потому что в Сирии Татиана не считали еретиком²⁰³. Хронологическая определенность указания «Хроники» на отступничество Татиана свидетельствует о том, что событие перехода Татиана от кафоличества к ереси было явное и формальное и тем обратило на себя общее внимание²⁰⁴. Указание, что отступничество Татиана произошло именно в 171 г., не содержит в себе ничего недостоверного, ибо и св. Ириней свидетельствует, что Татиан сделался отступником после смерти св. Иустина, a Иустин умер не ранее 163 и не позже 167 г. Но признать Татиана родоначальником энкратитов нельзя. Секта энкратитов существовала еще прежде отступничества Татиана; она только приняла его учение об осуждении Адама и через то обострила свой разрыв с церковию²⁰⁵. Следовательно, выражение «Хроники» Евсевия, будто от Татиана произошли энкратиты, не точно. Это подтверждается и тем, что в древнейшем полемическом сочинении против энкратитов (Музана) имя Татиана совсем не упоминается²⁰⁶.

В «Хронике» нет обычного указания на время появления апологии Татиана, вероятно, потому, что эта апология христианства обращена не к государям и сенату, но к эллинской нации или, вернее, к язычникам²⁰⁷. Нет и в «Церковной Истории» прямого указания на время составления «Речи» Татиана, но есть косвенное. Именно, Евсевий в IV – й кн. «Церковной Истории» (16 гл.) ссылается на 19 гл. «Речи» в подтверждение того факта, что св. Иустин погиб от происков Кресцента. Следовательно, по Евсевию, Татиан написал свою «Речь к эллинам» после смерти св. Иустина. Но, по мнению многих критиков, в самой «Речи» есть данные для определения времени составления ее и эти данные, вопреки Евсевию, говорят, что «Речь» составлена еще при жизни св. Иустина Мученика.

Так как вопрос о времени составления «Речи» неразрывно связан с вопросом о досговерности Евсевиева указания на время составления «Речи», то мы разберем те основания, которые заставляют критиков утверждать, что «Речь» Татиана составлена до смерти св. Иустина Мученика.

Во время составления «Речи» Татиана, говорят критики (Цан, Гарнак и др.), Протей, цинический философ, известный под именем Перегрина, был еще жив. В противном случае Татиан упомянул бы о самосожжении Перегрина или в 3-й гл. «Речи», где апологет говорит о самоубийстве Гераклита, или в 19-й, где упоминается о самоубийстве Анаксарха. Едва ли, говорят критики, Татиан упустил бы два удобных случая посмеяться над циниками в лице одного из их представителей – Перегрина. Поэтому нужно полагать, что Татиан писал «Речь» прежде сожжения Перегрина.

Это подтверждается еще следующим соображением. В 25 гл. «Речи» Татиан говорит о Перегрине под свежим впечатлением, произведенным на него видом Перегрина; автор «Речи» лично слышал хвастливые речи этого циника, видел его рваную одежду и наблюдал лицемерно скрываемую жажду к деньгам. Наблюдать Перегрина, говорят критики, Татиан мог только в Рнме. А Перегрин был в Риме не долго, и можно приблизительно определить время его пребывания. Именно: Лукиан говорит²⁰⁸, что смерть Перегрина падает на четвертое собрание в Олимпии, в котором участвовал Лукиан. В «Хронике» Евсевия сказано, что Перегрин скончался в 163 г. Поэтому, четвертое собрание, в котором участвовал Лукиан, падает на 165 год, а первое на 153 (165 – [4ХЗ]). По словам Лукиана, немного ранее первой олимпиады, на которой присутствовал автор сатиры «О смерти Перегрина», этот цинический философ был изгнан из Рима градским префектом за свое безчинство. Следовательно, пребывание Перегрина в Риме, которое никоим образом не было продолжительно, падает на 132 или 133 г. В это-то время Татиан видел Перегрина в Риме. «Речь» свою Татиан составил вскоре после этого знакомства с циником, то-есть, тоже около 132 – 133 г., задолго до смерти св. Иустина философа.

Евсевий, говорят критики, не мог этого не видеть и потому он изменил текст «Речи» так, чтобы можно было найти в ней свидетельство о смерти св. Иустина. Евсевий так цитует 19-ю главу «Речи»: «Кресцент, свивший себе гнездо в великом городе (Риме), больше всех заражен был преступной любовью к отрокам и сильно предан сребролюбию. Он учил презирать смерть, а сам так боялся смерти, что ей, как великому злу, старался подвергнуть Иустина за то, что, проповедуя истину, он обличал философов, как сластолюбцев и обманщиков». В этом цитате Евсевий, по словам критиков, заменил слова Татиана: « καὶ Ἰουστίνον καϑάπερ καὶ ἐμὲ ὡς κακῷ τῷ ϑανάτῳ περιβαλεῑν πραγματεύσασϑαι » («Иустина, как и меня, старался подвергнуть смерти, как злу») словами: « καὶ Ἰουστίνον καϑάπερ μεγάλῳ κακῷ τῷ ϑανάτῳ περιβαλεῑν πραγματεύσασϑαι » (т. е. «Иустина, как великому злу, старался подвергнуть смерти»). Слова « καὶ ἐμὲ » (и меня) «Речи» Татиана препятствовали историку представить св. Иустина умершим, a Татиана – засвидетельствовавшим его смерть. Евсевий, кроме того, довел свой цитат до слов: «каких философов он (т. е. св. Иустин) преследует, кроме вас одних?» Эти слова Евсевий не цитовал, потому-что они ясно изобличают его обман:

в них св. Иустин представляется еще живущим.

Таким образом, на Евсевия снова возводится обвинение в обмане читателя, при чем обвинителем является не один через-чур строгий критик предания об апологетах Гарнак, но целая плеяда ученых.

Прежде, чем разбирать, справедливо ли это обвинение, мы рассмотрим: можно ли утверждать, что «Речь» Татиана была написана ранее смерти Перегрина (165 г.) и вскоре после его пребывания в Риме (152 – 153 г.).

Татиан, говорят, упоминает о смерти Гераклита и Анаксарха, – не умолчал бы он и о смерти Перегрина, если бы она, во время писания «Речи», была фактом совершившимся. – Но о самоубийстве Гераклита и Анаксарха Татиан упоминает потому, что их самоубийство представляло апологету удобный случай посмеяться над «эллинской философией». Анаксарх лишил себя жизни по безумной любви к славе. Смерть Гераклита «обличала его невежест-во»²⁰⁹. Гераклит, по словам Татиана, задумал лечиться от водянки и «действуя в отношении к медицине так же, как в философии, обложил себя экскрементами быков; когда навоз окреп и стянул все тело, то он (Гераклит) от разрыва умер». Таким образом, смерть Гераклита, происшедшая в очень некрасивой обстановке, давала Татиану удобный случай посмеяться над языческими философами. Такого удобного случая не давала героическая смерть Перегрина. Даже более, рассказывать о смерти Перегрина было положительно невыгодно для Татиана, ибо самосожжение этого циника обнаруживало в нем то презрение к смерти, в котором Татиан хочет отказать языческим философам.

Татиан, далее, мог и не знать о смерти Перегрина, раз она произошла не в той преувеличенно театральной обстановке, в которой описывает ее Лукиан в сатире «О смерти Перегрина»²¹⁰.

Но критики говорят еще, что в 25 гл. «Речи» Татиан говорит о Перегрине в таких выраже-ниях, которые могли быть написаны только под живым впечатлением недавнего знакомства с циником. Татиан, говорят, незадолго перед написанием «Речи» видел Перегрина в столичном городе Риме, видел его циническую одежду, слышал его хвастливые речи. Вот слова, на основании которых критики делают такой вывод: «Что удивительного и великого сделали ваши философы? Они оставляют одно плечо непокрытым, отпускают длинные волосы, отращают бороду, носят зверинные ногти; они говорят, что ни в чем не нуждаются, но, как Протей, нуждаются в кожевнике для сумы, в портном для одежды, в дровосеке для палки, в богачах и в поварах для своей прожорливости. Человек, подражающий собаке! Ты знаешь Бога и уклоняешся к подражанию животным; ты публично кричишь с важностью человека небедного и сам за себя мстишь: когда же не получаешь – ругаешься, и философия у тебя делается искусством наживаться». Вот слова, из которых критики выводят что «Речь» Татиана написана им вскоре после личного знакомства с Перегрином в Риме²¹¹.

Но, во-первых, не было Татиану надобности в приведенном случае упоминать о смерти Перегрина, хотя бы эта смерть была ему известна. Здесь апологету нужно было начертить образ циника, его внешний вид и внутренние пороки. Живописное изображение циника (во-вторых) действительно живописно и составлено под впечатлением личного знакомства с циником, оставляющим одно плечо обнаженным, отращающим волосы и бороду и носящим звериные ногти. Но ясно, как день, что это картинное изображение относится не к Перегрину! О Перегрине речь идет ниже. Имя его приводится, как имя одного из утверждающих, будто циники ни в чем не нуждаются²¹². При чем же тут личное знакомство с Перегрином?

Нет, наконец, ничего не возможного, что «Речь» Татиана написана при жизни Перегрина и все-таки после смерти св. Иустина. Припомним, что Перегрин, по «Хронике» Евсевия, скончался в 165 г., а св. Иустин скончался не ранее 163 г. Между 163 и 165 Татиан мог всгретить где – либо Перегрина. Мы, разумеется, не придаем этому предположению большого значения, так как даты смерти Перегрина и св. Иустина не содержат в себе ничего несомненного и так как нет необходимости предполагать личное знакомство Татиана с Перегрином.

Рассмотрим другой довод критиков, утверждающих, что Татиан писал «Речь» еще при жизни св. Иустина. Татиан, говорят они, упоминает в своей апологии об Иустине, как о живом. Он вопрошает в 19 гл. своей «речи»: «Каких философов он (Иустин) преследует, кроме вас одних?» (циников). В подлиннике эта фраза читается так: « Τίνας δὲ ἂν καὶ διῶζαι τῶν φιλοσόφων εἰ μὴμόνους ὑμᾶς εἴωϑεν »; вся доказательная сила этой фразы заключается в том, что об Иустине говорится в настоящем времени: « εἴωθεν διῶξαι », т. е. «имеет обыкновение преследовать».

Но позволительно усомниться в том, что слово εἴωϑεν имеет значение исключительно настоящего времени. Большинство переводчиков «Речи» Татиана придают этому слову значение прошедшего времени. Так Отто переводит εἴωϑεν словом solebat (имел обыкновение); Котеллерий – словом soliti estis (вы имели обыкновение)²¹³; в русском переводе о. Преображенского слова « εἴωθεν διῶξαι », переведены прошедшим временем: преследовал²¹⁴. Поэто-му рисковано было бы, основываясь на одном слове εἴωϑεν, заключать, что апология написана при жизни св. Иустина мученика.

Но разбираемая нами фраза и сама по себе возбуждает некоторые недоумения. Можно ли об Иустине сказать, что он преследовал циников? Нет, он мог только обличать (ἐλέγχειν) их, а не преследовать (διώκειν). Далее. На каком основании мы будем под словом ὑμᾶς разуметь циников? в 19 гл. «Речи», где находится разбираемая, нами фраза, речь идет совсем не о циниках, а вообще о языческих философах. И Кресцента, упоминаемого в этой главе, Татиан не называет «циником». В начале 19-й главы Татиан пишет: «Вы говорите о презрении к смерти и проповедуете о воздержании.

Философы ваши так далеки от воздержания, что некоторые ежегодно получают от римского царя шестьсот золотых монет не для какого-нибудь полезного дела, но для того, чтобы они не даром носили отпущенную бороду». Всего вероятнее, что здесь речь идет о придворных философах стоического направления или о платониках; циники же не могли получать субсидии от государей, так как философы этой школы были, по большей части, демократами и демагогами, безпокоившими правительство. Специально о циниках речь пойдет с 25 гл. апологии Татиана. В 19-й же главе апологет развивает ту мысль, что св. Иустин обличал непоследовательность, распущенность и корыстолюбие языческих философов, без различия школь. Слова «циник», «цинический философ» не упоминаются в 19 главе. Как же можно под словом ὑμᾶς разбираемой нами фразы разуметь циников? Тем более нельзя отнести это слово к циникам, что Татиан обращает речь не к философам, но к «эллинам». (О философах же он говорит в третьем лице: «ваши философы»). Поэтому фраза получает такой неудобопонятный смысл: «Каких философов Иустин преследует, кроме вас, эллины»? Фраза ни с чем несообразная; очевидно, что текст испорчен. Чтобы придать какой-нибудь смысл разбираемой фразе, должно читать: « ἡμᾶς » вместо « ὑμᾶς », т. е. «нас», вместо «вас». Тогда слова « εἴωϑεν διῶξαι » будут служить сказуемым при подлежащем «Кресцент»: имя Кресцента упоминается за несколько строк до разбираемой нами фразы. В этом случае эта фраза имеет такой смысл: «Каких философов, кроме нас одних, Кресцент имеет обыкновение преследовать?» Если вместе с Котеллерием заменить слово εἴωϑεν (имеет обыкновение) словом εἰὼϑατε (вы имеете обыкновение), то подлежащим предложения будет не Кресцент, но эллины или язычники: Татиан спрашивает: «Каких философов, кроме христиан, вы, эллины, преследуете»? Нас не должно смущать, что Татиан называет христиан философами. У апологетов часто христианство называется философиею, а христиане – философами. Так св. Иустин в 8-й главе «Диалога с Трифоном» говорит: « φιλόσοφος ἐγώ » – я философ. Этот апологет причисляет и Христа к просветителям людей и отцам философии и поставляет его рядом с Гераклитом, Сократом, Платоном и Музаном. Для Мелитона христианство – философия, благоприятствующая устроению земных дел. Сам Татиан называет христианство «философиею варваров». Он очень часто выражается так: «Желающих у нас философствовать»... (гл. 32); или «не одни богатые у нас философствуют» (ib); или: «я упомянул об этих женщинах, чтобы... Вы не насмехались над теми женщинами, которые у нас философствуют». – Поэтому не мудрено, что Татиан и в разбираемой нами фразе под философами разумеет христиан.

Еще менее должна смущать нас замена греческого личного местоимения первого лица вторым лицом. Ὑμᾶς вмѣсто ἡμᾶς, ὑμῖν вмѣсто ἡμῖν, ὑμέτερος вмѣсто ἡμέτερος и наоборот встречается так часто, что Котеллерий называет это изменение: «mutatio vulgaris», – обычным²¹⁵. в частности, в сочинениях св. Иустина замена местоимения 1-го л. 2-м и наоборот, встречается десятки раз²¹⁶.

Таким образом, нет никакого затруднения читать разбираемую фразу так: «Каких философов, кроме христиан, преследует Кресцент»? Но при таком чтении отнимается у Дембовского, Цана, Гарнака и др. критиков главный повод утверждать, что «Речь» Татиана написана до смерти св. Иустина и что Евсевий, догадываясь об этом, указывал однако на апологию Татиана, как на свидетельство успешности происков Кресцента. Говорим, главный повод, потому что упомянутые нами критики подозревают Евсевия еще в том, что он интерполировал текст «Речи» с коварной целью убедить читателя, что Кресцент был виновником смерти св. Иустина. Лучший способ проверить это обвинение – сравнить текст «Речи» по Евсевию с текстом ее по кодексу Paris. 174 (прежде Fonteblandensis). Этот кодекс одни относят к X, другие к XI, третьи к XII в. Он древнейший из тех, в которых сохранилась «Речь» Татиана, и важнейший для изучения текста ее²¹⁷. в этом кодексе мы замечаем два важный отступления от текста «Речи» по Евсевию²¹⁸. Первое то, что в кодексе, Кресцент назван презрителем (ὁ καταφρονῶν) смерти, а у Евсевия – выдающим себя за презрителя смерти (καταφρονεῖν συμβουλεύων). И то, и другое чтение не вносит никакой нескладицы в текст, так что трудно сказать, какое чтение предпочтительнее. Правда, в чтении по кодексу Paris. 174 более иронии: презритель смерти (Кресцент) так боится ее, что старается причинить смерть, как зло, Иустину и пр. Другое различие – более подозрительно. Оно заключается в опущении Евсевием слов «и меня» и в замене этих слов μεγάλῳ. По кодексу Paris. 174 выходить: «Кресцент старался причинить смерть, как зло, Иустину, а также и мне». А по Евсевию: «Кресцент старался причинить Иустину смерть, как великое зло». Это различие издавна обращало на себя внимание ученых исследователей. Одни из них предпочитали текст Евсевия²¹⁹. Другие думали, что вернее текст кодекса Paris. 174, и при этом объясняли отсупление Евсевия от текста кодекса тем, что историк хотел улучшит текст «Речи». «Добавка καὶ ἐμὲ (и меня), говорит Даниель, вносила нескладицу в строй речи (passte durchaus nicht in den Zusammenhang seines Erzählung), поэтому Евсевий заменил слова καὶ ἐμὲ словом μεγάλῳ, очень хорошо обрисовывающим поддельное презрение Кресцента к смерти»²²⁰. То же думают Маран и Земиш²²¹. Но новейшие критики сведений об апологетах – Дембовский и Гарнак заявляют, что о простом, невинном исправлении текста со стороны Евсевия не может быть и речи, что слова « καὶ ἐμὲ » опущены Евсевием с коварной целью: эти слова мешали историку убедить читателей в успешности происков Кресцента²²².

Но если такова была цель Евсевия, то он не достиг ее. Читаем ли мы «Речь» по кодексу Paris. 174, или по «Церковной Истории» Евсевия, мы равно не можем выводить из слов Татиана заключения об успешности происков Кресцента, хотя не вправе выводить и противного. Зачем-же понадобилось Евсевию сделать такое безцельное изменение? Не лучше ли думать, что Евсевий никаких изменений не делал и что различие текста «Речи» у Евсевия и в код. Paris. 174 зависит не от Евсевия? Возьмите две рукописи какого-нибудь древнего автора, в них вероятно, найдутся различия более важные, чем замена « καὶ ἐμὲ » словом « μεγάλῳ ». Для того, чтобы предпочесть одну редакцию другой, нужно сличить их без предвзятой мысли. Но сравнение цитата Евсевия из 19 гл. апологии Татиана с текстом этой апологии по код. Paris. 174 не только не обнаруживает никаких следов интерполяции в цитате историка, но убеждает нас предпочесть текст его тексту кодекса Paris. 174. Мы вполне соглашаемся с Даниелем, что καὶ ἐμὲ, вносит нескладицу в текст «Речи». В самом деле, прислушайтесь: «Кресцент старался причинить смерть, как зло, Иустину и мне за то, что он обличал философов» и т. д. Между тем слово μεγάλῳ, заменяющее у Евсевия « καὶ ἐμὲ » как нельзя лучше обрисовывает фальшивое презрение Кресцента к смерти. Презритель смерти смотрите на нее, как на великое зло, – таков смысл фразы, по Евсевию... Вероятно поэтому, что рукописи «Речи» Татиана во времена Евсевия имели в разбираемой нами фразе « μεγάλῳ » но это слово к XI в., вследствие ошибок переписчиков, могло перейти в καὶ ἐμὲ²²³.

Цан в пользу того мнения, что апология Татиана написана при жизни св. Иустина, приводит еще одно соображение. Он говорит, что вторая апология Iустина и «Речь» Татиана написаны почти в одно и то же время, потому что в них рассказывается об одном и том-же событии – преследованиях Кресцента.

Но дело в том, что во второй апологии св. Иустина о преследованиях Кресцента говорится, как о факте современном, продолжающемся. «Я ожидаю, говорит Иустин, что буду... повешен на дереве, по крайней мере, Кресцентом, любителем шума и суетного блеска. Ибо этот человек... Всенародно обвиняет нас в том, чего не знает, будто христиане безбожники и нечестивцы, и это делает он в угоду и удовольствие обольщенной толпы» (гл. 3-я). Татиан же говорит о преследованиях Кресцента, как о событии прошедшем, и о самом Кресценте, как о человеке умершем. Так оратор говорит, что Крецент превосходил (ὑπερήνεγκεν) всех в педерастии, что он сильно был склонен к сребролюбию (φιλαργυρίᾳ πάνυ προσεχής ἦν) и боялся смерти (ἐδεδίει τὸν ϑάνατον). Правда, в одном случае о Кресценте говорится, как о живом: «каких философов, кроме нас только, имеет он (Кресцент) обыкновение преследовать?» Но этот случай объясняется или тем, что здесь первоначально стояло не εἴωϑεν, a εἰὼϑατε и разумелся не Кресцент, а язычники (Котеллерий), или тем, что εἴωϑεν поставлено здесь по ошибке переписчика вместо εἰὼϑει (praes. Вместо perf.) или же тем, что εἴωϑεν употреблено здесь в смысле прошедшего. – Итак вторую апологию св. Иустина и «Речь» Татиана нельзя считать современными, потому что Иустин говорит о Кресценте в насгоящем времени, a Татиан в прошедшем.

О св. Иустине автор «Речи» говорит, по мнению многих ученых, как о лице умершем: апологет называет своего учителя «достойным величайшего удивления», – « ϑαυμασιώτατος »²²⁴. Утверждают, что так удобно говорить только об умершем лице²²⁵.

Таким образом «Речь» Татиана написана не ранее года смерти св. Иустина, т. е. никак не ранее 163 г.

Есть возможность несколько точнее определить время написания апологии Татиана. В 19 главе ее апологет говорит: «некоторые из философов ежегодно получают от римского царя 600 золотых монет» и т. д. До смерти Люция Вера Татиан не мог так сказать, ибо было два царя, а не один. Точно также в 4 гл. «Речи» упоминается об одном царе: «велит ли царь платить подати» и т. д. Поэтому мы вправе предположить, что «Речь» написана не ранее 169 года, с которого началось единовластительство Марка Аврелия.

Далее. В «Хронике» Евсевия разрыв Татиана с церковию относится к двенадцатому году царствования Марка Аврелия, т. е. к 172 или к 173 г.²²⁶. «Речь» Татиана, можно думать, составлена ранее его разрыва с церковию, но незадолго до него. Ибо в ней, хотя н нет еретических мнений в строгом смысле, но заметны следы тех оригинальных догматических убеждений апологета, которые вскоре заставили его порвать союз с церковию. Так, Татиан осуждает язычников за ядение мяса²²⁷. Не православным характером отзывается и философия главы 20-й, где апологет ведет речь о каких-то «высших эонах» (αἰῶνες κρείττονες). Вообще, в учении о природе человека и о состоянии души после смерти Татиан далеко отступил от своего учителя св. Иустина.

Все эти соображения заставляют нас склониться к тому мнению, что «Речь» Татиана написана после смерти св. Иустина, во время единовластительства Марка Аврелия, незадолго до разрыва Татиана с церковию, т. е. между 169 и 172 годами.

Этим хронологическим датам благоприятствует известие Иринея, что Татиан сделался еретиком по смерти своего учителя св. Иустина, который умер не позже 167 г.

Впрочем, трудно определить характер отношений Татиана к Иустину. Все наши сведения на этот счет ограничиваются одним замечанием св. Иринея, что Татиан был «слушателем» св. Иустина²²⁸. Из «Речи» мы узнаем, что Татиан относился с глубоким уважением к своему учителю. Евсевий только повторяет известие св. Иринея, называя Татиана «учеником» св. Иустина.

В виду того, что "Гациан говорит о своем обращении в христианство (29 гл. «Речи»), трудно допустить, чтобы св. Иустин был виновником этого обращения. И вообще, влияние св. Иустина мало сказалось на Татиане. Св. Иустин – почитатель языческой философии, которая в его глазах не иное что, как несовершенное христианство, учение разума на половину светлого, на половину помраченного, a христианство – последнее слово философии, ее венец. A Татиан – высокомерный, полуученый презритель эллинской мудрости, человек, наклонный к чисто восточному аскетизму. В его «Речи», по выражению Риттера, «слышится более варвар, чем христианин»²²⁹. в одном только сказалось влияние св. Иустина на Татиана – это в учении о Логосе и о душе²³⁰.

Продолжаем разбор сведений Евсевия о Татиане.

В ІV-й кн. «Церковной Истории» (гл. 29) о северианах говорится, что они «закон, пророков и Евангелие принимают, но унижают апост. Павла, отвергают его послания, не принимая и апостольских деяний». Татиана Евсевий называет родоначальником этой ереси. Но Татиан, во всяком случае, не был крайним антипавлинистом, какими были, по Евсевию, севериане. Еретическое сочинение Татиана «Проблемы», по словам Гарнака, написано в павлинистическом духе²³¹. в этом сочинении Татиан подобно тому, как Маркион в «Антитезах» и Апеллес в «Силлогизмах», имел, по мнению Ренана, целью указать недостатки древнего закона и превосходство нового. Преувеличение идей ап. Павла и заставило Татиана, как и Маркиона, злословить иудейскую библию²³². Чтение ветхозаветной библии возбуждало в нем различные недоумения, над которыми неутомимо работала мысль апологета. Эта работа мысли привела Татиана к тому, что он из почитателя еврейского закона и библии, каким мы его видим в «Речи», сделался врагом всего иудейского. Впрочем, Татиан не отвергал совершенно еврейской библии, но, как Апеллес, выделял из нее и признавал истинны.ч то, что свидетельствовало о верховном Боге. – Итак, Татиан враждебно относился к Ветхому Завету, тогда как севериане принимали «закон и пророков». С другой стороны, Татиан написал в павлинистическом духе сочинение и был, может быть, учителем павлиниста Апеллеса²³³. тогда как севериане были, по Евсевию, строгие антипавлинисты. Поэтому мы должны отвергнуть известие Евсевия, будто Татиан был ересеначальником севериан. Евсевий был введен в заблуждение, с одной стороны, тем, что ереси энкратитов и севериан имеют между собою много общего²³⁴; с другой стороны, тем что Татиан, не будучи антипавлинистом – в строгом смысле слова, отвергал, как мы увидим ниже, некоторые послания aп. Павла, как не подлинные.

Столь же несправедливо Евсевий, вслед за св. Иринеем и, может быть, Юлием Африканом, называет Татиана ересеначальником энкратитов²³⁵. О еретичестве Татиана вообще судить трудно. Страстный и безпокойный, неспо-собный ни к каким сделкам и софизмам – автор «Проблем» отступал во многом от учения кафолической церкви. Но его еретические мнения с трудом поддаются классификации. Сделавшись отступником от кафолической церкви, Татиан, в глазах историка, стоит столь же одиноким, как одинок он был до своего отступничества, пребывая в лоне кафолической церкви. Не было той секты, учение которой Татиан мог бы принять всецело. Мы видели уже, что в секте энкратитов, существовавшей до отступничества Татиана, произошли некоторые изменения с тех пор, как к ней примкнул «отступник» Татиан. Ересь этого еретика не была дуалистическим гностицизмом в полном смысле этого слова, но она могла казаться дуалистической современникам Татиана, потому что он в сочинениях своих утверждал ничтожество материального и делал различие между Богом-Творцом и верховным Богом, между Богом Закона и Богом Евангелия²³⁶. Как Апеллес и большинство гностиков, Татиан подчинял Бога Творца верховному Богу Евангелия.

Об одном из сочинений Татиана, известном под названием «Диатессарон», Евсевий замечает, что это сочинение находилось в его время в руках многих²³⁷. Распространенность «Диатессарон» засвидетельствована позднейшим историком блаж. Феодоритом, епископом Кирским. Этот епископ отобрал в своем кирском диоцезе свыше двухсот экземпляров «Диатессарон» и заменил их каноническими Евангелиями. Главное отличие «Диатессарон» от канонических Евангелий состояло, по словам бл. Феодорита, в том, что родословная Господа и все места, указывающие на происхождение Его по плоти от Давида, были в «Диатессарон» выпущены²³⁸. Кроме того, безпокойный ум Татиана не мог примириться с кажущимися разноречиями Евангелий и он в «Диатессарон» сделал общий свод всем Евангелиям, уничтожив эти разноречия. Цан и Гарнак утверждают, что «Диатессарон» написан Татианом до разрыва с церковию²³⁹.

Евсевий, по всей вероятности, был знаком с «Диатессарон» : по крайней мере, он передает известие о «Диатессарон» от своего имени. Далее, как слух²⁴⁰, историк сообщает, что Татиан писал «Метафраз» отдельных изречений апост. Павла, т. е. обработывал их с стилистической стороны, – по мнению Гарнака. Это также свидетельствует, что Татиан не был таким антипавлинистом, какими были севериане.

В заключение всех своих сведений о Татиане Евсевий пишет: «Татиан оставил значительное число сочинений. Из них у многих приводится особенно известная его «Речь к Эллинам». Он восходит к началу времен и показывает, что Моисей и еврейские пророки древнее, чем все знаменитые мужи Греции. Эта книга – прекраснейшая и полезнейшая между всеми, им оставленными»²⁴¹.

В V-й кн. «Церковной Истории» упоминается малоазиец Родон, который в своем сочинении против Маркиона называет себя учеником Татиана. Этот Родон сообщает, что учитель его написал сочинение под названием «Проблемы» (Προβλήματα)²⁴². Сикст Сиенский определяет это сочинение, как «большой том предложений и вопросов, в котором собрано было все, что в Свящ. Писании темного и трудного»²⁴³. Родон написал опровержение «Проблем», т. е., по Гарнаку, решение тех недоуменных мест из Свящ. Писания, свод которым сделал Татиан.

Работы Татиана над «Диатессарон» и над сочинениями апост. Павла Гарнак представляет как попытку составить новый, исключительно христианский канон. В этом каноне, по всей вероятности, не было места ветхозаветным книгам.

Некоторые ученые, напр. Землер, Лайтфут (Lightfoot) и Цан считают Климента Александрийского учеником Татиана, основываясь на первой книге (1-я гл.) «Стромат», где Климент, говорит, что один из его учителей был «Ассириянин»²⁴⁴. В «Церковной Истории» Евсевий цитует это место из «Стромат» («Ц. И.», кн. V, гл. 1), но ничего не говорит по поводу отношений Климента к Татиану.

Переходим к сведениям бл. Иеронима о Татиане. В «Книге о знаменитых мужах» бл. Иероним пишет: «Татиан, который, преподавая некогда красноречие, приобрел себе не малую славу ораторским искусством, был ученик Иустина мученика и славился в церкви, пока не отпал от ее недр. Впоследствии, возгордившись славою своего красноречия (!), он измыслил новую ересь, называемую ересью энкратитов и распространенную потом Севером, от которого еретики этой секты до настоящего времени называются северианами. Татиан написал безчисленное множество (!) книг, в числе которых существует одна превосходная книга против язычников, которая между всеми его творениями наиболее достопримечательна. И он жил при Марке Антонине Вере и Люции Аврелии Коммоде»²⁴⁵.

Это известие бл. Иеронима обращает на себя внимание тем, что автор «Каталога» сообщает о Татиане далеко не все те сведения, которые он нашел у Евсевия. Так, здесь мы не находим сведений об еретических сочинениях Татиана о «Диатессарон», «Проблемах» и «Метафразе», не находим известия, что Родон был ученик Тадиана и пр. – Хронологическое указание, что Татиан жил при Марке Аврелии и Коммоде – верно, но не особенно точно: Татиан жил и при Антонине Пии, и при Люции Вере. Фраза: «он процветал при императоре Марке Антонине Вере и Люции Аврелии Коммоде» – в «Каталоге» бл. Иеронима – стереотипная для шести глав, стоящих рядом (гл. XXVII – XXXII).

Отметим еще замечание бл. Иеронима, что Татиан был учителем красноречия; и возгордившись славою своего красноречия, отпал от церкви. Едва ли это верно. Бл. Иероним, кажется, был введен в заблуждение одной фразою Евсевия. В «Церковной Истории» сказано, что Татиан «упражнявшись (σοφιστεύσας) сначала в эллинских учениях, не малую приобрел славу между язычниками»²⁴⁶. Бл. Иероним ошибочно перетолковал слово ,, σοφιστεύσας»: слова софист, философ и ритор были тогда почти однозначущи. Евсевий употребил слово ,, σοφιστεύειν « в смысле: заниматься философиею, а бл. Иероним понял его в смысле: обучать красноречию, риторике²⁴⁷. Фраза: «возгордившись славою своего красноречия» и т. д. – представляет искажение замечания св. Иринея, найденного бл. Иеронимом в «Церковной Истории» (IV, 24); св. Ириней о красноречии Татиана совсем не говорит. У него сказано только, что Татиан возгордился славою учителя (οἰήματι διδασκάλου ἐπαρϑείς), Татиан, относясь с ненавистью ко всей языческой культуре, в риторике видит причину зла и лжи. Это они, риторы, украшают ложь и препятствуют торжеству истины («Речь» гл. 26). Эти слова странно звучали бы из уст «учителя риторики», гордящегося славою своего красноречия.

В предисловии к комментариям на послание к Титу мы находим у бл. Иеронима совершенно независимое от Евсевия сведение о Татиане: «Татиан, который сам отвергал некоторые послания апост. Павла, это послание, т. е. к Титу, считал особенно принадлежащим апостолу, не соглашаясь на этот раз с Маркиономе и другими, которые вообще сходятся с ним по этому предмету»²⁴⁸, т. е. в воззрениях на подлинность и неподлинность книг Свящ. Писания. Цан считает приведенные слова бл. Иеронима продуктом риторики и легкомысленной изобретательности автора «Каталога». Бл. Иероним, говорит критик, нашел где-нибудь в сочинениях Татиана выдержки из послания к Титу и отсюда заключил, что Татиан признавал послание к Титу принадлежащим апост. Павлу, а об отвержении прочих посланий бл. Иероним знал из «Церковной Истории» (IV, 29). Гарнак, столь строгий к бл. Иерониму, на этот раз не соглашается с Цаном. Замечание бл. Иеронима, говорит он, высказано в такой положительной форме, что не допускает подобных толкований. Есть даже и в самом послании к Титу основание, почему Татиан предпочитал его «некоторым» другим посланиям апост. Павла. Татиан-еретик был крайним отрицателем иудейского элемента в христианстве. Ему нравилось, что автор послания к Титу очень неблагосклонно относится к обрезанным, т.-е. к иудеям. «Много, говорится в I гл., 10 ст. послания к Титу, непокорных суесловцев, прельщенных умом: таковы особенно обрезанные» (Тит. 1:10). В 14-м стихе той-же главы есть предостережение «от иудейских басен» (Тит. 1:14). В 9-м стихе третьей главы находим наставление: «глупых-же состязаний и родословий, и распрей о законе удаляйся, ибо они безполезны и суетны» (Тит. 3:9). Такое отношение автора послания к иудаизму не могло не нравиться учителю гностиков, подчиняв-шему Бога Закона Богу Евангелия. «Вот почему Татиан спас это посланиe из пламени Маркионовой критики»²⁴⁹.

Какие-же послания aп. Павла Татиан признавал неподлинными? На этот вопрос ни Евсевий, ни бл. Иероним не дают ответа. Первый ограничивается тем, что называет Татиана ересеначальником антипавлинистов – севериан. А бл. Иероним говорит только, что Татиан отвергал некоторые (nonnullae) послания апост. Павла. В число этих «некоторых» посланий Гарнак включает послания к Тимофею, особенно первое. Татиан был человек с аскетическим направ-лением. А в первом послании к Тимофею аскетизм не находил поддержки. Там встречаются такие неаскетические советы: «К тому не пий воды, но мало вина приемли, стомаха ради твоего и частых твоих недугов». (1Тим. 5:23) в этом-же послании мы находим пророчество ап. Павла, которое не могло понравиться аскетическому Татиану: «Отступят некоторые от веры чрез... запрещающих вступать в брак и употреблять в пищу то, что Бог сотворил, дабы верные и познавшие истину вкушали с благодарением» (1Тим. 4:1–3). Отношение апост. Павла к браку также не могло понравиться учителю энкратитов. Апостол позволяет иметь жену епископу и диакону (1Тим. 3:2 и 1Тим. 3:12), а относительно молодых вдов говорит: «я желаю, чтобы молодые вдовы вступали в брак, рождали детей» (1Тим. 5:14). – Наконец, Климент Александрийский, бывший, быть может, учеником ассирийского учителя – Татиана и хорошо знакомый с его произведениями, говорит, что были секты, которые отвергали послания к Тимофею, и что первое послание к Тимофею содержит особенно много неприятного для аскетов²⁵⁰.

Отвергал ли Татиан, как неподлинные, какие-нибудь другия послания апост. Павла, – мы этого не знаем. Может быть, под «некоторыми» посланиями, отвергаемыми, по уверению бл. Иеронима, Татианом, мы должны разуметь только два послания апостола к Тимофею. Во всяком случае, несомненно, что Татиан был павлинист: он усердно изучал сочинения апостола языков и составил на них «Метафразы».

В «Комментариях» бл. Иеронима к пророку Амосу находим следующее известие: «И вы напоили назореев вином и пророкам приказали: не пророчествуйте» (Aм. 2:12). На этом месте Татиан. начальник энкратитов, старается утвердить свою ересь, говоря, что не должно пить вино, так как законом запрещено, чтобы назореи пили вино, и теперь они (т.-е. кафолики), обвиняются пророком, чтобы они не поили назореев вином «²⁵¹.

Таким образом, из слов бл. Иеронима очевидно, что Татиан слова Амоса: «и напоясте освященные вином» относил к кафоликам. Но Цан сомневается в этом. «Иероним, говорит критик, приписывает здесь Татиану иудаизм, от которого исторический Татиан очень далек»²⁵². В чем тут иудаизм, – для нас совершенно непонятно... – Гарнак обращает внимание на следующую половину процитованного стиха из прор. Амоса: «и пророкам заповедуйте, глаголюще: не пророчествуйте». Кто относит первую половину стиха («и напоясте освященные вином») к кафоликам, тот, по мнению Гарнака, должен отнести к ним и вторую: «и пророкам заповедуйте: не пророчествуйте»²⁵³. А это проливает свет на отношение Татиана и энкратитов к монтанизму. Впрочем, в кругу Апеллеса пророчество не отвергалось²⁵⁴.

Бл. Иероним нередко упоминает имя «начальника энкратитов». Так в первой книге против Иовиниана (гл. 3) Иероним говорит: «мы не унижаем брака, следуя учению Маркиона, и не считаем всякий союз нечистым, увлекшись заблуждением Татиана, начальника энкратитов, который осуждает и порицает не только брак но и яства, которые Бог сотворил для употребления».

Во второй книге против Иовиниана бл. Иероним пишет: «Апостол порицает тех, которые запрещают браки и проповедуют воздержание от пищи, которую Бог создал для пользования и благодарения, но и Маркиона, и Татиана, и прочих еретиков, кои проповедуют постоянное воздержание к разрушению, пренебрежению и порицанию дел Творца».

В «Комментариях» бл. Иеронима на прор. Осию читаем: «Редко еретик любить целомудрие, а кто притворяется, что он любит стыдливость, как Манихей и Маркион, и Арий, и Татиан, и подновители древних ересей, то они отравленными устами предлагают мед»²⁵⁵.

В «Комментариях» на прор. Иоиля (гл. I) автор «Каталога» очень неодобрительно отзыва-ется о воздержании Татиана и энкратитов: «Постится Манихей и многие еретики; особенно-же энкратиты, которых начальник Татиан. Но этот пост хуже сытости и опьянения».

С сопоставлением Татиана с Манихеем мы встречаемся также в «Комментариях» бл. Иеронима на прор. Амоса (гл. 2).

В «Комментариях» бл. Иеронима на ІV-ю гл. послания апостола Павла к Галатам мы встречаемся с совершенно новым известием о Татиане: начальник энкратитов является здесь представителем докетизма²⁵⁶. Но еще не решено, не следует ли читать здесь вместо «Татиан"–«Кассиан». По крайней мере, в древнейших римских рукописях сочинений бл. Иеронима, по утверждению Валлярси, стоит в указанном месте не Tatianus, но Cassianus²⁵⁷. Цан добавляет к этому, что переписчики легче могли из Cassianus сделать Tatianus, чем наоборот. Что бл. Иероним мог назвать Кассиана «ересиархом энкратитов», это не удивительно, ибо это название равно приложимо и к Кассиану и к Татиану. Но представителем докетизма Татиан нигде не называется. С другой стороны, по мнению Гарнака, приписываемый бл. Иеронимом «ересиарху энкратитов» парафраз слов апост. Павла («сеющий в плоть свою от плоти пожнет тление», (Гал. 6:8)) сделан совершенно в духе Татиана²⁵⁸. Кроме того, бл. Иероним, перечисляя противников брака (Маркиона, Манихея и Татиана), нигде не называет в числе их Кассиана (см. первую и вторую книги против Иовиниана и комментарии на прор. Осию, цитованные выше).

Вследствие этих трудностей вопрос о том, кого следует разуметь в коммент. бл. Иеронима на VI гл. посл. к Галатам – Татиана или Кассиана, – остается не решенным.

Подводя итог известиям бл. Иеронима о Татиане, мы не можем не отметить неблагоприятного отношения автора «Каталога» к Татиану. Это неблагоприятное отношение сказалось в том, что бл. Иероним в « Каталоге» помещает о Татиане, против своего обыкновения, не все, что узнал об этом апологете из «Церковной Истории», Евсевия²⁵⁹. Правда, бл. Иероним в своих «Комментариях» к писаниям пророческим и апостольским, часто упоминает о Татиане, но все эти упоминания очень однообразны: в каждом из них бл. Иероним опровергает аскетические идеи Татиана и сопоставляет его с злейшими еретиками: Манихеем, Маркионом и даже Арием.

Вообще очевидно, что Татиан-еретик в глазах бл. Иеронима помрачил славу Татиана-апологета, ревностно боровшегося с языческой литературой, искусством, статуями и богами.