Киприан, святитель, митрополит Московский и всея Руси

Киприан, святой, митрополит всея России, ум. 16 сентября 1406 г. Он был, вероятно, болгарин, хотя в Никоновской летописи и называется «сербином», а, по словам Григория Цамвлака, происходил из города Тернова. По влечению к монашеской жизни он рано поселился на Афоне и затем был в клире Константинопольском. Его первое появление в России относится к 1374 г., когда он упоминается в качестве патриаршего посла. На этот раз он был отправлен для расследования отношений митрополита Алексия к западнорусским церквам по поводу жалоб Ольгерда на забвение его владений митрополитом Московским и его суровость. В течение этого пребывания он сумел понять интересы литовских князей, склонил их на свою сторону и написал от лица их просительную грамоту к патриарху о поставлении его в сан митрополита русского со многими обвинениями на митрополита Алексия, которого уверил в своем полном расположении. Вернувшись обратно, Киприан повел дело так, что был избран и поставлен Филофеем, патриархом Цареградским, в сан митрополита Киевского и Литовского, с правом на всю Россию по смерти митрополита Алексия. Это был акт не канонический и сам Киприан после вынужден был затушевывать его туманною фразой: «не вем, како судьбами, ими же весть Бог, и аз смиренный возведен бых на великий престол митрополии русския».

Получив таким образом в декабре 1375 г. пока только часть последней, он пожелал немедленно же завладеть всею, и с этою мыслию 9-го июня «выехал на Киев». Отсюда он хотел проникнуть в Москву, но тут ему «прилучилось мало нечто противное»: вел. кн. Димитрий Иоанович его не принял, а его хлопоты в Новгороде и Пскове остались безуспешны. Тогда Киприан решился выжидать в Киеве благоприятных обстоятельств. Смерть св. Алексия (12-го февраля 1377 г.), по-видимому, открывала ему свободную дорогу к достижению митрополии Московской; однако великий князь избрал своего кандидата в лице духовника и любимца своего, Спасского архимандрита Михаила, по прозванию Митяя. Несомненно, что известия Никоновской летописи, и, вероятно, не без влияния Киприана, об этом лице сильно преувеличены в дурную для него сторону. Тем не менее, если не поведение, то странное и нелегальное положение Михаила в качестве неслыханного доселе наместника митрополита со всеми его правами и привилегиями вызвало на Москве немало затруднений и замешательств. Киприан счел этот момент удобным для осуществления своих планов и в мае 1378 г. двинулся в Москву в уверенности, что он найдет себе энергическую поддержку в среде недовольных Митяем, и что великий князь должен будет примириться с совершившимся фактом, который теперь получал и каноническое оправдание. Его надежды казались ему тем более основательными, что у него были хорошие связи, напр., с такими людьми, как Сергий Радонежский и Феодор Симоновский, которым он и писал с дороги 3-го июня из Любутска, приглашая их повидаться с ним, «где они сами поглядают». Но все эти расчеты не оправдались: великий князь изгнал пришлеца с величайшим срамом, почему Киприан готов был подозревать замыслы о его «убиении или потоплении». В необычайном раздражении по этому случаю он написал 23-го июня новое послание тем же лицам, с изображением своих злоключений, и положил клятву на всех виновных и причастных к ним, поскольку «аще брат мой (Алексий) представился, аз есмь святитель на его месте, моя есть митрополия». В этом убеждении он начертывает такую программу дальнейших действий: «а к Царюгороду еду боронитися Богом и святым патриархом и великим собором» с целью извлечь некую пользу и из самого позора своего: «мне их бещестие болшу честь приложило по всей земли и в Царегороде». С одной стороны ему ничего иного и не оставалось, а с другой – необходимо было предотвратить и отразить влияние противников, которые и сами помышляли о поездке в Константинополь. Киприан знал еще, что на Москве у него имеются добрые защитники, в лице Сергия и Феодора, потому что на второе его письмо они ответили «со смирением и повиновением и любовию» к нему, невзирая на все скорбные обстоятельства. Посему уже от 18 октября 1378 г. он уведомлял их, что «без измены едет к Царюгороду». Прибыв сюда, он снова был ободрен неожиданным и благоприятным для него оборотом дел. Прежде всего, подвергся опале и был свергнут с престола покровитель Митяя, патриарх Макарий, который, по смерти св. Алексия, нарочито писал Димитрию Иоанновичу, чтобы Киприана ни в каком случае не принимали; непризнанному претенденту на митрополию русскую пришлось теперь даже судить неприятного ему патриарха, и это показывает, что его прерогативы в известной мере уважались. Затем, и торжественная поездка самого Митяя кончилась совершенно плачевно, ибо он умер почти в виду Константинополя. Правда, его спутники избрали нового кандидата, Пимена Переяславского, вписали его имя на чистый бланк за великокняжескою печатью и представили его патриарху Нилу для утверждения в сане митрополита русского, но тот сначала решительно отказал в этом. Однако свита успела закупить влиятельных лиц, затратив громадные суммы и в июне 1380 г. Киприан соборно был лишен даже Киева, с сохранением за ним, и то по снисхождению, Малой России и Литвы, а митрополитом русским назначен Пимен. Киприану ожидать больше было нечего, и в конце 1380 г. он направился в Киев; здесь ему и суждено было скоро получить желанное в награду за свои страдания и усердную ревность. Великий князь отверг Пимена, чрез игумена Феодора Симоновского пригласил к себе Киприана, а Пимена потом схватил в Коломне и заточил в Чухлому. Киприан не замедлил, и в праздник Вознесения Господня, 23-го мая 1381 г., был встречен и принят Москвою с особою торжественностью. Впрочем, и на этот раз Киприан не долго продержался в столице и ничего особенного не сделал, так как упоминается лишь о его поездке в Новгород. Уже под 7 октября 1382 г. мы читаем: «тояж осени не восхоте великий князь Димитрий Иоанович Московский Киприана митрополита всея Руссии и имяше к нему не любие». В близких к изгнанному памятниках сообщается только, что это случилось вскоре после того, как Киприан, вернувшись в Москву из Новгорода пред самым нашествием Тохтамыша (8-го августа), и «видя рознство и распрю во граде, отойде во Тверь и тамо избысть». Но другой источник ясно передает, что «розгневася на него (Киприана) князь великий Димитрий того ради, яко не сидел в осаде на Москве, но съехал в Тверь, боящеся татарского нахождения». Очевидно великий князь подозревал митрополита в том, что он не верил в силу русских, почему и искал спасения в бегстве, умолив граждан выпустить его из города и покинув его в ту минуту, когда именно святителю нужно было показывать пример бодрости и вдохновлять всех. Еще более раздражило Димитрия Ивановича то, что Киприан уехал под кров ненавистного ему родственника Ольгердова, Михаила Александровича тверского, который посылал дары Тохтамышу и получил от него ярлык. Великий князь решился теперь воспользоваться тем, что раньше предлагал ему патр. Нил в своих многократных и усердных молениях за Пимена: Киприан был удален в Киев, а Пимен вызван из заточения и встречен с честию. На прежнем месте Киприан нашел преданного покровителя в Киевском князе, сыне Ольгерда Владимире, который настолько благоволил к избраннику своего отца, что после не пропустил в Москву поставленного в митрополиты Дионисия Суздальского и задержал его в Киеве, где он и умер 15-го октября 1385 г. Киприан не мог забыть Москвы и, может быть, уже в 1383 г. он снова предпринял «труд путный» в Константинополь с надеждою «борзо быть у вас (т. е. при великокняжеском московском столе) из Царягорода». Но пребывание Киприана затянулось долго и хлопоты его не увенчивались успехом, когда в половине 1387 г. по неизвестным в точности причинам император командировал Киприана в юго-западную Россию; с него взято было обязательство священнодействовать только в этих пределах и непременно вернуться на суд пред собором, что он и исполнил. Что случилось потом, – неизвестно; в феврале 1389 г. было соборно определено, «чтобы митрополитом Киевским и всея России и был и назывался кир Киприан, который до конца своей жизни да заведывает ею и всеми областями». Той порой сошли со сцены и недруги и враги Киприана: 19-го мая 1389 г. умер Димитрий Иоаннович, а 11-го сентября скончался в Халкидоне и Пимен. Все препятствия были устранены – и (как кажется) 1-го октября 1389 г. Киприан выехал из Константинополя, в феврале 1390 г. был в Киеве и на четвертой неделе великого поста торжественно вступил в Москву. Теперь, через четырнадцать лет усиленных стараний, он получил больше, чем желал некогда, ибо фактически соединил под своею властью разделенные части митрополии русской и до самой своей смерти управлял ими в качестве митрополита Всероссийского, усердно охраняя авторитет патриарха. С этого времени начинается период спокойной деятельности Киприана. К сожалению, именно об этом времени и сохранилось мало известий. Больше таковых осталось касательно епархиального управления. Мы знаем, что еще в 1390 г. он ездил в Тверь к князю Михаилу Александровичу и там «отставил от епископства Евфимия Висленя», назначенного сюда в 1374 г. св. Алексием, «по клеветам тяжким зело и неудобоносимым», хотя в начале и сам находил подсудимого невинным; по-видимому, все совершено было по воле Тверского князя, хотя делу и придана была соборная санкция; Евфимий был отправлен в Чудов монастырь и замещен архидиаконом митрополичьим Арсением. Но особенно много хлопот доставлял Киприану Новгород, который упорно отказывал ему в праве «месячного суда» и пренебрежительно относился к грамоте в этом смысле патриарха Антония, выхлопотанной митрополитом пред своим отправлением в Россию. Киприан сам поехал к непокорным: они приняли его (11 февраля 1391 г.) торжественно и внимательно слушали его поучения, но относительно главного предмета ответили категорическим отказом. Наложив на всех отлучение и запретив службы, митрополит воротился ни с чем и побудил патриарха (в сентябре 1393 г.) адресовать новгородцам обширную обличительную грамоту, которую тот подтвердил снова, когда к нему явились потом ходатаи из Новгорода. Лишь великому князю Василию Димитриевичу «многою ратью» удалось смирить упрямцев, и они изъявили полное послушание и князю и митрополиту. Между тем из Константинополя пришел посол с упомянутыми грамотами патриарха, и митрополит опять приехал в Новгород, где, хотя и не без значительного сопротивления, но добился своего. Для достижения своих целей он постарался оградить права Новгородского святителя над Псковичами, которых, в лице мирян и духовенства, поучал касательно их обязанностей. Новгородцы были тронуты такою заботливостью об их привилегиях и уступили, а Киприан «благословил с любовию сына своего Ивана владыку новгородского архиепископа и весь великий Новгород» и преподал наставления насчет богослужения и церковного управления; хотя вскоре и сам Иоанн удостоился в Москве внимательного приема от митрополита, но успех его не был прочным. По крайней мере, в 1401 г. Иоанн – вместе с Луцким епископом Саввой – на соборе Московском должен был отписаться он своей епископии «за некие вещи сиятительские» и пробыл «в понимании» у Киприана три года и четыре месяца, вероятно, по той же причине.

Наряду с этим Киприан старался держать свое имя не менее «славно и грозно» и в других подведомых ему областях, а в частности и в юго-западной России, где он правил чрез своих киевских наместников. В начале 1396 г. умер Свидригайло, и великий князь литовский Витовт получил власть над Киевом. Могли быть неожиданные затруднения, и митрополит немедленно отправился в Смоленск вместе с Василием Димитриевичем. Витовт оказал должное почтение своему тестю и Киприану, который сменил ставленника Пименова Михаила и назначил (2-го апреля) епископом смоленским Кассиана. Затем Киприан поселился в Киеве, где и провел полтора года. Может быть, и распространение латинства в Литве и внутренние дела православных епархий задерживали его столь долго. О последнем можно догадаться потому, что некто (епископ) Иоанн из Луцка потом предлагал Киприану 300 русских гривен и 30 коней за возведение его на митрополию Галичскую (чего, кажется, он достиг после), а в 1401 г. митрополит (конечно, не без причины) заставил епископа Луцкого Савву отказаться от епископии. Не без смущения вернулся Киприан в Москву 7-го октября 1397 г., но здесь был утешен известиями о новых приобретениях для православной веры в пределах Пермских незадолго над тем (26-го апреля 1396 г.) скончавшимся св. Стефаном, просветителем зырян. Впрочем, вскоре Киприану опять пришлось устраивать отношения с Новгородцами (как сказано выше) и сноситься с патриархом насчет Галицкой митрополии, для которой он посвятил одного епископа; тем не менее в общем он мог теперь наслаждаться большим спокойствием и почасту жил в уединении то в подмосковном селении Голенищеве, где построил храм во имя трех святителей, то во Владимирской области на Святом озере, также украсив это место церковью Преображения Господня. Великий князь оказывал полное почтение митрополиту, в 1402 г. особою грамотою утвердил его высокие права и обеспечил с материальной стороны, даровав немалые льготы его вотчинам и установив с церквей определенный митрополичий сбор. Лишь в 1404 г. начали приходить тревожные вести из южной России, и Киприан поехал туда 20-го июля. Его наместник, архимандрит Тимофей, очевидно, недостаточно охранял митрополичьи интересы или злоупотреблял своим положением, почему удален был с прежними слугами и замещен Феодосием Спасским с новым штатом. Потом митрополит посетил Луцк и посвятил там епископа во Владимир Волынский, в Милолюбове виделся с королем польским Ягайлой и великим князем литовским Витовтом, по настоянию последнего отрешил невинно оклеветанного в сношениях с Ордой Антония Туровского и отослал его на покой в Московский Симонов монастырь. 1-го января 1406 г. он был уже в Москве, 26-го августа торжественно отпраздновал день избавления от Тамерлана (в 1395 г.), посвятил Симоновского архимандрита Иллариона в Коломну и чрез две недели рукоположил Митрофана во епископа Суздальского. Но 1-го сентября он слег в постель и в ночь на 16-е число скончался. Ростовский архиепископ Григорий вместе с двумя помянутыми иерархами совершил его погребение, причем была прочитана и написанная за четыре дня до смерти прощальная грамота почившего. Тело его с честью было предано земле в Успенском соборе, где почивает и поныне. Историческая память благосклонно отнеслась к Киприану и, ценя лишь одни заслуги, высоко почтила его почти тридцатилетнее служение. Уже митрополит Фотий называл его «свято почившим», а в 1472 г. при перестройке открыты были мощи Киприана, который и был после канонизован с установлением нарочитых празднований.

Не менее он был почитаем и за свои литературные труды, которые, впрочем, требуют особого рассмотрения. Неоспоримо, что Киприан был большим любителем книжной мудрости и усердно занимался даже переписыванием полезных книг, но известия о нем по этому предмету, кажется, сильно преувеличены. В. Н. Татищев даже утверждает, что «в наставление душевное (Киприан) преписа соборы бывшие в Руси, много жития святых русских, и степени великих князей русских (иные) же в наставление плотское, яко правды и суды и летопись русскую от начала земли русские и, многи книги к тому собрав, повелел архимандриту Игнатию Спасскому докончати, яже и соблюдох». Большинство новейших писателей принимает это свидетельство с абсолютным доверием, и только митрополит Макарий выразил основательные сомнения, которые оправдываются и детальным разбором сообщения Татищевского.

Что до соборов, то из таковых до Киприана на Руси был лишь один Владимирский, почему подразумевают еще Константинопольский (1301 г.), где епископ Сарайский Феогност предлагал свои недоуменные вопросы; но последний не был на Руси, а затем деяния владимирские не обращались в отдельных списках и помещались при Кормчих. Говорят, что соборно-русские определения Киприан именно и присовокупил к своей Кормчей, привезенной им из Константинополя. О ней, действительно, упоминается в рассказе о Московском пожаре 1547 г., но не ясно, так что или совсем не передается о правилах, или не устанавливается их принадлежность какому-нибудь лицу. В XVII в. Богоявленский игумен Илия и справщик Григорий в споре с Лаврентием Зизаниан прямо заявляли о переводе Киприаном «правильных книг христианского закона греческого языка», однако слова их подозрительны, ибо славянская Кормчая у нас была давно. Розенкампф думал считать Киприановским перевод правил, найденный им в сводной Кормчей (Лаптевского списка) 1615 г., но еще Горский устранил это предположение. Вообще нужно заметить, что нет ни малейших оснований признавать этот новый мнимый перевод, тем более что и сам Киприан ссылается на прежний старый Номоканон, а вскоре после его смерти митрополит Фотий в своей грамоте против Григория Цамвлака приводит до 15-ти правил в изложении сходном с редакциями рязанскою и софийскою, между тем Кормчая Розенкампфа «различествовала от всех прочих».

С именем Киприана до нас дошло только житие св. митрополита Петра. Оно составляет несомненную его собственность, но дальше мы не имеем права с уверенностью утверждать, что «к нему не могли быть приложены и другие исправленные Киприаном в слоге» и считать таковыми те, которые помещены в Степенной книге.

Под «степенями князей русских» должно разуметь, конечно, степенные книги. Что в настоящем своем виде они не Киприановского происхождения – это неоспоримо. Указывают на более краткий список (ркп. Румянцевского Музея № 415), говоря, что «тринадцатым степенем и должно было оканчиваться сочинение Киприана», но на самом деле этого нет, ибо там повествуется и о дальнейших поколениях русских князей. Посему и всякие догадки о характере и содержании Киприановских степенных книг совершенно напрасны.

«Правды и суды» обыкновенно относят к русско-византийским законам судным и уголовным, принятым в состав Кормчей, но византийские постановления справедливее исключить и понимать слова Татищева в смысле упоминания вообще о памятниках церковно-гражданских. Во всяком случае и это известие сомнительно, потому что особой Киприановской Кормчей не было, и в 1402 г. торжественно был одобрен древний Номоканон с уставами св. Владимира и Ярослава и другими узаконениями церковно-гражданского характера. В своем послании против Дионисия суздальского Киприан упоминает о «записывании грамот», но там речь идет просто о том, что светская власть издает определения, записанные на бумаге, – и больше ничего.

Летопись от начала земли русской, как труд Киприана, настолько невероятна, что и защитники мнения Татищева говорят лишь о «замышлении» ее, ибо упоминание Троицкой летописи о «летописце великом русском» не имеет никакого отношения к этому митрополиту. Гораздо правдоподобнее мысль об участии митрополита Киприана в ведении записей ему современных. Горский находил их в Троицкой летописи, открытой Карамзиным и погибшей во время Московского пожара 1812 г. Она «более всех других сообщает о княжении Василия Дмитриевича» и заключается описанием нашествия Эдигея (1408 г.). Это весьма возможно, хотя и не для всего объема от Рюрика, но сохранившиеся отрывки невелики и недостаточны характеры. С немалою уверенностью можно предполагать Киприановское влияние и на Никоновскую летопись; впрочем следы этого могут быть указаны лишь приблизительно.

Устранив таким образом недоразумения, мы перечислим теперь и кратко охарактеризуем несомненные труды митрополита Киприана.

От него до нас сохранилось восемь грамот и четыре письма, из коих три адресованы преп. Сергию Радонежскому с его племянником и учеником Феодором Симоновским и одно неизвестному по имени игумену. Во всех их виден пастырь заботливый и образованный, но все же это не литературные произведения, так как или имеют частный интерес и лишь биографически важное значение, или занимаются разрешением различных церковно-обрядовых вопросов, причем автор обнаруживает хорошее знание церковных законов и искусство в их толковании и применении.

Более общими наставлениями отличается «послание игумену Афанасию», которого принимают за ученика Сергиева, бывшего настоятелем в Высоцком монастыре, основанном в. 1374 г. серпуховским князем Владимиром Андреевичем. В 1382 г. этот Афанасий сопутствовал Киприану в Киев и затем в Константинополь, где и остался в монастыре св. Иоанна Предтечи, занимаясь списыванием книг; как кажется, туда и адресовано это письмо – Афанасий по-видимому находился далеко от автора. Время его составления нужно относить ближе к 1392 г. ввиду высказываемой в нем мысли о «последних летах», – мысль эта всего естественнее могла явиться при начале седьмой тысячи лет от сотворения мира; за это говорит и ссылка на «многие попечения», что указывает на недавнее утверждение автора на митрополии. По своему содержанию это послание представляет ответ Афанасию, вопросившему «о некоих потребных вещех», и потому изложено не особенно связно. Хотя недоумения касались преимущественно общих начал христианской жизни и деятельности, но Киприан с большою охотою занимается разъяснением разных церковно-обрядовых постановлений и обычаев, чем он интересовался издавна. Рассуждения его отличаются обстоятельностью и трезвостью воззрений, напр. касательно благоразумной сдержанности при употреблении епитимии и мудрой осторожности в принятии и пользовании церковными имуществами. Всюду автор руководится апостольскими и соборными определениями без послаблений ради утвердившихся порядков. Так, он прямо запрещает совершение браков монашествующими, хотя примеры этого на Руси бывали нередко, особенно при венчаниях лиц княжеской крови, и хотя сам он иногда уступал сложившейся практике. В Стоглаве разъяснения Киприана насчет прав церкви признаются каноническими и включаются в число соборных постановлений; митрополит Петр Могила поместил в своем «Требнике» его правила касательно богослужения, а некоторые из них вошли и в «учительное известие», печатаемое при наших служебниках.

В конце Киприан обращается к назидательным темам и, говоря о важности самоусовершенствования и духовного бдения, сильнейшее побуждение к тому находит в близости кончины мира; несомненным признаком последнего служит для него необыкновенное развитие всяких пороков и – особенно зависти. Это аргумент новый и оригинальный, но он вел к слишком резкой суровости обличительного направления, что с крайностью выступает уже у митрополита Фотия. Необходимость любви христианской и учительства не только словом, но и делом развита далеко не столь подробно. Впрочем, послание написано весьма вразумительно, языком ясным и изобразительным, без излишней многоречивости, и тоном искренним.

Сходно с разобранным по замыслу «Послание игуменом, и попом, и диаконом, и ко мнихом и ко всем православным христианином», которое находится между рукописей Московской синодальной библиотеки и выдается за Киприановское; оно доселе не издано.

Некоторые церковные историки утверждают, что прежде существовало немало поучений Киприана, но нам известно лишь, что в бытность свою в Новгороде он «нача учити (в Софийском соборе) люди Новгородцкие велегласно во всю церковь». В Никоновском списке приводятся две речи, сказанные митрополитом в Новгороде и – по сходству с изложением Новгородских летописей о тогдашних событиях их можно признать довольно точным (хотя бы и фрагментарным) воспроизведением импровизаций Киприана. Они не много говорят в пользу его пастырской учительности: в них слышится голос раздражения, стремление подвести непокорных под клятву закона, а не дух любви и кротости, допускающий суровые меры только в исключительных случаях; при том же и новгородцы были не совсем неправы.

Гораздо выше по своим достоинствам прощальная грамота Киприана, которую летописцы называют творением «чудным, незнаемым и страннолепным»; поэтому «по отшествии сего митрополита и прочии митрополиты Рустии, и до ныне преписовающе сию грамоту, повелевают в представлении своем, во гроб вкладающеся, таки же прочитати во услышание всем», как она была прочитана и при погребении ее первого составителя. Указав на свое болезненное состояние, автор свидетельствует в начале «святую богопреданную апостольскую веру и православия истинное благочестие», кратко повторяя здесь содержание «исповеданий», дававшихся при посвящении в епископский сан, а в заключение «всех православных прощает и благословляет, тако же и сам от всех прощения и благословления требуя», согласно распространенному среди русских и вполне естественному обычаю этого рода. По основным своим идеям, это завещание не вполне оригинально, но оно изложено хорошо и задушевно и, действительно, является предсмертным наставлением пастыря-отца своим духовным детям. А сохранное степенною книгою и Никоновским списком «философское дополнение» к этой грамоте, с размышлениями о суетности и скорбности жизни человеческой и с указанием необходимости упования на милосердие Божие, – едва ли подлинно: оно нестройно в развитии мыслей и изложено витиевато, темно и по местам запутанно.

«Житие св. митрополита Петра» написано Киприаном после 23 мая 1381 г., ибо в нем сообщается о встрече его на Москве великим князем Димитрием Ивановичем; затем автор довольно определенно высказывает, что бурный период исканий Московской митрополии прошел, и он утвердился на ней прочно, что было лишь в 1390 г.; но и теперь он приступил к жизнеописанию не сразу и, кажется, уже после 1397 г., потому что ранее едва ли располагал нужным досугом. И сказание о Киприане действительно сообщает, что это произведение составлено им в селе Голенищеве среди других книжных работ. В основе его, несомненно, лежит более древнее повествование о св. Петре, не совсем уверенно усвояемое епископу ростовскому Прохору, хотя о своих источниках автор выражается довольно туманно: «елико от сказателей слышах». Дополнения касаются только волынского происхождения Петра, тогдашнего состояния Волыни и замыслов волынского князя об особой митрополии при отправлении святителя в Царьград, но в замен того опускается важное известие об избрании последним на митрополию архимандрита Феодора и о пастырской деятельности Петра передается короче. В этом большой недостаток рассматриваемого труда: Киприан не позаботился о собрании всего материала, какой ему мог быть доступен. По-видимому, он и не считал этого нужным, так как желал лишь «похвалами украсить» жизнь святого, для чего часто вдается в излишнюю витиеватость, а сильное стремление встать под сень похваляемого чудотворца увлекало его до некоторой тенденциозности в интересах собственной апологетики. Поэтому и Киприан, наряду с Пахомием Логофетом, справедливо причисляется к «творцам новой (и нездоровой) агиобиографии на русском севере, или, по крайней мере, к ее первым мастерам», с которыми сходится иногда и по языку, несколько напыщенному и не всегда вразумительному. Однако его изображение не так покрыто колоритом сплошной чудесности и более внимательно к исторической и художественной естественности.

В числе самостоятельных трудов Киприана должно назвать и его «молитву разрешити царя и князя и всякого христианина», написанную им в городе Луцке и впервые прочитанную при гробе луцкого князя Димитрия. Это род «разрешительной грамоты», изложенной в тоне возвышенном и умилительном.

Не меньше, если только не больше, значения в истории нашего просвещения имеют «Списания» и переводы Киприана, к чему он измлада чувствовал великую склонность и в чем обнаружил довольно искусства и пастырской ревности. Эти труды относятся главным образом к церковно-богослужебной области, упорядочение которой всегда занимало его внимание. Из послания к псковскому духовенству мы знаем, что митрополит отправлял во Псков списки литургии Иоанна Златоуста и Василия Великого, чинопоследования крещения, браковенчания, освящения воды в 1-й день августа и обряда православия, с обещанием, по мере переписки, препровождать и другие полезные книги, но здесь речь, по всей видимости, только о более исправных текстах. Совершенно несомненно, что Киприан принимал большое участие в исправлении «Служебника» и «Требника», а равно ему принадлежит преписание «Лестницы» св. Иоанна Лествичника (автограф коей в Московской духовной Академии № 152) и «Псалтыри», подходящей по составу к следованной. Бесспорно также, что Киприан хорошо был знаком с трудами своего покровителя, патриарха константинопольского Филофея, но что именно было переведено из них нашим митрополитом, не может быть определено с полною точностью. Всего чаще надписываются его «потружением» канон и молитва на поганые, канон «о гобзине плода», канон – молебен «о усобных бранех иноплеменным», несколько молитв, однако не для всех случаев несомненно, что это самостоятельные переводы. О них в свое время сотрудник Максима Грека, Нил Курлятев, дал плохой отзыв, но он не вполне справедлив, а мнение о «негораздом разумении» Киприаном греческого языка и совершенно ложно. Вообще же Киприан, будучи «любодетельною пчелою», немало поработал на пользу русского просвещения и в этих интересах сам много вывез из Константинополя и славянских земель и другим поручал заботы в этом смысле. Он радел и о добром направлении в деле просвещения и в особой статье при Молитвеннике предостерегал всех насчет запрещенных книг, рекомендуя, со своей стороны, то, что могло служить к познанию Бога, человека и природы. В итоге литературная деятельность Киприана заслуживает не меньшего почтения, чем и пастырская.

Литература о митрополите Киприане: А. В. Горский, «Св. Киприан, митрополит Киевский и всея России» (в 17-й части «Прибавлений к творениям святых отцов», Москва 1848, стран. 295–369). А. Л. (Архим. Леонид Кавелин) «Киприан до восшествия на Московскую митрополию» (в «Чтениях Московского Общества истории и древностей российских», 1867 г. кн. II, отд. 1, стран. 11–32), И. Д. Мансветов «О трудах митрополита Киприана по части богослужения» (в «Прибавлениях к Творениям св. отцов» 1882 г., кн. I, стран. 152–205; кн. II, стран. 413–495; кн. III, стран. 71–175), Н. Н. Г. «Св. Киприан, митрополит всея России, как писатель» (в «Чтениях в Обществе любителей духовного просвещения», 1892, № 2, стран. 358–424). M. С. Боголюбский, «Московская иерархия. Митрополиты» (в «Чтен. Общ. люб. дух. просв.» 1894 г., № 9, стран. 454–457); Макарий в «Истории русской церкви» и Архиеп. Филарет «История рус. церкви», кн. II, III, его же «Обзор русской духовной литературы» (§§ 74–75) Истор. литературы Шевырева (ч. II, III), Галахова и Порфирьева (ч. I). Источники – Acta patriarchatus Constantinopolitani, ed. Fг. Micloschich et Ioh. Muller, II; «Полное собрание русских летописей», кн. III, IV, V, VI – по указателю; «Никоновская летопись» ч. IV и V, «Русская Историческая Библиотека», VI, «Степенная книга» I и др.