Кипренский, Орест Адамович

Кипренский, Орест Адамович, профессор живописи, род. 13 марта 1783 г. на мызе Нежинской, около Копорья, Ораниенбаумского уезда Петербургской губ.; ум. 5 октября (ст. ст.) 1836 г. в Риме. Отец его, Адам Карлович Швальбе, был крепостным дворовым человеком бригадира A. С. Дьякова, который, заметив у 5-летнего Ореста выдающиеся художественные способности, дал ему отпускную и определил его в 1788 г. в Императорскую Академию Художеств, где тот и воспитывался, будучи учеником Угрюмова и Левицкого, под фамилией Кипренского, переделанной, как полагают, из прозвища Копорский, данного ему по месту его рождения и крещения; брат же его, Александр, был определен в ту же Академию в 1800 г. уже под именем Швальбе. Вообразив себя влюбленным в одну девушку красавицу, которой больше нравились военные, юный Кипренский задумал поступить в военную службу, и на вахт-параде 13 марта 1799 г., будучи отпущен из Академии для свидания с родственниками, обратился с просьбою об этом к самому Императору Павлу. Взятый при этом обер-полицеймейстером Лисаневичем, он был препровожден в Академию, Совет которой и определил: «за самовольный его поступок сделать ему при собрании всех учеников выговор»; этим и ограничились для Кипренского следствия его детской выходки. В 1800–1801 гг., он получил 2 серебряные медали за рисунки с натуры, а в 1802 г., декабря 11, получил и 2-ю золотую медаль за исполненную программу: «Юпитер и Меркурий, посещающие в виде странников Филемона и Бавкиду», и другую такую же медаль от президента Академии, гр. А. С. Строганова, особенно ему покровительствовавшего, – за эскиз по конкурсу для памятника покойному профессору скульптуры Козловскому; наконец, в 1803 г., по исполнении эскиза на 1 золотую медаль: «Варяги, отец с сыном, отказывающиеся в присутствии кн. Владимира поклониться Перуну», получил 1 сентября «за хорошие успехи и особливо за признанное добронравие, честное и похвальное поведение» – аттестат 1-й ст. и шпагу, причем, ввиду собственного желания продолжить еще время своего пребывания в Академии, оставлен при ней, вместе с некоторыми другими, «дабы под руководством профессоров они могли приобресть вящие успехи не яко уже ученики, а как художники». Тут-то Кипренским и был написан бывший на Академической выставке 1804 г. портрет его отца, отличавшийся прекрасным колоритом, широкою мастерскою кистью, естественностью освещения и рельефом и признававшийся современниками за одно из лучших произведений не только его самого, но и вообще русской живописи той эпохи; портрет этот был приобретен по повелению императора Николая I, после смерти художника, и передан в Императорский Эрмитаж в 1850 г., а в Академическом музее оставлено повторение; в pendant к нему он начал было писать портрет С. Ф. Щедрина. Получив и 1-ю золотую медаль 1 сентября 1805 г. за программу: «В. К. Дмитрий Донской после победы над Мамаем, находимый в роще князьями и воинами, при последнем почти издыхании» (находится в Академии Художеств), и через год, будучи назначен в число 7 человек, избранных к посылке в чужие края пенсионерами «для приобретения большего познания и искусства в художествах», Кипренский остался еще в России по политическим обстоятельствам Европы. В то время, по поручению президента Академии, он списал копию с принадлежавшей ему картины Ван-Дейка «Мужской портрет» (почитался за портрет Антверпенского бургомистра Класа Рококса), как одной из немногих, по которым ученики могут совершенствовать себя в колорите, причем за окончание ее «с похвальным успехом» получил, по определению Совета 16 мая 1808 г., – 300 руб., а 22 августа того же года состоялось новое определение об отправлении его за границу, по изменившимся тогда обстоятельствам; но, тем не менее 27 февраля 1809 г. он был прикомандирован к адъюнкт-ректору Мартосу, в Москву. К этому времени и относятся исполненные им портреты: граф. Е. П. Ростопчиной, урожденной Протасовой, 1809 г. (находится в Московской галерее бр. Третьяковых) и Н. С. Мосолова (1811), а также гр. Д. И. Хвостова (1812).

Пробыв затем в Твери, при в. к. Екатерине Павловне, и сделав еще большие успехи за время своей отлучки из Академий, Кипренский, по возвращении в Петербург, представил Академическому Совету, вместе с рисованными карандашом портретами крестьянина с кружкой кваса и ген. де-Волана, еще писанные масляными красками портреты: принца Георга Голштейн-Ольденбургского (1811 года, находится в Царскосельском Большом Дворце), шталмейстера кн. Гагарина, лейб-гусарского полковника, партизана 1812 г. Д. В. Давыдова и коммерции советника Кусова, за которые возведен был в академики 1 сентября 1312 г. большинством голосов, а 1 сентября 1815 г., по представленным новым работам, – в советники Академии. В то же время им исполнены были: находящиеся в Московской галерее бр. Третьяковых портреты сенатора В. С. Хвостова и жены его Д. Н. Хвостовой, урожденной Арсеньевой (1814 г.), и бывшие в собрании Н. Д. Быкова в Петербурге портреты архитектора Гваренги (1814 г.) и музыканта Козловского; затем находящиеся на Академической выставке 1814 г. портреты старика с седою бородою (как этюд для апостольской головы), актера Дмитревского (гравированный), партизана русской армии Фигнера (рисованный черным карандашом) и помещенные в Китайской галерее Гатчинского Дворца портреты в. к. Михаила Павловича и имп. Николая I – поколенный (1814 г.), а немного позднее – его же поясной в конно-егерском мундире (1816 г.) и, наконец, К. Н. Батюшкова (1815 г.), И. А. Крылова (1816 г., рис.), Е. С. Семеновой (1816 г., рис.), генерал-лейт. С. А. Тучкова (1816 г., рис.). Кроме того, Кипренским написаны были портреты: кн. Вяземского, В. А. Жуковского (находится в Поречье, в имении гр. Уваровых), С. С. Уварова, А. В. Перовского в испанском костюме XVII в. (находится в Академии Художеств) и некоторые другие. Все они отличались, по отзывам современников, не только сходством, но и приятным, верным колоритом, составлявшим один из отличительных признаков даровитой кисти Кипренского. Желая подражать Рубенсу и Рембрандту, он, как бы мимо воли, писал по-своему, и еще в первые годы учения составил себе особенную манеру, впоследствии усовершенствованную.

Отправленный в 1816 г. за границу на счет Императрицы Елисаветы Алексеевны, которой портрет был им некогда исполнен, Кипренский поселился в Италии. Однако, по замечаниям современников, «превосходные образцы живописи не имели на него слишком большого и благодетельного влияния. Пленяясь оконченностью в произведениях некоторых мастеров, он наиболее в этом отношении старался им подражать, и написанный в то время портрет г-жи Авдулиной (1823 г.) можно поставить в образец принятого им направления. Но тщательность в работе доводил он иногда до излишества, так что одно из самых важных его произведений, «Анакреонова гробница» или «Пляска вакханки с сатиром» (находились у А. П. Брюллова), – картина, на которую он употребил и много трудов, да и много времени, – весьма теряла от излишней, до сухости доведенной, оконченности». Тем не менее о ней появилась особая брошюра по-итальянски: Cotti «La tomba d'Anacreonte, quadro d'Orest Kiprensky», Roma. 1820. Другие, наиболее замечательные работы Кипренского, исполненные им в первое его путешествие за границу, т. е. в тот же период, как и поименованная только что картина, были: «Отдыхающий молодой садовник» (1817 года, находится в Эрмитаже), «Девочка в маковом венке с гвоздикой в руках», «Смеющаяся цыганка с миртовой веткой» и портреты: собственный (по заказу Флорентийской Академии Художеств для музея degl'Uffizi; другой экземпляр находится в Московском Румянцовском Музее, третий 1828 г. – в галерее бр. Третьяковых), гг. Берлинского, Лагарпа и др. Во время писания названной главной картины Кипренский нашел для модели молоденькой вакханки одну бедную девочку по имени Мариучча, дочь женщины подозрительного поведения; несколько раз он откупал у нее девочку, наконец вырвал окончательно из ее рук формальным актом и затем, когда сам уехал в Россию в 1823 г., поместил в одно воспитательное заведение на счет казны. В первое время своего пребывания в Риме, по своим связям с путешествовавшими тогда русскими вельможами, Кипренский мог поддерживать любимые им пышность и блеск. К тому же написанные им там вначале портреты так удивили итальянцев, что его превозносили Ван-Дейком и Тицианом, а Каммуччини и другие художники были с ним как товарищи. Но одно несчастное приключение вдруг всех от него отдалило, и общее мнение было против него до такой степени, что долго не смел он один по улице пройти. Очень вероятно, что это имело влияние на последующие его работы и римляне им уже не удивлялись. Об этом происшествии мы имеем следующее любопытное письмо Кипренского из Неаполя (1836 г.) к брату пейзажиста Щедрина, следующего содержания: «Я выставлял, пишет Кипренский, портрет отца моего и портрет девочки одной, писанной мною в Риме. Здешняя Академия, рассматривая сии картины, со мною сыграла следующую шутку: г. президент Академии, кавалер Николини, объявляет мне от имени Академии замечание, опытностью и знанием профессоров исследованное, якобы сии картины не суть работы нынешнего века; будто бы я выдаю сии картины за свои, но в самом деле одна писана Рубенсом – портрет отца, а девочка – совсем другим манером и другим автором древним писана; что картины сии бесподобны: отца портрет они почли шедевром Рубенса, иные думали Вандика, а некто, Альбертини, – в Рембрандты пожаловал, и что в Неаполе не позволят они себя столь наглым образом обманывать иностранцу. И так, прошу вас покорно выпросить от Академии нашей свидетельство, что сии картины писаны мною и что, в пандан портрета отца моего, я начал писать портрет дяди вашего, Семена Федоровича. Кончить надобно тем, что когда я принес другие, сверх того, работы мои, писанные в Неаполе, и все в различных манерах, то они удостоверились, что в России художники не обманщики. Особенно «отдыхающие мальчики» (Академии) S-ta Lucia всеобщее одобрение заслужили, – картина сия писана для здешнего короля, – и «Сибиллою Тибуртинскою» все были обворожены».

По возвращении в Петербург, Кипренским были выставлены в Академии в 1824 г., кроме 4-х вышеупомянутых картин и портретов В. А. Жуковского и Авдулиной, еще портреты: гр. Д. Н. Шереметева в рост, генерал-лейт. И. В. Гладкого, гвардейского офицера Анненкова, а в 1827 г. – портреты: мин. нар. просв. А. С. Шишкова (1825 г., писан для Российской Академии), А. С. Пушкина (1827 г.), адмирала гр. Кушелева, Н. С. Шишмаревой, А. Ф. и М. В. Шишмаревых (в рост, один из них находится в Московской галерее бр. Третьяковых), отставного генерал-майора К. Н. Альбрехта (то же), детей генерал-адъют. Бенкендорфа, M. E. Лобанова, В. С. Шереметева, офицера кавалергардского полка кн. Трубецкого, Мальцова, Богдановой и проч., а также картинка «Задумчивость» и эскиз аллегории 1813 г. – «Аполлон после поражения Пифона». «Многие из этих произведений, по замечанию современников, были превосходны и ставили Кипренского наряду, если не с первейшими портретистами, то, по крайней мере, с замечательнейшими из них. Сходство, строгость рисунка, сила, чистота и приятность колорита – были неотъемлемые качества его живописи».

Вернувшись затем снова в Италию в 1828 г., Кипренский жил попеременно в Риме, Неаполе, Флоренции, Болонье и др. городах, причем, будучи всегда более или менее причудлив, но страстно любя искусство, старался усовершенствоваться и стремился не безуспешно к тому, чтобы победить понятое им свое заблуждение – доводить оконченность работы до сухости. Написанные им в начале 1833 г. в Риме, уже в бытность профессором 2-й степени, в которые он был переименован из советников 10 января 1831 г., портреты двух братьев кн. Голицыных и, в особенности, Торвальдсена (находится в Императорском Эрмитаже), а также «Сибилла Тибуртинская» (находится в Московском Румянцовском Музее) и др. позднейшие произведения служат тому доказательством. К этому же времени относится и одно из лучших произведений Кипренского, так называемый «Паж» в испанском костюме, с черною маскою в руке, моделью для которого послужил один юноша благородной флорентийской фамилии, привлекший при нечаянной встрече внимание нашего художника. Сверх того, им написаны были тогда же: «Мальчик лазарони», «Девочка с плодами», «Молодые люди, читающие газету» (находится в Московском Румянцовском Музее). Но Кипренский испытывал себя и в пейзажной живописи, причем почти единственная в этом роде картина его – «Вид из окна квартиры» (в Неаполе) находилась у Императора Николая I (другой его пейзаж «Вечер» поступил с галереей Прянишникова в Московский Румянцовский Музей). Засим следовали еще портреты: г-ж Жадимировской с дочерью, и Пуччи, граф. M. A. Потоцкой в рост, с сестрою, и граф. Шуваловой, с негритянкою, – это последнее произведение художника, который, как полагают, ничего лучшего дотоле не производил. В последние разы произведения Кипренского появлялись на Академических выставках: 1833 г. – портрет актрисы Телешовой, «Ворожея со свечой», «Мальчик лазарони», «Итальянская девушка с плодами», «Читающий и слушающие газету», «Вид Неаполя и Везувия с моря», и 1836 г. – портреты кн. Голицына и Торвальдсена и «Сибилла Тибуртинская».

Не надо забывать стараний Кипренского усовершенствовать и литографическую часть. Он представил в этом отношении несколько работ, из которых портрет Императора Александра I (1825 г.) и голова Спасителя, с Караччи, заслуживают особенного внимания, не говоря о портретах: Гете, кн. И. А. Гагарина, П. А. Кикина, И. И. Козлова, гр. Растопчина (1822 г.), А. С. Шишкова (1825 г.), головке «Цыганки» (1823 г.) и проч. Кроме того, он пробовал свои силы в гравюре карандашной манерой (портреты: кн. А. И. Горчакова, актера Дмитревского, кн. Ю. В. Долгорукого, пьяниста Фильда) и крепкой водкой (разные грифонажи 1814 г.).

Летом 1836 г. Кипренский, наконец, женился на давно любимой им Мариучче, но только не более 3 месяцев пользовался семейным счастьем, как жестокая горячка сразила его. Собираясь с молодою женою в Петербург, он начал было писать «Ангела-хранителя детей», под которым изобразил свою обожаемую Мариуччу, но картина осталась неоконченной. После его смерти, Академия Художеств предложила вдове его в марте 1837 г. уступить три портрета его работы: Давидова, Императрицы Елизаветы Алексеевны и Торвальдсена за 7000 руб., она же просила купить еще: «Голову старого римского поселянина» и «небольшой морской вид Неаполя» и, хотя сама осталась с ребенком, предоставила в пользу жившей в Петербурге бедной сестры мужа 750 руб. acс. из следовавших Кипренскому за портрет гр. Потоцкой 5000 руб. асс.; наконец, Академия испрашивала Высочайшее разрешение 28 декабря того же года на розыгрыш в лотерею остававшихся у ней картин, эскизов и рисунков Кипренского.

Кипренский не знал оседлости и не имел постоянной квартиры; его картины, материалы и вещи были рассеяны повсюду, где случалось ему жить. Но эта небрежность по отношению к вещам нимало не согласовалась с его вниманием к собственной личности, которое он простирал даже до кокетства, как это видно из его писем и других бумаг.

По описанию скульптора С. И. Гальберга, он был среднего роста, довольно строен и пригож, но еще более любил «делать себя красивым» (far si bello): рядился, завивался, даже румянился, учился петь и играть на гитаре, хотя пел очень плохо. Все это, разумеется, чтобы нравиться женщинам, которых страстно любил до самого конца. Однажды, он упрекал Гальберга в дикости, застенчивости, и когда тот в свое извинение представлял, что не может переломить себя и что невольно боится женщин, – отвечал ему: да, правда, беда с ними познакомиться, кто не Кипренский.

Относительно его значения, как художника, не мешает прибавить отзыв другого современника, по замечанию которого «Кипренский принадлежит к небольшому числу наших избранных портретистов и, не без выгоды, может быть сравниваем со многими лучшими иностранными художниками этого рода – тем более, что, не будучи слепым подражателем чужих достоинств и создав особенный характер живописи, представляет самобытные стороны. Он имел ум весьма пытливый и склонный к отвлеченным изысканиям, и его горячее воображение, кажется, часто представляло ему возможность разрешения самых трудных проблем математики и естественных наук. Тогда он с жаром и на долгое время предавался исследованиям, совершенно отвлекавшим его от искусства. Но в подобном направлении, кажется, можно предполагать и источник характера его живописи. В ней он, особенно в последнее время, как будто искал чего-то нового в механических приемах, и хотел в наивозможно тщательной отделке найти новое средство для полного выражения жизни в своих произведениях. Кажется, он предполагал, что эту отделку можно довести до того совершенства, которое совершенно скроет живопись, скроет следы движения кисти, сольет краски в неуловимые переходы оттенков цветов и произведет в картине тот же самый нерукотворимый вид, какой имеют предметы в природе. И к этому совершенству живописи, должно заметить, он не шел путем подражания. Создав сам себе задачу, он и разрешал ее по-своему. В нем вы не увидите точной копировки, так сказать волосок в волосок, как в Деннере или Жераре Дове. Он старательность сосредоточивал на колорите, в накладке красок, и изображал более прозрачность кожи на теле, нежели ее наружные оттенки. Решение вопроса, куда бы привела его такая манера, прекращено преждевременною его кончиной. Что же касается до тех качеств живописи, которые всегда составляли и составляют предмет изучения художников, – именно рисунка, освещения и выражения, то Кипренский, с своим дарованием и искусством, не мог не оказать в них больших успехов, которые видны в большей части его картин».

Наиболее обстоятельная биография Кипренского появилась в «Худож. Газете» 1840 г., № 13, стр. 19–32, после предварительного некролога 1836 г., № 9–10, стр. 137–138. Она послужила главным материалом для последующих статей о нем: в «Сев. Пчеле» 1856 г., № 35 (Толбина); в «Живописи и живописцах» А. Андреева, 1857 г. стр. 511–515; в «Портретной галерее» Мюнстера, II, 280 (П. Петрова) и в «Худож. Хроникере» 1887 г., № 2–3. Интересная характеристика Кипренского была сделана в «Указателе находящихся в Академии Художеств произведений по алфавиту имен художников и предметов», изд. Б. Фишера, 1842 г., а также в «Сочин.» К. Батюшкова, I, 148–150 (прежн. изд.). Следовавшие затем краткие биографии: в «Каталоге оригин. произведений русс. живописи в картин. галерее Императорской Академии Художеств», А. Сомова, 1872 г., стр. 174–175; в «Худож. галерее Моск. Публ. и Румянц. Музея», А. Новицкого, 1889 г., стр. 174–176, и в «Подробных словарях»: русс. гравиров. портретов, 1887 г., II, 1078, и русс. граверов 1895 г., II, 485, Д. Ровинского, не говоря уже о других, представляются простыми извлечениями из названного выше первоисточника, причем в первой из них Кипренский ошибочно назван пенсионером имп. Екатерины Алексеевны, каковая ошибка повторена и в «Каталоге картинной галереи Имп. Эрмитажа», А. Сомова, 1895 г., стр. 116. – Важнейшим источником для биографии Кипренского служат, кроме рукописных документов в архивах: Императорской Академии Художеств 1799 г., № 24 и 1812 г., № 86, и Министерства Императорского Двора, дела канцелярии, 1831 г., оп. XVIII, № 200, св. 226, и 1836 г., № 316, св. 375 (по стар. нумер.), еще – «Сборник матер. для истории Императорской Академии Художеств», П. Петрова, т. I–II, и «Указатель» к нему, А. Е. Юндолова, не считая описаний Академических выставок в журналах: 1814 г. («Сын Отеч.», XVIII), 1824 г. («Отеч. Зап.», XX), 1827 г. («Сев. Пчела», № 110), 1883 г. («Литер. Прибавл. к Русс. Инвал.», № 87), 1836 г. («Худож. Газета», 1 прибавл.) и проч., и «Описи худож. произведений город. галереи П. и С. Третьяковых», М. 1896 г.