Феодор Алексеевич, царь

Феодор Алексеевич, царь (р. 30 мая 1661 г. † 27 апреля 1682 г.), сын царя Алексея Михайловича и супруги его, царицы Марии Ильинишны Милославской. Крестины произошли ровно через месяц; царь Алексей Михайлович присутствовал в этот день у обедни в церкви Спаса Нерукотворенного, а затем был стол в Грановитой палате. Кормилица Ф. А., Анна Ивановна, до смерти получала в виде пенсии 8 руб. в год (прежний оклад жалованья), да кормовых по 6 денег, или по 3 копейки, на день. Дядьками его были: боярин кн. Феод. Феод. Куракин и думный дворянин Иван Богд. Хитрово; мамой – верховная боярыня Анна Петровна Хитрово (вдова Степ. Тарас. Хитрово), пользовавшаяся большим влиянием при дворе, женщина умная, но злая. Второй мамой, по свидетельству И. Е. Забелина, была кн. Праск. Бор. Куракина, но в родословной кн. Куракиных таковой нет; единственная подходящая по годам и положению – кн. Марья Борисовна Куракина, жена кн. Григория Семеновича, могла быть весьма недолго, так как скончалась в 1661 г. Первым учителем царевича был подьячий Посольского приказа Памфил Беляников, а с 1672 г. воспитателем определен был знаменитый богослов и ученый того времени Симеон Полоцкий, ставший лично известен царю Алексею Михайловичу еще во время Польской войны 1655 г. Выбор Симеона Полоцкого в наставники царевича указывает на повышение требований, предъявляемых к учителю царских детей. Вот как в немногих словах П. Н. Полевой характеризует Симеона Полоцкого и его общественную и литературную деятельность в Москве. «Симеон Полоцкий не только представлял собой ходячую энциклопедию современной образованности, но еще при этом был большой мастер и легко передать, и красиво изложить знания свои и приохотить к науке. Занимаясь воспитанием царевича, он в то же время и беспрестанно успевал говорить проповеди, писал стихи по поводу каждого сколько-нибудь замечательного события, сочинял драмы для домашнего дворцового театра, вел полемику с раскольниками, заботился о распространении образованности в России – одним словом, не оставлял без ответа ни один из тех вопросов, разрешения которых настоятельно требовала живая современность». Вследствие руководительства Симеона Полоцкого, в воспитании Ф. А. преобладал элемент церковный и вместе с тем сказывалось польское влияние. Царевич владел польским и латинским языками, что видно из письма Лазаря Барановича к царю Алексею Михайловичу при посвящении в 1672 г. царевичу книги «Жития св. отец». Первое упоминание о царевиче Феодоре относится к 1667 году: 2 сентября был стол в хоромах старшего его брата, царевича Алексея Алексеевича; за столом присутствовали родители и все три царевича: Феодор, Симеон и Иоанн. В 1670 г. скончался царевич Алексей, и старшинство перешло к царевичу Феодору. Вследствие этого 1-го сентября 1673 г., в день новолетия, царь Алексей Михайлович собрал в передней Палате всех бояр, окольничих и думных людей, обратился к ним с речью и, объявив им царевича Феодора наследником престола, пошел с ним в церковь Спаса Нерукотворенного. После молебна с водосвятием патриарх Иоаким благословил царевича, а по окончании литургии царь пригласил к столу патриарха со всеми властьми (т. е. высшим духовенством) и пожаловал в окольничие дядьку царевича, думного дворянина Ив. Богд. Хитрово.

В 1674–1675 гг. царь Алексей Михайлович довольно часто брал с собой царевича Феодора, когда отправлялся «тешиться» (т. е. на охоту) в c. Измайлово, Алексеевское, под Девичий монастырь, в с. Коломенское и с. Соколово. Осень 1674 г. (25 октября–13 декабря) вся царская семья провела в с. Преображенском, где в то время был устроен театр и давались комидийные действа «Юдифь», «Есфирь» и др. 13 декабря 1674 г. царь один поехал в с. Соколово, а царица Наталья Кирилловна с царевичами и царевнами возвратились в Москву. Поезд открывал царевич Феодор в избушке (зимнем возке), запряженной в 6 возников темно-серых; с ним ехали дядьки; его сопровождали бояре, окольничие, думный дворянин-ловчий, ближние люди, его царевича стольники, походные стольники, а около всего поезда шли пешие стрельцы с батожьем. Лето 1675 года царь Алексей Михайлович с семейством жил на Воробьевых горах, где и были отпразднованы именины Феодора 8 июня. Всенощную отстояли в с. Воробьеве, а к обедне ездили в Новодевичий монастырь; там после обедни государь подносил именинные пироги патриарху Иоакиму и «властям»; бояр, окольничих, думных и ближних людей он жаловал пирогами в с. Воробьеве на крыльце. Стол был в персидской палатке. Алексей Михайлович предпринимал из Воробьева поездки в подмосковные села, причем царевич Феодор неизменно сопутствовал ему и почти всегда сидел в одной с ним карете. Случалось, что по пути они заезжали на богомолье в монастырь; так, например, возвращаясь с охоты из села Соколова в cело Коломенское, царь с царевичем остановились на Угреше и слушали там вечерню и молебен. В бытность в Москве царь неоднократно отправлялся с царевичем Феодором по кремлевским монастырям и церквам прикладываться к мощам и иконам.

В ночь с 29 на 30 января 1676 года скончался царь Алексей Михайлович после кратковременной болезни. Почувствовав приближение смерти, он за три часа до своей кончины назначил царевича Феодора наследником престола. Юному царю не было еще пятнадцати лет, здоровья он был слабого и за ним ухаживали тетки (сестры царя Алексея Михайловича) и шесть родных сестер, а мачеха Наталья Кирилловна с царевичем Петром и царевнами Натальей и Феодорой должны были, естественно, остаться в стороне. 18 июня 1676 г. произошло торжественное венчание на царство Ф. A. в Успенском соборе, совершенное патриархом Иоакимом; после миропомазания царь приобщился Св. Тайн. 20 июня ему подносили дары: патриарх со всеми властьми, бояре, окольничие, думные и ближние люди, дьяки, гости и «дохтуры». Оба дня был стол в Грановитой палате. Со времени второй женитьбы царя Алексея Михайловича на Наталье Кирилловне Нарышкиной родственники его первой супруги, Милославские, люди даровитые и деятельные, должны были уступить место Нарышкиным и воспитателю новой царицы, Артамону Сергеевичу Матвееву. По воцарении Ф. А. перевес оказался на стороне родственников его матери и боярина Богд. Матв. Хитрово, сын которого был, как мы видели выше, дядькой царевича, хотя первое время не произошло никаких перемен, и Матвеев оставался по-прежнему оберегателем великих посольских дел. Но враги его стали под него подкапываться: сначала он был отрешен от заведования царской аптекой, затем отставлен от посольских дел и наконец удален из Москвы на воеводство в Верхотурье, куда, впрочем, он не доехал, будучи остановлен в Лаишеве. Оттуда его перевели в Казань, произвели над ним следствие, лишили боярства и имения и сослали с сыном в Пустозерск. Братья царицы Натальи Кирилловны, Иван и Афанасий Нарышкины, были отправлены в ссылку. Ивана Кирилловича обвинили в том, что он говорил человеку по фамилии Орел такие двусмысленные речи: «ты Орел старый, а молодой Орел на заводи летает: убей его из пищали, так увидишь милость царицы Натальи Кирилловны». Эти слова были объяснены так, будто они относились к царю Ф. А. Нарышкина присудили бить кнутом, жечь огнем, рвать клещами и казнить смертью, но царь заменил это наказание вечной ссылкой в Ряжск. Свидетельства об отношении Ф. А. к его мачехе, Наталье Кирилловне, разноречивы. Мы более склонны верить тем, которые говорят, что по присущей ему доброте он оказывал Наталье Кирилловне почтение и заботился о здоровье, а затем о воспитании своего брата и крестника, царевича Петра, которого во время недомоганья велел приводить к себе. Есть сторонники другого мнения, что будто только второй жене Ф. А., Марфе Матвеевне, удалось примирить его с мачехой и ее детьми.

По своей молодости и несмелости царь не решился противодействовать патриарху Иоакиму в его деяниях по отношению к духовнику царя Алексея Михайловича, протоиерею Савинову, и к находившемуся в заточении Никону. Протоиерей Андрей Савинов, которого Иоаким еще при жизни царя Алексея Михайловича обвинял в безнравственном поведении и в неуважении к нему, патриарху, в день похорон Алексея Михайловича действительно дозволил себе крайне резкую выходку по отношению к патриарху, вследствие чего 14 марта 1676 г. Иоаким созвал собор, где произнесено было осуждение: Савинов лишен священства и сослан в Кожеезерский монастырь. Через два месяца после этого, вследствие доносов пристава кн. Шайсупова и самого близкого к Никону человека, келейника старца Ионы, собор осудил Никона на «исправление», вследствие чего его перевели из Ферапонтова в Кирилло-Белозерский монастырь.

Ф. А. достались в наследство от отца три трудные задачи внешней политики: окончание дела с Дорошенко, отклонение притязания Польши на буквальное исполнение Андрусовских статей и война Турецкая. Еще при жизни царя Алексея Михайловича, в январе 1676 г., Дорошенко дал знать боярину кн. Гр. Гр. Ромодановскому, что он не желает повторить присягу, данную великому государю, считая достаточной ту присягу, которую он принес перед Запорожским кошевым и донскими казаками. По вступлении на престол Ф. А. в Малороссии продолжались смуты из-за неладов гетмана Ивана Самойловича с Дорошенком и Серком, и Самойлович просил у царя указа идти на Дорошенка, пока турки и татары не пришли к нему на помощь. Всю весну и лето 1676 г. были слухи, что султан собирается под Киев; вследствие этого кн. Вас. Вас. Голицын двинулся в Путивль для подкрепления кн. Ромодановского и Самойловича. Так как слухи эти не оправдались, то кн. Ромодановский с Самойловичем пошли к Днепру, отправив вперед стольника Косогова с 15000 московского войска и бунчужного Леонтия Полуботка с четырьмя полками. При виде царского войска прибрежные места, зависевшие от Чигирина, начали сдаваться. Дорошенко оказался вынужденным исполнить требования Московского правительства и положить перед гетманом и перед царским воеводой кн. Ромодановским клейноты – булаву, знамя и бунчук, после того как они подтвердили ему прежние обещания относительно сохранения его жизни и имущества. Чигирин, «великому государю и всей Украйне надобный город», был занят царскими войсками. В феврале 1677 г. из Москвы был послан стольник Алмазов в Батурин с требованием, чтобы гетман отправил в Москву Дорошенка. Гетман согласился на это весьма неохотно, опасаясь, чтобы не вышло смуты; Дорошенко встревожился неожиданностью и сказал Алмазову: «Кого и к смерти приговаривают, и тому заранее о том дают знать; Бог судит гетмана, что меня не уведомил». Приехав в Москву, Дорошенко видел 20 марта государевы очи; думный дьяк объявил ему, что все вины ему прощаются и никогда не будут вспомянуты и что государь указал ему быть в Москве для переговоров по делам турецким и крымским. Несмотря на письмо Дорошенка гетману, в котором он умолял его исходатайствовать у царя позволение возвратиться ему в Малороссию, пришлось остаться в Москве. Турецкий султан на место Дорошенка провозгласил гетманом и князем малороссийским своего пленника Юрия Хмельницкого, а Самойлович снова стал доносить в Москву на Серка, что он заключил перемирие с крымским ханом и часто сносится с Хмельницким, к которому совершенно склонился. В конце августа 1677 г. крымский хан с татарами и частью турецкого войска занял остров на Днепре, чтобы не допустить русских до переправы, но был выбит, а турки и татары, с начала августа стоявшие с Хмельницким под Чигирином в ожидании хана, испугались этого поражения и ушли от Чигирина, покинув там запасы и пушки. Самойлович настаивал, чтобы государь указал укрепить Чигирин, послать туда боярина с государевыми ратными людьми и снабдить его хлебными запасами, так как он, гетман, своими людьми Чигирина не удержит. О поведении Серка во время Чигиринской войны Самойлович доносил царю: «Кошевой к пресветлому престолу вашему государскому и ко мне не желателен, потому что перед Чигиринским походом помирился с ханом и турками, во время войны никакой нам помощи не дал, и когда хан бежал через Днепр вплавь с ордами, не бил его, а велел казакам перевозить татар в челнах». От царского имени последовал гетману такой ответ: «За такие злые поступки Серка воздастся ему в день праведного суда Божия; но мы, государь христианский милосердый, не допуская его для имени христианского к вечной погибели, ожидая его обращения, те его вины и преступления отпускаем, если он эти свои вины верною службой заслужит и к тебе будет также желателен, как и прежние гетманы». С милостивым царским словом к кн. Ромодановскому и гетману был прислан стольник и полковник Тяпкин. Ему было поручено расспросить их обоих, как поступить с Чигирином? Оба не соглашались на его разорение. Самойлович сказал между прочим: «Если Чигирин разорить или допустить неприятеля им овладеть, то разве прежде разоренья или отдачи сказать всем в Украйне народам, что уже они великому государю не нужны. У нас во всем казацком народе одно слово и дело: при ком Чигирин и Киев, при том и они все должны в вечном подданстве быть». Относительно Серка гетман заявил Тяпкину, что поддался султану, который прислал Казыкерменскому бею (из польских татар) 30000 червонных золотых, чтобы подкупить Серка с казаками. Для выяснения этого важного вопроса в декабре 1677 г. был отправлен в Запорожье подьячий Шестаков, с которым гетман отпустил своего посланца, войскового товарища Артему Золотаря. Серко оправдывался, а Золотарю наедине говорил, что он не изменил царю Ф. А. и помирился с турками и татарами только для того, чтобы приманить к себе Хмельницкого и, схватив его, отослать в Москву.

Зимой и весной 1678 г. приходили вести, что турки собираются под Чигирин с большим войском, намереваясь непременно взять этот город. Воеводой в Чигирин был назначен окольничий Ив. Ив. Ржевский, умевший ладить с малороссиянами и известный своей распорядительностью. Ему были обещаны хлебные запасы и малороссийские полки для Чигиринского осадного сиденья, но, как сказано у C. M. Соловьева: «в Чигирине Ржевский нашел разбитые стены, пустые житницы и услыхал рассказы о беспрестанных набегах татарских». Подкрепления и запасы успели придти к Чигирину, так как Ржевский приехал туда 17 марта, а визирь Мустафа явился осаждать этот город только 9 июля. Переправа через Днепр шла, однако, чрезвычайно медленно, и лишь после упорных битв русские войска овладели Стрельниковой горой и приблизились 3 августа к Чигирину; воевода Ржевский, радуясь приходу вспомогательного войска, взошел на городскую стену, но в эту самую минуту граната из неприятельского обоза положила его на месте. Не вдаваясь в подробности осады Чигирина турками, скажем, что часть его была ими взорвана, а верхний город зажжен русскими по приказанию гетмана Самойловича и кн. Ромодановского. После ухода визиря из-под Чигирина Хмельницкий с татарами, оставшись на западной стороне, занял несколько городов и стал нападать на восточную сторону.

Резидентом в Польше в начале царствования Ф. А. был Тяпкин, внимательно следивший за политическими течениями не только в Польше, но и во всей Европе. Польский король Ян Собесский высказал Тяпкину упрек, что из-за его «затейных» писем не устраивается союз между Польшей и Россией. Тяпкина удалили из Кракова в Варшаву и грозили сослать в заточение в Мариенбург. Тяпкин отрицал, что ссорит своими письмами польского короля с московским государем, и говорил, что сношения Польши с турками и татарами известны всем, а между тем о них не объявлено Ф. А. ни через польских послов, ни через него. «Я не хочу быть здесь ни слепым, ни глухим, ни немым, – заявил Тяпкин сенаторам, – что вижу и слышу, обо всем писал, пишу и буду писать к своему государю, всякую правду, и говорить обо всем буду». Через год отношения Собесского к московскому резиденту сильно изменились, и весной 1677 г. они вели между собой не только откровенную, но, можно сказать, дружественную беседу. «Отпиши о том царскому величеству, – обратился король к Тяпкину, – чтоб позволил послам нашим и резиденту бывать у себя запросто без посольских чинов, как ты теперь у меня, наедине, говоришь что хочешь и все от меня узнаешь, а эти пышные посольские приемы к сближению и союзу не ведут». В апреле 1677 г. кончился сейм, постановивший оставаться в мире со всеми соседними государствами, и в мае Тяпкин выехал из Варшавы в Москву. В июле 1678 г. великие и полномочные королевские послы, Чарторыйский и Сапега, заключили в Москве перемирие на тринадцать лет, считая с июня 1680 г., при условии постараться в это время о постановлении вечного мира. Чтобы удержать за собой Киев, пришлось уступить Польше города Невель, Себеж и Велиж с уездами и заплатить 200000 руб. После разрушения Чигирина, как оказалось, и Россия, и Турция одинаково желали мира. Но Московское правительство не могло согласиться отдать Турции западную Украйну и принять предложение Польши разорвать мир с султаном, если Ф. А. обяжется давать королю ежегодно на военные издержки 200000 рублей и соединит свои войска с польскими. В конце октября 1679 г. был послан из Москвы дьяк Украинцев в Батурин к гетману Самойловичу с вопросом: «Действовать ли вместе с поляками против турок, или заключить с турками мир?». Самойлович отвечал: «Дружба с поляками непрочна, а мир с султаном полезен». После этого начались переговоры с крымским ханом Мурад-Гиреем, окончившиеся заключением перемирия на 20 лет, начиная с 3 января 1681 г. Для утверждения грамоты султаном отправлен был в 1681 г. в Константинополь дьяк Возницын. Турки не хотели внести в эту грамоту статьи, что Запорожье принадлежит русскому государю, и Возницын согласился взять грамоту для представления царю Ф. А., не ручаясь, будет ли она им принята. В Москве решили уступить туркам Заднепровье и были довольны избавиться этой ценой от тяжелой войны. Пограничные недоразумения со Швецией могли бы довести Россию до разрыва с ней, если бы на юге все было спокойно, но постоянные войны с Турцией и Крымом не давали возможности затевать распри на севере, тем более что донские казаки и разные кочевые народы доставляли московскому правительству немало забот. В 1677 г. происходили столкновения между донскими казаками и калмыками, которые еще при Алексее Михайловиче то делали набеги на русские области, то отдавались под его власть и помогали ему против крымских татар. Так как правительство Ф. А. взяло сторону калмыков, то их главный тайша, или хан, Аюка, и подначальные ему хайши под Астраханью дали «шертную» грамоту, обещаясь от имени всех калмыков навсегда быть в подданстве у московского государя и воевать против его недругов. Договор этот оказался недолговечным: донские казаки, не обращая внимания на приказания правительства, нападали на калмыков, оправдываясь тем, что не они, а калмыки первые затевали ссоры, угоняли скот и брали в плен людей. Калмыки не признавали себя виновными, доказывая, что мир нарушен казаками, а потому считали, что «шерть» потеряла силу, и Аюка вступил в переговоры с крымским ханом; в 1681 г. он ходил даже грабить Уфу и Казань вместе с башкирами, беспокоившими пределы западной Сибири. Осенью 1679 года киргизы делали набеги на Томский уезд. В восточной Сибири возмутились платившие ясак якуты и тунгусы, выведенные из терпения притеснениями воевод и служилых людей. На севере самоеды не хотели платить ясак.

Вот в общих чертах отношения России к другим государствам и положение в ней инородцев.

Переходя к рассмотрению внутренних распорядков, следует прежде всего упомянуть о тех лицах, которых приблизил к себе Ф. А. в 1679 г., когда ему минуло 17 лет. По возвращении с воеводства из Казани некоторое время пользовался влиянием на царя боярин Ив. Богд. Милославский, но самыми приближенными людьми мы видим постельничего Ив. Макс. Языкова и комнатного стольника Алексея Тим. Лихачева, бывшего учителя царевича Алексея Алексеевича. О Языкове сохранились отзывы как о чрезвычайно ловком придворном; Лихачева называли «человеком доброй совести, исполненным великого разума и самого благочестивого состояния». Такой же отзыв встречаем и о брате его, Михаиле Тимофеевиче. В 1681 г. получил большое значение молодой боярин кн. Вас. Вас. Голицын, человек чрезвычайно даровитый и образованный. Все они содействовали тому или другому мероприятию молодого и болезненного Ф. А., но определить долю участия каждого из них нельзя за недостатком сведений.

Из распоряжений правительства царя Ф. А. обращают на себя внимание мероприятия в следующих отраслях народной жизни: экономической, административной, юридической, финансовой, военной, церковной и просветительной. Приступая к рассмотрению этих мероприятий, мы изложим основные их черты более или менее в хронологическом порядке, а потому об изменении в деле ратном (знаменитом уничтожении местничества и сопряженном с ним проекте о разделении Московского государства на наместничества) и о просветительных мерах скажем после дел церковных, так как они имели место уже в самый последний год царствования Ф. А. Все эти изменения во внутреннем укладе Московского государства являются как бы преддверием тех реформ, которые вскоре были произведены младшим братом Ф. А., Петром Великим, но уже по другому плану и иным способом.

1) Меры экономические. В самом начале царствования Феодора поднялся старый вопрос, возникавший при его отце и деде, вопрос о торговле иностранцев в России и о проезде через Россию для торговли с другими странами. Еще при Алексее Михайловиче был заключен договор с компанией персидских армян о доставлении в Россию всего шелка, добываемого в Персии, но армяне не исполнили обязательства. Голландский посланник ван Кленк предложил дозволить голландцам вести в России торговлю с Персией и пропускать персиян через Россию с шелком-сырцом в Голландию. Позвали «гостей» и велели им высказать перед боярами свое мнение; после долгих рассуждений решили оставить в силе договор с армянами, чтобы они торговали шелком с русскими купцами, а остаток от этой торговли сдавали бы в казну, из которой будет выплачиваться за шелк деньгами или товарами. В случае крайности можно армянам разрешить торговлю с иностранцами в Архангельске. Торговлю русских с греками царь, патриарх и бояре постановили по-прежнему производить только в Путивле. Правительство обратило внимание на запутанность в делах по владению вотчинами и поместьями; был издан ряд указов, которыми между прочим ограждались интересы вдов и дочерей, получавших после мужей и отцов прожиточные поместья, запрещалось отказывать по духовным вотчины, помимо прямых наследников, и самые поместья подчинялись тому же родовому началу, а потому выморочные поместья велено давать родственникам прежних владельцев. В марте 1680 г. предпринято было межевание вотчинных земель для прекращения споров по поводу рубежей, так как эти споры доводили иногда крестьян споривших сторон не только до драк, но и до смертоубийства; межевщиками, или «писцами», как их называли, назначались дворяне. В первое время межевание не достигло своей цели, т. е. умиротворения; напротив, усилились драки и бесчинства, а между землевладельцами и писцами стали возникать недоразумения, так что правительство вынуждено было посылать особых сыщиков для разбирательства их споров. Заботясь о восстановлении границ земельных владений, правительство потребовало в то же время от вотчинников и помещиков сообщения о количестве имеющихся у них крестьянских дворов. Крестьяне юридически отличались от холопов, но находились в полной зависимости от своих владельцев, которые брали их к себе в дворовые, а иногда продавали без земли.

2) Мероприятия юридические, административные и финансовые. Чтобы упростить областное управление и избавить народ от излишних расходов, в ноябре 1679 г. были уничтожены должности губных старост и целовальников, а также различных приказчиков, например ямских, пушкарских, засечных, осадных и проч. Все их обязанности передавались воеводам. Денежные сборы поступали в казну чрезвычайно неисправно вследствие неурожаев, а главным образом вследствие особых налогов на военные расходы во время Чигиринских походов и Турецкой войны, и явилась необходимость изменить оклад для сбора жалованья стрельцам; но так как после введения нового оклада в первый же год оказались недоимки, то в 1681 г. уменьшили оклад «стрелецких» денег и, желая принять какую-нибудь общую решительную меру, вызвали в Москву выборных, по два человека от каждого города, которые должны были привезти с собой окладные книги; но этот проект финансового преобразования не приведен был в исполнение. В том же году уничтожена была отдача на откуп таможен и кружечных дворов и велено им быть «на вере». В порядке приказного делопроизводства сделаны были изменения: запрещена, например, в челобитных форма «чтоб государь пожаловал, умилосердился, как Бог»; вместо этого велено писать: «для приключившегося которого праздника и для его государского многолетнего здравия». Холопий приказ был упразднен и дела из него перенесены в Судный приказ; в Разбойном приказе велено было сосредоточить все уголовные дела, которые производились в Земском приказе, а иногда и в других приказах. В 1679 и 1680 гг. был издан, а затем приведен в исполнение указ, заменявший отсечение рук и ног ссылкою виновных в Сибирь. Намеревались составить дополнения к Уложению царя Алексея Михайловича, вследствие чего все приказы обязаны были представить статьи по тем случаям, которые были упущены Уложением.

3) Мероприятия в области церкви. Раскольничье движение, начавшееся при Алексее Михайловиче, не утихало. На Дону, а в особенности в Сибири возникали пустыни, куда удалялись приверженцы старой веры, считавшие троеперстие проклятым, а четвероконечный крест – антихристовой печатью. Была, например, такого рода пустынь в Тобольском уезде, основанная монахом Даниилом; он поставил часовню и кельи; пели вечерни, утрени и часы, но не поминали государя, царский дом, патриарха и сибирского митрополита. Поселившиеся в этой пустыни старицы и молодые девушки бились о землю и уверяли, что видят отверстое небо, Богоматерь и ангелов, которые держат венцы над людьми, принимающими постриг в этой пустыни. Чтобы не попасть в руки государевых служилых людей, посланных за ними тобольским воеводой, Даниил со своими приверженцами сожглись ночью в избах. Их примеру последовали многие другие, считая самосожжение мученическим подвигом.

В 1681 г. был созван церковный собор; на нем, как и на других соборах (например, на Стоглавом), делались от царя вопросы или предложения, на которые следовали соборные приговоры. Для противодействия расколу правительство желало увеличить число архиереев, с подчинением их патриарху и митрополитам, но собор предпочел учредить несколько новых независимых епархий для избежания распри между архиереями о их сравнительной «высости». Собор передал в руки светской власти противодействие расколу, прося в то же время государя не давать своих грамот на строение вновь пустыней и уничтожить в Москве палатки и амбары с иконами, называемые часовнями, в которых священники совершают молебны по старым книгам, и запретить продажу у Спасских ворот и в других местах листочков и тетрадок с выписками будто бы из божественных книг. Обратили внимание на упорядочение монастырской жизни и призрение тех нищих, которые окажутся не в состоянии работать. Сохранилось известие, что вследствие этого при царе Феодоре велено было построить две богадельни: одну в Знаменском монастыре, а другую на Гранатном дворе, за Никитскими воротами, чтоб впредь по улицам бродящих и лежащих нищих не было. В то время как правительство хлопотало об искоренении раскола, татарские мурзы – владетели поместий и вотчин, населенных христианами, – принуждали их к переходу в магометанство. Вследствие этого в 1681 г. был издан указ, чтобы такими имениями могли владеть только те мурзы, которые примут православие.

4) Мероприятия относительно местничества. В ноябре 1681 г. состоялся указ о созвании собора служилых людей для «устроения и управления ратного дела». Во главе этого собора поставлен был кн. Вас. Вас. Голицын, как представитель одного из самых знатных родов и притом человек передовой. Так как во время недавних войн неприятели одерживали победы над московскими ратными людьми вследствие «нововымышленных хитростей», то велено было придумать лучшее устройство войска, чтобы впредь оно могло противостоять неприятелю. Выборные предложили расписать служилых людей по ротам (вместо сотен) под начальством ротмистров и поручиков. Когда последовало согласие государя и составили списки начальствующих лиц, выборные пошли дальше: они заявили, что для успешности в ратном и посольском делах следует быть «без мест, где кому великий государь укажет... разрядные случаи и места оставить и искоренить, чтобы вперед от тех случаев в ратных и всяких делах помешки не было». Кн. Голицын доложил государю об этом челобитье выборных людей. 12-го января 1682 г. в тюремных покоях произошло «сиденье» царя с боярами, окольничими, думными людьми, патриархом и высшими духовными властями для решения вопроса об уничтожении местничества. После речей государя и патриарха все присутствующие единогласно воскликнули: «да погибнет в огне Богом ненавистное, враждотворное, братоненавистное и любовь отгоняющее местничество и к тому да не вспомянется во веки». Разрядные и случные книги были сожжены в печи в передних сенях, в присутствии боярина и думного дьяка со стороны гражданской власти и митрополитов и епископов со стороны духовной власти. Соборное деяние это утверждено собственноручной подписью царя: «Во утверждение сего Соборного Деяния и в совершенное гордости и проклятых мест в вечное искоренение Моею рукою подписал». Вместо разрядных местнических книг велено было держать в разряде родословную книгу, пополнив ее недостающими именами, и завести особую книгу для тех родов, которые бывали на царской службе, начиная с царствования Иоанна Васильевича, но не записаны в родословную книгу. Для составления этой книги, известной под именем Бархатной, подавались памяти представителями наиболее «честных», т. е. знатных, родов; эти памяти основаны на разрядных книгах, хранившихся в семьях. Кроме того, до нас дошли разрядные списки общей правительственной редакции за XVI и XVII вв. Эти два обстоятельства ясно доказывают, что не все разрядные книги были сожжены. Уничтожение местничества совершилось безо всякого сопротивления, потому что служилые люди были к этому подготовлены: во все продолжение предшествовавших войн, по приказанию царя, все были без мест, а в посольских делах местничество давно уже не существовало. C. M. Соловьев так объясняет всеобщую решимость относительно уничтожения местничества: «Вековой, окрепший обычай, коренившийся в господствующей форме частного союза, форме родовой, должен был существовать до тех пор, пока не столкнулся с новой высшей государственной и народной потребностью – войсковым преобразованием, пока это столкновение не выказало вреда его очевидным для всех образом». Несмотря на уничтожение местничества, царь не лишил служилых людей отличий сообразно знатности их положения. Были, например, установлены правила относительно употребления экипажей: бояре, окольничие и думные дворяне могли ездить в обычное время в каретах или в санях парой, в праздники – четверкой, а на сговоры и свадьбы – шестеркой. Стольники, стряпчие и дворяне должны были ездить зимой в санях на одной лошади, а летом верхом. Сам Ф. А. охотно ездил верхом. Вслед за уничтожением местничества был составлен проект об отделении высших гражданских чинов и должностей от военных. На этом бояре не остановились: они советовали царю, чтобы в Великом Новгороде, Казани, Астрахани, Сибири и иных местах были учреждены наместничества, чтобы наместники не сменялись и подписывались: «боярин и наместник князь (имярек) всего царства Казанского или всего царства Сибирского»; так же и митрополиты: «митрополит Казанский и всего Казанского царства». Против этого восстал патриарх Иоаким, опасаясь, чтобы несменяемые наместники, обогатясь и возгордев, не нарушили единовластия московских государей. При этом он ссылался на те войны, беды и настроения, какие были в Российской земле во время существования удельных княжеств.

5) Меры просветительной деятельности. В 1679 г. в Москве было построено греческое училище при большой Московской типографии, которое потому и получило название типографского. Симеона Полоцкого занимала мысль о расширении этого училища и о преобразовании его в славяно-греко-латинскую академию, и надо полагать, что проект царской привилегии на учреждение такой академии при Заиконоспасском монастыре, помеченный 1682 г., был составлен Симеоном Полоцким, но царь почему-то замедлил утвердить этот проект при его жизни. Симеон Полоцкий скончался 25 августа 1680 г. и был погребен в трапезе Заиконоспасского монастыря. Ф. А. приказал Сильвестру Медведеву сочинить надгробие на могилу их общего учителя, но ни одну из четырнадцати эпитафий, представленных Сильвестром, не нашел достойной памяти Симеона. Тогда Сильвестр сочинил, по указанию самого царя, надгробие в 24-х двустишиях, превознося Симеона за его ученость, за красноречие и за кротость характера. Ф. А. приказал вырезать эту длинную надпись золотыми буквами на двух каменных досках и поставить ее над гробом покойного.

Весьма вероятно, что привилегия, т. е. грамота об учреждении академии, подверглась изменениям после смерти Симеона Полоцкого, но что она вышла из под его пера, на это указывают некоторые места, целиком взятые из его проповедей, заключающихся в его книге «Вечеря Духовная». Интересно начало грамоты, в котором Ф. А. говорит, что он, вступив на престол юношей, подобно Соломону, ни о чем не хочет так заботиться, как о мудрости, «царских должностей родительнице и всяких благ изобретательнице и совершительнице, с которой все блага от Бога людям даруются». В подражание Соломону, устроившему семь училищ, и древним благочестивым греческим царям, он намерен устроить академию. Согласно грамоте, академия должна была быть высшим училищем с общеобразовательным курсом для подготовления молодых людей разных сословий на все пути общественной деятельности. Начальник академии, названный «блюстителем», и учителя назначались из православных русских или из греков, но греки допускались только по свидетельству о непоколебимости в православии, подписанному вселенскими патриархами. Обязанности блюстителя и учителей не исчерпывались преподавательской деятельностью; им поручалось охранять и защищать православную веру от всяких других вер и ересей. Академия пользовалась известной долей самоуправления, и ее преподаватели и ученики не могли быть судимы в общих судебных местах без депутатов от академии. Место для новой академии отводилось в Заиконоспасском монастыре в Китай-городе, и на ее содержание приписывались монастыри: Иоанна Богослова в уезде Переяславля Рязанского, Андреевский и Данилов в Москве и еще четыре монастыря со всеми угодьями, крестьянскими и бобыльскими дворами; кроме того, царь дал от себя Вышегородскую дворцовую волость и 10 пустошей в разных местах. Частным лицам также дозволялось делать пожертвования на пропитание и одежду учеников.

Симеону Полоцкому удалось еще при Алексее Михайловиче, в конце 1670-х годов, завести особую типографию на «верху», т. е. во дворце, в которой он мог печатать книги по своему усмотрению. В 1679 г. из этой типографии вышел букварь, очевидно предназначенный для царевича Петра, а в 1680 г. – «Псалтырь рифмованная», в переложении Полоцкого, причем следует заметить, что псалмы 132-й и 145-й были переложены на вирши Ф. А. В 1681 г. выпущено несколько книг сочинения Симеона, начатых печатанием еще при его жизни новым красивым шрифтом; по желанию Ф. А. книги эти украшены гравюрами, исполненными Афанасием Трухменским по рисункам Симона Ушакова.

В 1680 г. в Киево-Печерской лавре, при архимандрите этой лавры Иннокентии Гизиеле, напечатан был «Синопсис», т. е. краткое собрание известий из различных летописей о славяно-российском народе. Вместо предисловия в нем помещены вирши, в которых прославляется царь; так как имя Феодор в переводе с греческого на русский язык означает Божий дар, то в них говорится, что «святым даром российский народ наш ликовствует». По своей краткости «Синопсис», очевидно, не удовлетворил Ф. А., и он приказал сделать выписки не только из славянских и русских летописцев, но и из древних и новых историков греческих и латинских и все собрать в одной исторической книге, так как у всех народов, кроме русского, есть печатная история своего государства. Этим изданием будет оказана польза не только русским, но и иностранцам, потому что многие ученые других государств давно желали получить сведения о России, а каждый народ про себя, про свои дела и про свою страну умеет написать лучше, нежели иноземцы. В предисловии к этой исторической книге упоминаются древние философы и историки и приводятся пять правил Дионисия Галикарнасского, которым должен следовать историк. Эти правила выражены так образно, что мы выписываем их дословно: «1) чтоб историк выбрал бы повесть красную и сладкую, чтобы сердце чтущих веселил, се есть о которых хощет историю писати; 2) чтобы знал, откуду начинати историю и до которых мест писати; 3) чтобы знал, что подобает во истории молчанию предати и что пристойно объявити; 4) чтобы всякое дело на своем месте написано было, где доведется, и пристойно расположено; 5) чтобы душа и охота историкова была бы тихая и ничем смущенная, также и слово бы было чистое, свойственное и разумичное и ясное, тихий бы был историк и не суров, и правдою б все писал, а не ласкательством или иным каким страстем повинен, и чтоб к добрым делам слогом и словом своим будто совеселится, а противным сопечалуется, и та статья, хотя последняя, однакож наипаче всех надобно историку остерегать». К сожалению, «историческая книга» не была напечатана и хранится в рукописи в Императорской Публичной Библиотеке; она принадлежала окольничему Алексею Тимофеевичу Лихачеву.

Переходим к изложению ежедневного обихода царя Ф. А. В этом обиходе ясно проявляются две черты, унаследованные им от отца: 1) некоторое влияние на старомосковский царский уклад жизни западноевропейской, главным образом польской культуры, проявившееся преимущественно в сфере эстетической, а затем в одежде царя, царедворцев и бояр и в строительстве царских дворцов и церквей; 2) церковно-благочестивые обычаи этой жизни. Ф. А. является продолжателем своего отца относительно украшения царского дворца в новом вкусе (на польский и немецкий образец), предпринятого Алексеем Михайловичем после Польской войны 1654–1667 гг., когда он познакомился с убранством жилищ в польских городах, главным образом в Вильне и Полоцке. Все выписанные Алексеем Михайловичем ремесленники и художники причислены к Окружной палате, бывшей, по словам И. Е. Забелина, «замечательным в то время дворцовым художественным и ремесленным заведением». Царь Феодор в недолгое свое царствование «преизрядно обновил» дворец и расширил постройками, как гласит надпись на его портрете. В первый же год по вступлении на престол он хотел построить царице Наталье Кирилловне с детьми новые особые хоромы в Кремле, на месте двора боярина Семена Лукьяновича Стрешнева, находившегося на расстоянии более 50 сажен от Теремного дворца. Царица не пожелала этого, и царевич Петр (по свидетельству Крекшина) ходил к Ф.

А. жаловаться на Языкова, так как будто бы именно он старался устроить переселение Натальи Кирилловны из царского дворца. В XVII в. все «наличные» (т. е. внешние) и внутренние резные украшения каменных и деревянных хором расписывались яркими красками, а в некоторых местах густо покрывались сусальным золотом и серебром. Следуя этому обыкновению, Ф. А. велел в сентябре 1678 г. нескольким живописцам с мастеровыми и с учениками расписать у себя на Верху (так называлось главное здание дворца государева, которое занимал сам царь и его семейство) «розными краски и аспиды» вновь построенные: каменное крыльцо со столбами и «переграду» около него, переходы к церкви Спаса Нерукотворенного и новое деревянное крыльцо.

Внутренним украшением царских жилищ служили между прочим изображения из Ветхого завета и из древней истории; помещались они в виде картин на стенах, иногда на «подволоках» (клееных щитах, прикрепляемых к потолку) или же на столовых досках. В 1675 г., еще в бытность Ф. А. царевичем, живописец Салтанов писал для него «столовую доску, а на ней притчу: когда царь Константин был не в благочестии, и взят был в плен Персы, и приведен был в капище на жертву, и свободися своими рабы воинами». В том же году для царевича куплены были за 30 рублей у иноземца «Галанские» земли Логина Фабричьюса «часы боевые столовые медные золоченые с перечасьем и с будильником немецкого дела, самые добрые». Далее, в хоромы царя Ф. А. в 1676 г. живописцем Салтановым были написаны на столовой доске притчи царя Соломона (кайма у этой доски была резная, покрытая золотом и серебром); в 1679 и 1680 гг. Петром Энгельсом, «преоспективного дела мастером» – несколько картин из ветхозаветной священной истории, а Безминым на полотне (63 арш.) – лунное течение, солнце, месяц, звезды.

В 1680 г. Ф. А. выстроил у терема, подле западной стороны Евдокиинской тюремной церкви, деревянные хоромы отдельно для себя и для царевен, своих сестер, вместо их старых хором, которые были разобраны; сюда же перенесены были и хоромы царицы Натальи Кирилловны. В эти новые хоромы государя написаны были на полотнах (800 арш.) к «подволокам» и к стенам «царственные притчи, деисусы и апостольские проповеди». В 1681 г. некоторые комнаты и сени этих хором обиты были «золотыми кожами», а другие «фряжскими листами», которые стали употребляться в царском быту еще в начале XVII столетия, но тогда они покупались для государевых детей вместе с игрушками и развешивались в рамках. При царе Алексее Михайловиче эти листы получили такое распространение, что в царском дворце при Верхней, т. е. придворной, типографии заведен был фряжский стан для печатания эстампов на меди. В 1677 г. органист Симон Гутовский сделал Ф. А. в хоромы «станок деревянный печатной, печатать фряжские листы», а в 1680 г. Афанасий Зверев резал для государя на медных досках «всякие фряжские рези». В некоторых комнатах государя были повешены на стенах молитвы (например, чудотворцу Алексею и тропари Московским святителям), писанные уставным письмом на раскрашенных досках, вставленных в золоченые рамки. Висели на стенах и картины: 1) Распятие, 2) царь Константин вместе с Алексеем Михайловичем, 3) царица Елена вместе с Марьей Ильинишной, 4) Распятие в предстоянии со всеми вышеупомянутыми лицами и, кроме того, с царевичем Алексеем Алексеевичем, 5) царь Алексей Михайлович во успении. Были «персоны», т. е. портреты: царя Алексея Михайловича, патриарха Иоакима в святительской одежде, самого Ф. А., короля польского, короля французского (может быть, Людовика XIV, современника царю) и еще нескольких лиц, имена которых, по свидетельству И. Е. Забелина, неизвестны. Много забот положил Ф. А. на обновление и украшение «верховых», т. е. дворцовых, церквей. При перестройке хором царевен он возобновил на сенях у них церковь Спаса Нерукотворенного Образа, заставив расписать снаружи, со стороны алтарей, аспидом разными цветами (под мрамор), а над трапезой этой церкви воздвиг новый храм во имя Успения Богоматери. Между храмом св. Евдокии (который в 1681 г. освящен был во имя Живоносного Воскресения) и приделом во имя св. Иоанна Белоградского государь повелел устроить Голгофу, где быть Страстям Господним. В узком коридоре, разделяющем эти церкви, была сделана пещера; в ней на каменной горе поставлено кипарисное Распятие, вырезанное рельефно старцем Ипполитом, искуснейшим резчиком того времени. Посреди алебастровых колонн, против Голгофной горы, находился гроб Господень (т. е. плащаница), над которым висели на проволоках шестьдесят алебастровых херувимов, расписанных красками. Около Гроба Господня висели 12 стеклянных лампад, а у стен стояли картины, изображавшие евангельские притчи, сошествие во ад, Воскресение, Вознесение и явление Христа Магдалине; писал их на полотне живописец Салтанов. Голгофа доставляла большое духовное наслаждение Ф. А.; мы заключаем это из его приказания, данного 12-го декабря 1681 г., относительно устройства Вертограда с Гробом Господним в особенной небольшой каменной палатке между его деревянными комнатами и новой церковью Распятия, построенной над приделом Иоанна Белоградского. Очевидно, он желал иметь возможность молиться перед Гробом Господним во всякое время дня и ночи, так сказать, келейно, не выходя из своих покоев. Достроить Вертоград спешили, согласно приказанию государя, к 10-му апреля 1682 г., и работали даже по ночам, но кончина Ф. А., последовавшая 27-го апреля этого года, прервала, а может быть, и совсем прекратила эту постройку, потому что о Вертограде больше не упоминается.

По свидетельству И. Е. Забелина, «в старину сад составлял необходимую принадлежность каждого сколько-нибудь зажиточного или достаточного хозяйского двора, наравне с другими хозяйственными и домашними статьями». Естественно, что и у членов царской семьи были свои особые верховые сады, расположенные на каменных сводах, над палатами и погребами, почему их можно назвать висячими. В 1679 г. Ф. А. развел себе новый сад возле Екатерининской церкви к Патриаршему двору, а в 1680 г. поставил в этом саду резной деревянный чердак (беседку), расписанный узорочно красками. Из дворца в него вели каменные переходы с окнами, в которых, как сказано у Забелина, «вставлены были балясовые станки с косящатыми решетками, также расписанными красками». Перед каменными хоромами царевен меньших, неподалеку от этого сада, в 1681 г. был устроен сад и для царевен. В том же 1681 г. царь приказал развести Нижний Набережный сад, прозванный Нижним в отличие от Верхнего, потому что он был расположен ниже Верхнего на целый этаж дворцовых зданий. Сад этот шел с набережной стороны Ответной и Столовой Палат почти до паперти Благовещенского собора, на 25 саж. в длину и на 15 саж. в ширину. Каменное здание, над которым стали разводить этот сад, укрепили со стороны Тайницких ворот «каменным быком» шириной в 3 саж.; на углу от Тайницких ворот поставили круглую башню; в саду устроили пруд и водовзводный чердак. В том же году хлопотали с устройством пруда в Верхнем саду, для чего все место под садом, а равно и для самого пруда было выложено свинцовыми досками. Вода в него была проведена посредством свинцовых труб из Водовзводной кремлевской башни, для чего тоже был построен водовзводный чердак.

Казначей польского посольства, приезжавшего к царю Ф. А. в 1678 г., богемец Таннер оставил интересное описание своих впечатлений от пребывания в Москве. Из этого описания мы между прочим узнаем, что в версте от Немецкой слободы немцы устроили стеклянный завод и бумажную фабрику и что невдалеке от этих заводов находились два сада; один из них, отделанный на итальянский лад, был очень красив и так нравился Ф. А., что он ездил туда каждую неделю. Тот же Таннер описывает выезды царя на богомолье и на загородные прогулки и приходит к заключению, что он был великим охотником до статных лошадей и красивой одежды.

Летом Ф. А. живал иногда на Boробьевых горах и езжал в свои подмосковные села – Измайлово, Коломенское, Преображенское и Покровское. Он, по-видимому, особенно любил Измайлово, в котором царь Алексей Михайлович завел образцовое хозяйство, прекрасные плодовые и цветочные сады и несколько прудов с рыбой. Чтобы дать понятие о количестве людей, сопровождавших Ф. А. в Измайлово, приведем следующую выписку из расходных записей села Измайлова за 1677 г.: «Июня 13 в. гос. ц. Ф. А. изволил быть в с. Измайлове на Запасном Дворе и по своему г-ву имянному указу указал поить всяких чинов людей и боярских слуг; изошло 4 ведра вина дворянского, 3 ведра меду вареного, 9 ведр белаго с гвосцы, с корицею, с кардамоном, 12 ведр росхожева, 36 ведр пива приказнова, полведра вина двойново». В 1681 г. Ф. А. предпринял некоторые изменения в Коломенском дворце, а в Измайлове совершенно перестроил дворец и построил разные служебные и хозяйственные здания около дворца.

В долгие зимние вечера Ф. А. развлекали «верховые богомольцы», жившие в особых хоромах подле его каменного терема. Первоначально это были, вероятно, убогие певцы, калики перехожие, заменившие при царе Алексее Михайловиче «домрачеев» и «гусельников», доставлявших «утеху» царю Михаилу Феодоровичу. «Но старое их значение государевых бахарей, – говорит И. Е. Забелин, – все еще сохранялось и в это время, и очень вероятно, если не все, то некоторые из них все еще потешали государя своими рассказами». В некотором смысле потешное их значение обнаруживается в том, что у них живут царские дураки (т. е. шуты), которые, как известно, имели официальное звание «государевых потешников».

Наряду с отмеченными выше развлечениями Ф. А. следует поставить его богомольные походы по разным церквам и монастырям. Эти из года в год повторявшиеся походы, в которых он находил удовлетворение своему религиозному чувству, показывают, что он был далеко не так болезнен и телесно немощен, как многие думают.

В первый же год своего царствования Ф. А. отправился 19-го ноября в Троицкий монастырь (теперешняя Троице-Сергиева лавра), оттуда в Переяславль-Залесский и в Александрову слободу; в Переяславле он посетил Данилов-Троицкий монастырь, а в окрестностях его монастыри: Никитский, Борисоглебский, Горицкий и Феодоровский. 1-го декабря он вернулся в Москву, а 5-го отправился на праздник в Саввин-Сторожевский монастырь, Звенигородского уезда, откуда прибыл в Москву 12-го. В 1677–1680 гг. Ф. А. ежегодно совершал богомольные походы в Троицкий монастырь, Переяславль и Александрову слободу в сентябре, причем употреблял на эти походы 2–3 недели; кроме вышеупомянутых монастырей, он постоянно бывал в Лукьяновой пустыни, в 10-ти верстах от Александровой слободы, и однажды в Махрицком монастыре – недалеко от Троицкого монастыря. По дороге из Москвы в Троицкий монастырь бывали остановки или, как тогда называли, «станы»: в с. Алексеевском, верстах в трех от Крестовской заставы, в с. Тонинском, в 15-ти верстах от Москвы, в сторону от большой дороги, в с. Братошине (ныне Братовщине), в 30-ти верстах от Москвы, и наконец, в с. Воздвиженском, верст 10-ти не доезжая монастыря. Во всех этих станах были церкви и царские хоромы. В село Воздвиженское обыкновенно являлись Троицкие «власти» бить челом государю; на Кесовых прудах, под Троицей, не доходя Клементьевой слободы, ставились шатры; государь, выйдя из кареты, переодевался и шел до монастыря пешком. Иногда Ф. А. совершал эти походы «всем домом». В конце июня 1677 г. он ездил из с. Коломенского в Екатерининскую пустынь (верстах в 40 от Москвы по Каширской дороге), основанную Алексеем Михайловичем в 1660 г., вследствие «видения» на охоте. Тогда же он посетил «бумажную мельницу», т. е. бумажный завод, между с. Островом и Бронницами. 6 сентября 1680 г., следовательно после женитьбы на Грушецкой, Ф. А. «по обещанию» ходил в Саввин-Сторожевский монастырь и в Волоколамский Иосифов монастырь. 7 сентября он прибыл в Звенигород, где серебряная рака для мощей пр. Саввы, сооруженная его усердием, была поставлена на «гостине дворе» в ожидании его приезда. Шествие к Саввину-Сторожевскому монастырю открывали «черные священники и дьяконы», т. е. иеромонахи и иеродиаконы, с кадилами и свечами; за ними раку несли перед государем «верховые певчие диаки» в одеждах. Из монастыря встретили государя: Коломенский архиепископ с животворящим крестом, а Саввинский архимандрит с «игумнами, попами и дьяконами в одеждах». Рака была поставлена в соборе на правой руке, а после молебна государь, с Коломенским архиепископом и Саввинским архимандритом, переложил мощи пр. Саввы в новую серебряную раку. 8 сентября после обедни Ф. А. отправился в Иосифов монастырь, с остановками в селах Лучинском и Петровском и в городе Волоколамске. В начале декабря 1680 г. он снова был в Саввине монастыре, а затем в Можайске.

Ф. А. посещал и московские монастыри, а с 13 апреля 1678 г. (субботы на Фоминой неделе) до конца месяца перебывал в 19-ти монастырях. Что касается крестных ходов, столь любимых Алексеем Михайловичем, то Ф. А. участвовал ежегодно только в крестном ходе в Новодевичий монастырь, бывавшем 28 июня, в день празднования Смоленской иконы Божией Матери: он приезжал накануне и становился под монастырем в шатрах; в Москву возвращался 28-го же после праздничного стола. В других ходах он бывал редко.

Под влиянием своей тетки, царевны Татьяны Михайловны, расположенной к Никону, Ф. А. начал ездить в недостроенный Воскресенский монастырь (Новый Иерусалим); затейливый и вместе с тем величественный план постройки так понравился ему, что он не щадил денег для довершения дела, начатого Никоном. К этому времени относится предложение Ф. А. перевести Никона в Воскресенский монастырь, но патриарх Иоаким воспротивился намерению царя, ссылаясь на то, что Никон осужден не им лично, а собором и вселенскими патриархами. Последовало согласие на перевод Никона из Кирилло-Белозерского монастыря позднее, лишь вследствие письма к царю от Воскресенских монахов о его тяжкой болезни. С трудом довезли Никона до реки Шексны и посадили на струг; когда доплыли Волгой до Толгского монастыря (в 8-ми верстах выше Ярославля), он почувствовал крайнее изнеможение, велел пристать к берегу и приобщился Св. Тайн. После этого струг ввели в реку Которость, где Ннкон скончался 17 августа 1681 г. Тело его привезли в Воскресенский монастырь и с патриаршей почестью похоронили в присутствии царя, прибывшего туда со всем двором. Ф. А. приказал к похоронам Никона сшить всему духовенству новые ризы из богатых китайских тканей, вылить свечи в сажень длиной и, идя за гробом, пел сам со своими «верховыми» певчими стихиру шестого гласа.

Мы не сказали о двух браках Ф. А. в надлежащем по хронологии месте, чтобы не прерывать повествования о внешних и внутренних мероприятиях его царствования. Летом 1680 г., как гласит предание, Ф. А., участвуя в крестном ходе, увидал девушку, которая ему очень понравилась. Он поручил Языкову навести оправки. Оказалось, что это Агафья Семеновна Грушецкая и что живет она у своей родной тетки, жены думного дьяка Семена Заборовского. Не желая нарушать старинных обычаев, царь приказал созвать всех красивых девиц из высшего круга и выбрал из них Грушецкую, к великому неудовольствию боярина Милославского, приписавшего этот выбор проискам Языкова и Лихачева. Милославский старался очернить Грушецкую и ее мать, но был за свои клеветы удален царем от двора. Уже после свадьбы, по просьбе молодой жены, царь снова дозволил Милославскому являться ко двору, но влияние его не вернулось. В расходных дворцовых записях сохранились имена тех девиц, которые в июле 1680 г. были привезены для выбора из их среды невесты. Всех их насчитывается около 20; им дано государева жалованья: четыре зарбава (род парчи) – цена 101 руб.; 40 арш. отласов; 70 арш. объярей (плотная шелковая ткань); 180 арш. камок. Бракосочетание царя Ф. А. с Агафьей Семеновной Грушецкой произошло 18 июля 1680 г. без всякого великолепия, и несколько дней царский двор оставался недоступным, т. е. не было ни выходов царя, ни приемов. Весьма вероятно, что Грушецкая была по происхождению полька, так как при московском дворе стали входить польские обычаи. В родословной Романовых, помещенной в «Русской Старине», сказано, что она дочь незнатного черкасского дворянина. Царь Ф. А. первый из русских надел польское платье, чему последовали и все придворные, отменил обычай брить голову и начал носить длинные волосы. Голиков говорит: «Царь не любил пышности ни в платье, ни в столе, ни в уборах. Сию экономию поддержал монарх повелением не носить татарского платья и приказал ходить в подобном польскому, или древнем российском, северному климату свойственном». 19 декабря 1680 г. издан был указ, в котором значилось, в какие «господские» и «владычни» праздники и в каком платье быть во время царских выходов. Общим для всех выходным верхним платьем назначена ферезея: по роду материи ферезеи разделялись на три разряда – золотые, из «золотных» материй, бархатные и, наконец, «объяринные», т. е. шелковые. 11 июля 1681 г. у Ф. А. родился сын, царевич Илья, а через три дня, 14 июля, скончалась царица Агафья Семеновна. Кончина ее была тяжелым ударом для Ф. А.: он проводил гроб до Красного крыльца и до «саней», но не в состоянии был присутствовать на погребении в Вознесенском монастыре, и в течение всего сорокоуста к панихидам выходу не было; только в сороковой день, 22 августа, он слушал панихиду в Вознесенском монастыре. 20 июля скончался и новорожденный царевич Илья; царь проводил его тоже до Красного крыльца и до «саней» и не пошел в Архангельский собор на погребение.

Полгода спустя после этого горестного события, царь выбрал себе в невесты Марфу Матвеевну Апраксину (род. в 1667 г.), по-видимому не без влияния Языкова. Будучи крестницей Артамона Сергеевича Матвеева, она упросила царя облегчить его судьбу. Ф. А. признал его невинность, велел возвратить ему отобранные у него имения и, кроме того, пожаловал село Верхний Ландех с деревнями и велел ожидать в костромском городе Лухе нового указа. 12 февраля 1682 г. патриарх вышел из царской «комнаты» (по-теперешнему – кабинета) в переднюю и объявил боярству и всей Палате, что нарекли Марфу Матвеевну царевной и великой княжной. Государь был уже нездоров в это время, врачи отговаривали его от брака, но он не послушался их советов. 15 февраля была «радость», государь венчался в верховой церкви Живоносного Воскресения; венчал царский духовник. Кремль был заперт в это время. Болезненное состояние Ф. А. внушало, по-видимому, царевнам, его сестрам, и роду Милославских опасение за свою судьбу в случае его кончины. 16 апреля 1682 г., в день Светлого Христова Воскресения, Ф. А. совершил торжественный выход к заутрени в Успенский Собор. Вслед за тем он занемог. Сестры постоянно посылали спрашивать о его здоровье и выражали сожаление, что не могут видеть больного и служить у его постели. Царевна Софья, как самая решительная, нарушила обычаи терема и во все время болезни брата сама подавала ему лекарства и не отходила от него. «Такой шаг из терема, – говорит И. Е. Забелин, – по крайней мере с виду, не только никого не мог смущать, но и возвышал добродетель царевны. Необыкновенного и необычного в этом случае было только то, что царевна по необходимости являлась пред ближними боярами и всеми ближними людьми, которые окружали больного».

27 апреля к вечеру Ф. А. скончался, а погребение, по обычаю, совершилось на другой же день. Прежде было принято, чтобы царский гроб провожали только вдовствующая царица и наследник. Следовательно, на погребении царя Феодора должны были присутствовать: вдова его, царица Марфа Матвеевна, и избранный в самый час его кончины десятилетний царь Петр Алексеевич, а вследствие его малодетства – мать его, царица Наталья Кирилловна. Пятнадцатилетнюю вдову, царицу Марфу Матвеевну, несли до Красного крыльца в «санях» сначала стольники, а затем дворяне; рядом с избранным царем, к всеобщему удивлению и соблазну, вышла и царевна Софья. Петр Алексеевич с матерью ограничились тем, что простились с почившим царем, когда гроб был поставлен в церкви на уготованном месте, и затем ушли в свои покои. Марфа Матвеевна и царевна Софья остались до конца отпевания. Идя с похорон, царевна Софья плакала и причитала о своем горестном положении, намекая, что Ф. А. умер по чьей-то вражде: «Извели покойного брата злые люди». Тетки, царевны Анна и Татьяна Михайловны, по окончании службы послали царице Наталье Кирилловне выговор за то, что она с Петром Алексеевичем поспешили уйти из церкви.

Биограф Ф. А., Берх, так заканчивает о нем свое повествование: «По свидетельству всех современных писателей, царь выкупал множество пленных и сам принимал каждого просителя. Кончина предшествовавших ему двух царей была оплакиваема всенародно; а о нем говорили единогласно: „Он жил к общей радости народа, а умер к общей скорби“».

Полная библиография первоисточников рукописных и печатных, изданных до 1872 г., приведена в книге Замысловского, «Царствование Феодора Алексеевича», ч. I, Введение. Обзор источников. СПб., 1871 г. – Голиков, «Деяния Петра Великого», М., 1837 г., тт. І и XII. – Строев, «Выходы государей царей и великих князей Михаила Феодоровича, Алексия Михайловича, Феодора Алексиевича, всея Русии самодержцев», М., 1844 г. – Дворц. разр., IV, стр. 1–192. – Забелин, «Домашний быт русских цариц», М., 1872 г. – Его же, «Домашний быт русских царей», М., 1895 г., 3-е изд. – Берх, «Царствование царя Феодора Алексеевича и история первого стрелецкого бунта», ч. I, СПб., 1834 г.; ч. II, СПб., 1835 г. – Соловьев, «История России», т. XIII, стр. 226–341. – Костомаров, «Русская история в жизнеописаниях ее главнейших деятелей», СПб., 1874, вып. 5-й, стр. 459–473. – Полевой, «История русской литературы в очерках и биографиях», 4-е изд., СПб., 1881 г., стр. 203–204. – Майков, «Очерки из истории русской литературы XVII и XVIII столетий», СПб., 1889 г. (см. в этих «Очерках» статью «Симеон Полоцкий»).

В. Корсаков.