Шишков, Александр Семенович

Шишков, Александр Семенович адмирал, министр народного просвещения, родился в 1754 г., образование получил в Морском кадетском корпусе, из которого был выпущен мичманом в 1772 г. В царствование Екатерины II ему пришлось сделать ряд плаваний по Белому, Балтийскому, Северному Немецкому и Средиземному морям; эти плавания закалили его характер, обогатили его сведениями и дали возможность изучить многие иностранные языки. Ш. начал заниматься литературой с ранних лет; он воспитался на произведениях Ломоносова, Сумарокова, Державина и других писателей XVIII века, почему и остался на всю жизнь их почитателем и подражателем. По поручению президента Академии Наук Домашнева он перевел немецкую детскую библиотеку Кемде, состоящую из нравоучительных рассказов и стихотворений; книжка эта до 30-х годов прошлого века была сильно распространена в русских семьях при обучении детей грамоте. В 1780 г. Ш. написал пьесу: «Невольничество», в которой прославлялась Екатерина II по поводу пожертвования ею значительной суммы на выкуп из Алжира христианских невольников. Произведенный в лейтенанты в 1779 г., Ш. был назначен преподавателем тактики в Морском кадетском корпусе. В 1790 г. он принимал участие в Шведской войне, за которую получил золотую саблю с надписью «за храбрость» и золотую осыпанную бриллиантами табакерку. В 1793 г. была напечатана его книга «Морское искусство», перевод с французского. Товарищ Ш., Кушелев посоветовал ему поднести это сочинение наследнику Павлу Петровичу, как генерал-адмиралу, чтобы снискать его расположение. Когда князь Зубов был назначен начальником Черноморского флота, Ш. было предложено занять при нем место правителя канцелярии, но он решился это сделать только с разрешения Павла Петровича. Воцарение Павла I-го сильно поразило Ш., о чем он так писал в своих «Записках». «Павел I воцарился. Никто не ожидал сей внезапной перемены... Перемена сия была так велика, что не иначе показалась мне как бы неприятельским нашествием. Дворец был наполнен множеством разного рода людей, стоявших неподвижно с изображенной на лицах скорбью и беспокойством. Весь прежний блеск, вся величавость и важность двора исчезли. Везде в нем и вокруг него появились солдаты с ружьями. Знаменитейшие особы, первостепенные чиновники, управлявшие государственными делами, стояли как бы лишенные уже должностей и званий, с поникнутой головой, неприметные в толпе народной. Люди малых чинов, о которых день тому назад никто не помышлял, никто почти не знал их, – бегали, повелевали, учреждали. Казалось, настал иной век, иная жизнь, иное бытие». Ш. вместе с другими опасался за свое будущее, но новый император милостиво отнесся к нему. Он был произведен в капитаны 1-го ранга, получил 250 душ в Кашинском уезде. а после коронации император Павел назначил его в эскадр-майоры при своей особе. В этом звании он должен был сопровождать императора в его десятидневном плавании по Балтийскому морю на фрегате «Эммануил», за что он был пожалован в генерал-адъютанты. Новое назначение принесло много беспокойства Ш.: ему приходилось часто исполнять различные мелочные поручения императора; малейшая неточность в исполнении вызывала гнев последнего. Между прочим, император поручил ему составить описание своего морского путешествия, но остался недоволен трудом Ш., так как последний упомянул в нем об испытанной императором морской болезни. Возвращая книгу автору, Павел сухо сказал ему: «Вы много лишнего написали». По поручению государя Ш. пришлось ехать в Вену, чтобы там принять на русскую службу голландских офицеров и матросов. По независящим от него обстоятельствам Ш. не мог исполнить этого и просил разрешения императора на поездку в Карлсбад. Павел разрешил ему отпуск, но вместе с тем возложил на него обязанность, которая возмущала и тяготила Ш., а именно: «иметь прилежное наблюдение за поступками всех русских, которые окажутся в Карлсбаде, особенно же за князем Зубовым, Орловым и Разумовским и, если в их поведении приметятся какие худости, немедленно с нарочным присылать о том донесения». По возвращении в Россию Ш. скоро постигла опала за то, что он, будучи на дежурстве, задремал и не заметил, как мимо него прошел император. На другой день после этого он был уже назначен членом адмиралтейств коллегии; в этой должности получил чин вице-адмирала.

Восшествие на престол Александра I-го Ш. приветствовал одой, начинавшеюся следующими стихами:

«На троне Александр! Велик российский Бог!

Ликует весь народ, и церковь и чертог,

Твердят Россияне и сердцем и устами:

На троне Александр! Рука Господня с нами!»

Ш. радовался, что новый император обещал в манифесте «идти по стопам бабки своей Екатерины Великой», но уже скоро его начало беспокоить то обстоятельство, что Александр окружил себя не остававшимися еще екатерининскими людьми, а образовал Негласный Комитет из своих молодых друзей: Строганова, Кочубея, Новосильцева и Чарторыжскаго. Сотрудники государя, по мнению Ш., были проникнуты новыми понятиями, возникшими из хаоса «чудовищной французской революции». Ш., еще в молодости отличавшийся презрением ко всему французскому, и теперь желчно нападал на галломанию русского общества. К учреждению министерств он относился отрицательно. Критика политики Александра I и ссора с влиятельным морским министром Чичаговым повели к тому, что император начал выказывать неблаговоление Ш. и воспретил посылать ему приглашения на эрмитажные спектакли. Лишь после примирения с Чичаговым Ш. был назначен председателем ученого департамента Адмиралтейств-коллегии. По удалении от двора, Ш. отдался научной и литературной деятельности. Еще в 1796 г. он был избран в члены Российской академии, в которой он завоевал себе выдающееся положение и преобладающее влияние среди своих сочленов, особенно же тех из них, которые всего усерднее посещали академию и неуклонно участвовали в ее работах.

В течение почти сорока лет до самой смерти Ш. принимал непосредственное и постоянное участие в академической жизни и деятельности. В собраниях российской академии читались его сочинения, трудами его наполнялись академические издания; в его руках находился и выбор членов и выбор предметов для разработки их совокупными силами. В 1803 г. им было напечатано «Рассуждение о старом и новом слоге российского языка», вызвавшее большие споры в литературных кругах. В этом сочинении, как и в последующих, Ш., не имея ни надлежащего филологического образования, ни философского мышления, а опираясь лишь на свои рассуждения и фантазию, старался доказать, что церковнославянский и русский языки тожественны; русский язык он называл чадом ц.-славянского, его наречием. Разницу между этими языками он видел лишь в их назначении. Ц.-славянский язык должен был служить для выражения предметов высокого стиля, а русский только для предметов обыденных; ц.-славянский язык дает материал, из которого русский язык образует новые слова. Попытки самого Ш. дать примеры такого изобретения слов вызывали против него долго не прекращавшиеся насмешки. В своих лингвистических трудах Ш. вместе с тем являлся и публицистом, отстаивающим идеи национализма, понимаемые им в узком смысле. По словам Стоюнина, он злобился против молодых администраторов, которые получили не русское воспитание, злобился против Карамзина, который не совсем благосклонно отнесся к слогу прежних русских писателей, назвав его славянорусским и который только за слогом новейшим признал некоторую приятность, злобился на него и за новые идеи, которые им вносились в литературу и за то, что некоторые распоряжения администрации оправдывались им в его новом журнале. С 1805 г. по мысли Ш. академия начала издавать «Сочинения и переводы», в которых Ш. был помещен его перевод «Слова о Полку Игоревом» и разбор этого слова. С 1807 г. Ш. вместе с своими друзьями: Державиным, Хвостовым, Муравьевым и другими начал устраивать литературные вечера, которые с 1810 г. стали публичными и обратились в общество: «Беседы любителей русского слова», целью которого было развитие патриотизма при помощи русского языка и словесности.

В 1811 г. Ш. было написано «Рассуждение о любви к отечеству», обратившее на него снова внимание Александра I. 9 апреля 1812 г. пал государственный секретарь Сперанский. Неожиданно для себя, чрез фельдъегеря, Ш. был вызван к государю, Император милостиво встретил Ш. и сказал ему: «Я читал Ваше рассуждение о любви к отечеству; имея такие чувства, вы можете быть ему полезны. Кажется, у нас не обойдется без войны с французами, нужно сделать рекрутский набор, я бы желал, чтобы вы написали о том манифест». Манифест понравился государю, и вслед за этим Ш. был назначен на должность государственного секретаря. Во время войны 1812–1814 гг. он постоянно сопровождал Александра I в его походах, и все манифесты, приказы по армии и рескрипты, касающиеся войны принадлежали его перу. Приказ по армии после вступления Наполеона в Россию заканчивался следующими словами: «не нужно мне напоминать вождям, полководцам и воинам об их долге и храбрости. В них издревле течет громкая победами кровь Славян. Воины! Вы защищаете веру, отечество, свободу. Я с вами. На зачинающего Бог!» С. Т. Аксаков в своих воспоминаниях о Ш. говорит, что писанные им манифесты действовали электрически на целую Русь. Когда началось бегство французов, и Александр I в декабре 1812 г. приехал в Вильну, Ш. был пожалован орден св. Александра Невского «за его примерную любовь к отечеству», как говорилось в Высочайшем рескрипте. В 1813 г. после смерти президента Российской академии Нартова он просил государя о своем назначении на это место. Александр I согласился исполнить его просьбу, сказав, что «со свечкой не сыщет лучшего человека». Будучи президентом академии, Ш. продолжал свои филологические труды, печатавшиеся в «Академ. Известиях». Он высказывал в них мысль, что корни европейских языков одни и те же, но впал в крайность, и сам, без всякого научного метода, основываясь только на знании некоторых языков, начал отыскивать корни слов и объяснять их по своему рассуждению, которое он называл «здравым смыслом». Для этого он составлял длинные таблицы, которые он сравнивал с деревьями: от корня шли первые ветви или колена, от каждого колена новые ветви. Мысль о родстве языков вызвала у Ш. другую мысль, имевшую большое историческое значение, а именно: о важности для России изучения Славянства. Ш. хотел привлечь к своему делу ученых и других славянских земель: в 1813 г. он познакомился с известным славистом Добровским, который по его предложению, был избран в почетные члены академии вместе с польским ученым Линде и чешскими: Ганкой и Негедли. Сам Ш. вел деятельную переписку с Милетичем, Шафариком и Караджичем; славянские ученые присылали чрез него свои произведения в академию; он проводил взгляд, что необходимо открыть славянские кафедры в русских университетах, необходимо устроить славянскую библиотеку, т. е. такую, в которой были бы собраны памятники литературы по всем славянским наречиям и вообще все книги по славяноведению.

В 1814 г. Ш. был уволен от должности государственного секретаря с назначением членом Государственного Совета. На новом посту он стойко проводил свои убеждения консервативно-патриотического характера: составил новый план устройства цензуры, критиковал гражданское уложение Сперанского, защищал крепостное право. Свою деятельность он характеризовал, как борьбу с «духом времени», подразумевая под этими словами «общее стремление к своевольству и неповиновению». С нескрываемой враждой Ш. относился к министерству Народного Просвещения и писал: «кажется, как будто все училища превратились в школы разврата, и кто оттуда ни выйдет, тотчас покажет, что он совращен с истинного пути, и голова у него набита пустотой, а сердце самолюбием, первым врагом благоразумия». В мистицизме министра Народного Просвещения кн. Голицына он видел также проявление «духа времени», который, по его мнению, повел свое начало от Новикова при Екатерине II, связанного с французскими революционными учениями. Люди, одержимые этим «духом», как думал Ш., имели своей целью пошатнуть православие в России и чрез внутренние раздоры ослабить ее могущество. Александр I, хотя и не разделял опасений адмирала, но, уважая его искренние патриотические и религиозные убеждения, назначил его 15 января 1824 г. министром Народного Просвещения и главноуправляющим духовными делами иностранных исповеданий. В первом же заседании Главного Управления училищ Ш. высказал мысль, что основная задача министерства – оберегать юношество от заразы «лжемудрыми умствованиями, веротленными мечтаниями, пухлой гордостью и пагубным самолюбием». Воспитание должно быть национальным, по обучать грамоте весь народ или несоразмерное числу оного количество людей принесло бы более вреда, чем пользы». Как министр, Ш. был мало самостоятелен и не хотел принимать на себя ответственности за свои распоряжения; он рассчитывал прикрываться властью государя и постоянно писал ему длиннейшие донесения и объяснения с жалобами на распространяющееся зло. Он добивался, чтобы император особым рескриптом осудил бы деятельность бывшего министерства народного просвещения, хотя и знал дружеское расположение Александра I к кн. Голицыну. Часто Ш. ставил государя в неприятное положение подаваемыми им бестактными бумагами, и это привело к тому, что Александр I перестал принимать Ш. с докладами и поручил Аракчееву сноситься с ним. Первой мерой «для обуздания разврата» Ш. предлагал реформу цензуры. Жестокими обвинениями были осыпаны им и библейские общества, распространявшие переводы «так называемых духовно-философских, а по-настоящему карбонарских и революционных книг». В попустительстве этому он обвинял даже митрополита Серафима и архиепископа Филарета. Катехизис Филарета за то, что тексты в нем были приведены по-русски, также попал в число вредных книг.

В начале царствования Николая I стали возвышаться те лица, которых Ш. считал по их идеям злонамеренными, как напр. Карамзин, Дашков и Блудов; последний был даже назначен его товарищем. Министр понял, что он уже теряет свое влияние и спешил хотя отчасти осуществить свои взгляды в порученном его составлению новом цензурном уставе, получившем Высочайшее утверждение 10 июня 1826 г. Современники прозвали этот устав «чугунным», цензор Глинка говорил, что руководствуясь уставом Ш. «можно и Отче наш перетолковать якобинским наречием». В нем запрещалось печатание книг по геологии, философии, политике, запрещались рассуждения о божестве, а также все, что могло показаться оскорбительным какому-нибудь правительству или вероисповеданию. Автор подвергался тяжелой ответственности как за пропущенное цензурой, так и за представленное в рукописи сочинение, если в нем оказалось бы что-либо предосудительное. В 1826 г. Ш. состоял членом верховного суда над декабристами. В 1828 г. он был уволен от должности министра народного просвещения по преклонности лет и по расстроенному здоровью. Хотя Ш. после этого и оставался до смерти президентом академии и членом Государственного Совета, но уже никакого значения ни в государственной, ни в общественной жизни не имел. Скончался он в 1841 году.

«Собрание сочинений и переводов А. С. Шишкова» СПб. 1818–1839 г. – «Записки, мнения и переписка адмирала Ш.» Издание Киселева и Ю. Самарина, Берлин 1870 г. – «Собрание высочайших манифестов, грамот, указов и проч. 1812–1816 г.» Издал А. С. Ш. (СПб. 1816 г.). – С. Т. Аксаков, «Воспоминания о Ш.» («Сочинения» т. I) – Жихарев, «Дневник чиновника» «Отеч. Зап.», 1855 г. – Щебальский. «А. С. Ш., его союзники и противники» «Русск. Вестн.», 1870 г., № 11. – Пржецлавский, «Воспоминания» «Русск. Стар.» 1875 г. – Стоюнин, «А С. Ш.» СПб. 1880 г.; – Кочубинский, «Начальные годы русского славяноведения» Одесса, 1878 г.; – Сухомлинов, «История российской академии» т. VII. – Шильдер, «Император Александр I» СПБ, 1899 г.; – Шильдер, «Император Николай I» СПб, 1903 г. – Рождественский, «Исторический обзор деятельности Министерства Народного Просвещения» СПб. 1902 г. – Пыпин, «История русской литературы» т. IV, СПБ, 1903 г.