С. А. Энгельгардт

I

По природе пылкий, горячий, иногда даже вспыльчивый, отец Сергий с самого начала своей пастырской деятельности стремился обуздать свои порывы, перевоспитать самого себя. Он поставил себе целью «понять и помочь». Он решился отказаться от стандартного способа «мерить все и вся на свой аршин»; в какой-то мере отказаться от своего собственного «я», глубоко проникнуть в человеческую природу, правильно понять каждого члена своей паствы и, поняв, помочь. И он вполне достиг этой цели. А как ему трудно было первые годы после смерти отца Алексия.

Живой, веселый, любитель пошутить, даже высмеять, он иногда не замечал, что своей шуткой задел больную струну в душе своего собеседника. Так было однажды и со мной. Не помню, о чем мы говорили, но это и неважно. Отец Сергий был в хорошем настроении, веселый, шутил. А я еще не привыкла к нему, мне еще было трудно говорить с ним, делиться с ним своими переживаниями. И веселые шутки отца Сергия тяжело отзывались в моей душе; мне казалось, что ему дела нет до чужого горя, чужих переживаний, что все это для него «пустяки». И когда одна из его шуток особенно сильно задела больную струну, я не выдержала и сказала: «Отец Сергий, человеческая душа не футбольный мяч». Он сразу изменился: стал серьезным, глубоко задумался и молчал несколько минут; а потом заговорил со мной тепло, ласково, проявляя полную готовность «понять и помочь».

А со временем это его стремление «понять и помочь» выразилось в его душе как чувство полной преданности воле Божией, безграничной любви к Господу и к страждущему человечеству.

Прошло немного времени после смерти отца Алексия, и отец Сергий почувствовал, что не под силу ему управиться с такой многочисленной и трудной паствой. «И вас не спасу, и сам с вами погибну», – сказал он нам потом (о своих тогдашних мыслях). И решил он ехать к старцу отцу Нектарию и просить у него благословения на то, чтобы ему отказаться от своей паствы.

Старец в то время жил уже не в Оптине, а в селе Холмищи, в 30 километрах от станции Думиничи (до 1929 года – Брянская губерния, ныне – Калужская область).

Целые сутки просидел отец Сергий на станции и не мог нанять лошадь, чтобы ехать в село; и вернулся в Москву.

Через некоторое время я поехала к отцу Нектарию и по указанию отца Сергия сказала ему, что отец Сергий пытался приехать к нему и не смог. Старец ответил: «И хорошо сделал, что не доехал; я бы все равно не благословил его на это».

Отец Нектарий как-то сказал мне: «Ты знала отца Алексия?.. Его знала вся Москва, а отца Сергия пока знает только пол-Москвы. Но он будет больше отца».

Но отец Сергий, как и многие из нас, не сразу смог понять отца Нектария, который юродствовал, и нередко очень трудно было выяснить, как надо правильно воспринимать его слова.

Отец Сергий кому-то сказал: «Я не понимаю такое старчество. Я ему говорю о серьезном, а он мне отвечает шуточками». Так было сначала, но постепенно все более прочным становилось общение отца Сергия со старцем, который все глубже проникал в его душу.

Трудно бывало и мне. Зная, что он уже недолго будет с нами, старец благословлял меня почаще приезжать к нему, нередко сам назначал срок приезда и однажды сказал: «Приезжай ко мне как можно чаще и гости у меня как можно дольше».

Отец Сергий не всегда одобрял эти частые поездки. Он отчасти жалел меня, зная, что поездки стоят дорого, а весь мой заработок выражается в оплате частных уроков; а кроме того он считал, что может сам разрешить все мои недоумения, что мне нет надобности ехать за этим к отцу Нектарию.

Иногда отец Сергий говорил мне: «Зачем вам ехать к отцу Нектарию? Ведь вы же совсем недавно были у него». Я могла только ответить, что отец Нектарий благословил приехать в этот срок.

Я часто не понимала старца, плакала, досадовала на него, однажды даже сказала ему: «Я к вам больше не приеду», на что он с усмешкой и тонкой иронией в голосе ответил: «Неужели не приедешь?» Старец, как и я сама, знал, что он так крепко держит мою душу в своих руках, что я не могу не приехать к нему. Но я чувствовала, что отцу Сергию это еще не вполне понятно, что его сердце еще не полностью прилепилось к старцу.

Другой Оптинский старец, отец Анатолий, который умер за год до кончины отца Алексия, благословлял народ, сидя в кресле, так как из-за большой грыжи ему трудно было долго стоять. А потому, подходя к нему по очереди под благословение, все становились на колени. И в скиту иногда кое-кто становился на колени, принимая благословение отца Нектария. Вот почему, когда духовные дети отца Нектария приезжали к нему в Холмищи, то, подходя к нему под благословение, становились перед ним на колени.

Когда отец Сергий приезжал к отцу Нектарию, он подходил к старцу первым. Отец Нектарий протягивал ему руку, которую отец Сергий благоговейно целовал.

Однажды, когда при отъезде уже все подошли к старцу под благословение, отец Сергий снова подошел к отцу Нектарию, стал перед ним на колени и с чисто детским выражением лица сказал: «Батюшка, и меня благословите, и меня перекрестите». Старец нагнулся к нему и с бесконечной лаской и любовью во взгляде осенил его крестным знамением. И в следующие поездки к отцу Нектарию отец Сергий таким же образом встречался и прощался со старцем.

У меня вошло в привычку при отъезде, когда все простятся со старцем, еще раз незаметно получить его благословение. Так что последнее его благословение всегда было мое. Старец знал это и всегда мне в этом помогал.

Однажды уезжал отец Сергий, еще кто-то и я. Мы простились со старцем и уходили из его приемной через сени в половину хозяина. Я шла последней. Отец Нектарий тихонько следовал за нами, но никто этого не заметил, кроме меня. Выйдя в сени, я быстро сделала шаг назад и повернулась к старцу. Отец Нектарий благословил меня и тут же ушел в свою комнату, а я поспешила догнать отъезжающих.

Другой раз у меня был упорный соперник. Уезжали отец Сергий, молодой человек (не духовный сын отца Сергия), который бывал раньше в Оптине, а в Холмищи, кажется, [приехал] первый раз, и я. Отец Нектарий предлагает отцу Сергию задержаться еще на один день, но отец Сергий никак не соглашается, уверяя старца, что в Москве его ждут неотложные дела. Мы попрощались со старцем и ушли на половину хозяина. Пока отец Сергий укладывал свои вещи, я побежала к отцу Нектарию. Вслед за мной пришел и молодой человек. Старец стал угощать нас конфетами. Так как мы долго не возвращались, отец Сергий потерял терпение, пришел к отцу Нектарию и стал нервно нас торопить с отъездом. Отец Нектарий встретил отца Сергия большущим куском халвы: «кусочек с коровий носочек», как выразился он, и сказал отцу Сергию, что ему надо подкрепиться на дорогу. После этого отец Нектарий поднес ему стакан холодного чаю, чтобы запить халву. А юноша и я наперегонки отправились получать «последнее благословение». Отец Сергий совсем растерялся, стоял, смотрел, молчал и вдруг обиженно сказал: «Батюшка, а меня?» Старец радостно перекрестил его. Но на этот раз я все-таки успела в последнюю минуту встретиться со старцем и получить его «последнее» благословение.

К поезду мы опоздали и долго сидели на станции. Но потом выяснилось, что где-то уже дальше произошло крушение товарного поезда, и пассажирское движение было приостановлено, пока не расчистили железнодорожные пути. Хотя отец Сергий приехал в Москву значительно позже, чем хотел, все его «неотложные дела» как-то сами собой разрешились благополучно.

В другое время отец Сергий, крайне переутомленный от бесконечных забот, стал таким нервным, что говорить с ним было очень трудно. Я спросила его: «Вы мой духовный отец?» «Да», – ответил он. «Должна ли я Вам все говорить что думаю, что делаю, что переживаю?» «Да, конечно», – ответил он. «Ну, и я думаю также, – сказала я, – но когда я Вам говорю о себе, Вы начинаете раздражаться, и это вызывает у меня желание не говорить Вам ничего. Если я неправильно думаю или поступаю, лучше объясните мне, почему это неправильно, вместо того чтобы раздражаться». Отец Сергий сразу же стал говорить спокойным голосом. Но когда я поехала к отцу Нектарию, я стала ему жаловаться на отца Сергия: «Совсем стал невозможный, ничего ему сказать нельзя, на все сердится, Я скажу ему слово, а он мне десять в ответ». Старец ответил: «А ты знаешь, как дитя сердится? Рассердится, а потом улыбнется. Так и он. И на душе у него никакой досады нет». И я возвращаюсь вполне утешенной. Я уже знала, как отец Сергий ценит старца, как горячо любит его, с каким интересом всегда слушает, когда я рассказываю ему о своих поездках, а потому и на этот раз я охотно делюсь с ним своими впечатлениями. «А ведь я жаловалась на вас отцу Нектарию», – сразу заявляю я. «Ну, ну, расскажи, как ты жаловалась на меня отцу Нектарию», – веселым голосом шутит отец Сергий. Изредка, в хорошие минуты, минуты особой душевной близости, отец Сергий обращался ко мне на «ты».

В течение долгого времени отец Нектарий убеждает меня в том, что мне надо выхлопотать митру для отца Сергия. Я возражаю, что отцу Сергию она совсем не нужна. «Ему она не нужна, – говорит отец Нектарий, – но она вам нужнее, его духовным детям». Я, конечно, ничего не предпринимаю, хотя Ольга Ефимовна Корзина, которая уже выхлопотала у митрополита Сергия митру для отца Владимира Богданова и другую еще для кого-то, уверяет меня, что она очень легко выхлопочет митру для нашего отца Сергия и что у нее есть хорошие камешки для митры. И каждый раз, как я приезжаю к отцу Нектарию, он спрашивает меня: «Выхлопотала митру для отца Сергия? Ты делаешь большое упущение, что не хлопочешь об этом». Я в полном отчаянии, не знаю, что делать. Ведь спросить самого отца Сергия нельзя, ведь он откажется, а что скажет тогда старец? Беседую с несколькими членами нашей общины: кто за, кто против. Смущает всех указание старца. Наконец сговариваемся, что соберемся два-три человека у доктора Петра Александровича (наш председатель). Петр Александрович дает свое согласие на то, чтобы мы встретились у него, но предупреждает, что сам он вмешиваться в это дело не будет. Но тут новое затруднение. Борис Александрович и Мария Николаевна говорят, что собираться у Петра Александровича без благословения отца Сергия мы не имеем права: следовательно, кто-то должен сказать ему об этом. Но кто должен сказать? И как объяснить причину собрания? Все решают, что говорить с отцом Сергием должна я. Делать нечего. Прошу отца Сергия разрешить мне поговорить с ним. Он весело соглашается и приглашает меня в комнату отца Алексия, а Мария Николаевна и Борис Александрович ждут в столовой. Я сообщаю отцу Сергию, что в этот вечер после всенощной нас несколько человек хотят собраться у Петра Александровича. Лицо отца Сергия становится серьезным. «Зачем?» – спрашивает он. У меня все так наболело в душе, что я не в силах ничего объяснить, ничего сказать и с трудом отвечаю: «Хлопотать Вам митру». Отец Сергий нервно вскакивает со стула и грозно произносит: «Мне? Митру? Запрещаю!» Наболевший вопрос наконец разрешен. Нервы, подобно туго натянутым струнам, вдруг расслабляются, и я начинаю рыдать. Отец Сергий, который не может спокойно смотреть на плачущего человека, взволнованно хватает мою голову обеими руками, прижимает к своей груди, старается успокоить: «Миленькая, не надо, успокойтесь». И под влиянием его искренней огромной доброты, я успокаиваюсь. Отец Сергий снова садится за маленький столик, и я объясняю ему все дело. Когда я говорю, что Петр Александрович отказался принять в нем участие, отец Сергий радостно восклицает: «Молодец Петр Александрович, спасибо ему» – и объясняет мне, что когда-то раньше Петр Александрович хотел выхлопотать отцу Сергию какую-то награду, а он ему запретил, и Петр Александрович дал ему обещание никогда больше не делать этого.

Возвращаюсь в столовую и говорю, что собрание не состоится, кратко объясняю почему. Мария Николаевна очень рада и весело потирает руки. Борис Александрович недоуменно смотрит вперед и что-то неясно бурчит, можно только разобрать, что «все- таки очень хорошо».

Старец Нектарий больше не спрашивает меня о митре.

II

Весна 1928 года. За целый год никому не удается побывать у отца Нектария. Едут и возвращаются ни с чем. Хозяин не допускает к старцу, говорит, что сам старец не хочет никого принять и что в сельсовете очень следят за его домом. До нас доходят слухи через родственников хозяина, что отец Нектарий часто болеет.

В начале апреля 1928 года отец Борис Холчев и я едем по благословению отца Сергия в Холмищи. В лесу тает снег, везде широкие ручьи, дороги нет. С большим трудом мы наконец добираемся пешком до села. Уже темно, в селе все спят, и хозяин впускает нас в дом. Утром нас зовут к старцу. Отец Нектарий просит поднять его с постели и усадить в кресло, а потом велит позвать нас. Он очень слабенький. Мария (гомельская) говорит, что он давно не сидел в кресле и, только когда узнал, что мы приехали, захотел перейти с кровати на кресло. Отец Нектарий благословляет нас и с трудом произносит: «Когда приедет отец Сергий?» Это были его первые слова. Мы отвечаем, что отец Сергий очень хочет приехать и поручил нам спросить об этом. Старец говорит, чтобы мы сообщили отцу Сергию, чтобы он приехал, как только сможет.

Мы посылаем в Москву очень длинную телеграмму, и отец Сергий очень скоро приезжает вместе с доктором Сергеем Алексеевичем Никитиным. Отец Сергий подходит к постели умирающе

го старца и опускается на колени. Отец Нектарий приветствует его словами: «О вас не беспокоюсь». «Спасибо, батюшка, спасибо», – радостно и взволнованно отвечает отец Сергий.

Мария – монахиня, которая живет у хозяина и ухаживает за отцом Нектарием, восклицает: «Значит, отец Сергий больше не будет болеть!» Отец Сергий перед этим страдал от сильных головных болей. Отец Борис смотрит на меня и тихонько спрашивает: «А вы понимаете, что хотел сказать отец Нектарий?» «Понимаю», – отвечаю я. Для нас обоих все ясно. Это период церковных смут, когда во главе Церкви был митрополит Сергий. Отец Нектарий знает, что отец Сергий ни при каких обстоятельствах не поколеблется, не откажется от своих убеждений. И слова старца сбылись.

Позднее отец Сергий несколько минут беседовал со старцем наедине.

На следующий день отец Сергий уезжает вместе с отцом Борисом и с Сергеем Алексеевичем. На просьбу старца снова приехать к нему поскорее, отец Сергий дает ему обещание приехать через неделю. Отцу Нектарию очень хотелось, чтобы отец Сергий был с ним при его кончине. Но, к сожалению, этого не случилось. Отец Сергий позднее сказал мне, что он собирался снова приехать в Хол- мищи через неделю, но столько было капризов и ссор среди его духовных детей, да и его матушка Евфросиния Николаевна стала его отговаривать ехать, ссылаясь на его усталость и трудности дороги. И он уступил всем и не поехал, о чем очень скорбел потом.

Отец Сергий просил меня дать ему телеграмму, когда старцу станет совсем плохо. Сергей Алексеевич сказал, что отец Нектарий сможет еще прожить недели две-три, но не больше. Через несколько дней я попыталась послать отцу Сергию телеграмму, но даже верховой не смог проехать ни на станцию Думиничи, ни в волостное село, где был телеграф. Снег сильно растаял, реки разлились, и Холмищи были отрезаны от внешнего мира. А старец заметно слабел с каждый днем. И только накануне кончины отца Нектария к нему неожиданно приехал из Киева его духовный сын отец Адриан Рымаренко, который и читал над ним отходную, а потом вместе с местным сельским священником облачил его.

Получив телеграмму о кончине старца, отец Сергий немедленно приехал. Приехали также и отец Петр Петриков, и отец Андрей (Эльбсон) (духовные дети старца), и кое-кто из мирских. Корзины, муж и жена, привезли гроб и деревянный крест. Из Оптины приехал младший келейник старца отец Петр (простой монах), а остальные ждали в Козельске, считая, что тело старца должны привезти туда.

Незадолго до кончины старца Мария при мне три раза спрашивала отца Нектария, где его хоронить. Он к этому времени уже почти не говорил, а отвечал нам жестами. Старец каждый раз указывал рукой назад, в сторону сельского кладбища. И каждый раз на вопрос Марии, отвезти ли его тело в Козельск, отец Нектарий отрицательно качал головой. Оптинские монахи были сергиане.

Торжественно отпели старца и на руках отнесли на сельское кладбище и поставили деревянный крест на могиле. Но позднее приехали из Гомеля духовные дети отца Нектария, привезли свой крест и поставили его с другой стороны, считая, что нами крест был поставлен неправильно. Так и стоят на могиле старца два креста, один – в ногах, а другой – у головы.

III

Хорошо сознавая, что основные христианские добродетели – покаяние и смирение, отец Сергий учил нас этому. Но учил он не просто словами, назиданиями, проповедями, а учил нас собственным примером. Увидит отец Сергий, что провинившееся чадо не хочет признать своей вины, упрямо настаивает на своей правоте, считает себя обиженным им, так он первый просит прощения. Земно поклонится, бывало, и скажет: «Ну, простите меня». То есть простите, что я не сумел вас понять должным образом, не сумел оказать вам нужную помощь, чтобы вернуть на правильный путь.

Когда-то в душе отца Сергия прозвучал голос Спасителя: Любиши ли Мя? (Ин. 21:15, 16 и 17) и Паси овцы Моя (Ин. 21:16 и 17). Сочетая в себе горячность апостола Петра и нежную любовь апостола Иоанна, он, семейный человек и любящий отец, всецело преданный воле Божией, весь отдался служению опекаемой им пастве. И заботливо опекал ее до конца своей жизни, и не пришлось ему сказать: «Камо грядеши, Господи?» (см.: Ин. 13:36).

Моя последняя встреча с отцом Сергием была в Москве, у моих друзей. Отец Сергий сказал мне, что сам не знает, куда он теперь поедет, что он кому-то написал, но не сказал кому (это был отец Борис Холчев), запрашивая о возможности приезда, и теперь ждет ответа. Я сказала отцу Сергию, что я всецело в его распоряжении, что я охотно поеду по его указанию в любое место нашей страны, чтобы выяснить, где ему удобнее поселиться. Я предлагала ему, просила его согласиться на то, чтобы я поехала с ним на его новое место жительства, где бы оно ни было, с тем чтобы служить ему, вести его несложное хозяйство. Я сказала отцу Сергию, что я легко откажусь и от своей службы, и от квартиры и вещей, которые можно поручить кому-нибудь продать, и последую за ним, а в настоящее время у меня имеется достаточно большая сумма денег (я одно время совмещала педагогическую работу в двух учреждениях), чтобы иметь возможность ехать на разведку. Отец Сергий категорически отверг мое предложение и с большой любовью в голосе сказал: «Я все понимаю, но вам нельзя». Он предвидел, что его ожидает, и не хотел, чтобы кто-нибудь из его духовных детей потерпел за него.

Я передала отцу Сергию все имеющиеся у меня деньги, сказав, что ему они могут пригодиться сейчас при переезде, а мне вполне хватает моего теперешнего оклада. Отец Сергий взял мой пакет с деньгами, а на следующий день сказал мне: «Вы не знаете, что вы для меня сделали. У меня не было денег даже на билет». Вечером перед поездом Мария Николаевна принесла ему еще какую- то сумму денег.

Я не смогла найти такси, и на Ярославский вокзал мы поехали в метро втроем: отец Сергий, Елена Сергеевна и я. Попрощалась я с отцом Сергием молча на площадке при выходе из метро. Было уже очень поздно, мне надо было вернуться к знакомым, у которых я оставила свой портфель с учебниками, так как на следующий день с утра рано должна была ехать на занятия. Так что дождаться отхода поезда я не могла. На платформе дожидались отца Сергия другие его духовные дети.

Отец Борис долго очень болезненно переживал кончину отца Сергия. Он считал, что были возможности его спасти от заключения, увезти его куда-нибудь так, чтобы никто не знал, где он, как это сделали духовные дети митрополита Гурия, когда увезли его в Фергану, и он несколько лет жил под Ферганой, и никто там не знал, кто он. И с большой горечью в сердце отец Борис обвинял всю паству отца Сергия в том, что в то трудное для него время никто не позаботился о нем: «Никто, кроме нас, не помог ему», – сказал мне отец Борис.

Только позднее, при перестройке собора в Ташкенте, когда достать весь необходимый материал можно было только нелегальными путями, «слева», как говорится, отец Борис сказал мне: «Отец Сергий не смог бы жить в наше время». Я охотно с ним согласилась. Да, не смог бы при его абсолютной, тончайшей до совершенства честности, не допускавшей ни в чем ни малейшей фальши и обмана.

Господь знал, когда призвать к себе своего верного ученика.

* * *

Угасли в нас благие порывы наших юных дней, погрязли мы всецело в мирских делах, и вот отняты у нас настоящие пастыри, и нет в настоящее время таких людей, как отец Сергий. Вот и бродят люди, как в темном лесу, жаждут света, жаждут выйти на прямую дорогу, и встречают их на каждом шагу и серые волки, и волки в овечьей шкуре.