«Эсхатология и прогресс»

«В дни нашей молодости не было более жгучего вопроса, как проблема прогресса. В то время мы были убеждены, что в истории царит благая закономерность, которая ведет человечество к счастью на земле и всеобщему блаженству.

Что такое теория или идея прогресса?

Прогресс с точки зрения безрелигиозных мировоззрений есть в сущности своего рода грандиозное кровавое жертвоприношение, где люди должны играть роль «жертвенных животных» где жившие и живущие сейчас поколения обрекаются на смерть и бесследное исчезновение во имя «светлого будущего». При таком понимании «прогресса живущие приносятся в жертву для неведомых, еще не родившихся поколений. Прогресс – в таком понимании – является пошлостью и жестокостью. Над этой пошлостью рационалистического безрелигиозного понимания «прогресса» зло и метко смеялся в свое время А. И. Герцен. Злая жестокость пошлости такого понимания идеи прогресса сейчас трагически изживается в СССР, где миллионы живущих обречены на страдания и уничтожение во имя «блага» грядущих поколений.

Теория прогресса в ее обычном, господствующем понимании страдает явной ограниченностью, особенно ясно выступающей в свете религиозного понимания судеб человека и мира, так как она исключает из прогресса деятельность и соучастье сил, находящихся за гранями этой жизни; она страдает нечувствием греха и трагедии жизни, связанной с наличием в мире греха.

Тем не менее, идея прогресса содержит в себе некоторую внутреннюю самоочевидность: человек есть не отделенное, изолированное существо, а существо родовое, каждый человек имеет общую судьбу со всем человечеством.

Теория прогресса отвечает на вопрос о судьбе человечества, образующего сложное единство, многоединство.

Мысль о связи судьбы человека с судьбой природы и об единстве судеб человеческого рода существенно христианская мысль. Единство это не только причинное (казуальное) но и целеустремленное (телеологическое).¹ В этом единстве судеб человечества вместе с причинностью, как неизбежной связью следствий, вытекающих из данных причин, действует и та цель, которая определена, предназначена для мира и человечества. Эта цель извнутри определяет развитие судеб мира и человечества, действуя среди причин, как направляющее, ведущее начало. Единство судеб рода человеческого не случайность, возникающая вследствие совокупного действия внешних причин, а внутренняя целеустремленная разумность.

Рационалистические теории прогресса – наследие 18-го века, «самого плоского среди всех веков», ограничивали понимание человеческой жизни посюсторонним в его замкнутости. Вопрос о потусторонней судьбе человека выпал из поля их зрения. Отсюда и вырастало то легкое, пошлое примирение со смертью, какое свойственно этим теориям.

Проблема смерти как бы не касалась теории прогресса. Отношение к проблеме смерти в рационалистических теориях прогресса исчерпывалось легкомысленным утешением, что наука в конце концов «победитъ» смерть, разрешит проблему «бесконечной» жизни. Конечно, в известной степени, смерть технически преодолима, вернее момент фактической смерти может быть отодвинут в какое-то отдаленное будущее. Но смертность, подвластность всего бытия началу уничтожения, разложения, смерти – технически не может быть преодолена.

Идея технического преодоления смерти – это венец безбожного отношения к истории и к жизни. Техническое преодоление смерти не может воскресить прежде умерших людей: медицина может не дать умереть живому, но воскресить уже давно умерших не в ее власти. При том, при существующей трагедии жизни представляется неразумным искусственно продолжать жизнь, или давать бессмертие людям недостойным жизни. Трагическая бессмыслица гибели всего живого остается не устраненной в безрелигиозных теориях прогресса. Герцен первый почувствовал неосновательность рационалистического толкования прогресса и воскликнул: «Король гол».

Некоторая правда теории прогресса, как уже было указано, относится ко всему человечеству в целом, поскольку люди все связаны одной общей судьбой. С христианской точки зрения эту общую судьбу человечества можно назвать богочеловеческой судьбой. Заслуга теории прогресса заключается в том, что она ищет достаточных оснований для того, что мир не погибнет, не разложится, а будет осуществлен во всей полноте и энтелехийности.² Это значить, что в мире существует сила, отклоняющая личностную, персоналистическую свободу. Здесь противополагается личная свобода и софийная³ основа мира.

Свобода есть то, чем осуществляется единство. Свобода есть всегда «как» будет осуществлено, а не «что» будет осуществлено. «Что» мира дано божественной его основой, которая непреложна и есть задание свободе. Свобода может осуществлять тему жизни всегда в новых возможностях. Жизнь всегда нова и вечная жизнь есть вечное творчество, но содержание жизни есть София, а не свобода. Свобода только осуществляет разработку жизненных тем.

Представляет ли вечность нечто совершенно отличное от времени, нечто трансцендентное времени? Обращенное к вечности время перестает для нас существовать, т. к. вечность как бы испепеляет время. Я всю жизнь искал ответа на вопрос о соотношении прогресса и эсхатологии. С этим вопросом я обратился однажды к одному из авторитетных русских иерархов-богословов. Он ответил мне приблизительно так: «Вы видите эти стены, они разрушатся так, что от них ничего не останется. Так и «прогресс» – все будет разрушено». Это «классический» ответ некоторых «течении» в христианстве, утверждающий уничтожающее влияние вечности на время. В подтверждение этого обычно ссылаются на тексты об «огне»: «Огонь испытает дело каждого, каково оно есть» (1Кор. 3, 11–15). Но огонь, о котором здесь говорится, не уничтожает времени, а разделяет, отделяет «пшеницу от плевел»; в этом испытующем огне время не сгорит, а переплавится. Мы должны принять и утвердить идею, что история» человечества имеет христианское содержание, связанное со временем.

Среди священных книг Христианства– христианскую теорию прогресса дает Апокалипсис. Прогресс – есть история человечества, некоторое историческое свершение, чередование эпох и событий. Апокалипсис и есть символическое изображение «прогресса», как человеческой истории, понятой, как история Церкви, как история Христова человечества. Первым свойством этой истории является ее связанность со временем – она совершается во времени. Другое свойство человеческой истории есть трагизм, выражающийся в столкновениях и борьбе. В истории происходить столкновение сил отрицательных и положительных, в этом столкновении действуют человек, зверь, лжепророк, Христос, мученики и ангелы. Исторический процесс трагичен потому, что полнота его не есть идиллия и рай на земле, а конец всемирной истории. Это не внешний конец, а внутренний: он наступить тогда, когда история созреет для своего конца. Созревание истории и есть прогресс. Конец ее принадлежит не этому, а иному плану бытия, мы должны признать действие в истории потусторонних сил, участие в истории потустороннего мира умерших. (В Апокалипсисе мученики просят об отмщении и в этом выражается участие мира усопших в истории). Апокалипсис решительно исключает мысль, что историю можно замкнуть только «по сию сторону».

Закономерность в истории и судьбах человечества постижима не рационально, а только в меру искания каждым воли Божией в своей жизни и Царствия Божия в своих делах. Идея о положительном значении в жизни и в истории всего мира смерти и посмертного состояния чрезвычайно важна. Обыкновенно смерть и посмертное существование рассматриваются только со стороны надежды или устрашения. Конечно, если бы не было первородного греха, то не было бы особого состояния за гранями этой жизни, т. к. не было бы смерти, но сейчас смерть есть определение Божие и наказание любви. Сейчас человеческая жизнь включает в себя и загробное состояние. Хотя Откровение молчит о загробном состоянии, но мы должны принять, что дух доживает там опыт жизни. Здесь основание молитвы за умерших; усопшие как бы поглощают наши молитвы и возрастают ими. Святые так же участвуют в нашей жизни: хотя эта сторона жизни для нас и закрыта, но тем не менее она реальна. Она принадлежит не вечности, а времени, времени и «нашему» – по сколько существует взаимообщение этих двух миров, но также и другому времени, поскольку развоплощение – разлучение души от тела чрез смерть – ставит человеческую жизнь за гранью этого бытия в иные условия времени и пространства. В этом взаимообщении и движется история к своему концу. Конец истории придет, когда мы его не ждем. Об этом приходе не может существовать никаких предсказаний, т. к. это есть действие Бога над человеком, не вмещающееся в человеческое сознание. Но это не значит, что это действие Бога не имеет отношения к внутренней зрелости человечества. Каково положительное содержание времен и сроков зрелости человечества и каков должен быть прогресс, как историческое совершение? Здесь ответа на эти вопросы в этой жизни, «по сию сторону» нет. Мы постоянно видим, что самые сильные и лучшие люди уходят от нас в другую жизнь для завершения своей судьбы в другом мире; в наших расчетах о смысле прогресса мы встречаем с постоянными противоречиями. Наше дело – это творческое действие – активность. Активность может руководиться временными и себялюбивыми целями, и тогда она не принадлежит прогрессу, к прогрессу принадлежит только та активность, целью которой являются вечные ценности. В человеческом творчестве для прогресса существуют две стороны – одна божественная, относящаяся к вечности, к жизни в Боге, к молитве, к благодатному питанию духа от Божества, другая сторона относится к творчеству для самого себя, к раскрытию своих человеческих талантов – человеческая сторона творчества. (Притча о талантах).

Только Бог знает, когда можно и нужно кончить историю. В этом смысле прогресс есть «дурная бесконечность» так как «по сию сторону» – не явлено его положительное содержание, но он есть и вместе с тем «благая бесконечность», потому что время в нем не пустое, а творческое, и вечность осуществляет себя в этом времени.

Человеческая смерть и аналогичная ей смерть мира есть новый творческий акт Божий. Превышающая наш опыт – для нас трансцендентная мысль – выражается в Апокалипсисе в символах как бы преднамеренно смутных и противоречивых Слова: «времени больше не будет» означают не уничтожение времени, а иное переживание времени. Временность принадлежит к категории тварности. Тварности свойственна не пол нота, которая «исполняется» – наполняется содержанием – и это исполнение есть вечная жизнь. Отношение между эсхатологией и историей состоит в том, что полная духовная зрелость является предвестником пришествия Христова. Второе пришествие произойдет как бы в новом «эоне» в ином, новом «веке», который отделяется от нашего зона гранью смерти.

Здесь уместно вспомнит имя Η. Ф. Федорова и его «Общее дело». Федоров полагал, что в результате духовной зрелости и овладения природой человечество достигнет такого состояния, при которым все станут действительными детьми Божьими. Воля человечества и воля Божья встретятся. Бог и человек встретятся как бы в туннеле, в котором они с двух разных сторон прорывали навстречу друг другу ход. Проблема Федорова – переход из этого мира в потусторонний не при Божеском посредничестве, а путем эволюции. Мысли его о «воскресении» натуралистичны и в конце концов сводятся к мысли об овладении человеческим телом, но тайна человеческого существа, связь тела и духа, опыт духовного мира, божественное воспитание за гробом, необходимое для воскресения, все это совершенно игнорируется в его философии.

Есть одно общее догматическое основание, почему мы не можем устранить прогресс, как одно из предусловий эсхатологии – это вопрос о царском служении Христа, которое не закончено, потому что царствие Божие хотя и внутри нас есть, но еще не пришло. Об этом пришествии говорится в Апокалипсисе, как о длительном процессе, когда Сын все передаст Отцу. Между человеческой историей и эсхатологическим свершением есть положительная связь – полнота времен и сроков есть предусловие эсхатологического свершения.

Насколько молитва «Ей гряди, Господи Иисусе» не молчит в нас, мы обращены вперед, призывая Христа, Его действие, не наше, но о нас, для нас и постоянно принадлежит нам, как молитва, как надежда, как единственный достойный христианина исход.