ГЛАВА ЧЕТВЕРТАЯ. БОРЬБА МЕЖДУ СЫНОВЬЯМИ АЛЕКСАНДРА НЕВСКОГО (1276–1304)

Исчезновение прежних понятий о праве старшинства. – Великий князь Димитрий Александрович переяславский стремится к усилению. – Восстание против него младшего брата, Андрея городецкого, с помощию Орды. – Влияние боярина Семена Тонилиевича. – Союз князей против Димитрия. – Осторожность северных князей. – Разделение Орды, и Димитрий пользуется этим разделением. – Убиение Семена Тонилиевича. – Новая усобица. – Торжество Андрея. – Безуспешный съезд князей. – Князь переяславский Иван Дмитриевич отказывает свою волость князю Даниилу Александровичу московскому. – Смерть Андрея. – События в других северных княжествах. – Отношения к татарам, шведам, немцам и Литве. – Дела на юго-западе.

Мы достигли того времени, когда прежние понятия о праве старшинства исчезают; великие князья показывают ясно, что они добиваются не старшинства, но силы. Каждый князь, получив область Владимирскую, старается увеличить свою собственность на счет других княжеств. Но когда преобладание понятия о собственности, отдельности владения заставляло каждого великого князя заботиться только о самом себе, то все остальные князья не могут уже более доверять родственной связи, должны также заботиться о самих себе, всеми средствами должны стараться приобресть силу, потому что им оставалось на выбор: быть жертвою сильнейшего или других сделать жертвами своей силы. Вот почему мы видим теперь восстания князей на великого с попранием всех старинных прав, родовых отношений.

Князь Димитрий Александрович переяславский, присоединивши к своей отчине область Владимирскую, начал тем же, чем начинали его предшественники, – стремлением усилиться на счет Новгорода, который по смерти Василия поспешил признать его своим князем. В 1279 году он, по словам летописца, выпросил у новгородцев позволение поставить для себя крепость Копорье, пошел и сам срубил ее; в следующем году он поехал туда вторично с посадником Михаилом, с лучшими гражданами; заложили в Копорье крепость каменную. В том же году посадник Михаил Мишинич, возведенный в это достоинство при Василии, был сменен, и на его место был возведен Семен Михайлович, неизвестно, сын какого из прежде бывших посадников – Михалка Степановича или Михаила Федоровича. Летопись говорит, что у Мишинича отнято было посадничество князем и новгородцами вместе – все показывало, следовательно, согласие города с Димитрием; но в следующем 1281 году вдруг встречаем известие о ссоре великого князя с новгородцами. Очень вероятно, что ссора эта произошла по поводу Копорья, на который Димитрий хотел смотреть как на свою собственность, что не нравилось новгородцам. Как бы то ни было, когда новгородцы отправили к Димитрию владыку с мольбою, то он не послушал его, пришел с войском на волость Новгородскую и сильно опустошил ее, после чего заключен был мир, как видно на всей воле великого князя. Быть может, этот поступок Димитрия, обличавший стремление его усилить себя на счет других, послужил Андрею Александровичу городецкому знаком к восстанию на старшего брата; быть может, он хотел подражать дяде своему Василию Ярославичу, который посредством хана не позволил брату своему Ярославу усилиться окончательно на счет Новгорода; впрочем, летописцы указывают на бояр Андреевых, и особенно на одного из них, Семена Тонилиевича, как главного виновника этого восстания. Мы видели у князя Василия костромского воеводу Семена, который водил полки своего князя против Димитрия и новгородцев. Очень вероятно, что вследствие этих отношений к Димитрию Семен по смерти Василия перешел не к переяславскому князю, а к городецкому Андрею, тем более что Кострома по смерти бездетного Василия перешла к Андрею Этот-то Семен начал вооружать нового князя против Димитрия, и вот Андрей отправляется в Орду, имея споспешником себе и помощником Семена Тонилиевича и других многих, говорит летописец.

Задаривши хана Менгу-Тимура, Андрей получил ярлык на Владимир и войско против Димитрия, потому что последний не думал повиноваться слову ханскому, и нужно было принудить его к тому силою, причем все князья, ближние и дальние родственники, соединились с Андреем против Димитрия. Мы не станем предполагать, что Димитрий дурно обходился с ними, пусть Димитрий был добрый, кроткий князь: для нас важна здесь недоверчивость князей к великому князю владимирскому, постоянное нерасположение их к каждому князю, присоединявшему к своему уделу Владимирскую область. Димитрий, видя союз князей и татарские полки против себя, поехал к Новгороду, желая засесть в своем Копорье, но на озере Ильмене встретил полки новгородские; новгородцы показали князю путь, самого не схватили, но взяли двух дочерей его и бояр в заложники. «Отпустим их тогда, – сказали они Димитрию, – когда дружина твоя выступит из Копорья», Но дружина эта не думала оставлять крепости, потому что ею начальствовал зять Димитрия, знаменитый Довмонт псковский: он нечаянно напал на Ладогу и высвободил оттуда имение Димитриево; но когда новгородские полки подошли к Копорью, то дружина великокняжеская не могла долее здесь держаться и, получив беспрепятственный выход, оставила крепость, которую разрыли новгородцы. Между тем Димитрий отправился за море, а татары, пришедшие с Андреем, ища Димитрия, рассыпались по всей земле, опустошили все около Мурома, Владимира, Юрьева, Суздаля, Переяславля, Ростова, Твери до самого Торжка и далее к Новгороду. Андрей сел во Владимире, угостил богатым пиром, одарил князей ордынских и, отпустив их домой, поехал в Новгород, где был честно посажен на стол. Но скоро пришла к нему сюда весть, что Димитрий возвратился из-за моря с наемными войсками, засел в своем Переяславле, укрепляется там и собирает полки. Андрей немедленно выехал из Новгорода во Владимир, оттуда в Городец, а из Городца поехал в Орду опять вместе с Семеном Тонилиевичем жаловаться на брата хану Тудай-Менгу, брату и преемнику Менгу-Тимурову, доносить, что Димитрий не хочет повиноваться татарам, платить им дани; а между тем в его отсутствие князья Святослав Ярославич тверской, Даниил Александрович московский и новгородцы двинулись на Димитрия: союз также замечательный! Враждебные войска сошлись у Дмитрова, стояли пять дней, ссылаясь о мире, и наконец заключили его, неизвестно на каких условиях. Становится заметным, как редко на севере князья вступают в битвы друг с другом: обыкновенно, сошедшись, они заключают мир и расходятся (1281–1283 г.).

Между тем Андрей пришел из Орды с полками татарскими; Димитрий бежал вторично, но на этот раз уже не за Балтийское море, а к берегам Черного: там, в степях, раскинулась другая орда, независимая и враждебная Золотой, или Волжской, орда Ногайская. Повелитель ее Ногай, князь рода Джучиева и полководец со времен Берге, из соперничества с ханом Золотой Орды принял с честию Димитрия и дал ему свои полки; на этот раз Андрей должен был уступить и возвратил брату Владимир. Как же Димитрий воспользовался своею победою? В 1283 году двое переяславских бояр, Антон и Феофан, явились в Кострому, схватили нечаянно Семена Тонилиевича и начали допытываться у него о прежних и настоящих намерениях его князя. Семен отвечал: «Напрасно допрашиваете меня; мое дело служить верою и правдою своему князю; если же были между ним и братом его какие раздоры, то они сами лучше знают их причины». «Ты поднимал ордынского царя, ты приводил татар на нашего князя», – продолжали переяславские бояре. «Ничего не знаю, – отвечал Семен, – если хотите узнать подробнее об этом, спросите у господина моего, князя Андрея Александровича, тот ответит вам на все ваши вопросы». «Если ты не расскажешь нам о всех замыслах своего князя, – продолжали Димитриевы бояре, – то мы убьем тебя». «А где же клятва, которою клялся ваш князь моему, – отвечал Семен, – клятва мира и любви? Неужели ваш князь и вы думаете исполнить эту клятву, убивая бояр нашего господина?» Переяславские бояре исполнили поручение своего князя – убили Семена Тонилиевича.

Легко было предвидеть, что убийство Семена не потушит вражды между братьями: Андрей сильно тужил о своем боярине и начал ссылаться с новгородцами; в Торжке (в 1284 г.) они обменялись клятвами стоять друг за друга, против Димитрия. Но последний был силен. Андрей уступил и на этот раз и даже нашелся принужденным вместе с Димитрием и его татарами опустошать волости новгородские. После этого Андрей обратился к татарам и привел на Димитрия какого-то царевича из Орды; но когда татары рассеялись для грабежа, то Димитрий собрал большую рать и ударил на них; царевич убежал в Орду, бояре Андрея попались в плен, и городецкий князь должен был опять уступить; новгородцы приняли к себе Димитрия, конечно не на всей своей воле; есть известие о наказании людей, ему неприязненных; посадник Семен Михайлович, отправлявший свою должность во все время дружбы Новгорода с Андреем и потому необходимо приятный последнему, был свергнут при торжестве Димитрия; его место заступил Андрей Климович; но Семен не отделался одним лишением посадничества: в 1287 году встал на него весь Новгород понапрасну (без исправы), говорит летописец: пошли на него из всех концов, как сильная рать, каждый с оружием, пришли на двор к нему, взяли весь дом с шумом; Семен прибежал к владыке, а владыка проводил его в Софийскую церковь, где он и пробыл в безопасности до другого дня, пока смятение утихло. Семен чрез несколько дней умер; но и Андрей Климович недолго посадничал: в 1289 г. он был свергнут, и на его место возведен брат прежде бывшего посадника Юрий Мишинич, а ладожское посадничество отдано было Матвею Семеновичу, как видно сыну Семена Михайловича. Неизвестно, в связи ли с этими переменами было убиение Самойлы Ратшинича жителями Прусской улицы на владычнем Дворе; новгородцы сзвонили вече у св. Софии и у св. Николы, откуда пошли вооруженные, взяли улицу Прусскую, домы разграбили, улицу всю пожгли. В следующем году крамольники пограбили торг; на другой день новгородцы собрались на вече и сбросили двух крамольников с мосту.

Между тем Димитрий, смирив брата и новгородцев, хотел, как видно, разделаться и с теми княжествами, которые помогали Андрею против него: в 1288 году Димитрий вместе с ростовским князем и новгородцами Пошел на тверского князя Михаила Ярославича наследовавшего брату своему Святославу, неизвестно когда умершему; но Михаил встретил Димитрия с полками у Кашина, и дело кончилось без боя – миром. Неизвестны подробности, как Димитрий поступил с другими князьями; известно только то, что в 1292 году отправились жаловаться на него в Орду князья: Андрей городецкий, Димитрий ростовский с сыном и братом Константином углицким, двоюродный брат их Михаил Глебович белозерский, тесть последнего, Федор Ростиславич ярославский, с ростовским епископом Тарасием. В орде Волжской Тудай-Менгу был свергнут четырьмя племянниками своими, внуками Тутукана, которые скоро в свою очередь были истреблены сыном Менгу-Тимура Тохтою, или Токтаем. Тохта, выслушав жалобы князей, хотел сначала послать в Русь за Димитрием, но потом раздумал и отправил туда большое войско, Переяславцы, узнавши о приближении татар, все разбежались, и Димитрий должен был бежать из своего города сперва на Волок, а оттуда во Псков; татары же с Андреем городецким и Федором ярославским взяли Владимир, разграбили Богородичную церковь, взяли потом 14 других городов и опустошили всю землю. Тверь наполнилась беглецами со всех сторон, которые уговаривались не пускать татар дальше и биться с ними; но татары хотели идти с Волока к Новгороду и Пскову; тогда новгородцы послали к предводителю их Дуденю богатые дары, и варвары, удовольствовавшись ими, отправились назад, в степи. Союзники – Андрей городецкий и Федор ярославский – поделили между собою волости: Андрей взял себе Владимир и Новгород, Федор – Переяславль, сына Димитриева Ивана вывели в Кострому. По удалении татар Димитрий хотел было пробраться из Пскова в Тверь, ибо Михаил не нарушал с ним мира и не показан в числе жалобщиков на него; сам Димитрий успел проехать в Тверь, но обоз его был захвачен Андреем и новгородцами с новым посадником их Андреем Климовичем, заступившим место Юрия Мишинича, как видно вследствие торжества городецкого князя; Димитрий принужден был просить мира у брата, который и принял предложение: как видно взявши Владимир, Андрей уступил старшему брату опять Переяславль, ибо встречаем известие, что Федор ярославский пожег этот город, вероятно с досады, что должен был отступиться от своего приобретения, и после видим в Переяславле сына Димитриева; Волок возвращен новгородцам. Но Димитрий не достиг своей отчины: он умер по дороге в Волок в 1294 году, погребен же, по обычаю, в своем Переяславле.

Андрей заступил место брата и потому при тогдашних отношениях не мог оставить других князей в покое, ни сам остаться от них в покое. Мы видели, что и прежде Андрей был в союзе с князем Федором ярославским: союз остался ненарушимым и теперь; на их же стороне стоял и князь Константин ростовский; но против этих троих князей образовался другой союз также из троих князей: Михаила тверского, Даниила московского и Ивана переяславского, который, впрочем, был в это время в Орде и поручил защищать свою волость двум первым. В 1296 году в присутствии ханского посла князья собрались во Владимир для окончания своих споров, но чуть-чуть дело не дошло до кровопролития; владыка Симеон отвратил его, но ненадолго: в том же году Андрей, собравши большое войско, пошел к Переяславлю; но Даниил московский и Михаил тверской заступили ему дорогу: битвы, по обычаю, не было, князья стали пересылаться и помирились. В 1301 году князья опять съехались в Дмитрове: Андрей и Даниил уладили свои дела, но Иван переяславский и Михаил тверской разъехались в распре – знак, что на этих новых съездах каждый князь толковал отдельно о своих отдельных интересах и, уладивши дело с одним, мог не уладиться с другим. В следующем 1302 году произошло событие, важное по своим следствиям и подавшее непосредственно повод к новой борьбе между князьями: князь Иван Димитриевич переяславский умер бездетным: кому же должна была достаться его отчина, старший удел в племени Ярослава Всеволодовича? По старине великий князь должен был распорядиться этою родовою собственностию по общему совету со всеми родичами, сделать с ними ряд, по древнему выражению. Но теперь на севере смотрели на волости, уделы как на частную собственность, и каждый князь, как частный собственник, отделенный от рода, считал себя вправе завещать свою собственность кому хотел, и вот Иван Димитриевич завещевает Переяславль мимо старшего дяди Андрея младшему – Даниилу московскому. Легко понять, какое значение это событие имело в то время, когда каждый князь стремился к усилению своего удела на счет других: область княжества Московского увеличивалась целою областью другого княжества! Великий князь Андрей не хотел позволить Даниилу воспользоваться завещанием племянника и тотчас по смерти Ивана отправил в Переяславль своих наместников; но Даниил не думал уступать: он выгнал наместников Андреевых и посадил своих; Андрей отправился в Орду, вероятно жаловаться хану, В следующем 1303 году умер Даниил Александрович московский; старший сын его Юрий был совершенно в уровень своему времени: приобретать и усиливаться во что бы то ни стало было главною его целию, и когда Андрей возвратился из Орды с ярлыками ханскими, то Юрий не уступил ему Переяславля, жители которого хотели непременно иметь его своим князем и, доставшись отцу его по завещанию, не толковали, как некогда киевляне, что не хотят доставаться по наследству. В 1304 году умер Андрей; смерть его служила знаком к борьбе между Москвою и Тверью.

Описавши борьбу между сыновьями Невского, обратимся к событиям, происходившим в других княжествах. В Ростове по смерти князя Бориса Васильковича (1277 г.) взял опять перевес смолоду, говорит старый обычай: здесь стал княжить брат покойного, Глеб Василькович белозерский. Но Глеб умер в следующем же 1278 году: он смолоду, говорит летописец, служил татарам и много христиан избавил от них из плена; ему наследовал в Ростове племянник от старшего брата, Димитрий Борисович, на Беле-озере остался княжить сын покойного Глеба, Михаил. Димитрий Борисович, по обычаю времени, захотел усилиться на счет этого младшего двоюродного брата и отнял у него волости с грехом и неправдою, по выражению летописца; от двоюродного брата Димитрий скоро (1271 г.) перешел к родному, Константину Борисовичу, княжившему с ним вместе в Ростове; была между ними крамола и вражда великая, говорит летописец; быть может, эта вражда произошла вследствие смерти углицкого князя Романа Владимировича (1269 г.), не оставившего наследников. Напрасно старался примирить их владыка Игнатий: Константин должен был выехать из Ростова, а Димитрий стал собирать войско и укреплять город, боясь нападения от брата. Тогда владыка Игнатий отправился к великому князю Димитрию Александровичу и упросил его приехать в Ростов; тот приехал и помирил братьев. В 1287 году братья разделились: старший, Димитрий, остался в Ростове, младший, Константин, сел в Угличе. В 1294 году умер князь Димитрий Борисович ростовский; место его занял брат Константин Борисович, оставив в Угличе сына своего Александра. Из других князей племени Всеволода III упоминается под 1281 годом внук его князь Михаил Иванович стародубский, дядя сыновьям Невского, но не могший быть старшим ни по праву, потому что не был отчинником, ни по силе. Под 1278 годом упоминается внук Ярослава Всеволодовича, Давид Константинович, князь галицкий и дмитровский, он умер в 1290 году. Из князей суздальских, сыновей Андрея Ярославича, Юрий Андреевич умер в 1279 году, и его место занял брат его Михаил. В Рязани княжил Федор, сын убитого в Орде Романа; он умер в 1294 году, и место его заступил брат Константин Романович; третий Романович, Ярослав, князь пронский, умер в 1299 году. В 1278 году умер смоленский князь Глеб Ростиславич; место его занял брат Михаил Ростиславич, но и этот умер в следующем 1279 году; тогда Смоленск перешел к третьему Ростиславичу, Федору ярославскому; соединение двух княжеств – Смоленского и Ярославского – могло бы повести к важным следствиям для Северной Руси при тогдашних обстоятельствах, если б географическое разъединение этих княжеств в самом начале не положило препятствия их политическому соединению: племянник Федора от старшего брата, Александр Глебович, овладел Смоленском под дядею; последний в 1298 году с большим войском пошел на Александра, долго стоял под Смоленском и бился крепко, но взять города не мог и возвратился в Ярославль без успеха. Смоленское княжество удержало свою независимость; после, в 1301 году, видим здесь усобицы между Александром смоленским и Андреем вяземским: Александр вместе с родным братом Романом осадил Дорогобуж и людям зла много сделал, отнявши у них воду, но Андрей вяземский подоспел на помощь к дорогобужцам, и Александр, раненный, потерявши сына, должен был с большим уроном отступить от города. На судьбу обоих княжеств, и Рязанского и Смоленского, в описываемое время начало оказывать влияние соседнее им обоим срединное княжество на севере, Московское, где, как мы видели, княжил третий, младший сын Невского, Даниил, сперва бывший в союзе с братом Андреем против старшего Димитрия, потом, когда Андрей стал великим князем, вооружившийся против него вместе с князьями тверским и переяславским. Кроме этого любопытного поведения и приобретения, по завещанию племянника, Переяславского княжества Даниил замечателен еще тем, что в 1301 году явился с войском у Переяславля Рязанского, одолел тамошнего князя Константина Романовича, перебил много бояр и простых людей и наконец взял в плен самого князя Константина какою-то хитростию вследствие измены бояр рязанских; Даниил, по словам летописца, держал пленника своего в чести, хотел укрепиться с ним крестным целованием и отпустить его в Рязань. Сын Даниилов, Юрий, в самый год отцовской смерти отправился с братьями на другое соседнее княжество, Можайское: город взял, князя Святослава Глебовича привел пленным в Москву. Так уже первые московские князья начинают собирать Русскую землю. В Новгороде после торжества Андреева над братом княжил сын великого князя Борис Андреевич; посадник Андрей был сменен братом Семеном Ивановичем, неизвестно в котором году; но в 1303 году Семена сменил опять Андрей. В последние годы отношения Новгорода к великому князю Андрею, как видно, переменились: до нас дошел договор новгородцев с Михаилом тверским, в котором этот князь, объявляя о союзе своем с Даниилом московским и Иваном переяславским, обязывает новгородцев, чтобы они помогали ему в случае притеснения от великого князя Андрея, или от татарина, или от кого-нибудь другого; новгородцы со своей стороны обязывают Михаила, чтоб он в случае обиды Новгороду защищал его вместе с братом своим Даниилом.

Касательно внешних отношений в описываемое время мы видели, что татары опустошали Северную Русь, помогая враждующим князьям, как прежде половцы пустошили Южную. В 1277 году русские князья Андрей городецкий, Глеб ростовский с сыном и племянником, Федор ярославский, будучи в Орде у хана Менгу-Тимура, должны были вместе с ним отправиться в поход против ясов, взяли их город Дедяков и возвратились с честью и дарами от хана. В следующем году Федор ярославский и Михаил, сын Глеба ростовского, ходили опять с татарами на войну. В том же году татары приходили на Рязань и, наделавши много зла, возвратились домой. Через десять лет встречаем новое известие о нападении татар на Рязань и Муром. В 1293 году был тяжек для Твери царевич татарский; в Ростове в 1290 г. жители встали вечем на татар и разграбили их. На западе продолжалась прежняя борьба новгородцев со шведами, новгородцев и псковичей с немцами и Литвою. В 1283 году шведы вошли Невою в озеро Ладожское, перебили новгородцев – обонежских купцов, ладожане вышли к ним навстречу и бились, но счастливо ли, неизвестно; в следующем году такое же новое покушение шведов, хотевших взять дань на кореле; но на этот раз новгородцы и ладожане встретили врагов в устье Невы, побили их и заставили бежать. В 1292 году пришли шведы в числе 800 человек: 400 пошли на корелу, 400 – на ижору; но ижора перебила своих, а корела – своих. Это были покушения неважные; но в 1293 году шведы обнаружили намерение стать твердою ногою в новгородских владениях и построили город на Корельской земле; небольшое новгородское войско со смоленским князем Романом Глебовичем подошло к городу, но должно было отступить от него по причине оттепели и недостатка в конском корме; в 1295 году шведы построили другой город на Корельской же земле, но этот город новгородцы раскопали, истребивши гарнизон шведский. Шведы, однако, не отстали от своего намерения и в 1300 году вошли в Неву с большою силою, привели мастеров из своей земли и из Италии и поставили город при устье Охты, утвердили его твердостию несказанною, по словам летописца, поставили в нем пороки и назвали в похвальбу Венцом земли (Ландскрона); маршал Торкель Кнутсон, правивший Швециею в малолетство короля Биргера, сам присутствовал при постройке Ландскроны и оставил в нем сильный гарнизон с воеводою Стеном. Против такой опасности нужно было вооружиться всеми силами, и вот в следующем году сам великий князь Андрей с полками низовыми и новгородскими подступил к Ландскроне: город был взят, раскопан, гарнизон частию истреблен, частию отведен в неволю, шведам не удалось утвердиться в новгородских владениях; также неудачна была и попытка датчан из Ревеля поставить город на русской стороне Наровы в 1294 году: новгородцы пожгли город, и в 1302 году заключен был мир, за которым новгородские послы ездили в Данию. Псков продолжал бороться с Ливонским орденом. В 1298 году Довмонт в другой раз отбил от него немцев; это был последний его подвиг, в 1299 году он умер, много пострадавши (потрудившись) за св. Софию и за св. Троицу (т. е. за Новгород и за Псков) – лучшая похвала князю от летописца: литовский выходец сравнялся ею с Мономахом. Летописец прибавляет, что Довмонт был милостив безмерно, священников любил, церкви украшал, нищих миловал, все праздники честно проводил, за сирот, вдов и всяких обиженных заступался. Неприятельские действия Литвы против Новгородской области ограничились в описываемое время одним опустошением берегов Ловати в 1285 году; но в следующем году литовцы напали на Олешню, церковную волость тверского владыки: тверичи, москвичи, волочане, новгородцы, дмитровцы, зубчане, ржевичи соединились, догнали разбойников, побили их, отняли добычу, взяли в плен князя. С финскими племенами продолжалась борьба с прежним характером: в 1292 году новгородские молодцы ходили с княжими воеводами воевать Емскую (ямь) землю и, повоевавши ее, пришли все поздорову; но в описываемое время одно из ближайших финских племен, корела, давно платившее дань Новгороду и еще до татар покрещенное, стало возмущаться. Еще в 1269 году князь Ярослав Ярославич собирался идти на корелу, но на этот раз новгородцы упросили его не ходить. Под 1278 годом встречаем известие, что князь Димитрий Александрович с новгородцами и со всею Низовскою землею казнил корелян и взял землю их на щит.

Князей Юго-Западной Руси – Льва Даниловича галицкого и двоюродного брата его, Владимира Васильковича волынского, занимали преимущественно отношения польские, литовские и татарские. С Болеславом Лешковичем краковским они помирились и даже помогали ему в войне с Болеславом Генриховичем бреславским (силезским). Мы видели, что Мазовия по смерти Конрада разделилась между двумя его сыновьями: сначала между Казимиром и Болеславом, потом, по смерти последнего, между Казимиром и Семовитом. Казимир, умерший в 1267 году, оставил свою часть пяти сыновьям: Лешку Черному, Земомыслу, Владиславу Локетку, Семовиту и Казимиру; Семовит оставил свою часть двум сыновьям, Болеславу и Конраду. С последним у волынского князя было враждебное столкновение по поводу ятвягов: эти дикари взволновались снова по смерти Даниила, но воеводы сыновей его, Льва и Мстислава, и племянника Владимира заставили их смириться; в 1279 году был сильный голод по всей земле Русской и Польской, у Литвы и ятвягов; послы ятвяжские приехали к князю Владимиру волынскому и стали ему говорить: «Господин князь Владимир! приехали мы к тебе ото всех ятвягов, понадеясь на Бога и на твое здоровье; господин! не помори нас, а перекорми, пошли к нам жито свое на продажу, мы с радостию станем покупать, что хочешь, то и будем давать: воску, белок, бобров, черных куниц, серебро». Владимир сжалился и послал к ним жито из Бреста в лодках по Бугу с людьми добрыми, кому верил. Волынцы из Буга вошли в Нарев, поплыли по этой реке, но когда остановились ночевать под Полтовском (Пултуском), то все были перебиты, жито унесено, лодки потоплены. Владимир стал доискиваться, кто это сделал, и послал сказать Конраду: «Под твоим городом перебиты мои люди: либо ты приказал их убить, либо кто другой; ты должен знать, что делается в твоей земле, объяви мне». Конрад заперся: «Сам не бил и другого никого не знаю». Но дядя его, Болеслав краковский, бывший в ссоре с племянником, послал сказать Владимиру: «Конрад лжет, сам избил твоих людей, переведайся с ним, осрамил он тебя, смой свой позор». Владимир послушался и послал на Конрада войско, которое опустошило земли по сю сторону Вислы и взяло много плену; Конрад прислал просить мира у Владимира, тот согласился, и началась между обоими князьями большая любовь: Владимир возвратил Конраду всю челядь, которую побрало его войско.

Смерть бездетного Болеслава краковского, последовавшая в 1279 году, подала повод к новым смутам. Болеславу наследовал старший из двоюродных племянников, Лешко Черный, князь мазовецкий-сераджский, сын Казимира Конрадовича, и это преемство утверждено было избранием краковской шляхты. Лев Данилович галицкий, не успевши получить Литвы после брата, захотел попытаться, не успеет ли овладеть наследством Болеслава краковского, но бояре сильные, по выражению летописца, нe дали ему земли. Тогда Лев захотел по крайней мере овладеть некоторыми порубежными городами и послал просить войска у хана Ногая; тот исполнил его просьбу, и Лев с татарскими полками и сыном Юрием вступил в польские владения, а брат его Мстислав с сыном Даниилом и двоюродный брат Владимир волынский пошли туда же неволею татарскою. Лев шел к Кракову с гордостью великою, говорит летописец, но возвратился с великим бесчестием, потому что при Гошличе, в двух милях от Сендомира, поляки поразили его наголову, а в следующем 1281 году Лешко отплатил ему вторжением в Галицкую область, где взял город Перевореск (Пршеворск) и сжег его, перебивши всех жителей. С другой стороны, поляки вошли в волынские владения у Бреста, взяли десять сел и пошли назад; но жители Бреста с воеводою Титом, в числе 70 человек, ударили на 200 поляков, убили у них 80 человек, других взяли в плен и возвратили все пограбленное. Скоро встала усобица между Семовитовичами мазовецкими – известным нам Конрадом и братом его Болеславом. Конрад обратился с просьбою о помощи к Владимиру Васильковичу волынскому; тот принял к сердцу его обиду и со слезами отвечал его послу: «Скажи брату – Бог будет мстителем за твой позор, а я готов тебе на помощь», – и действительно стал собираться на Болеслава; послал и к племяннику Юрию Львовичу холмскому за помощью, и тот отвечал: «Дядюшка! с радостию бы пошел и сам с тобою, но некогда: еду в Суздаль жениться, а с собою беру немногих людей: так все мои люди и бояре Богу на руки да тебе, когда тебе будет угодно, тогда с ними и ступай». Владимир собрал рать и выступил к Бресту, но прежде отправил к Конраду посла, который, опасаясь неверных бояр последнего, сказал при них князю: «Брат твой Владимир велел тебе сказать: с радостию бы помог тебе, да нельзя: татары мешают». Сказавши это, посол взял Конрада за руку и сильно пожал ее; князь догадался, вышел с ним вон, и посол начал опять говорить: «Брат велел тебе сказать: приготовляйся сам и лодки приготовь на Висле, рать у тебя будет завтра». Конрад сильно обрадовался, велел поскорее готовить лодки и сам приготовился; рать волынская пришла, перевезлась через Вислу и пошла вместе с Конрадом во владения Болеслава, где осадили город Гостинный. Конрад, ездя по полкам, начал говорить: «Братья моя, милая Русь! ступайте, бейтесь дружнее!» Полки двинулись под стены, другие стали неподвижно, оберегая товарищей от внезапного нападения поляков. Осажденные сыпали на русских каменья, как град сильный, но те ловко отстреливались; дело дошло и до копий, и поляки начали валиться со стен, как снопы, наконец город был взят; победители захватили в нем много всякого добра и пленных, остальных перебили, город сожгли и возвратились домой с победою и честью великою, потерявши только двух человек убитыми, но и те были убиты не под городом, а в наезде, один был родом прусс, а другой – придворный слуга князя Владимира, любимый его сын боярский Pax Михайлович. Когда войска шли мимо Сохачева (Сохоцин), то князь Болеслав выехал из этого города, чтоб поймать кого-нибудь из неприятелей в разгоне; князь Владимир наказывал своим воеводам не распускать войска, а идти всем вместе к городу; но тридцать человек отделились от войска и поехали в лес ловить челядь, которая скрылась там из сел; в это время Болеслав ударил на них; все разбежались, не побежали только двое – Pax с пруссом: последний пустился на самого Болеслава и был убит окружавшими князя; Pax убил знатного боярина Болеславова, но также заплатил жизнию за свой подвиг; они умерли мужественно, говорит летописец, оставили по себе славу будущим векам. В 1282 году два хана – Ногай и Телебуга – пошли на венгров с огромным войском, велели идти с собою и русским князьям. Пользуясь этим, Болеслав напал с небольшою дружиною на русские границы, взял несколько сел и пошел назад, величаясь, как будто бы всю землю завоевал. Лев Данилович, возвратясь из похода, послал сказать Владимиру Васильковичу: «Брат! смоем с себя позор, наведи литву на Болеслава». Владимир послал за литвою и получил ответ: «Владимир, Добрый князь, правдивый! можем за тебя свои головы сложить; если тебе любо, то мы готовы». Лев и Владимир, собравши полки, пошли к Бресту, дожидаясь литвы, но литва не пришла к сроку, и князья отпустили одних своих воевод, которые повоевали Болеславову землю, взяли бесчисленное множество челяди, скота, коней. После пришли литовцы к Бресту и стали говорить Владимиру: «Ты нас поднял, так веди куда-нибудь, мы готовы, мы на то и пришли». Князь стал думать, куда их вести: своя рать ушла уже далеко, реки разливаются, и вспомнил, что Лешко краковский посылал люблинцев, которые взяли одно пограничное волынское село; Владимир несколько раз ему напоминал, чтоб он возвратил пленных, но Лешко не возвратил, и за это теперь Владимир послал на него литву, которая повоевала около Люблина и взяла множество пленных. Скоро возвратились и русские воеводы из польского похода с большою добычею; но Болеслав все не переставал враждовать; Владимир с племянником Юрием опять собрали войско, опять привели литву; русские и литовцы взяли у Болеслава Сохачев и возвратились назад с большою добычею.

С литовским князем Тройденом Владимир Василькович воевал целый 1274 год мелкою войною; потом Тройден взял город Дрогичин у Льва Даниловича; Лев послал к хану Менгу-Тимуру за помощью, татары пришли, а это значило, что все русские князья должны идти с ними вместе, и пошли на Литву Лев, Мстислав, Владимир, Роман брянский с сыном Олегом, Глеб смоленский, князья пинские и туровские. Лев с татарами пришел прежде всех к Новогрудку и, не дожидаясь других князей, взял окольный город; на другой день пришли остальные князья и стали сердиться на Льва, что без них начал дело; в этих сердцах они не пошли дальше и возвратились от Новогрудка; волынский князь звал тестя своего, Романа брянского, заехать к нему во Владимир: «Господин батюшка! приезжай, побудешь в своем доме и дочери своей здоровье увидишь». Роман отвечал: «Сын Владимир! не могу от своего войска уехать, хожу в земле ратной, кто проводит войско мое домой? Пусть вместо меня едет сын мой Олег». В 1276 году толпы пруссов, спасаясь от притеснений Ордена, явились к литовскому князю с просьбою о помещении: Тройден одну часть их посадил в Гродне, а другую в Слониме. Владимиру и Льву это соседство показалось опасным; они послали рать свою к Слониму и взяли пруссов. За это Тройден послал воевать около Каменца (Литовского); Владимир отомстил ему взятием Турийска Неманского. Борьба на этот раз кончилась, и летописец говорит, что оба князя – Тройден и Владимир – начали жить в большой любви. Но последний, как видно, не полагался на долговременность этого мира и стал думать, где бы поставить город за Брестом. В этом раздумье он взял книги пророческие и разогнул их на следующем месте: «Дух господень на мне, его же ради помаза мя... и созижют пустыня вечная, запустевшая прежде, воздвигнути городы пусты, запустевшая от рода». Владимир, говорит летописец, уразумел к себе милость божию и начал искать места, где бы поставить город, для чего послал мужа искусного именем Алексу с туземцами на челнах вверх по реке Лосне; Алекса нашел удобное место и объявил об этом князю, который сам отправился на берега Лосны и заложил город, названный Каменцом, потому что почва была каменистая.

На этот раз татары не дали русским и литовским князьям пожить в мире; в 1277 году Ногай прислал к русским князьям грамоту: «Вы все мне жалуетесь на Литву, так вот вам войско и с воеводою, ступайте с ним на своих врагов». Зимою пошли русские князья Мстислав, Владимир и Юрий Львович на Литву к Новогрудку; но когда пришли они к Бресту, то получили весть, что татары опередили их; тогда князья стали думать: «Что нам идти к Новогрудку? там татары все уже извоевали; пойдем куда-нибудь к целому месту» – и пошли к Гродну. Минувши Волковыйск, они остановились ночевать, и тут Мстислав с Юрием тайком от Владимира послали лучших своих бояр и слуг с воеводою Тюймою воевать окрестную страну. Те, повоевавши, расположились также на ночлег вдалеке от главной рати, сторожей не расставили и доспехи сняли. Тогда один переметчик убежал от них прямо в город и объявил жителям: «Там-то и там-то на селе люди лежат безо всякого порядка». Пруссы и борты выехали из города и ударили на сонных русских: половину избили, другую повели пленными в город, а Тюйму повезли на санях, потому что был тяжело ранен. На другой день, когда главная рать подошла к городу, прибежал к ней один из посланных с Тюймою, наг и бос, и объявил о поражении своих; князья, погоревавши, начали промышлять, как бы взять город: перед ним стояла высокая каменная башня, где заперлись пруссы и стрельбою своею никак не давали приблизиться к городу; русские поэтому приступили сперва к башне и взяли ее, тогда страх напал на горожан; они стояли как мертвые на забралах, потому что вся их надежда была на башню, стали рядиться с осаждающими и порешили на том, что русские не будут брать города, за что осажденные выдали им всех бояр, взятых в плен ночью.

Татары же водили русских князей и на поляков в 1287 году: Телебуга послал звать с собою в поход всех князей волынских и заднепровских. Князья, каждый на границе своей волости, встречали хана с напитками и дарами; они боялись, что татары перебьют их и города возьмут себе. Этого не случилось, но насилиям татарским в городах и по волости не было конца. Телебуга, отправившись в Польшу, оставил около Владимира отряд татар кормить любимых коней своих; эти татары опустошили всю землю Владимирскую, не давали никому выйти из города за съестными припасами: кто выедет, тот непременно будет или убит, или схвачен, или ограблен, и от того в городе Владимире померло людей бесчисленное множество. Пробывши десять дней в Польше, Телебуга на возвратном пути остановился в Галицком княжестве на две недели и опустошил его точно так же, как татары его опустошили Волынское.

В то время еще, когда Телебуга был на Волыни, тамошний князь Владимир, уже давно страдавший тяжкою болезнию (гниением нижней челюсти), почувствовал, что становится ему гораздо хуже, и послал сказать двоюродному брату своему, Мстиславу Даниловичу луцкому: «Брат! Ты видишь мою немощь, а детей у меня нет; так даю тебе, брату своему, землю свою всю и города по смерти своей и даю это тебе при хане и его вельможах». Послал также сказать и другому двоюродному брату, Льву, и племяннику Юрию: «Объявляю вам, что я отдал брату Мстиславу землю свою и города». Лев отвечал Владимиру: «И хорошо сделал, что отдал; мне разве искать под ним после твоей смерти? все мы под Богом ходим, а мне дал бы только Бог и своим княжеством управить в нынешнее время». Потом Мстислав послал сказать брату Льву и племяннику: «Брат Владимир отдал мне землю свою и города; если чего захочешь искать по смерти брата Владимира, так скажи лучше теперь, когда здесь хан». Лев не отвечал на это ни слова. Телебуга пошел в Польшу со всеми князьями и с Владимиром; но последний должен был воротиться с дороги, потому что жалко было смотреть на него. Пробыв несколько дней во Владимире, он начал говорить княгине и боярам: «Хотелось бы мне поехать в Любомль, потому что погань эта (татары) сильно мне опротивела; я человек больной, нельзя мне с ними толковать, пусть вместо меня остается здесь епископ Марк». Князь поехал в Любомль с княгинею и слугами придворными, из Любомля в Брест, а из Бреста в Каменец (Литовский), где и слег в постель, говоря княгине и слугам: «Когда эта погань выйдет из земли, то поедем в Любомль». Чрез несколько дней приехали к нему слуги бывшие в Польше на войне с татарами; он стал спрашивать их o Телебуге, пошел ли он назад из Польши? Те отвечали, что пошел. «А брат мой Лев, и Мстислав, и племянник здоровы ли? Те отвечали, что все здоровы, бояре и слуги, причем сказали, что Мстислав уже раздает своим боярам города и села волынские. Владимир очень рассердился и стал говорить: «Я лежу болен, а брат придал мне еще болезни; я еще жив, а он уже раздает города мои и села; мог бы подождать, когда умру». И отправил посла к Мстиславу с жалобою: «Брат! ведь ты меня ни на полону взял, ни копьем добыл, ни ратью выбил меня из городов моих – что так со мною поступаешь! ты мне брат, но ведь есть у меня и другой брат, Лев, и племянник Юрий; из вас троих я выбрал тебя одного и отдал тебе свою землю и города по своей смерти, а пока жив, тебе не вступаться ни во что; я так распорядился, отдал тебе землю за гордость брата Льва и племянника Юрия». Мстислав спешил успокоить больного. «Брат и господин! – велел он отвечать ему, – земля Божия и твоя и города твои, и я над ними не волен, сам я в твоей воле, и дай мне Бог иметь тебя как отца и служить тебе со всею правдою до смерти, чтоб ты, господин, здоров был, а мне главная надежда на тебя». Эта речь была люба Владимиру, он успокоился и поехал в Рай-город; здесь он начал говорить княгине: «Хочу послать за братом Мстиславом, урядиться с ним о земле, и о городах, и о тебе, княгиня моя милая Ольга, и об этом ребенке Изяславе, которую люблю, как дочь родную; Бог за грехи мои не дал мне детей, так эта была мне вместо родной, потому что взял ее от матери в пеленах и вскормил». За Мстиславом послали, и когда он приехал, то Владимир поднялся с постели, сел и стал его расспрашивать про поход; Мстислав рассказал ему все по порядку, как было, и когда пришел к себе на подворье, то Владимир послал епископа и двух бояр сказать ему: «Брат! я за тем тебя вызвал, что хочу урядиться с тобою о земле и о городах, о княгине своей и о ребенке Изяславе, хочу грамоты писать». Мстислав отвечал: «Брат и господин! Я разве хотел искать твоей земли по твоей смерти? Сам ты прислал ко мне в Польшу объявить, что отказываешь мне свою землю; если хочешь грамоты писать, то пиши как Богу любо и тебе». Епископ возвратился с этим ответом, и Владимир велел писцу писать грамоты: в одной отказал Мстиславу всю свою землю и города; в другой отказал жене своей город Кобрин с несколькими селами и монастырь Апостольский с селами же. «А княгиня моя, сказано в конце грамоты, захочет идти в монастырь после меня, пусть идет, а не захочет, то как ей любо: мне ведь не смотреть, вставши из гроба, что кто станет делать по моей смерти».

Когда грамоты были написаны, Владимир послал сказать Мстиславу: «Целуй крест на том, что не отнимешь ничего у княгини моей и у ребенка Изяславы, не отдашь ее неволею ни за кого, но за кого захочет княгиня моя, за того отдашь». Мстислав поцеловал крест, после чего поехал во Владимир, в Богородичную церковь, куда созваны были бояре и граждане русские и немцы; перед ними прочли Владимирову духовную, в которой отказана была вся земля Мстиславу, и епископ благословил последнего крестом воздвизальным на княжение; Мстислав уже хотел начать после этого княжить, но опять был остановлен больным Владимиром, который велел ему подождать до своей кончины. Мстислав отправился в свою Луцкую волость, а Владимир из Рая переехал в Любомль, где лежал больной всю зиму, рассылая слуг своих на охоту, потому что был страстный охотник и храбрый: завидит вепря или медведя – не станет дожидаться слуг, сам убьет всякого зверя. Но больному князю не дали успокоиться; как наступило лето, прислал к нему Конрад Семовитович мазовецкий. «Брат и господин! – велел сказать ему Конрад, – ты был мне вместо отца, держал под своею рукою, своею милостью; тобою я княжил и города свои держал, от братьи отступился и был грозен; а теперь, господин! слышал я, что ты отказал свои земли брату своему Мстиславу – так послал бы ты к нему своего посла вместе с моим, чтоб и он принял меня под свою руку и стоял бы за меня, как ты». Владимир исполнил желание Конрада, послал к Мстиславу, и тот обещался не давать в обиду мазовецкого князя и, если случится, голову свою за него сложить. Мстиславу хотелось также видеться лично с Конрадом; тот согласился с радостию, заехал сперва к Владимиру, в Любомль, где горько плакал, увидевши, как болезнь истощила красивое тело князя волынского; оттуда поехал к Мстиславу, который встретил его с боярами и слугами своими и принял с честию и любовию под свою руку, сказавши: «Как тебя брат мой Владимир честил и дарил, так дай Бог и мне честить тебя, и дарить, и стоять за тебя, когда кто-нибудь тебя обидит». Потом князья начали веселиться: Мстислав одарил Конрада конями красивыми в седлах дивных, платьем дорогим и другими дарами многими и так с честью отпустил его.

За Конрадом явился к больному Владимиру другой гость: прислал князь Юрий Львович посла своего сказать дяде: «Господин дядюшка! Бог знает, и ты знаешь, как я служил тебе со всею правдою, почитал я тебя, как отца; чтоб тебе сжалиться за мою службу? теперь отец прислал ко мне, отнимает у меня города, что прежде дал, – Бельз, Червень и Холм, а велит мне быть в Дрогичине и Мельнике; бью челом Богу и тебе: дай мне, господин дядюшка, Брест». Владимир велел отвечать ему: «Племянник! не дам: сам знаешь, что я не двуречив и не лгун, не могу нарушить договора, что заключил с братом Мстиславом: дал ему всю землю и все города и грамоты написал». Отправивши с этим ответом Юрьева посла, Владимир отрядил к брату Мстиславу верного слугу своего Ратьшу с таким наказом: «Присылал ко мне племянник Юрий просить Бреста, но я не дал ему ни города, ни села» – и, взявши из-под постели клок соломы, прибавил: «Не давай и такого клока соломы никому после моей смерти». Мстислав велел отвечать ему: «Ты мне и брат, ты мне и отец, Данило король, когда принял меня под свои руки; что ни велишь мне, все с радостию исполню». Но этим дело не кончилось: чрез несколько времени вошли слуги и объявили больному: «Владыка, господин, приехал». «Какой владыка?» – спросил Владимир. «Перемышльский Мемнон, от брата твоего Льва приехал». Догадался Владимир, зачем приехал владыка, но делать нечего, велел позвать; владыка вошел, поклонился князю до земли, промолвив: «Брат тебе кланяется», сел и начал править посольство: «Брат твой велел тебе сказать, господин: дядя твой Данило король, а мой отец лежит в Холме у св. Богородицы, и сыновья его, братья мои и твои, Роман и Шварн, и всех кости тут лежат; а теперь, брат, слышал я про твою болезнь тяжкую: чтоб тебе, братец, не погасить свечи над гробом дяди своего и братьи своей, дать бы тебе свой город Брест? То бы твоя свеча была». Владимир, говорит летописец, разумел всякие притчи и темные слова и начал с епископом длинный разговор от книг, потому что был книжник большой и философ, какого не было во всей земле, да и по нем не будет; наконец отпустил епископа к брату с такими словами: «Брат Лев! что ты думаешь, что я уже из ума выжил и не пойму твоей хитрости? мало тебе твоей земли, что еще Бреста захотел, когда сам три княженья держишь: Галицкое, Перемышльское и Бельзское, и того все мало? мой отец, а твой дядя лежит у св. Богородицы во Владимире, а много ль ты над ним свеч поставил? какой город дал, чтоб свеча была? сперва просил ты живым, а теперь уже мертвым просишь; не дам не только города, села у меня не выпросишь, разумею я твою хитрость, не дам».

Волость свою Владимир отдал брату; что же касается движимого имения, то, еще будучи на ногах, роздал его бедным: золото, серебро, камни драгоценные, пояса отцовские и свои, золотые и серебряные, все роздал; блюда большие серебряные, кубки золотые и серебряные сам пред глазами своими побил и полил в гривны, полил и монисты, большие золотые бабки и матери своей, и разослал милостыню по всей земле; и стада роздал убогим людям, у кого лошадей нет и кто потерял их во время Телебугина нашествия. Владимир умер в 1288 году, после двадцатилетнего княжения. Княгиня и слуги придворные обмыли тело, обвили бархатом с кружевами, как следует хоронить царей, и, положивши на сани (10 декабря), повезли во Владимир; граждане от мала до велика с громким плачем проводили своего господина. Привезши во Владимир вечером того же дня, на другой день похоронили в соборной Богородичной церкви, причем княгиня причитала: «Царь мой добрый, кроткий, смиренный, правдивый! вправду назвали тебя в крещеньи Иваном, всякими добродетелями похож ты был на него: много досад принял ты от сродников своих, но не видала я, чтоб ты отомстил им злом за зло»; а бояре причитали: «Хорошо б нам было с тобою умереть: как дед твой Роман, ты освободил нас от всяких обид, поревновал ты деду своему и наследовал путь его; а уж теперь нельзя нам больше тебя видеть: солнце наше зашло и остались мы в обиде». Так плакали над ним множество владимирцев, мужчины, женщины и дети, немцы, сурожцы, новгородцы; жиды плакали точно так, как отцы их, ведомые в плен вавилонский.

Мстислав, приехавши после похорон и поплакавши над братним гробом, спешил разослать засады (гарнизоны) по всем городам, боясь Льва и Юрия. Страх его не был напрасен: на юге не все так охотно исполняли завещания князей своих, как на севере, и Мстиславу дали знать, что Юрьева дружина уже сидит в трех городах: Бресте, Каменце (Литовском) и Бельске. Еще во время болезни Владимировой жители Бреста поклялись признать своим князем Юрия, и тот сейчас же после дядиной смерти приехал в Брест и стал здесь княжить. Но бояре Мстиславовы, старые луцкие и новые владимирские, начали говорить своему князю: «Господин! племянник осрамил тебя, отнял то, что дал тебе бог, брат, молитва отцовская и дедовская; можем и с детьми положить за тебя свои головы, ступай, возьми сначала Юрьевы города – Бельз и Червень, а потом пойдешь к Бресту». Мстислав отвечал: «Не дай мне Бог пролить кровь неповинную; я исправлю дело Богом и благословением брата своего Владимира», – и послал сказать племяннику: «Племянник! добро бы ты не был сам на том пути и ничего не слыхал, а то сам слышал и отец твой и вся рать слышала, что брат Владимир отдал мне землю свою и города все, при хане и при его вельможах, и мы оба, я и Владимир, вам об этом объявляли: если ты чего хотел, то почему тогда ничего не сказал мне при хане? теперь объяви мне: сам ли ты сел в Бресте своею волею или по приказанию отца своего? не на мне будет кровь, а на виноватом; я пошлю за татарами, а ты сиди, пожалуй, не поедешь добром, так злом поедешь». Потом отправил епископа владимирского к брату Льву сказать ему: «Жалуюсь Богу и тебе, потому что ты мне больше всех по Боге, брат ты мне старший; скажи мне правду: своею ли волею сын твой сел в Бресте или по твоему приказанию? если по твоему приказанию, то объявляю тебе прямо: я послал за татарами и сам собираю войско; как меня Бог с вами рассудит». Лев испугался, потому что еще у него не сошла оскомина после Телебугина нашествия, говорит летописец, и велел отвечать брату: «Сын мой это сделал без моего ведома, своим молодым умом, и об этом, братец, не беспокойся, я пошлю к нему, чтоб он выехал из Бреста». И действительно, послал сказать Юрию: «Ступай вон из города, не погуби земли: брат послал за татарами; если же не поедешь, то я сам буду помогать брату на тебя и отрешу тебя от наследства, все отдам брату Мстиславу, если меня, отца своего, не послушаешься». Юрий поехал из Бреста с большим позором, взявши с собою главных крамольников, которых поклялся не выдавать дяде, пограбивши все дома дядины, и не осталось камня на камне ни в Бресте, ни в Каменце, ни в Бельске. Мстислав приехал в Брест и наказал его жителей тем, что заставил их содержать ловчих княжеских, и тем, что известие о крамоле их велел внести в летопись.

Покончив так удачно с родственниками, Мстислав был одинаково счастлив и в отношениях литовских: двое тамошних князей отдали ему свой город Волковыйск, чтоб только был с ними в мире. Со стороны Польши не могло быть также никакой опасности: в то время, когда Конрад Семовитович мазовецкий был в Луцке у Мстислава, в Любомль к больному Владимиру приехал лях из Люблина и объявил, что ищет Конрада, потому что Лешко Черный краковский умер, и люблинцы послали за Конрадом, хотят, чтоб он княжил в Кракове. Владимир велел дать гонцу свежую лошадь, и он нагнал Конрада во Владимире; тот сильно обрадовался краковскому княжению и, взявши у Владимира воеводу волынского Дуная, чтоб было почетнее приехать в Люблин, немедленно отправился туда, но нашел ворота городские запертыми. Остановившись в монастыре, он послал сказать гражданам: «Зачем же вы привели меня, когда теперь город передо мною затворили?» Те отвечали: «Мы тебя не приводили и не посылали за тобою, голова нам Краков: там воеводы наши и бояре большие; если ты станешь княжить в Кракове, то и мы будем твои». После этого вдруг разнеслась весть, что рать идет литовская к городу: Конрад переполошился и вбежал в башню к монахам; но оказалось, что рать была не литовская, а русская; привел ее князь Юрий Львович, хотевший овладеть Люблином, но граждане не приняли его, стояли вооруженные на стенах и кричали ему: «Князь! плохо ездишь, рать с тобою малая, придет ляхов много, позор тебе будет большой». Юрий должен был удовольствоваться опустошением окрестностей краковских и отправился назад с добычею; поехал назад и Конрад мазовецкий, взявши себе позор великий, так что лучше было бы ему умереть, говорит летописец.

Шляхта краковская позвала себе на престол старшего брата его, Болеслава Семовитовича; но княжение Болеслава не могло быть продолжительно и спокойно, ибо если прежде в Польше на княжеские отношения обнаруживали сильное влияние вельможи я прелаты, то теперь сюда присоединилось третье сословие, не туземное, как в Европе Западной, так называемое среднее сословие, выступившее тогда на сцену вследствие известных обстоятельств, но иностранное, немецкое. Немцы краковские, сендомирские и из других городов, которым не понравился новый князь Болеслав, обратили свои взоры на Генриха IV, князя силезского-вратиславского (бреславского), Пяста, но совершенно онемеченного, который сочинял немецкие любовные песни (Minnelieder) и был вассалом немецкого императора. Генрих принял предложение краковских граждан, часть шляхты приняла также его сторону, и он успел выгнать Болеслава. Но тот не думал еще уступать ему: он собрал войско и призвал на помощь родного брата Конрада и двоюродного Владислава Локетка, собственно законного наследника Кракову по родном брате своем, Лешке Черном. Мазовецкие князья пошли на Генриха, и тот выехал в Бреславль, поручивши охранять краковскую крепость немцам, лучшим мужам своим, задобрив их обещаниями даров и волостей и оставя им много съестных припасов. Немцы объявили, что сложат за него свои головы, а крепости не сдадут, и сдержали слово: Болеслав вошел в город (посад), но крепости взять не мог; при этом граждане отказались биться с крепостным гарнизоном, говоря: «Кто будет княжить в Кракове, тот наш и князь». Целое лето стояли мазовецкие князья под крепостью; наконец на помощь к ним явился Лев Данилович галицкий, стал ездить около крепости, стращая гарнизон, но приступить ниоткуда нельзя было: вся она была каменная, утверждена пороками и самострелами, большими и малыми, которые поворачивались во все стороны. Видя невозможность взять крепость, Лев послал войско в Силезию, к Бреславлю, пустошить наследственную волость Генрихову, и галицкая рать взяла множество добычи, потому что никакое другое войско до нее не входило так глубоко в эту область. Удовольствовавшись этим, Лев окончил поход и поехал на свидание к чешскому королю Вячеславу; очень вероятно, что при этом свидании была речь и уговор насчет Краковского княжества, ибо, когда по смерти Генриха силезского (1290 г.) за Краков подняли вражду Пршемыслав великопольский, внук Владислава Одонича, с Владиславом Локетком мазовецким, краковцы послали к Вячеславу с предложением ему короны, и Вячеслав согласился принять ее. Ни Пршемыслав великопольский, ни Владислав Локетек мазовецкий не хотели сначала отказаться от прав своих в пользу чужеземца, следствием чего была усобица: кому из них помогали русские князья Лев и Мстислав Данииловичи – неизвестно, известно только то, что они во время этой усобицы входили в Сендомирскую землю и опустошили ее. Наконец, по смерти Пршемыслава Вячеславу чешскому удалось утвердиться в Кракове: Пясты, княжившие в других польских областях, должны были признать свою зависимость от него, как от короля всей Польши, а сам Вячеслав был вассал императора немецкого (1300).

Кроме потомков Романа Великого на западной стороне Днепра упоминаются еще другие князья из других племен: так, под 1289 годом упоминается Юрий, князь поросский, служивший волынским князьям – Владимиру и потом Мстиславу; под 1292 годом помещены известия о смерти пинского князя Юрия Владимировича и степанского князя Ивана Глебовича, после которого стал княжить сын его Владимир.

Из князей на восточной стороне Днепра мы встретили опять Романа брянского с сыном Олегом; этот Роман известен не по одной борьбе своей с Литвою: в 1286 году он приходил под Смоленск, пожег окрестности, посад, приступал к крепости, но, не взявши ее, ушел прочь. Из других черниговских Ольговичей упоминаются Олег, князь рыльский и волгорский, и Святослав, князь липецкий, по поводу следующего происшествия. Был в Курске ханский баскак, именем Ахмат, сын Темиров; он откупал в Орде всякие дани Курского княжества, и тяжко было от него и князьям, и черным людям; мало того, он построил себе две большие слободы во владениях князя Олега рыльского и волгорского и князя Святослава липецкого. Олег и Святослав были родственники между собою, но, как обыкновенно тогда водилось, то жили в мире, то воевали друг с другом; нападали они и на Ахматовы слободы, враждовали с ним и опять мирились, так что в Орде ничего об этом не знали. Но скоро князьям нельзя стало более терпеть у себя этих слобод, которых народонаселение увеличилось беглецами отовсюду, и окрестным жителям стало от них уже слишком тяжко. Олег и Святослав начали думать, как помочь злу, и решили, чтоб Олег шел с жалобою в Орду, к Телебуге. Хан решил дело в пользу князей, велел им разорить слободы и жителей их вывести в свою волость; князья исполнили приказ ханский. Тогда Ахмат, видя, что Телебуга принял сторону русских князей, обратился с жалобою на них к сопернику Телебугину, Ногаю. «Князь Олег и родственник его, князь Святослав, – говорил он Ногаю, – именем только князья, а на самом деле разбойники и тебе неприятели; если не веришь, то испытай: есть в Олеговой волости много ловищ лебединых: ты пошли своих сокольников, пусть наловят тебе лебедей, и князь Олег пусть с ними же ловит, а потом пусть они позовут его к тебе: если Олег послушается, придет к тебе, то я солгал, а Олег прав». Ногай сделал по Ахматову, послал звать к себе Олега, и тот не пошел: он боялся, что хотя сам он и не грабил слобод Ахматовых, но люди его и князь Святослав липецкий грабили; к этому можно прибавить также, что пойти к Ногаю, признать над собою его суд и власть значило рассердить Телебугу. Сокольники возвратились и объявили Ногаю, что Ахмат прав, а Олег со Святославом разбойничают и не слушаются хана. Ногай рассердился и послал вместе с Ахматом войско для опустошения волости Олеговой и Святославовой. Татары пришли к городу Ворголу в январе месяце, в сильную стужу; Олег, услыхав о Ногаевой рати, бросился бежать в Орду к своему хану Телебуге с женою и детьми, а Святослав бежал в Рязанское княжество, в леса воронежские; бояре Олеговы побежали было вслед за своим князем, но были перехвачены татарами, в числе одиннадцати человек. Двадцать дней стояли татары в Рыльском и Липецком княжествах, воюя повсюду и складывая добычу в слободах Ахматовых, которые наполнились людьми, и скотом, и всяким богатством. В числе пленников находились и купцы иностранные, немецкие и цареградские, которых привели закованных в железа немецкие; но татары, узнавши, что они купцы, освободили их и отдали им все товары, сказавши: «Вы купцы, торгуете, ходите по всяким землям, так рассказывайте всюду, что бывает тому, кто станет спорить со своим баскаком». Бояр Олеговых Ахмат велел перебить и трупы их развешать по деревьям, а в слободах оставил двух своих братьев с отрядом войска из татар и русских.

В следующем году по весне случилось обоим братьям Ахматовым идти из одной слободы в другую, а с ними шло 35 человек русских слуг их. Липецкий князь Святослав, услыхав об этом, подстерег их со своими боярами и дружиною, ударил нечаянно, убил 25 человек русских да двух татар, а братья Ахматовы успели убежать в слободу; Святослав преследовал их и туда, но слобожане встретили его с оружием, и с обеих сторон пало много людей в бою. Братья Ахматовы побоялись, однако, оставаться долее в слободе и побежали в Курск к брату, а за ними разбежались и все остальные слобожане. Ахмат прислал к Святославу с миром, но тот убил и посла. В это время возвратился из Орды от Телебуги князь Олег рыльский, сделал поминки по боярам своим и всем побитым, после чего послал сказать Святославу: «Что это ты, брат, сделал! правду нашу погубил, наложил на себя и на меня имя разбойничье, знаешь обычай татарский, да и у нас на Руси разбойников не любят, ступай в Орду, отвечай». Святослав велел сказать ему на это: «Из чего ты хлопочешь, какое тебе до меня дело? я сам знаю про себя, что хочу, то и делаю; а что баскаковы слободы грабил, в том я прав, не человека я обидел, а зверя; врагам своим отомстил; не буду отвечать ни перед Богом, ни перед людьми в том, что поганых кровопийцев избил». Олег послал опять сказать ему: «Мы целовали с тобою крест, что ходить нам по одной думе обоим; когда рать была, то ты со мною к царю не бежал, остался в Руси, спрятался в воронежских лесах, чтоб после разбойничать, а теперь погубил и мою, и свою правду, нейдешь ни к своему царю, ни к Ногаю на исправу, так как тебя со мною Бог рассудит». Объявивши войну Святославу, Олег отправился в Орду, пришел оттуда с толпою татар и убил Святослава. Место последнего занял брат его Александр; он не мог стерпеть, чтобы не отомстить за брата, пошел в Орду с богатыми дарами и, взявши от хана войско, убил князя Олега рыльского с двумя сыновьями. Летописец говорит о своем рассказе, что в нем пропущено много подробностей, потому что и малая эта повесть может исторгнуть слезы у разумного человека.