Библиография. [Рец. нa:] Голубинский Е. История Русской Церкви

Е. Голубинский. История Русской Церкви. Том II, половина I. Издание Имп. Общества Истории и Древностей Российских. Москва. 1900.

Появление в печати первой половины второго тома История Русской Церкви профессора Евгения Евсигнеевича Голубинского – событие для отечественной церковно- исторической науки. Всем известно, как мало у нас подобных работ – их можно перечесть даже не по пальцам – и с какими большими промежутками времени они являются: соответствующие тома Истории преосв. Макария – IV, V и VI вышли более тридцати лет тому назад (в 1866 – 1870 гг.). И капитальный труд Е. Е. Голубинского издается очень медленно, к сожалению: второй том выходит через девятнадцать лет после первого: давно приготовленный к печати он запоздал появлением в свет, но не по вине автора¹. Поэтому Московское Общество Истории и Древностей Российских, которое вынуло из под спуда и издало в своих Чтениях продолжение Истории Голубинского², имеет полное право на великое спасибо от людей, которым дорога русская церковно-историческая наука. В ряду многочисленных заслуг Общества перед этой наукой издание Истории Е. Е. Голубинского есть заслуга очень крупная. Посвящается книга светлой памяти ученейшего русского архипастыря покойного Макария, митрополита Московского, который доставил автору в свое время возможность напечатать первый том Истории и «по поводу его» явил себя благожелательным покровителем автора³. Ученейший из историков Русской Церкви, благожелательно содействовавший появлению в свет и официальному одобрению начала настоящего труда, старейшее из русских исторических обществ, помогающее автору при издании его продолжения, являются самыми авторитетными свидетельствами в пользу труда, его научной ценности, его близости к традициям и соответствия нуждам родной науки. Преосв. Макарий и Общество Истории и Древностей Российских – это два таких свидетеля, перед которыми должен умолкнуть всяк глагол.

В дальнейших речах своих мы и не беремся давать подробную оценку многолетней работе ученого автора. Наша скромная задача – описать вышедший полутом, чтобы только познакомить с ним читателей Богословского Вестника.

Автор делит историю Русской Церкви на три периода: киевский – до нашествия монголов, московский – вплоть до новой истории и петербургский – до наших дней. Первый том его Истории обнимает киевский период, второй должен обнимать только половину московского, кончая управлением митр. Макария (1563 г.). В первой, только что вышедшей, половине второго тома содержится статья о порабощении Руси монголами и отношении ханов к русской церкви, а затем ряд очерков о русских митрополитах (со времени разделения митрополии об одних московских митрополитах) включительно до Макария. Многие статьи представляют из себя обширные исследования или монографии в которых со свойственной автору полнотой собрано, критически очищено и живо рассказано все, что можно сказать о жизни, церковно-административной и пасторски – учительной деятельности того или другого первосвятителя Русской церкви. Кроме того вслед за историей замешательства на кафедре митрополии после смерти св. Алексия помещен очерк о св. Стефане, просветителе Зырян. В связи с рассказом о деятельности наших митрополитов обстоятельно описаны – секта стригольников, ересь жидовствующих, судьба Максима Грека. Все остальные отделы (управление, просвещение, богослужение, монашество вера, нравственность и религиозность народа) отнесены ко второй половине тома.

Если бы История Е. Е. Голубинского содержала только последние выводы по взятым вопросам, уже существующее в науке – в частных монографических работах, появившихся после Истории преосв. Макария, дополняющих и исправляющих ее в разных разделах, то и в таком случае она имела бы значение как последнее слово, как сводный указатель всего того, что сделано по этим вопросам. На самом деле, как известно всем знакомым с первым томом разбираемого труда, этот труд представляет нечто гораздо большее, или точнее – совсем иное. История Голубинского есть вполне самостоятельная переработка всего содержания науки, плод сорокалетнего занятия его, дело жизни ученого автора⁴. По своему методу она критическая история. Красноречивый оппонент нашего автора на докторском диспуте описывал процессы его ученой работы таким образом. Вот он подходит к зданию отечественной церковной истории, вооруженный одним орудием разрушения, с тяжелым молотом критики. Остукивая каждый камень этого здания, он многие из них, даже неподвижно лежащие в основании разбил своим молотом; иные осыпались и раздробились на мелкие камушки, другие совершенно изменили свой вид. После того он брал камни, выдержавшие пробу, прибавлял к ним свои и слагал их так, чтобы вышло здание. Но здание не выросло⁵. Под неподвижно лежащими краеугольными камнями русской церковной истории здесь разумелись – летописное предание о путешествии ап. Андрея с проповедью по Днепру и Волхову, летописная повесть об обращении и крещении св. Владимира, уставы первых христианских князей. Подобных отделов нет в только что вышедшем полутоме, хотя автор не переменил своего орудия и остался верен научному методу, раз принятому в работе. Это обусловливается может быть сущностью самих вопросов, менее крупных и важных в здании отечественной церковной истории, а может быть и сравнительно лучшим решением их. Но как раньше, так и теперь ученый занят критикой фактов, очисткой и шлифовкой тех мелких камешков, из которых приходится слагать это здание. Историки русской церкви в праве сетовать словами пушкинского летописца, что немного лиц сохранила ему историческая память, немного слов доходит до него из старины глубокой, а прочее погибло безвозвратно; он имеет полное право жаловаться на бедность источников своей науки, немногочисленных по количеству и неценных по качеству, что и заявил давно и снова повторил теперь наш ученый. Русские летописцы скупы на церковно- исторические известия, иногда же, упоминая вероятно о важных церковно-исторических событиях, не сообщают никаких подробностей о них. Вот, например: «По возвращении из Орды митрополит (Максим) в следующем 1284-м году позвал к себе в Киев на собор всех русских епископов. Призвание всех русских епископов заставляет предполагать, что причиною собора было что-нибудь особенное и важное; но наши летописи по своему истинно и до слез прискорбному, позволительно выразиться – ужасному обычаю молчать обо всем, касающемся церкви, не говорят о причине ни одного слова... Более чем вероятно, что нам сообщается о важном церковно-историческом факте, но сообщается таким образом, что все равно и даже, пожалуй, лучше было бы, еслибы и не сообщалось»⁶. Еще пример: «По сообщению одной летописи в 1353-м году незадолго до смерти митр. Феогноста был снем в Москве (великому князю) Семиону (Ивановичу) и князю Константину Васильевичу (Суздальскому) про причет церковный. Но о чем именно был снем или съезд, остается нам совершенно неизвестными. Возможно, что собор и снем сделали какие-нибудь важные постановления, которые весьма должно бы было знать нам; но... летописцы наши ведут себя по отношению к церковным делами так, что теперешним историкам церкви остается только плакать»⁷. Или вот, наконец. Летопись и особое сказание повествуют о суде митр. Киприана над Евфимием, епископом Тверским, в 1390 году. Описано, как торжественно был принят митрополит Тверским князем Михаилом Александровичем, как единогласно обвиняли владыку многочисленные свидетели, так что митрополит приговорил его к извержению из сана, но ничего не сказано о самих преступлениях епископа Евфимия. «Имея пред собою случай исключительный, но оставшийся для нас совершенно темным, мы можем только в тысячный раз выразить сетование на наших исторических повествователей, что они или ничего не говорят о делах церковных или говорят так, что от речей их нам немного более пользы чем от молчания»⁸. Но чем недостаточнее материала, тем с большим вниманием должен относиться к нему исследователь; чем он ниже по своим достоинствам, тем с большею настойчивостью должно приводить его в годность. Труд русского церковного историка по изучению материала наш автор сравнивал с работой тряпичника, который должен по десятку раз и тщательнейшим образом перерывать всякий хлам, чтобы извлечь нужные лоскуты и лоскутки⁹. Из разбираемой книги можно видеть, как много и внимательно пересмотрено трудолюбивыми автором этих лоскуточков, как много выброшено их за негодностью, или вычищено от пристрастной окраски древних повествователей, которые были также люди и значит не всегда смотрели верными взглядом и писали беспристрастной рукой, которые не досказывали, умалчивали или говорили напраслину. Многие известия из далекого прошлого ходят в нашей исторической литературе с готовым комментарием какого-нибудь историка,– не всегда правильным, но прочно приросшим к этому известию. Многие события освещены односторонне или затемнены не совсем удачными домыслами исследователей. Здесь вина уже не древних летописцев и повествователей, а недавних или современных работников на ниве церковно-исторической науки; виновата в этом и бедность специальной литературы по этому предмету; вследствие редкого появления самостоятельных работ старые суждения и взгляды получают широкое распространение, из специальной литературы они переходят в учебную и популярную, к ним так привыкает мысль даже специально занимающегося исследователя, что перестает различать границу, где кончается документальное известие и начинается научное толкование. Наш независимый историк идет путем свободного исследования первоисточников и эти приставшие к известиям комментарии, к событиям освещение, можно сказать, нередко спадают ветхой чешуей. Только в тех отделах, где решение вопроса нашему автору представляется правильным, он охотно присоединяется к существующему мнению, оставаясь, впрочем, самостоятельными в его частной обработке. Впрочем, нельзя представлять, будто наш историк только и делает, что разрушает – обесценивает показания источников, выбрасывает за негодностью суждения исследователей и ничего не создает взамен. Напротив критическая обработка источников содействует выяснению исторической истины. Правда, показаний стало как будто меньше, но в очищенном виде они уже не ограничиваются и не урезываются тем, что имело только вид исторического свидетельства, эти исторические показания сделались теперь так сказать прочнее, более надежными опорами для построений. Притом же известия, признанные надежными, подвергнуты в исследовании Е. Е-ча всестороннему анализу, который положительно содействует накоплению мелких фактов, более ценных, чем оставленные за негодностью. И вот путем этих двух методологических приемов – очищения поля зрения от загораживающих истину показаний и накопления новых фактов и создается возможность по отрывкам воспроизводить, насколько это можно, церковное прошлое. И было бы большою несправедливостью сказать, что наш ученый не только не построил, но и не строил здания своей науки, оставив эту творческую работу в наследство своим преемникам. Как увидим далее, он дает образцы превосходных построений по вопросам крупной важности. Но наши источники бедны. Задавая много вопросов своими отрывками – лоскутками такому тонкому аналитику и внимательному исследователю, каков Е. Е. Голубинский, они не дают надежных ответов. Вопросы должны остаться без решения и наш историк иногда пользуется правом ученого строить гипотезы, ведет, по его выражению, гадательные речи, приподнимает покров недосказов и умолчания. При превосходном знании своей науки и русской гражданской истории, при массе сведений какими владеет ученый в науках вспомогательных, при осторожности суждений, эти гадательные речи его большей частью очень убедительны. Но случается, что уж никакие средства не помогают приподнять завесу над теми или иными событием; вопросы остаются открытыми. Однако надо благодарить исследователя и за то, что он поставил их. Последующие работники будут теперь считаться с этими вопросами и может быть найдут ответы.

Для читателей, знакомых с полными Историями Русской Церкви, только что вышедший полутом Истории Е. Е. Голубинского дает немало нового. Они увидят, что критическая обработка материала привела автора к новому освещению некоторых известных ранее фактов, что многие подробности получили неожиданный смысл, что историческое положение и значение некоторых церковных деятелей несколько или даже совершенно иное, чем было ранее в передаче прежних историков. Мы отметим только более выдающиеся особенности в выводах и построениях Е. Е. Голубинского в сравнении главным образом с Историей преосв. Макария, которая одна стоит вровень с разбираемой по своей полноте и обстоятельности.

Вот для примера несколько исторических фактов, освещенных и объясненных по новому. После смерти митр. Максима и ранее поставления св. Петра какой то игумен Геронтий дерзнул восхитить сан святительства: он взял с собою митрополичью ризницу, много икон из владимирского Успенского Собора, который был тогда кафедральным митрополичьим, митрополичьих сановников и отправился в Константинополь искать поставления в русские митрополиты. Таков рассказ житий митр. Петра. Преосв. Maкарий предполагает, что Геронтий сделал это «не без согласия светских властей города Владимира и некоторых из духовенства»¹⁰. Но Е. Е-ч делает в высшей степени правдоподобную догадку, что он был послан тогдашним владимирским великим князем, Михаилом Ярославичем тверским. Этим и можно естественно объяснить взятие Геронтием митрополичьей ризницы, соборных икон, особенно же отправление с ним в Царьград митрополичьих сановников; все это указывает, что Геронтий не ушел тайно, а был послан для поставления¹¹. Так понимаемый этот факт многое объясняет в истории св. митр. Петра. Его житие, написанное митроп. Киприаном, передает, что св. Петра приняли неохотно во Владимире, т. е. очевидно неохотно принял его тот же великий князь. Донос патриарху на св. Петра со стороны тверского епископа Андрея, вызвавший собор в Переславле Залесском, таким образом, является эпизодом из борьбы тверского князя с неугодным ему митрополитом, а не личным делом епископа, как это думает преосв. Макарий¹². Так важнейшие события в жизни митрополита, содействовавшего церковному главенству Москвы, а чрез это и ее политическому могуществу, определились политической борьбой за первенство между Москвой и Тверью. Поэтому статья о св. Петре представляет собою очень цельный очерк.

Важные исправления вносятся в историю митр. Исидора. Царь и патриарх поставили его русским митрополитом вовсе не потому, как принято думать, что он был человек, преданный делу соединения церквей и готовый пожертвовать православием латинству, как он показал себя на Флорентийском соборе. Такое предположение невозможно, потому что сам император и патриарх не имели в виду покупать союза с папою ценою пожертвования православием латинству; они питали странную и легкомысленную уверенность, что восторжествуют над латинством, что не они, а им уступят. И есть основание думать, что греки на соборе рассчитывали на московского митрополита, как на надежнейшего защитника православия. Исидор был возведен на московскую кафедру не за преданность латинству, которой не знали за ним ни в Греции ни на Руси до собора, а за свои выдающиеся личные качества – блестящие таланты и отличное образование и может быть даже с расчетом придать ему возведением в русские митрополиты больший авторитет в качестве защитника православия. Далее. Великий князь московский Василий Васильевич вовсе не противился поездке Исидора на собор, как это передают наши источники: он мог мыслить только подобно грекам, что латиняне уступят, и у него не было оснований для противления. Блестящая свита, отправленная с Исидором, епископ, бывший в этой свите, который конечно не мог поехать против воли или без дозволения князя, громадные средства, отпущенный митрополиту на путешествие, наконец, торжественные проводы ему при отъезде – все это говорит решительно против несочувствия великого князя Василия Васильевича

поездке митр. Исидора на Флорентийский собор¹³.

Совершенно оригинальное воззрение высказывает Е. Е-ч на Стоглавный собор. К суждениям о нем доселе примешивались полемические интересы, начиная с выражения Большого Московского собора о простоте и невежестве отцов Стоглавого собора. Сначала отрицалась подлинность Стоглава, затем официальное значение его постановлений. То и другое оставлено, но до сих пор не оценили собора с точки зрения тех задач, какие он имел, не оценили и его инициатора митр. Макария. Такую оценку находим теперь в труде Е. Е-ча. Стоглавый собор, которому «сколько-нибудь подобного не бывало у нас ни прежде, ни после, составляет то деяние митр. Макария, которое дает ему неоспоримое право на почетнейшее место между всеми высшими пастырями церкви, как знаменитейшему из всего их ряда»¹⁴. Митр. Макарий, собирая собор, «одушевлен был искренним желанием совершить при его посредстве возможно полное и возможно действительное обновление русской церкви». Историк припоминает, что и на западе в римско-католической церкви происходил тогда собор, имевший туже самую цель, что и наш Стоглавый – именно Тридентский собор. Но «с полными правом мы можем сказать, продолжает он, что в отношении побуждений наш собор несравненно выше римско-католического: тогда как этот последний был делом вынужденным со стороны пап, наш был напротив со стороны представителя нашей церкви делом добровольнейшим». Правда, некоторый меры, рекомендованный собором нельзя признать достаточными, например меры для исправления книги, для обучения кандидатов на священные должности, но за то другие приносят его руководителю «истинную и истиннейшую честь». «Таковы меры, принятые им к устранению недостатков и злоупотреблений в церковном управлении и суде. Та откровенность, с которой он (митр. Макарий) признает и высказывает эти недостатки и злоупотребления, и те ревность и решительность, с которыми он стремится к их искоренению, представляют нечто такое, что настоятельнейше могло бы быть рекомендовано всему последующему времени вплоть до нынешнего нашего. Еслибы узаконенное на Стоглавом соборе относительно церковного суда сохранилось после него, то его узаконения были бы величайшим благодеянием для низшего духовенства и вместе для мирян, насколько эти вторые подлежали церковному суду». Его узаконения над низшим духовенством могли бы служить до некоторой степени примером и для нынешнего времени. «С величайшей похвалой должно отозваться об узаконениях Макария и относительно монастырей с монахами». Как понимать простоту и невежество, которые по словам собора 1667 года обнаружил Макарий в постановлениях о двоеперстии и сугубой аллилуйи, речь будет во второй половине тома. «Но когда некоторые наши ученые распространяют эту простоту и невежество на все, что написано Макарием в Стоглаве и на всю вообще его деятельность, то они по неведению или по преднамеренности являются возмутительно несправедливыми к знаменитейшему из наших церковных деятелей»¹⁵. Таково суждение Е. Е-ча о Стоглавом соборе. По его мнению, это самая крупная заслуга знаменитейшего на его взгляд русского митрополита.

Некоторые исторические лица в труде Е. Е-ча получили совершенно новое изображение и, сличая его суждения о них с взглядами предшествующих историков, можно видеть, что в большинстве случаев наш ученый со свойственною ему настойчивостью указывает заслуги тех, за которыми их не признавали до сих пор, или признавали невполне, нередко заступается за деятелей, к которым до сих пор несправедлива была история, поминает теплым словом или изображает словами восторга тех, которые заслужили то или другое. Вот, например. Еще раньше Е. Е-ч заявлял печатно, что существующие в нашей церковной истории представления о бывшем кандидате в митрополиты после св. Алексия, Михаиле или Митяе, как о весьма недоброкачественном выскочке, неосновательны¹⁶. Свой обратный взгляд на него он излагает теперь обстоятельно, выводя его из разбора исторических известий о Митяе. Известия содержатся в двух повестях, помещенных в летописях и соединенных вместе: одна из них написана не сторонником его, но и не врагом, другая же явным его врагом и представляет как бы обвинительную записку против Митяя. Автором второго сказания Е. Е-ч признает митр. Киприана, которому Митяй со своей кандидатурой в митрополиты наделал слишком много неприятностей. В суждениях о Митяе историки руководились главным образом враждебной ему повестью, но надежный источник представляет только другая повесть, которая и дает основания видеть в нем «исключительную и совершенно выдающуюся личность». При редких дарованиях – уме и начитанности он обладал свойством привлекать к себе людей. У него была смелая реформаторская голова: ему пришла мысль ввести новый порядок избрания русских митрополитов не в Константинополе, а в Москве и собором русских епископов. Кроме того есть основания предполагать, что задачей своего будущего правления он поставил реформу нравов духовенства от верху и до низу, на что были вполне способен по своей энергии и мужеству. О его преждевременной смерти, которая не была все-таки насильственной, надо пожалеть¹⁷. Е. Е-ч ставит Митяя в ряд с двумя только митрополитами описываемого им периода – Феодосием и Макарием.

Вот суждение Е. Е-ча о митр. Феодосии. «Имя митр, Феодосия вовсе не принадлежит и числу особенно известных имен нашей русской церковной истории... На самом деле митр. Феодосий принадлежит к числу наиболее выдающихся из обыкновенного ряда и наиболее замечательных наших митрополитов, так что ему бесспорно должно быть усвояемо в их среде одно из наиболее почетных мест. Во все время нашей старой Руси приходское духовенство наше было очень недоброкачественно: но много ли было у нас митрополитов, которые бы помышляли об улучшении этого духовенства со всею серьезностью, – которые бы хотели ставить подобное улучшение одною из своих нарочитых задач? А митр. Феодосий принадлежал именно к небольшому числу этих наших митрополитов». Исправление духовенства, предпринятое митр. Феодосием, не было широко и всесторонне: «оно имело состоять единственно в исправлении собственной порочной жизни духовенства». Но очевидно Феодосий не обладал энергией, необходимой реформатору, и, получив в ответ на свои заботы проклятие народа, он захворал, а потом выздоровев удалился в монастырь¹⁸. В отношении силы своего характера митр. Феодосий ниже не только Макария, но и Митяя¹⁹.

Мы уже знаем отчасти, как смотрит Е. Е-ч на деятельность митр. Макария. «Он представляет собою, по мнению ученого, высшего пастыря русской церкви знаменитейшего из всех, которые были прежде него и которые были после него»²⁰. Заканчивая свой обширный очерк об этом митрополите, Е. Е-ч резюмирует черты его деятельности и личности. Макарий обновитель русской церкви, но не реформатор: он был горячим противником недостатков и злоупотреблений, которые признавались за таковые общим голосом и общим мнением всех, но он не принадлежал к числу некоторых людей того времени, которые, возвышаясь над всеми, хотели видеть недостатки, злоупотребления и неправильности там, где их не видели все: он был сторонником монастырских вотчин, он не восстановил определения собора 1503 года о невзымании платы за поставление на церковные степени, не отменил определения этого же собора о вдовых священниках, осудил уже по-видимому раскаявшегося еретика Башкина. За это Макария причисляют обыкновенно к иосифлянам или по крайней мере к сторонниками иосифлянства. Но это едва ли правильно. Иосифляне защищали то, за что стояло решительно большинство духовенства, так что можно было держаться одних с ними взглядов и не принадлежать к их партии. Иосифлян отличал невыгодно их нравственный характер: раболепное угодничество пред светской властью и непримиримая ненависть к противниками своих мнений. В этом смысле Макарий не был вовсе иосифлянином: он обладал характером миротворца, был современно чужд угодничества, а к некоторым противникам своих мнений, например к Максиму Греку, питал великое уважение. Нам известны следующие черты индивидуального нравственного характера Макария: он был человек кроткий, милостивый к нуждающимся, усердно предстательствующий за напаствуемых, миролюбивый и миротворящий и наконец меценат книжно-трудящихся и милостиво благоприветливый²¹.

Приведем некоторые суждения историка о выдающихся деятелях и в других сферах церковной жизни. Вот между прочим черта, подмеченная им в жизни беспримерного русского миссионера св. Стефана Пермского. Св. Стефана как миссионера отличает от наших миссионеров всех времен то обстоятельство, что он распространял Христову веру без всякого покровительства и помощи гражданской власти. «Он отправился к Зырянам обращать их христианство, надеясь единственно на помощь Божию; он достиг того, что заставил их отказаться от язычества и принять христианство единственно силою убеждения, без всякого и без малейшего участия принуждения. Вообще как проповедник христианства между язычниками св. Стефан является пред нами новым апостолом²².

Если св. Стефан был у нас новым апостолом, то Максим Грек был новым пророком. «Максим принадлежал к числу тех избранных людей, которых Бог посылает в мир пророками проповедовать людям его истины». «Человек блестяще талантливый и высоко образованный в самом строгом смысле этого слова, он имел специальную врожденную наклонность к деятельности пророка или публициста – обличителя и его знаменитость как нашего деятеля состоит в том, что он среди многообразной учительности выступил небоязненным и горячим обличителем и бичевателем религиозно-нравственных пороков современного ему русского общества,– что он явился у нас проповедником истинного христианства против фарисейства внешней набожности, которое у нас нашел. Для науки русской церковной истории Максим весьма важен тем, что в своих обличительных писаниях он дал ей такое яркое изображение нравственной физиономии современного ему русского общества, какого мы напрасно искали бы у писателей природно-русских». Этому способствовало то обстоятельство, что Максим Грек был сторонний наблюдатель и наблюдатель в высшей степени способный. Рассказав историю его страданий, Е. Е-ч замечает. «Такова была судьба в России Максима, который шел к нам для исполнения одного временного поручения, с тем, чтобы потом щедро одаренным от великого князя возвратиться домой! Чего-нибудь более трагического невозможно выдумать»²³.

Но описывая «труды и славу и добро» наших древних церковных деятелей историк не скрывает и не замалчивает, а правдиво передает «грехи и темные деянья» некоторых из них: частные проступки, бросающие невыгодный свет на нравственную личность, господствующую страсть или даже нравственную негодность того или иного лица высокого сана. Например по мнению ученого, о митр. Феогносте есть основания думать, что он был человек нарочито заботившийся об умножении митрополичьих доходов и в большой или меньшей мере преданный печальной страсти сребролюбия²⁴.– В очень непривлекательном виде рисуется личность митр. Даниила, этого типичнейшего представителя иосифлян. Даниил был честолюбивый человек, «принадлежавший к числу тех, весьма немалочисленных у нас в старое время, монахов, которые искали себе игуменских мест, чтобы потом стараться о дальнейшем движении к архиерейству». Не будучи вероятно родовит и богат, он отличался ловкостью, так что успел каким-то образом расположит в свою пользу большинство монахов Иосифова монастыря и они выбрали его игуменом не смотря на молодость и на то, что преп. Иосиф не имел его в числе своих преемников по игуменству. Поставленный в митрополиты великим князем Василием Ивановичем, Даниил был настолько раболепен и угодлив, насколько это могло быть желательно последнему. Другая черта его характера – это беспощадная и непримиримая ненависть к врагам своих принципов и своим личным. «Вообще как деятеля и как нравственное лицо мы знаем Даниила только с худых и совсем отталкивающих сторон». Но он имеет и немалую заслугу, искупающую в довольно значительной степени нравственные его недостатки, – выдающуюся учительность²⁵.

Вот очень немногое, взятое только для примера, из громадной книги Е. Е. Голубинского. Перечислять все ее особенности в изложении фактов или в изображении лишь значило бы взять на себя очень большую и кропотливую работу. Да это и не представляется нужным. Всякий будущий исследователь, которому придется затрагивать вопросы, составляющие содержание вышедшего полутома, обязаны иметь его как одно из лучших пособий. Собрав источники по своему вопросу, он должен справиться в критической Истории Голубинского, какую ценность имеют собранные им данные, он будет считаться как с частными суждениями, так и общими построениями ученого. Специалист может быть отыщет некоторые пропуски в материалах или найдет где-нибудь недостаточно внимательное отношение к предшествующим исследованиям. И то и другое не только возможно, но и неизбежно в таких сложных работах, какова разбираемая. Но всякий читатель и специалист, и простой любитель может посетовать на нашего историка вот по какому поводу. Он воздерживается от полемики против новых взглядов, возникших на почве старых фактических сведений²⁶, и вообще редко останавливается на разборе противоположных теорий. Обычно он делает глухие ссылки на суждения историков, с которыми не согласен, или же и не делает таких ссылок, ведя свой рассказ и рассуждения и самому читателю предоставляя разбирать на их основании, почему нельзя принять иных воззрений. И это очень жаль. Конечно, не все суждения историков заслуживают полного разбора, но упоминания заслуживают. Тогда книга Е. Е-ча содержала бы полный перечень литературы, что представляется далеко не лишним при настоящем состоянии нашей историографии, в тоже время она служила бы коррективом всех существующих взглядов и была бы не только по существу, но и по видимости последним словом науки. А есть взгляды и суждения, которые заслуживают подробного разбора. Делая некоторое отступление от обычного отношения к суждениям предшественников, Е. Е-ч подвергает разбору старую теорию Руднева о сущности ереси жидовствующих и такому мастерскому разбору, что этот взгляд можно считать похороненным. Но прочитав эти страницы²⁷, невольно пожалеешь, почему, например, наш историк не подверг своей критике существующие ученые взгляды на существо и происхождение секты стригольников, с которыми очевидно не согласен. Читатель не видит, почему нельзя принять этих взглядов. При ином отношении к специальной литературе, критическая История Голубинского скорее бы вытеснила и предала забвению те суждения и теории, которые этого заслуживают.

Но не имея никакого права задавать ученому исследователю задач, не принятых им самим, мы можем выразить только радость по поводу выхода в свет третьей книги его Истории и желание скорее видеть следующую, которая по свойству самых вопросов обещает быть еще более интересной.

С.