Зачем любви догматы и обряды

«All you need is love», – пел когда-то Джон Леннон, и это стало своего рода символом веры для многих людей: любовь – это самое главное в жизни, а вся эта ваша религия... От неё одни раздоры, лучше бы её не было. Эту популярнейшую позицию излагает, например, известная писательница Людмила Улицкая: «Достойно и правильно вести себя важнее, чем соблюдать обряды. «Ортопраксия», правильное поведение, важнее, чем «ортодоксия», правильное мышление. Это и есть острие разговора. Признание или непризнание Иисуса Мессией, идеи Троичности, Искупления и Спасения, вся церковная философия не имеют никакого значения, если мир продолжает жить по законам ненависти и эгоизма».

Как говорит она же, отвечая на вопрос интервьюера,

«Милосердие важнее принципов веры? Сострадание превыше заповедей? – Несомненно. Именно это и проповедовал Иисус из Назарета».

Иисус из Назарета на самом деле учил другому, но за словами писательницы можно признать отчасти верное наблюдение – мир не страдает от недостатка доктрин или учений. Мир даже не страдает от недостатка ресурсов – особенно, если бы их разумно и справедливо распределяли. Мир страдает от недостатка любви.

Этот недостаток чувствуется повсюду – от распадающихся семей до опустошительных войн. Близкие люди делаются чужими и расходятся. Между различными этническими группами тлеет застарелая ненависть, которая время от времени взрывается резней. Государства сражаются за зоны влияния. Куется всё более смертоносное оружие. Человек часто видит в своих ближних ресурс, который надо использовать, или угрозу, которую надо подавить.

Люди делятся на враждующие группы по самым разным признакам – по оттенку кожи, языку, религии, чему угодно еще – и яростно режутся между собою.

Мы хотели бы жить в совсем другом мире – где все любят и уважают друг друга, – но мы в нём явно не живем.

Религиозные учителя проповедуют возвышенные доктрины мира и сострадания ко всему живущему, некоторые люди даже старательно им следуют – нельзя сказать, что это не приносит вообще никакой пользы, но люди в целом продолжают ненавидеть и враждовать.

Более того, сами эти доктрины становятся поводом к новым раздорам.

Возникают планы исправления такого положения дел, великие умы создают стройные идеологии, самоотверженные борцы полагают жизнь на то, чтобы воплотить их в жизнь, чтобы построить наконец царство любви и братства – но получается только хуже, причем намного.

Как происходит, что мы, с одной стороны, хотели бы жить в любви, с другой, мы не любим друг друга?

В этой ситуации восклицать: «К чему разговоры об учениях и догматах, надо любить друг друга!» – конечно, можно. Эмоционально это понятно. Но это неверно. Мы убедились, что сами по себе призывы к любви помогают мало – их было уже предостаточно в истории человечества.

Конечно, мы можем говорить больным людям: «К чему разговоры о диагностике и лечении, давайте просто будем здоровыми!». Но это едва ли поможет. Констатация общей болезни человеческого рода, признание нашего положения глубоко ненормальным – это важный шаг, но если мы остановимся на нём, это не принесет нам пользы.

Надо попытаться понять, как мы оказались в таком положении – мы желаем любви, мы признаём, что нам следует поступать по любви, но мир (который из нас же и состоит) «живет по законам ненависти и эгоизма».

Для этого важно понять, кто мы такие, есть ли смысл в нашем существовании, почему мы творим зло и страдаем и почему наши мечты устроить жизнь по-другому раз за разом терпят крах. А для этого нам необходимо разобраться с вопросом о природе реальности – существует ли Бог, как (и зачем) мы пришли в этот мир.

Но – может возразить читатель – разве нельзя оставить вопрос о природе реальности за кадром? Разве мы не можем любить своих ближних, не входя в рассмотрение метафизических вопросов?

До определенной степени с этим можно согласиться – люди могут совершать добрые поступки, быть верными и заботливыми членами семей и просто хорошими людьми, оставляя вопрос о бытии Божием (и устройстве мироздания вообще) за пределами своих интересов.

Мы все охотно согласимся, что хорошо и правильно удерживаться от причинения вреда людям и заботиться об их нуждах. Одевать нагих и кормить голодных.

Но дальше у нас неизбежно возникнут разногласия.

Например, в некоторых странах получила широкое распространение практика эвтаназии – когда человека лишают жизни с его согласия. Первоначально речь шла об умирающих, смерть которых представлялась близкой, а мучения невыносимыми. Но потом стали умерщвлять даже вполне физически здоровых людей, просто пришедших в сильное уныние. В Канаде недавно разразился скандал из-за того, что к эвтаназии побуждали людей, которые могли бы жить еще десятилетиями, чья проблема состояла только в том, что они были одиноки и бедны.

С точки зрения христианина, самоубийцу необходимо вытаскивать из петли – а склонять человека к самоубийству есть тяжкое преступление. С точки зрения светского гуманизма (по крайней мере, в его преобладающем варианте), если человек не видит смысла в своей жизни, кто мы, чтобы решать за него?

В итоге, правда, оказывается, что тут именно что решают за других – слабых, больных и уязвимых, которых выдавливают из жизни, – но сопровождается это всё риторикой про уважение к личному выбору и даже любовь и сострадание.

Удовлетворить жизненные потребности людей – важно, но ваше отношение к жизни и смерти сильно зависит от того, видите ли вы в ней смысл, выходящий за рамки этих потребностей.

В мире, увы, полно ситуаций, когда люди полагают, что действуют из любви, но со стороны это выглядит полным безумием.

Если рассмотреть крайний пример, один из самых тяжких нацистских преступников, Адольф Эйхман, был уверен, что проявляет гуманизм и великодушие – изолированные в гетто евреи были в любом случае обречены на мучительную смерть от голода, а он пришел им на помощь, организовав их истребление наиболее «гуманным» образом.

Я как-то читал отчет командира карателей, которые, убив всех взрослых жителей деревни за сотрудничество с партизанами, убили также и детей – но уже из гуманизма, потому-де что они всё равно были обречены на медленную смерть от голода.

Мне доводилось читать книгу одной женщины, которая работала директором абортария (впоследствии она покаялась). В то время она тоже считала, что, отправляя женщин на аборт, проявляет любовь и заботу. А многие считают так до сих пор.

Собственно, что бы люди ни делали, они всегда могут убедить себя, что действуют из любви.

Поэтому мы довольно скоро оказываемся перед необходимостью решить, из какой картины мира мы исходим.

На это есть еще одна причина. Любовь ищет любимому наивысшего блага. Но в чём наше подлинное благо? Если жизнь человека необратимо завершается в момент смерти, то, действительно, неважно, во что он верил при жизни. Все его страхи и надежды навсегда исчезли вместе с ним, как и любое добро, которое он мог бы обрести.

Но если мы действительно созданы для жизни вечной и блаженной? Что если от выбора, который мы совершаем здесь, на земле, зависит, обретем мы эту жизнь или нет? Тогда важным (если не самым важным) проявлением любви к ближнему будет помочь ему эту жизнь обрести.

Любовь, таким образом, требует истины – каково реальное положение дел?

Когда люди пытаются понять мир и самих себя, они обычно делают это с двух позиций, условно говоря, «снизу» и «сверху».

Взгляд «снизу» более официально называется «редукционизмом» – более сложные явления объясняются более простыми. Он характерен для материалистического взгляда на мир. Духовность сводится к психологии, психология – к биологии, биология – к химии, химия – к физике, а физика «полна», то есть представляет собой законченное и полное описание реальности. Этот взгляд на вещи глубоко проник в сознание людей и принимается как само собой разумеющийся. Иногда люди даже перескакивают через несколько ступенек, говоря: «между нами возникла химия», как если бы они видели себя не как мужчин и женщин, а как сложные химические процессы.

Считается, что всё в нас – восхищение красотой, нравственное чувство, любовь супругов, привязанность друзей и, конечно, религия – выработалось у представителей нашего вида где-то в глубинах эволюции, потому что оказалось полезно для того, чтобы продвигать свои гены. То есть это каким-то образом помогало избегать хищников, находить пищу, побивать других самцов и привлекать самок. Всё это отражает какие-то сложные и пока непонятные, но наверняка чисто материальные процессы – и со временем, по мере того как будет возрастать точность наших приборов и глубина наших теорий, мы обязательно разберемся в том, как это работает.

Приведу пример. Как-то я читал о молодой женщине, которая была атеисткой и следовала учению австралийского философа Питера Сингера, считающего, что, поскольку человек вовсе не создан по образу Божию, ценность живого существа должна определяться развитием его интеллекта. Поскольку свинья – очень умное животное, она ценнее новорожденного младенца, который ничем похожим на интеллект пока не обладает. Сингер – строгий вегетарианец, но при этом поддерживает не только аборты, но и инфантицид (то есть убиение уже рожденных младенцев). Молодая женщина гордилась своей свободой от предрассудков и просвещенностью.

Но жизнь шла своим чередом, она вышла замуж и родила младенца. Когда она держала на руках маленького человека, которого выносила под сердцем, её поразила дикая нелепость всего того, во что она верила раньше. Дитя у неё на руках обладало безусловной, очевидной ценностью. Вскоре она обратилась в христианство.

Несомненно, люди, приверженные редукционизму, найдут этому объяснение – ну, конечно, она же не кто иная, как самка млекопитающего, у млекопитающих выработалась (в ходе эволюции) забота о потомстве. Детеныши млекопитающих (а людей – особенно) рождаются слабыми, беспомощными и нуждаются в заботе и уходе, отсюда встроенный в нас эволюцией мощный инстинкт родительской любви, который побуждает нас переносить труды и лишения, связанные с воспитанием следующего поколения.

Отсюда же, кстати, и романтическая любовь – молодой человек убежден, что не может жить без возлюбленной и на всём свете ему нужна только она одна, а на самом-то деле это тоже эволюционный механизм, который должен помочь заботе о потомстве и продвижению генов.

А то, что мы называем «братской любовью» – привязанность и взаимопомощь друзей, восходит к тем временам, когда наши предки жили маленькими группами в африканской саванне, где товарищество и взаимовыручка были просто жизненно необходимы на охоте и в столкновениях с другими кланами.

В общем, любовь – это иллюзия. «Кролики думали, что это любовь, а на самом деле их просто разводили». Этот редукционистcкий подход («а на самом деле») полагает, что любая мистика, любое чувство чего-то большего, любое «касание миров иных» – это либо работа встроенного в нас природой механизма, либо сбои в этом механизме. Но в любом случае иллюзия.

Мы можем наслаждаться этой иллюзией, как наслаждаются компьютерной игрой, считать её важной для себя – но при этом она не указывает на что-то в реальном мире. В реальном мире есть только материя, которая движется по неизменным законам природы, и бесконечный процесс конкуренции за еду и самок.

Другой взгляд на мир и человека, гораздо более древний и широко распространенный, – это взгляд «сверху». Переживания матери, которая держит ребенка на руках, – не иллюзия. Напротив, она прозревает глубочайшую истину – об этом ребенке, о себе, о своем союзе с супругом и о мироздании в целом.

Любовь – это прозрение самой природы реальности. И если мы последуем этой нашей интуиции и примем, что любовь указывает нам на истину, мы очень быстро обнаружим, что эта интуиция подходит к определенному взгляду на мир, как ключ к замку.

Библейское Откровение говорит, что Бог есть любовь и всякий любящий человек отражает Его свет и свидетельствует о Нём.

Как говорит святой Апостол Иоанн, «И мы познали любовь, которую имеет к нам Бог, и уверовали в нее. Бог есть любовь, и пребывающий в любви пребывает в Боге, и Бог в нем» (1Ин.4:16).

Отец, Сын и Святой Дух от вечности пребывают в любви – и Троица творит этот мир из чистой любви и щедрости, чтобы разделить Свою любовь, радость и вечную жизнь с сотворенными существами, с ангелами и людьми.

Мы сотворены для жизни вечной и блаженной, и хотя мы отпали от неё в грех, Бог пришел в мир в Лице Господа нашего Иисуса Христа, чтобы спасти нас.

Поэтому мы и ищем любви – мы созданы по любви, в нашу природу заложена способность любить, это одна из черт образа Божия в каждом из нас.

Вся наша жизнь и все решения, которые мы принимаем, зависят от того, из какого взгляда на реальность мы исходим.

Или любовь есть иллюзия, встроенная в нас миллионами лет естественного отбора, или она обращается к нам из самого центра мироздания.

Во что мы верим – определяет наше отношение к самим себе и друг к другу.

С этими двумя взглядами на реальность связано и разное восприятие любви. В рамках представления, которое сводит человека к сложной биологической машине, любовь – это то, что происходит внутри этой машины, что описывается на языке дофамина, окситоцина и других гормонов, определяющих (как предполагается) наши переживания и поведение.

Любовь – это прежде всего наши переживания. Переживания дорогие, важные, которые наделяют нашу жизнь ценностью, – но именно наши.

В наши дни, когда говорят о любви, имеют в виду чувство. Чаще всего романтическую влюбленность. Это переживание чрезвычайно высоко ценят – оно наполняет жизнь смыслом и содержанием, без него она кажется пустой и потерянной.

Ради внезапно вспыхнувшей любви можно порвать прежние отношения, потому что «нельзя же жить вместе без любви», «если любовь прошла, нельзя притворяться» и тому подобное.

Мне доводилось – не раз и не два – читать, как люди, которые «встретили настоящую любовь», сообщали всему свету в социальных сетях, что уходят из прежней семьи, чтобы обрести счастье с новой возлюбленной (или возлюбленным). Они искали поддержки – и её находили. Потому что многие считают, что «любовь важнее всего», и уж точно важнее страданий оставленной стороны.

Если человек всё же удерживается от того, чтобы увлечься новой страстью, и остается со своей семьей, в миру это назовут «порядочностью», «верностью», но не «любовью». Любовь в мирском понимании – это: «и когда он увидел красавицу Зейнаб, ум улетел у него из головы».

В наши дни люди могут охотно соглашаться с тем, что любовь – это самое важное, и с одобрением цитировать слова блаженного Августина: «Люби Бога и делай, что хочешь». Но Библия (и блаженный Августин) имеет в виду нечто совсем другое, чем современный человек, использующий то же слово.

В современном языке слово «любовь» относится исключительно к эмоциям; в Библии оно касается прежде всего воли, выбора, решения любить.

Заповедь «любить Бога и ближнего» может показаться странной современному человеку. Как можно заповедовать эмоции? Кто-то нам нравится, кто-то – нет, кто-то симпатичен, а кто-то вызывает раздражение. Говоря модным научным жаргоном, кто-то вызывает у нас выброс окситоцина, а от кого-то кортизол один.

Но Священное Писание и не заповедует эмоций. Библия понимает под любовью совсем другое. Мало ли какую гормональную бурю вызывает в тебе новая сотрудница – благополучие и безопасность твоей жены и детей гораздо важнее твоих переживаний.

Любовь обращена к другим. Она есть выход за пределы сосредоточенности на себе, того бесконечного падения в себя, как в черную дыру, которое отделяет нас и от Бога, и от ближних.

Любовь замечает других людей – их нужды, их переживания, их личности как таковые, независимо от того, чем они могут быть полезны (или угрожать) нам.

Такая любовь является именно выбором, актом воли. Это обращение от себя к ближнему.

Эмоции для неё естественны – но они приходят вслед за этим обращением. Так это работает – мы обычно начинаем испытывать неприязнь и отвращение к тем, с кем обращаемся дурно, а вот если мы проявляем любовь к людям – интересуемся их жизнью, выслушиваем их, заботимся об их нуждах, великодушно сносим их недостатки – наше сердце смягчается к ним и мы начинаем чувствовать любовь.

Святой Апостол Павел описывает не то, что любовь чувствует – он говорит о том, что она делает:

«Если я говорю языками человеческими и ангельскими, а любви не имею, то я – медь звенящая или кимвал звучащий. Если имею [дар] пророчества, и знаю все тайны, и имею всякое познание и всю веру, так что [могу] и горы переставлять, а не имею любви, – то я ничто. И если я раздам все имение мое и отдам тело мое на сожжение, а любви не имею, нет мне в том никакой пользы. Любовь долготерпит, милосердствует, любовь не завидует, любовь не превозносится, не гордится, не бесчинствует, не ищет своего, не раздражается, не мыслит зла, не радуется неправде, а сорадуется истине; все покрывает, всему верит, всего надеется, все переносит. Любовь никогда не перестает, хотя и пророчества прекратятся, и языки умолкнут, и знание упразднится» (1Кор.13:1–8).

Если любовь – не «полезная иллюзия», а отражение самой глубокой Реальности в мироздании, она, прежде всего, вопрос выбора, а не переживаний. Мы можем повернуться лицом к этой Реальности – а можем вести себя так, будто её нет.

Французскому философу и драматургу Габриэлю Марселю принадлежит фраза (её произносит герой одной из его пьес): «Любить – значит говорить другому: ты не умрешь, ты не можешь умереть»

Любовь восстает против смерти – мы хотим, чтобы те, кто нам дорог, жили вечно. Это желание можно счесть сентиментальной иллюзией – хотите вы или нет, все, кого вы любите, умрут, и не в ваших силах этому помешать.

Но наша вера говорит о том, что жизнь вечная и блаженная – реальность. Потому что об этом говорил настоящий, подлинный Иисус из Назарета – Тот, Которого мы находим в Евангелии.

«Я есмь воскресение и жизнь; верующий в Меня, если и умрет, оживет. И всякий, живущий и верующий в Меня, не умрет вовек. Веришь ли сему?» (Ин.11:25, 26).

Если это правда – это всё меняет; это самое важное, что нам стоит знать. Есть Тот, Кто любит нас – и может дать нам вечную жизнь.

Поэтому самый важный вопрос, который только может быть, – это вопрос, который Он ставит перед нами: «Веришь ли сему?».

Евангелие – а само это слово означает «Благая весть» – ставит нас перед тем, что мы, вы и я, любимы. Христианское возвещение: «Бог есть любовь» – это не провозглашение какой-то абстрактной отвлеченной идеи, это о том, что люди, вы и я, любимы неиссякаемой, терпеливой, вечной любовью. Создатель мироздания смотрит на нас с любовью, которая, хотя и отражается в любви наших родных и друзей, бесконечно превосходит её.

Но почему эта любовь должна быть предметом веры? Почему мы не переживаем её непосредственно? По ряду причин.

Во-первых, любовь всегда требует веры. Представьте себе человека, который страдает душевным расстройством. Он полагает, что близкие хотят его отравить, чтобы завладеть его квартирой. Во всём, что делают родные, друзья или врачи, он видит признаки их коварных, убийственных замыслов – в то время как на самом деле они любят его, жертвенно заботятся о нём и скорбят о его болезни. Он окружен любовью и заботой – но болезнь заставляет его видеть кругом только злое коварство.

Это, возможно, крайний, бросающийся в глаза случай – но в более сдержанных формах это обычное явление. Гордыня везде видит себе обиду, раздражение ничем не довольно, пугливость во всём усматривает угрозу. Даже когда речь идет о любви других людей, мы можем верить в неё – или нет.

Для человека, страдающего душевным расстройством, может быть настоящим подвигом ухватиться за здоровую часть своего разума и постоянно возвращать себя к сознанию того, что это его родные, они (как и врачи) вовсе не хотят его убить, они любят его и заботятся о нём, им стоит доверять. Напротив, это он – угроза для самого себя.

Нам, как и этому больному, бывает трудно верить в любовь Бога. Мы склонны не замечать Его любви, заботы, щедрот и милостей, окружающих нас, – зато приходить в великое уныние, горечь и гнев из-за наших скорбей, а иногда даже не их самих, а страхов перед ожидаемыми скорбями, которые могут нас постигнуть в будущем.

Во-вторых, мы живем в мире, глубоко поврежденном грехом, – и мы сами глубоко повреждены. Это глубокое недоверие Богу – важный, если не центральный, симптом нашего повреждения.

Наша вера учит, что человек отпал от Бога в грех и глубоко повредил самого себя и весь мир – и мы склонны, как падший Адам, «бояться и скрываться», избегая Бога.

Но любовь Бога не оставила нас в этой беде. Как говорит Евангелие, «Ибо так возлюбил Бог мир, что отдал Сына Своего Единородного, дабы всякий верующий в Него, не погиб, но имел жизнь вечную» (Ин 3:16).

Предвечный Сын Божий сошел с небес, воплотился от Девы Марии и Святого Духа и стал человеком, одним из нас, во всём подобным нам, кроме греха, умер за наши грехи и воскрес из мертвых, чтобы даровать нам жизнь вечную и блаженную.

Мы призваны поверить в эту весть – и дать ей изменить нас. Причем не нас вообще – а конкретно вас и меня.

Святой Апостол Павел говорит: «Живу верою в Сына Божия, возлюбившего меня и предавшего Себя за меня» (Гал 2:20). Такова наша вера – Христос любит каждого из нас лично, и мы призваны открыться этой любви и довериться ей. Тогда мы сможем любить других людей – той самой любовью, которой Он возлюбил нас.

Это не преобразит мир вокруг нас – хотя определенно окажет на него влияние. Мир будет преображен, очищен от греха и совершенно исцелен любовью Божией только после Второго и славного пришествия Господа.

Но мы можем быть Его светом и Его любовью в этом мире – и дать Ему действовать в нас и через нас.

Истинна ли эта вера? Действительно ли Любовь есть источник бытия вселенной? Действительно ли Любовь явилась на земле в лице конкретного человека Иисуса Христа?

Если мы принимаем эту веру, мы неизбежно принимаем догматы, которые ограждают её от попыток исказить, и обряды, в которых мы её выражаем.

Троичность Бога, Божество Христа – это не отвлеченные идеи, это провозглашение того, что мир (и вы лично) созданы из любви и искуплены Любовью. И прийти к первоисточнику этой Любви – значит прийти к Пресвятой Троице.

Литургия – не малопонятный замшелый обряд, но установленное Самим Христом место встречи с Ним.

Когда мы понимаем это, мы приходим к осознанию того, что любовь не может обойтись без догматов и обрядов.