Пари Паскаля и возражения против него

Первое возражение, которое приходит людям в голову, – это возражение от множественности религий. Это возражение высказывал еще Дени Дидро: «Какой-нибудь имам мог бы сказать то же, что и Паскаль».

Американский философ Уильям Джеймс обращал внимание на то, что пари обосновывает веру в любую религию, которая обещает вечную загробную жизнь – а поскольку «нельзя попасть в рай одной религии, не попав в ад всех других», это делает пари бессмысленным.

В наши дни на то же самое обращает внимание Ричард Докинз. По его мнению, выгоднее совсем не верить, чем верить в неправильно выбранного бога – само по себе количество богов и богинь, на которых можно делать ставки, уже опровергает логику аргумента Паскаля.

Нам стоит рассмотреть, почему доводы такого рода не подрывают силу довода Паскаля.

Для начала коротко рассмотрим обычный атеистический довод про «тысячи богов, которым в разное время поклонялись люди». Языческий мир, действительно, кишит богами, божками, духами рощ и источников, и это если оставить в стороне персонажей низшей мифологии – леших, домовых, эльфов, лепреконов и прочих бабок ёжек.

Но язычество – как на это обращает внимание, например, блаженный Августин – мало интересуется вечным спасением. От всех упомянутых персонажей ищут защиты, помощи и покровительства чисто земного характера. Хороших урожаев, здоровья, победы на войне, успеха в любви и торговле. Они просто не дают обетований жизни вечной и блаженной, которые мы могли бы принять или отвергнуть.

Помона или Фрейя, Апполон или Зевс просто не имеют отношения к пари Паскаля.

В нём речь идет о Боге, Который является подателем жизни вечной и блаженной. Поэтому языческие боги просто отпадают. Это уже очень сильно сужает круг религий, о которых может идти речь.

Но, конечно, не дает нам полной определенности: религий, которые исповедуют теистического (единого) Бога и обещают своим последователям жизнь вечную и блаженную, действительно, несколько.

Но обесценивает ли это само пари Паскаля? Никоим образом.

Собственно, довольно часто в ответ на аргументы в пользу бытия Божия их критики говорят о том, что эти доводы доказывают слишком мало: они не приводят нас к дверям конкретной Церкви, и даже не доказывают истинность важнейших христианских догматов – таких, как догмат о Троице и догмат о Боговоплощении. К этим аргументам, как и заметил Дени Дидро, может прибегать и имам (а также раввин или приверженец какой-нибудь еще монотеистической религии).

Это, разумеется, так – если бы все истины веры могли быть продемонстрированы человеческим разумом, не было бы нужды в Откровении. Разум указывает нам на то, что у мира есть могущественный, личностный, разумный, нравственно благой Создатель – чтобы, следующим шагом, мы уже искали Его Откровение.

Доводы, обращенные к нашему разуму, носят характер дорожных указателей – вот путь, идите по нему, выбрав это направление, вы найдете следующие указатели. Некоторые богословы считают, что ангелы с самого начала обладают некоторой полнотой знания, которое даровано им Богом непосредственно. Так ли это в отношении ангелов или нет – с нами, людьми, дело обстоит по-другому. Мы возрастаем в познании постепенно – это верно даже в отношении самых простых мирских предметов.

Приведу пример. Ученые могут заметно расходиться во мнениях – даже если мы говорим о признанных членах научного сообщества. А если речь идет о чудаках и оригиналах, которые от этого сообщества удалились по причине чрезмерной смелости своих теорий, то тем более. Если мы вспомним еще и ученых прошлого, мы обнаружим воззрения самые странные и, по нынешним временам, скандальные. Например, еще сто лет назад расовая теория была чем-то само собой разумеющимся в научных кругах Европы и Северной Америки.

Что если в ответ на призыв «прислушаться к ученым» я отвечу, что ученые (или люди, выдающие себя за таковых) постоянно разногласят между собою?

Будет ли это сочтено серьезным возражением? Очевидно, нет. Мне скажут, что я должен приложить хотя бы некоторые интеллектуальные усилия, чтобы понять, как в общих чертах работает наука, и почему расхождения (и явные заблуждения) ученых не могут служить доводом, опровергающим науку как таковую.

Мне посоветуют приобрести хотя бы некоторые, начальные и популярные познания в предмете, чтобы, забравшись хотя бы на эту первую ступеньку, я мог бы иметь некоторое представление о том, что происходит на ступеньках выше.

Так и пари Паскаля не делает за нас всю работу и не приводит нас к дверям конкретной Церкви, но оно убеждает, что нам стоит исходить из того, что «Бог есть, и ищущим Его воздает» (Евр.11:6).

Атеистов здесь подводит карикатурное представление о вере как о чем-то принципиально бездумном и статичном, что выдается в готовом виде и требует от человека слепой покорности. На самом деле вера предполагает динамический процесс поиска истины и утверждения в ней – и пари Паскаля говорит о том, что поиски Бога и вечной жизни несомненно того стоят.

Это возражение выдвигают как неверующие, так и христиане – может ли Богу быть угодна вера, продиктованная желанием выиграть вечные блага? Одобрит ли Он поведение, продиктованное расчетом, – когда человек как бы покупает лотерейный билет или, напротив, страховку, взвесив все «за» и «против», вместо того, чтобы бескорыстно стремиться к истине? Не является ли такое поведение с самого начала безнравственным – так, что было бы нелепо ожидать, что святой и праведный Бог (если Он существует) его одобрит? Не скорее ли Богу угодит честный искатель истины (хотя бы и неверующий), чем тот, кто принял решение уверовать по таким недостойным мотивам?

Такое возражение, однако, ошибочно и в атеистическом, и в христианском контексте.

Начнем с христианского.

Очень многие люди обращаются к Богу по «низменным мотивам». Потому что они разбиты, подавлены, потому что им некуда деваться, потому что они перепуганы и ищут поддержки и утешения. Человек взывает к Богу, узнав о своем смертельном диагнозе, или оказавшись в тюрьме, или еще в какой-то беде и опасности; благоразумный разбойник – пример человека, который обратился ко Христу только тогда, когда ему стало нечего терять. Но Бог принимает таких людей. Он не гордый.

Как пишет К.С.Льюис, «Я называю это Божественным смирением, потому что нам не пристало посылать Богу мольбу о спасении, когда наше судно идет ко дну, жертвовать «нашим собственным», когда уже не стоит им обладать. Если бы Бог был горд, Он вряд ли принял бы нас на таких условиях, но Он не горд, Он снисходит для победы, Он готов принять нас, несмотря даже на то, что, как мы показали, мы предпочитаем Ему всё что угодно, и приходим к Нему лишь потому, что уже не ожидаем «ничего лучшего». То же смирение сквозит и в отношении Бога к нашим страхам, которые так не по вкусу читателям Писания с возвышенным образом мыслей. Вряд ли Богу лестно, что мы выбираем Его в качестве альтернативы аду, но Он принимает даже это».

Конечно, зрелая вера побуждает человека не к меркантильным калькуляциям, а к служению, искреннему угождению Богу – как об этом говорит сам Христос, «Если любите Меня, соблюдите Мои заповеди» (Иоан.14:15). Но Бог не требует, чтобы наша вера была зрелой с самого начала. Он принимает и тех, кто приходит и по совсем не возвышенным мотивам.

Обратимся теперь к атеистическому контексту. Его основная особенность – фундаментальная бессмысленность мироздания; как это формулирует тот же Докинз, «во Вселенной нет ни добра, ни зла, ни цели, ни замысла, ничего, кроме слепого, безжалостного безразличия».

Вселенная, случайно породившая нас, – без цели, без замысла, в результате длительного разворачивания абсолютно безличных и бесцельных процессов – не имеет для нас ни заповедей, ни обетований.

Знаменитые слова Достоевского: «Если Бога нет, то всё позволено», – не совсем точны в том смысле, что они всё ещё предполагают некую дозволяющую инстанцию. Докинз гораздо более точен – всё безразлично. Вселенной абсолютно нет (и абсолютно не может быть) до нас дела. Как сказал пламенный атеистический публицист Кристофер Хитченс, когда у него диагностировали смертельную форму рака, «На дурацкий вопрос: «А почему я? » Вселенная даже не утруждает себя ответом: «А почему нет?"».

В этой Вселенной нравственное требование – «ты должен стремиться к истине» просто лишено смысла. Кому должен? В мире, сотворенном Богом, истина имеет предельное значение – мы должны ее искать, в этом наше предназначение, и найти ее – величайшая награда.

Но в мире, каким его видит атеизм, у нас просто не может быть обязательств по отношению к истине. В таком мире человек, обратившийся к вере в Бога, даже если он заблуждается, не делает ничего неправильного, потому что в таком мироздании ничего «правильного» или «неправильного» просто не существует. Есть только мнения отдельных людей и их групп, которые никакой реальности не отражают. Эти мнения никого ни к чему его не обязывают – и не могут.

Если человек уверует, то проживет жизнь в доброй надежде, утешаясь обществом единоверцев и ожиданием вечной радости, а потом умрет с блаженной улыбкой, полагая, что «когда земной наш дом, эта хижина, разрушится, мы имеем от Бога жилище на небесах, дом нерукотворенный, вечный» (2Кор.5:1). Если атеисты правы, он просто прекратит существовать и никогда не узнает, что был неправ.

Известный психотерапевт Ирвин Ялом (атеист по своим личным убеждениям) считает, что человек не может жить без смысла жизни. Сознание бессмысленности разрушает его психику. Поэтому он советует изобрести себе смысл жизни, а потом забыть о его искусственности и жить так, будто он реален и объективен.

В полностью бессмысленном мироздании атеизма самообман, при помощи которого человек внушает себе, что жизнь обладает смыслом, неизбежен – и чем тут религия хуже любого другого варианта?

Конечно, воинствующие атеисты пытаются создать образ религии как мучительно давящей силы, которая портит людям жизнь. Но он просто неверен – в ситуации, когда нет гонений, жизнь регулярных прихожан церквей статистически отчетливо лучше – они здоровее физически и психически, меньше подвержены злоупотреблению «веществами» (и легче избавляются от склонности к таким злоупотреблениям, если они в них все же впали) и т.д.

Что могло бы обязывать человека в мире без Бога выбирать образ Вселенной, в которой «нет ничего, кроме слепого, безжалостного безразличия»? Даже если допустить, что он истинен, он гораздо менее пригоден для жизни. А нравственных обязательств, которые требовали бы от нас предпочитать безрадостную и бесполезную истину «нас возвышающему обману» в чисто материалистической вселенной просто не существует.

Близкое к уже рассмотренному возражение против пари сводится к тому, что Бог (если предполагать Его бытие) скорее одобрит честный поиск истины, чем желание обезопасить себя, делая более надежную ставку.

Это возражение имеет две уязвимости.

Во-первых, оно уже предполагает, что атеизм ложен, и Бог, Который может оценить наше стремление к истине, все-таки существует. Если атеизм истинен, «честный поиск истины» не является добродетелью. То есть, конечно, вы можете считать его добродетелью, но это может быть только вашим (или вашей группы) частным предпочтением, которое ни к чему не обязывает других.

Постоянное противоречие, которое возникает в атеистической риторике – сначала объявить, что «во Вселенной нет ни добра, ни зла, ни цели ни замысла», а затем выступать с оценками «честность достойнее трусости» и тому подобными, как если бы некоторые вещи были поистине добры, а некоторые – злы, некоторые сообразны цели человеческой жизни и замыслу о ней, а некоторые – нет.

Во-вторых, приписывать себе добродетель (в частности, добродетель интеллектуальной честности) – значит не обладать ей. Мы все с осторожностью отнесемся к словам человека, который заявит, что он исключительно добросовестен, добр, щедр, терпелив, милостив и к тому же скромен. Человек, сообщающий о своей исключительной интеллектуальной честности, тоже, скорее всего, ошибается.

Это не только требование христианской аскетики – это соображение здравого смысла. Студент, который уверен, что он «и так всё знает», обязательно провалится на экзамене. Спортсмен, уверенный, что и так сильнее всех своих соперников, проиграет. Интеллектуальная честность – это тяжкий подвиг, который начинается с того, что мы признаем свою мощную тягу к нечестности.

Атеистические публицисты постоянно и весело смеются над человеческими суевериями, какими-то верованиями и обычаями, которые кажутся им совершенно нелепыми и явно ложными. Но если люди проявляют такую упорную и неизлечимую тенденцию верить как им удобно, то что избавляет атеистов от той же общечеловеческой склонности?

В психологии хорошо известно такое понятие, как confirmation bias, «склонность к подтверждению своей точки зрения». Наше сознание автоматически встраивает данные в уже сложившуюся у нас картину мира, а то, что ей угрожает, просто игнорирует.

Как я могу быть заранее уверен, что «честно ищу истину», а не следую своим предрассудкам, враждебности, страхам, обидам, желанию получить одобрение людей, которых считаю своими, и так далее?

Некоторое продвижение к интеллектуальный честности возможно только тогда, когда мы признаем, что это тяжкий подвиг – хотя бы внимательно ознакомиться с позицией, отличной от нашей собственной, выслушать оппонента (не впадая в крайнее раздражение) и понять его логику.

Но говорить о том, что мы уже обладаем интеллектуальной честностью – значит выдавать ее отсутствие.

Еще одно возражение относится к предполагаемой невозможности заставить себя поверить. Его приводит уже сам Паскаль:

«Я так устроен, что не могу уверовать. Что же прикажете мне делать с собой?

– Понимаю вас. Но постарайтесь, по крайней мере, понять, что если сам разум толкает вас к вере, а вы все равно не способны уверовать, значит, причина подобной неспособности – в ваших собственных страстях. Старайтесь преодолеть себя, но не с помощью умножения доказательств бытия Божия, а с помощью обуздывания страстей. Вы хотите прийти к вере, но не знаете пути, хотите исцелиться от безбожия и просите лекарств: учитесь у тех, кто был так же несвободен, как вы, а потом постепенно поставил на кон все свои блага; эти люди нашли путь, который вы ищете, исцелились от недуга, от которого вы жаждете исцелиться. Начните с того, с чего начали они: во всем поступайте так, словно уже уверовали, окропляйте себя святой водой, просите отслужить мессу и т. д. И вы невольно проникнетесь верой и перестанете умничать».

Вера – это не переживание и не мистический опыт (хотя для нее естественно сопровождаться тем и другим). Это обращение воли к Богу, которое проявляется в покорности Его заповедям и уповании на Его милость. Этот поворот проявляется в том, что мы делаем то, что угодно Богу – исправляем нашу жизнь, отворачиваемся от греха, входим в Церковь, молимся, приступаем к Таинствам.

Иногда неверующие авторы пишут о том, что такая вера будет неискренней, «поддельной». Но это просто непонимание веры. Если я верю врачу, я принимаю прописанное им лечение – и именно мои действия говорят о моей вере, не мои переживания.

А по мере того как мы действуем, исходя из веры, наша вера укрепляется.

Блэз Паскаль завершает свое рассуждение словами:

«Итак, чем вы рискуете, сделав такой выбор? Вы станете честным, неспособным к измене, смиренным, благодарным, творящим добро человеком, способным к нелицеприятной, искренней дружбе. Да, разумеется, для вас будут заказаны низменные наслаждения – слава, сладострастие, – но разве вы ничего не получите взамен? Говорю вам, вы много выиграете даже в этой жизни, и с каждым шагом по избранному пути все несомненнее будет для вас выигрыш и всё ничтожнее то, против чего вы поставили на несомненное и бесконечное, ничем при этом не пожертвовав».

Правая вера ни в чём не обделяет человека; мы отказываемся от того, что и так нас губит и даже в этой, временной, жизни оборачивается несчастьем – и обретаем радость и надежду, которая озаряет своим небесным светом нашу жизнь уже здесь, на земле.

Поверив в то, что в мироздании есть подлинное добро (и зло как уклонение от него), цель и замысел, и грядущее вечное Царство, мы ничего не теряем – а обретаем всё.