О многонациональной стране и светском государстве

Иногда, чтобы понять ситуацию, на нее стоит взглянуть издалека. Представим себе человека, который приехал в Рим и стал бурно возмущаться тем, что по центру города невозможно пройтись, не наткнувшись на какую-нибудь церковь, кругом кресты и образы Христа, Богородицы и Святых, и священники с монахами расхаживают прямо как у себя дома.

Разве Италия – не многонациональная и многоконфессинальная страна?

Вероятно, добродушные итальянцы объяснят синьору иностранцу, что священники тут именно что у себя дома, что тут столетиями жили верующие католики, и они воздвигли все эти церкви в своем родном городе, украсили их произведениями искусства, на которые люди съезжаются полюбоваться со всего мира, и что если синьора огорчает присутствие христианской религии, он напрасно приехал в Рим. Возможно, ему стоит переместиться в Пхеньян, где опасность наткнуться на священника минимальна.

И что то обстоятельство, что в Италии, и в самом деле, проживают люди самых разных национальностей и религий – да и природные итальянцы далеко не все верующие католики – ничего не меняет в том, что Италия, по своей истории, культуре и идентичности – католическая страна.

Впрочем, представить себе такую ситуацию трудно – кто будет настолько неадекватен, чтобы возмущаться присутствием католиков в Риме, мусульман в Багдаде, иудеев в Иерусалиме или буддистов в Бангкоке?

Ситуация, когда люди возмущаются присутствием православных в Москве или Санкт-Петербурге, не менее нелепа – тем не менее, мы с ней постоянно сталкиваемся.

Что же, мы можем дать тот же ответ, что и жители Рима в нашем примере – православные здесь у себя дома.

Россия – православная страна. Русская культура – это православная культура. При слове «Мьянма» иностранцы сразу вспоминают знаменитую буддистскую пагоду Шве Дагон. Россия ассоциируется с собором Василия Блаженного. Наш язык, архитектура наших городов, наше искусство, музыка и литература – все это сформировано тысячелетием Православия.

Современная культура носит глобальный характер – люди в Нью-Йорке, Париже, Варшаве, Берлине или Москве одеваются одинаково и живут, уставившись в экраны устройств, выпущенных одними и теми же производителями. Да и торговые центры повсюду одинаковы – нередко их строят одни и те же архитекторы. Наши предки с трудом узнали бы в нас своих потомков, но по одному признаку мы безошибочно можем сказать, что мы в России, что здесь живут русские люди, – по церквям, в которых поддерживается то же устройство, что и столетия назад, а мы возносим те же молитвы, что и наши предки, к Богу, в Которого они верили, к Которому они ушли, и к Которому, когда придет время, уйдем и мы.

Именно в Церкви мы составляем с ними один народ, говорящий на одном языке и разделяющий с ними общие ценности и надежды. Мы входим в то преемство между прошлыми и будущими поколениями, которое и составляет народ, живущий в истории.

Поэтому ответ на вопрос: «А что тут делают православные?», – достаточно очевиден. То же самое, что католики в Италии или протестанты в США – это их страна. Они ее создали.

Это такой же факт истории и культуры, как и то, что в России говорят по-русски – конечно, не для всех граждан он родной, но пытаться нам запретить говорить по-русски на основании «многоязычности» нашей страны было бы нелепо.

Сам термин уже содержит ошибку – «конфессиями» обычно называют течения внутри одной религии (как Православие и Католицизм, например), и, видимо, те, кто его употрябляют, хотят сказать «многорелигиозная». Но что он означает?

Разумеется, в России живут люди разных национальностей и вероисповеданий – и их права должны тщательно соблюдаться. Но оборот «многоконфессинальная и многонациональная страна» никогда не употребляется, когда речь идет собственно о защите меньшинств.

Я никогда не слышал этот речевой штамп от представителей самих неправославных общин. Когда разговор заходит о «многонациональной и многоконфессинальной стране», вы можете быть практически уверены, что перед вами не католик и не мусульманин, не иудей и не буддист, а человек, не принадлежащий ни к каким конфессиям вообще – если только не выделять неверующих в отдельную конфессию.

«Многонациональная и многоконфессинальная страна» понимается не как «страна, где живут люди разных национальностей и мировоззрений» (сейчас это справедливо в отношении любой страны), а «страна без истории и идентичности». Корявое слово «многокультурная», по сути, означает «страна без истории и культуры».

Мы понимаем, что Италия или Польша – традиционно католические страны, культура США сложилась под преобладающим влиянием протестантизма, Мьямна – страна буддистская, а Индонезия – мусульманская. Эта реальность их истории и культуры никак не меняется из-за того, что в этих странах живут (и живут давно) представители других религий и люди просто неверующие.

И только России должно быть запрещено иметь свою историческую и культурную идентичность. Почему? С чем связана эта враждебность к собственной культуре?

Конечно, нам могут сказать – и обычно говорят – что Церковь угрожает правам неверующих и вот-вот устроит в стране «православный Иран». Что же, люди могут придерживаться самых странных теорий заговора – и теория о грядущей «православной диктатуре» в России одна из самых странных.

Те из нас, кто застал настоящую, а не воображаемую идеологическую диктатуру – она, кстати, была атеистической – помнят, как она выглядит. От вас постоянно требуется демонстрировать лояльность государственной идеологии, а открытое неверие в нее приносит серьезные неприятности.

Но какие именно притеснения неверующие терпят от православных? На работе требуют справку о Причастии? Перед поездкой за границу или поступлением в ВУЗ надо получить характеристику от священника? В технических ВУЗах не дают диплом без экзамена по истории Церкви? Невозможно сделать карьеру без членского билета православного прихода? На большие церковные праздники трудящиеся в добровольно-принудительном порядке отправляются на крестные ходы?

В наши дни атеист Владимир Познер жалуется на засилье клерикалов в своей передаче на первом канале, а ожесточенный богоборец Александр Невзоров является советником генерального директора Первого канала. Можно ли было себе представить, чтобы в дни правления атеистов на советском ТВ работали верующие люди, которые бы жаловались на засилье атеизма и подвергали безбожие язвительным нападкам?

Когда у нас в России жалуются на засилье клерикализма, трудно не отметить иронию ситуации. Россия – одна из самых секуляризированных стран Европы. Мы даже более секулярная страна, чем родина секуляризма – Франция, где католические школы финансируются государством, а капелланы всех религий в войсках никого не удивляют.

«Россия – светское государство» –пожалуй, любимый лозунг антиклерикалов, который они провозглашают так, как будто конституция поддерживает все их требования.

Но это просто не так – закон не уточняет, что именно имеется в виду под «светским государством» и из него никак не следует запрет для государства сотрудничать с религиозными объединениями, или для верующих людей – занимать активную гражданскую позицию, или для ВУЗов иметь кафедры теологии, или для священников – нести своё служение в армии или больницах.

В других развитых государствах – которые едва ли можно назвать «клерикальными» все это есть.

В Италии в школах и общественных зданиях висят Распятия (попытка запретить им это на международном уровне провалилась). Не отстают в благочестии и баварцы, которые тоже вернули в административные здания Распятия, да и вообще в школах Германии есть уроки религии, а государство собирает налог в пользу Церквей.

Государство везде охотно сотрудничает с религиозными общинами – в США, где разделение Церкви и государства прописано в Конституции, государство финансирует католические госпитали. Атеистические активисты пытаются добиться прекращения такого финансирования из-за того, что эти госпитали отказываются производить аборты, но пока им это не удалось.

Статус государственной Церкви в наши дни – это скорее уязвимость, и Православная Церковь в России его не добивается. Но стоит отметить, что многие государства Европы не являются, в прямом смысле слова, светскими – в Великобритании есть государственная англиканская церковь, епископы заседают в Палате лордов. В Дании государственной является лютеранская церковь. Статус Православной Церкви как государственной закреплен в Конституции Греции.

Когда противники Церкви говорят о «светском государстве», у них стоит спросить – что именно они имеют в виду? Какое из реально существующих развитых государств они хотели бы взять за образец? Присутствие Церкви в обществе, государстве, образовании и здравоохранении в других европейских странах намного больше, чем в России. Всё то, что у нас является предметом острой полемики – капелланы в армии, кафедры теологии в ВУЗах, преподавание религии в школах, высокопоставленные представители государства, стоящие под телекамерами в храме со свечками, – там уже давно устоявшиеся обычаи.

Если вернуться к примеру с солнечной Италией, то, хотя и не все итальянцы – верующие люди, трудно представить себе римлянина, которого раздражала бы Basilica di S.Maria Maggiore или фрески Джотто. Даже если он вполне неверующий человек, он будет гордиться этими произведениями церковной культуры как проявлениями творческой гениальности его народа и важной частью его национального наследия.

Ситуация, когда человек смотрит на свою собственную культурную традицию «гордым взором иноплеменным» и святыни предков вызывают у него глухое раздражение, не уникальна для нашей страны – но именно у нас приобрела особенно горестные масштабы.

Увы, но так бывает – человек оказывается чужим в родной стране и с непониманием и раздражением смотрит на ее святыни, не знает и не пытается узнать, зачем были возведены эти храмы, и что побуждало людей собираться в них.

На готические храмы Запада он еще может посмотреть с некоторой благожелательностью – как на впечатляющее произведение архитектуры и туристическую достопримечательность, но вот луковки православных церквей вызывают у него неприятие.

Почему? Психологически это напоминает состояние некоторых эмигрантов, которым нужно постоянно доказывать себе, что их решение уехать было правильным. Они постоянно пишут по-русски, какая ужасная и отвратительная страна эта Россия, и как в ней не было, нет и не будет ничего хорошего.

В этом отношении можно быть и эмигрантом внутренним – растождествлять себя со страной и ее культурой, не покидая ее территории. Духовный разрыв не обязательно требует физического отсутствия.

А для множества из нас этот разрыв не был добровольным. Страна пережила 70 лет атеистической диктатуры, когда во имя идеологической утопии расстреливали священников и взрывали храмы, и всем в принудительном порядке вбивали в головы, что Церковь – это рассадник мрака и суеверий, орудие эксплуататорских классов, и честным советским людям в ней нечего делать.

Я сам был советским школьником и помню, как нам с детства внушали страх и отвращение к «попам», которые «обманывают народ» и «наживаются на легковерии темных масс». В позднесоветские, относительно вегетарианские годы, вера, как правило, не означала расстрела или лагеря. Но она означала «запоротую характеристику» и, нигде формально не прописанное, но действенное, поражение в правах.

Даже быть заподозренным в положительном интересе к религии страшило. И этот, вбитый в детстве страх, многие сохранили до седых волос – любое появление чего-либо религиозного в поле зрения вызывает автоматическую защитную реакцию.

Это как если бы человека в детстве похитили злодеи, увели на чужбину, и били за каждое слово на родном языке. Такой человек приспособится и выживет, но привыкнет воспринимать родной язык и обычаи как что-то дурное и опасное, от чего надо держаться подальше. Более того, поскольку человеку тяжело жить во внутреннем диссонансе, он даже искренне поверит, что в них есть что-то плохое.

Так работают тоталитарные идеологии – внешнее согласие, полученное под принуждением, через какое-то время переходит в согласие искреннее. Люди, похищенные и ограбленные, успевают смириться и сжиться с фактом своей похищенности и ограбленности.

Это как если бы человеку отрубили ногу – и он как-то уже приноровился жить без ноги, уже отвык от мысли, что другая жизнь возможна, и тут он узнает, что можно быть здоровым, с двумя ногами. Это известие может вызвать у него раздражение. Он уже привык жить по-другому – и это ему далось немалой ценой.

Горечь людей, которые были лишены веры, духовного родства и дома, особенно заметна на Пасху – и церковные, и не очень церковные люди обмениваются радостными восклицаниями «Христос воскресе! – Воистину воскресе!», и немногие твердые богоборцы пытаются вставить какую-нибудь гадость.

Они не могут это просто проигнорировать – напоминание о том, чего они лишены, причиняет им сильную боль. Но эту боль можно исцелить.

Одна из самых известных притч в Евангелии – притча о блудном сыне. Она о том, что Отчий Дом не исчез из-за того, что мы из него ушли. Можно взорвать храм, но нельзя уничтожить Царство Божие. Христос и святые не исчезли из-за того, что их образы были вытащены из Церкви и сожжены под горны и барабаны.

У нас есть дом, куда мы можем вернуться, и где наши небесные родные – ангелы, святые, сам Бог – встретят нас с любовью. Было бы жестоко упрекать людей, которые были воспитаны в «научном атеизме». Выбора у них было немного. Но теперь выбор есть у нас всех. Мы можем стряхнуть с себя годы безбожия и вернуться домой.