Неудобная вера в истину

Когда верующие говорят о богословской истине, они часто производят неприятное впечатление людей узких, нетерпимых и недобрых.

Вот человек, например, верит в реинкарнацию. Человек он милый, добрый и располагающий к себе. Зачем пытаться подорвать это его убеждение? Ему с ним хорошо, он находит в нём утешение и мотивацию для нравственной жизни. Зачем настаивать на том, что, пока он не пересмотрит свои взгляды, он заблуждается? Да он, может быть, по части христианских добродетелей лучше всех вас!

У каждого своя истина – вы не лучше других, вам нужно быть скромнее и терпимее.

За этой позицией стоит определенный взгляд на мир, который связан с философией постмодернизма, хотя большинство людей, по умолчанию его принимающих, не слышали этого слова. Чтобы описать его и объяснить, что с ним не так, мы начнем с наших благородных противников – атеистов.

Некоторое время назад большой популярностью пользовались так называемые «новые атеисты». Молодые люди и в англоязычном мире, и у нас взахлеб читали таких авторов, как Ричард Докинз или Кристофер Хитченс, которые сделали себе имя (и состояние) на нападках на веру в Бога вообще и веру христианскую в особенности.

Впрочем, в их явлении было нечто доброе и промыслительное. Они на какое-то время вернули вопрос о Боге в фокус общественного внимания.

Христиане получили возможность объяснить, во что они верят и почему.

Но у этих яростных критиков христианской веры есть одна черта, которую мы можем искренне похвалить.

Они, как и мы, не принимают того взгляда на мир, который сделался почти само собой разумеющимся в современном мире, и отвергают атмосферу, которая становится всё более и более густой.

Сами нападки атеистов на нашу веру показывают, что в чем-то мы ближе друг к другу, чем к остальной части развитого мира.

В некоторых фундаментально важных вопросах мы с ними согласны. В пылу полемики это бывает трудно заметить, но когда мы печальным взором обводим мир вокруг нас, то начинаем замечать, что по отношению к некоторым преобладающим тенденциям современного мира мы, как ни странно, оказываемся по одну сторону баррикад.

Мы верим в существование истины, которая находится вне нас и не зависит от наших мыслей, представлений или желаний.

Конечно, мы резко расходимся в том, что именно является истиной – и как мы можем её знать, но сами наши споры возможны только потому, что мы разделяем ряд общих ценностей.

Мы верим, что мы не должны жить в мире фантазий. Это плохо, опасно, а главное – недостойно человека.

Мы верим, что реальность в принципе доступна познанию – мы можем иметь истинные знания о ней. Некоторые наши утверждения истинны в том смысле, что верно описывают эту реальность, а некоторые – нет.

Истина существует, и цель человеческой жизни – найти её и жить сообразно ей.

Когда мы говорим, что верим в Бога, а они заявляют о своем неверии, мы понимаем, о чем мы спорим. Существует реальность, которая не зависит от нас, наших мыслей об этом, наших научных, религиозных или философских представлений, наших желаний или предпочтений, того, что принято одобрять или не одобрять в нашем обществе – и мы делаем определённые утверждения об этой реальности. Эта реальность была бы такой же, если бы нас и на свете не было.

С нашей точки зрения, самым реальным, подлинным и несомненным на свете является Бог, а атеисты находятся в заблуждении. Их представления о мире не соответствуют действительности, и по исходе из тела им предстоит в этом убедиться. Атеисты полагают, что дело обстоит наоборот: в реальности Бога нет.

Но мы с ними спорим о природе реальности, а не о наших личных предпочтениях или социальных конструктах.

Мы признаём, что истина существует – и имеет значение. Она налагает обязательства, она требует верности. Для многих представителей современного мира это несколько необычная позиция.

Мы живем в мире, где слова «верить в...» не обладают таким четким значением. Даже слово «истина» не означает того, что оно означает в старомодных спорах между христианами и атеистами – объективной и познаваемой реальности.

В постмодернистском взгляде на мир «объективной» истины, которая находится где-то во внешнем мире и ожидает быть познанной, не существует. То, что люди называют «истиной» – особенно если речь идет о духовной истине – это вопрос точки зрения, личного или социального конструирования.

«Истина» может быть разной для разных культур, социальных слоев и этнических групп. То, во что люди в данной культуре верят, что определяет их поведение, в постмодернистской философии получает название «метанарратив».

Слово «нарратив» означает «повествование»; «метанарратив» – это «повествование о повествованиях», рассказ, «касающийся повествований, имеющих историческое значение, опыта или знаний, которое предлагает обществу легитимацию посредством ожидаемого завершения (пока нереализованной) главной идеи».

Примерами метанарративов являются религии и идеологии, которые объясняют людям, в чем состоит истина о мироздании и как им следует себя вести.

Постмодернизм считает, что ни один из этих метанарративов не может претендовать на то, что он является истинным и рациональным описанием объективной реальности. Такие претензии считаются высокомерными и неосуществимыми.

Мы живем не в «реальном мире» как таковом. Мы живем в выстроенной нами языковой картине реальности.

Истина – это не соответствие «объективной реальности» (которое предполагается недостижимым), а то, что считается убедительным и принятым в данном обществе.

Постмодернист смотрит на атеиста, как на ребенка, который яростно доказывает, что Деда Мороза не существует. Ну конечно, не существует – но разве это мешает нам переживать всё очарование новогоднего праздника?

Постмодернист может вполне благожелательно относиться к религии – пока она занимает нишу личного хобби.

В этом контексте слова «я верую» носят совсем другой оттенок – не «я полагаю истинным», а «я играю в такую игру». Я являюсь «чадом Божиим» примерно в том смысле, в каком толкинист является «нуменорским эльфом». Эта игра может быть для меня важной, интересной, являться источником утешения и даже смысла жизни – но я не претендую на то, что всё это на самом деле.

Например, 2% англиканских клириков открыто утверждают, что вообще не верят в Бога. Что не мешает им «служить» и дальше. Как говорит священник на покое Дэвид Патерсон, «В своих проповедях я использую терминологию, связанную с Богом, но никогда не подразумеваю, что Он существует. Если признать религию творением человека, она становится чем-то вроде искусства или литературы: драгоценным средством самопознания».

Мы живем в мире, где подобные воззрения всё более становятся само собой разумеющимися, а вопрос об истине всё больше считается неприличным и неуместным. Его задвигают в дальний угол. Этому есть целый ряд причин.

Во-первых, это опасение перед конфликтами «из-за истины». Многие считают (ошибочно), что люди, твердо приверженные тому, что они считают истиной, опасны – они взрываются в толпе «неверных», думая, что это принесет им рай, устраивают кровавые религиозные конфликты и вообще портят жизнь себе и другим. Если свести религию и мировоззрение к вопросу глубоко частного хобби, это (как люди предполагают) поможет построить более справедливый и безопасный мир, где никто никого не взрывает. Кто-то ходит в церковь, а кто-то увлекается альпинизмом. Альпинисты посвящают всю свою жизнь этому виду спорта, тратят кучу времени и денег, даже подвергают свою жизнь опасности – но им в голову не приходит призывать других к тому же или объявлять альпинизм чем-то более «истинным», чем шахматы. Вот и церковники пусть ведут себя так же.

Во-вторых, это страх, что за притязаниями на истину стоят притязания на власть: «У меня Истина! Все делайте, как я скажу!»

В-третьих, на самом простом бытовом уровне мы должны взаимодействовать с людьми самых разных убеждений. Кто-то ходит в церковь, кто-то в мечеть, кто-то совершает ритуальные танцы с бубном, кто-то занимается йогой. Говорить, что только наша религия истинна, значит подразумевать, что наши соседи заблуждаются, причем в весьма важных вопросах. Другие люди вряд ли будут благодарны, если вы толсто намекнете, что дорогие им убеждения ошибочны, а образ жизни неверен.

Это, видимо, не помогает социальной гармонии. Поэтому давайте лучше вообще замнем этот опасный вопрос об истине.

В-четвертых – и хотя это не сразу приходит на ум, возможно, это самое главное – истина есть что-то, что не зависит от нас, не подчиняется нашей воле, что-то такое, что мы вынуждены признать, нравится нам это или нет. У нас нет власти над истиной. Истина угрожает той картине мира, к которой мы привыкли, в которой уже вполне обжились, которая связывает нас с другими людьми. В разговоре об истине всегда присутствует возможность того, что мы ошиблись, свернули не туда, вложились не в то предприятие – а это очень неприятная мысль.

В этой атмосфере провозглашение: «Евангелие истинно» – вызывает глухую враждебность.

Мир не против религии как таковой, и продавцы адогматичной духовности в стиле New Age пользуются большим успехом. Идея, что элементы различных религий можно комбинировать и смешивать, как коктейль, принимается множеством людей «по умолчанию» как сама собой разумеющаяся.

Но вот притязания на уникальную истинность вызывают сильное неприятие.

Нам стоит рассмотреть главное возражение против веры в истину – такая вера, как полагают, ведет к насилию и угнетению.

И в самом деле, разве мы не видели людей, которые были абсолютно уверены, что творят волю Божию – и при этом делали что-то явно злое?

Террористы, взрывающие себя в толпе «неверных», – яркий, но не единственный пример.

Разве мы не видели, как одни люди контролируют и порабощают других от имени истины?

Но когда люди говорят о том, что вера в истину ведет к нетерпимости и принуждению, они путают две совершенно разные вещи – веру в истину и веру в свою личную правоту.

Все упреки, которые люди высказывают первому, на самом деле относятся ко второму.

Вера в свою личную мудрость и праведность действительно может нести смертельную опасность.

Как заметил какой-то журналист, «Вы не можете совершать массовых убийств, не претендуя при этом на крайнюю добродетель».

В самом деле, для обычной уголовщины совершенно не нужно сознание своей правоты. Взломщики и наркоторговцы обычно люди достаточно «смиренные» – они не изображают из себя благодетелей человечества, носителей высоких идеалов. А вот массовые убийцы всегда преисполнены сознанием своей величайшей исторической миссии.

Робеспьер или Дзержинский, или многие другие подобные деятели начинали как возвышенные идеалисты, глубоко удрученные несправедливостью этого мира и желающие его исправить.

Более того, они и видели себя идеалистами – даже когда стояли уже по колено в крови. Человек, уверенный, что он совершенно прав и несет миру непреложную истину, очень легко начинает расстреливать несчастных по темницам – потому что (как он верит) величие его дела и те блага, которые оно в итоге принесет человечеству, того стоит.

Но это, без сомнения, бедственное состояние – не вера в истину.

Истина – это то, что существует на самом деле, независимо от меня, вне моего контроля. Это особенно важно в христианском контексте.

В нашей вере истина – это Личность. «Господь Бог есть истина» (Иер.10:10), или, как говорит Господь Иисус о Себе, «Я есмь путь и истина и жизнь» (Ин 14:6).

Бог есть истина, Он совершенно и абсолютно прав и благ. Кто-то (чуть иронично) подытожил суть христианской веры словами: «Бог существует – и это не ты». Мы не благи и не праведны; мы – грешники, которые нуждаются в спасении.

Как говорит Писание,

«Имя Господа прославляю; воздайте славу Богу нашему. Он твердыня; совершенны дела Его, и все пути Его праведны; Бог верен, и нет неправды [в Нем]; Он праведен и истинен; но они развратились пред Ним, они не дети Его по своим порокам, род строптивый и развращенный» (Втор.32:3–5).

Конечно, бывают люди, совершенно уверенные, что все их суждения полностью совпадают с судом Божиим, что Господь Бог горячо одобряет все их поступки (и поступки тех, кого они считают своими), а вот на людях, которыми они недовольны, обязательно пребывает грозный Божий гнев. Господь в Евангелии говорит: «Наступает время, когда всякий, убивающий вас, будет думать, что он тем служит Богу» (Ин.16:2).

В Евангелии от Матфея Христос говорит о людях, которые пророчествовали от Его имени, изгоняли бесов и творили чудеса, в то время как Он никогда не знал их (Мф.7:22).

И Писание, и Предание постоянно предостерегают от сознания своей непоколебимой правоты.

Поскольку Бог реален, мои претензии на то, что моя воля, мои оценки происходящего, мои предпочтения, мои симпатии и антипатии всё время совпадают с Его, были бы смешны. Даже в отношениях между людьми, если вы имеете дело с реальным живым человеком, а не с плюшевым мишкой, вы неизбежно будете расходиться во мнениях. Если ваш друг всегда и полностью согласен с вами, то, скорее всего, он подхалим – а это плохо говорит о вас обоих.

Мы – сотворённые существа, неизбежно ограниченные в своем знании и в своих способностях осмыслять происходящее. Более того, мы существа падшие, мотивы которых находятся в ужасающем беспорядке. Мы охотно принимаем злобу за праведный гнев, а надменную гордыню за преданность истине.

Люди, страдающие душевными расстройствами, могут сохранять то, что психиатры называют критикой – способность оценивать свое состояние со стороны. Например, когда человек испытывает острый страх и ненависть в отношении пассажиров автомобиля, припарковавшегося во дворе, как если бы они были злодеями, которые хотят выследить его и убить, но в то же время какая-то неповрежденная часть сознания говорит ему – это болезнь, бред, эти люди просто приехали по своим делам, и он их совершенно не интересует.

Известный психолог и философ Виктор Франкл пишет в одной из своих работ: «Я видел параноиков, которые из своих иллюзорных идей преследования убивали своих мнимых врагов; но я встречал также параноиков, которые прощали своих предполагаемых противников. Эти параноики действовали, исходя не из своего психического расстройства, а скорее реагировали на это расстройство, исходя из своей человечности».

Хотя большинство из нас не являются душевнобольными в чисто клиническом смысле, церковное учение о первородном грехе говорит, что мы пребываем в состоянии тяжёлого нравственного нездоровья.

Я не должен полагаться на свое чувство правоты – напротив, вся традиция настаивает на том, что мне следует видеть себя грешником, внимательно следить за тем, не впал ли я сам в беззаконие.

Когда человек проникается сверкающим сознанием своей правоты, когда хватается за наган, чтобы покарать зло, утвердить добро и устроить светлое царство – наша вера говорит ему, что он тяжко болен и бредит.

И он еще более тяжко бредит, если считает, что Бог на его стороне и полностью одобряет все его деяния. Это состояние в православной традиции называется «прелестью», от слова «прельщаться».

Вера в Бога предполагает, что я постоянно ищу Его воли и Его мудрости – а значит, всё время ставлю под вопрос свою. Чтобы пытаться понять, чего от меня хочет Бог, я должен допускать, что я неправ и мне стоит пересмотреть свои взгляды.

В Православии вера в истину не только не предполагает самодовольной веры в свою личную правоту – но и ей прямо противоречит. «Горе тем, которые мудры в своих глазах и разумны пред самими собою!» (Ис.5:21).

Вы можете верить в истину – и сама эта истина научает вас, что вы далеко не всегда бываете правы, а то сверкающее и громокипящее сознание правоты, которое так легко видеть в сетевых спорах, есть греховное самообольщение.

С другой стороны, вы можете ни минуты не интересоваться истиной о мироздании – но при этом быть полны яростной уверенности в том, что уж вы-то абсолютно правы, а те, кто не согласен с вами, заслуживают всего самого худшего.

Большинство человеческих конфликтов не имеют отношения к вопросу о том, как устроена реальность, истинно ли христианское возвещение и что происходит с нами после смерти.

Конечно, пропаганда может задним числом подтягивать под свои цели всё что угодно, в том числе притязания на религиозную, научную или философскую истину. Это много раз происходило, происходит и произойдет в будущем.

Но такого рода притязания невозможно отвергнуть с позиций постмодернизма.

Ложные идеологии можно опровергать только с позиции истины. Представим, например, нацистов, которые говорят: «Истина состоит в превосходстве арийской расы». Что вы ответите? «Нет, все люди равны». Но само это утверждение: «Все люди равны» – истина или нет? Если нет, то вам нечего возразить нацистам. Если да, то вас можно поздравить – вы вышли из тумана постмодернизма в мир ясных и определенных истин.

Собственно, претензии на истину неизбежны. Даже постмодернистское сознание не отказывается от них, а только маскирует.

В реальности никто из нас не может обойтись без веры в истину. Говорить-то мы можем что угодно, но поступаем всегда исходя из определённой картины мира. Мы поступаем, как если бы Бог был реален – или как если бы Бога никакого не было. Как если бы люди обладали ценностью и достоинством, которыми их наделил Создатель – или как если бы они были не более чем высшими приматами.

То, как мы поступаем, и еще более то, как мы требуем поступать от других, определяется нашими представлениями о реальности.

Никто не является постмодернистом в отношении предметов, имеющих для него личное значение. Все требуют, чтобы информация, предоставляемая банком, точно соответствовала реальному положению дел с вашим счетом, а на пузырьках с лекарствами точно указывался их состав. Тут нужна истина.

Разговоры о том, что объективной истины не существует, ведутся только относительно некоторых нравственных и метафизических утверждений – причем далеко не всех.

Столкнувшись с ложным обвинением в преступлении, никто не скажет: «Вы считаете истиной, что я преступник. Я считаю истиной, что я честный человек. У каждого свои взгляды на мироздание». Напротив, оклеветанный потребует тщательного разбирательства с целью установления истины.

Сами обвинения в том, что притязания на истину ведут к конфликтам, предполагают определённые ценности. Но ценности неизбежно содержат утверждения об истине – «поистине, люди должны поступать так, а не иначе».

Современный мир продолжает считать некоторые старые грехи грехами. Например, расизм. Никто не говорит, что вера в чью-то «расовую неполноценность» – это просто еще один взгляд на истину, не лучше и не хуже других.

«Но расисты вредят другим людям, – может заметить оппонент, – ложные, на ваш взгляд, богословские представления никому не вредят».

Но утверждение: «Религиозные заблуждения никому не вредят» – есть утверждение о реальности, претендующее на истину. Оно подразумевает определенную картину мироздания. В этой картине нет ни Бога, ни вечной жизни, ни на самом деле реинкарнации, никакого посмертия вообще, и поэтому не может быть ни ложного, ни истинного пути вечного спасения. Любые богословские представления есть чистая фантазия, и если они имеют какое-то значение, то только в той мере, в которой влияют на поведение людей здесь и сейчас.

И убеждения христиан, верящих в Воскресение мертвых, и убеждения последователей New Age, которые верят в реинкарнацию, одинаково не имеют никакой опоры в реальности – просто об этом считается невежливым говорить прямо.

Однако утверждение, что ни Бога, ни посмертия на самом деле не существует, – это вполне определенное утверждение, притязающее на истину. Это не отказ от суждений, это как раз весьма определенное суждение. И за тезисом «у каждого своя истина» стоит именно он. Это просто вежливый способ сказать, что и те и другие верования не имеют отношения к реальности.

«Новые атеисты», по крайней мере, провозглашают свою позицию прямо – и выдвигают аргументы в её защиту. Постмодернизм предлагает вам проглотить атеизм как что-то само собой разумеющееся и не нуждающееся в обоснованиях.

В традиционном смысле слова, «истина – это объективное знание о реальности, которое не зависит от индивидуальных предпочтений, мнений или убеждений».

Это то, что «существует независимо от нас и наших мнений об этом». Истина о мироздании не старается нам понравиться, она не приспосабливается к нашим представлениям, в конце концов мы с ней столкнёмся.

Возможно, мы бы предпочли, чтобы мир был устроен по-другому. Но реальность нас не спрашивает. Она существует независимо от наших желаний, устремлений или самых глубоких верований.

В центре возвещения апостолов стоит определенный исторический факт – человек по имени Иисус, Который был казнен на римском кресте, умер и погребен, воскрес из мертвых. Он вернулся к жизни и покинул гробницу. Он общался с учениками и разделял с ними трапезу. До него можно было, протянув руку, дотронуться.

Это произошло на самом деле в той же исторической реальности, что и все остальные исторические события. Это имело последствия в истории, охватывающие всех нас.

Если этого не было, христианство ложно и бесполезно. Как пишет святой Апостол Павел,

«Если нет воскресения мертвых, то и Христос не воскрес; а если Христос не воскрес, то и проповедь наша тщетна, тщетна и вера ваша. Притом мы оказались бы и лжесвидетелями о Боге, потому что свидетельствовали бы о Боге, что Он воскресил Христа, Которого Он не воскрешал, если, [то есть], мертвые не воскресают; ибо если мертвые не воскресают, то и Христос не воскрес. А если Христос не воскрес, то вера ваша тщетна: вы еще во грехах ваших. Поэтому и умершие во Христе погибли. И если мы в этой только жизни надеемся на Христа, то мы несчастнее всех человеков. Но Христос воскрес из мертвых, первенец из умерших» (1Кор.15:13–20).

Истина, в глазах апостолов, – это не то, «во что я предпочитаю верить», не то, что соответствует моим личным (или нашим коллективным) целям, или нашим традициям, или еще чему бы то ни было «нашему».

Истина отражает то, что произошло, или то, что существует на самом деле. Как говорит – о том же самом – святой Апостол Иоанн, «О том, что было от начала, что мы слышали, что видели своими очами, что рассматривали и что осязали руки наши, о Слове жизни – ибо жизнь явилась, и мы видели и свидетельствуем, и возвещаем вам сию вечную жизнь, которая была у Отца и явилась нам» (1Ин.1:1,2). Христос говорит о Себе: «Я есмь путь и истина и жизнь; никто не приходит к Отцу, как только через Меня» (Иоан.14:6).

Есть принципиальная разница между истиной и ложью. «Я написал вам не потому, чтобы вы не знали истины, но потому, что вы знаете ее, [равно как] и то, что всякая ложь не от истины» (1Ин.2:21,22).

Некоторые люди могут говорить что-то очень привлекательное – и лгать. Библия полна предостережений против лжеучителей, «которые льстили бы слуху» (2Тим.4:3).

Истина в конечном итоге – источник невыразимой радости и утешения, но путь к этой радости обычно пролегает через болезненный слом наших прежних заблуждений.

Нам может быть вполне уютно в той картине мира, которую мы себе выстроили. Даже обратившись к Богу, мы сохраняем глубокую склонность к тому, чтобы приспосабливать наши представления об истине к нашим текущим желаниям.

Но мы знаем, что все эти наши построения рухнут.

Частью благовестия является Суд Божий, перед которым мы неизбежно окажемся – и этот суд будет откровением истины о нас самих и тех решениях, которые мы принимали в жизни.

Неверие предполагает, что мы можем умереть в полном заблуждении относительно реальности – и уже больше никогда не узнать правды.

Но мы верим, что всем нам предстоит встреча с Истиной. Все сложные хитросплетения обмана и самообмана, которые мы выстраиваем в нашей жизни как поодиночке, так и коллективно, весь тот густой туман, который мы напускали на себя и друг на друга, рассеется, и мы выйдем на ясный свет.

Для кого-то это будет момент величайшего торжества – он найдёт то, что искал, чего более всего желало его сердце. Для кого-то, напротив, момент величайшего ужаса.

Мы верим в то, что от истины бессмысленно пытаться спрятаться, её невозможно спрятать или закрыть, как закрывают дырку в обоях. Все наши самообманы обречены – поэтому лучше отказаться от них прямо сейчас.

В этом и состоит покаяние – в обращении к истине.