Надо ли запрещать ЛГБТ-пропаганду

Слово «пропаганда» чаще всего несет негативную окраску и напоминает слово «шпион» – это слово обычно обозначает врага. Человек, который осуществляет ровно ту же деятельность в нашу пользу, называется «разведчик».

Так и слова «пропаганда» и «пропагандист» в наши дни обычно относят к неприятелям – и сами люди едва ли скажут, что «верят пропаганде» или тем более «занимаются пропагандой». Та же самая деятельность «правильной» стороны будет называться «информированием» или «просвещением», но не «пропагандой».

Поэтому нам стоит коротко обозначить, что мы называем пропагандой. Это деятельность, направленная на формирование у аудитории определенных взглядов на мир, предпочтений, оценок и моделей поведения.

Эта деятельность вовсе не обязательно злотворна – может существовать, например, «пропаганда здорового образа жизни». Вопрос в том, что именно пропагандируется и какие последствия это имеет для аудитории.

«Пропаганда нетрадиционных отношений», как несколько коряво сказано в законе, это пропаганда крайне нездорового образа жизни. Стоит упомянуть хотя бы о том, что уровень заражаемости ВИЧ и другими болезнями, передающимися половым путем, в среде мужчин, вступающих в связи с другими мужчинами, в десятки раз выше, чем в среднем по популяции. Именно не в разы, а в десятки раз. Например, по данным американского «Центра по Контролю и Предотвращению Болезней» (Centers for Disease Control and Prevention) за 2019 год мужчины-гомосексуалисты дают 69% новых случаев заражения ВИЧ – при том, что их число не превышает 2% населения. Это цифра несколько ухудшилась с 2016 года – когда доля гомосексуалистов среди новых зараженных составляла 67%.

Попытка как-то исправить положение, продвигая презервативы, не решила проблему. Эпидемия СПИДа началась в конце 1970-тых, уже больше сорока лет назад, и если за эти сорок лет презервативы не исправили статистику, от них едва ли стоит ожидать этого в будущем.

Поэтому гомосексуализм опасен просто физически, независимо от наших религиозных убеждений, и вовлекать в него подростков – в том числе, внушая им, что такой образ жизни должен рассматриваться как естественный и нормальный – значит причинять им вполне очевидный физический вред.

Ситуация сильно обострилась, когда на первое место выдвинулась буква «Т» в аббревиатуре «ЛГБТКИАПП+» (в ней всё время добавляются новые бкувы), и в западных странах развернулась борьба за «права трансгендеров» – людей, которые, как утверждается, «родились в теле другого пола».

Трансгендеризм не следует путать (что иногда, умышленно или нет, делают) с интерсексуальностью – крайне редким врожденным состоянием, при котором человек обладает физическими признаками обоих полов.

Трансгендер – это биологически на 100% женщина (реже – мужчина), которая психологически относит себя к противоположному полу. При этом никаких биологических отличий от обычного, здорового человека у нее нет. Это особенно бросается в глаза, когда возникают судебные процессы между родителями – как, например, в деле Джеймса Янгера, мальчика, которого мама считает девочкой-трансгендером, а отец с этим не согласен. Вопрос можно было бы решить очень просто, если бы между мальчиком и «трансдевочкой» существовали бы какие-то физические различия. Но физически Джеймс на 100% мальчик, которого мать переодевает в платье и называет женским именем.

Иногда дети проявляют склонность отождествлять себя с противоположным полом – но по статистике это в абсолютном большинстве случаев проходит ко времени полового созревания.

Допустимо ли, чтобы взрослые внушали детям, что они на самом деле «родились не в том теле» и что им следует принимать тяжелые гормоны и готовиться к «операции по перемене пола»?

Представим себе, например, религиозный культ, последователи которого верят, что некоторые дети являются избранниками богини Кибелы. Кибела открыла своим последователям, что женоподобные мальчики (или, наоборот, мужеподобные девочки) – причем и то, и другое определяют жрецы Кибелы – избраны богиней. Их надлежит воспитывать как относящихся к другому полу, давать им тяжелые гормоны, препятствующие половому созреванию, а по достижении ими определенного возраста торжественно удалять мальчикам гениталии, а девочкам – грудь, чтобы приобрести благоволение богини. Иначе (как учат жрецы) их поразит гнев богини – они впадут в депрессию и покончат с собой.

Большинство из нас сочтут такой культ не просто изуверским, но и подлежащим запрету, а его жрецов – преступниками, место которых в тюрьме.

Теперь представим себе, что этот культ стал государственным. Если вы хотите сделать успешную карьеру, вы должны, хотя бы на словах, чтить Кибелу и проклинать противников культа. Его критика делает человека изгоем, а может навлечь на него и преследования. Если родители протестуют против посвящения своего ребенка Кибеле, или пытаются как-то мешать – их могут посадить в тюрьму.

Вероятно, мы подумаем, что настолько антиутопический сюжет трудно и вообразить.

Между тем, на Западе именно это и произошло – с той только разницей, что риторика культа носит не религиозный, а «правозащитный» характер, а его жрецы выступают в белых халатах специалистов «сексологов» и «психологов», которые обещают растерянным родителям, что если они не подвергнут ребенка «переходу», он обязательно покончит с собой.

При этом его адепты делают с детьми то же самое, что и жрецы Кибелы – зачислив ребенка в «трансгендеры» начинают обращаться с ним как с лицом противоположного пола, кормят его (или, чаще, ее) гормонами, подавляющими половое созревание, и в итоге отрезают то, что уже нельзя пришить обратно.

Это выглядит слишком безумным и преступным, чтобы быть правдой? Увы, но это именно то, что происходит. К сожалению, как показывает история, – особенно история ХХ века – целые народы оказываются уязвимы для массового разрушительного безумия, которое заставляет их потомков горестно пожимать плечами – как вообще можно было дойти до жизни такой?

Но вернемся к нашему примеру с культом Кибелы. Следовало бы государству запрещать пропаганду этого культа и, особенно, не допускать его проповедников до детей? Большинство из нас скажут, что да. Почему? Очевидно, потому что калечить детей и подростков на всю жизнь – тяжкое преступление. Даже если они дают на это свое согласие – после того, как культисты хорошенько промыли им мозги. Если жрецы культа скажут, что в нас говорит мрачная христианская нетерпимость и кибелофобия, мы вряд ли с ними согласимся. Фобия или нет, а детей калечить нельзя.

Ровно по этим же соображениям – детей калечить нельзя – должна быть запрещена и пропаганда идеологического ЛГБТ культа. По тем же причинам, по которым, например, закон запрещает вовлекать несовершеннолетних в пьянство – ради защиты здоровья тех, кто еще не созрел для того, чтобы самостоятельно сказать обдуманное «нет».

Но, сказав это, нам стоит рассмотреть некоторые возражения.

Для всей ЛГБТ повестки центральным и основополагающим является тезис о том, что половые девиации являются чем-то столь же врожденным, как цвет глаз. Люди рождаются либо «натуралами» и «цисгендерами» (то есть людьми, у которых психологический пол совпадает с биологическим), либо «геями» или «трансгендерами». Перейти из одной категории в другою невозможно в принципе. «Гей», который пытается стать «натуралом» и завести семью, просто напрасно себя мучает, окружающие, которые пытаются помочь ему в этом, не причиняют ему ничего, кроме вреда – поэтому так называемая «репаративная терапия», то есть попытки помочь человеку перейти из «геев» в «натуралы» запрещена в ряде стран.

С другой стороны, если человек «натурал» или «цисгендер» его также невозможно совратить в ЛГБТ, как белого человека нельзя сделать чернокожим. Ни мода, ни пропаганда, ни личный выбор тут ничего не могут изменить.

Отсюда тезис, что «ЛГБТ-пропаганда» просто невозможна, как невозможна, например, «пропаганда темнокожести».

То, чем занимаются в школах ряда штатов США и государств западной Европы, как нам говорят, – это «просвещение», призванное преодолеть враждебность и предрассудки по отношению к людям, которые «такими родились».

Насколько обоснован этот тезис? Он был предметом чистой веры с самого начала, но сейчас накопившиеся данные показывают его очевидную ложность.

Продолжавшиеся десятилетиями поиски «гей-гена» привели к признанию, что такого гена не существует.

Накопилось огромное количество данных, что люди постоянно меняют свои сексуальные предпочтения в обе стороны. Причем, когда семейный мужчина объявляет себя «геем» и бросает жену с детьми (которых он до этого вполне успешно зачал) и удаляется в гей-бар, этого не просто никто не отрицает – это горячо приветствуют как смелый и похвальный акт.

Обратный переход – из «геев» в «натуралы» – склонны замалчивать, но таких примеров сотни. Более известны случаи, связанные с религиозным обращением, потому что в этом случае люди склонны открыто провозглашать, как Бог им помог, видя в этом свой религиозный долг. Верующие «экс-геи» даже устраивают марши с сотнями участников. Но в некоторых случаях перемена предпочтений происходит и без религиозного обращения – например, британская актриса Джеки Клуни была демонстративной лесбиянкой в течение десяти лет, а потом вышла замуж и родила четырех детей.

Вера в то, что «трансгендеры» родились с «мозгом другого пола» выглядит не только ничем не обоснованной (ведь тогда было бы достаточно просто обследовать мозг того же Джеймса Янгера, чтобы решить вопрос), но и явно противоречит взрывному росту числа «трансгендеров», особенно, девочек. Например, в Швеции число девочек-подростков, которые считают себя «трансгендерными мальчиками», с 2008 по 2018 год по официальным данным выросло на 1500%.

Попытки объяснить это тем, что люди, «такими родившиеся», стали просто смелее заявлять о себе, потому что общество стало более терпимым, не выглядят убедительными. Во-первых, если в другой культурной среде «гей» или «трансгендер» может прожить всю жизнь и ничем себя не выдать – вступить в брак, произвести на свет детей и счастливо скончаться в глубокой старости в окружении правнуков, то что же остается от самой концепции «гендерной идентичности»? Во-вторых, Швеция и до 2008 года не была оплотом сурового консерватизма – и поверить в то, что это строгость шведских нравов заставляла бедных «трансгендерных юношей» скрываться, трудно поверить. В-третьих, если бы умножение числа трансгендеров (и ЛГБТ вообще) было вызвано именно возможностью «выйти из чулана», мы наблюдали бы примерно равное их число в разных возрастных группах – а это явно не так. Данные указывают именно на девочек-подростков.

Таким образом, единственное правдоподобное объяснение данных – это то, что мода, пропаганда и идеологическое растление системы здравоохранения, когда любые психологические проблемы списываются на то, что подросток «родился не в том теле», приводят к увеличению числа людей, считающих себя ЛГБТ. Они не родились такими – их такими сделали, к очевидному и тяжкому вреду для их здоровья.

Тезис, что люди, страдающие расстройствами полового влечения и идентификации, чаще становятся жертвами преступлений и дурного обращения, вполне правдоподобен. Для гомосексуалистов характерна частая смена партнеров, а человек, легко уединяющийся с незнакомцами, с большей вероятностью может стать жертвой преступления. Конечно, любое насилие – в отношении кого бы то ни было – должно расследоваться и наказываться по закону. Но с ним едва ли можно покончить, объявляя сам образ жизни чем-то правильным.

Приведем пример. Женщины, занимающиеся гетеросексуальной проституцией, гораздо чаще, чем другие люди, становятся жертвами жестоких преступлений. Как бы ни возмущали нас эти злодеяния, мы понимаем, что было бы бессмысленно проводить в школах уроки, направленные на борьбу с «проститутофобией», на которых бы детям внушалась нормальность такого образа жизни. Их вред многократно перекрывал бы предполагаемую пользу.

Если алкоголики чаще становятся жертвами грабежа и вообще дурного обращения, то эту проблему вряд ли можно решить, борясь с «алкофобией» и внушая детям со школьной скамьи, что водка – это равноправная разновидность хлеба. Хулиганы, избивающие пьяного, совершают тяжкое преступление, за которое должны сесть в тюрьму, – но они не совершают акта преступной «алкофобии». Если вы считаете водку крайне нездоровым напитком и выступаете против того, чтобы ее подавали в школьных столовых, это никак не делает вас кровавым алкофобом и союзником хулиганов.

Но на что стоит обратить особое внимание – так это на соотношение между продвижением в обществе ЛГБТ-повестки и «преступлениями ненависти». Статистика говорит о том, что это соотношение прямое, а не обратное – чем более в обществе утверждается повестка, тем больше сообщается о «преступлениях ненависти».

Конечно, мы можем отнестись к этим данным сдержанно – возможно, инциденты, на которые раньше не обращали внимания, теперь стали регистрироваться как преступления, некоторые «преступления ненависти» просто фабрикуются – но если принимать статистику всерьез, то продвижение повестки увеличивает, а не уменьшает насилие против ЛГБТ.

Нам стоит четко разграничить две принципиально разные реальности – людей, страдающих расстройствами полового влечения или идентификации, и ЛГБТ-идеологию.

Идеология – это система утверждений о мире и человеке, цель которой состоит в приобретении и укреплении контроля и власти над людьми. Люди – с их специфическими проблемами – используются этой идеологией в качестве инструмента.

Это важно подчеркнуть, потому адепты идеологии постоянно обвиняют всех несогласных в ненависти, «фобии» по отношению к людям – и повторяют это «аd nauseam», то есть «до тошноты», используя, осознанно или нет, известный прием – тезис, повторенный достаточное количество раз, начинает восприниматься как установленный и само собой разумеющийся, несмотря на его очевидную ложность.

Если вы считаете неправильным втягивать детей и подростков в опасный и вредный образ жизни – или, тем более, калечить их на всю жизнь – это не значит, что вы ненавидите кого бы то ни было.

Люди, страдающие определенным расстройствами, и идеологические активисты – это разные категории.

Эту разницу легко проиллюстрировать на примере. Некоторое время назад в США завершилось дело Баронеллы Штуцман, флористки, которая зарабатывала на жизнь составлением букетов. Двое гей-активистов потребовали от нее, чтобы она поставила цветы для их «свадьбы». Она ответила, что ничего не имеет против них как людей или даже как покупателей, но участие в подобном мероприятии противоречит ее религиозным убеждениям. Активисты, вместо того чтобы обратиться к другой флористке и забыть Баронеллу навсегда, годами таскали пожилую женщину по судам, пока не принудили ее выплатить им пять тысяч долларов и уйти из бизнеса.

Если вы против того, чтобы христиан принуждали поступать против их убеждений, это не признак «ненависти» или «фобии» в отношении чьих-то частных сексуальных пристрастий. Это просто значит, что вы против того, чтобы идеологические активисты при помощи государства преследовали христиан за их веру – и вообще не согласны с тем, чтобы определенные идеологические взгляды навязывались в качестве обязательных.

Это имеет мало отношения к личной жизни этих активистов – мне доводилось читать статьи людей, которые писали, что они сами гомосексуалисты, но встревожены эксцессами ЛГБТ-идеологии. В то же время большинство адептов идеологии в личной жизни вполне «натуралы».

Идеология – это стоит подчеркнуть еще раз – это не про чью-то личную жизнь. Это про власть. Это про принуждение людей разделять – по крайней мере, на словах – ту систему представлений, которую им предписывают идеологи.

Эта принудительно навязываемая система представлений несовместима с христианством и означает неизбежное подавление свободы вероисповедания.

Это проявляется, например, в случае с введенным в ряде стран запретом на так называемую «репаративную терапию», когда попытки помочь человеку (по его желанию) оставить гомосексуальный образ жизни объявляются преступлением. Преступлением объявляются и попытки «изменить гендерную идентичность» – то есть в случае, если ребенок или подросток проявляет признаки гендерной дисфории (отнесения себя к противоположному полу), ему запрещено оказывать помощь, которая могла бы помочь ему примириться со своим реальным телом.

По этим законам, например, священник, который дает своему прихожанину какие-либо советы, касающиеся преодоления его больной страсти, навлекает на себя кару со стороны государства.

Любая тоталитарная идеология враждебна Церкви – по той очевидной причине, что не может терпеть общину с какой-то альтернативной системой ценностей и вообще какую-то форму самоорганизации людей, которая не находилась бы под ее контролем.

В этом отношении для давления на Церковь подошли бы не только ЛГБТ – можно было бы использовать, например, неоязычников или оккультистов, которых тоже можно объявить страдающими от церковной нетерпимости.

Но ссылки на пострадавших от церковников ведьм или шаманов используются реже – потому что ЛГБТ как инструмент гораздо удобнее.

На религиозные общины оказывается давление с целью побудить их изменить свое вероучение, касающееся этики в области пола – и ряд протестантских сообществ этому давлению уже уступили и вовсю «венчают» «однополые браки».

Это опять-таки не вопрос чьих-то частных сексуальных предпочтений – это принуждение религиозной общины признать, что требования ЛГБТ-активистов (и принявших их идеологию властей) для них более авторитетны, чем Писание и Предание.

Люди, готовые пересмотреть заповедь Божию по требованию общественности, тем самым показывают, что Бог для них гораздо менее реален, чем те, кто требует редактировать Его слово – то есть оно попросту не верят. Не случайно либеральные общины так быстро теряют прихожан – они сделали свои учительные претензии совершенно неправдоподобными.

Однако ЛГБТ-идеология враждебна не только христианству, но и любому несогласию вообще. Нападкам подвергаются абсолютно светские ученые – и даже воинствующие атеисты, как Ричард Докинз, которые осмеливаются говорить о реальности биологического пола.

Известная английская писательница Джоан Роулинг подверглась травле, хотя ее никоим образом нельзя назвать религиозным консерватором. Она просто выразила обеспокоенность явным разрушением прав женщин, к которому приводит трансгендерная идеология. В самом деле, когда любой, физиологически вполне сохранный мужчина, может получить доступ в женские душевые и раздевалки, стоит ему заявить, что он «идентифицирует себя как женщина», это подвергает настоящих, биологических женщин и девочек опасности. В Великобритании существует практика, когда мужчин-насильников, которые «идентифицировали себя как женщины», сажают в женские тюрьмы – где они насилуют уже своих сокамерниц.

Протест против всего этого безумия, который выражают далеко не только христиане, совершенно не является проявлением ненависти к кому бы то ни было. Он является проявлением здравого смысла.

Иногда говорят, что такой запрет стесняет свободу людей выражать их взгляды. В той версии, в которой он существует в российском законодательстве, – нет, не стесняет. Более того, он необходим для защиты свободы.

Начнем со свободы слова. Я имею право высказывать любые мои взгляды, но другие люди не обязаны предоставлять мне аудиторию. Допустим, я сделался горячим сторонником теории плоской земли. Я имею право говорить об этом, но Министерство образования не обязано допускать меня в школы на уроки астрономии для проповеди моих представлений о мире. В этой ситуации оно может (и должно) руководствоваться соображениями общей пользы, а учить детей заведомо ложным представлениям о мире, по меньшей мере, бесполезно.

Одно дело, когда между нами нет перепада во власти и авторитете – мы два взрослых гражданина и просто обмениваемся мнениями, другое – когда взрослый, особенно наделенный статусом преподавателя, обращается к детям. За ним стоит авторитет школьной системы, которая ему это позволяет, дети в классе – это то, что в американском праве называется captive audience. Они не выбирали прийти на этот урок, это за них решили и за них определили содержание урока.

Вопрос о том, что допустимо и что недопустимо преподавать детям, таким образом, лежит в другой плоскости, чем свобода слова. Никто не обязан учить детей именно вашей идеологии – а содержание программы должно определятся соображениями общей пользы и учитывать мнение родителей.

Более того, если я, допустим, решил, что пора положить конец векам государственной и церковной алкофобии и объяснить детям, что алкоголь здоровью друг, мне не просто не предоставят аудитории в школе, но и строго запретят общаться на эту тему с детьми.

Если мы имеем дело с пропагандой вредного и опасного поведения, запрет может быть вполне уместен. Например, власти ограничивают рекламу алкоголя, а попытка вовлекать в употребление спиртного детей наказывается по закону.

Но нам могут сказать, что тут важно свободное состязание идей – пусть все высказывают свои позиции, а люди свободно выбирают. Здесь нам стоит обратить внимание две вещи: «свобода» и «возможность» – это не одно и то же. Все мы можем писать в Сети всё что угодно, но у нас нет возможности для широких пропагандистских компаний.

Мы не контролируем телеканалы. Мы не контролируем Голливуд. Мы не контролируем шоу-бизнес или электронные гиганты – такие, как Google или Facebook. У нас нет денег, чтобы нанимать телеведущих или поп-звезд для продвижения нашей повестки. У нас нет возможности оплачивать на полную ставку усилия многочисленных активистов и выделять щедрые гранты.

Если государство не будет никому мешать, то вещать из каждого утюга будут те, у кого есть на это деньги. И даже если вы сможете высказывать ваши возражения в интернете (что не факт, интернет-гиганты вовсю практикуют идеологическую цензуру) – атмосферу, в которой будут расти ваши дети, будете определять не вы.

Принудительная ЛГБТ-индоктринация в школах Запада существует не потому, что этого хотят родители – напротив, их протесты подавляются, а потому, что возможности ЛГБТ-лобби несопоставимо больше.

За ним стоят очень большие деньги и очень серьезное политическое влияние. Как только российское государство устранится, эти деньги хлынут сюда – и с принудительной ЛГБТ-индоктринацией в школах придется иметь дело уже российским родителям. И если дочь, придя из школы, заявит, что теперь она «трансгендерный юноша» и готовится к «переходу» во время которого ей отрежут грудь, а отец попробует с ней не согласиться, его посадят в тюрьму – как это уже делают, например, в Канаде.

Конечно, нам скажут, что у нас, в России, до этого пока очень далеко – и у нас полно своих проблем. Это, конечно, так, но, как говорил Г.К.Честертон, «Слишком поздно кричать, когда вас ранили – особенно, если ранили вас смертельно». Мы можем и должны остановить эту язву до того, как она примет тот размах, который уже имеет на Западе.

И государственный запрет – это вполне уместная мера.